Правил в те годы в Улусе Россияньском, в Москвабад-Сарае, хан именем славным Медведько, прозвищем грозным Полоум. Пакы всего возлюбил он две вещи: Злого Духа Твитеря призывать и о народе руськом радеть. Народ уж и упрашивал его: "Да отдохни хоть час, сам покойся, да и нам роздых дай!" - а он всё одно: с утра встанет, ополоснётся водой альпийской, по спецзаказу привезённой, кофею с моккой выпьеть - и ну радеть!
Таблицу умножения запретил. Законы Ньютона отменил вовсе. Не ценит его народ руський!
Войско-дружину руськую разогнал, половчидзями да вайнахуями наймитными заменил. Не ценит его народ руський!
Мастерские да кузни закрыл. Не ценит его народ руський!
Флот морской в морях утопил, флот воздушный на землю приземлил. Не ценит его народ руський!
Вельми много в Москвабад народцу-инородцу навёз. Не ценит его народ руський!
Зелья дурманные велел за травы благовонные считать. Не ценит его народ руський!
Детишками руськими торговать да учить их блядовать благословил. Не ценит его народ руський!
Перед панами ляшскими аж на карачках ползал, за весь народ руський каялся - про то, что былым временем немцы-рыцари славные пановьё гоноровое пузатое в стругу настругали в местечке Болтынь - ну чиста канкретна без проигрыша тема, вот сейчас оценит его народ руський! Так ведь не оценили...
Пакы боле и боле людей руських по острогам да каторгам рассадил. И что думаете? И тут не ценит его народ руський!!!
Горко ему станет, сядет у окошка, в ручки белые сплеснёт, пригорюнится, восплачется: "Не любит меня народ руський, злой он, уйду я от вас!" Набегут бояре да дворяне, за руки хватают, полы кафтанные целуют, аж слюнью замочат все, стонут, кричат: "Куда уйдёшь, как нас без разума своего покинешь?! А народец глуп, плюнь на него!" Плюнет на народ Медведько, да и чует - легче стало. Тут и ободрится: "Ну ин ладно. Не уйду!"
И нове о народе руськом радеть.
Вместо лекарей да лекарств шаманов да вуду расплодил! Не ценит!
Детишек от матерей да отцов отлучать велел! Не ценит!!
Дань шакалам, с юга набежавшим, за двенадцать лет вперёд уплатил! Не ценит!!!
Уж и полицию-то завести приказал - ой любо! Так что думаете? И этого не оценили...
Уж на что Бардака Оглы Ебаму, Великого Хана Пиндос-Орды, в зад-то целовал!!! И тут не ценят, падлы!!!
Патриса Лужумбу, градоправителя москвабадского бессменного да бессмертного, смерти тепловой политической предал - думал, ну оценят же?! Так что? Смеются, пальцами жесты странные у виска делают. Одни пидарасы тому обрадовались, думал-надеялся Медведько - они и есть народ русский, пошёл с ними целоваться, а вближе глянул - самому тошнотно стало. Ушёл он от пидарасов, рукой махнул... Решил скоморохов да актёришек-представлял балаганных Совестью Нации объявить, наприглашал их полон дворец - а они, твари такие, выпили всё, сожрали, посуду побили, полы заблевали, в портьеры златотканые насморкались, собак да детей боярских анально перепортили и разбежались, дале себя прославлять, а про него, Полоума, только и похвалялись, что он без их разума да умения - место пустое. А уж народ-то руський этого и вовсе не оценил...
И даже когда слово само "русский" запретил Медведько - и тогда плюнул только народ, покачал головой, на дурака глядючи, да и отвернулся...
Призвал к себе тогда Медведько журнализу Авдея Гандон-Польского и велел ему спешно "Молитву кающегося русского написать", где бы все грехи русские с 1918 года перечислялись - и что заводы построили, и что космос освоили, и что детей учили, и что стариков лечили, и что врагов били, и города возводили, и землю пахали, и армию во славе держали, и демократии угрожали - короче, чтоб исчислил журнализ все грехи неизмеримые русские! И чтоб молитву ту золочёные стога читали ежеутренне во всех рыпыцыстских капищах, и перед работой в офисах, и перед уроками в школах, и на горшках в детсадах, и в яслях детей её агукать научили! И возрадовался Медведько Полоум - вот когда будет мне с народом руським счастье вечное! Станет народишко богобоязненным, молитвенным, буду я на него ножкой топать, а он сопли рукавом сермяжным утирать, да в землю сопеть. А уж я-то о нём позабочусь во всю силушку! И от радости с придумки такой пал Медведько под чёрный да кривой иконостас и стал молитвы творить заступникам своим -
- Володьке Ясно Солнышко, что веру русскую вдавне истребить тщился;
- Александру Первопредателю, что Русь первым монголам продал;
- Николке Последышку, что жрал да пил на народные денежки, а как час суровый пришёл - в кусты сбежал, корону славную в грязь бросивши;
- Сахарову Совести Подколодной, что совести вовсе не имел и открытии научные в заморские страны торговал;
- Солженицкеру Бороде, что тоже совестью поработать хотел, да таланта на то не имел...
И иных прочих хватало на том иконостасе. Подлости их посмертной ни одни гвозди удержать не могли, тянула она и самые парсуны малеванные к земле ближе да и в ад ниже - потому не на гвоздях иконостас висел, а на балках да швеллерах, магами из Альянса Всемирной Групповухи откованных и в детской крови закалённых. И кивали парсуны благосклонно: "Так, верно творишь, верно!" Медведько ажник слезьми радостными прошибло!
И тут приносят ему слуги верные данные опроса народного - кого народ руський в славе почитает и кому верно верит? Приносят, а сами глазки прячут, на ножках нетвёрдо стоят... Глянул Медведько одним глазом в опрос - и впал в него страх и трепет велиий, и издал он писк грозный да жалобный, и духом быдто от репы пареной так по горнице потянуло, что и иконостас заморщился.
А в опроснике-то стояло перво-главно -
не он, Медведько Полоум;
и не предшественник его Вова Бледный;
и даже не Пётр Афигенный, на что Медведько в душе надеялся, хоть Петра и побаивался сильно...
Как полоснуло с листов одним словом - мечом раскалённым по горнице поганой - так и пали на зады толстые бояре важные, так и сам Медведько в угол забился, рукавом накрылся, ножками засучил, жалобно завопил.
И было то слово -
С Т А Л И Н !
Едино ему народ руський верил, едино его чаял в беде своей от заботы Медведькиной - Стального Императора Красного, отца народного, вождя мудрого, полководца славного.
А как рассеялся ужас от слова того, так кинулись бояре Медведьку искать, а его нетути. Ищут внове - ан забился хан могучий под кровать в опочивальне и ножкой от бояр отпихивается, вылезать не хочет.
- Выникни, батюшка, - молят они его слёзно, раком вокруг кровати стоючи. - Выникни, солнышко ясное, не оставляй нас без призора своего!
А он им:
- Боюся!
И другой раз они его просят:
- Выникни, чего ужахаться? Бамага - она бамага и есть, а случ чё - вона сколько у тебя охранников да тухешранителей!
А он им внове:
- Боюся!
Уж и сладкие пряники ему показывали, и дев красных непорченых, и сундук волшебный ифон, в котором Злой Дух Твитерь жил - а он всё одно:
- Боюся!
Тако одного имени Сталина ужахался. Да и то сказать - слух шёл, что у каждого второго охранника, каждого первого не считая, патрет сталинский в кармане против сердца хранится...
...Одно ввечеру от страха Медведько отошёл, выполз из-под кровати. Подняли его под белы рученьки, отмыли его от скверны с репным запахом, внове в одёжи златотканые, что больше иного города на Руси стоили, обрядили, сладостей в ручки дали, а бумагу пакостную с именем страшным на его глазах покоения ради огнемётом пожгли.
Кой-как покоился Медведько, внове стал на ночь со Злым Духом Твитерём общаться, суцеяльные сети посмотреть, да порнушкой приколоться. Но показал ему Твитерь такое, что слоном кастрированным взвыл Медведько жалобно, и орлы на башнях Москвабадских обе головы под крылья расшеперенные спрятали от воя того.
И в разговорах бездельных - Сталин!
И в речах крамольных - Сталин!
И в сочинениях школьных - Сталин!
И на майках рыночных - Сталин!
И на портретах над площадями - Сталин!
И в блогах многобуквенных - Сталин!
И песни про Сталина.
И книги про Сталина.
И картины со Сталиным.
И даже скины-гитлеровцы
и фанаты-болельщики
и телесмотрельщики
и маргиналы
и метросексуалы
и посетители "вКонтакте", и обитатели сайта пчеловодов, и - о ужас!!! - часть чиновников и журналистов! - и те про Сталина говорят уважительно, а про него, Медведьку - ни слова... в лучшем случае. А что в худшем случае - лучше и не читать.
А что про "Молитву кающегося русского", что Авдей Гандон-Польский спешно написал и в сети разместил, говорят - язык не поворачивается. Сам же Авдей, по слухам, в истерику впал и, криком крича, что "с этим народишком никогда никакого покаяния не будет!" дёрнул было в Эрец Исраэл, но там спросили его ашкеназя суровые в погонах полковничьих и беретах голубых со значками ВДВ СССР:
- Ви таки в агмии служили?
Обмер Авдей. "И тут совки окопались!" - мысль у него мелькнула. Но за языком уследить не успел - вякнул гордо по привычке:
- Да ви шо?! Я же евгей!
- Тут все евгеи. А вот ты тогда таки не евгей, ты жид и позог нации, - хмуро перейдя на "ты", сказали ему ашкеназя суровые в погонах полковничьих, схватили, побили немного для порядка, обрили наголо, в форму обрядили, дали в руки "галил" и отправили на три года водителем "лендровера" бронированного на палестинские территории. А после на портрет Сталина, Эрец Исраэл создавшего, дружно помолились, "семь-сорок" сплясали, марш ВДВ спели и стали других дураков из Рашки ждать...
* * *
...Всё равно победю Его, думает тем временем Полоум, пот хладный вытерев и под покровом ночным смелее став. За мной вон какая сила! И пиндосы! И едросы! И бедросы! И журнализы! И кондолизы! И пиарасты! И пидарасты! И имя им - Легион, всех и не сочтёшь, упаришься. А Сталина и вовсе нет. Мёртвый он давно. Главное сеть правильно разрулить, самых ярых сталинистов осудить, народ запугать и выше Сталина стать!
Стал он в утре сталинистов судить. Привели к нему наёмники чуркестанские да руськая нерусь продажная тьму сталинистов арестованных. Велиия была толпа и молчала горестно. И в первых рядах стояли дети малые, а в дальних - ветераны седые. И все на Медведьку смотрели - не то что со страхом, а как бы даже жалеючи. И спросил Медведько Полоум грозный у самого мАлого сталиниста, что на сайте детсадовском фотку джипеговскую запостил с ликом Сталинским и подписью буквами печатными кривыми: "Вернись добрый дядя Сталин!":
- И ты сталинист?!
- И я, - малОй отвечал. И опосля сам спрашивал тако: - А скажи мне, дядько-Медведько, почто при Сталине у людей работа была, а при тебе славном и грозном мамка с папкой без работы сидят? Почто Надьку малУю, с которой я дружил, маньяк загубил, а его и не ищут даже? Почто - скажи?!
Ничего не ответил Медведько Полоум, вид только сделал, что не по чину ему на лепет младенческий отвечать. Дальше прошёл и спросил у деда столетнего, что стоял, на палку тяжко опершись:
- И ты сталинист, старик?
Выпрямился гордо дед, сверкнул очами соколиными и отвечал:
- И я сталинист! За Родину, за Сталина кровь под Москвой пролил, а после был в Варшаве, был в Берлине, а приказал бы Сталин - и далее прошёл бы! А тебе, Медведько, невнятно то по духу твоему низкому, и говорить мне с тобой не о чем! Ступай с глаз моих, - и руку бездрожную простёр так, будто не он у Медведьки под стражей, а Медведька у него в полоне был. И отошёл от него Полоум скорой ногой, ибо тяжела была палка в руках у деда...
И кого бы не спросил Медведько - студента очкастого, неформала патластого, мужика-алкаша, десантуру-крепыша, школьников, девок, баб-торговок, мента, кента, да по продажам агента - все рекли ему: "И я сталинист!" - и иные слова, грозные да укорливые, винясь не сами, и не Сталина виня, и не Медведьку даже - но Либерастию с Дерьмократией, что содомией да торгашеством Русь загадили, Солнце Светлое затмили, у людей из душ Добро вынули, поля запустошили, города осквернили, гордость русскую унизили. И тако говорили, что затопал ногами Медведько, закричал, руками замахал - чтобы укоризны той не слышать и голосок внутри заглушить, что шептал: "Правду они тебе говорят... правду... пади на колени, проси у люда руського прощенья, а после воспрянь соколом, круши скверну и дурноту во всю силу, что тебе случилась!"
Но отрёкся Медведько от голоса того тихого, что Совестью именуется. И сказал Медведько, бодрясь грозно:
- А ну кайтесь! Кто в бесчётных злодействах народа руського покается - тех на волю пущу. А кто в тираническом мышлении упорствовать будет - велю рубить руки, ноги, а только посля, как натешусь муками вашими - головы!
И на лобное место указал, где уж палачи поджидали - с бензопилами и топорами из карбидных материалов нетупеющих, кто из Прибалтики выписанный, кто из заключения выпущенный - улыбались радостно да гадостно.
И тако рече люди всего возраста и пола:
- Все помрём, а не отречёмся. А в крови нашей захлебнуться тебе, Медведько Полоум! Нас казнишь - иные встанут, и будет нас множество множиться, и не спасут тебя стены краснокаменные и псы верные!
И далее свершилось - вышел из охраны медведькиной огромный да бородой поросший чичкериец, встал к полонённым и сказал громко:
- И я стылыныст, э? А тэбэ, - и пальцем корявым Медведьке погрозил, - сытыдно быт далжно!
От того даже соратники его прибалдели, а уж про Медведьку и говорить нечего... А из толпы журнализ, что жадно в предвкушении крови облизывались и прямой репортаж сразу на дюжину извращенческих сайтов транслировали, вышел швед из шведского быбысы, автор репортажей наисквернейших, пал на колени, поклонился людям полонённым, встал, сотворил на Солнце Молота и молча к ним встал, детей в переднем ряду собой заслонив. А клеймо сатанинское, "ВИП-бэджэм" именуемое, с груди снял и бросил под ноги своре прочей, отчего она в стороны подалась, как от гранаты.
И далее было. Среди палачей злейший, мучитель наикровавейший, что бессчётно душ и тел людских загубил, похоть свою теша, сбледнел вдруг с лица, да и отрубил себе молча руку правую. Взял её рукой левой, с Лобного Места сошёл, людям полонённым поклонился и пал перед ними замертво с улыбкой светлой...
Трус взял Медведьку. Заорал он грозно словами гнусными, заблистал свирепо очами тусклыми, чтобы трус тот скрыть:
- Аль уж я не хозяин вам, слуги мои верные, злодеи скверные?! Бейте-казните отступников от Дерьмократии, покусителей на Либерастию! Вот вам моё слово!
И вышел из толпы людской молчаливой парнишка русый да голубоглазый и сказал, к охране Медведькиной обратясь, взглядом с одним из её командиров встретясь:
- Казни меня, отец! Лучше уж пасть на миру за Русь, чем жить в холе сыном у предателя!
Тихо стало на Площади. И крылья у орлов на башнях поникли, и солнце остановилось... и в Мавзолее какое-то движение нехорошее обнаружилось. И что бы там и как дальше было - никто не ведает и не знает, потому как въехал в ворота нежданно и неясно откуда и как чёрный "лимузин". Вышел из него невысокого роста человек в шинели простой и фуражке, на "аэродромы" гнусные ничуть не похожей. И смутилась охрана грозная, и орлы в обморок попадали, и люди вздохнули радостно. А человек подошёл к Медведьке Полоуму и сказал...
* * *
Проснулся Медведько Полоум от ужаса мокрый со всех концов. Под одеяло поглубже шмыгнул, полежал, подышал, да и думает: "Ну его, этого Сталина. Не буду его побеждать. КАК БЫ НЕ ВЫШЛО ЧЕГО!"
И давай со Злым Духом Твитерем под одеялом играться.
