Давно это было. Конъюнктурщики обозвали те времена "застойными". Что и где тогда стояло у других - мы не ведали, вот про себя знали. Потому весёлый Влад за хорошим застольем однажды обыграл старую поговорку - "русские умирают, но не сдаются!" Он сказал, "а мы - напиваемся, но стоим, не падаем".
Друзья при каждой встрече ему напоминали: "Ну, что? У русских до смерти стоит!" И ржали...
Воспеть не злым тихим словом прекрасную пору ушедшей молодости, мужской солидарности и романтики суровых краёв давно хочется. А хочется петь - так пей!
На месте нынешнего комфортного города Любимова когда-то стоял небольшой северный посёлок Ягельный. Ягель - тундровый и лесотундровый мох или лишайник загадочного сизо-голубоватого цвета. По своей структуре ягель схож с кораллами тёплых морей, но украшает не подводные царства, а безграничные просторы приполярных широт. Он тогда открывался коротким летом как сплошной нежный покров твёрдой земли, в лесотундре закрывал всё пространство меж низкорослых берёз и лиственниц, по нему можно было ходить без обуви, в носках, как по ковру. Словно цветники на ягеле вырастали обильные клумбы грибов - подосиновиков, маслят, оленьего гриба. Съедобных грибов люди набирали здесь по десять вёдер за час.
Это потом развернётся великий штурм, и сметут вездеходы ягельные ковры, первые шрамы на полянах разрастутся в сплошной пустынный ландшафт, и любимовцы узнают про настоящие песчаные бури и смерчи. Ближе к нашим дням проложат асфальто-бетонные дороги, скоростные автострады на сотни километров между газовыми и нефтяными промыслами. Шрамы земли присыпят торфо-глинистой почвой, и они зарастут завезённой из Канады травой. Стиль жизни в городе станет среднеевропейским, чистым и холодным, Наступят времена, когда, по словам одного местного публициста, "романтиков пора гнать на пенсии, чтобы не мешали работать, так называемым, "нормальным функционерам".
Но вначале освоения газовых сокровищ Ямала без романтиков в том удивительном прошлом жить было нельзя. Климат был холоднее, а людские взаимоотношения - ярче и теплее. Слетелись новосёлы в закрытую для посторонних "зону пропускного режима" по-разному, кто ради карьеры и денег, которые никогда не заработаешь, кто, скрываясь от одиночества или алиментов, кто, не выдержав чиновного диктата партократии больших городов. Ну а женщины? Какие тогда были женщины!
Жизнестойкость приезжих проверялась длинной суровой зимой. Пушистые снежинки укрывали землю в сентябре, а уже в октябре завывали ветра, снежная крупа и льдинки заносили по окна до второго этажа деревянные бараки, брусчатые и щитовые дома, площадки благоустройства посреди неуюта непроходимых просторов чахлых лесов и трущобного самостроя жилого комплекса, точно означенного "Нахаловкой".
Так упомянутый Влад жил в походном вагончике посреди Нахаловки, отапливался электричеством, когда оно поступало, спал в спальном мешке, иногда просыпаясь при сорокаградусном морозе в своей, им нежно названной, "берлоге". Грелку во весь рост изыскать удавалось не часто, так как одна грелка приходилась на десять желающих.
Между вагончиками, балками, бараками были протоптаны тропки, по которым трудовой народ по утрам буквально скакал, перепрыгивая проложенные поверху теплотрассы, на свои рабочие места и к вахтовым машинам, как правило, взятым у военных МАЗам-дизелям.
И вот в те незабываемые времена четверо приятелей для украшения бытия придумали организовать домашний клуб... знаменитых мушкетёров. И вовсе не бесшабашные искатели приключений, не авантюристы устроили себе такую несолидную забаву - просто, были эти люди с неуёмной фантазией. Вся четвёрка "пионеров" считалась специалистами надёжными, ценящими настоящее дело, и не последними в списках героев Великой Стройки. К сожалению, новое поколение, повествуя историю гигантской эпопеи, по вложениям капитала и отдаче стоящей десятки БАМов, почти не вспоминает по бесконечным праздникам и юбилеям подлинных первопроходцев, предпочитая им звёзды номенклатурные.
Поэтому в данной поэтической прозе не называются фактические имена действующих лиц, поскольку, что толку сотрясать атмосферу, когда ордена уже розданы.
Но всё же, всё же...
Геннадий Павлович Калашников был первым начальником Любимовского телецентра, запустил здесь "Орбиту", зажёг для северян завораживающие и оглупляющие голубые экраны. Нужным он был профессионалом техногенной цивилизации затерянному уголку земли. Вне трудовых будней выглядел Геннадий Павлович в кругу своих друзей настоящим мушкетёром-романтиком, при внимательном же рассмотрении неподдельным Атосом. Как и персонаж Дюма, он также глубоко разочаровался в женщинах, обязательно его однажды предавших и до конца не понявших, тайный аристократ, мечтающий о разоблачении и казни достойным для того времени способом какой-нибудь недостойной "миледи".
Прототип для высокосветской дамы, бесспорно скрывающей своё недостойное прошлое, за очередным застольем сотрапезники ему подобрали незамедлительно. За Миледи вполне проходила по всем статьям популярная в руководящих эшелонах Екатерина Михайловна Реброва. Красивая и энергичная женщина возглавляла местный ОРС, уже владела властью, но была явно достойна роли поважнее.
В последующем она и стала секретарём райкома по идеологии. Кто же как не она мог возглавить данный фронт? На вечеринках для избранных в единственной для посёлка большой столовой Реброва всякий раз выступала с призывом ко всеобщей любви и поклонению северным женщинам. Мушкетёры извращённо расшифровали её воззвания, как пропаганду коллективного секса. Впрочем, перед Атосом её вина заключалась лишь в том, что она была с ним не знакома, и не приглашала его на званые посиделки.
Коронным тезисом для избрания Ребровой на роль "миледи" послужила шуточка первого хирурга Ягельного молодого и красивого джигита Сан Саныча Джалябова. Он заявил, что при медосмотре обнаружил таки у названной знатной дамы клеймо падшей с ранних лет преступницы и каторжанки, но не на шее, как ожидалось, а на запрятанной для массового любопытства... шейке матки.
Довод вызвал единогласный восторг мушкетёров, и постоянно обыгрывался при каждой их застольной встрече.
Сам Сан Саныч оказался вылитым из мышц и восточной мужской гордости Портосом. Родился он на Кавказе, до Севера жил в Уфе, а фамилия его по-тюрски означала бранное слово. Огромный красавец-мужчина был несколько лет назад призёром первенства Союза по боксу в тяжёлом весе. Как специалист костоправ и травматолог, постоянно хирургически вмешивался в личную жизнь граждан и гражданок. А подноготную очень многих женщин и девиц знал доподлинно, поскольку почти ежедневно ему приходилось делать кому-то из них несложную, но важную операцию, называющуюся абортом. Друзья-мушкетёры удивлялись, как это он постоянно касающийся потаённых внутренностей, не потерял к женщинам полового интереса. Портос посмеивался и откровенничал. « А что? Многим девицам, залетевшим впервые, тем, кому сроки позволяют, предлагаю для последующего облегчения процедуры прерывания личное участие в развитии половых органов и сексуального опыта. И двое из трёх соглашаются. Отказываются от моих услуг такие, кому и без меня тренировок достаточно».
Обязанности полусвятого Арамиса в мушкетёрской компании старательно исполнял выше представленный Влад, по фамилии Воронов. К религиозным заповедям он, правда, имел слабое отношение, зато был по виду скромен, баловался самодеятельной поэзией и носил чёрную рубашку, которую в Нахаловке можно было редко стирать. Служил Влад каким-то начальником, какого-то "отдельца" в главной конторе создаваемой инфрастуктуры.
О нравах Ягельного той поры и нравственных основах самого Арамиса- Влада рассказывает такой эпизод.
Поздно вечером, возвращаясь с работы, Влад обнаружил возле освещённого окна больничного комплекса, стоящего на отшибе, одинокую женскую фигуру. Фигура в типичной овчинной папахе взобралась на сугроб и что-то рассматривала сверху вниз в не замерзшее окно. Звание Арамиса и естественная любознательность не позволили мушкетёру пройти мимо этой юбки под шубкой. Не мог он проскакать по сугробам мимо. Влад молча подошёл и тоже узрел картину, увлекшую незнакомку. Через окно был ярко виден хирургический стол, на котором была в разгаре операция.
На неподвижном теле был вскрыт живот, видны кровенящие пласты плоти, кишки, что-то ещё необыкновенно жуткое, обнажённое. Арамису стало немножко плохо, он отвернулся от зрелища разделывания человеческой туши мясниками и, подавив тошноту, всё же спросил женщину:
- И что вы, леди, здесь наблюдаете, простите за любопытство?
Женщина вопреки Владовому ожиданию ответила возбуждённо и заинтересовано.
- О, сегодня я смотрю кесарево сечение. Здесь так удобно всё разглядеть, со всеми подробностями.
- Вы, вероятно, сами медик. Состоявшийся, или не совсем?
- Скорее, несостоявшийся анатом, - с готовностью исповедовалась прихожанка. - Я обожаю вид обнажённых частей тела, с удовольствием на них смотрю. Обратите внимание, как прекрасно у оперируемой раскрыт пах!
- Действительно, - подтвердил Арамис, в эту тьму не заглядывая. - Но я предпочитаю смотреть на органы людей, когда люди в сознании, без общего наркоза. А вы?
- И то, и это?
- Так нам никто не мешает с вами вместе, мадам, сыграть в хирургическую игру, не откладывая на потом? У меня индивидуальный тёплый вагон, а вы, я полагаю, сегодня свободны! - предложил доброжелательный святоша.
Дамочка заявила, что совершенно свободна, так как её муж уехал на несколько дней в командировку, и, в принципе, она уже достаточно созрела от вида настоящей крови, чтоб поиграть в бескровные акции...
Бесспорным Д`Артаньяном мушкетёры любовно признали тогдашнего начальника узла связи заказчика, кандидата технических наук Александра Ивановича Фоменко. По характеру он являлся непревзойдённым лидером, уважал командовать не только на службе, но и узком дружественном кругу. Друзья над его заскоками только смеялись. В «гимне мушкетёров» - обязательном атрибуте душевных мужских застолий - про Александра Ивановича справедливо напевалось:
Наш лучший друг - Д`Артаньян,
Знаток гитар и «фортепьян»,
Он шпагою решит любые споры.
Он с Кардиналом смел, как лев,
Был фаворитом королев,
Его не даром ценят мушкетёры.
Понятное дело, роль Кардинала шутники присвоили Генералу всей разворачивающейся Гигантской Стройки.
Автором многих слов гимна стал, естественно, Арамис. Первый куплет песнопения звучал примерно так:
Пусть знают все, пусть знают все,
Аншлаг на первой полосе, -
Газеты зря не прославляют это.
Но в дальней северной стране,
Где жизнь как будто в полусне,
Есть мушкетёры, барды и поэты.
Генерала-Кардинала друзья смело низвергали. Пели:
Когда мы вместе - пыль столбом,
Мы Кардинала перепьём!
Не станем брать Матильду за мантилью...
Как видите, посмеивались мушкетёры над сильными мира сего беззлобно. Относились к начальству спокойно, как к свету в окне. Считали, что у каждого своя работа - солнце должно светить всем, а звёздочки находиться на положенном ночном небосводе, дабы люди на земле не чувствовали себя одинокими.
Не в пример Героям Дюма, не имели пока приятели для своих бравых встреч ни единой захудалой таверны. Но мушкетёрам и здесь подфартило: у Д`Артаньяна, Александра Ивановича, имелась просторная двухкомнатная квартира, полученная на семью, а жена его всё ещё пряталась от холодов и от деспота мужа где-то на среднем Урале.
В те славные годы гордились счастливчики, живущие с невиданными другими удобствами, с обогреваемыми коридорами, с тёплым туалетом, а у Александра Ивановича был даже подвал, обустроенный в вечной мерзлоте. Прозорливые проектировщики все первые жилые дома заложили барачного типа - с длиннющими коридорами, с многочисленными соседями. Эти семейные общежития облегчали человеческое общение. И в радости, и в горе никто не отделялся друг от друга, не было и клановости, жили пообочь и буровики, и строители, и промысловики.
Присутствовали в деревянных бараках и некие недостатки, например, половые. Речь идёт, прежде всего, про натуральные полы, которые строились без звукоизоляции и отчаянно скрипели. В итоге, интимная жизнь соседей велась не то, что на виду, но на слуху, это точно. Так Александр Иванович поделился с друзьями, что временно живущая прямо над ним всеизвестная "миледи" - "Катька" Реброва, так прямо и назвал "начальницу" - "Катькой", систематически и постоянно в установленные часы до страсти расшатывает его потолок, вероятно, с любимым мужем, утверждая его в "любви и поклонению северным женщинам" на своём нескромном теле. А муж Ребровой был натурализировавшийся цыган, работал завмагом первого в Ягельном Универсама. Цыгане, как известно, родственники индусам. Индусы же в любви с покон веков неутомимы.
Александр Иванович не мог не обращать внимания на "Ребриховские" стоны и скрипы. Не получалось не замечать. Он и уходил гулять в назначенные Катькой часы, и пытался, наверняка, отвлечься от неё на её же заводном примере. Желающих женщин, несмотря на их дефицит, для отдельной квартиры хватало.
Как-то при очередном сборище мушкетёров в гостях у Д`Артаньяна оказалась дама приятной наружности. Влад - святой Арамис почти сразу узнал в ней однажды им встреченную изощрённую любительницу экстремальной анатомии. Звали её Анна. Она и у Александра Ивановича кое-что демонстрировала: полуголую грудь, ножки в редком по тем временам "мини". Выглядела сверх сексуальной и свободной, вероятно, муж её опять укатал в командировку. Потом выяснилось, что и с хирургическим Портосом она знакома. Поэтому после натянутых галантностей и выпивки без особого удовольствия, Анну потянуло на новенького. Она сама пригласила танцевать ей доселе неизвестного, скрытого женоненавистника Атоса. Видимо, А.И. Д`Артаньян её уже утомил своей занудной властностью, а плохое отношение Атоса к женщинам вообще не мешало ему отдавать должное их частностям.
Вечер даже с такой особой, одной на четверых, был подпорчен ненужными чувствами и опечален. Влад и Сан Саныч ушли восвояси раньше положенного. Анна из двух рыцарей выбрала себе Атоса. Хотя она была внутренне готова удовлетворить одновременно обоих, но в те времена такие радости были не приняты.
Обиделась Анна на очередное замечание Александра Ивановича компании о том, что «одна овца в волчьей стае может даже обедню испортить». Попросила Геннадия Павловича её проводить, проводилась не до своего дома, а до необухоженной квартиры Атоса. У Атоса, говорят, она двое суток без перерыва занималась анатомическими играми и ушла от него с подбитым глазом, но довольная.
Мушкетёры постановили после этого инцидента больше никаких женщин в своё общество не приглашать. "Миледи" до мушкетеров от своего цыгана опускаться не намеривалась, а все другие могли стать только новым яблоком раздора. Поскольку вначале стройки весь этот пол прибыл на край света очень избалованный.
Теперь мужское мушкетёрское братство окончательно стабилизировалось. Установились и традиции. Так, каждый мушкетёр готовил на общий стол для вечери своё фирменное блюдо. Д`Артаньян - плов по-хански, Портос - кавказские хачипури, Арамис - кровавый бифштекс. Но лучшим кулинаром среди всех был признан Атос. Он пёк тончайшие нежнейшие блинчики, противореча своей жёсткой мужской натуре, обращался сразу с двумя сковородками как настоящий факир. Такое и не каждая женщина сумеет!
Отработан был у друзей и братский песенный репертуар, коллективный и индивидуальный. Все вместе подпевали магнитофону и душевным корифеям - Высоцкому, Андрюше Миронову, Аркаше Северному. Аркашина песня про "тайгу, что хмельнее вина" звучала даже чаще самостийного Гимна Мушкетёров. А сольно пели: Арамис - "Баньку по-белому", Портос - "что я увлёкся этою игрой", Атос - "поедем красотка кататься", Д`Артаньян - "Венский вальс".
Мужчины в своих компаниях по примеру женщин любят за выпивкой поболтать о слухах, посплетничать и посудачить. Даже если это мушкетёры. Промывали языком косточки и другие части тела они не у одной "миледи". У других их знакомых порочность выглядела ещё более незамаскированной. И собственные грехи мушкетёры не скрывали. Но грехи имущих власть всё перевешивали, хотя бы потому, что были недостоверными.
Запомнилась всем празднование мушкетёрским составом новогоднего торжества 1979 года. Не скучали друг с другом, болтали, пели, смеялись. Дверь заперли изнутри и на призывные стуки долгие часы не реагировали. Однако шумно гуляющий общественный дом покою не давал. Барабанили и пищали под дверью ближе к утру больше женщины, чем уставшие мужья-"спиртопевцы". Не выдержали холостяки, впустили весёлую стаю. Впорхнули как бабочки уже пьяные бабочки. Закружили подолами, загорланили, запричитали. "Мужья у нас в стельку, а здоровые крепкие одиночники сидят втихаря и потешить дам даже не думают. Да разве так можно обижать северянок?!"
Богатырь Портос на вытянутых руках поднял одну их нежных соблазнительниц, посадил себе её на шею, как оказалось, прямо голой попой с раскалённым до красна, обжигающим домашним камином. А весёлая чужая жена махала ножками и ничего не стыдилась.
После дурашливого всеобщего "танца весёлой жизни" все разошлись с гостями и гостьями по их притонам. Дамам было чем угостить и куда допустить стойких кавалеров, иногда даже рядышком со спящим своим мужиком.
Как говорят, "O TEMPORA, O VITA!!!"
Мушкетёрский клуб долго хранил своё великолепное братство и тепло мужских отношений. Но те великолепные дни всё дальше уходят в прошлое, а в настоящем - "иных уж нет, а те - далече..."