За окном сгущались синие сумерки. Покрытые темнотой, проносились линии электропередач, заснеженные леса, ряды стройных длинных рельс. Яркие фонари вынимали фрагменты пейзажа, как ребёнок - кусочки мозаики. И в их свете под шум ветра танцевали пушистые снежинки.
Поезд, громыхая железными колёсами, уносился всё дальше на север. Подальше от родной Москвы. Туда, где Россия впервые узнала, что такое демократия - в Великий Новгород.
Сейчас отец, наверное, уже дома, слушает своё любимое "Эхо Москвы". А может, для разнообразия решил включить телевизор и посмотреть какой-нибудь фильм. На новогодние праздники можно развлекаться допоздна - завтра ведь не нужно идти на работу.
Однако если завтра придётся вставать в шесть утра, а потом, разместившись в гостинице, ещё целый день бродить по городу с экскурсиями, лучше всё-таки лечь спать. Но сначала поужинать.
Рассудив так, молодой человек принялся доставать из чемодана скромный тормозок - курицу с вермишелью, которую заботливо приготовил ему в дорогу отец.
Сидевшая напротив девушка, по-видимому, рассудила так же, потому что тоже залезла в свой чемодан и вытащила свой ужин.
"Селёдка! Ненавижу!" - подумал Яша, стараясь не смотреть на свою попутчицу, которая, кстати говоря, была ему так же неприятна.
Голубоглазая блондинка с накрашенными губами, с подведёнными чёрным карандашом глазами, с точеной, как у Барби, фигуркой, длинноногая, с ногтями, покрытыми лаком с блёстками (спасибо, что ещё не тёмно-бордовым). Она была до тошноты хороша собой. К тому же, наверное, пустая, тупая истеричка и наверняка развратная до скотства.
"И селёдку, наверное, лопает потому, что ничего больше приготовить не умеет. Ну, конечно, с мужиками спать легче!"
Яше невольно вспомнилась собственная мать. Красивая, безумно красивая, с васильковыми глазами, с золотистой россыпью длинных волос. Это, по-видимому, и нравилось в ней тем мужчинам, которые её обнимали, целовали, делили с ней постель. А их было много, очень много. Нередко она возвращалась домой поздно, изрядно опьяневшая от дорогого ресторанного вина, и, бросив мужу и маленькому Яше: "Привет", - тут же заваливалась спать. Отец очень любил жену и всё ей прощал. Он безропотно готовил еду на всю семью (мать, кроме яичницы и картошки с селёдкой, ничего приготовить не умела), стирал, убирался в квартире, гулял с ребёнком по вечерам, когда возвращался с работы, водил в парк на выходные. Мать же от силы уделяла ему несколько минут.
Когда Яша пошёл в первый класс, она и вовсе исчезла из его жизни. Внезапно, непредсказуемо. Просто однажды вечером заявила, что уходит к другому - у него есть и коттедж, и машина, и своя фирма, не то что у Яшиного отца, полного неудачника, неспособного заработать своей жене на достойную жизнь.
Отец тогда отвёл мать в другую комнату, что-то ей говорил. Они не знали, что Яша тихонько подошёл к двери и слушал.
"Пожалей ребёнка", - уговаривал отец.
"Нафиг он мне нужен? - проговорила в ответ мать. - Не дал мне сделать аборт - теперь сам с ним и возись".
Что такое аборт, Яша тогда не знал, но понял одно - он вдруг стал не нужен своей маме.
Всю последующую неделю он сильно болел, в горячке звал маму. Но она его даже не слышала. Зато папа не отходил от него ни на шаг, сидел у его постели и днём, и ночью. Даже в ближайший магазин бегал так, словно за ним стая волков гонялась. И врал, будто мама сейчас просто не может придти, а так она Яшу очень любит.
Постепенно Яша привык к мысли, что мама больше не придёт, и научился жить без неё. Любовь и тоска по ней постепенно переросла в пламенную ненависть, но вскоре и она утихла. Осталось только презрение. Даже воспоминания о матери превратились во что-то липкое, вонючее и одновременно скользкое, будто покрытое слизью. "Потаскуха грязная! - думал он про неё. - Подлая и неблагодарная!"
Избегая взглядом девушку, так некстати оказавшуюся с ним рядом, Яша доел курицу и отправился к проводнику за чаем. Через минуту туда же пошла и его попутчица.
Молча попили чай, Яша - с пирожком, его соседка - с каким-то клубничным пирожным. Отнесли пустые стаканы, а после девушка стала распаковывать свой постельный комплект и стелить его на верхней полке. Яша по-прежнему смотрел в окно.
Блондинка, закончив стелить, села напротив а тоже устремила свой взгляд на окрестности. Тем временем поезд мчался по бескрайним просторам Подмосковья. Вот уже платформа "Химки".
- Простите, а лес - он где-то здесь? - обратилась к Яше девушка.
- Лес? - от удивления парень даже не подумал ответить что-то резкое. - Какой лес?
- Ну, тот самый, за который Чирикова борется. И Бекетов... боролся.
"Вау! Блондинка - и вдруг знает, кто такие Бекетов и Чирикова! Не иначе как рак на горе свистнул!"
Вслух Яша, разумеется, не высказал своих размышлений, а просто ответил:
- Отсюда его не видно.
- Интересно, там ещё не всё вырубили?
- Да вроде как нет. Судя по тому, что ещё пытаются что-то отстоять.
- И хорошо, что пытаются, - сказала блондинка. - Было бы гораздо хуже, если бы все как один сказали: а, ничего мы всё равно не изменим.
- А Вы думаете, Чирикова что-то изменит? - спросил Яша.
- Я не знаю. Но если не пытаться, точно ничего не сделаешь.
"Надо же! - подумал Яша. - По-моему, не такая уж она и дура".
А вслух сказал:
- Согласен. Чем больше мы будем молчать, тем больше верхи будут относиться к нам как к быдлу. А Вы где-то рядом живёте?
- Нет, я на Первомайской. Но "Химкинскую правду" читала. Пару номеров. Кстати, есть версия, что адвоката Маркелова убили из-за Химок.
- Да, слышал. Один раз даже был на митинге в его память.
- Это случайно не на том, где Эстемирова выступала?
- Нет. Может, она там была, но я не слышал. А Вы там были?
- Да. Как раз в субботу. Я ещё тогда с ней после митинга несколько минут говорила. А потом в июле убили её.
Да, в июле. Яша хорошо помнил тот день, когда на жаре и солнцепёке стоял с плакатом. За день до своего собственного дня рождения. Прочитав об убийстве чеченской правозащитницы в Интернете, он тогда решил: приду. Приду, чтобы сказать: вы, конечно, можете убить, покалечить, но не в вашей власти отнять то, чего вы отнять не можете - память о человеке, уважение к нему.
И вот напротив сидит блондинка, которая, по всей видимости, разделяет Яшины чувства. И более того, говорила с самой Эстемировой. О чём? Уж наверное, не о тряпках и не косметике. Яше казалось, что для таких тем найдутся куда более интересные собеседники, чем правозащитница из Грозного. Да и обстановку можно было бы найти получше, нежели митинг в память убитого адвоката.
- А о чём вы говорили, если не секрет?
- О Стасе, то есть, о Маркелове.
Да, похоже, им было о чём поговорить. Яша читал книгу с воспоминаниями о нём, и там было много интересных историй. И про "дружину имени Волошина", и про наручники, и про "криминального медика". Неужели ещё остались на свете блондинки, которых эти вещи интересуют?
- Кстати, меня зовут Яков. Можно просто Яша.
- Очень приятно. Соня.
- Рад познакомиться. А Вы, Сонь, где-то учитесь, работаете?
- Работаю.
- А кем, если не секрет?
- Врачом-травматологом. А Вы?
- А я программист. А едете Вы в Новгород?
- Да.
- Я тоже.
- А Вы в гости к кому-то или так?
- Так, на три дня по туристической.
- И я тоже на три дня... По-моему, сейчас нам лучше лечь спать. А то завтра вставать в полшестого.
Пожалуй, Соня права. Пожелав ей спокойной ночи, Яша принялся стелить постель, а вскоре лёг и попытался заснуть.
Но заснуть не получалось. Тряска, грохот колёс, храп в отдалённой стороне вагона - всё это прогоняло прочь всякие остатки сна. А ещё к соседям, занимающим четыре места напротив, пришёл какой-то мужчина с бородой и начал с восхищением говорить о том, какой великой была Россия до революции, и как её изгадили "проклятые коммуняки", о царе-мученике Николае Втором, о православной церкви, о Боге. Соседи, свесившись с полок и усевшись на краешке, слушали, затаив дыхание.
"Всё это, безусловно, интересно, - думал Яша. - Но лучше б он дал нам поспать".
Бородатый тем временем с горящими глазами стал рассказывать о белом движении. Какие же это были замечательные люди! Все, как один, набожные, православные, глубоко верующие - не чета этим красным бандюкам-атеистам. Уже за то, что они искренне старались спасти Россию, каждого из них впору причислить к лику святых.
"Даже тех, кто стрелял мирных людей целыми деревнями и отбирал у крестьян последнее?" - хотел было спросить Яша, но передумал. Тогда рассказчик, по-видимому, замолчит нескоро.
- А как Вы относитесь к либералам? - спросила какая-то девушка.
- Будь моя воля, я бы их всех поубивал, - ответил бородатый с истинно христианским смирением. - Всех до единого. Особенно социал-демократов. Таких - в первую очередь.
"Это Вы что, Соньку убивать собираетесь?" - подумал Яша.
Больше всего он боялся, что Соня сейчас свесится с полке и начнёт с ним спорить. Тогда о сне можно будет забыть до самого утра. Но Соня, по счастью, спала крепко.
Поговорив ещё минут пять, бородатый распрощался с благодарными слушателями и куда-то ушёл. А Яша, мысленно поблагодарив Бога за спасение, наконец, забылся неглубоким сном.
Будильник разбудил его и Соню ровно в полшестого. За окном по-прежнему стояла ночная темень, но снежинки уже не кружились в воздухе, как вчера. Белое покрывало, словно сотканное из козьей шерсти, накрыло платформу, фасад вокзала и растянулось далеко за горизонт. Интересно, долго ли придётся стоять и ждать автобуса?
Но ждать почти не пришлось. Прибывших тут же встретила девушка с табличкой "Волхва".
- Кажется, наша группа, - сказала Яше Соня.
После переклички всех погрузили в большой автобус, в багажное отделение положили чемоданы.
Яша сел в переднем ряду вместе с Соней, которая зачарованно глядела в окно на неведомый доселе город.
Новгород Великий едва ли можно было сравнить с Москвой. Свободные узкие дороги, большей частью пустынные, с редкими автобусами, малоэтажные домики, чёрно-белые деревья с обеих сторон. Где суета, маета - неизменная спутница больших городов?
Автобус несколько раз останавливался - у гостиниц "Береста", "Интернациональная"...
- Не Ваша? - спрашивал Яша свою спутницу.
- Нет, моя "Садко".
- Ой, и моя тоже. Значит, ещё увидимся.
- И не раз. У нас же экскурсии общие.
Да, общие экскурсии - это хорошо. Но Яша отчего-то поймал себя на том, что видеть Соню за завтраками в гостиничном ресторане он бы ничуть не возражал. Даже наоборот.
Наконец, показался долгожданный "Садко". Наскоро выгрузив свой багаж, прибывшие устремились в здание.
После регистрации, получив ключи от номера, Яша поднялся к себе в маленькую одноместную комнатушку, разделся, положил чемодан в нишу под небольшим шкафчиком без дверей. Впрочем, без дверей тут была вся мебель - и стол, и прикроватная тумбочка. Под потолком висел небольшой телевизор. Холодильника не было - вместо него в зимнюю пору можно было хранить продукты на широком подоконнике с внешней стороны окна. Справа от входа находилась ванная.
Помывшись под душем, Яша позвонил отцу, чтобы сказать, что доехал, всё нормально, а затем расстелил постель и лёг спать, поставив будильник на восемь. Надо было успеть позавтракать до девяти, а после - первая экскурсия.
Будильник поднял парня точно по времени. Быстро одевшись, Яша вытащил из сумки всё лишнее и, не забыв закрыть дверь на ключ, спустился вниз.
Минут через пятнадцать туда же спустилась и Соня. Должно быть, она тоже помылась и немного поспала, потому как выглядела несколько посвежевшей.
- Привет, Сонь!
- Привет, Яш!
- Ну, как Вам гостиница?
- Да ничего. Только в номере дверей нет - ну, на шкафах, на тумбочках. А так - нормально. А куда сегодня едем?
- Я так понял, что в эту "чудесную деревню". И в Юрьев монастырь.
- А я думала, может, чего-то не поняла. В программе вроде бы сначала был Кремль.
- Был. Видимо, поменяли.
Тем временем ресторан открылся. Народ потихоньку стал стекаться на завтрак.
- А кормят здесь ничего, - сказал Яша, усевшись за столиком на четверых как раз напротив Сони.
- Ничего, - согласилась с ним девушка. - И сервировка приличная. Но мама готовит лучше.
- А у меня дома папа готовит.
Покончив с горячим, Яша и Соня взяли по чашечке чая и направились к столику, где лежали различные сладости: пирожные, булочки, печенья, джемы на любой вкус.
- Это что, суфле? - спросил Яша, видя, как Соня берёт пирожное с толстым слоем желированного крема.
- По-видимому, да.
- Тогда возьму что-то другое.
- Не любите суфле?
- Ненавижу, - признался Яша. - Но мама его любила.
- Мой папа тоже любил, пока был жив. Маму, когда она пекла ему тортики, просто на руках носил.
"Повезло её папе с женой, - думал парень с некоторой завистью. - Тортики ему печёт. Мама печь вообще не умела".
После завтрака вся группа собралась в холле гостиницы, рассматривая сувениры в витринах и изредка выглядывая на улицу - нет ли автобуса. Вскоре к ним присоединилась Елена, экскурсовод, а через несколько минут и автобус подали.
Соня, как и прежде, села у окна, а Яша - рядом с ней. Девушка, прислонившись к стенке, дремала, когда автобус курсировал по городу, забирая людей из других гостиниц. Но когда автобус, наконец, выехал на заснеженное, ровное, как стол, бескрайнее поле, Соня открыла глаза и с любопытством разглядывала нехитрый пейзаж.
Озеро Ильмень, которое проезжали туристы, укрылось от посторонних глаз толстым слоем белого покрывала и стало неразличимо с берегами. Лишь тонкие ветви кустарников иногда подсказывали, что здесь суша.
Наконец, на голубом небесном фоне показалось белокаменное творение - Юрьев монастырь. На солнце ослепительно сверкали мозаичные купола - серебряные и золотые. Синие с золотыми звёздочками, покрывающие церковь чуть поодаль, ярко контрастировали с зимним белым пейзажем.
Остановившись у деревянной мельницы слева от дороги, экскурсанты застегнули свои пальто и вышли из автобуса.
По дороге Елена рассказывала, что этот монастырь был построен в честь победы над суздальцами, которые под руководством князя Андрея Боголюбского пытались захватить Новгород. Но потерпели поражение - свет от иконы Богоматери, которую новгородцы вынесли, ослепил суздальских воинов, и те вынуждены были повернуть назад. А назвали монастырь в честь сына князя Всеволода Новгородского - Георгия.
Прогулявшись по территории монастыря, посмотрев снаружи монашеские кельи с маленькими оконцами и сделав несколько снимков на память, Яша и Соня потихоньку пошли прочь - туда, где их ждал автобус, чтобы ехать в Витославцы. По пути они встретили двух бабушек, торгующих пирожками. Купили по пирожку с черникой - себе на ужин.
Деревня Витославцы, ограждённая невысоким забором из прутьев, и впрямь оказалась чудесной. Собственно, и деревней это не было. Здесь невозможно было встретить ни старушку, погоняющую хворостинкой гусей и коз, ни пастуха с коровой, ни огородов, засаженных в летнее время картошкой, а в зимнее - покрытых снегом до самых окон деревянных домиков. Это была некая выставка деревянных изб и церквей, распложенных по прямой лицом друг к другу. Собственно, от этого, как сказала Елена, и появилось название "улица" - от того, что проходит "у лица" домов.
Не менее чудесными оказались и две маленькие церквушки. Одна - с трёхъярусной крышей, другая - с мозаично-серебристым куполом, встретила новоприбывших перезвоном нежных колокольчиков.
После концерта отправились в "чёрную" избу - "чёрную" потому, что её топили по-чёрному. Доказательством этого была копоть, скопившаяся на потолке и на стенах. Может, благодаря этому в таких избах не водились тараканы.
Поднявшись по крутой деревянной лестнице, группа очутилась в сенях, а оттуда прошла в большую светлую комнату с русской печью. Это была и кухня, и столовая, и спальня, и детская. На печи хозяйка готовила еду, на ней же и спали. А рядом с печью, наверху, находилась деревянная плоскость, также служившая кроватью.
Внизу, недалеко от печи, стояла колыбель, а вокруг лежали игрушки. Стол находился в левом дальнем углу - "красном углу", где висела накрытая рушником икона. На нём красовалась вышитая скатерть. Это был священный на Руси предмет. Считалось, что сесть на стол - это повернуться задним местом к самому Богу. В иных местах, впрочем, стол считался лицом самого хозяина. Поэтому хозяин, который сам себя уважал, вряд ли позволил бы сидеть на столе.
Справа от печи был "бабий куток" - что-то вроде личного уголка хозяйки. Мужчинам туда заходить было не принято. Если же мужчина сделает это, а тем более при посторонних, его могли запросто окрестить "подъюбником".
- Так что если хозяин приходил пьяным и начинал бушевать, жена пряталась в этот "бабий куток", и он её не трогал.
- А могла ли она, допустим, затащить туда мальчишек, чтобы муж их не бил? - спросил Яша.
- Не знаю, - ответила экскурсовод. - Об этом история умалчивает.
- А если, допустим, хозяйка сидела в этом кутке, и ей стало плохо с сердцем? - в свою очередь поинтересовалась Соня. - Мог ли муж зайти туда и вытащить её? Или пусть помирает?
- Нет, ну, в таких случаях, конечно.
Следующими были хозяйственные постройки в той же избе, а после - вышли на улицу, и туристам разрешили погулять полчаса, посмотреть всё самим, зайти в другие избы, купить сувениров.
- Ну что, Яш, может, в "белую" зайдём, посмотрим? - предложила Соня.
- Давай, - согласился Яша.
"Белая" изба, однако же, мало чем отличалась от "чёрной". Разве что дымок шёл не в избу, а на улицу. А так планировка почти такая же.
Выйдя из избы, Яша и Соня решили пройтись по сувенирным рядам - прикупить себе чего-нибудь на память.
На лотках было много разных диковинок, от которых у Яши разбежались глаза: и магниты в виде берестяных грамот, и ларцы из той же бересты, и плетёные ручки, и блокноты с видом на Великий Новгород и Витославцы. Были также и деревянные ложки, подставки под горячее, расчёски, зеркала.
"Ну, сейчас Сонька как накупит себе - пол-автобуса займёт", - подумал Яша.
Ну, покажите кто-нибудь молодую девушку, а тем более блондинку, которая была бы равнодушна к таким милым штучкам как гребни, заколки или бусы! Да они, дамы, скорее голодными останутся, чем упустят шанс побаловать себя какой-нибудь безделушкой.
Соня действительно разглядывала эти вещи с нескрываемым интересом. Но когда дело дошло до покупки, взяла один лишь магнит в виде грамоты с прикреплёнными к нему маленьким лаптями. Яша тоже решил особо не тратиться - купил парочку магнитов - для отца, для друга и... резную заколку для волос. Он и сам, наверное, не смог бы объяснить, зачем он это покупает, но ему вдруг захотелось сделать подарок своей любимой девушке. И пусть у него таковой пока ещё не было, но всё же...
- Вам какую? - спросила продавщица.
- Так, чтобы не слишком светлую, - ответил Яша. Вдруг у неё будут светлые волосы?
- Для невесты берёте?
- Нет, - ответил Яша с поспешностью. - Для кузины.
Ему очень не хотелось, чтобы Соня ошибкой подумала, будто у него есть невеста. Хотя продавщица, говоря о таковой, именно на Соню и смотрела.
Погуляв ещё немного по окрестностям, молодые люди прошли в автобус вместе с группой, и они поехали назад, в город.
Остановились на широкой Сенной площади с избами, с сувенирными лавками. В очередной раз застегнулись, надели шапки и вышли на улицу.
Недолго экскурсовод вела их по заснеженной дорожке. Впереди, наконец, показалась кремлёвская стена из красного камня, отделённая от наших туристов неглубоким рвом, превращённым многочисленной малышнёй в крутую горку, куда они, визжа и смеясь, скатывались на санках, на дощечках. Через ров, подпёртый снизу белыми колоннами, пролегал широкий мост.
Пройдя через мост под арку, группа оказалась на территории "детинца" - так называли местный кремль. Внутри возвышались белокаменные соборы с куполами и колокольчиками, жёлтые, с большими полосками административные здания, припорошенный снегом памятник колокольной формы.
- Сейчас мы идём в Золотую кладовую Великого Новгорода, - сообщила Елена.
Золотая кладовая - аналог Исторического музея Московского Кремля - хранила разные диковинки, сделанные из золота и серебра с драгоценными камнями: посуду, оклады икон, книги, кресты. Гид рассказывал даже, по каким технологиям это всё было сделано.
Вещи, безусловно, были красивые, интересные, но Яше они внушали некое чувство неловкости. Такое же, как яхты современных олигархов или золотые унитазы в элитных клубах. Ему казалось, что будь он князем, он бы никогда не осмелился надеть такой крест или пообедать из такого блюда. Постеснялся бы.
- Сонь, а ты бы хотела быть княгиней и носить такие? - спросил он свою спутницу, когда они подошли к витрине с женскими украшениями.
- А по-моему, я и без них хороша, - ответила она, улыбаясь кокетливо. - Или ты так не думаешь?
- Хороша, - ответил Яша. - Даже очень.
"Ну, что я, в самом деле? - подумал про себя. - Так и норовлю сделать из Соньки ветреницу и кокетку. Эдак я совсем напугаю девушку - подумает, что я какой-то мизантроп или жёноненавистник".
А ведь мама за безделушку готова была душу отдать. Достаточно вспомнить, как папа на день рождения подарил ей пару серёжек. Конечно, не таких дорогих, какие дарили ей богатые поклонники, но ведь от души, с любовью. Спасибо он так и не услышал - мама капризно надула пухлые губки и с обидой произнесла: "И это всё?!" Папа тогда не сдержался - наговорил ей резкостей. Но потом, когда остыл, сама же перед ней и извинялся.
"Опять я думаю о ней. Хватит, Яшка! Соня - это не моя мама. И совсем не обязана быть на неё похожей".
Ему вдруг пришло в голову, что если он и дальше будет делать чудовище из всякой девушки, что любит суфле и селёдку, то вскоре и впрямь станет мизантропом.
Вот уже туристы прошли золотую кладовую вдоль и поперёк и вышли наружу. Елена стала рассказывать, как добраться до своих гостиниц.
- Выходите туда, переходите через Волхов - и идёте до автомобильного моста. Там сворачиваете направо - и до Фёдоровских ручьёв...
Но так быстро идти домой, а тем более голодным, Яше не хотелось. И он предложил Соне погулять ещё, но прежде найти кафешку, чтоб пообедать. Искали они недолго, и вскоре они сидели за столиков кафе "На Сенной".
- Интересно было бы увидеть ту скульптуру, о которой нам говорили в автобусе, - поделилась своими мыслями Соня.
Яша сразу понял, о какой скульптуре идёт речь. Она находилась где-то на выезде и была построена в честь Великой Победы: русский воин на коне, в доспехах и каске поражает копьём фашиста со свастикой. Да, скульптура, наверное, весьма интересная. Но города Яша не знал, поэтому рисковать и идти куда-то вдаль не было желания. Хотя, если девушка хочет...
- Да нет, - отмахнулась девушка. - Ещё, чего доброго, заблудимся. А завтра экскурсия.
- Да, кажется, по Кремлю.
- А потом в ткацкую мастерскую.
В это время в кафе зашла немолодая женщина с девочкой. Официантка вежливо намекнула, что на данный момент свободных столиков нет, поэтому посадить их сейчас не могут.
- Что, Яш, может, пустим? - предложила Соня.
- Давай... Женщина, садитесь к нам. Тут ещё как раз два места.
- Спасибо, - поблагодарила их дама, устраиваясь поудобнее.
А Яше вдруг опять вспомнилась мама. Ему шесть лет, они едут куда-то на электричке. Мама сидит у окошка, вытянув свои идеально-красивые точеные ножки в лаковых туфельках. Напротив, спрятав под сидение свои, скрытые под длинной юбкой, сидит незнакомая бабушка. Просит: дочка, можешь немного убрать свои ноги, мне так тяжело. На что мама ей просто отвечает: нет, мне так удобнее.
"Я же говорил - Соня - это не моя мама и не обязана быть на неё похожей. У тебя же, Яшка, просто "эдипов комплекс" какой-то".
Однако вскоре, разговорившись с соседками, Яша уже не вспоминал про "эдипов комплекс". Бабушка и её одиннадцатилетняя внучка приехали из Твери. Оказывается, летом в их городе очень хорошо, красиво и есть много чего посмотреть. И озеро Селигер - лучшее во всей России. Поговорили и про местного великомученика - князя Михаила Тверского, который, дабы не подставлять своих сограждан, сам приехал в ханскую ставку, прекрасно зная, что ничего хорошего его там не ждёт. Обвинение в умышленном отравлении сестры самого хана Узбека - это вам не распитие спиртных напитков в общественных местах. Поговорили и про кашинское землячество (Кашин ведь находится в Тверской области), и про Геннадия Кузова, исследователя древних фамилий, сына ветерана Великой Отечественной.
Когда они, распрощавшись, вышли из кафе, голубые сумерки покрыли собой небо. Солнце заходило за горизонт, прощаясь последним светом с заснеженным Новгородом.
Вдвоём Яша и Соня вышли через арку на другой стороне Кремля - прямо к широкому горбатому мосту через замёрзший наполовину и припорошенный снегом Волхов. На другом берегу виднелись золотые головки храмов и ряд белых арок с колоннами. "Ярославово дворище" - так, кажется, назывался этот архитектурный комплекс.
Пройдя по мостику, Яша оглянулся назад. За кремлёвской стеной виднелись купола Софийского собора и колокольня Ивана Великого.
До Фёдоровских ручьёв расстояние и впрямь оказалось приличным. Пока парень и девушка дошли до автомобильного моста, пока брели вдоль улицы с пятиэтажными домами и магазинами, вечер уже завладел землёй Новгородской, как Мамай. По пути зашли в супермаркет, а после - в кондитерскую, что располагалась как раз рядом с гостиницей, купили себе к ужину всякой всячины. Погуляли немного по району, хотя дальше идти не решились. Сразу за гостиницей дорога вела по заснеженному мосту прямиком за город. В гостиницу вернулись уже затемно, усталые, но довольные.
Поужинав, Яша ещё некоторое время читал распечатку с рассказами малоизвестных авторов, которые он ещё дома скачал из Интернета. Несмотря на то, что по своей профессиональной деятельности Яше приходилось иметь дело с компьютерами, читать он предпочитал с бумаги. Ему казалось, что экран как-то скрадывает слова, лишая их половины смысла. Поэтому ни карманного ноутбука с беспроводным доступом к Интернету, ни даже электронной книжки у Яши не было. Хотя друзья, имевшие такие новшества, частенько над ним подшучивали, называя "сапожником без сапог". Ну да ладно, зато в руках - живая книга с живым шрифтом.
Интересно, что сейчас делает Соня? Может, уже легла спать? Или, может, тоже решила что-нибудь почитать?
"Почему же я о ней думаю? Ну, что мне эта Соня? Пару дней всего знакомы".
Но ответа на вопрос парень не нашёл - так и заснул с мыслью, что завтра опять увидит Соню, и снова они будут вместе бродить по городу дотемна.
Утром следующего дня Яша поднялся позже - экскурсии начинались в двенадцать, так что можно было поспать. Соню он встретил в гостиничном холле.
- Доброе утро.
- Привет.
- Как спала?
- Хорошо. Правда, после общения с тверичами всякая жесть снилась.
- Надеюсь, не слишком жуткая.
- Да нет. Древний город снился - такой, деревянный.
- Тверь, что ли?
- Не знаю, я там не была, но во сне понимала, что она и есть. И самое интересное...
Что было самым интересным, Яша не дослушал, потому что у Сони вдруг зазвонил телефон.
Не сразу парень понял, с какой "лисонькой кареглазой" говорит его спутница.
- Мама звонила, - объяснила ему потом Соня.
- Прикольно ты её называешь - лисонькой!
А прозвище ей, надо сказать, очень подходило. Во-первых, ещё когда Сонин отец за ней ухаживал, она, чтобы ему понравиться, красила свои бесцветные волосы хной. И с тех пор делала это всегда, зная, как она ему нравится рыженькая. После его смерти - Соне тогда было лет шесть - она продолжала краситься скорей по привычке. Да и имя её - Елизавета - наталкивало на это прозвище. Лисонькой звал её муж, так же звала и дочь.
- А отчим зовёт так же? - спросил Яша.
- А отчима нет. После папиной смерти мама больше не хочет замуж.
Этого Яша никак не ожидал. Он уже почти свыкся с мыслью, что блондинка может быть примерной женой, но чтобы такая красотка (а судя по её дочери, женщина она вполне эффектная) столько лет хранила верность покойному мужу!
"Да это, наверное, не она, а дочь не хочет. Небось, ревнует и всех женихов от матери отфутболила".
Впрочем, Яша тут же поспешил проверить свои подозрения.
- Сонь, а можно я задам тебе бестактный и нескромный вопрос?
- Ну, попробуй, - разрешила девушка, немного смутившись.
- А вот если у мамы кто-то появится, ты будешь недовольна?
- Недовольна? - удивилась она. - С какой стати? Наоборот, если он и мама будут любить друг друга, радоваться надо.
Яша снова почувствовал себя побеждённым. Он снова ошибся - в тысячу первый раз. И был доволен.
"Почему же мне, чёрт побери, так нравится чувствовать себя дураком?" - думал парень.
После завтрака туристы, как и вчера, сели в автобус. Вышли на Сенной и направилась к "красной избе" - маленькому одноэтажному домику из красных брёвен.
Тотчас же из избы вышли двое - мужчина с бородой и молодая женщина. Оба одетые по-старинному. По древнерусскому обычаю, они поклонились дорогим гостям, поприветствовали их, представились. Он оказался новгородским посадником, она - целительницей Агафьей.
Свой дар Агафья показала на наших туристах. Одного мужчину из группы лечила от "Утина" - к его пояснице прикладывала разделочную доску и била по ней ножом.
- Что делаешь, Агафья? - кричали ей хором.
- Утин секу, - отвечала целительница.
- Ну, секи, секи, - отвечали ей.
Одну женщину заговаривала от неудач на кухне - налила в миску с крупой воды, заставляла исцеляемую вращать миску, говорить слова волшебные, а потом эту воду выплеснуть.
После этого группа, распрощавшись с нею, последовала за гостеприимным посадником. Тот повёл их к кремлю, по ходу рассказывая на древнерусском наречии, как он строился, как ров, через который они шли, заполнялся водой от случая к случаю.
Потом повёл их вовнутрь и поведал про Софийский собор да про голубя на кресте. По преданию, когда царь Иван Грозный совершил набег на Новгород, стал разорять город и убивать людей, на крест Софийского собора сел голубь и с ужасом взирал на происходящее. С тех пор пошло поверье, что пока голубь сидит на куполе, а купол целый, Новгород никто не сможет разрушить.
Но всё же во время Великой Отечественной это случилось, когда испанская "голубая дивизия" бомбили город с самолётов, и территория оказалась оккупирована фашистами. Тогда купол раскололся надвое. Крест с голубем вывезли в Испанию, и только недавно его удалось вернуть в Россию. За это время город и храм отстроили, и купол сделали новый. Так что теперь оригинал хранится в соборе.
Показал им посадник и парадный вход, разрисованный библейскими сюжетами вперемежку с древнерусскими летописями. Водил их вовнутрь храма, показывал Анну Новгородскую - жену одного из князей, в девичестве принцессу Ингегерд, которая в православном крещении звалась Ириной. Анной она стала уже после того, как ушла в монастырь.
Рассказывал посадник и про фреску с Иисусом Христом, где, вопреки всем канонам, Его ладонь не раскрыта, а сжата. По легенде, в ладони этой Он удерживает все бедствия и горести, которые, разожми Он ладонь, посыплются на Новгород.
- Точно, - согласилась с ним Соня и задумалась: о чём бы хорошем попросить Всевышнего?
Следом за собором туристов повели к бронзовому колоколу - памятнику героям земли русской. Вернее, даже не героям, а известным личностям - царям, князьям. Хотя были среди них и героические - Дмитрий Донской, Минин с Пожарским. Но одного царя там всё-таки не было - это Ивана Грозного. Да и за что, спрашивается, увековечивать его память, если он ничего, кроме зла, Великому Новгороду не сделал?
- А оттого, что злодеям окаянным памятников не ставят да извергов не чтут. А то давеча у нас, в Московии, в избе Курской, что по кольцу, с дорогами подземными, надпись высекли.юю
Яша сразу догадался, о какой надписи говорит его спутница. Он сам её не раз видел. Судя по ней, вырастил его вовсе не отец родной - да и Соню, получается, вовсе не мать растила - а усатый дядечка, правивший страной более двадцати лет и потопивший оную в крови собственного народа. Впрочем, если бы внизу стояли подписи Якова Джугашвили, Василия Сталина и Светланы Аллилуевой, надпись была бы правдивой - им-то он и вправду отец родной.
- Люду перебил не меряно, а его за батюшку народного почитают. Защитники убиенных да сосланных уже грамоту голове городскому слали, чтоб убрали кощунство сие, а проку - ничуть. Добро - хоть памятник ему не поставили.
"Да, посадник, наверное, поймёт, о чём речь, а уж актёр - вряд ли. Современному всё-таки привычнее такие понятия как "метро", "правозащитники" и "жалоба", - думал Яша, слушая "сказ Софии о страстях московских".
Впрочем, сей сказ уже последовал после того, как посадник привёл туристов к колокольне Ивана Великого. Из-за него, Ивана Третьего, Новгород перестал быть вечевой республикой - после его победы над Марфой-посадницей (которая, к слову сказать, была достаточно стервозной особой), вечевой колокол вывезли в Москву, и Новгородское княжество стало частью Руси. Но один из колоколов на этой звоннице очень рассердил Ивана, упав с колокольни под ноги его коню. Конь испугался и чуть не сбросил всадника с моста в Волхов. После этого Иван Третий снял "бунтаря" и повёз в Москву с целью устроить ему там публичную порку. Но тот сделал ему ещё одну гадость, затерявшись на Валдае, где местное население сделало из его частей маленькие колокольчики - символ свободы.
- Поеду на Валдай - обязательно возьму колокольчик, - поделился Яша мыслями с Соней.
После группа пошла к келье епископа Новгородского. По легенде, бесы, чтобы досадить епископу, подбрасывали ему разные женские штучки как доказательство его распутства. В конце концов, разгневанный народ, собравшись на вече, решил, что раз их епископ не может сдержать зова плоти и соблюсти обет целомудрия, пусть убирается на все четыре стороны. Сделали плот, посадили несчастного и оттолкнули от берега. И тут случилось чудо - Волхов изменил своё течение, и плот прибило обратно к берегу. После этого новгородцы поверили в его невиновность - раз сам Бог за него заступился - и оставили его.
Распрощался с туристами посадник у Софийского собора, мотивировав тем, что у него в повестке дня вечевое собрание, на котором его присутствие крайне необходимо. Поблагодарив его за интересную экскурсию, группа отправилась обедать в ресторан. Притом, как оказалось, не вся. Трое где-то потерялись - видимо, решили заменить обед пищей духовной, самостоятельно изучая достопримечательности.
- Классно посадник рассказывал, - поделилась впечатлениями Соня уже в ресторане. - Мне понравилось.
- Мне тоже, - признался Яша. - Кстати, я слышал ваш разговор. Как ты умудрилась? Вроде говоришь про современность, а так, что только древний и поймёт.
- А как же мне говорить с посадником? - улыбнулась девушка. - Он-то не современный.
- И то правда.
На обед гостей дорогих потчевали салатом с ветчиной и грибами на решётке из слоёного теста, щами и мясным рагу, которое Соня, впрочем, есть не стала. Зато пышный каравай с солью ей понравился. Яше же достался кусок сплошь обсыпанный солью - к счастью, как ему сказали.
Параллельно потчевали новгородскими наливками и настойками: "клюковкой", вишнёвой с черносливом, называемой "спотыкач", "чародейкой" с четырьмя видами ягод. Яша пил немного - больше закусывал - и смотрел песни-пляски, которые устроили гостеприимные хозяева. Меньше всего на свете парню хотелось омрачать своё пребывание в Новгороде тяжёлым похмельем. Соня, судя по всему, тоже решила последовать его примеру.
После обеда, покидая зал, Яша заметил стоявшую у входа плаху с топором.
- Для буйных посетителей держите? - спросил он стоявшего у стойки официанта.
- Да, - пошутил тот в ответ. - А то если кто выпьет лишнего - что делать? Выгонять-то невежливо.
Внизу оделись, сели в поджидавший их автобус и поехали на другой берег Волхова - туда, где соборы и Ярославов дворище. А соборов в Новгороде в впрямь было много. И почти у каждого своя интересная история. Один был построен князем в честь своего исцеления от тяжёлой болезни, другой принадлежал жуликоватым купцам, третий, из красного камня, был построен по типично смоленскому проекту, четвёртый связан с интригой между Всеволодом Новгородским и его московским дядей, которого он на пару с кузеном вздумал ограбить. Пятый после революции был превращён в обсерваторию. Хорошо ещё, не в клуб или не разрушен вовсе.
За соборами следовали торговые ряды. Вернее, таковыми они были в древности. Сейчас же на их месте простиралась широкая площадь с арками и колоннами, которую Яша видел вчера с того берега. Здесь же, на площади, стоял монумент в честь погибших в Великую Отечественную новгородцев.
В мастерской народных промыслов, куда привезли туристов после Ярославова дворища, были выставлены в ряд стулья. В центре зала стояла музейная работница и рассказывала о моде древних времён. Жестока она была к женщинам, неоправданно жестока!
Надевая сарафан поверх рубашки, девочка уже считалась помощницей по дому, а ещё должна была до пятнадцати лет готовить себе приданое. Тогда она ещё могла ходить с непокрытой головой, но после того, как её выдавали замуж, должна была скрывать свои волосы под "сорокой" или кокошником, поверх которого опять же надевала платок.
- Давайте, я на ком-то из женщин покажу, - предложила рассказчица. - Есть среди вас доброволец?
Соня тотчас же вышла вперёд. Музейная работница тут же убрала её светлые волосы под расшитый узорами кокошник. А на кокошник надела пёстрый шерстяной платок с цветочным рисунком.
"А ведь ей идёт", - подумал Яша, доставая фотоаппарат. В головном уборе древнерусской женщины Соня была так неотразима, что парень тут же поспешил запечатлеть её на снимке.
Нет, кокошник с платком были отнюдь не самым страшным, что могло ожидать древнюю женщину. Если замужняя жена по каким-то причинам становилась вдовой, она приговаривалась к вечному безбрачию. Не судом, как можно было подумать, а чёрным сарафаном и "вдовьей сорокой", которые она должна была носить до конца своих дней. Типа, чтобы мужчины видели - мол, я вдова, не подходите ко мне.
- А если она в таком виде на свадьбе появится? - спросил Яша. - Она ведь настроение невесте может испортить.
Но тогдашнее общество упорно шло по пути жестокости. Вместо того, чтобы разумно разрешить вдовам снимать траур по прошествии какого-то времени, им просто не давали появляться на праздниках.
Но даже не им приходилось хуже всего, а тем девушкам, что до двадцати лет не успели выйти замуж. Таких общество объявляло старыми девами и ставило клеймо в виде неприметного серого сарафана, который несчастная тоже носила пожизненно.
"Вот так выкидывали из жизни женщин, - думал Яша с тоской. - Выбрасывали, как ненужную вещь. Сколько жизней, сколько судеб было сломано этим "Домостроем"!"
Другой бы, может, на его месте подумал: вот бы мою маму туда - там её бы быстро шляться отучили! Но Яша всё-таки не был садистом. Более того, он чувствовал себя чуть ли не тираном. Хотя умом и понимал, что не он придумал "Домострой", не он ему и следовал, да и вообще, он родился гораздо позже. Но слова о том, что мужчина, в отличие от женщины, мог, овдовев, жениться ещё, и клеймо "старого парня" ему не грозило, звучали как упрёк - и ему лично, и всей мужской половине человечества. Искупить бы свою вину перед теми, чьи жизни были покалечены. Только как? Разве что не тиранить будущую жену, чего, впрочем, Яша и так не собирался делать.
- А если старая дева не будет носить серое? - спросил он. - Или вдова сбросит траур? Им что, голову за это отрубят?
- Голову не отрубят, но обществом это осуждалось.
Это было, хоть и слабое, но всё же утешение. По крайней мере, смертной казни за это не было - и то хорошо.