Аннотация: На Новый год Глинские и Сапагины традиционно обменивались подарками. Сапагины искренне радовались, представляя восторги друзей, которых ждал поистине царский подарок: итальянская кофемашина. О том, как будут радоваться сами, они не представляли...
ДЛИННОХВОСТЫЙ АРА. КУХОННО-СОЦИАЛЬНАЯ ДРАМА
=========Пролог============================
Сапагины и Глинские дружили, что называется, домами. Вы скажете, так не бывает? Однако же, было. Дружили. На Новый год, Двадцать третье февраля и Восьмое марта традиционно обменивались подарками. В гости ходили по очереди. В этот раз была очередь Глинских. Принимающая сторона искренне радовалась, представляя радость друзей, которых ждал царский подарок - итальянская кофемашина "Лавацца".
Нина с шести утра хлопотала на кухне - крошила овощи в винегрет, резала яблоки в пирог, толкла в латунной ступке грецкие орехи (главным блюдом были цыплята-табака, жаренные под гнётом на чугунной сковороде до хрустящей корочки и поданные с чесночно-ореховым соусом). И радовалась, представляя, как гости будут нахваливать её пироги, а воображала и гордячка Инка Глинская попросит рецепт теста. К радости примешивалось чувство мести: давать или не давать?
Нина долго размышляла и пришла к выводу, что даст Инке рецепт и поделится секретом приготовления теста. Уподобляться Инке не хотелось.
С Инной они вместе работали в бюро технических переводов - Нина переводила с французского и итальянского и наоборот, и с итальянского на французский, Инна с английского и японского, что и составляло предмет Инкиной гордости. - Словари на рисовой бумаге, иероглифы, которые даже будучи абсолютно одинаковыми - читались по-разному, смотря с какого места их начинали писать. Или рисовать.
Начало иероглифа - остренький хвостик-галочка, который не сразу и увидишь... Нина немного разбиралась, но куда ей до Инны, которая знала и французский, и английский, и японский, и ещё армянский (девичья фамилия Инны была - Керакосьянц).
Нине нравилось гладить руками рисовую бумагу - невероятно тонкую, так что в небольшом по объёму словаре, как по волшебству, оказывалось восемьсот листов. Секрет рисовой бумаги ей открыла Инна. Не такая уж Инка гордячка, просто чувство собственного достоинства зашкалило, - думала Нина. - Это не самая плохая черта характера.
С Инной они учились в одном классе (учителя смеялись - подруги не разлей-вода, и имена почти одинаковые - Инна и Нина). Потом вместе поступили в Иняз, вместе работали. И замуж вышли за закадычных друзей - Олежку и Серёжку. И продолжали дружить - уже вчетвером (дети в счёт не шли, разница в возрасте составляла пять лет и ни о какой дружбе не было речи).
Олег с женой приложили все усилия, чтобы не ударить лицом в грязь и удивить друзей, и теперь ждали гостей и обменивались улыбками, предвкушая, как Глинские обрадуются подарку. О том, как будут радоваться сами, они не представляли.
==============Часть 1. Сюрприз================
Глинские явились в полном составе - с сыном Вовкой, который держал обеими руками что-то объёмное, завёрнутое в пуховый платок. - "Сервиз!" - ахнула Нина, которая спала и видела гжельское чайное чудо на двенадцать персон (можно на шесть) - чашки необыкновенного густо-синего цвета с голубыми прожилками и тонко прорисованными золотыми завитками напоминали музейные.
Сине-голубые блюдечки сверкали золотыми брызгами и радовали глаз такими же, как на чашках, замысловатыми узорами, невозможно наглядеться, а уж тем более пить из них чай!
О гжельском сервизе она прожужжала Инне все уши, и теперь смотрела неверящими глазами - купили всё-таки, на двенадцать персон - вон коробка какая большущая...
Глинские почему-то не улыбались и выглядели смущёнными. Инна отводила глаза, Сергей уставился на свои сапоги, Вовка сиял как начищенный самовар и видно было, что его распирает от желания что-то сказать. Вовка молчал и крепился из последних сил...
... Подарок просто царский! И оренбургский платок! Нине давно хотелось такой - пуховый, ласковый, тёплый как одеяло и лёгкий как пух. Но радовалась она рано: платок размотали и спрятали, и гости торжественно вручили обескураженным хозяевам... клетку с попугаем. В воздухе повисла тишина.
- Это длиннохвостый ара, он дорогой. Он триста лет у вас будет жить, вот увидите! - опрометчиво пообещал Вовка, и все заулыбались. Десятилетний Вовка, обрадованный вниманием взрослых и тем, что все его слушают, продолжал. - Там магазин на ремонт закрывался, а его не брал никто, он заболел даже - от холода и потому что расстроился. Нам его за полцены отдали, сказали, может, у вас не подохнет, а у нас уж точно, - ляпнул Вовка. Инна дёрнула его за рукав, и он замолчал. Попугай тоже молчал - видимо, не знал, что сказать.
Положение спасла пятнадцатилетняя Танька Сапагина - запрыгала от радости, и схватив клетку, умчалась в свою комнату. Вовка отправился следом.
Для ара пришлось спешно покупать новую клетку, поскольку в подаренной Глинскими он едва умещался, а экзотический длинный хвост торчал между прутьями. Ара горестно вбирал голову в плечи и ерошил перья. Танька ужасалась и кричала: "Ой, у него хвост сломается, и что мы будем делать?!" О том что будет делать длиннохвостый ара, оставшись без хвоста, думать не хотелось.
В Танькином лице попугай обрёл защитника, о котором даже не мечтал. Для ара была куплена просторная клетка размером с небольшой шкаф, с деревянными гладкими жёрдочками, висящими под куполом качелями, зеркальцем в блестящей оправе, уютной "спальней", кормушкой-"столовой" и поилкой размером с попугая, которая явно тянула на мини-бассейн. Или макси-ванну. Стоила клетка дороже попугая, но поставленные, что называется, перед фактом, Сапагины заплатили.
Танька объявила клетку одиночной камерой, поскольку попугаю требовалось летать, а где ему в ней летать? Губы у Таньки задрожали, глаза налились слезами, плечи поникли - ей было жалко попугая, а Танькиным родителям было жалко дочь - вот так подарок, одно расстройство! И молчит, как немой... не чирикает даже.
- Ничего, дочка, летом в лоджии сетку натянем - и будет летать. А до лета в клетке перекантуется, пленник астероида! - хохотнул Олег, вспомнив одноимённый рассказ Артура Кларка. Героям Кларка не повезло: у них не было Таньки. Иначе от астероида камня на камне не осталось бы, и Кларку не о чем было бы писать...
Клетку с ара, которого так и назвали - Ара, и который на имя не реагировал и не откликался, - клетку с попугаем выставили в кухню, поскольку там было теплее, чем в комнатах, а тропический ара любил тепло.
Судя по всему, климат попугая устраивал: он вовсе не выглядел несчастным, клевал просунутые между прутьями кусочки сладкого манго и зелёного маслянистого авокадо (не отказываясь, впрочем, от яблок и груш). И наконец, будучи не в настроении, укусил Олега за палец и устроил им последний день Помпеи, разбросав по всей кухне (как он умудрился это сделать, никто не видел, наверное, плевался) кусочки не понравившегося ему банана и распущенную на ленты банановую шкурку.
Выйдя за чем-то в кухню, Нина немедленно поскользнулась на липком банане и с размаху села на копчик. И, разом забыв французский и итальянский, высказала ара на "великом и могучем" то, чего никогда не говорила и о чём никогда не думала. Потом наступила очередь Таньки, которую Нина разбудила среди ночи и заставила убирать за своим любимцем и вымыть в кухне пол. Танька без слова поднялась и побрела в кухню.
Узрев размеры содеянного, Танька громко ахнула и сказала "Сволочь ты заморская!", за что её отругала мать, забыв, что сама употребила выражения не столь безобидные.
- Адаптация прошла успешно, теперь точно не сдохнет. Проживёт свои триста лет, - сказал явившийся на шум Олег.
Для пятнадцатилетней Таньки наступила новая жизнь: попугая требовалось научить говорить, и она увствовала себя педагогом. С солидным стажем и непревзойдённым опытом. За три дня Танька, что называется, отболтала язык. В горле было сухо и саднило, язык тяжело ворочался во рту и просил пощады, Танька исчерпала все возможные темы общения и устала сама от себя. Ара упрямо молчал и невозмутимо смотрел на Таньку бусинами глаз - ей казалось, с издёвкой.
Находчивая Танька сменила тактику - приходя из школы, включала на кухне телевизор и со спокойной совестью уходила к себе. Но Ара оказался умнее: на телевизор не реагировал, косил на Таньку пытливым глазом и молчал. - Требуется живой голос, - поняла Танька. И решая за кухонным столом задачки по алгебре, распевала "Как твои дела" Юлии Савичевой, "Googoosha" Максима Фадеева, "Как я буду без тебя" Кристины Орбакайте и даже арию Джильды из оперы "Риголетто", которая у неё получалась не хуже, чем у Марии Каллас. Микрофона у Таньки не было, а петь полагалось - громко, и она старалась вовсю.
Ара оказался настоящим ценителем - щёлкал клювом, изображая аплодисменты, и восторженно орал - арра, арра! (Таньке слышалось "браво!") - словно скрежетал железом о железо. Причём железо было - ржавым. Ему могли бы позавидовать болельщики "Спартака", не говоря уже о болельщиках "Динамо", те вообще отдыхали.
- Это он так поёт! Говорить не может, зато петь научится! - радовалась Танька. - А что не в голосе и скрежещет так, что хочется бежать с кухни без оглядки, - как может, так и поёт. Не всем же... Вот взять хотя бы "Фабрику звёзд", те вообще... Хуже ара!
- Скррра! - подтвердил попугай.
Через неделю Танька не то что петь, - говорить не могла, хрипела и кашляла. Нина пришла дочке на помощь, взывая к совести ара на витиевато-изящном французском, потом на музыкально-мелодичном итальянском, потом на чистом русском, с употреблением грубых бранных просторечий и столь же беспардонных архаизмов. Олег с Танькой покатывались со смеху. Ара не смеялся и даже не кричал своё "арра" - то ли он был тупым и не понимал юмора, то ли из упрямства.
Способностей к языкам у ара не обнаружилось, петь он тоже не научился, и на общем собрании семьи единогласно был признан необучаемым.
"Век живи, век учись! Не знал, что среди попугаев бывают олигофрены" - изрёк Олег, и на обучении ара "языкам" был поставлен жирный крест.
Словно в отместку, ара удивил домашних, громко откашлявшись Танькиным голосом. Над Танькой смеялись, и она обиделась - на родителей и на попугая. И не смея дерзить родителям, отыгралась на своём питомце, назвав его при всех дураком и попкой. Ара возмущенно откашлялся и заявил: "Арра, арра!". Родители умирали от смеха - им, как и Таньке, послышалось "Дурра, дурра".
Танька приходила из школы, наполняла кормушку зерном, меняла воду в поилке, убирала и чистила клетку - и угрюмо молчала. Общаться с попугаем ей больше не хотелось.
==========Часть 3. Та же мучка, да не те ручки==========
Верь - не верь в приметы, а високосный год он и есть високосный, то есть - хорошего не жди, жди неприятностей. Сапагины в приметы не верили, но вот - поди ж ты! - в доме, где жили Глинские, сразу после новогодних праздников взялись красить стены в подъездах. Это называлось "косметический ремонт".
Краску не разводили, накладывая толстым слоем, она долго не высыхала, и в подъезде стояла ужасная вонь, просачиваясь в квартиры...
Дабы продлить удовольствие жильцов, которые - дождались-таки сто лет в обед обещанного им ремонта, подъезды красили в несколько приёмов, словно нарочно подбирая гнетущие человеческую психику, плохо сочетаемые цвета: сначала покрасили стены - серо-зелёным, потом плинтуса - густо-коричневым, потом стены и двери лифта - серым. Потом наступила очередь потолков. Ремонту не предвиделось конца... Двадцать третье февраля отмечали опять у Сапагиных, хотя была очередь Глинских.
Нина ворчала и злилась: у всех праздник, а она весь день на кухне, одна готовит праздничный ужин на шестерых. Из Таньки - какая помощница?
Это она зря: строптивая Танька послушно сделала всё, что ей было поручено: наколола орехов, почистила и выпотрошила рыбу (мама запечёт её с кизиловой подливой), натёрла на тёрке горку твёрдого сыра, истолкла в ступке целую головку чеснока и тщательно обмазала вымытые и обсушенные бумажными полотенцами тушки цыплят - в количестве шести.
Ещё одну чесночную головку - очистила и истолкла вместе с орехами - для соуса. Потом прокрутила в мясорубке фарш (два раза). Вымыла под сильной струёй воды зелень и мелко искрошила керамическим ножом. Раскатав тесто деревянной скалкой в тонкий пласт, резала его стеклянным стаканом на идеально ровные окружности и вместе с матерью лепила пирожки.
При этом обе проклинали этот день и Глинских, ради которых и устроена эта возня и которые вряд ли это оценят: привыкли, понимаешь, в ресторанах... Вот туда и шли бы! (Проклинали, впрочем, от усталости и беззлобно, радуясь в душе гостям, без которых - какой праздник, никакого!)
Доверить дочери жарку пирожков (в кипящем оливковом масле, которое шипело и брызгалось, а пирожки приобретали коричневато-подгорелый оттенок, если их вовремя не перевернуть, или оставались анемично-бледными, если перевернуть слишком рано) - доверить Таньке пирожки Нина не могла ни под каким видом, да Танька и не просила. И была наконец отпущена на волю, чем и воспользовалась, исчезнув из дома с быстротой молнии.
Инна, как подруга, могла бы прийти пораньше и помочь, так нет - явилась под руку с мужем, при всём параде, ослепительная и красивая, а Нина, наспех переодевшись и распустив скрученные в тугой узел волосы, не успела умыться и совершенно забыла о туфлях. Так и открыла дверь - с испачканными мукой щеками и в стоптанных тапках. Инна посмотрела на её тапки и криво усмехнулась, и вот эту усмешку Нина ей не простила.
Инна вовсе не думала над ней смеяться, ей просто стало смешно - уж больно комично выглядела Нинка в серебряном вечернем платье, с серебряной заколкой в чёрных как ночь волосах и... в рыжих тапочках с собачьими вислоухими мордами. Бледная как смерть. Инна собралась было поцеловать подругу в щёку, но испугалась - этой покойницкой бледности.
Машинально коснулась рукой Нининой щеки - "бледность" осталась на Инкиной ладони, а щека обрела свой прежний вид.
Инна достала из сумочки носовой платок, деловито на него поплевала и вытерла подруге щёки. Нина покраснела и сказала: "Я это... умыться хотела, а тут звонят, открываю - а это вы, явились не запылились". Инна подумала, что они-то не запылились, запылилась как раз Нинка, да так, что напугала своих гостей...
Достигнутая с помощью "Макфы" аристократическая бледность Нинке не шла: ни дать ни взять - Пьеро из итальянской комедии масок! Инна попыталась сдержать улыбку, но не смогла, и улыбка получилась кривой.
Инна искренне завидовала подруге: безукоризненная фигура позволяла ей носить любую одежду, лицо с матово смуглой кожей не нуждалось в румянах и пудре, Нинка даже кремом не пользовалась, и над каталогом "Avon", который притащила ей Инна, смеялась до слёз. - "Я что, так плохо выгляжу?" - только и сказала Нина, возвращая журнал.
О том, что является тайным предметом Инкиного обожания, она не подозревала, и Инкина невольная усмешка врезалась в крепкий, надёжный фундамент их давней дружбы, как инструмент стоматолога в больной зуб - подцепила и дёрнула, и ворочалась тяжело и больно, выламывая куски и превращая в крошащиеся острые осколки то, что раньше было монолитом. То, что раньше было дружбой. С тем лишь отличием, что у стоматолога вам дадут наркоз.
Нине - не дали, их дружбу удаляли без наркоза, и ей было тяжело и больно от этой кривоватой улыбки, смысл которой она поняла по-своему: Инна гостья, то есть - по отношению к хозяевам дома вип-персона, и всегда будет ею. Инка по жизни такая.
А она, Нина, была и останется кухаркой. И не надо говорить, что приготовленное своими руками вкуснее, чем еда из ресторана, которой их обычно угощали Глинские. - Да, красиво. Да, вкусно. Но ни в одном ресторане вам не подадут таких душистых хинкалов из молодой говядины(заварное тесто приготовлено особым способом), такой наваристо-ароматной бараньей бугламы (в процессе варки крышку не снимать, содержимое не перемешивать) и ореховых пирогов с черносливом и лимонной цедрой.
А крошечные пирожки с сыром и листиками свежей мяты, которые таяли во рту! А знаменитый армянский суп-хаши из говяжьих ножек (набраться терпения и варить на слабом огне пять-шесть часов) , который Инка с её армянской кровью не умела готовить, а Нина умела! Да что говорить...
"Та же мучка, да не те ручки, Инка за что ни возьмётся, всё испортит", - говорила Нина мужу, и тот согласно кивал, поглощая пирожки с расторопностью пылесоса "Karcher" и облизывая пальцы. Он всегда соглашался с женой в вопросах, которые считал непринципиальными. Со своей стороны, Нина считала непринципиальным то, что для Олега было святым, и с лёгким сердцем уступала мужу.
Гармонию семейных отношений, выстроенную на противоположностях (вспомните, как притягиваются положительно и отрицательно заряженные стороны магнитов), не нарушала даже Танька с её безалаберностью и переходным возрастом. Но, как говорится, против лома нет приёма - окромя другого лома.
Олег с Ниной подарили младшему Глинскому радиоуправляемый гоночный автомобиль - копия настоящего! - а его родителям кофейный сервиз, в дополнение к кофеварке и чтобы им стало стыдно - за попугая. Глинские, как оказалось, думали о том же и преподнесли Олегу в подарок баснословно дорогую сборную клетку-вольер. К клетке прилагались "аксессуары", о которых ара, как и его владельцы, не могли и мечтать - поскольку не знали, что такие бывают...
- Скажи спасибо, что у тебя такие спонсоры, - выговорил попугаю Олег. - Я бы тебе за твоё упрямство ни за что такую не купил. Ара в ответ зашёлся в негодующем кашле. Инна крикнула с кухни - Тань, как ты кашляешь-то страшно... как по железу железом! Тебе бы над картофельным паром посидеть, куда только мать смотрит.... - И очень удивилась, когда Сапагины дружно рассмеялись, а Танька, красная от злости, погрозила попугаю кулаком, поскольку больше ничего не могла сделать: ругаться при гостях ей запрещали строго-настрого: и с Вовкой, и с ара. Ничего, завтра она отведет душу, ара получит своё...
======Часть 4. Куда ни кинь - везде клин========
Через неделю Глинские явились к ним снова - с внеплановой проверкой своего питомца. Им, видите ли, показалось, что с попугаем плохо обращаются. На кухне ему душно, да и плита у Сапагиных газовая, а птице нужен свежий воздух. Нина, которая больше всего на свете боялась, что ара простудится, доказывала Глинским, что в комнатах зимой прохладно, и в форточки дует, а в кухне горелки зажжёшь - и тепло.
Но Глинские упёрлись: птице на кухне не айс, и кормят они его не тем кормом, для ара специальный корм продаётся. И вода в поилке тёплая (Инна проверяла, окунув в воду палец), а должна быть холодная. И Танька ему грубит, а у птицы тонко организованная нервная система, и если так и дальше будет продолжаться, то попугай свои триста лет не проживёт, раньше сдохнет.
Танька пришла в ярость - она не грубит, это ара над ней постоянно издевается и нарочно кашляет. Нина с трудом сдерживала гнев: пришли учить... сами подарили, а теперь упрекают! Олег пытался обратить всё в шутку, но шутить никому не хотелось, и Глинские, посидев для приличия полчаса, откланялись.
Вечером Нина имела с мужем неприятный разговор, суть которого заключалась в том, что Глинские теперь от них не отстанут, повадились ходить, как к себе домой.
- Сама виновата, прикормила, - попенял жене Олег, намекая на её кулинарные экзерсисы.. - Распустила Маня косы, теперь так и будут ходить... Заказала бы в ресторане, как они. Инка в последний раз нагетсами накормила непонятно из кого...
- Из мамонта. Замороженного. Доисторического. Лежал себе в вечной мерзлоте, но - нашли, раскопали, ощипали, гузки отдельно, копыта отдельно, и назвали "Золотой гребешок" - выдала Нина, и Олег подумал, что она, как всегда, права - нагетсы были жесткие как копыта и напоминали по вкусу куриные перья.
Перья Олегу есть не доводилось, но он был уверен, что вкус у них именно такой, как у Инкиных нагетсов. В панировке из сыра с истёкшим сроком годности - кто же их в свежем сыре панирует? Только Нина...
Давно наступила ночь, а они всё сидели на кухне - вдвоём, если не считать молчаливого ара. Нина жаловалась мужу на загубленные визитами Глинских выходные.
- Банку икры принесут, а сожрут немеряно... И ведь не скажешь! И не выгонишь. В выходной стирка, готовка, уборка, света белого не вижу, а вечером эти заявятся... Через неделю Восьмое марта, опять придут...
Нина вздохнула так, что с попугайной клетки упал платок. Попугай не спал - беспокойно переступал по жёрдочке, таращил чёрные глаза, молчал и слушал.
- Ни фига не говорит. Сколько Танька с ним возилась, сколько времени убухала, и ни фига! Поднасрали Глинские... - сменил тему Олег. - Не придут. Теперь наша очередь гостевать. Ты лучше подумай, что мы Инке подарим на восьмое марта.
- А я подумала уже. Собаку. Ротвейлера или бразильскую филу, - предложила вредная Нина.
- Ааа-ха-ха! - захлебнулся смехом Олег. - А было бы забавно Нет, филу нельзя. Тогда они нам в следующий раз крокодила подарят. Нильского. Вместе с ванной...
Нина замолчала, переваривая информацию. Вопрос о подарке больше не поднимался...
А перед праздниками у Глинских заболела бабушка, Инкина свекровь, и приглашать гостей было неудобно. К тому же, врач настоятельно рекомендовал больной постельный режим, покой и тишину. Так что выбора не было - отмечать Восьмое марта решили у Сапагиных.
- И за что мне наказание такое, вместо праздника - опять вокруг них прыгать! Новый год у нас, Двадцать третье февраля у нас, Восьмое марта - у нас, сколько же можно! - набирала обороты Нина.
- Нин, ну что ж делать-то, у них ведь негде, у них бабушка болеет, ей покой нужен...
- Заступник! То у них ремонт, то бабушка... Ладно, звони. Всё равно уж...
========Часть 5. Гостенёчки дорогие...==========
Глинские приехали к обеду. Нина заставила себя улыбнуться, расцеловала в обе щеки Инну и обняла Сергея, который, выудив из левого кармана баночку икры, а из правого - баночку крабов "Хатка", хитро улыбнулся.
- Наша с Инкой доля. Не с пустыми руками...
- Да что ж... Какие счёты! Проходите, соскучились, наверное, по своему ара?
- Он не заговорил у вас? Нам в магазине сказали, обязательно заговорит. Ара легко учатся, всё на лету схватывают, могут на нескольких языках говорить. Нам в магазине сказали.
- Ну, в магазине всё знают, в том числе и языки,-- не удержалась Нина. - Русский устный и русский письменный.
- И факультативно-ненормативный! - прыснула Инна.
Тем временем Танька с Вовкой принесли с кухни клетку с ара и торжественно водрузили на подоконник.
- Молчит, словно воды в рот набрал! В клюв, то есть, - пожаловалась Танька, и Глинские принуждённо засмеялись.
Наконец, поздравления были произнесены, букеты поставлены в вазу, подарки вручены "прекрасной половине человечества".
Нине достались её любимые духи "paco rabana", Таньке новые джинсы, в которые она немедленно влезла и которые пришлись впору, и кулон из прозрачно-голубого топаза на серебряной цепочке. Кулон красовался у Таньки на шее - к зависти ара, поглядывавшего на топаз чёрным глазом. Улучив момент, Танька показала попугаю язык.
Ара на её выходку не реагировал и вертел хохлатой головой, оглядывая окрестности. Наконец, ему это надоело: всё было осмотрено - и вид из окна, и уставленный яствами стол, и нарядно одетые гости, которые хрустели аппетитно зажаренными цыплятами, обмакивая их в ореховый соус, заедая лавашем и втихомолку облизывая пальцы, хвалили хозяйку и напрочь забыли о попугае.
Ара традиционно откашлялся Танькиным голосом (гости засмеялись, Танька зло сверкнула глазами, а Вовка захлопал в ладоши от восторга) и неожиданно выдал: "Какие счёты. Счёты. Гостенёчки дорогие. Дорогие. Банку икры принесут, а сожрут немерено".
Олег подавился лавашем и мучительно закашлялся. Инна похлопала его по спине. Танька сидела с остекленевшими глазами. Танькина мать с тихим отчаянием смотрела на вытянувшиеся лица "гостенёчков" и медленно наливалась краснотой.
- Сама виновата, прикормила. Распустила Маня косы. Теперь так и будут ходить. Заказала бы в ресторане... В ресторане. Инка нагетсами накормила чёрт-те из кого! - доложил присутствующим нахальный ара.
Наступила очередь Олега прятать глаза и теребить бахрому на скатерти. Селёдка, наколотая на вилку, так и осталась нетронутой. Олег сидел словно Посейдон с трезубцем - в нелепой позе, которая никому не казалась нелепой. Гости остолбенели и уставились на клетку с попугаем.
Танька набросила на клетку платок.
- В выходной света белого не вижу, света белого не вижу! - немедленно пожаловался ара Нининым голосом. - Света белого не вижу! - орал попугай из-под платка. Инна с Сергеем не выдержали и захохотали.
- Ну вот, а вы говорили - воды в рот набрал, - сдавленным от смеха голосом пошутил Сергей. Шутка успеха не имела.
- Это он соседей наслушался, клетку-то в кухне держали, а через вытяжку верхних соседей слышно, вот и нахватался... - опомнилась Нина, на скорую руку придумывая подходящую версию.
- Ходят и ходят, ходят и ходят, - подтвердил попугай. - Ни фига не говорит! Поднасрали Глинские!
Глинские потрясённо молчали. Олег дотянулся до подоконника и энергично тряхнул клетку, взявшись рукой за прутья. Ара больно клюнул обидчика в ладонь и разразился отборной матерщиной. Олег взвыл от боли и, отдёрнув руку, выразил своё душевное состояние теми же словами, запоздало подумав, что сейчас Нинка его убьёт.
Нина вздохнула и с облегчением констатировала: "Ну, видите! Я же говорила, верхние соседи. Они другого языка не знают. Мы до вечера на работе, Танюшка в школе, а он на кухне, а соседи весь день дома..."
- Они нам в следующий раз крокодила подарят. Нильского, - перебил её ара.
- А может, вы его у нас заберёте? - проблеяла Нина. - Сами видите, что он творит...
==================Эпилог=========================
Уже выйдя на улицу и подставив огнём пылающие щёки февральскому ветру, Глинские переглянулись.
- Ин! У тебя щёки как у попугая - малиновые! - брякнул Сергей, не подумав.
- На себя посмотри, - огрызнулась Инна. - Сам весь пятнами пошёл от таких откровений... А знаешь, если бы мы им его не подарили, то и не узнали бы ничего. Не узнали бы... что о нас думают.
- Ин! Не узнали бы - и не надо!
- Нет, всё-таки хорошо, что мы узнали. Подумать только! Если бы не попугай...
- Сапагин этот... - Сергей поморщился, словно ел клюкву без сахара. Горстями. - Думает, он человек... а он сапог сапогом! И Нинка такая же. Ничего... Наш подарочек откроет им друг на друга глаза. Это только начало...
Сергей не выдержал и захохотал. Уткнувшись ему в плечо кудрявой головой, Инна звонко вторила мужу. Они стояли во дворе и хохотали - безудержно, взахлёб, самозабвенно. А сверху на них смотрели Сапагины и улыбались.
Глинские как по команде задрали головы и помахали "сапогам". "Сапоги" помахали в ответ.