В канун 60-х годов студенческая молодёжь Москвы сплошь и рядом поклонялась Сергею Есенину, только что разрешённому для чтения и печати. В последнем народном, но, тем не менее, элитарном трактире - "ПЗ (пивной зал) на Серпуховке" алкоголики и поэты вдохновенно читали вслух, для всех, "Анну Снегину" и "Персидские мотивы", подражали Есенину в своих версификациях.
Потом появилась новая волна неожиданных молодых поэтов. Настоящие "самородки", такие как Леонид Губанов (лидер), Владимир Алейников, Владимир Батшев и их сторонники, создали вроде поэтического сообщества под названием "СМОГ". "Смог" - по-английски "туман", но была и другая расшифровка СМОГА - "Союз молодых гениев". Не очень скромно, но требования сами к себе ребята ставили высочайшие.
Именно смогисты заявили о своём обоготворении и творческом продолжении тогда неизвестной рядовым студентам поэтессы Марины Ивановны Цветаевой. Ежели у Есенина заимствовали подражатели душевность и раздолье «кабацкой лирики», то у Цветаевой перенимали поэты не образ жизни, а поэтические качества. Кстати, СМОГ, как аббревиатура, расшифровывался ещё девизом - Смелость Мысли, Образность, Глубина. Не это ли черты высокой поэзии?
ПЗ уже закрыли, и слушали смогистов их поклонники и поклонницы, в основном, на Ваганьковском кладбище, у могилы Есенина, на квартирах, а однажды дали выступить в актовом зале МГУ. Там же, в МГУ, впервые вышел с гитарой к публике Булат Окуджава. И смогистов, и Окуджаву беспощадно разгромила в печати партийная критика. Но было известно ещё, что смогистов вызывали по очереди в КГБ, сказали им, что если они не сменят тематику и форму своей поэзии, не исправятся, то им грозят неприятности.
Смогисты не исправились, продолжали выпуск острополитического рукописного журнала "Сфинкс", сотрудничали с "Хроникой текущих событий", газетой на печатной машинке, и в 1962 году были поголовно репрессированы. Большинство из них выселены из столицы, Леонид Губанов, как негласный вождь поэтических диссидентов, попал в психиатрическую лечебницу и вскорости после освобождения из неё умер. Его излечили от жизни.
Я и мои друзья встречались со смогистами, но не сотрудничали, не нравился их экстремизм. "Скоро площадь Пушкина станет нам Сенатской..." - говорили они, но выступали больше по кладбищам, чем площадям. Запомнилась потрясающая демонстрация смогистов в первую годовщину смерти Бориса Пастернака на его могиле в Переделкино. Собралось их поклонников сотни полторы. Очень тонко, без насилия, оттеснили от могилы делегацию Союза писателей. И читали кликушески-напевно свои посвящения Пастернаку и Цветаевой. Маленькая церквушка у кладбища не смогла вместить всех желающих поставить свечки.
Вторично и громко о Цветаевой вспомнили в том же 1962 году, когда в городе Калуге вышел интереснейший альманах "Тарусские страницы". Я жил в Калуге. Позвонили из Москвы приятели, сказали, что на второй день после появления альманаха в киосках "Союзпечати" он цензурой запрещён. "Может, за 150 км от Москвы запрет ещё не дошёл?! Проверь-ка, и купи столько книжек, сколько сможешь!" Я купил около десяти экземпляров альбомного формата сборника на жёлтой газетной бумаге с неразличимыми репродукциями и фотографиями.
В альманахе, кроме других уникальных материалов (например, повести "Будь здоров, школяр!" Б. Окуджавы), была обширная подборка стихов Цветаевой, жившей до революции в имении отца, в литературно знаменитой Таруссе.
Таких стихов, как у Марины Цветаевой, я прежде не читал. Молодой Пастернак был ей созвучен, но трогал своим экспериментаторством меньше. А тут - "...пространство, пространство - ты нынче глухая стена!.." Потрясения от Цветаевой мне хватило на долгую жизнь. В 2000 году, когда за литературу уже, вроде бы, не сажают, я отразил своё постижение Цветаевой в мистической повести "Возвращение Марины" ("Роман конца"). У меня она возвратилась в свою страну через 60 лет после гибели в образе ведьмы (ведь в Бога не верила, больше в Сатану). Но вот возвратилась ли Цветаева как поэтесса в души людей, я ещё сказать не могу.
В провиденческих строках юной Марины, ещё в 1913 году, она писала:
Моим стихам,
Как драгоценным винам,
настанет свой черёд...
Полагаю, что черёд Цветаевой до сих пор не пришёл, хотя любят её уже многие тысячи, прежде всего, поэтическая элита. Время Цветаевой - это время поэзии. В массе же сейчас у нас по-прежнему больше "читателей газет", чем стихов, стихотворные сборники берут в руки лишь 0,3% всей читающей публики. Духовно сложная, сокровенная поэзия Марины Цветаевой, открытая в новом прочтении с 60-х годов, ещё ждёт своего часа. Дождётся ли?
К 110-й годовщине со дня рождения Цветаевой в одной любопытной статье говорилось, что Марина мечтала вернуться к потомкам в неком мистическом облике. Вот ведь! Угадал я её тайные желания. Но "её не слышавшие живую, рот полоскавшие её бессмертными стихами", новые идеологические наставники (как же любой власти без них?!) стремятся не только знать, но и по-новой "оболгать". Немало фарисейского, в духе нашей "безнациональной идеи", высказано и в Цветаевский солидный юбилей.
Каждый по-своему волен осмысливать наследие и путь Поэта. Но возвращается в свою страну Цветаева отнюдь не напоминанием о переломанной историей человеческой судьбе. Ведь у Творцов не главное их частная жизнь, главное - что они после себя оставили, что построили. Цветаева не Днепростроем, Домостроем для обывателя осталась, она Лиры-строй возводила, Себя-строй создала. Приходит к избранным она в образе, каким, возможно, в реальности даже не была, такой - КАКОЙ СЕБЯ ВООБРАЗИЛА, построила в своём творчестве. При этом пусть любящие представляют её разной, какой она сама мечтала быть после смерти.
Вот памятником, выше «александрийского столпа», как Пушкин, кумиром богемных салонов, как Есенин, она, однозначно, возвращаться не хотела. В дальние времена Цветаева предрекла себе вернуться «живой». Я нашёл её неожиданный облик в грустной современности. Она доказала собой, что Поэт остаётся поэтом даже опустившись на дно. Даже БИЧ, «бывший интеллигентный человек», сшибающий у «комков» копейку на выпивку, ежели он Поэт, может быть гордым. Среди неумытых алкашей в подворотне крутится «бывшая женщина». Замызганная, затисканная, замятая, с грехом по воле Божьей. Я подумал, что такой Она вернуться согласна...
У поэтов - страдания всех Миров, но, если женщина Поэт! - это вопль всех времён, разрывающий сердца...
Быть Поэтом по-цветаевски, значит узнать, ЧТО или КТО правит жизнью и смертью. Не многие поэты удостаивались, как она, чести ОДНАЖДЫ БЫТЬ БОГОМ. Не богиней, на которую молятся, абстрактным БОГОМ, непознаваемой сущностью.
У Цветаевой такая поэтическая судьба уже свершилась.