У Ритиной прабабушки было удивительное, словно музыка звучащее имя - Ариадна - и очень короткая жизнь. Ариадна умерла в 1926 году, не дожив до сорока пяти лет и оставив четверых детей: Марьяну, которой исполнилось двадцать шесть, двадцатилетнюю Христину, пятнадцатилетнюю Полину (будущую Ритину бабушку) и пятилетнего Василия, которого Рите не суждено было увидеть.
Василий без вести пропал в 1943 году. На него пришло официальное извещение - о том, что рядовой Дымов Василий Савельевич, 1921 года рождения, пропал без вести. Пропал - значит, не погиб, значит, вернётся, - думала Ритина мама. И даже став взрослой, долго верила, что Вася живой и что он её непременно найдёт...
ГЛАВА 1. ПОЛИНА
=======================Игра в прятки
Ритина мама много рассказывала о Василии, с которым она два года прожила под одной крышей - в Рязани, в доме тётки Марьяны, бабушкиной сестры. Больше всего мама любила вспоминать о том, как они играли. Маме едва исполнилось четыре года, а Васе было шестнадцать, но для маленькой Лидочки он был любимым товарищем по играм.
Василий приходился ей дядей, но они воспринимали друг друга как брат и сестра. Мама помнит и любит его до сих пор, хотя давно перестала верить в его возвращение - был бы живой, давно бы приехал, он ведь знал рязанский адрес тётки Марьяны, его старшей сестры.
Василий не вернулся с войны и навсегда остался в далёком 1943 году, но он до сих пор живёт в маминой памяти - шестнадцатилетним. И они с Ритой до сих пор громко смеются, когда мама рассказывает о том, как они с Васькой играли в прятки.
Пряталась, конечно, Лидочка. А Вася маялся в сенях и ждал, когда его позовут - искать. Взрослые тоже принимали участие в игре: долго и увлеченно решали, где спрятаться маленькой Лидочке, чтобы Васька не сразу её нашёл.
После долгих споров и препирательств место было найдено - четырёхлетняя Лидочка влезла в стоящий на самом виду оцинкованный бак, где поместилась с трудом, согнувшись в три погибели и уткнувшись головой в колени. Бак накрыли крышкой, после чего в избу был торжественно приглашён "водящий".
Искал Васька долго. Сначала - в шутку, на цыпочках подкрадываясь к двери, отдёргивая с видом фокусника занавески, нарочито медленно приподнимая скатерть и заглядывая под стол - "Лидочка, ау! Где ты?" Потом - принялся искать всерьёз: лазил по крутой лестнице на чердак, спускался в подпол, с усилием поднимал обитые железом крышки выстроившихся вдоль стены сундуков. Вытащил из печи все чугуны и кастрюли.
Ошарашенный, взмокший, со взъерошенным светлым чубом, Васька пошел по второму кругу и под смешки сестёр обшарил в избе каждый уголок. Девочки нигде не было - как сквозь землю провалилась.
- Вы меня обманываете! - Василий обиженно надулся. - В доме её нет, а мы с ней договаривались прятаться только в доме. - И, распахнув дверь, позвал: "Лидочка, иди домой! Я больше не играю. Я сдаюсь. Ты выиграла. Ну, где же ты?" - Василий шагнул с крыльца, и тут за его спиной раздался тоненький голосок:
- Васька, не уходи, я тут! - Голос был слабый, еле слышный.
- Где - тут? - обернулся изумлённый Васька. В ответ тот же голосок пропищал придушенно:
- Я в баке!
Хохот стоял такой, что слышно было на улице. Посрамлённый Васька приподнял крышку бака и под общий смех вытащил оттуда скорчившуюся Лидочку.
- Как ты в нём поместилась?! Он же маленькой, бак-то! Как же я... про бак-то не подумал...
- Меня Марьяна в бак сувала. А Христина велела голову в коленки засунуть и крышкой накрыла, - объяснила девочка.- И теперь у меня шея не разгибается. Что ж ты так долго искал, не мог пораньше найти? Я знаешь как в баке устала! - надулась Лидочка.
Василий сгрёб её в охапку и поднял над головой:
- Вот она! Смотрите все! Так спряталась, что даже я не нашёл! И молчала столько времени... Хитрая девчонка какая! Наша порода, Дымовых!
====================== Тазик супа
Другие мамины детские воспоминания - о том, как Лидочка обиделась на Васю. Мама рассказывала, и Рита словно видела всё воочию... Вот Лида с Васей сидят на деревянной лавке за деревянным струганным столом - обедают. Бабушка (то есть, Ритина бабушка, а мамина мама) ставит перед Лидочкой тарелку с супом. Фаянсовая тарелка в доме всего одна, для Лидочки, остальные ели из мисок.
Такая миска стояла и перед Васей - заслуженная, помятая, с выщербленной в нескольких местах эмалью, вся покрытая сетью мелких трещинок. Другой посуды в доме не было. Лидочка вдруг откладывает ложку. Губы у неё дрожат, из глаз крупными горошинами катятся слёзы. Девочка плачет так, что у неё начинается икота, и никак не может успокоиться.
- Да что с тобой? Ай обидел кто? Ай горячим обожглась? Дак не хлебай, дуй на ложку-то. Давай тебе подую! - Лидочка крепко вцепляется в ложку и плачет ещё отчаянней.
- Да что стряслось-то, скажи! - допытываются перепуганные мать и тётка, но девочка только мотает головой и захлёбывается слезами. Наревевшись вдоволь, она обиженно изрекает:
- Да-ааа, а почему мне в тарелку налили, а Ваське в таз? Я тоже из таза хочу! В тазу вкуснее! - и не понимает, почему все смеются...
=====================Молодые сёстры
Бабушкины сёстры, которых Рита помнила уже старенькими, в маминых рассказах были молодыми. Статная, пышнотелая Марьяна, рано похоронившая мужа и оставшаяся бездетной.
Светлокосая красавица Христина, к которой приезжали свататься женихи из трёх деревень (а она выбрала односельчанина, Николая, с которым прожила пятнадцать счастливых лет и родила троих детей). И младшая - синеглазая Полина, мамина мама и Ритина бабушка.
В 1927 году в их дом пришла чёрная беда: Ариадна умерла, не дожив нескольких месяцев до сорока пяти лет. Савелий горевал недолго - в том же году женился. С новой женой они продали родительский дом и купили новый - за 10 километров от Выкопани, в деревне с красивым названием Рождество.
Детям Савелия в новом доме места не нашлось. Он и раньше-то не обращал на них внимания, словно это были не его, а чужие дети. А после смерти жены и вовсе о них забыл.
Впрочем, деньгами от продажи дома с дочерьми поделился: отстегнул каждой понемножку, больше дать не мог - остальное ушло на покупку и обустройство нового дома.
Забегая вперёд, скажу, что купленный "молодожёнами" деревянный дом той же весной сгорел. Савелий подозревал, что это был поджог, но доказать ничего не смог: деревенские не выдали "своих".
Ждали, что погорельцы уедут восвояси, но к удивлению и зависти деревенских, отец с мачехой отстроились заново, причём дом поставили (в деревне говорили - отгрохали) каменный, двухэтажный, крытый железом. В Рождестве их считали богачами: дом по тогдашним меркам стоил баснословно...
На вопросы Савелий отвечал одно: деньги оставались у жены от продажи дома - якобы, был у неё в городе дом, его и продали.
-Чего ж в деревне-то жить, коли у вас в городе дом? - недоумевали односельчане, но Савелий твёрдо стоял на своём: был-де в Рязани старенький домишко-развалюха, да избу продали в Выкопани, да сельсовет деньжат подкинул маленько, когда изба сгорела. Вот и наскребли. О том, что обращался к своим детям с просьбой вернуть ему полученные от продажи дома деньги, Савелий сельчанам не сказал. Равно как и о том, что услышал от дочерей...
Старшая, двадцатишестилетняя Марьяна, жила в Рязани, в доме своего мужа, работала на ткацкой фабрике. С мужем Марьяна не прожила и года: став свидетелем пьяной драки - жестокой, с выбитыми зубами и поножовщиной, он ввязался разнимать впавших в буйство мужиков, его отшвырнули, он ударился головой о бетонную тумбу и упал замертво.
Марьяна забрала к себе шестилетнего Ваську, который не нужен был ни мачехе, ни отцу, и воспитывала его вместо сына. Мальчик отвечал сестре нежной привязанностью и звал её мамой Марой.
Христина (или Тина, как звали её в семье), которой к тому времени исполнилось девятнадцать, жила в семье своего мужа, на другом конце деревни.
================ Полина
Младшая, пятнадцатилетняя Полина, которой дали понять, что в доме она - лишний рот, уехала на заработки в Москву, к тётке Александре, сестре отца. Александра тепло встретила племянницу, но оставить у себя не могла: вместе с мужем и двумя сыновьями ютилась в двенадцатиметровой комнатке. И Полине пришлось пойти "в няньки".
Два года она скиталась по чужим углам, меняя "хозяв" и терпеливо перенося обиды, неустроенность и бездомье. Отец о ней не вспоминал, Марьяна не ладила с тёткой и писем сестре не писала, и никому не было до неё дела, кроме тётки Александры, к которой Полина иногда заходила в гости. Так и жила - одиноко и бесприютно, пока не встретила Степана - Ритиного будущего дедушку.
В тот день "хозява" уехали с детьми в гости, а няньке дали выходной, и она не знала, куда себя деть. Можно было бы - к тётке, но идти к Александре не хотелось. Ей, конечно, будут рады, встретят с улыбкой, расспросят о нелегкой "нянькиной" жизни, усадят за стол... И с облегчением вздохнут, заперев за гостьей дверь. Тётке она - зачем? У неё своих двое, а тут ещё племяшка...
И не зная, куда себя деть, как прожить этот свалившийся на неё выходной, Полина поехала в городской парк. Денег на развлечения у неё не было, их едва хватало на жизнь. Да и пальто зимнего у неё нет. Полина ходила зимой в старой телогрейке и откладывала деньги на пальто, экономя на всём.
Ничего, в парке можно просто посидеть. Вот она и посидит, поглядит, как другие отдыхают. Ей и поглядеть - праздник!
Полина надела свой единственный сарафан - выцветший настолько, что на нем едва можно было разглядеть желтые ромашки, повязала по-деревенски голубой платочек, подаренный "хозявами", и отправилась в парк... Сидела на берегу озера, поджав под себя ноги, и смотрела, как скользят по воде лодки с отдыхающими.
- Катаются! - вздохнула Полина. - А здорово, наверное, кататься...
В лодках сидели пары: девушка на корме, её кавалер на вёслах. Полина представляла себя сидящей в одной из этих нарядных, крашеных голубой и зелёной краской лодок. Как она сидит на носу голубой лодки, поджав под себя босые ноги и сбросив тесные туфли, которые ей отдала тётка Александра.
Лодка скользит по воде, ветер развевает светлые Полины волосы, надувает парусом голубую юбку-колокол, и Полина смеясь прижимает её к загорелым ногам. А кавалер смотрит на неё, любуясь. Соломенную шляпку она сняла, подставив ветру блинные светлые косы...
Полина улыбнулась. Ничего у неё нет - ни шляпки, ни юбки колоколом. И кавалера, который катал бы её на лодке, тоже нет. А так хотелось!
На её лицо неожиданно упала тень, и Полина открыла глаза. Перед ней стоял статный красивый парень.
- Здравствуйте, барышня! Хотите, угадаю, о чём вы сейчас думали? Вы представляли, как сидите в лодке, а я на вёслах. А ветер пытается расплести ваши косы, но у него не получается, - сказал Полине незнакомец. - И встретил синий удивлённый взгляд, от которого сердце сладко замерло, на миг перестало биться и зачастило обрадовано: "Вот же она - та единственная, о которой ты грезил ночами и которую полюбил, ещё не встретив. Вот же - она! Она твоя и ничья больше".
Так Ритина бабушка познакомилась со своим будущим мужем, маминым отцом. Потом они катались на лодке (им досталась голубая, о которой мечтала Полина), ели мороженое, и Полина с замирающим сердцем надела золотистую соломенную шляпку, которая ей удивительно шла.
С того дня они больше не расставались.
В их семейном альбоме хранится старая, покрытая сетью мелких трещинок фотография. На ней почти ничего не видно, но можно разглядеть сидящую на стуле светлокосую девушку, которая изо всех сил старается казаться серьёзной, но её выдают смеющиеся счастливые глаза.
Рядом с ней, положив руку на спинку стула, стоит молодой человек с лицом киноартиста довоенных времён. Зачёсанные назад волосы открывают широкий умный лоб, густые брови двумя стрелами сходятся над прямым римским носом.
Этот красивый юноша - Полинин муж и Ритин дедушка, с которым Полина была счастлива - до 1941 года, до страшной Великой Отечественной. Степан не позволял своей жене работать, сам обеспечивал семью, и Полина жила как у Христа за пазухой - до самой войны...