Аннотация: Путь к высокому искусству редко бывает лёгким. Участвовал в конкурсе "Яркими красками"
Кисти, краски, холсты... Когда-то они стали для меня единственным утешением, которое не давало скатиться в депрессию. Память против моей воли преподносит мне то, что случилось лет пять назад...
Мне пятнадцать лет. Я нагрубила маме и, хлопнув дверью, ушла на дискотеку. В той злосчастной юбке, из-за которой, собственно, и разгорелся скандал.
Сначала было весело. Познакомилась с ребятами - Серёгой и Вадиком. Такие весёлые, раскованные. Потанцевали, немного выпили. Потом Серёга с Вадиком вызвались меня проводить. Я с удовольствием согласилась. Если бы я знала, чем обернётся их "проводить"!
Мы шли по тёмному парку. Вадик и Серёга становились всё развязнее. Их руки уже бесстыдно прикасались к моей талии, к груди. Сначала я пыталась остановить их словами, потом вырывалась, кусалась...
Когда кошмар закончился, я кричала, что заявлю на них в милицию. Тогда парни стали о чём-то испуганно шептаться между собой. Из их разговора я отчётливо услышала "заложит" и "замочить"... Провод от наушников обвился вокруг моей шеи. Драгоценный воздух уплывал из лёгких, и не было никакой возможности его вдохнуть.
Потом был какой-то парень. Нецензурная брань, драка. Я слышала, как он кричал: "Беги!", но не могла сдвинуться с места. Впрочем, эти выродки сами убежали.
Потом спаситель - как я узнала, позже, его звали Саша Петров - помог мне сесть в припаркованную у подъезда машину, на заднее сидение и повёз в больницу.
Я помню, как звучала по радио песня, из которой я мало что запомнила. Только одна строфа отчётливо царапает мою память:
"По куплету всему свету вы раздайте песню эту
И дождей грибных серебряные нити".
Потом был суд над Сергеем Ребровым и Вадимом Плешивцевым. Оказалось, до меня они изнасиловали ещё двух девчонок. Негодяев посадили. Саша был на суде свидетелем.
- Запомни, Оксана, ты ни в чём не виновата, - говорил он мне после заседания. - И если будет совсем хреново - рисуй.
- Что рисовать? - не поняла я.
- Всё, что захочется. Может, художницей станешь.
Тогда я не придала особого значения Сашиным словам. Ну, какая из меня художница? Мне ж медведь на пальцы наступил! (Если горе-музыкантам этот лесной обитатель наступает на ухо, то горе-художникам, должно быть, топчется по рукам.) Но после этого случая жизнь моя круто изменилась и отнюдь не в лучшую сторону. Никогда прежде я не думала, что люди могут быть такими злобными. Одноклассники, прежде относившиеся ко мне хорошо, теперь смеялись и издевались. Особенно жестокой была Ира, моя лучшая подруга. Хотя сама она обожала носить короткие юбки и плясать на дискотеках. И это её осуждение, пожалуй, было тяжелее всего.
Среди соседей я тоже не нашла сочувствия. Они стали презирать меня, как что-то грязное.
Всё чаще мне приходила в голову мысль, что лучше б меня тогда задушили.
"Ну, нельзя же так, Оксанка!" - одёргивала я сама себя.
Но мысли о смерти появлялись вновь. И тогда я, опасаясь, что в один прекрасный день не выдержу и что-нибудь над собой сделаю, решила последовать Сашиному совету и взяла карандаш. Только что рисовать? Себя, одинокую, несчастную, всеми отвергнутую? Хмурые серые тучи за окном? Или серебряные нити дождя, тёплого, летнего, с детства любимого? Дождя, который смоет девичий позор...
Картина получилась жуткая: кривая, согнувшаяся в три погибели неряшливая девчонка, над головой которой сгустились абсолютно чёрные тучи. Дождь вместо доброго серебряного получился тёмно-серым, больше похожим на грязь. Кончилось тем, что я порвала листок, твёрдо решив больше с изобразительным искусством не связываться.
Но уже через три дня мне захотелось вновь попытаться. На этот раз и тучи, и дождь получились светлее, и фигура моя, хоть и корявая, уже не выглядела такой несчастной.
"Научусь-ка я рисовать", - подумала я.
Моему замыслу очень помог журнал "Рисуем вместе" с приложением в виде кисточек и акварельных красок...
И вот в один прекрасный день мама, посмотрев на мою очередную мазню, сказала:
- У тебя неплохо получается.
А уж она в плане художества строгий критик, зазря хвалить не станет.
Только после этого я решила снова взяться за давнюю картину. Вот они - серебряные нити дождя вытекают из клубка пушистых облаков. И девушка, стоящая посреди равнины. Дождевые потоки уже частично унесли и боль, и стыд. Тем более, к тому времени я как раз закончила школу и поступила в институт. А соседи постепенно теряли ко мне всякий интерес, хватаясь за более животрепещущие темы для пересудов.
Художницей, вопреки Сашиным предсказаниям, я так и не стала. Да и говоря откровенно, не занималась я живописью серьёзно. Иногда развлечения ради садилась за мольберт, показывала свои картинки институтским друзьям. Вот вам и всё художество!
- Слушай, Оксан, ты вообще классно рисуешь! - сказала Настя, моя подруга и однокурсница. - Ты не пробовала выставлять свои картины?
О чём, о чём, но об этом я как-то даже не задумывалась, в чём открыто призналась.
- А то у меня дядя как раз этим увлекается. Проводит такие выставки, правда, это больше междусобойчики. В общем, приноси.
Не скрою, предложение меня сильно заинтересовало. Пообщаться с талантливыми людьми, себя показать.
- Как раз в субботу будет конкурс "Наш дом и ценности".
Притом толкование, по словам Насти, допускается довольно широкое.
"Наш дом и ценности"... Что же можно изобразить на эту тему? Дом... Деревенская изба с русской печью, застеленным вышитой скатертью деревянным столом, с пирогами, испечёнными заботливыми руками любимой бабушки... Городская квартира в хрущёвке, со старым диваном, комодом, на котором, как талисман, сидит кукла в синем платье... Или двор со скамейкой, на которых девочки играют в куклы, а взрослые дяди - в домино, с турниками, где мальчишки так любят лазать, с окном, откуда вечерком выглядывала мама, чтобы позвать детишек домой... А если выйти за пределы двора и взглянуть на родной город? Сколько интересного можно найти! Впрочем, зачем ограничиваться городом, когда "широка страна моя родная"? Страна-то широка, но разве голубой, покрытый облаками шар Земли не может по праву считаться нашим домом?
В конце концов, я решила не мелочиться и нарисовать галактику Млечный Путь. Кто скажет, что это не наш дом, пусть рисует свою Туманность Андромеды или Магелланово Облако (или откуда он там прилетел?).
Когда эта мысль пришла мне в голову, я уже поднялась по эскалатору и вышла из метро. До магазина "Всё для творчества" было рукой подать.
- Девушка, возьмите газетку! - какой-то парень раздавал у метро.
Я обернулась, взяла в руки.
- А что это такое? - спросила, по ходу раскрывая.
- Это про "калужских узников". Которых арестовали на митинге.
Краем уха я слышала, как недовольные коррумпированными властями вышли на Калужскую площадь, и как их разогнала полиция. Но будучи равнодушной к политике, подробностями не интересовалась. Говорили по телевизору, что все эти протестующие проплачены Госдепом, за деньги которого разваливают нашу Родину. Но наших журналистов слушать - так скоро начнёшь родного отца считать бандеровцем-экстремистом. Хотя у многих моих знакомых после Украины на этом пунктик. И ведь Бог ведает, что там происходит на самом деле?
Но что это? С газетной страницы на меня смотрел Саша Петров собственной персоной. Ничего себе! Вот так встреча!
"Привет, Саша! Это я, Оксана".
Да уж, если бы был чемпионат мира по банальности писем, я бы, пожалуй, могла бы побороться за призовое место. Да и сколько на свете Оксан!
"Та самая, которую ты спас".
Теперь наверняка вспомнит.
"Сочувствую, попал ты в передрягу! Главное - держись".
Звучит, наверное, не сильно ободряюще, но ничего умнее в голову мою не пришло.
"Помнишь, ты посоветовал мне рисовать? Большое тебе за это спасибо! Зацени мою мазню, которую я вложила в конверт".
Ну, не умею я писать писем, хоть убейте!
"Счастливо! Оксана".
Окончание тоже не выдающееся. Одна надежда на открытку, где на тёмном фоне Вселенной планеты, звёздные скопления и хвостатые кометы складываются в слово "Свобода". То, что я желаю Саше обрести как можно скорее...
И вот я с запечатанным конвертом стою у почтового ящика.
"Опомнись, Оксанка, что же ты делаешь? - рука боязливо отодвинулась от щели. - Подумай о том, что про тебя скажут. Пишешь письма уголовнику. Да ещё и с репутацией изменника Родины, агента госдеповского. Понимаешь, что будет, если друзья узнают?".
Понимаю ли я? Конечно, понимаю. У меня, считай, только жизнь, наконец, стала налаживаться - из изгоя превратилась в обычную девушку. И теперь своей рукой собираюсь всё испортить?
Прости, Саша! Я тебе, конечно, благодарна за всё, что ты для меня сделал, но я не готова, не готова снова пройти через ад, снова оказаться отвергнутой. Я же не виновата, что порядочные люди тебя презирают!
Презирают... А за что? За то, что пошёл на митинг против коррупции, требуя отставки тех, кто обворовывают наш многострадальный народ? За то, что, спасая другого митингующего от омоновской дубинки, схватил полицейского за бронежилет? За то, что на суде отказался оговаривать себя и других таких же заложников? За отчаянную смелость, за справедливое сердце, за неравнодушие и готовность защитить слабого. Вот что сделали бы эти самые порядочные люди, если бы на их глазах кого-то насиловали и убивали? Бросились бы очертя голову на помощь жертве? Или прошли бы мимо с мыслью: а оно мне надо? Для того, чтобы потом осуждать и шельмовать ту, которой не повезло. Это ведь проще простого.
"Неужели ты, Оксанка, настолько труслива и малодушна, что отвернёшься от человека, который не оставил тебя в трудный момент?".
Ну уж дудки! Моя рука снова зависла над ящиком, и письмо полетело в щель. И оно, я теперь точно знаю, не последнее, как и открытка с моими рисунками. Ещё я знаю, что нарисую на конкурс то же самое, что отправила Саше. В конце концов, разве не Вселенная - наш дом родной? И разве слово "Свобода", в которое складываются небесные тела, для настоящего художника просто слово.