Верещагин Олег Николаевич. Как Верещагин со злым духом Ю-Ю сражался

Как Верещагин со злым духом ю-ю сражался

Ю-ю - в верованиях народов побережья

Гвинейского залива злой дух, пожиратель детей.

Скоро добрая сказка сказывается - да дело злое ещё скорее делается. Нанесло на земли русские ветрами дурными ненашими злого духа Ю-Ю бесплотного. Летал он над русской землёй и злобой чёрной полнился. Что ж делается на свете-то?! И так народец русский морили, и сяк казнили, и давилом жали, и в бараний рог гнули - а он всё живёт, песни поёт, землю пашет, детей рожает, а правителей своих, из-за солёной лужи ставленых, через хер кидает, да посмеивается. От того дела едва у Ю-Ю выпадение толерантности не случилось. Но призадумался он, пожевал пайку грантовую, что в дорогу ему преизобильно выдали, а после усмехнулся недобро, грянулся оземь, восстал в обличье общеевропейском культурном, да и пошёл себе по земле - дураков омрачать, себе на службу залучать. Тело ему нужно было, чтоб в людском обличье мерзость сотворить, какой на Руси со времён Батыги Кривонога видно не было.

Оморочил Ю-Ю людишек, у которых и без того с разумом было скудно (иные-то ему не по силам были). Пьянь-пьянцовскую Бзыкова, голь кабацкую, что остатний ум на травах зловонных давно прокурил. Да курвью жонку Бляхову, что бесплодна и безродна была, и от того пуще всего детей да жён русских ненавидела. Да скомороха Хвастахова, что пуще всего любил на экране голубом дуракам на потеху над горем людским изгиляться. И иных прочих немалую орду оморочил, но эти трое первыми стали и Ю-Ю в зад смачно поцеловали, в верности ему клянясь. А после разошлись на тринадцать да ещё шестьсот шестьдесят шесть сторон - дело Ю-Юшкино верно сполнять, людей русских разума сызмальства лишать...

...И стали вскорости люди примечать в разных концах земли русской недоброе... Детишки малые то тут, то там как с ума сходить стали - отцам и матерям говорить невежливо, вести себя пакостливо, а чуть родичи ума честно вложить хотят - закричит дитё глупое: "Где ты, Ю-Ю славное?!" - и сей же час чёрный вихрь смрадный вокруг завьётся, близких раскидает, а дитя унесёт в края неведомые. А в иных местах так и вовсе жуткое стало делаться - слуги Ю-Юшкины в человечьем обличье прямиком в дома вламывались, среди бела дня детишек из рук материнских выхватывали, глумились над слезами детскими и женскими всяко, а после детей с собой утаскивали. А с голубых экранов мелкие бесы-вонючки лаяли, что Ю-Ю могучий добра детям хочет и едино их от злобы родительской защищает. И так облаяли и слюной залепили бесы те весь белый свет, что люди Ю-Ю кто страшиться стали, а кто по глупости и впрямь уверовал - а может, хочет дух заморский доброго и детишкам тем лучше будет в его капищах? И только краем, стороной, вести неслись, что сидят там дети - что по глупости своей Ю-Ю предавшиеся, что у родителей силой взятые - голодные, в тоске и печали, а слуги Ю-Ю их сильничают, и боем бьют, и от родни и родной памяти, и от Земли Русской отрекаться заставляют. А Верховный Хан Улуса Россиянского, прозванием Медведько Полоум, велел той правде нипочём не верить, лжой её заклеймил фицияльно и Ю-Ю благим духом законно по всей форме объявил...

...А графоману Верещагину и заботы про то не было. На родной его сторонушке Ю-Юшкиным духом и не пахло, ужахался дух злой и присные его древней славы тонбовской, лесов дремучих волчьих, да памяти про Антонова Батьку - и травы зеленели, лес шумел густой, реки текли тихие и озёра широко блистали. Высоко стоял хутор его на холме, привольно облака над ним плыли в небе синем, и дирижабль дозорный кружился облаков выше, а превыше дирижабля портрет Сталина на растяжках златострунных реял и улыбался из-под усов благосклонно, такое торжество дирижаблестроения видя. Широко было графоманово подворье, и много народу на нём гуляло, деяниями своими похваляясь законно и о деяниях будущих мечтая раздольно. И песни они пели про бой за Русь святую, да про потехи ратные, да про коней боевых и БТРы быстрые, что и по дну морскому пройдут, и в Вашингтон-Сарай въедут, как товарищ Сталин приказ отдаст, и первый маршал в бой всех поведёт. А столы от яств ломились, и только с ГМО на столах ничего не было, а соевые продукты велел графоман заложникам бусурманским в подвалах скормить, отчего заложники кто вскоре помер в муках, а кто ещё хуже - пол поменял незаметно; да и поделом им было... Но нет-нет, да и кручинился Верещагин, ибо многих прежних его товарищей рядом не стало - кто устал от борьбы, кто разуверился, а кто и вовсе во вражий стан переметнулся. Ибо тяжела была борьба, долга и упорна, а враги - хитры и многочисленны. И только молодая поросль графомана радовала. Наглая, уверенная и смелая потому что. И со времён последних битв умножилась она преизобильно - поросль, в смысле, так что Верещагин порой не знал, куда от шума-гама на хуторе деваться. Одно время подумывал даже на украйные земли податься - к знакомцу своему Мстивою прозвищем Ломаный (за то ему было такое прозвище, что немало хребтов вражьих он о колено поломал) - казаку славному, что рецептами сала да "рып вяленых" с графоманом не раз безвозмездно делился. И недолейтенант Гуляевич из степей семиреченских его к себе в гости зазывал, и Сказочник, тоже графоман надежды подающий, на балтийские шпроты приглашал, и даже в Израиль его звали (без обрезания - на абузьян породы арапской поохотиться). Но как выйдет Верещагин с утра ясного на крыльцо высокое резное, как посмотрит вокруг, как вдохнёт полной грудью, да как гаркнет:

- Мир! Ты прекрасен! - (и уши заткнёт, чтобы эха подлого не слышать...) - так и пропадает желание с родной земли хоть на час отлучаться. Вздохнёт он, да и идёт в горницу - творить да мыслить. А творения его да мысли таковы были, что немало на свете нашлось бы тех, кто графомана в зубы ухватил, пожевал бы, да выплюнул, да потоптал копытами, серой смердя.

И вот однажды засиделся графоман заутро за компьютером своим верным. И сморила его за клавой усталость, и смутный сон привиделся ему в рассветный час. Видел он землю Русскую, что не Русской уже была, а - Россияньской. И не было на той земле не то что мира и покоя, но и вовсе разума. Идолища носатые да плешатые нерусским, да и не нечеловечьим вовсе языком лаяли на прошпектах да площадях русских, и с баранами, братьями своими, любовные игры затевали бесстыдно. И вместо семей русских были вокруг воспитательные прайды какие-то, где безумцы да развратники детей, у родителей отнятых, калечили всяко, и грамоте вовсе не учили, зато обучали простиблядству обильно. А власти это внове и внове законно благословляли и от радости, что в дерьмократию столь глубоко погрузились, плясали, хари скоморошьи натянув и голыми задами в бубны стуча. И чем ни глупей было "новаторство" - тем ни скорей слуга Медведькин, Форсункин прозвищем, его в жизнь внедрял. А люди русские, с детьми разлучённые, от горя и тоски с собой кончали или пили вовсе уж беспробудно. И войска русского в той земле не было, и песни русские не звучали, и кузни молчали, а поля бурьяном да дурью заросли. И бежали уцелевшие с детьми в леса, а пришельцы заморские охотились на них, словно на зверей диких. И в церкви на Кижах непотребный дом с детишками открыли. А в древнем Аркаиме - чёрное капище, Советом Планирования Рождаемости именуемое, кострами смрадно дымило, и жгли на тех кострах младенцев новорожденных, и иссекали ножами нерождённых детишек из чрева материнского, чтобы на снадобья чардейские жизнь неначавшуюся переделать...

...Проснулся Верещагин, и в смущении чувств и тоске долго Молот творил на портрет Святого Сталина, Императора Красного, и на Солнышко восходящее. Но молчал печально Император Красный, и Солнце словно бы чадрой бусурманской поганой покрытое всходило... Покачал головой графоман и по хутору своему в думе тяжкой прошёлся. Кинул походя волчьей стае верной трёх Таджикских Девочек-наркоторговок, проверил, как на колу правозащитник-пидарас, вчера посаженный, кайфует, да как у него в пасти смрадной кляп держится - чтобы от кайфа такого вопя, добрым людям спать не мешал. По гриднице пошёл графоман, вздыхая тяжко при виде порученцев спящих, думу думая о том, какова-то их судьба будет, коли сон смурной вещим окажется. И стало ему откровение: коли не встать крепко на рубежах дальних, то уж не удержать Зло на рубежах ближних. Спохватишься - а поздно будет, и захлестнут волны грязные хутор славный, и падут в боях и порученцы, и девы красные, ими любимые, и гости храбрые полягут - кто здесь, а кто в своих вотчинах порознь сражаясь. Не станет никому спасения и не будет надежды Земле Светлорусской, а царить в мире Пидарасии да Толерастии с Дерьмократией.

- Эх, - сказал тогда Верещагин, - а что ж засиделся-запировался я? Или уж на ногах не крепок? Или глаз ослеп, а рука задрожала? Или уж ежа голым задом не вобью, а мухе глаз за версту не выбью? А поеду я на рать в чисто поле, дальнЮ-Ю степь - поразведаю, какова у врага сила есть и чем он до боя-то нахваливается!

И не стал он будить никого из людей верных, а порешил сам-один ехать - чисто конкретно поразмяться. Оседлал на конюшне коня эльфийского, сантехником Игоряшей, что замаскированным князем Тургоном на деле был, даренного, прянул в седло, да и поехал прямиком в Ту Степь, как Солдат Яшка, через Малиновку-село вдавне проходя, добрым людям завещал. Широка была Та Степь, и все дороги в ней сходились-находились (не раз обсказывал про неё и про её фокусы и чудеса графоман в книгах своих, и кто читать умел - тот прочёл, перечёл и законспектировал для памяти а кто читать не умел и не выучился - тот вовсе дурак...)

А в Той Степи обитал Саблезубый Кролик Гвенька. Ростом невелик, уши большие, стоячие, глаза - наглыееее... А зубы у кролика были такие, что не одного проезжего мимо кролик ими порвал вместе с конём. Кролик тот Света Истины не знал и, графомана увидевши, возжелал его съесть - не со зла, а потому, что всех он ел, кто мимо проезжал. Возрадовался он, увидев графомана, и, пискнув:

- Таких я ещё не ел! - задней правой лапой дробь боевую да воинственную выбил и навстречу графоману поскакал.

Увидал графоман пыль, тучным облаком издалека поднятую, да и возрадовался - не пришлось долго ехать и искать тяжко, вышло само Ю-Ю на смертный бой!!! И пустил галопом коня навстречу, левой рукой Автомат Святого Калашникова вскидывая, а правой палаш кирасирский английский поднимая. Только глядь... что-то странное творится. Клубится пыль ближе, а кто её поднимает - не видно, только от писка грозного трава волнами ходит. Вот уж и совсем рядом пыль. Вот уж и у конских копыт завилась. И слышит графоман голос повелительный:

- Слезай с коня, есть тебя буду!

Поглядел он вниз изумлённо, видит - сидит у конских копыт кролик вострозубый и на графомана хозяйски смотрит. Удивился графоман, а там и улыбнулся ласково - смешной кролик был, хоть и грозный, а к кроликам с детства сердце графоманово лежало, после статьи большой научной, в журнале "Костёр" прочитанной.

- А что, меня так обязательно есть? - спросил графоман, оружие убирая.

Задумался кролик. Сказать по правде, такая постановка вопроса ему в голову раньше не приходила. Сказал он:

- Погоди-ка... - и, жест лапкой сделав, в раздумье стал вокруг коня прыгать. Графоман же ногу на седло поставил и, чтоб не скучно ждать было, стал себе под нос стихи Николая Гумилёва читать. Про изысканного жирафа, и про осень за окном, и про Люцифера... И заслушался кролик, и сказал графоману: - Передумал я тебя есть, уж больно много хороших стихов ты знаешь и очень задушевно их читаешь. А не взял ли бы ты меня с собой в путь-дорогу, куда б ни ехалось тебе? А то, - и покраснел кролик, как маков цвет, вместе с шёрсткой, - я маленький, за травой и не видно, что в белом свете происходит.

- Взял бы я тебя с собой, - говорит ему графоман, - да еду я не на развлечение бухое, и не на танцы-шманцы с обжиманцами, и не для сугубого развлечения - еду я злого духа Ю-Ю искать и в честном бою хребет ему сломать.

Подумал ещё кролик, да и говорит:

- Ну и возьми меня с собой, я тебе пригожусь, а что там за злой дух, посмотрим ещё - едали мы и не таких!

И поехали они далее вместе. Сидел Кролик Гвенька на конской голове промеж ушей и, лапкой передней графоману Истинный Путь показывал. И хотя хватало ума у графомана туда не ездить, но всё ж таки немало его забавлял кролик своей решимостью, и необъятностью души, и суждениями обо всём на свете, с конской головы теперь необычайно далеко видном.

Долго ли сказка сказывается, а дело всё-ж таки быстрей делается. Легла под копыта конские тропка малая, и да и привела графомана непреклонного в Долбучий Лес. Долбучим его величали, ибо сидел там на каждом дереве дятел-обдурсман и дерево изо всей силы долбил, колдовство чёрное творя: как долблю я дерево, так пусть долбит Ю-Ю славное мозг дитю каждому на Руси большой! И понял графоман, что начинаются те края, которые искал он длительно. И кролик возгордился, заслугу в поисках пути верного исключительно себе приписывая...

И стояла в том лесу неумолкающем, в самой его сердцевинке, Избушка на Ножках Буша. И такие были эти ножки, глютаматом, супрастином и аспирином обильно накачанные, что единой ногой можно было всё поголовье бомжей в Подстольном Москвабаде насмерть отравить. А в избушке той злой трансвестит и зоопидар-некрофил Папа Яга сидел и по заказу духа Ю-Ю на круглом китайском блюдечке с наливным турецким яблочком колдовство творил - ролики жалобные да сопливые составлял о том, как детям плохо с родителями живётся да куда им, бедным, звонить, чтобы от родительского гнёта избавиться. А на чердаке избушки страшной волчата малые в клетках сидели и скулили, страшной участи дожидаясь, ибо любил Папа Яга, ролик покруче завернув, волчат всячески мучить... Так увлёкся Папа Яга колдовством своим радужным, что опомнился только когда взяла его за химок спинджака от Версучки рука крепкая, а изба его верная, кроликом лихо подгрызенная, на торец рухнула. А после рука вторая яблоко с блюдечка сняла, и узрел Папа Яга графомана, и возрадовался, не испужался, думая, как скажет сейчас заклинание верное, назовёт графомана "фашистом" - и сломится тот тростинкою сухою, и в раскаянье впадёт, а тогда бери его голыми руками. И уж рот чародей извращенческий открыл, да...

...Да надкусил графоман яблоко, скривился от вкуса ватного мерзкого, да надкушенным в открытый было рот Папы Яги плюнул. Застрял тот кусок в хлебале трансвестита нечестивого, отчего лишился он притока воздуха в мозг и прочие места, да и помер вскорости от асфикции немилосердной. А остаток яблочка графоман в окно кинул и аккурат пробегавшего мимо чичкерийского правозащитника Борзана Взаддырова насмерть убил, но того и не заметил никто даже, ибо кому он нах был нужен? Кролик же между тем блюдце со стола скинул и, поскольку небьющееся оно было, нагадил на него сурово, отчего отныне показывало оно хозяевам своим одно только дерьмо, и ничего более, и от линии отключено было, и фракции копрофилов из Альянса Всемирной Групповухи подарено в вечное пользование, где выстроилась за ним очередь небывалая...

Попросил графоман Гвеньку Кролика снаружи подождать, да и начал гнездо извращенческое вверх дном переворачивать, примочки да гаджеты колдовские бить и жечь, да тут и до чердака добрался. И прослезился невольно воин суровый, мордочки волчат измученных в клетках видя. И посшибал замки единым духом, да и вынес зверят на волю. А в избу кинул изделие господина Лемона и товарищей Ковешникова с Вицению, отчего изба лапы куриные откинула и пламенем всеочищающим занялась неспешно. Дятлы же вокруг примолкли, гадая, что с ними далее будет - и от мыслей их весь лес под деревьями помётом покрылся...

А волчата малым часов от воздуха свежего, да солнышка светлого в себя пришли, поклонились графоману с кроликом, да и сказали человеческими голосами:

- Спас ты нас из полона срамного - будет час, мы тебе ещё пригодимся!

После чего дружно по двое в колонну построились и в чащу ускакали, хвостиками забавно помахивая и "Вахту на Рейне" дружно навывая.

Верещагин же руки отряхнул, кролика на плечо посадил, да и начал читать Клятву Юного Пионера. И от слов той клятвы у обдурсманов-долбодятлов разум помутился, и трескотню свою они позабыли напрочь, и грудами падали они с деревьев, а кто был покрепче - снялся с ветки и опрометью вдаль кинулся, Ю-Ю известить, что идёт на него сила несметная, армия многомиллионная, фашисты с коммунистами, топоры у всех за поясом, хоругви чёрные с ликами грозными и свастиками многолапыми над головами развёрнуты, а уж как ведёт их Сам Адольф Виссарионович Пиночет, и держит он в левой рученьке Грааль, а в правой - Кладенец Дарта Вейдера, Мерлином благословлённый. Графоман же про то не знал и знать, а то бы, пожалуй, от гордости (или от смеха...) случился с ним разрыв сердца, да и помер бы он на месте... А на добра коня садясь, спел он вдвоём с Гвенькой песню "Ой при лужку при лужке!", да "Беловежской пущей" закрепил - и как по волшебству-волхованию светлому лес вокруг загустел, родники чистые зажурчали в чаще, гниль да сухота с деревьев сошла, и зашумели ветра в вершинах, а тропа сама под ноги коню графоманскому стелиться стала... Неохота было тот лес покидать, да что ж поделать...

...А за лесом начались тут и земли, Ю-Ю вчистую полонёные. И куда не плюнь - стояли молельни его, "Телефонами Для Доверчивых" называемые. И слуги Ю-Юшные гордо выхаживали - жрецы-Омбудсманы с дятлами ручными, да палачи-Опекуняйцы с собаками-уперёманами. И шли люди русские по стеночкам, глаз поднять не смея, потому что и за взгляд прямой в глаза жреца или палача обвинить могли в Неправильном Взгляде, а за шаг ровный и гордый - в Неправильном Поведении, а за смех - в Неправильном Воспитании. Да и на лицах детских, хоть и выл Ю-Ю о правах детей, не счастье было, а тоска да страх, и по сторонам они смотрели с опаской и на чужих людей - искоса, стороной их обходя, будто в каждом беда таилась, и за родителей цеплялись, словно сей момент разлука им грозила на веки вечные. И машины Ю-Юшные ездили, детскими лицами счастливыми разрисованные - но не понять было по тем рисункам - то ли смеются дети нарисованные, то ли от ужаса кричат... И на графомана поглядывали все опасливо, а он ехал себе да ехал посередь дороги да по осевой разметке, на правила дорожные поплёвывая...

...Между тем Ю-Ю сквернавое обмишулилось крепенько. Как настучали ему дятлы весь страшную, так и стало оно во все стороны зыркать-зырить, искать рать великую, силу грозную. А графомана-то во владения свои и пропустило-не заметило. И невдомёк Ю-Ю было, что уж и вовсе близко он от дворца его, и гневом сердце его исполнилось от того, что видел он дорогою. Не было на земле Русской славной поругания такого от века - ни от татар, ни от хазар, ни от ляха, ни от француза, ни от прочих врагов и недругов. А уж как увидал графоман Новое Суворовское Училище, где невесть кто неясно какого пола непонятно чему у хрен знает кого обучался, так разгорелось у него сердце ретивое, заревел он бурей лесной:

- А чтоб Ляксандра Василича по смерть его славную срамить-кощунить - не дам!!! - и ворота у училища конём стоптал, Мадам Сральцову, что заправляла там делами позорными, за патлы на широк двор выволок, да и... хотел срубить ей дурну голову, да кролик раньше успел - пал на груди её мятые хорём скорым, да и трахею привычно перегрыз... И содеяв то, возликовал преизрядно:

- Вот и сполнена служба наша - нету более Ю-Ю поганого!

- Эх, - вздохнул графоман, кролика за ушами почёсывая, - то не служба была, службишка. Служба-то впереди виднеется...

Ой набежали на шум тот великий слуги Ю-Юшкины! Да и графоман не прост был - гикнул, свистнул, волком завыл - откуда ни возьмись, явились воины юные в плащах серых, и, мечи обнажая, на отродье нечистое кинулись, клятву спасителю своему честно выполняя. И завязался тут не бой - побоище, ибо только числом сильны были прихвостни Ю-Юшкины, а в честном бою - разве что газовой атакой взять могли... А графоман, кролика грозного на плече придерживая, дальше ринулся - ко дворцу вражьему.

Узрел тут опасность дух злой. И, над дворцом горой вставая, закричал-заголосил нечеловечьей речью, но общечеловечьим языцем, в котором что ни слово - то лжа-уворотня, что ни буква - то змея ядовитая. Славно научивали Ю-Ю слуги-юрЫЗды его, языка того большие мастера, ловчилы-оплеталы... Но графоману те речи внятны были, ибо в своё время дед его учивал: "Знать надо язык врага в точности - и будет тебе удача и счастие боевое!" Потому и понял графоман речи хвастливые, к нему обращённые, и не поддался им такожде:

- Я, Ю-Ю, сын Всемирного Конгресса Педофилов (бойлаверов), брат Международного Альянса Групповухи, внук и наместник Ваала, владелец царств американского, европеянского, жидовского, Взрослого и Детского Ебипта, царь над царями, властитель над властелинами, необыкновенный рыцарь, никем не победимый воин, неотступный хранитель Прав Человека, попечитель самого Доллара, надежда и утешение общечеловеков, смущение и великий ужас нацистов - повелеваю вам, россиянским людишкам, сдаться мне добровольно безо всякого сопротивления и меня вашим нападками не заставлять беспокоиться! - такое заклинание Ю-Ю прочёл и уж было уверился, что подействует оно, как ранее действовало, и повалится графоман в слезах на карачки, и станет уверять, что не фашист он и вообще... Знать не знал, скудоумина, что графоман в Истории Славной Русской наторел и ведает, чем на похвальбу такую отвечать было от веку принято. И окосел Ю-Ю мальца, услышав в ответ:

- Люди русские и люди всякие Ю-Ю отвечают! Ты, Ю-Ю, чёрт нездешний, и проклятого чёрта брат и товарищ, самого Люцифера секретарь. Какой ты, на хрен, рыцарь, коли голою сракою ежа не вобьешь? Чёрт высирает, а твои слуги пожирают. Не будешь ты, сукин ты сын, детей русских под собой держать, твоего войска мы не боимся, землёю и водою будем биться с тобою, распро...б твою мать. Вавилонский ты кухарь, Штатовский подсрачник, Жидовский подгузник, Горский козо...б, фаллоимитатор тебе в лоб! Всея Ебипта свинарь, Похабная злодиюка, Подколодная подлюка, Татарский мудак, драть тебя так! Всего свету и подсвету морок, самого аспида внук и нашего х...я крюк. Свинячья ты морда, кобылячья срака, плешивая собака, толерантный долбо...б, мать твою в гроб. Вот так тебе люди русские выcказали, плюгавче. Не будешь ты и свиней наших пасти, не то что детей наших оплести. Пиз...ж кончаем, а числа не знаем, и календаря не имаем, а день такой у нас, какой и у Вас, за то поцелуй в сраку нас! Становись передо мной на честный бой, косомордина!

Заплевался Ю-Ю, заблажил гневно, да и выник весь из дворца своего - огромный, башка чугунного литья, тулово сверху в чешуе сияющей из долларов золотых, а пузо - в крови детской. Увидел то графоман, да и кинулся на врага ошеломь... А кролик ещё и впереди успел...

...Билися графоман и Кролик Гвенька с чудищем ужасным три дня и три ночи. Опалило шкурку кролику, и ушки его повисли, и лапки заплетались, но лихо он под брюхом смрадным Чудиным скакал, пинал его и за лапы кривые кусал немилосердно, от графомана отвлекая всячески. А у графомана конь засекаться стал, и палаш верный выщербился, и пули в автомате к концу подошли - а чудищу всё ничего, всё Указами да Директивами смердит, от пуль отмахивается, под сталь лоб чугунный подставляет да похохатывает мерзостно. И понял тут графоман отважный, что сгинуть ему в местах чужих, неприветных, и растащат кости его и кроликовы новые слуги Ю-Юшные, что уж змеями-гадючатами вокруг ползали, битвы исхода ожидаючи... И взмолился графоман к Силе Русской, чтоб хоть не победу послала - дала бы умереть с честию и славою...

...И случилось тут чудо великое! Другим делом шла тем краем рать юная из москвитян славных, что за Родину и Веру Верную, Нацию Славную да товарищей побитых шли месть вершить племени шакальему, что из гор Кавказских на русскую землю наползло. Не заметили витязи юные Ю-Ю грозное, да и стоптали его в единый мах, на полы мелкие расточивши. И пошли дальше - с шакалами-"жигитами" насмерть биться. Графоман от такого сценария, по чести сказать, аж опупел и руки удивлённо опустил. И только слышно было, как в Москвабаде далёком хан Медведько Полоум визжит да воет, про Ю-Ю верное позабыв начисто, призывает обричников да подхвостников, застольников да мочильщиков сортирных - русский дух искоренять, шакалов спасать... И прослезился графоман, и вослед рати ушедшей поклонился, прощенья у неё прося за неверие своё в силы русские, что посещало его многажды... А слуги Ю-Юшкины, что от мечей Волчат Серых уцелели, без хозяина оставшися, воздух портили да хари-маски свои спешно скидывали, потому как Медведько, при виде детей русских под окнами юрты своей каменной заболев животом сильно, на весь свет белый кричал, что всяк, кто в маске - враг Улусу Росиянскому и ему, Полоуму, лично! А как скинули слуги Ю-Юшкины неволей хари свои размалёванные, так и стало видно, что у них-то на лбах Богами начертано: у кого КУРВЬЯ ЖОНКА, у кого ВРАГ НАРОДА, у кого РАЗВРАТНИК ДЕТСКИЙ, а у кого и вовсе ужасное - ЛИБЕРАЛ-ДЕМОКРАТ! Тут народ-то одурманенный от них и отшатнулся во все стороны, и порскнули они по куширям глухим да канавам лягушачьим. А иные враз криком закричали, что детей любят и спасать хотят от жизни плохой, а Ю-Ю нам и вовсе не надобен...

Поцеловал от избытка чувств тут графоман Кролика Гвеньку в нос, а кролик как стоял - так и в обморок упал. Но не успел он об землю грохнуться, как восстал в обличье девицы-красавицы, одетой дюже изысканно - в чём мать родила. Поклонилась девица графоману в пояс (отчего он прибалдел слегка и спешно в небеса посмотрел - нет ли там непорядка какого?!) и сказала слова ласковые:

- Ой ты хайль еси, Графоман Олег Свет Николаевич! Вот спасибо тебе так спасибо! Поцелуем своим в нос мой кроличий снял ты заклятья с меня - те заклятья ведьма Дерьмократия на меня наложила, чтобы проживала я век свой без пользы себе и обществу, а путникам невинным во вред. Теперь же - конец моей неволе!

Свистнула она, топнула - прилетела метла скоролётная, вскочила девица на ту метлу и вихрем в небо взвилась, и сей же час из неба того поганый спутник-шпион, к хутору было подкравшийся, но метлой вмах охя...ный, обрушился, и пионеры из окрестных отрядов его на запчасти разобрали, а из запчастей тех зенитный лазер соорудили...

...А графоман слезу смахнул и стоял долго, всё так же в небо глядя...

...Ну а злой дух Ю-Ю между тем, на мелкие полы треснувши, не сгинул, как графоману мечталось... Мелкие то были полы, но ядовитые, и вскорости ножки шустрые у каждой проросли, и обличье иное, на прежнее непохожее, возникло само собой, и жвальцы-пасти защёлкали жадно с улыбками добрыми... И иная тварька звалась "Прожэкт Дитё 666", а иная - "Пачпорт для бедняг-родителей", и иная нареклась "Детозащитою", а другая "Медподглядом" - и много их поползло из тулова Ю-Юшного потоптанного и по земле разбежалось - жалить да гадить, в смущение вводить да яд пущщать...

...Так что вы, люди добрые, люди русские и люди всякие, такую тварьку ласковую да зубастую, увидите - наступите ей каблуком на голову змеиную понежней да попрочней и заклинание скажите:

ВОН ПОШЛА С РУССКОЙ ЗЕМЛИ ДА СВЕТА БЕЛОГО! -

а после на каблуке и повернуться не грех.

А на том Земле Святорусской - СЛАВА!

И люду Русскому - СЛАВА!

И Памяти нашей - СЛАВА!

И Доблести нашей - СЛАВА!

И Речи нашей - СЛАВА!

И Вере-Верье нашей - СЛАВА!

И Предкам нашим - СЛАВА!

И Потомкам нашим - БЫТЬ!

Комментарии: 30, последний от 26/05/2014. © Copyright Верещагин Олег Николаевич (tambwolf.73@yandex.ru) Размещен: 20/02/2011, изменен: 01/11/2011. 28k. Статистика. Рассказ: Юмор Рассказки, сказки, да присказки Сборник		Оценка: *6.239** Ваша оценка:
Аннотация: Рассказка о том, как неукротимый графоман вышел на бой против чёрного духа Ю-Ю...

Верещагин Олег Николаевич : другие произведения.

Как Верещагин со злым духом Ю-Ю сражался