Когда семья узнала, что Агния понесла от оборотня, в доме разразился настоящий скандал. Отец грозился вышвырнуть ее на улицу, несмотря на то, что подобный поступок ставил его на одну доску с ворами и клятвопреступниками.
- Потому что боги запрещают изгонять из дома продолжательниц рода! - багровея от ярости, орал он. - А это дитя никогда не будет считаться человеком! Ты забрюхатела от животного...
- Кледвин - не животное, - спокойно ответила Агния и расправила складку кружевного передника. - Он - шаман Льдистого клана и обеспеченный мужчина.
- Шаман? - глаза отца расширились. - Идиотка! Он же даже жениться на тебе не сможет! Им закон вообще запрещает к женщинам прикасаться. На что ты рассчитывала, дурища?
- Кледвин хочет ребенка. Он заплатит мне тысячу золотых, а потом заберет сына. Или дочь. Ему все равно.
Услышав про тысячу золотых, отец немного присмирел. Да и перспектива избавления от полукровки в корне меняла положение дел. Беременную Агнию отправили в деревню, чтобы растущий живот не бросался в глаза соседям. Двоюродная сестра отца, владевшая небольшим поместьем в южном уделе, согласилась приютить непутевую племянницу до тех пор, пока она не разрешится от бремени. Кледвин исправно передавал деньги - закутанные в плащи с капюшонами посланники возникали на пороге вечерами, а то и среди ночи, совали Агнии мешочки с серебром и пергаменты, исписанные мелкими бисерными буквами. Будущий отец требовал, чтобы она почаще гуляла, соблюдала предписанный лекарями режим питания и ни в коем случае не поднимала тяжести.
Тетка Кристина прятала часть серебра с дубовый секретер с хитроумным замком: запас карман не тянет. Непутевую племянницу работой она не нагружала и сквозь пальцы смотрела на неурочные походы к буфету с холодными закусками. Дело тут было не в широте взглядов или теплом родственном отношении - так же заботливо Кристина отнеслась бы к оставленной ей на попечение племенной телке.
Дни текли однообразно и благополучно. Утренняя молитва Деметре, завтрак, прогулка по окрестностям, обед и послеобеденный сон. Во второй половине дня дамы вышивали на веранде, затем пили чай и выслушивали отчеты управляющего поместьем.
Полгода пролетели незаметно. Всем известно, что дети оборотней проводят в утробе меньше времени, чем люди - вот в положенный срок Агния и родила. Мальчик на вид ничем не отличался от обычного младенца. Даже акушерке не пришлось доплачивать за молчание, что невероятно обрадовало рачительную тетку. Впрочем, экономия вышла незначительной - у Агнии началась послеродовая горячка, и Кристина вызвала к ней лекаря. К Кледвину она послала гонца с письмом, в котором требовала срочно забрать ребенка. Служанки и так уже шушукались насчет слишком быстрых родов, а если мальчик еще и обратится в волчонка...
Агния металась в бреду, а редкие минуты просветлений просила дать ей сына. Младенца она назвала Таффи, что на языке оборотней значило "любимый". Услышав непривычное имя, тетка нахмурилась, но перечить ополоумевшей племяннице не стала. Какое ей дело, в конце концов?
Кледвин прибыл через неделю, под покровом ночи. Кристина немедленно отослала служанку, сидевшую возле колыбели и провела оборотня к сыну. Тот осмотрел ребенка, нахмурился и велел принести в комнату корыто с ледяной водой. Пожилая помещица почуяла неладное - кто же ребенка перед дорогой купает? - но оборотень рыкнул, и она поспешно кликнула служанок.
Корыто оставили под дверью и Кледвин собственноручно затащил его в комнату. Ледяная ванна и распевное заклинание заставили мальчугана обратиться. Только вот нормального зверя из него не вышло. Кристина взглянула на щенка, бестолково размахивавшего пухленькими младенческими ручонками, и упала в обморок. В чувство ее привела затрещина и хриплое заявление оборотня:
- Он бракованный. Мне такой не нужен. Пусть слуги его утопят.
- Как же...
- Тут двести золотых. Отдашь Агнии.
Он швырнул на пол глухо звякнувший мешочек и вышел за порог, не обращая внимания на истерично всхлипывающую старуху и скулящего уродца. Как только Кледвин покинул комнату, Таффи вновь превратился в обычного младенца. И это было весьма своевременно - ведь любопытная прислуга кинулась на помощь хозяйке. Разговоров хватило бы на несколько лет, а так...
Агния о предательстве Кледвина не узнала. Она угасла в три дня: сожженная внутренним жаром, затерявшаяся в иллюзорном мире своих видений, где уже не было места ни сыну, ни его отцу - судя по обрывкам фраз, ее окружали бабочки, с которыми она вела интересные беседы.
На похороны прибыли ее родители и одна из младших сестер. Кристина встретила родню сдержанно, приняла и проговорила соболезнования, а потом отвела кузена в гостиную и потребовала:
- Забирайте этого волчонка. Я чудовище в доме держать не собираюсь!
О двух сотнях золотых она, разумеется, умолчала, а вот сцену неполного обращения и отказ Кледвина живописала во всех подробностях. И особо выделила совет "утопить". Двоюродный брат поморщился, посетовал на возможный гнев богов и спросил Кристину, нет ли в округе крестьянской семьи, которая за умеренную плату возьмет Таффи на воспитание. Помещица призадумалась - охочих до денег семейств было много, ребенком больше, ребенком меньше, им разницы нет. Но если мальчишка обернется волчонком, язык за зубами держать никто не станет. А ей неприятности не нужны...
Кузен заметил ее колебания и уточнил, что умеренной плата будет по меркам зажиточных горожан, но никак не бедных крестьянских семей. Кристина кивнула, мысленно перебрала известных ей кандидатов и воскликнула:
- Есть прекрасный выход! Мы можем отдать его здешней знахарке. Мальва живет на отшибе, вместе с полоумной дочерью, которая не высовывает носа из избы. Если ты заплатишь десяток золотых, старуха выдаст Таффи за своего внука. Деньги ей нужны - травы расходятся плохо, а здешний люд не рвется приглашать знахарку, которая не может вылечить дочь.
- Кристина, ты великолепна! - с чувством проговорил двоюродный брат и поцеловал ей руку. - Десять золотых с меня. Ты погостишь у нас этой зимой? Устроим званый вечер...
Переговоры со знахаркой увенчались успехом. За пять золотых Мальва согласилась возвести поклеп на свою дочь - дескать, вышла из дома, нагуляла плод и принесла в подоле приблудного ребенка. Кристина торжественно пообещала знахарке ежемесячно выплачивать три серебряных монеты на содержание дитя и ничего не подозревающий Таффи переехал в новую семью.
В середине зимы отец покойной Агнии сдержал свое обещание относительно званого вечера. Расфуфыренная Кристина сочла прием "крайне милым" и даже успела познакомиться с каким-то отставным вдовцом-генералом, но закрепить успех не смогла - нерасторопный лакей перевернул канделябр с четырьмя подсвечниками и в бальном зале вспыхнул пожар. Мгновенно вспыхнувшие портьеры и ширмы отрезали гостям выход к дверям, сквозняк из выбитого окна помог пламени загореться еще жарче и ярче, а заколоченный черный ход - отец Агнии боялся воров - превратил скромный купеческий особняк в огненную мышеловку.
Позже людская молва назвала пожар "карой богов". И в чем-то злые языки были правы - ведь гостям, присутствовавшим на злополучном вечере, удалось спастись. А вся родня Агнии погибла: кто задохнулся в дыму, а кто и сгорел заживо.
Пепелище, поместье Кристины, лавку и склады отца Агнии унаследовал дальний родственник по линии отца, человек набожный и благочестивый. Он, несомненно, вносил бы плату за проживание Таффи в избе знахарки. Да вот беда - о существовании Таффи он и не подозревал. А знахарка, узнавшая о смерти Кристины, поставила на оплате жирный крест. Но выбрасывать ребенка за порог не стала: не успеешь оглянуться, как мальчонка подрастет и тогда на него можно будет взвалить часть хозяйственных забот.
* * *
Не ведавший о своем происхождении Таффи считал полоумную дочь знахарки своей матерью, а саму знахарку - бабкой. И когда несчастная сумасшедшая умерла от простуды, скорбел так искренне, что обратился в свою вторую ипостась и выразил скорбь долгим переливчатым воем. Перепуганная Мальва спряталась от волчонка в разорванной рубашке, упиравшегося человеческими руками в пол, на печь и шепотом молилась Афине, Деметре и Артемиде-охотнице сразу, умоляя богинь защитить ее от маленького чудовища.
Отгоревав, Таффи обратился в человека и заснул крепким глубоким сном. Пробудился он через двое суток и на все осторожные расспросы бабки отвечал, что помнит только, как у него потемнело в глазах и стало нечем дышать - и больше ничего добавить не мог. Убедившись в том, что приемыш не запомнил превращения, Мальва призадумалась. Таффи вот-вот должно было исполниться пять лет, и она уже договорилась с деревенским старостой, что мальчик с весны начнет пасти общинное стадо гусей. Плату знахарка, разумеется, собиралась забирать себе, возмещая кормежку, потраченную на ребенка.
Мальва понимала, что если она сейчас отведет маленького оборотня в один из близлежащих храмов, она навсегда избавится от обузы и угрозы, но не сможет получить от жрецов ни гроша. А она рассчитывала получить хоть какое-нибудь вознаграждение за труды на ниве воспитания. Таким образом, человеческая жадность не в первый и не в последний раз сыграла свою роль в жизни оборотня-полукровки.
Весной Таффи стал пастушком и оказался чрезвычайно доволен своей судьбой. Он выгонял гусей на озеро и часами нежился на прибрежной траве, вслушиваясь в звуки и ловя запахи, доносящиеся с опушки леса. Чаща вызывала у него томительное беспокойство, и детеныш даже несколько раз углублялся в заросли, несмотря на строгий наказ не спускать глаз со стада, но потом пугался и возвращался на берег озера.
К осени он осмелел, совершал короткие дневные вылазки в лес, собирал кое-какие травы и корни и притаскивал домой корзины с грибами, вызывавшие у Мальвы снисходительную улыбку. Перебирая крепких маслят, она краем уха слушала восторженные рассказы мальчишки о его походах и похолодела только один раз, когда услышала беззаботное: "А еще за мной какая-то странная серая собака увязалась. Я ее еле прогнал...". Мальва прошептала короткую молитву Артемиде, моля богиню отвратить оборотней от ее избы и в порыве жалости потрепала Таффи по длинным вихрам. Того, что полукровку могут обидеть собаки или настоящие волки, она не боялась. Ребенок с малых лет внушал животным неизъяснимый страх.
Когда Таффи пошел одиннадцатый год, Мальва скончалась. Утром, как обычно, вышла покопаться в огород, а в обед ее, лежащую ничком на тыквенной грядке, нашли соседи, которым срочно понадобилась мазь от радикулита. Схоронили ее быстро и без всяких причитаний - потому что не только не любили, но еще и не уважали. А на следующий день староста выставил Таффи из избы, заявив, что жилье принадлежит общине. Растерянному мальчишке велели переселяться в пастушью хижину на овечьем выпасе и приглядывать за стадом ягнят. Взамен староста пообещал присылать ему еду и снабжать одеждой.
Как ни странно, слово свое он сдержал, а прижившийся в хижине Таффи неожиданно понял, что жизнь вдали от людей устраивает его как нельзя больше. Стадо хлопот не доставляло - пастушьи собаки с появлением молодого полукровки начали ревностно исполнять свои обязанности, а волки обходили выпас десятой стороной. Почему-то один вид пастушка вызывал у них желание лечь на спину и подставить беззащитное брюхо.
На зиму Таффи вместе со стадом переехал на небольшую ферму, куда сгоняли скот, и узнал, что большинство здешних овец принадлежит молодому лорду Силину. Услышал и забыл, хотя ночевавшие вповалку пастухи шепотом рассказывали друг другу какие-то странные и непонятные истории про лорда и его друзей. После скучной и полуголодной зимы настала очередная весна, а за ней щедрое на грибы и ягоды лето и Таффи вновь начал получать наслаждение от жизни.
Так и шли годы - три сезона счастья и один тоски. Не так уж и плохо для деревенского мальчишки. Впрочем, назвать Таффи мальчишкой язык уже не поворачивался - шестнадцатилетний парень хоть и не удался ростом, был крепок в плечах, силен, здоров и смотрел на мир слишком взрослыми, слишком грустными карими глазами.
* * *
Очередная весна поначалу ничем не отличалась от прежних. Стаяли снега, овец отправили на пастбища, и Таффи вернулся в свою обжитую хижину. Ловил рыбу в чистом горном ручье, бродил по окрестным лесам, ставил капканы на зайцев, чтобы кормить собак и не считал утекающие дни.
День, когда в первый раз был нарушен привычный уклад жизни, запомнился ему надолго. Он валялся на траве, решая, стоит ли идти в лес за первыми грибами или отложить это развлечение на завтра, когда услышал хруст веток и предупреждающий лай собак. Таффи приподнялся на локтях, да так и застыл в изумлении.
- Эй, парень!
На краю луга стоял молодой человек. Высоченный, широкоплечий, длинные светлые волосы небрежно стянуты в хвост.
- Колодец поблизости есть? Или родник? Иду долго, сбился с пути.
Говорил он быстро, звучно и весело, рассыпая слова, как звонкие монеты по полу. И улыбался вполне дружелюбно.
- Волков у вас развелось тут... Так и шныряют. Обнаглели совсем, я уж думал, они у меня на шее поедут. Чуть не спотыкался о них! Ну, что молчишь? Вода-то есть тут?
Таффи продолжал молча таращиться на парня - без страха, просто оцепенев от неожиданности. К его хижине почти никто не добирался - пара посыльных от старосты, да управляющий фермой, проверявший стада. Путников в этом глухом месте не было - потому, что здесь не было проезжей дороги.
- Ключ... Родник чуть ниже по склону... - хрипло выдавил он, понимая, что незваный гость ждет ответа.
- А я уже думал - немого встретил, - усмехнулся чужак. - Как тебя зовут-то пастушок?
- Таффи.
- А я - Ольгерт.
Парень еще раз кивнул и пошёл вниз, к роднику, приминая траву по пути. Пастушок из любопытства последовал за ним, держась чуть поодаль. Интересно было, как этот Ольгерт - имя-то какое странное! - сюда попал.
Светловолосый скинул на траву плащ. Туда же полетела и ременная сбруя перевязи с мечом, едва не в рост Таффи. Ольгерт, весело насвистывая, склонился к роднику, зачерпнул воды в сложенные ковшом ладони и с наслаждением принялся пить.
Таффи следил за его движениями, обдумывая странные слова об обнаглевших волках. Сам он никогда не страдал от излишнего внимания лесной живности. Что там волки - его даже медведи обходили стороной.
- Тебя... - голос опять сорвался в хрип - вот что значит проводить месяцы в молчании. - Волки тебя не потрепали?
Ольгерт плеснул горсть воды в лицо, широко усмехнулся и указал на свой меч:
- Меня так просто не возьмешь... Но ночные прогулки по вашему лесу меня не прельщают, честно говоря. Уж больно странное место... Что-то тут нечисто!
Меч вызвал у Таффи уважительный трепет.
"Да уж, махина... А если еще и в умелых руках...".
Пастушок внимательнее посмотрел на Ольгерта. Тот как раз потягивался, сам похожий на неведомого и очень опасного хищника. Хотя для себя никакой угрозы Таффи пока не чувствовал.
- А что в лесу нечисто?
Светловолосый с веселой досадой пожал плечами, на любом из которых Таффи бы умостился без труда. И указал на гроздь не то амулетов, не то просто побрякушек на груди.
- Двуликие у вас тут бегают, парень, если я верно понял предупреждение вот этого камешка, - золотистая подвеска-коготь качнулась, приподнятая за цепочку. - А может и что похуже творится. Я всяким колдовским штучкам не обучен особо, знаешь ли. Дали кучу всяких оберегов в дорогу, столько наговорили, какой что делает и от чего хранит, до сих пор голова кругом идет!
Пастушок сделал осторожный шаг и приблизился к Ольгерту, чтобы рассмотреть загадочные амулеты. Коготь угрожающе дернулся и перепуганный Таффи поднял руки, пытаясь продемонстрировать свою безвредность. Это привело к неожиданному результату - цепочка начала извиваться, как ожившая змея, чтобы амулет мог дотянуться до его ладони.
Ольгерт нахмурился. Отвел цепочку в сторону и спросил - без прежнего веселья в голосе:
- А ты кто такой, парень?
- Я не знаю, - испуганно пробормотал Таффи.
Ольгерт смотрел на него, не улыбаясь, но и без злости. Потом разжал пальцы. Амулет все же ткнулся в руку подростка. Чуть замерцал.
- Двуликий, что ли? - озадаченно пробормотал светловолосый. - Ничего не понимаю... Он засветиться должен, найдя такого.
Амулет мягко мерцал ровными всполохами.
- А кто такие двуликие? - спросил недоумевающий Таффи.
- Перекидыши.
Таффи захлопал ресницами, не понимая незнакомых слов.
- Оборотни! Вот как по-вашему говорят, - вспомнил Ольгерт.
- Я не оборотень, - пискнул подросток, сжимаясь в комок.
Ольгерт убрал амулет под рубашку.
- Кто твои родители? Да не шарахайся ты, - он снова широко и беззаботно усмехнулся. - Я не кусаюсь. Просто времена такие, Таффи, доверять внешности нельзя.
Светловолосый уселся на плащ. Похлопал ладонью рядом с собой.
- Садись и рассказывай все. Кто родители, где родился, где рос. Да садись уже. Не обижу.
Короткое "Не обижу" успокоило перепуганного парнишку. Он несмело примостился на краешке плаща и вновь замер, когда тяжелая, сильная рука легла ему на плечи. Это прикосновение не было похоже на тычки ровесников-пастушков или зимние объятья во время ночевок на ферме, когда мальчишки прижимались друг к другу в поисках тепла. Рука Ольгерта была одновременно осторожной и властной, словно он гладил норовистую лошадь.
- Я не помню родителей...
Ольгерт придвинул его ближе к себе.
- Совсем ничего?
- Совсем. Я рос у бабки Мальвы.
- Обижала?
- Нет.
Ольгерт больше ничего не делал, только поглаживал его по плечу, успокаивая. Таффи чуть-чуть придвинулся к парню и принюхался к новому запаху. От Ольгерта пахло потом - сделала свое дело дневная жара - кожей перевязи и горячим металлом амулетов. Пылью незнакомых дорог, горьковатой клейкостью весенней листвы - в светлых волосах запуталась липкая березовая сережка. Новый запах так заворожил подростка, что он ткнулся пришлому воину носом в шею, а потом отпрянул и покраснел. Чтобы скрыть смущение и свое странное внимание к чужому запаху, он проговорил:
- А ты кто? Ты странствующий рыцарь? Или наемник? И кто тебе дал эти колдовские штучки?
-Я пришел с Закатных Островов. Меня отправили к вашему королю, разговаривать от имени вождя Хальберта о союзе. Амулеты мне дал наш колдун - для защиты в пути.
Ольгерт вновь заулыбался. Добродушно и светло.
- После того, как был подписан договор и мой младший брат отправился с ним к вождю, я отправился побродить по вашей стране, изучить ее лучше, увидеть, какие люди здесь живут... Интересно же...
- Ты видел короля? - ошеломленный подросток даже приоткрыл рот.
Ему, не покидавшему пределов деревни и пастбища, казалось невероятным, что кто-то может так запросто говорить о посещении королевского дворца. Слова "Закатные Острова" произвели на него гораздо меньшее впечатление - об островах он ничего не слышал и не мог себе представить, что это такое. Но и того, что он понял, было достаточно, чтобы Ольгерт в его глазах вознесся на недосягаемую высоту.
- Видел, - засмеялся Ольгерт. - Я же посол.
Он провел рукой по волосам, поправляя растрепавшиеся пряди и поежился. Уже начинало тянуть промозглым холодком - обманчивые весенние сумерки опускались на луг.
- Тебя, наверное, принимали с почестями и подавали обед на золотых тарелках... - пробормотал Таффи, не сводя с парня восторженных и чуточку завистливых глаз.
- Что было - то прошло, - щелкнул его по носу Ольгерт. - А сейчас я не отказался бы от миски горячей похлебки и ломтя хлеба. Если угостишь. А у меня есть солонина и сушеные фрукты. Ну что, устроим ужин по случаю знакомства?
- Извини... Хлеба нет. Есть сыр и ячменные лепешки. И вареная рыба. Я сегодня поймал форель в ручье.
- Да мы богаты! Так ты приглашаешь меня в дом?
- Конечно!
Светловолосый засмеялся, поднимаясь. И вздернул Таффи на ноги следом за собой, на миг прижав к груди. Потом отпустил. Подхватил плащ, отряхнул. Ухватил меч в руку.
- Ну, веди.
Таффи пошагал к хижине, все время норовя обернуться и посмотреть, идет ли Ольгерт следом. На очередном повороте он снова чуть не врезался в него.
- Осторожнее, - проговорил тот.
"А ведь мне действительно надо быть поосторожнее! - вдруг понял Таффи. - На меня странно действует его запах, и я готов прижиматься к нему, чтобы повторились прикосновения и короткие объятья. Мне надо держать себя в руках...".
Дураком Таффи не был. То, что светловолосый воин вызывает у него легкое - пока еще легкое вожделение - он уже определил. Этот факт его не испугал и не удивил: возня парней во время общих ночевок на ферме частенько кончалась совместными походами на сеновал. Сам Таффи, правда, туда еще ни разу не прогуливался, отбиваясь от чужих рук и заманчивых посулов, но знал, что рано или поздно пойдет - девок в округе не было, а баловство с овцами привлекало его еще меньше.
Беда была в том, что Ольгерту могло не понравиться подобное проявление чувств - кто его знает, как к мужеложству относятся на этих самых... Закатных Островах?
- Ты очень интересен, оборотень. Странный оборотень.
Ольгерт, казалось, смирился с тем, что Таффи - как он там сказал? - двуликий.
- Я не оборотень!
"Спору нет, амулет светился и к руке тянулся... А с другой стороны, он ведь сам говорил, что не помнит толком, какая из подвесок за что отвечает! Мог и спутать что-нибудь..."
Голос опять подвел, срываясь на глухой хрип. Таффи откашлялся и твердо повторил:
- Я не оборотень! Я по три месяца живу среди людей. Мы зимуем на ферме. Каждое полнолуние я сплю между другими парнями. Неужели ты думаешь, что никто не замечает моих обращений?
- Ладно-ладно, - примирительно поднял руки ладонями вперед Ольгерт. - Извини, я, должно быть, что-то перепутал в этих амулетах. Я же говорю, я слишком плохо разбираюсь во всех этих колдовских штучках.
И улыбнулся. Виновато. И как-то солнечно.
- Давай ужинать. Сейчас достану свои припасы.
- Сначала съедим рыбу, - сказал Таффи. - Я все равно не смогу ее долго хранить. А тебе солонина еще пригодится.
Он открыл дверь хижины, шагнул внутрь и на секунду устыдился царившей в ней бедности. Даже наведенная днем чистота не скрывала убогой обстановки. Грубые табуретки и кривоногий стол, неказистая глиняная посуда, потертое, местами разорванное лоскутное покрывало, накинутое на топчан. Да, это не королевский дворец...
- Рыба так рыба, - легко согласился Ольгерт.
Показалось, что он принес с собой в хижину весну. Комната словно еще больше уменьшилась в размерах от присутствия воина. И в то же время границы ее раздвинулись от солнца, которое пришло вместе с ним.
Таффи указал воину на стул, который тот оглядел с явным сомнением, и захлопотал, раздувая огонь в очаге. Котелок с вареной рыбой был поставлен разогреваться - Ольгерт же просил горячей похлебки. И гостеприимный хозяин решил угодить ему хотя бы в этом. Если уж нет возможности принять его по-королевски...
- Вот лепешки. А это сыр. Не бойся, он не пропал! Он всегда такой - чуть заплесневелый.
- Я знаю! - расхохотался светловолосый воин. - Ты что, думаешь, я овечьего сыра никогда не видел?
- Ну...
- Послушай, Таффи, - Ольгерт отсмеялся. - Я не знаю, чем уж тебя так впечатлил мой рассказ, что ты считаешь, будто я в жизни ничего проще супа из соловьиных язычков не ел, посуды дешевле золотой не видел и жил исключительно во дворцах... Но на Закатных Островах я служил в береговой страже, а там, знаешь ли, не держат неженок. Поверь, я и хлеб с плесенью ел и на голой земле спал.
При словах "спал на голой земле" взгляд паренька метнулся к кровати. Топчан был слишком узок для двоих, и вопрос совместной ночевки - а за ужином, как известно следует ночевка, встал во всей своей красе.
- А тебе стадо не надо... Перегонять, или что-то еще?
- Собаки сами все сделают, - оторвался от созерцания кровати Таффи. - Я их всему научил и они прекрасно меня слушаются.