В быстро светлеющем небе заиграли первые лучи солнца, что лениво поднималось из-за края земли. Один из них, самый проворный, коснулся высокого пика скалы, блеснув снежным серебром на вершине, и все уверенней, набирая силу, пополз вниз. Еще несколько его последователей, дружно ухватились за дальнюю гряду, срывая с нее покрывало мглистой тьмы, прогоняя ее по каменистым щелям и трещинам.
Над перевалом, что еще скрывался в ночной тени, клубились темные столбы дыма, сливаясь в большое облако. Огненный диск неуклонно плыл в высь, уже выхватывая из ледяного, дымчатого сумрака зубчатые края башен. Там и тут из небольших окон наружу вырывались оранжевые языки пламени, облизывая закопченные камни стен. Кровля, что венчала длинный коридор, соединявший две стрелковые башни и зиявший множеством бойниц, была обрушена во многих местах. Кое-где, стены светились большими проломами, обнажая нутро крепости. Массивная створка ворот, чудом оставшаяся висеть, натужно поскрипывала, грозясь в любой момент сорваться.
Два десятка богатырей, устало, опираясь на мечи, стояли плечом к плечу, неотрывно следя за линией наступающего света. Они по колено увязали в гнилом месиве из нежити, что пала под их молодецкими ударами, не веря, что и на этот раз они выстояли. Выстояли, не дав пройти Злу на полудень через единственный перевал Репейских гор.
Радовир стоял не чувствуя под собой ног. Его руки покоились на гарде двуручного меча, а пальцы подрагивали, трогаемые судорогой усталости. Густые черные волосы, обильно пропитанные потом, слизью и кровью, свисали большими сосульками на лоб. Тяжелая кольчуга повисла на плечах рваной сетью рыбаря, не давая даже распрямить плечи. Не делая ни единого движения, он, как и все, всматривался в даль, боясь спугнуть разливающийся свет и готовый вновь отражать непрерывные атаки нечисти.
Дождавшись, когда впереди от них легли большие тени, он с шипением вынул меч из груди поверженного упыря, точнее, из того, что от него осталось. Солнечные лучи радостно заиграли синеватым блеском на клинке, бросая радужные блики на изможденное лицо. Сделав шаг, он покачнулся, но удержался на ногах, окинув взглядом округу. Звенящая тишина давила на уши, отдаваясь металлическим лязгом в голове. Бранное поле было сплошь усыпано останками с рваными кусками плоти, но среди них явно поблескивали и кольчужные кольца, обнимавшие бездыханные тела сотоварищей.
Радовир даже не понял, что именно привлекло его внимание, как ноги сами понесли его в сторону слепящего блика. Он спотыкался, проваливался, но ноги упрямо несли его к неведомой цели. Глаза цепко всматривались, пытаясь различить хоть что-то.
Подойдя ближе, он замер, потрясенный представшим передним зрелищем. Длинный остроконечный кол пронзал двух богатырей, что, сражаясь, спина к спине, так и остались стоять. Их руки, вскинутые в грозном замахе, продолжали сжимать рукояти мечей. Клинки, усыпанные выщерблинами, с силой столкнулись над головами, и, оставшись скрещенными, не успели отразить атаки. Лица богатырей были белее далеких снежных вершин, а остекленевшие взгляды продолжали хранить ненависть.
- Братьями жили, воили, братьями и ... - Радовир не дал договорить подошедшему витязю, положив ему на плечо руку. Тот умолк, пытаясь проглотить подкативший ком. Немного помедлив, Радовир шагнул ближе и высвободил из онемевших рук скрещенные мечи. Братья покачнулись и стали оседать, но подоспевшие витязи поддержали их под руки. Выдернув кол, Радовир ослабил перевязи и аккуратно с обоих снял ножны. Поймав на себе непонимающие взгляды, он продолжил ранее прерванные слова: - ...братьями воить и будут!
Весь день Радовир провел в кузне за закрытыми дверьми. Удары молота, оглашавшие округу, сменялись шумным шипением воды и возобновлялись вновь и вновь. Над покосившейся крышей беспрестанно струился сизый дымок разожженного горна, иногда смешиваясь с облачками пара, вырывавшегося наружу. Лишь когда на перевал начал спускаться теплый вечер, лаская небеса убаюкивающими тонами ночи, дверь в кузню распахнулась.
На пороге стоял Радовир. Скуластое лицо было черным от копоти, глаза сверкали из-под опаленных бровей, а плечи были развернуты во всю ширь. Его руки сжимали мешковину, под которой угадывались очертания скрещенных мечей. Не проронив ни слова, он быстро пересек двор и скрылся в проходе, ведущем в одну из башен крепости.
Оказавшись в небольшой комнате, он наглухо закрыл дверь и зажег факел, укрепив его на стене. Тусклый свет разлился по комнате, выхватив из темноты одинокий дощатый стол по ее центру и небольшой сундук в углу. Распахнув мешковину, он взялся за скрещенные ножны и, зачаровано глядя на них, положил в центре стола. В дрожащем свете огня, Радовир, отступив назад, вновь оглядел творенье рук своих.
Прикрыв глаза, он прижался всей спиной к каменной стене, ощутив ее холод. Руки, налившись тяжестью, устало повисли вдоль тела. Мысли текли вяло, уводя и погружая в манящую даль сонной тишины и покоя. Розовые, оранжевые, желтые круги начали появляться перед глазами, увеличиваясь в размерах, смешиваясь, пропадая, вновь появляясь.
Что-то коснулось его лица, приятно защекотав, скользнуло по лбу и задержалось на носу. Чуть сощурившись, он увидел, что к кончику его носа прикасается спелый колосок. Поморщившись, он быстро открыл глаза, увидев перед собой Василенку. Она, одарив его сверкающей улыбкой, звонко рассмеялась, и, вскочив с колен, побежала по бескрайнему золотому полю. Приподнявшись на локтях, он подставил яркому солнцу лицо, наслаждаясь теплом его лучей и наблюдая за Василенкой.
Вот она остановилась, присела в высокой пшенице, прячась от него. Кувырнувшись вперед, он беззвучно начал пробираться ей на встречу, стараясь быть как можно не заметнее. Большие, налитые колосья с легким шуршанием щекотали шею и грудь. Подобравшись к Василенке со спины, он тенью прыгнул на нее и, заключив в объятия, повалился на спину. Взвизгнув от неожиданности, она повалилась следом, затем вскочила на ноги и, подобрав полы сарафана, вновь побежала по волнующемуся полю. Звонкий игривый смех разлился по округе. Со счастливой улыбкой на устах, Радовир лежал посреди множества золотых колосьев, глядя в лазурную синь небес.
Неожиданно смех оборвался, а по чистой синеве неба поплыли черные клубы дыма. С каждым мигом они становились все гуще и чернее, заволакивая все вокруг. Радовир попытался подняться, но сильные порывы налетевшего ветра, сбивали его с ног. Он повторял попытки вновь и вновь, в надежде увидеть Василенку, но всякий раз беспомощно валился наземь.
Ветер стих одним мигом, разогнав черное дымное покрывало по всему небу. Радовир с трудом поднялся на ноги, чувствуя в них свинцовую тяжесть. Как он не пытался, но отыскать Василенку так и не смог. Обернувшись, он вздрогнул, увидев перед собой двух богатырей. Лица их были серьезны и бледны, а ладони сжимали рукояти больших мечей, клинки которых пересекались. Узнав братьев, он вопрошающе посмотрел в их глаза. Не проронив ни слова, они бесследно исчезли, оставив его одного. Их голоса прозвучали громовыми раскатами откуда-то сверху:
- Торопись, Радовир, братья ждут!
Радовир сидел на полу. Танцующее пламя факела, играло с большими тенями, то, отгоняя их, то, давая возможность приблизиться. Ночная мгла украдкой заглядывала в проем окна, сверкая россыпью мелких звезд и пугая своей таинственной тишиной. Радовир невольно залюбовался, глядя на замершую стайку небесных светлячков, что, перемигиваясь, рассматривали его сверху.
Оторвавшись от этого зрелища, он вновь окинул мечи взглядом, припомнив сон. Редкие тусклые блики, вспыхивающие на их перекрестии, выделяли небольшой круг в центре, что чуть выступал на ровной поверхности ножен. Сам он был разделен на две половины, каждая из которых носила свою печать. Одна изображала неровную поверхность земли, в которую на половину был, воткнут меч, другая же, орало, что распахал эту поверхность. По округлому краю обеих половин были начертаны ризы, гласившие одно: "И ТЫ ВМЕСТЕ С НАМИ". Обе половины соединялись чуть заметными зубцами и имели в верхних уголках крохотные отверстия.
Поднявшись с пола, Радовир подошел к столу и положил широкую ладонь поверх перекрестия. Почувствовав холод тонких пластин булата, обнимавших дерево ножен, он прикрыл глаза. Его губы дрогнули, зашептав, ведомую только ему, скороговорку слов. Ладонь по-прежнему ощущала прохладу, но постепенно из самого центра начало разливаться оживающее тепло, лаская огрубевшую кожу.
Боясь вспугнуть родничок оживающей жизни, он расслабил кисть, давая ему возможность проникнуть глубже. Первая робкая волна разлилась по всей ладони, коснувшись кончиков пальцев. Вторая, чуть смелей, поднялась выше по руке, увлекая за собой все новые и новые потоки. Из-под руки Радовира уже явно отсвечивал багрянец раскаленного металла, но он, не замечая этого, продолжал упрямо шевелить губами.
Наконец, губы замерли на полуслове, а глаза медленно приоткрылись, пронзая пристальным взором, густую мглу ночи. Дрогнув под его взглядом, она отступила, чуть приподняв черный полог небес у самого края. Небесные светлячки, словно облачко испуганной мошкары, сгрудились на более темную сторону, продолжая с любопытством наблюдать за ним. Губы дрогнули вновь, но на этот раз стены содрогнулись от могучего голоса:
Волей воителя, силой булата
Я призываю павших когда-то
По половине света и тьмы
Силу мирскую должны обрести
Братья булатные - вои умелые
Сыщут в миру половины заветные
Свет, разливавшийся из-под его руки, теперь окрасился теплыми тонами. Набрав полную грудь воздуха, он продолжил:
В жизни нелегкой хранимые верно
Переходя к потомку от предка
Скрещенный в лютой сече булат
Круг амулета должен принять
Две половины жизнь обретая
Силы ему богатырской прибавят
Мгла пугливо отступала, под натиском разливающейся небесной синевы, пряча любопытных светлячков. Голос, звуча громовым раскатом, заполнял небольшое пространство комнаты, вырываясь в проем окна.
Вой, кого воля людская избрала
Камень найдет у границ перевала
Ключ, охраняемый твердью его
Снимет печать амулета сего
Силы мирские от сна пробуждаясь
Братьев из камня на страже поставят
В комнате воцарилась мертвая тишина. Радовир, еле держась на ногах, снова положил руку на перекрестье мечей, почувствовав булатный холод. Достав из-за пояса нож, он чуть надавил острием клинка на центр амулетного круга, и, услышав еле уловимый щелчок, отделил его от ножен. Теперь на широкой ладони лежало два полукруга. Подойдя к скучающему в углу сундуку, Радовир поднял его крышку. Та отозвалась тягучим скрипом, привалившись к стене. Вынув два кожаных шнура, он с ловкостью продел их в крошечные отверстия половинок, связав концы тугими узлами. Покончив с этим, он положил их на стол и распахнул дверь.
В темном коридоре не было ни души, лишь отверстия бойниц и проломленные в кровле дыры, кое-где превращая густую тьму в полумрак, возвещали о наступлении рассвета. Неровно стесанные камни стен хранили на себе печати недавней сечи, испещренные, местами, острыми жалами стрел. Каждый камень хранил свою боль, лишь своим видом говоря о ней. Сделав шаг, Радовир покачнулся, и, выставив руку, почувствовал ладонью острые, неровные сколы. Пройдя коридор на непослушных ногах, он спустился во двор.
Двор встретил Радовира спокойной, сонной тишиной, обдав лицо нежной утренней прохладой. Костер, что с вечера запалили богатыри, светился теперь горсткой тлеющих углей. Изредка, они выпускали на свободу яркие язычки пламени, что выхватывали из полумрака тусклые блики доспехов. Вокруг кострища угадывались тела спящих вповалку богатырей, что так и не расстались с оружием, готовые в любой момент подняться вновь и встать плечом к плечу. Не смотря на холод, на ночлег они устроились в отдалении от костра, а ночь укрыла их своим пологом, делая невидимыми.
Словно с небес на краснеющие угли упал надломленный кусок доски, разбросав в стороны редкие крупные искры. Испугавшись, единственный язычок пламени дрогнул, пытаясь спрятаться обратно, затем с опаской лизнул ее край. Осмелев, он взобрался на нее, растекаясь по шершавому краю. Через мгновение, рядом заплясали еще несколько огненных всполохов, разгоняя в стороны ночной сумрак.
Круг света, что разлился от разгоравшегося костра, выхватил из темноты одиноко сидящего воя. Приглядевшись, Радовир узнал в нем Полока. Тонкий прутик в его руках, больше походивших на большие черпаки, старательно ковырял землю, вырисовывая хитрые знаки. Иногда, прутик замирал, говоря о том, что его обладатель насторожился, прислушиваясь к звукам ночи. Непроглядная тьма всегда хранила больше, чем показывала взору. Она скрывала все видимое при свете дня или огня, придавая совсем иные очертания, которые выглядели более таинственно.
Но хороший вой, тем и хорош, что видит зорко, а слышит тонко. Тихая ночь лишь с виду молчалива, а сказать может больше, чем ясный день. Шелест листвы, шуршание травы, крики ночных птиц или протяжный вой волков, все это есть голос ночи, и каждый звук имеет свой смысл и свою причину. Каждый может сказать и предупредить, главное уметь слушать.
Где-то за полуразрушенной стеной послышался еле уловимый звук осыпающихся камешков. Он был отчетливо слышен в мглистой тишине и стих также неожиданно, как и возник. Следом послышалось шуршание, сдавленный тонкий писк и снова воцарилась звенящая тишина. Радовир заметил, как при первых же звуках, Полок, не меняя позы, подтянул одну ногу. Со стороны казалось, что он просто устроился поудобней, на самом же деле, теперь в любой момент он мог и отразить удар, и уйти от него. Меч покоился за его спиной, но грозно поблескивающая из-за плеча рукоять была готова прыгнуть в умелую руку, сделав булатный клинок ее продолжением.
Радовир шагнул из темноты проема, при этом, продолжая неотрывно смотреть на Полока. Нога мягко и бесшумно ступила на землю, не издав ни звука. Полок даже не двинулся с места, продолжая прутиком ковырять землю, лишь глаза блеснули из-под густых бровей, смерив Радовира взглядом. Увидев его, он снова нахмурил лоб и увлекся своим занятием.
Рассвет наступал, рассеивая мглу и осторожно разливая по куполу небес свежие, васильковые тона. Там и тут непроглядная чернь ночи становилась прозрачной, наполняясь первыми осторожными звуками наступающего дня. Все вокруг заново приобретало свои привычные формы и очертания. Могучие стены крепости, взметнувшиеся к небесам, становились ближе, более отчетливо обозначая двор. Подойдя к Полоку, Радовир опустился рядом с ним, устроившись на краю обгоревшего бревна.
- Что, ушла нежить?!
- Ушла. На долго ли? - пробасил Полок. - Падальщики всю ночь пировали, даже не по себе как-то.
- На долго иль нет, но пока мы живы, ей не жить! - горестно усмехнулся Радовир.
- Ага! Нежить, да еще и жить! А нам тады куда деваться?
- А нам? - Радовир наморщил лоб, собираясь с мыслями, и продолжил: - А нам, куда не денься, ВСЕ ОДНО ЗДЕСЬ СТОЯТЬ, ТЬМУ НА ПОЛУДЕНЬ НЕ ПУСКАТЬ!
Глава 1
Хоров открыл глаза и прислушался. Редкие птахи робко выводили первые трели в предрассветном сумраке. Небо посветлело и окрасилось розовыми тонами, пряча в глубокой синеве последние звезды. Каплей густого меда, растеклось одинокое облако, порозовев одним боком, как смущенная девица. Дорога, когда-то проложенная неизвестными путниками, легла вдоль опушки леса. Не доходя до ее края, она резко изгибалась и уходила в степь, теряясь на ее просторах. Чуть в стороне, отбившись от стены леса, стояла одинокая береза, изогнутая в низком поклоне. Ее ветви почти касались земли, образуя купол, над маленьким овражком.
Хоров лежал на дне овражка, глядя сквозь тонкие ветви в небо. Перевязь до боли врезалась в плечо, но двигаться не хотелось. Хотелось просто лежать, слушать звуки и смотреть на это неподвижное облако, что отбилось от своей стаи и теперь не знало куда податься. Листья березы, умытые свежей росой, роняли отяжелевшие прозрачные капли, норовившие попасть прямо в лицо. Они сбегали по щекам, обдавая их свежестью и прохладой, оставляя за собой влажные следы. Некоторым удавалось проскользнуть за ворот, от чего по коже пробегал легкий озноб.
Наконец он сел и поводил плечами, поправляя мечи за спиной. Лямка перевязи легла на прежнее место.
- Ну, неужели, а то держи на себе такую тушу, - прозвучал за спиной ворчливый голос. Медленно обернувшись, Хоров посмотрел за спину, но кроме примятой травы ничего, а уж тем более никого не увидел.
- Это кто кого еще держал, спрашивается, - раздался другой, немного насмешливый голос. Услышав второй голос, Хоров вскочил на ноги и с размаху врезался головой в ствол деревца. Капли, сорвавшиеся с листьев, обдали его ледяным дождем. Стоя на коленях, он снова осмотрелся. Не увидев никого, он тряхнул по-собачьи головой и, не спеша, начал изучать округу. Лес, степь, дорога, все было на своих местах. Обладатели голосов должны были быть где-то неподалеку, а точнее сидеть рядом с ним, но как он не пытался, заметить их он не смог.
Придя в себя, он осмотрел свое пристанище. Колчан с дюжиной стрел и легкий короткий лук, лежали на краю овражка. Сам он был не глубок, но если стрелять с колена, то он скрывал по грудь, а тонкие ветви надежно укрывали его, делая невидимым со стороны. Дорога, как и опушка леса, отсюда хорошо просматривались в обе стороны, поэтому ни конный, ни пеший не могли быть незамеченными.
- Местечко конечно хорошее, только с таким запасом много не навоюешь, да и смыться трудновато будет, - снова раздался голос. Хоров замер, только глаза продолжали двигаться, пытаясь заметить малейшее движение.
- Ну да, ты уже смываться надумал? А я опять один буду отмахиваться, - ворчливо отозвался второй. - Стрел, конечно же, маловато, но это лишь для начала, а самая драка начнется потом.
- Какая драка? - не унимался первый. - Кто драться будет? Ты, да я, да мы с тобой! Это тебе не пару десятков печенегов порубать, не вылезая из ножен, здесь армия в полном доспехе.
Хоров сидел белее первого снега в степи. В голове проносилось множество мыслей, но ни одна не могла объяснить происходящее. Тем временем голоса не унимались:
- Это кто не вылезал? Да у меня...
- Тихо, - не ожидая от себя, вдруг рыкнул Хоров. Вокруг воцарилась тишина, нарушаемая лишь пением птиц и шелестом листвы. Он медленно поднял руки и прикоснулся к рукоятям мечей. Ощутив холодок булата, он потянул их, и они легко скользнули из ножен. Первые лучи солнца, пробившиеся через листву, весело заиграли на серебристых полосах. Хоров посмотрел сначала на один, затем на другой, потом развернул их другой стороной и также внимательно осмотрел. Ничего нового он для себя не обнаружил.
- И как это понимать? - медленно произнес он, чеканя каждое слово. - Вы, что еще и говорящие, или это у меня рассудок помутился.
Но тишина стояла гробовая. "Наверное, действительно помутился" пронеслось у него в голове. Некоторое время Хоров сидел неподвижно, ожидая снова услышать голоса, но все равно было тихо. Подождав еще немного, рассматривая сверкающий булат, он потряс мечами в воздухе.
- Ну что ты трясешь, с нас яблок не нападает, - наконец отозвался один из голосов.
- Листья тоже не сыплются, - ворчливо заявил другой.
- Так я и думал! Мало того, что эти железяки таскать, они еще и лясы точить у меня за спиной будут. Этого мне еще не хватало.
- Мы и помолчать можем, да только как молчать, если ты сам не ведаешь, какую глупость удумал. Это тебе не от деревянной палки прыгать, это воинство! Ну, ты-то, ты ему скажи.
- Слушай, за все время нами владели богатыри не меньшей силы и выучки, и храбрости у них хватало, но чтоб в одиночку... - казалось, будь у меча сейчас голова, он бы обязательно ей помотал. - Бывало, конечно, но не так.
- Так, не хотите, как хотите. Я и сам справлюсь, а уговаривать не стану, - с этими словами, Хоров аккуратно положил мечи на другом краю овражка, а сам, отвернувшись, начал всматриваться в даль.
Если он все правильно помнил, то поляки пойдут именно здесь. На болотах им делать нечего, а степь пересекут быстро, чтоб к вечеру укрыться в другом лесу, или сжечь еще какую-нибудь весь. Да, братья правы, с таким арсеналом много не навоюешь, но и спокойной жизни я им тоже не дам. "Братья"?! Наверное, так оно и есть: "Пируют спором, воюют скопом!". Это даже и лучше, что говорить умеют. Пусть болтают, пусть спорят, главное чтоб рубили и рядом были.
Между тем, за спиной Хорова, шел отчаянный спор. Голоса были еле слышны, но можно было разобрать, как они не соглашаются друг с другом, затем приводят доводы, объясняя их, и снова начинают спорить. Одним словом, сцепились не на жизнь, а на смерть, и, как показалось Хорову, даже используют крепкие словечки. Он усмехнулся одними губами своим мыслям, но виду не подал, дабы не мешать им.
- Ладно, - раздался голос за спиной, - ты хоть представляешь себе, что ты будешь делать?
- А чего гадать, что смогу, то успею, ну а нет ... - Хоров задумался, а потом вдруг обернулся и продолжил: - Вы лучше скажите, как сами думаете.
На этот раз было понятно, что оба меча задумались. Один в поле тоже воин, нужно только чтоб воил умело, а то на одной смелости далеко не уедешь, где сядешь, там и слезешь. Ответить они не успели, так как издалека послышался стук копыт. Хоров подхватил мечи и с легкостью вложил их в ножны. "Братья" притихли за его спиной, но он все равно ощущал их присутствие.
На дальнем краю опушки появилось легкое облачко пыли, на фоне которого появились маленькие фигурки всадников. По мере приближения стали видны солнечные блики на их панцирях и остриях длинных копий. Могучие кони несли их галопом, поднимая за собой в воздух комья земли и большие клубы пыли. Хоров, прищурив глаза, долго рассматривал их, насчитав полторы дюжины. Наравне с лошадьми бежали двое огромных псов, загребая могучими лапами дорожную пыль.
Не доезжая до изгиба дороги, всадники поломали строй и остановились. Грохот копыт разом смолк, а всадники и псы застыли каменными изваяниями. Они стояли напротив Хорова, всего в полете стрелы, так что он мог различать их лица. Он также видел, как собаки водят носами, ловя короткие порывы ветерка, и как при этом вздымаются их бока.
- Этих не трогай, - раздался за спиной знакомый голос, когда его рука потянулась к луку. - Простой дозор. Всех не достанешь, а шуму наделаешь.
- К тому же собаки, - согласился второй, - а у них чутье и клыки, не хуже волчьих.
Хоров, не говоря ни слова, отложил лук, но продолжал смотреть в оба. Одна из собак повернула голову в его сторону и снова потянула воздух. Затем она склонила ее к земле, принюхиваясь, сделала шаг, другой и, легко переступая, побежала в направлении укрытия Хорова. Всадники, оставшиеся стоять на дороге, внимательно наблюдали за ней, следя за каждым ее движением.
На расстоянии прыжка псина остановилась, старательно обнюхивая каждую травинку. Ее глаза цепко вглядывались в ветви березы, а уши ловили малейший шорох. Хоров замер. Сердце бешено колотилось в груди, грозясь выпрыгнуть наружу. Внезапно их глаза встретились. Зверь и человек смотрели друг на друга, не делая ни единого движения. Все вокруг замерло, как бы наблюдая за происходящим, пытаясь угадать исход немого поединка. Не было ничего вокруг, лишь только эти два желтых глаза, смотрящих на Хорова, удивленных и в то же время беспощадных.
Всадники с недоумением и удивлением смотрели за собакой. Один из них, что-то крикнул ей, но она даже не повела и ухом. Не выдержав, он тронул коня шагом, а двое других, направили легкие самострелы в сторону одинокой березы. Схватка продолжалась. С каждым шагом всадник приближался ближе, сердце Хорова колотилось все быстрее, а взгляд его был таким же уверенным и твердым. Псина тоже не собиралась отступать, и взгляд ее был также уверен и тверд, а тело напряжено, готовое в любой миг атаковать, уворачиваться и снова атаковать.
Наконец пес опустил глаза и отвернулся, посмотрев в сторону всадника. В следующий момент, он развернулся всем телом и потрусил обратно. Приблизившись к его коню, он виновато присел, а затем лег, уместив голову на лапах. Тот посмотрел на него и, развернув коня, направился к дороге. Поднявшись, пес бросил последний взгляд в сторону склоненной березы, и побежал следом. Спустя мгновенье, дозор ушел с места в галоп и скрылся в степи, оставляя за собой клубящуюся пыль.
Вздохнув полной грудью, Хоров привалился плечом к стенке овражка. Рубаха прилипла к телу, пальцы рук вздрагивали, а по вискам сбегали капли пота. Ощущение было такое, что целую вечность таскал каменные глыбы на гору. Шумно выдохнув, он произнес:
- Кажись, обошлось.
- Кажись, а то бы вся наша засада, пошла бы псу под хвост, - прозвучал за спиной знакомый голос.
- Да у этого пса и хвоста-то не было! - отозвался второй.
- Какая разница, все равно туда.
Солнце неуклонно ползло вверх, раскаляя воздух, когда земля вздрогнула и загудела от множества тысяч ног, приближавшейся армии. Как большая река, люди в блестящих доспехах заполнили дорогу. Солнце играло на острых наконечниках длинных пик. Лязг оружия, скрип множества телег, ржание лошадей наполняло все вокруг. В воздухе стало тесно от этого ужасного созвучия.
Сжимая в руках лук, Хоров наблюдал за этой рекой, ощущая пробегающий по спине озноб. Ровные блестящие ряды доспехов, мелькали перед его глазами. Взад и вперед носились одинокие всадники, сотниками и десятниками выкрикивались непонятные команды, перекрывавшие весь этот гвалт.
- Пеших много не настреляешь, да и доспехи тяжело пробить, - настоятельно советовал один голос.
- Лучше конных, там хоть паника начнется, глядишь, и своих подавят, и тебя не заметят, - поддержал второй. Хоров до хруста сжимал кулаки, но продолжал ждать, глядя на несметное войско. Теперь он и сам осознавал безумие всего удуманного, но отступиться от этого даже и не думал.
Он даже и не понял, как первая стрела легла на тетиву. Перед ним, шагом двигалась отборная конница всей армии. Начищенные шлемы и панцири горели на солнце, слепя глаза. Казалось, среди всего шума, он слышит, как храпят их кони, слышит звон их оружия о доспехи, слышит их непонятную речь. Ярость захлестнула его, заставив сжать лук еще крепче. Оттянув тетиву до самого уха, он разжал пальцы. Взвизгнув, она с силой щелкнула по костяной накладке. Следом за первой, также беззвучно ушла вторая стрела, а ее место уже заняла третья.
Острые булатные наконечники блистали на солнце смертоносными лучами. Двое коней вскинулись на дыбы, пораженные стрелами, бросая своих наездников под копыта других, уже обезумевших от страха. Еще один всадник откинулся в седле, увлекая в падении коня. Ровные когда-то ряды смешались, нарушая это мерное течение. Один из всадников заметался, выкрикивая приказы, когда острое жало вонзилось ему в незащещенную шею и, проломив позвонки, выглянула изо рта. Вскинув руки, он повалился на гриву коня. На него налетел другой, опрокинув его, закрутился на месте и в следующий миг опрокинулся следом, уткнувшись носом в землю.
Последняя стрела замерла на тетиве. Хаос на дороге уже близился к завершению. Из общей кучи выделялись всадники, что на ходу, прикрываясь щитами, обнажали мечи. Оглядывая опушку, они собрались группой и рысью двинулись к ближайшим деревьям. Вдоль дороги начали выстраиваться лучники, ощетинясь десятками стрел. Брешь в строю, где еще недавно находились ровные ряды конницы, была усыпана телами убитых, раненых и задавленных, но уцелевших все равно было больше.
Еще двое всадников, отделились от общей сумятицы и устремились к лесу. Хоров, не задумываясь, вскинул лук, и удар последней стрелы выбил первого из седла. Второй по дуге ушел в сторону и теперь мчался прямо на одинокую березу. Достигнув ее, конь резко остановился, чуть не перебросив через голову всадника, и, захрапев, попятился.
Отбросив уже бесполезный лук, Хоров прыгнул из своего укрытия, ухватив коня за передние ноги. От неожиданности и страха, вороной вздыбился, подняв его на колени, и выбрасывая своего седока из седла. Задержавшись ногой в стремени, всадник ухнулся оземь с лязгом и хрустом, ломаемой шеи. Тем временем, откатившись в сторону, Хоров уже был на ногах. Одним прыжком он оказался в седле и, ткнув коня в бока, помчался следом за удалявшимся отрядом.
Ветер ударил в лицо, распахивая на груди рубаху. Мечи блеснули в его руках, описав в воздухе огненные дуги. Ноги снова и снова с силой ударяли вороного в бока, заставляя нестись во весь опор.
- Врубайся в самую гущу, - услышал он на ходу, - а то стрелами побьют.
Не ожидая напуска сзади, двое всадников повалились с коней, оставляя на булатных полосах кровавые следы. Голова третьего, раскололась надвое, как скорлупа зрелого ореха. Вломившись в самую глубь, он рубил, уворачивался, ловил обрушиваемые на него удары и снова рубил. Брызги крови, летевшие со всех сторон, покрывали волосы, лицо, руки, а он, не обращая на это внимания, продолжал крутиться волчком. Лица, искаженные злобой и ужасом, мелькали со всех сторон. Блики булата, сменялись звонкими ударами. Рубанув в очередной раз, он увидел, как распался надвое панцирь нападавшего, а на груди залегла алая полоса. Захрипев, тот откинулся назад, неуправляемый и перепуганный гнедой понес его в сторону. Клинок в другой руке, ткнулся в лицо подоспевшему всаднику, что занес свой меч для удара, оставив кровавую дыру между глаз.
Оглянувшись, он не увидел никого, кроме одиноких коней, бегущих вдоль опушки леса. Некоторые из них тащили за собой хозяев, несуразно раскинувших руки. Вернув один меч в ножны, Хоров резко склонился к земле, выхватив из рук убитого щит. Направив коня вдоль опушки, он резко его развернул и с силой пришпорил, не давая лучникам прицелиться. Чуть помедлив, со стороны дороги взметнулось облако стрел. Прикрывшись щитом, он остановил вороного и, в следующий миг, об него ударились булатные наконечники.
- Уходи в лес, - услышал он срывающийся голос.
- Бросай коня и двигай в болота, - второй голос, похоже, не отдышался после схватки. Стрелы снова защелкали по щиту. Конь под ним вздрогнул и начал валиться на бок. Одна из стрел обожгла плечо, вторая продрала штаны и впилась в седло, оставив на ноге глубокую кровавую борозду. Конь повалился, а Хоров кувырнувшись через голову, бросился к спасительному лесу, удерживая щит на спине.
Вломившись в колючий кустарник, он бросил щит, и, закинув второй меч в ножны, запетлял между деревьями. Как не пытались стрелки, но достать его они уже не могли. Стрелы с отчаяньем вгрызались своими наконечниками в стволы деревьев, издавая злобные щелчки. Толстые стволы, отступали в стороны, пропуская Хорова дальше.
Ветки деревьев били его по лицу, он спотыкался, падал, снова вставал и продолжал бежать, слыша позади треск кустов, под мечами подоспевших ратников. На ходу, ухватившись за стрелу, сидящую в плече, он с силой рванул ее. Острая боль пронзила всю руку до кончиков пальцев. Перед глазами поплыли темные круги, а по руке побежали горячие струйки крови. Но Хоров, казалось, этого не замечал, ноги сами несли его в глубь леса.
Незаметно земля под ногами стала мягкой, а затем послышалось хлюпанье воды. Проваливаясь с каждым шагом все глубже в мутную, вонючую жижу, он перешел на шаг, цепляясь руками за тонкие деревца. Добравшись до небольшого островка, он выполз на него и прислушался. Погоня, хоть и отдаленно, но еще слышалась. Собрав остатки сил, он поднялся и прыгнул на ближайший островок, затем на другой, третий и, ноги вновь понесли его, самостоятельно отыскивая еле заметные островки и кочки. Из могучей груди вырывался хрип. Вокруг все плыло и крутилось, сливаясь в непрерывное чавканье и хлюпанье.
Болото закончилось также неожиданно, как и началось. Стоя на небольшой поляне, поросшей густой осокой, он прислушался. Было тихо, только где-то вдалеке надрывно кричала какая-то птаха. Туманная пелена заволакивала глаза. "Вот и все" мелькнула в его голове мысль, вырвавшись из глубины сознания. Перед глазами снова поплыли круги, на этот раз широкие и светлые. Хоров покачнулся, сделал шаг, другой, земля быстро приблизилась и с силой ударила в лицо.
Глава 2
Степь казалась бескрайней. Хоров бежал не чувствуя ног, слыша как нарастает топот копыт за спиной. Вот уже ощущается горячее конское дыхание в спину. Конь со злобой схватил зубами его за плечо, пытаясь остановить. Боль пронзила руку от плеча до ладони, уколов кончики пальцев множеством острых игл. Он отмахнулся, пытаясь оглянуться. Земля ушла из-под ног и, он с ужасом понял, что летит в черную бездну. Сжавшись в ожидании удара, он почувствовал, как неведомая сила подхватила его, аккуратно уложила на что-то мягкое.
И снова немыслимый бег, приближающийся топот копыт за спиной. Бежать не осталось уже сил, грудь распирает изнутри, хочется пить. На этот раз всадники догоняют его, окружая плотным кольцом. Их, изуродованные ранами лица, перекошены злобой и яростью, а сами они в седлах коней возвышаются скалами. Хоров вскинул руки в надежде выхватить мечи, но ножны были пусты. Всадники тронули коней, начиная сжимать круг. Кони наступали на него, высоко вскидывая копыта, а он, пытаясь увернуться, метался из стороны в сторону. Неожиданно земля провалилась под ним, и он снова полетел вниз, окруженный кромешной мглой. Через мгновенье мгла расступилась, открывая перед его взором остроконечные глыбы камней, залитые ярким солнцем. Зажмурившись, он почувствовал, как летит все быстрей и ...
Хоров открыл газа. На бревенчатой стене дрожал солнечный круг, бросая во все стороны еле заметные блики. Повернув голову на бок, он увидел небольшую горницу, в которую через открытое оконце, проникал солнечный луч, отражаясь в ушате с водой, что стоял неподалеку. Часть горницы занимала свежевыбеленная печь, внутри которой виднелся черный горшок. Возле ее трубы, что уходила в бревенчатый потолок, сушились пучки трав, наполняя воздух горьковатым запахом. За печью виднелась прялка, замершая в ожидании хозяйки.
Сам он лежал на широкой кровати, укрытый до плеч пестрым лоскутным одеялом. Под головой шуршала, набитая сеном подушка. Продолжив осматриваться, он заметил, что грудь и плечо перехватывает тугая белоснежная повязка. Проскользив взглядом дальше, он увидел свои мечи, прислоненные к стене и хранившие молчание. Со двора доносились редкие удары топора и еще более редкий стук разлетевшегося поленца.
Центр горницы занимал стол, в центре которого стоял еще влажный кувшин, прикрытый тряпицей, а рядом под рушником угадывался круг хлеба. Увидев еду, он ощутил, как взвыл от голода его желудок. Приподнявшись на локтях, он снова повалился на спину, издав сдавленный стон. Стук тут же оборвался, в сенях что-то грохнуло, и в горницу вбежала молоденькая девица.
Длинный сарафан, блистая хитроумным узором, нежно обнимал ее точеную фигурку, подчеркивая прямую спину. Каштановые волосы были аккуратно забраны назад, сплетаясь за спиной в длинную косу, украшенную алой лентой. Большие фиолетовые глаза, в обрамлении длинных черных ресниц, смотрели на него с тревогой, а грудь вздымалась от частого дыхания.
- Ну, слава богам, - прощебетала она ласковым голоском. - А то уж почти седмицу без чувств лежишь. Бабушка уж печалиться начала, говорит раны не хорошие, как бы не помер.
Она присела на край кровати, продолжая что-то говорить, а он смотрел во все глаза на диво, что возникло перед ним, боясь оторваться. Поймав на себе столь внимательный взгляд, девица смутилась. Она опустила глаза, а щеки ее запылали огнем. Поняв ее смущение, Хоров отвел глаза в сторону, тоскливо посмотрев на стоящий, на столе кувшин.
- Да ты же голодный, - вдруг всплеснула она руками и бросилась к печи. В предвкушении сыти, желудок издал громкое и протяжное урчание. Чем-то, погромыхав в печи, она вернулась обратно с парящим черпаком в руке. Сев на этот раз в изголовье и пропустив тоненькую руку под шею Хорова, она с легкостью помогла ему приподняться. На этот раз плечо ответило лишь терпимой ноющей болью. Здоровой рукой он принял у девицы черпак, уловив приятный травяной аромат.
- Пахнет вкусно, - произнес он, наконец, не узнав собственный голос. - А что это?
- Травяной настой, только горячий, - просияла она улыбкой. - Он тебя в раз на ноги поставит, и раны быстрее затянутся.
С этими словами, она подтолкнула его руку ближе, и Хоров сделал глоток. В следующий миг, он подпрыгнул как укушенный, выплюнув коричневатую жижу на пол. Во рту все пылало, глаза, сделавшись большими, раскраснелись, а горло перехватило так, что вздохнуть, не было мочи. Отвернувшись, девица прыснула тихим смехом, в то время как Хоров хватал ртом воздух. Чуть отдышавшись и прокашлявшись, он произнес:
- Ты что, этим лечишь или печь разжигаешь?
- Да он кажется только таким, - с трудом сдерживая смех, проговорила она. - Ты глотай сразу, а там сам увидишь. Хоров посмотрел в ее смеющиеся глаза, покосился в черпак с варевом и, тряхнув головой, осушил его залпом. В груди все запылало огнем, разливая жар по всему телу. Протянув обратно пустой черпак, он повалился на спину, приходя в себя.
- Эй, ты как? Не помер, там случаем? - попыталась она заглянуть ему в глаза, а Хоров, глядя в потолок, невидящими глазами, пытался понять, что происходит внутри. Желудок, издав жалобное урчание, замолк и успокоился, определяя, чем же его облили. Боль в плече медленно начала уходить, растворяясь среди мышц, наливавшихся мощью. Веки дрогнули, сгоняя туманную пелену с глаз, и он увидел перед собой испуганное девичье личико.
- Эй, как там тебя? - нежные пальцы коснулись его щеки, - Ты живой?
- А куда ж я денусь? - прохрипел он, поднимаясь на локтях. К его удивлению, боли, как прежде, он и вовсе не ощутил. Их глаза оказались друг напротив друга и остановились. Такого взгляда он не видел еще никогда. В какой-то миг ему показалось, что он тонет в них, как когда-то в детстве, посреди широкой реки. Вокруг не было ничего, кроме этой манящей за собой глубины, не имеющей границ. Дыханье затаилось в груди, боясь вспугнуть эти ресницы, что могут взмахнуть, как испуганные птицы, своими крыльями. Неожиданно, они вздрогнули, укрыв эти два бездонных озера. Склонив голову, она принялась рассматривать узоры на своем сарафане. Хоров с шумом вытолкнул воздух из груди, и, посмотрев, как тонкий пальчик пробегает по нитям узора, спросил:
- Тебя как звать, спасительница?
- Веденея, - совсем тихо прошептала она в ответ.
- Ве-де-не-я... - глядя в сторону, повторил он. - Так ты что, и колдовать, как ведьма, можешь?
- Да нет, - еще больше смутилась она, - Это меня так бабки прозвали.
Она запнулась. Ее пальчик обвел очередной изгиб узора и, задержавшись на угловатом повороте, двинулся дальше, уводя в горестные воспоминания. Глаза часто заморгали, губы дрогнули, но голос оставался таким же спокойным и ровным.
- Моя мать была боярской дочерью. Отца я никогда не видела, но бабушка рассказывала, что богатырем был. Они тайком встречались, от глазу отцовского подальше. Однажды, он повел сотню к кордону, да в сече лютой загинул. От всей сотни лишь двое осталось, они-то и поведали матушке. Последнее о чем просил, так это вещицу одну передать, наследнику. Мать скрывала от всех, что дитя под сердцем носит. Отец, как узнал, прогнал ее с глаз долой, а нянька ее привела сюда. Наследнику, - усмехнулась она одними губами своим мыслям. - А родилась я. Мать только и успела посмотреть на меня, да надеть на шею вот это, - с этими словами Веденея потянула на шее тонкий шнур, на котором висел полукруглый амулет с изображением воткнутого в неровную поверхность меча. По ровному краю он имел несколько неровных зубцов, а круглый, окаймляли отчетливо видневшиеся ризы.
Они долго сидели молча. Было тихо, лишь только в вышине вековых елей и сосен, окружавших дом, прогуливался ветер. Солнце, давно перевалившее за половину неба, торопилось упасть за край земли. Солнечный круг, висевший на стене, исчез, унеся с собой лучезарные блики.
Из молчаливой задумчивости их вывел скрип открываемой двери. Из сеней донеслось приглушенное шарканье ног и тихое ворчание. Дверь в горницу отварилась и из полумрака сеней появилась худощавая старушка. Ее лицо было сплошь изрезано мелкими морщинами. Суховатая, костлявая ручонка опиралась на короткую шелопугу, поддерживая сгорбленную фигурку. Проворные черные глазки быстро осмотрели все вокруг и остановились на Хорове. Столкнувшись с этим острым, пытливым и проникающим взглядом, он потупил глаза, словно провинившийся малец.
- Ты что ж, негодница, полон двор поленьев, разбросала, - проскрипела старуха своим, некогда певучим голосом. - Хочешь, чтоб я себе ноги переломала.
Словно ошпаренная, Веденея сорвалась с места и бросилась во двор. Тяжело переставляя ноги, старушка подошла к столу, стянула с плеча тряпичную котомку и, вздохнув, опустилась на табурет. Пожевав губами, она снова подняла на него глаза, но на этот раз взгляд был уже более радушным и мягким.
- Что герой, ожил? Это как же тебя угораздило супротив цельного войска? На него ж ратью и то не малой, - она снова пожевала губами, а затем продолжила. - Хотя кто вас героев разберет, вы своим аршином меряете. Живой и то хорошо. Звать-то тебя как?
- Хоров. А с супостатами счеты у меня есть. Они весь мою сожгли и весян всех побили, что ж теперь им с рук спускать, - глаза его при этом блеснули злобой, а руки с хрустом сжались в кулаки. Плечо отозвалось тупой болью, но он даже не заметил этого.
- Ладно, - примирительно сказала она, - не свирепей. Ты и так наломал не мало, животины одной побил сколько. - Хоров хотел ей что-то возразить, но она остановила его, подняв сухую ладонь, а сама продолжила. - Знаю, знаю, что не со зла, да нет худа без добра. Волкам пропитание дал, а их пастырь и велел тебя сюда принесть. Вдвоем бы мы тебя и волоком не дотащили. Лес он как дом большой, и хозяин его гостю дверь открывает. Напоит, накормит, спать уложит и от грозы укроет. Коль заплутал, так дорогу укажет, а коль навредил, так могилою станет.
Последние слова она произнесла словно заклинание, а лес, услышав его, ответил звучным скрипом стволов. Кряхтя, она запустила руку в котомку и, вытащив пучок трав, начала их раскладывать на столе. Ее губы при этом что-то нашептывали, но как Хоров не прислушивался, так и не смог понять что именно. Откинувшись на подушку, он снова услышал ее голос:
- И смотри, девку мне не забижай, а то и глазом повесть не успеешь, как в лягушку превращу.
Остаток дня Хоров провел в раздумье, изучая потолочные балки. Бабка, разобравшись с травами, теперь готовила очередное варево, не обращая на него внимания. Веденея управлялась по хозяйству, иногда пробегая мимо и бросая на Хорова украдкой взгляд. На долю мгновенья он ловил его, отвлекаясь от своих мыслей, прислушивался, пытаясь понять, чем на этот раз она занялась, и вновь возвращался к своим думам.
Лишь когда за окном стало смеркаться, она снова опустилась на край кровати, старательно приглаживая растрепавшиеся локоны. В горнице потрескивала лучина, разгоняя по углам сгущавшийся полумрак. Бабка, утомившись за день, дремала на лавке возле печи, уронив голову на грудь. Рядом с ней устроился не весть, откуда взявшийся черный кот, сузив глаза в тонкие щелки и громко урча. Изредка он приоткрывал их, прерывая свое мерное урчание и бросая ленивый взгляд перед собой.
- Ну, как ты, вояка? - шепотом спросила она.
- Как плетень у оврага! Вокруг окружаю, а зачем не знаю! - с усмешкой прошептал он. - Ты то со всем управилась, аль на завтра оставила?
- На завтра оставишь, половину дня потеряешь! - улыбнулась она в ответ.
- Слушай, Веденея, мне бы мяска немного пожевать, а то кишки совсем в узлы завязались.
- Будет тебе мясо, но с рассвета, а сейчас... - не договорив, она отошла к печи и вернулась с уже знакомым черпаком. - Вот выпей.
Хоров снова заглянул в черпак. На этот раз зелье было густым и имело зеленовато-золотистый цвет. Запаха он не почувствовал, но, подняв глаза, заметил на девичьем лице легкую улыбку, а в глазах озорные искорки.
- Я ж так змеем огнедышащим стану.
- Не станешь, ты летать не умеешь, а отвар я медом сдобрила. Так что пей.
Тяжело вздохнув, Хоров поднес черпак ко рту и резко опрокинул. Не успев еще почувствовать вкуса, он сделал несколько глотков и замер. Приятное тепло разлилось у него в груди. На языке чувствовался приятный вкус меда с горчинкой. Сделав вдох, он снова посмотрел на Веденею. Глянув на его еще удивленное лицо, она прыснула тихим смехом, уткнувшись в ладони.
- Что, страшно было? - сдерживая смех, поинтересовалась она. - А теперь спи.
Хоров попытался, было что-то возразить, но она приблизилась к нему, глядя, не мигая в глаза. Ее губы дрогнули, шепча непонятные слова. Вокруг все померкло, поплыло. Не было ничего, кроме этих больших завораживающих глаз, в обрамлении длинных черных ресниц. Сквозь скороговорку слов, он ясно услышал "СПИ". Веки налились тяжестью, руки ослабели, но он продолжал видеть эти глубокие, полные тепла и ласки, глаза. Сопротивляться не хотелось, хотелось просто спать. Наконец, он повалился на подушку, а веки, черными крыльями, скрыли от глаз явь, погрузив его в глубокий сон.
Глава 3
Конь летел во весь опор, не разбирая дороги. Взмыленные бока раздувались как меха кузнечного горна. Густая грива хлестала по щекам. Руки до боли сжимали луку седла, а ноги по-прежнему торопили, замученное долгим галопом животное, отвешивая сильные тычки. Глаза, раскрасневшиеся от ветра, всматривались в бескрайнюю волнующуюся даль степи. Свежий порыв ветра с новой силой ударил в лицо, принеся с собой солоноватый запах моря. Сделав еще несколько скачков, конь вылетел на высокий обрывистый берег и, перейдя на рысь, понес своего седока в сторону еле угадываемых прибрежных строений.
Море успокаивающе шумело внизу, облизывая берег набегающими пенными волнами. Окинув взглядом все видимое пространство, Навал позволил коню перейти на шаг, но холодок тревоги продолжал гнездиться у него в груди. Слишком хорошо он запомнил слова князя, а еще лучше его взгляд. Но не страх гнал его сейчас. Была еще одна непонятная ему сила, что заставляла гнать коня вперед. Коснувшись своего пояса, он снова ощутил холод булата, неуклюже притороченного меча.
Не останавливаясь, он распустил шнур седельной сумки и заглянул внутрь. Ее содержимое не привлекало особого внимания, да и что может взять с собой странствующий вой. Запустив руку глубже, он нашел, что искал. В его руке лежал небольшой кожаный мешочек. Высыпав его содержимое на ладонь, он усмехнулся, глядя на несколько серебряников.
- Да, этого в корчме хватит, а вот на корабль уже нет. - Услышав голос, конь замотал головой, как бы соглашаясь с ним. Заметив это, Навал оторвал взгляд от серебряников и продолжил: - Хотя можно тебя продать, но пока ты мне еще нужен.
Он аккуратно ссыпал монеты обратно и завязал сумку. Оглядевшись снова, он, наконец, остановил коня. Выпрыгнув из седла, он начал прохаживаться вдоль обрыва, разминая ноги. Конь, обрадованный долгожданной передышке, отошел в сторону и, переступая с ноги на ногу, опустил морду в траву.
- Хозяин твой дураком был, хоть и герой, - задумчиво произнес он, глядя на морскую гладь. - Теперь ворон кормит. Я ж его как слепого кутенка вокруг пальца обвел и вокруг шеи, - он усмехнулся сказанному. Снова вспомнил, как беспомощно метался, держась за горло, молодец, как тянулся к нему рукой, а он стоял в стороне и ждал. Тряхнув головой, он отогнал эти мысли, снова потрогал рукоять меча и пошел к коню.
К корчме он добрался лишь к вечеру. Во дворе, ему сразу бросились в глаза трое могучих коней, что стояли у коновязи. Скорее его внимание привлекли дорогие сбруи и попоны на них. Он бросил повод подбежавшему мальцу и стянул седельную сумку, но тот не торопился отводить коня. Поймав на себе ожидающий взгляд, Навал извлек из-за пояса медяк и бросил его парню.
В корчме было людно. Запахи еды, ударившие в лицо, будоражили воображение, заставляя желудок выводить громкие трели. На вошедшего никто не обратил внимания. Лишь здоровяк, в котором Навал определил хозяина, навалившись грузным телом на деревянную колоду, смерил его недоверчивым взглядом. Между столов мелькали двое дюжих парней, поднося блюда и кувшины. Их неторопливые движения, выдавали в них неплохих бойцов, а кулаки, еще больше укрепляли эти догадки. Поэтому, стоявший гул голосов, вполне мог сойти за тишину.
Осмотрев дымное пространство, он углядел в дальнем углу свободный стол и начал пробираться к нему. Добравшись, он опустился на отполированную лавку и привалился к бревенчатой стене. С этого места он хорошо видел всю корчму и массивную дверь, через которою, входили, а иногда, вылетали посетители.
Хозяин, все это время наблюдавший за прибывшим гостем, наконец, отстранился от колоды и неспешно направился к его столу. Подойдя, он стянул с плеча заляпанную тряпицу и, смахнув ей со стола невидимые крошки, уставился на гостя.
- Тащи пожрать, да поживей, а то кишки соловьями заливаются, - небрежно буркнул Навал. Обдав хозяина властным взглядом, он, незаметным движением под столом, переместил меч ближе к руке. Корчмарь даже и ухом не повел, продолжая буравить его маленькими глазками. Сложив на груди руки, он пожевал губами и спросил:
- Платить чем будешь? Мы нынче не подаем.
Вокруг продолжалось мерное гудение люда. Иногда оно нарушалось громкими выкриками, которые тут же стихали, смешиваясь с другими голосами и теряясь в них. Ни корчмарь, ни Навал, ни, уж тем более, разговор, что начался между ними, не вызывал никакого интереса у окружающих. Видимо, это было здесь обычным делом, и отвлекаться на такие пустяки никто не собирался. Поняв, что ему ничего не угрожает, он бросил на стол два серебряника, которые тут же исчезли под широкой ладонью хозяина. Тот, в свою очередь, звучно щелкнул пальцами и за его спиной вырос один из парней, замерев в ожидании распоряжения.
- Тащи, чего осталось, да пива не забудь, а мы тут с гостем покалякаем, - с этими словами, он опустился на лавку, напротив Навала. Парень появился также быстро, как и исчез, а на столе уже красовался поросенок под румяной корочкой, два кувшина пива и пара кружек. С легкостью, подняв кувшин, корчмарь наполнил кружки до краев. Взяв одну из них, он, не говоря ни слова, осушил ее на половину и опустил на прежнее место. Навал, взвесив в руке другую кружку, также лихо опрокинул ее.
В следующий миг он накинулся на еду. Хозяин, потягивая пиво мелкими глотками, наблюдал за ним, сохраняя молчание. Быстро покончив с поросенком, Навал отвалился к стене, ощущая приятную тяжесть в желудке. Добродушно глянув на хозяина, он взялся за новый кувшин и, ощутив его полноту, наполнил кружки еще раз. Сделав несколько больших глотков и отставив кружку чуть в сторону, он вопросительно посмотрел на хозяина корчмы.
- Из Киева? - не отрывая кружки от губ, спросил он.
- Оттуда! - лениво протянул Навал.
- Эти тоже оттуда, - он кивком указал в сторону. Скосив глаза в указанном направлении, Навал увидел в другом углу троих богатырей, угрюмо жевавших мясо, чьих коней, как он догадался, видел во дворе. Нахлынувшие добродушие и хмель, мигом пропали. Тускло поблескивающие пластины кольчуг, рукояти мечей, торчащие из-за спин, все говорило о том, что богатыри либо сидят здесь недавно, либо очень торопятся. "Куда-то едут! Но куда? Зачем, или за кем? Неужели это за ним?" Мысли налетали одна на другую, путались, в голове была полная неразбериха, но лицо его оставалось таким же спокойным и непроницаемым. Он снова отхлебнул из кружки, и перевел взгляд на хозяина.
- Этих не знаю, - вяло ответил Навал, силясь понять, к чему тот клонит.
- А вот я знаю, - прищурив глаза, ответил он. - Чей у тебя мешочек, да и гнедок твой, до боли знаком будет кузнецу нашему. Он свои подковки сразу узнает. - Воспользовавшись тем, что одну руку скрывает стол, Навал уместил меч у себя на коленях, а второй также лениво поднял кружку. - Ты, дружа, не торопись, а то стрелу в лоб получишь, и охнуть не успеешь! - Только сейчас Навал увидел на противоположной стене, под самым потолком небольшое отверстие, в полумраке которого угадывался стальной блеск. Он двинул коленом, меч соскользнул и глухо ударился ножнами об пол.
- Так то лучше, - губы хозяина дернулись в улыбке. - Поговорим тихо, как старые знакомые. Мне хорошо, да и тебя не обижу. - Он снова щелкнул пальцами и, взамен пустых, на столе появился новый кувшин. Наполнив кружки вновь, он с силой ударил в кружку Навала своей и вылил ее в рот.
- Чего ты хочешь?
- Самую малость! Хлопец тот, должен, мне остался, обещался по возвращении с лихвой отдать. Вот только свидеться нам уже не придется, как я понимаю, а мне убыток в деле нести.
- Так чего же? - также спокойно повторил свой вопрос Навал. Теперь уже он сам осушил кружку и наполнил ее вновь.
- Коня!
- Не дороговато ли?
- Тебе же на корабль надо и без задержки, так что в самый раз. Я тебе место на корабле, а ты мне коня. И долг покроешь и уплывешь на рассвете.
- А я, кажись, не баял о своем пути? - процедил сквозь зубы Навал, уничтожая его взглядом.
- Не баял! Только отсель два пути. По одному ты пришел, а значит далее на корабль!
Хозяин был доволен. Хотя внешне он этого и не выказывал, но внутренне он ликовал. "Да и разве забудешь такого щедрого постояльца!" - думал он. "Одного овса его гнедому скормили сколько, так он аж как за два мешка отсыпал. И не важно, что лихом тянет. Мои то дела почище, чем у этого будут". Наблюдая за новым постояльцем, он уже прикидывал, как лучше распорядиться своей нежданной прибылью, в хозяйстве оставить, или на базар свести.
- Идет! Тогда бери и это, - Навал бросил на стол седельную сумку. - Мне еще и ночлег понадобится.
Не ожидая такого поворота, хозяин напрягся, ища подвоха в его действиях. Немного поразмыслив, корчмарь вновь щелкнул пальцами и у стола появился тот же бугай. Он притянул его за ворот рубахи так, что ухо парня оказалось возле его уст и, не понижая голоса, сказал:
- Как совсем стемнеет, отведешь гостя на сеновал. Только глаз с него не спускать, а то, как бы тати не обидели. - Потом, обращаясь уже к Навалу, добавил: - Нынче не спокойно в здешних местах, а на корабль я тебя сам на зорьке сведу.
Сеновал был невелик, но закрывался на добротный засов. С одной стороны его подпирала небольшая конюшня, а другой стеной он граничил с амбаром. Навал лежал на охапке сена, прикрыв глаза. Из-за стены доносился храп и тихое ржание лошадей, а с другой стороны им вторил неугомонный сверчок.
"Корчмарь помнит богатыря, и поймал меня на этом. Посулят денег, сдаст с потрохами. Можно, конечно, и откупиться, но лучше на глаза не соваться. С князем шутки плохи. Опять же, сам прижать может, если более узнает. Вон как с богатырями сообразил. Нельзя его оставлять, а то самому головы не сносить, но на корабль попасть надо!" Мысли текли ровно и размеренно, уводя его в полудрему. Он даже и не понял, сниться ли ему, или и впрямь кто шепчет, но прислушиваться он не стал, а что смог, услышал:
- Под колодой тайник!.. ... а корчмарь тебе помехой будет!
Разбудил его тихий скрип открываемой створки. Открыв глаза, он увидел в образовавшейся щели, голову хозяина. Зевнув во весь рот, Навал потянулся и осмотрелся вокруг. Бревенчатые стены, больше походили на крепостные, а массивные двери, с легкостью сдержали бы удар тарана. Единственное окно, сквозь которое внутрь проникал свет, было надежно перекрыто стальной решеткой. Массивные балки держали на себе плотно подогнанные доски крыши. Не дожидаясь лишних напоминаний, он поднялся и, подойдя к приоткрытой створке, выглянул во двор.
Солнце еще не поднялось, но известило о своем появлении, окрасив нежную синь небес. Вдали угадывался шелест моря, катившего свои волны на берег. Легкий ветерок играл в ветвях одинокого дерева, листву которого тронула первая желтизна. Возле крыльца дремал здоровый пес, уткнув свой нос в лапы. Иногда он приоткрывал глаза, оглядывая двор, а единственное ухо, стоявшее торчком, поворачивалось в сторону слышимого звука.
Навал быстро пересек двор, стараясь не шуметь. По дороге он бросил быстрый взгляд в сторону, где, как он полагал, должна была находиться лестница для невидимого стрелка. Но ни лестницы, ни окна в стене второго поверха, он не обнаружил. Пес лениво скосил глаза и, не издав ни звука, вновь погрузился в свою дремоту. На пороге корчмы, Навал оглянулся, но двор по-прежнему пустовал, храня сонное молчание. Дернув дверь, он немного помедлил, а затем, как бы согласившись с очередным доводом, решительно вошел внутрь.
Корчма пустовала. Хозяин сидел в торце длинного стола. В дверном проеме, за его спиной, угадывалась кухня, откуда слышались аппетитные запахи готовящейся сыти. Нарезанные ломти мяса, от которых к потолку поднимался едва различимый пар, громоздились на блюде перед ним. Подхватив очередной кусок, он отправил его в рот, слизнув с пальцев капельки жира. Глядя на это, Навал понял, что тоже не прочь пополнить свой еще не проснувшийся желудок.
- Что встал? - наконец, подал голос корчмарь. - Стоймя не насытишься, а от туда не дотянешься!
Он шагнул к столу и ... "Под колодой тайник!" пронеслось у него в голове. Шепот, услышанный им ночью на сеновале, сейчас всплыл в памяти. Чуть в стороне от хозяина, у стены стояла колода, на которую вечером он даже и не обратил внимания. Сейчас же, он глядел на нее во все глаза, как зачарованный. Спохватившись, что застыл на одном месте, Навал медленно перевел взгляд на стену, найдя в ней отверстие. Заметив заминку, корчмарь проследил за его взглядом, и, поняв с чего тот, так насторожился, раздвинул губы в улыбке.
- Садись, - указал он на лавку рядом с собой. - Не страшись, они у меня сейчас все на причале. Тебе тоже поспешать надо, а то Рахим ждать не любит. Парус поставит, да только его и видели.
Навал опустился на лавку. От услышанного, кровь прилила к голове, а мысли кубарем полетели в непонятном направлении. Взяв кусок мяса, он медленно начал его жевать, пытаясь остановить их и привести в порядок. " ... Все на причале", "... Рахим", "... Корчмарь будет помехой". В этой цепочке не доставало звеньев, но он чувствовал, что они где-то рядом, просто нужно подумать. Нужно подумать!
Решение появилось само, как первые всходы на пашне. Схватившись за другой край стола, Навал с силой двинул его в сторону корчмаря. Стол поддался неожиданно легко и, уйдя чуть в сторону, вонзился острым углом корчмарю в грудь, прижав его спиной к косяку. Понять, что произошло, он даже не успел. Широкий край столешницы легко проломил кости, образуя кровавое месиво. Изо рта вырвался сдавленный хрип, а глаза уставились в сторону Навала, невидящим взглядом.
Не торопясь, Навал поднялся и прислушался, но, кроме звенящей в ушах тишины, не услышал ничего. Обернувшись, он снова увидел колоду, по боку которой залегла глубокая трещина. Подойдя к ней, он обхватил ее руками и качнул в сторону. Затем он опустился на колени и поддел ножом края половых досок. Они туго подались вверх, потом еще, и, наконец, разлетелись в разные стороны, открыв небольшой проем у стены.
Внутри открывшейся ниши, Навал увидел два мешка величиной чуть меньше седельной сумки. Вытащив один, он тут же потянул шнур и заглянул внутрь. Блеск монетного золота ударил в глаза. Сердце застучало в груди, словно копыта коня, мчащего своего седока с важной вестью. Не помня себя, он выхватил второй и распахнул его тоже. Казалось, золотой свет, заливал все вокруг. На этот раз сердце уже выпрыгивало из груди, затылок сжала боль, а по рукам пробежала дрожь. Не хотя, он запахнул, мешки и туго затянул шнуры, проверив их прочность. Вернув дощечки и колоду назад, он подхватил мешки и, не ощущая их тяжести, вышел прочь.
Возле причала стояло лишь небольшое одинокое суденышко, которое, как припомнил Навал, корчмарь называл кораблем. Солнце, показав свой край, бросило уродливые длинные тени, стоявших возле него людей. Они стояли полукругом, слушая пока невидимого ему рассказчика. Среди них Навал узнал двух верзил из корчмы и паренька, которому вечером отдавал коня. Остальных он не знал, да и разглядывать особо не пытался. Подойдя ближе, он спросил бодрым голосом:
- Кто здесь Рахим?
Рассказ мигом смолк. Все посмотрели на него, а затем расступились. На небольшом тюке, сидел невзрачный, суховатый мужичонка с большими руками. Блики восходящего солнца отражались в его лысине. Посреди квадратного подбородка гнездились остатки бороды, а прищуренные глаза, цепко оглядывали незнакомца из-под кустистых бровей.
- А на кой он тебе сдался? - ответил вопросом на вопрос мужичонка.
- Корчмарь мне место обещал на корабле, сказал Рахима искать, - невозмутимо ответил Навал.
- Ну, я Рахим, а что сам не пришел? - с этими словами он поднялся с тюка и с легкостью взвалил его на плечо.
- Да ему постояльцев с рассветом занесло, - махнул рукой в направлении корчмы Навал, стараясь не показать тяжесть своего мешка.
- Ну, - уже прикрикнул Рахим, - корни, что ль пустил, или мне тебя до вечера дожидаться? А ну марш на палубу!
Глава 4
Солнце быстро поднималось в высь, все дальше отгоняя пелену ночного мрака. Море катило белые барашки волн, бросая их на берег с таинственным шепотом. Играя, друг с дружкой, они сталкивались, пенились еще больше, продолжая свой бег по морской глади. Тихий бриз ласкал конские гривы, переплетая их словно девичьи косы. Те, в свою очередь, уловив настрой хозяев и поняв, что особо торопиться некуда, лениво плелись вдоль берега, кивая большими головами. Изредка, они склоняли их до самой земли, пощипывая на ходу жухлую траву.
Всадники, блистая начищенными кольчугами, лениво покачивались в седлах, молча, оглядывая раскинувшуюся пред их взором ширь. Их шлемы, как большие котлы, повисли поверх широких щитов на седельных крюках. Посреди широкой степи, на конях, поступь которых походила на громовые раскаты среди ясного неба, они больше напоминали неприступные скалы. Во всех их движениях, в движениях коней и бликах булата, виделось завораживающее могущественное спокойствие.
- Зря ты, Твердята, этой шельме столько золотых сыпанул, он и так видать, не бедствует! - пробасил один.
- Ну почему зря? - ответил ему Твердята, в голосе, которого ощутимо слышалась каменная твердость. - Так бы мы до сих пор на лавках штаны просиживали корабль ожидаючи...
- А так, костями трясем вдоль берега! - вставил третий, совсем молодой, но не уступавший своим товарищам ни в силе богатырской, ни в удали молодецкой. - И корчмарь, скотина еще та, клейма на нем ставить негде! В грудь себя бил, что в ближайшую седмицу кораблей не ждет.
- Да не крутите вы! - вдруг рыкнул Твердята. - Говорите, что есть, а нет, так нечего вороньем каркать.
- Воронье над мертвечиной кружит, - не унимался молодой. - А корабль, по всему видать, живей живого от причала бежит!
С этими словами он кивнул он в сторону моря. Обернувшись, все увидели небольшое судно, стремительно удаляющееся от берега. Найдя на берегу еле заметную точку причала, Твердята вновь посмотрел на корабль, который на глазах становился все меньше. Его силуэт становился более расплывчатым и, наконец, исчез совсем.
Твердята отвел свой взор первым. Кони топтались на месте, изредка обмахивая свои бока пышными хвостами. Тронув коня, он не спеша, достал баклажку, смочил губы и тихо, но отчетливо произнес:
- Мы ему на обратном пути поясним, какой смысл княжий указ имеет!
Был он среди троих самым старшим, а потому, с ним старались не спорить. Друзья отлично знали, что Твердята верен сказанному слову, и, еще лучше знали, что слова, произнесенные таким голосом, не сулят ничего хорошего тому, кому сказаны. Но имя свое он носил не за голос, хотя и голосом, и поступками оправдывал его.
Отец его был кузнецом, а потому, когда народился сын, он, не долго думая, нарек его Твердятой. Мальчуган рос быстро, но ни в поведении, ни в теле не оправдывал своего имени, лишь характером был верен ему. Детвора жила по своим правилам, а коли, не нравится, так ставь другие, что тебе по нраву, или сиди и молчи. Молчать, Твердята, не умел, да и не хотел, а ставить приходилось кулаками, да так, чтоб обязательно наставляемый кровью расписался в понимании. От того не проходило и дня, чтоб Твердята не красовался разбитым носом, или свежей ссадиной под рубахой, красноречиво говорившие о том, что вновь не смирился.
После очередных побоев, отец поднял его рано утром и повел за собой в кузню, куда вход ему был строго настрого запрещен. Молча, раздув горн, он долго громыхал металлическими полосами в углу. В кузне становилось все жарче. Маленький Твердята, прижавшись к стене, во все глаза смотрел в широкою спину отца. Тот, найдя нужную, взвесил в руке, затем повернул одной стороной, потом другой и сунул ее в раскрасневшиеся угли. Издав змеиное шипение, из их глубины вырвался сноп мелких искр, выманив за собой голубые языки пламени. Снова качнув меха, отец, не оборачиваясь, сказал маленькому Твердяте:
- Бери молот, там, у стены, ковать будешь!
Не понимая, что задумал отец, он, поискав глазами, увидел рукоять молота и, подойдя к нему, вцепился в нее обеими руками. С трудом, оторвав молот от земляного пола, он подтащил его к наковальне. Через мгновенье, отец выложил на наковальню полосу раскаленного металла и посмотрел на сына. Твердята был зачарован этим зрелищем. Еще никогда он не видел, раскаленный метал так близко, который обдавал лицо жаром и отсвечивал багрянцем. Внутри него билась какая-то своя, необъяснимая жизнь, ведомая его отцу и увиденная им самим.