=======СЕМЕЙНАЯ ЖИЗНЬ. НАЧАЛО======================
"Место отдыха" Илья выбрал за сто сорок километров от Москвы. О том, как они туда добирались - на поезде, потом на автобусе, а потом пешком, с тяжеленными рюкзаками! - Марина старалась не вспоминать. Илья, как мужчина и глава семьи, нёс палатку и всё "железо" - топор, пилу, котелки и крючья. Но оставались ещё - спальники, вещи и продукты, которые Илья взял с собой, чтобы не ходить в поселковый магазин.
- Зачем нам столько? Тяжело ведь... Сходим там в магазин и купим, - предложила Марина Илье.
- Ага, сходим! А потом и к нам гости придут - сами им дорогу покажем! Нет уж, обойдемся. Дотащим! - И Марина сгибалась под тяжестью рюкзака, весившего, казалось, больше её самой...
Когда наконец добрались до места, Марина без сил опустилась на траву, испытывая райское блаженство: как хорошо, оказывается, без рюкзака! Солнце слепило глаза, и Марина зажмурилась, но солнце все равно светило, гладило тёплыми лучами Маринины щёки, и это было приятно...
Когда она открыла глаза, уже смеркалось. Под большой раскидистой берёзой стояла их с Ильёй палатка, заботливо накрытая полиэтиленовым пологом - на случай дождя. Сноровисто орудуя топором, Илья сооружал из тонких жердей "столовую" (и когда успел нарубить!), обтягивая "столбы" полотнищем полиэтилена (и как он столько плёнки дотащил!). У него получалось - здорово.
Натянув "потолок", Илья вбил в землю столбики поменьше - и скоро в "столовой" стоял стол со скамейкой. Для посуды Илья смастерил этажерку. Со светом проблем не было - в рюкзаке у Ильи нашлось три упаковки батареек и два мощных фонаря.
- А я свечи взяла - упаковку целую! И спички! - сообщила Марина мужу.
- Молодец! - похвалил Илья. - Ужинать будем при свечах! - И оба остались довольны друг другом.
Место Илья выбрал сказочное: с трёх сторон палатку обступал лес. Узенькая тропинка сбегала с высокого обрыва. Снизу доносился шум реки и тянуло прохладой. Марина отправилась на разведку и метрах в пятидесяти выше по течению обнаружила маленькое круглое озерцо, со дна которого клубами поднималась вода - на дне бил мощный ключ. Марина зачерпнула ладошкой воду. Вода оказалась необыкновенно вкусной и очень холодной - от неё ломило зубы.
- Илья, Илья! Сюда! Скорее! - завопила Марина, и когда он прибежал - запыхавшийся и с молотком в руке - с гордостью сказала: "Я родник нашла! Смотри!"
Илья очумело затряс головой. - "Ну, ты даёшь... Я испугался до смерти! Думал, случилось что, зверь какой... Родник она нашла! Америку открыла. Да я потому и устроил здесь бивак, чтоб вода ключевая, как на курорте.
- Ой, так ты поэтому с молотком прибежал? Меня спасать? - хохотала Марина. Ей уже начинала нравиться идея Ильи провести медовый месяц в лесу. У них впереди весь август... Только бы не пошли дожди!
Марина беспокоилась зря: дождей почти не было. Зато ночи оказались неожиданно холодными. Теплолюбивая Марина не могла согреться даже в теплом спальнике. Она бы с удовольствием спала в подаренном мамой шерстяном костюме и в куртке. Но Илья не позволял - ни куртки, ни костюма. "Медовый месяц всё-таки, имей совесть!"
К утру Марина замерзала так, что спать уже не могла, и поднималась с первыми лучами солнца, невыспавшаяся и несчастная. Осторожно вылезала из палатки, чтобы не разбудить сладко спящего Илью. Торопливо натягивала на себя одежду, вздрагивая от падающей с кустов ледяной росы. Разжигала костёр и варила уже порядком надоевшую кашу, с трудом удерживая поварёшку непослушными от холода пальцами.
Взятых "на месяц" продуктов им хватило на неделю, и Марина с Ильёй ходили за восемь километров в деревенский магазин-сельпо. В магазинчике скучала за прилавком толстая деваха марининых лет. На полках стояли - мука, крупа, соль и макароны. И рыбные консервы в железных банках, которые они с Ильёй не сговариваясь обходили стороной. "Не трогай - взорвётся!" - пошутил как-то Илья, и продавщица обиделась: "Ничего не взорвутся, консервы свежие, с чего им взрываться-то!"
Мясных консервов в магазине не было. В нём много чего не было, даже хлеб привозили раз в неделю и продавали только деревенским. Но Марине с Ильёй продавщица всегда оставляла буханку (одну на двоих). Они сушили сухари и ели их как лакомство, понемножку, но им всё равно не хватало.
Молоко у них было - сухое. Масло - растительное. Овощи-фрукты (то есть ягоды и грибы) - они собирали в лесу. В мелководной быстрой речке Илья ловил рыбу - тоже мелкую, и Марине приходилось её чистить: Илья обожал уху. Картошку для ухи тоже чистила Марина. И посуду мыла в реке - с ледяной от близкого ключа водой. И котелок драила...
- Ты песку сырого в котелок насыпь, с песком лучше ототрёшь, - учил жену Илья. И действительно, котелок отчищался до блеска, а вот Маринины руки... Ладони загрубели, пальцы от холодной воды трескались, рыбьи плавники больно кололи руки.
Мылись они с Ильёй тоже в реке, и для Марины это стало настоящей пыткой: длинные волосы плохо промывались в холодной воде, и Марина подолгу возилась с ними, и голову словно стискивало ледяным обручем.
Кипятить воду для мытья Илья не считал нужным: "Котелки маленькие, это ж сколько раз кипятить! Что ты как маленькая! Холодно ей... Лето на дворе! Не знал, что ты такая неженка. Это ж здорово полезно, вода-то ключевая, от неё волосы будут лучше расти!". А вода и в самом деле была - ледяной.
Марина молча терпела "полезную" воду, как научилась терпеть ночные холода и невкусную кашу без масла. Масло у них давно кончилось, и Илья решил больше его не покупать. Кашу ели с ягодами, собранными в лесу. "От них сплошная польза, а от масла один вред!" - говорил Илья. Марина не понимала, какой вред может быть от растительного масла, но спрашивать не решалась...
За месяц она похудела, роскошные медно-бронзовые волосы поблёкли. Илья ничего не замечал. Август выдался жаркий, солнце пекло, как печка, но стоило Марине войти в воду - жару как рукой снимало: вода была ледяная. Илья купался с удовольствием и очень обижался, когда Марина отказывалась.
- "Что ты как маленькая, - обиженно гудел Илья, - раздевайся, кому сказал!" - "Я сейчас, я только купальник возьму", - обреченно соглашалась Марина, понимая, что купания избежать не удастся. Но Илья уже стаскивал с неё сарафанчик, бормоча: "Какой купальник? Зачем тебе купальник?", и загонял Марину в воду, наставительно поучая: "Двигайся. Плавай - и быстро согреешься!"
Марина изо всех сил молотила по воде руками и ногами, но согреться у неё почему-то не получалось.
- Что ты как маленькая, - смеялся Илья. - Ты кулачки-то разожми, кто же гребёт - кулаками? И ногами работай! Топор - и тот лучше тебя плавает!"
- Ой, не смеши, а то утону! - отбивалась Марина.
- Я тебе утону! Только попробуй!
- Всё, я больше не могу. Я выхожу, - объявляла Марина. И слышала в ответ:
- Только попробуй! Ты же только что в воду вошла. Закаляйся, привыкай! Такая водичка бодрящая - это ж сплошная польза! - уговаривал жену Илья. - Ну давай, ещё три минуты - и всё. И ты выходишь.
Через три минуты счастливая Марина неслась по крутой тропинке наверх, к лагерю. Илья восхищенно смотрел ей вслед... Натянув шерстяной костюм на голое тело, как учил Илья, Марина, блаженно улыбаясь, спускалась вниз. В костюме было тепло.
Этот костюм - голубой в белую полоску - удивительно ей шёл, красиво оттеняя медно-бронзовые волосы.
Костюм прислал отец, которому мать тайком от Марины написала о свадьбе дочери. Ещё отец прислал расшитый шёлком сарафанчик, умопомрачительно красивое бельё и бело-золотой купальник - очень "смелый". Всё это Марина взяла с собой. Маме отец ничего не прислал...
Шли дни. Илья оказался прав: Марина привыкла к ледяному купанию и даже получала от него удовольствие. Вода обжигала, вонзаясь в кожу тонкими иголочками. - "Словно в нарзане плаваешь, вода колючая" - смеялась Марина.
Теперь она сама приглашала Илью - "Пошли, поплаваем?" - и сбросив с плеч кокетливый сарафанчик, спускалась к воде. И снова Илья восхищенно провожал её глазами... Бело-золотой купальник Марина привезла в Москву, так ни разу и не надев.
Марина постепенно втягивалась в походную жизнь, у неё окрепли мускулы и во всём теле ощущалась какая-то праздничная лёгкость.
Кроме ежедневного купания Илья ввёл в распорядок дня гимнастику. Он усердно занимался сам и заставлял заниматься Марину. Увесистые речные голыши с успехом заменяли гантели (пожалуй, они были тяжелы для изящной Марины, но она не жаловалась и старательно занималась).
Между двух берёз Илья установил турник, и оба крутились на нём по очереди. Вернее, крутился Илья. У Марины получалось только подтягиваться - один раз. Но Илья каждый день увеличивал ей нагрузку, Марина пыхтела на перекладине по нескольку раз в день, стараясь угодить мужу, и скоро подтягивалась уже два раза. А потом у неё получилось - три...
И однажды, примчавшись на отчаянный крик жены, Илья увидел Марину сидящей под турником. Синие шорты измазаны травяной зеленью. Руки бессильно опущены. Илья на деревянных ногах подошёл к жене, положил ей на плечи тяжелые ладони и осторожно сжал... У него дрожали губы, а лицо стало бледным, как бумага.
- Разбилась?! Говорил же тебе, не крутись, подтягивайся только! Говорил? Не бойся, я не сделаю больно... Так! Руки целы. Рёбра тоже (при проверке рёбер Марина дёрнулась, и Илья "проверил" ещё раз). Сейчас ногами займёмся... Я осторожненько.
Но Марина выдернула из рук Ильи босую пятку, лягнула его в плечо (довольно чувствительно!) и, хохоча, вскочила на ноги. - "Ой, я больше не могу, щекотно же!.. шесть раз! У меня получилось шесть раз! - объявила Марина остолбеневшему Илье.
- О майн готт! - только и смог сказать Илья, вытирая со лба крупные капли пота.
Вносила "свою лепту" и Марина. Как-то утром Илья с удивлением наблюдал за женой, ползающей по траве на коленях. Марина выкладывала из белых камешков правильный круг, замеряя диаметр хворостиной (мало ей серых, ей непременно белые нужны, это ж сколько собирать надо?). Потом битых два часа собирала шишки и складывала в круг.
- Это что же у нас будет? Песочница? Жаль, я совочек не взял и формочки, - сказал жене Илья.
- Это у нас будет танцплощадка! - непонятно ответила Марина, топтавшаяся по шишкам в кедах. - Давай, помогай утрамбовывать.
Ещё больше удивился Илья, когда Марина сняла кеды и вошла в круг. - "Заходи! - пригласила она Илью. - Объявляю белый танец!". Илья молча принялся расшнуровывать туристские ботинки.
Стоять босиком на ершистых шишках оказалось непросто: они перекатывались под ногами и немилосердно кололись. Илья кошкой выпрыгнул из круга.
- Ну что же ты? Давай потанцуем! Хоть пять минут. Пять минут только, - потянула его за рукав Марина. - Это ж сплошная польза!
Ходить по шишкам Марину научил когда-то отец: немного больно, но очень полезно. Надо только привыкнуть и немножко потерпеть. Морщась от боли, Илья неуклюже топтался с Мариной по "танцплощадке". Пяти минут он не выдержал...
Марина не представляла себе, что их с Ильёй медовый месяц будет так разнообразен. Весь день они были заняты, так что свободного времени почти не оставалось. Илья ловил рыбу, которую требовалось вялить, и Марина развешивала её веревке, накрывая марлей - от мух.
Много времени отнимала кухня - Марина возилась там весь день, и весь день что-то резала, чистила, варила и пекла, а после скребла и мыла закопченный котелок.
Аппетит у Ильи был зверский. Напротив, Марина, весь день крутившаяся как белка в колесе (от речки к лагерю, от лагеря к речке...), с трудом могла проглотить несколько ложек ухи - её уже мутило от рыбы.
Ещё они ходили за грибами. Ещё - собирали малину, и притащив из магазина сахару, варили варенье. Ещё они с упоением играли в карты - на желание. Желания у обоих - совпадали...
Ещё они устраивали танцы. Илья научил Марину танцевать чарльстон и степ (получалось - смешно), и даже русскую "барыню". Марина показала мужу традиционные движения греческого сиртаки.
А однажды, расшалившись, станцевала для Ильи комитэке античный "танец волос" (в Древней Греции его танцевали нагими), распустив свою медно-рыжую гриву и укрывшись волосами, которые у неё были густыми и длинными, и с успехом заменили платье (до колен оставалось сантиметров тридцать)
- Эй, где ты? - шутя окликнул её Илья. - Раз, два, пять, я иду искать! - Но Марина с хохотом от него убежала.
К вечеру оба так уставали, что валились с ног. -"Ничего себе, тихий отдых. Тихий ужас!"- смеялась Марина. - "Тихий русский экстрим" - уточнял Илья.
Когда их медовый месяц закончился и они вернулись в Москву, Марина сбросила на пол рюкзак (опять неподъёмный, так как они привезли с собой ягоды, грибы, орехи, вяленую рыбу - и всё это пришлось тащить на себе) и с наслаждением погрузилась в горячую ванну. И лежала, пока не остыла вода.
==========СЕМЕЙНАЯ ЖИЗНЬ. ПРОДОЛЖЕНИЕ
Последствия экстремального медового месяца были ужасны: вторая беременность у Марины закончилась выкидышем, как и первая. Тогда она молчала, а Илья сидел на стуле у её кровати и плакал. Слёзы текли по небритым щекам, и Марина была благодарна ему за эти слёзы, и за это молчание.
В палату заглянула медсестра, хотела что-то сказать, но увидев эту сцену, тихо вышла и прикрыла за собой дверь.
Марина не сказала мужу ни слова, но после его ухода плакала весь день.
И вот - всё повторилось. Марине категорически запретили рожать. "Какой тебе ребёнок, ты на себя посмотри! Сама ещё школьница" - сказал Марине врач.
- Я не школьница, я в институте учусь, - оправдывалась Марина.
- А весишь сколько? Как ты вообще забеременеть умудрилась? Я тебе, девочка, плохой диагноз поставил. Истощение - и физическое, и нервное! И рожать тебе нельзя. Пока нельзя, во всяком случае.
- Да какое истощение, - возмутилась Марина. - Я в походы хожу, с рюкзаком. А нервы знаете какие? Что хотите выдержу, и никто не догадается, чего мне это стоило! - сказала Марина врачу.
- Вот потому и - истощение... - непонятно ответил врач.
Из женской консультации Марина вернулась с каменным лицом. На мамины вопросы отвечала нехотя: "Да всё нормально, мама". А когда вернулся с работы Илья - в слезах повисла у него на шее. Илья осторожно расцепил её судорожно сведенные пальцы и посадил Марину к себе на колени, баюкая как ребёнка и шепча на ушко ласковые слова.
Марина, изнемогшая от слёз, уже не плакала, только всхлипывала, по детской привычке утирала кулаком нос и слушала Илью. Укачивая Марину, уютно устроившуюся в его руках, Илья повторял как заклинание: "Всё у нас с тобой будет, и детки будут, у всех детки есть - и у нас с тобой будут... Как у всех: у собак щенята, у овец ягнята, у мышей мышата...
- А у крыс - крысята! - в сердцах сказала Маринина мама и, хлопнув дверью, ушла к себе. Она обиделась. На дочь - за то, что ничего ей не сказала, молчала весь день, отцовская кровь, Харалампия! На Илью - это он виноват, что девочка родить не может! Довёл! Сам как шкаф, а Марочка истаяла совсем. На себя - за то, что молчит и всё это терпит.
За захлопнутой дверью рассмеялись...
Через год Марина родила девочку - такую крошечную и слабенькую, что Марину выписали из роддома без неё. - "Ребёнка мы Вам пока не отдадим, у себя подержим. У неё даже сосательный рефлекс отсутствует!" - сказали Марине с возмущением, словно она была виновата.
Но главная беда ждала впереди: девочке поставили страшный диагноз - олигофрения. Кроме этого, у маленькой Анечки обнаружили аневризму межсердечной аорты, которая, к счастью, ни в чём пока не проявлялась.
Марина не поверила врачам, но они оказались правы. Девочка подрастала - и страшные симптомы подтверждались с каждым днём: недоразвитие речи, неустойчивость внимания, замедленность восприятия, малый объём памяти, отсутствие познавательных интересов...
Девочка казалась абсолютно необучаемой, но Марина терпеливо учила дочь - пить из чашки, есть ложкой, самой одеваться - и у неё получалось! Марина читала ребёнку стихи и рассказывала сказки. Потом наступала очередь восьмилетней Ани - и девочка забавно морщила лобик, вспоминая любимую сказку... Какая же это олигофрения, если она - запоминает?! А девочка действительно запоминала: Марина сделала невозможное...
Илья выдержал удар стойко: не впадал в истерику, не предлагал отказаться от ребёнка, за что Марина была благодарна мужу. Она сидела с ребёнком, а Илья работал за двоих, допоздна задерживаясь по вечерам.
- Надо же, какой заботливый, - удивлялась Маринина мама, - другой бы давно сбежал...
- Мама! - останавливала её Марина. - Что ты такое говоришь?! Илья меня любит, и Анечку любит!
И столько гордости, столько веры было в её словах, что мать наконец поверила: любит. И прописала Илью, который, после окончания аспирантуры не мог устроиться на работу по специальности - везде требовалась московская прописка. В паспортном столе Марина впервые узнала адрес мужа.
Оказалось, он из Саратова. А говорил - на краю земли, вспомнилось Марине. Почему-то Илья никогда не предлагал свозить её в Саратов. Она бы поехала... Но предложение съездить в Саратов Илья вежливо отклонил: "Ну конечно, поедем. Потом". В Саратов они так и не поехали.
А время шло... Марина окончила аспирантуру и защитила кандидатскую диссертацию. - "Принимай поздравления! - сказал Илья. - За мной подарок! Что тебе подарить?"
- Подари мне...два года! - попросила Илью Марина.
- А что ты с ними будешь делать? На что потратишь?
- На Мориса Тореза. Давно о нём мечтаю... Второе высшее и диплом переводчика!
- Не надоело учиться? А ты институт неслабый выбрала. Там, говорят, страшно тяжело... И диплом - только если на отлично учишься. А схватишь на экзамене трояк - получишь вместо диплома свидетельство об окончании курсов иностранного языка, а оно ничего не даёт. Даёт - только диплом. Ты об этом знаешь? Может, передумаешь?
Передумывать Марина не стала. Днём работала - читала лекции по истории искусств студентам консерватории. Вечерами училась (институт был вечерний).
Илья тоже работал, а все выходные проводил в походах ("Твой муж - руководитель походов выходного дня Московского городского клуба туристов. Ты об этом не забыла?"), и Марина с мамой оставались одни.
Анечку, у которой определили имбецильность в первой стадии, отдали в корреционную школу-интернат для умственно-отсталых детей (Марина не хотела отдавать, но Илья настоял. Вычитал где-то, что чрезмерная родительская забота о таких детях мешает их самостоятельному становлению). Ане в интернате было хорошо, она не скучала по родителям и не просилась домой.
- Ах, мама! Ведь я ей совсем не нужна! - терзалась Марина. Илья, напротив, мало интересовался дочерью. Это была его идея - поместить девочку в интернат. На выходные Марина забирала дочку домой. Илья пропадал в походах, возвращался усталый, пропахший дымом костра, и сбросив на пол тяжелый рюкзак, звал Марину: "Жена! Ужинать-то будем? Я голодный, как стая волков!"
Марина кормила Илью ужином, мыла посуду, разбирала брошенный в коридоре рюкзак. Марина стирала, убирала, гладила, мыла, бегала по магазинам и писала диссертацию. Ей было очень одиноко, и Марина изо всех сил старалась, чтобы муж этого не заметил. И напрасно - Илья жил своей жизнью, и Марине в этой жизни была отведена отнюдь не главная роль.
========СЕМЕЙНАЯ ЖИЗНЬ. КОНЕЦ=====================
- Возьми меня с собой! - упрашивала мужа Марина. - Я сто лет не была в походе, а ты же знаешь, как я люблю - ходить! Мы же раньше всегда вместе...
- Раньше, - перебил Илья жену. - Раньше ты была как все, а теперь ты жена руководителя ПВД (походов выходного дня). А я не хочу, чтобы моя жена по лесам...шастала! (Марина голову бы дала на отсечение, что Илья хотел сказать совсем другое, но - вовремя остановился. Её стало обидно до слёз, но она сдержалась)
- А если не с тобой? Если я с другой группой пойду, отпустишь? - спросила Марина.
- Сказал же - нет! Нечего тебе в походах делать, ты ребенка воспитывай. Навещай почаще. Раз такую родила! - отрезал Илья. Вот этого-то ему говорить не следовало. - Марина заплакала. У неё в роду олигофренов не было, она знала точно. Значит - были у Ильи?
Она ведь ничего не знает о нём. Илья никогда о себе не рассказывал, а если она спрашивала - упорно отмалчивался. Это у него было что-то не так, и в том, что Анечка родилась больная - его, Ильи, вина! - поняла вдруг Марина. - Он мог бы сказать её, предупредить... А он её упрекает!
Марина очень удивилась бы, узнав, что Илья регулярно навещает дочку, привозя её любимые конфеты "Гулливер" и пластилин, из которого девочка лепила забавных зверюшек, терпеливо разминая в руках неподатливые цветные бруски. Зверюшки у Ани выходили - как настоящие (Марина показывала ей картинки со зверями и птицами, и девочке нравилось их разглядывать).
А однажды Анечка удивила всех: скатала привезённую Ильей упаковку (все восемь брусков) пластилина в большой разноцветный комок и долго мяла его крепкими сильными пальцами - пока пластилин не стал мягким, как масло. И вылепила... настоящую античную головку с античной же затейливой причёской (предусмотрительный Илья подарил дочке пластмассовые "инструменты" скульптора)
На "головку" приходили смотреть воспитатели и медперсонал, даже с других этажей приходили. - "Где ты это видела? Кто это?" - приступали к Ане с вопросами. Но девочка упрямо твердила: "Это мама". На другой день Анечка благополучно забыла о "головке" и сосредоточенно мяла в руках пластилин, размышляя, что бы такое из него слепить. Античная головка украсила кабинет главврача - и стоит там до сих пор...
Но Марина так и не узнала об этом.
После того разговора с Ильёй, когда он так сильно её обидел и даже не заметил этого, Марина ни о чем не просила мужа. "Пора начинать жить самостоятельно" - вспомнила она слова, сказанные отцом. Ей и вправду придётся - самостоятельно. Илья, который когда-то не отпускал Марину ни на шаг, повсюду таская её за собой, обходился теперь без неё.
Марине вдруг вспомнился день, когда они с Ильёй, усталые и счастливые, ввалились, грохоча туристскими ботинками, в их маленькую прихожую, и Марина задорно крикнула: "Есть кто дома? Мы голодные, как стая волков!". Как причитала мама, прибежавшая с кухни на шум: "Ой, Мариночка, рюкзак-то какой! Как же ты его несла - остановка ведь не близко!". О том, что рюкзак, доверху набитый орехами, вяленой рыбой и банками с малиновым вареньем, она несла километров десять по лесным извилистым дорожкам ( бегущим через овраги и заросшие густой молодой порослью перелески, пересекающим ручьи и мелкие речушки), в сравнении с которыми сотня метров асфальта от остановки автобуса до дома показались Марине - усыпанным розами, маме она рассказывать не стала.
- Ой, Мариночка, дай хоть на тебя посмотреть! Совсем взрослая стала! Другая какая-то... А похудела как! Илья!! - налетала мама на зятя. - Куда ж ты смотрел?!!
- Ничего, были бы кости целы, а остальное - дело наживное. Это мы поправим. Вот увидите, - сказал тогда Илья. Сбросил с плеч рюкзак (занявший добрую половину их маленькой прихожей) и протопал в ванную. Через 15 минут его уже не было. Илья исчез на добрых два часа - и вернулся навьюченный как ишак: в каждой руке по сумке, за спиной рюкзак, под мышкой - целлофановый продолговатый свёрток. - "Это тебе. Только осторожнее!"
Марина развернула хрустящий целлофан и обмерла: на длинных колючих стеблях подрагивали, словно кивая Марине, изящные головки роз - редкостного бордово-чёрного цвета. Чёрные розы! Её любимые... Но как он догадался? Семь роз, её счастливое число. Но ведь они немыслимо дорогие!
Илья восхищенно смотрел на замершую от удивления Марину, стоящую с розами в руках. - Тонкие стебли цветов... Тонкие смуглые руки... Изящная головка, причудливо уложенные медные волосы... Сама как роза!
- О Господи! Да ты никак весь рынок скупил, ничего не оставил - ахнула Маринина мама. - Не оставил! - подтвердил Илья.
Илья привёз с рынка парного мяса; целую гору золотых, пахнущих солнцем абрикосов; кусище снежно-белого, дразняще пахнущего сала; три баснословно дорогих баночки крабового мяса "Хатка"; маслянисто блестящий чернослив; зеленые оливки в красивой жестяной банке... На столе уже не осталось свободного места, а Илья всё доставал из рюкзака покупки, хитро поглядывая на жену. Он привёз всё самое Маринино любимое, не забыл даже вяленую дыню и жареный миндаль!
- Это где ж ты столько денег взял? - всплеснула руками Маринина мама.
- Где взял, там больше нет! - смеялся Илья.
А потом они устроили праздничный ужин по случаю возвращения домой. И до отвала наелись жареной телятины, тающей во рту, заедая мясо - Илья зеленью, а Марина - абрикосами, и запивая Марининым любимым "Лыхны" (абхазское сухое вино из сортов винограда "Изабелла"). На десерт лакомились свежим хлебом (по которому оба так соскучились, что он казался вкуснее пирожных!), макая его в глиняную широкую миску со светлым мёдом.
Ничего не забыл Илья, купил всё самое Маринино любимое. И когда успел изучить её вкус? Ели-то одну рыбу да кашу. Ну, ещё грибы и орехи.
Илья с любопытством наблюдал за Мариной, которая, откусив большой кусок намазанного мёдом хлеба, запихала в рот жареный миндаль и с увлечением всё это жевала, прикрыв от удовольствия глаза. А она непростая штучка! - Хлеб с миндалём, мясо с абрикосами и без хлеба... Поймав его взгляд, Марина смущённо улыбнулась: "У нас другая кухня. Не совсем русская, то есть, совсем не русская, - запуталась Марина. - Но если хочешь, я тебе... кашу сварю. С ягодами, как ты любишь. И без масла!" - добила мужа злопамятная Марина. Илья только крякнул. А мама ничего не поняла...
"Под занавес" Илья выставил на стол баночку с прозрачно-жемчужными капсулами.
- Это что, жемчуга? Твой свадебный подарок? Довесок к медовому месяцу, - не удержалась Марина.
- Кущяй, дхар-ха-гхая, - с неподражаемым акцентом отозвался Илья. - Будышь сама как жемчужина...
В баночке оказался рыбий жир в капсулах. Марина смешно надула губы и обиженно буркнула: "Ну и не буду!". (И встретила осуждающий взгляд матери: "Слушай, что муж говорит!").
- Будышь, дарагая, будышь. Никуда нэ дэнэшься...
Марина посмотрела на Илью и поняла: никуда не денешься! И каждый день покорно глотала по две капсулы, назло мужу запивая "лекарство" "Лыхны" (Илья на провокацию не поддавался и молчал, что называется, "в тряпочку"). И каждый день стол ломился от снеди: виноград - сладкий, как мёд; деревенский творог - с рынка, в магазине такой не купишь; вяленая твердокаменная бастурма; янтарный латвийский пармезан, который в их доме ели без хлеба, положив сверху веточку мелиссы или сельдерея.
И Илья опять удивлялся - куда он попал? Живут в Москве, а едят... "У нас другая кухня, - терпеливо говорила мужу Марина. - Хочешь, я принесу хлеб? Тебе какого отрезать?" - "Нет, я пожалуй попробую, как ты" - отвечал Илья.
За месяц Марина поздоровела и окрепла. Каждый день она делала непростую гимнастику, которой её научил муж. Илья оказался большим выдумщиком: в дверном проёме он ухитрился поставить "шведскую стенку", которая легко разбиралась (перекладины вставлялись в специальные пазы). С потолка в прихожей свисали гимнастические кольца (длина их легко регулировалась), а на стене их с Мариной спальни висели на крюке гантели.
Илья "гонял" жену в хвост и в гриву - и Марина занималась с удовольствием: сорок минут утром, час вечером. И только улыбалась, когда подруги по институту с завистью говорили: "Ты тоненькая такая... А в буфете каждый день трескаешь - и пирожки, и булочки, и кексы... И куда всё это помещается?"
Марина очнулась от воспоминаний и длинно вздохнула. Тогда Илья любил её, и она всё время это знала, чувствовала - и была счастлива. А сейчас? Всё у них вроде бы хорошо, Илья её ни в чём не перечит, она делает что хочет. Захотела институт им. Мориса Тореза окончить - и окончила! Два года училась, Илья её ни слова не сказал (хотя был против - Марина знала). О дочке заботится, работает за двоих и ни на что не жалуется. Ну, что ещё? - Ночует всегда дома, по бабам не бегает... Марина невесело усмехнулась. Отчего же в сердце зубной непреходящей болью ноет тревога?
Илья о её сомнениях ничего не знал: Марина всегда встречала его с улыбкой и не задавала никаких вопросов. Дома Илья теперь только ел и спал. И увлечённо рассказывал Марине о том, как весело провёл воскресенье. Как переходили реку вброд. Как бежали три километра, чтобы успеть на последнюю электричку. Как набрели на болотце с клюквой и всей группой собирали ягоды, осторожно раздвигая пальцами мокрый пушистый мох, под которым пряталась клюква. "Извини, - Илья развёл руками, - не принёс. Её там немного было, всю слопали!"
А Марине так хотелось попробовать! О том, как ей хотелось - собирать, она даже не заикалась. Всё решал Илья. В их доме он был хозяином, а Марина - хорошей женой. И все выходные проводила с мамой и маленькой Анечкой, которую на выходные забирала домой.
Интернат, на котором настоял Илья и которого так страшилась Марина, оказался для Анечки полезным. Здесь детей учили - и к восемнадцати годам почти все осваивали школьную программу за четвёртый класс, умели читать и писать. И считать умели! К детям здесь относились с любовью и заботой, ласково называя "даунятами". Анечке в интернате нравилось, она никогда не плакала, когда Марина отвозила её обратно.
Выходило так, что Илья оказался прав: ребёнку было хорошо, интернат приносил очевидную пользу. Девочка уже читала по слогам (дома было много книжек с картинками). И Марина смирилась. Она уступала Илье во всём, он же становился всё требовательнее, придираясь к ней по пустякам. Всё и всегда было так, как хотел Илья. Марина терпела, пока однажды вечером не раздался телефонный звонок - и Марина сняла трубку. Звонкий девичий голос попросил позвать Илюшу.
- Илью? А Вы кто? - переспросила Марина, неприятно удивлённая такой фамильярностью.
- А Вы? - нагло парировала девица на другом конце провода.
- Я его жена, - спокойно ответила Марина. - Вы, вообще, в курсе, что Илья женат? Что у него семья, ребёнок...
- Я-то в курсе. Это ты не в курсе, подруга.
- Это Вы - мне? - опешила Марина.
- Тебе, кому же ещё! Сидишь у Ильи на шее со своей мамашей и дочкой-олигофренкой... Ещё и допросы устраиваешь по телефону. Давай сюда Илью, я же не тебе звоню!
- Да как ты смеешь... - начала Марина, но у неё из рук грубо выхватили телефонную трубку. - "Катенька? Здравствуй, котёнок!... Ну я же сказал... Мы же с тобой договорились... Давай не будем выяснять отношения по телефону, хорошо? В воскресенье увидимся".
С наглой девицей Илья разговаривал ласковым, просительным голосом, словно был перед ней виноват (а может, в самом деле - был). А с ней, Мариной, говорил командным тоном, не терпящим возражений. Хотя Марина редко ему возражала...
- Кто звонил? - стараясь казаться спокойной, спросила Марина.
- Да так... Туристка.
- А знаешь, что эта туристка мне наговорила?
- А кто тебя просил с ней разговаривать? Звонили-то мне. Я же руководитель ПВД (походы выходного дня Московского городского клуба туристов), или ты забыла? Хочешь, чтобы я кашу варил и по магазинам бегал? - вскипел Илья.
По магазинам Илья не "бегал" никогда. Всегда - Марина. Даже когда она разрывалась между защитой диссертации и больным ребёнком. Илья и не думал ей помогать. Всю работу он делил на мужскую и женскую. Мужская - добывать деньги. Вся остальная - женская.
При этом Илья забывал, что Марина работала искусствоведом в ****-ском музее. Ещё она читала студентам лекции. Ещё - брала на дом переводы из издательства - с французского и турецкого. Последний считался "редким" языком и переводы оплачивались дороже. И зарабатывала не меньше Ильи. А по вечерам училась в институте иностранных языков им. Мориса Тореза.
- Но я ведь работаю! Даже когда в аспирантуре училась - работала, и когда Анечка родилась... А этой Кате ты сказал, что я у тебя на шее сижу... А про Анечку - зачем? Разве она виновата, что родилась такой? Она же старается, учится, рисует... - тихо говорила мужу Марина (а ей хотелось - кричать!) Ты... меня больше не любишь?
- Не знаю! - зло ответил Илья. - Знаю только, что я в этом доме задыхаюсь. Мещанство сплошное: вилка для мяса, вилка для рыбы, вилка для торта... По три ножа у каждой тарелки! Салфетки...
Марина остолбенела. Вилки различала даже Анечка, безошибочно выбирая нужную. И салфетками умела пользоваться, Марина её научила...
- Да как же обедать - без салфеток? Да в любом ресторане...
-Вот, вот! В ресторане! - перебил её Илья. - А я не хочу как в ресторане, я хочу нормально, по-домашнему. А ты выпендриваешься... с салфетками! ("Господи! Дались ему эти салфетки!") Может, мне ещё переодеваться к ужину? ("А было бы неплохо...") - гремел Илья на весь дом. - Мы с тобой как чужие живём, не замечаешь?
Марина вспомнила их с Ильёй медовый месяц, пригоревшую кашу, речку с "полезной" ключевой водой и израненные рыбьими плавниками руки. По-домашнему, ничего не скажешь...
Ей вдруг стало нестерпимо холодно - как когда-то в лесу, в серых предутренних сумерках их медового месяца. С той поры прошло девять трудных лет. Неужели за девять лет она так и не разглядела, так и не поняла, с кем жила под одной крышей? Марина в отчаянии обхватила себя за плечи.
- Зачем же ты живёшь со мной, если я - выпендриваюсь? Потому что тебе удобно, да? - ответила Марина за Илью. - Говоришь, как чужие живём. Но ты ведь сам запретил мне в походы ходить. И в отпуск всегда один...
- Вот только не надо отношений выяснять! Нечего выяснять, и так всё ясно.- И Марина, сидевшая в тупом оцепенении, подумала, что Илья, как всегда, прав: всё ясно.
Илья растерялся (пожалуй, впервые за всю их совместную жизнь). Марина ему возразила - впервые за девять лет! Но как она... Как она сказала! - "Ты меня больше не любишь? Зачем же тогда живёшь со мной?". Илья никогда об этом не задумывался. Он просто не представлял своей жизни без Марины - как нельзя жить без воздуха. Или - без воды. Или - без солнца. Но ведь солнцу не признаются в любви! И воде. И воздуху. Просто живут...
Он никогда ей не изменял. Ну, было несколько раз (Илья не считал). Но всё это не шло ни в какое сравнение с тем, как было у них с Мариной. На дежурный вопрос "ты меня любишь?" он каждый раз пожимал плечами: Илья любил Марину. Разве он мог любить кого-то ещё? Он даже завидовал - сам себе. И как она ему досталась? Как согласилась стать его женой? Ведь отбоя не было от "женихов", а она выбрала Илью. Повезло.
Илья не понимал одного: будь на месте Марины другая, она давно бы от него ушла - хватило бы и экстремального медового месяца, который он устроил молодой жене. Не понимал, каким мужеством и терпением обладала его спокойная, молчаливая и уступчивая Марина. Не видел, как трудно она жила.
Ни в чём ведь отказа не знала! Захотела - и поступила в очную аспирантуру. А муж на двух работах вкалывал! Захотела - и получила второе высшее. И диплом переводчика - будьте-нате! Илья ни разу её не упрекнул, он гордился успехами жены, хвастался друзьям. И работать не заставлял - сама захотела!
Марина, на хрупких плечах которой лежало домашнее хозяйство (мама с её больным сердцем и второй группой инвалидности, хотя давно бы надо первую, - мама была не в счёт), видела, что заработков Ильи хватает лишь на то, чтобы сводить концы с концами. Мамина пенсия в расчёт не бралась - почти вся она уходила на лекарства. Разве Илья заслуживает такой вот жизни - от получки до получки? И Марина работала, не жалуясь на постоянную, ставшую уже привычной усталость, и в их доме никогда не было недостатка в деньгах.