Верещагин Олег Николаевич. Где ты, Мальчиш?

ГДЕ ТЫ, МАЛЬЧИШ ?

-- Они отсчитывают тьму, -- услыхали мы ломкий мальчишеский голос, -- Солнечные показывают свет, а эти -- тьму. Ваше солнечное время заканчивается, грядёт лунное...Ночь и хаос. Кончилась эра светлых годов, товарищи!

Я сразу узнал этого сурового мальчика-воина из гайдаровской сказки -- в шинели до пят, с винтовкой через плечо и в буденовке...

Я решил, что всё это мне снится...

-- Да не снюсь я, всё и вправду хуже некуда, -- вздохнул Кибальчиш, -- Вот слушал ваш разговор у костра, кто о чём мечтает, -- и про самолёт-невидимку, и про город-сад в заполярье, и про элексир вечной молодости, который надумала изобрести эта барышня... уже ничего не сбудется. Ни страны нашей больше не будет, ни дружбы народов, ни "человек проходит, как хозяин", ни пионерлагерей, ни самих пионеров...И белый город у моря, и эти горы содрогнутся от взрывов и покраснеют от крови. И снова проклятые буржуины всех одолеют, предадут, всё прожрут и пустят по ветру... никакой это не сон.

Тут Кибальчиш так больно наступил мне сапогом на ногу, что я заорал, что ладно, пусть не сон, только что же теперь делать?

Ю.Иванова. Лунные часы.

У меня "стокгольмский синдром". В тринадцать лет. Диагноз, блин. СТОКГОЛЬМСКИЙ СИНДРОМ. Звучит, как определение с урока истории. "Священный Союз" там, всё такое.

У меня "стокгольмский синдром".

По крайней мере, мне так сказал наш школьный психолог, когда я в очередной раз попал к ней на беседу. В этот понедельник.

Я попадаю к ней на беседу практически раз в неделю - именно с такой периодичностью наша классная замечает на моём лице следы очередной стычки с... нет, вам я их тоже не сдам, не надейтесь. Хотя они, конечно, подонки. Шакалы, которые не дерутся один на один. Только стаей нападают. Но стучать нехорошо даже на шакалов. Только мать жалко. Её таскают в школу сразу после моего визита к психологу, на следующий день, и начинают лечить мозги про неправильное воспитание сына. А она у меня тихая, напуганная вечно, только на работе крутится по-беовому. А так со всем соглашается, а дома мне ничего не говорит, только плачет. Тихо, у себя в комнате. Мне так тошно в эти моменты бывает...

Был бы у меня отец. Или... Ладно.

Сегодня психолог меня так допекла, что я как раз это ей и сказал. Обычно я молчу на её допросах... Иначе как допросами эти "доверительные беседы" не назовёшь. Иезуитские такие допросы, не гестаповские (да, начитанный я, вот так!). Словечко за словечко, готова сеточка с крючочком... Как только она начала у нас работать - год назад - то тут же так заморочила головы двум первоклашкам, что они оговорили своих родителей: мол, наказывают, денег не дают, всё такое... Короче, одного пацана родители спасли только тем, что сбежали из города вместе с ним, и даже милиция не смогла найти (да и не очень искала, если честно, скорей наоборот...) А второго я сегодня утром видел. У него тоже одна мать. Я их каждое утро почти вижу, потому что к нашей школе идти мимо городского детского дома. Женщина стоит на коленях у решётчатого забора, а мальчишка мордочку просунет через прутья и или молча плачет или просит её: "Мам, забери меня, мам, я домой хочу, мам, мам..." Или иногда за руки держатся сквозь решётку и молчат, молчат... Почти каждый день так. Раньше он - кажется, его Ромкой звали - был такой живой, носился, как метеор. А сейчас даже шаг, и тот с оглядкой с какой-то.

Я мимо быстро прохожу. Мне стыдно почему-то...

...Настучал он под диктовку психолога нашего на свою маму, и получил... карманные деньги. Её родительских прав лишили, лётом, за три дня. А его - в детдом. Так она уже год и бьётся за восстановление, только не слышно что-то, чтобы дело сдвинулось. Детдомовские, какие постарше, рассказывают - я слышал на автобусной остановке - что на каждого из них получают каждый месяц двадцать тысяч (зарплата моей мамы). А до них доходит тысячи по три. Начальство детдомовское даже иностранным усыновителям последние два года отказывает - ещё б, такая кормушка... С каждой головы по двести тысяч в год, а голов больше двухсот. И чем больше - тем лучше, я так эту математику понимаю.

А психолог наш получил какую-то грамоту за новаторство и прорывные методики. Когда её вручали на линейке, было так тихо, как на похоронах не бывает. Даже самые отмороженные стояли и молчали, смотрели только... Страшно нам стало. Всем, я знаю, что всем. Видно было. Даже директору нашему стало страшно, хоть он и улыбался. Страшно, что рядом ходит себе и ходит существо, которое раз - и отняло ребёнка у матери. А его за это наградили...

...А, ну вот. Сегодня я ей и сказал, что я не стукач, и всё тут.

Что тут началось!!! Она только что маслом меня не намазала, чтобы глотать легче было. Долго рассказывала про этот самый синдром - это, оказывается, когда жертва любит своего мучителя и его защищает. И это самое "я не стукач", "мужчины свои проблемы решают сами" - это всё и есть завуалированное проявление этого самого синдрома, "отжившая своё высокомерная гендерная установка, мешающая проявлять свои истинные чувства" (знать бы, что всё это такое?). Сорок тыр годов человечество сидело на жопе ровно и знать про него не знало, про этот синдром, пока мудрые люди в очках его за морями-океанами не открыли. И тут стало всем щасье, как в святом письме из почтового ящика.

Это значит, если ты закладывать какого-нибудь скота не хочешь - ты на голову больной. Если я не в ментовку бегу, а дома костяшки пальцев йодом мажу - значит, я Макара-Макарону и его уё...ков извращённо люблю.

Проговорился. Ну да. Ну Макар. Не из нашей школы, конечно, куда ему с его предками и домишкой где-то в частном секторе на окраине. Макаров. Макарона. На Макара он отзывается, за Макарону в зубы может дать, если не один, а со своими подгузниками, конечно. Если один - просто... запоминает. Память у него хорошая.

Когда я им дорогу перебежал - я, честное слово, не знаю. Да они и сами, может, не знают. Может, им мои кроссовки не нравятся. Или рожа моя. Или просто так. Мне-то всё равно. Я твёрдо знаю, что в пятницу, когда пойду из школы, около поворота в парк будут караулить. Сколько раз себе говорил: иди другой дорогой, чего стоит-то?! Страшно, во рту погано, всё трясётся... А другой дорогой не иду почему-то. Раньше я считал, что гордость не позволяет. А сегодня просветили - синдром у меня, еб...ть его в пятку. Жду, когда мне в рыло засветят, и от наслаждения жмурюсь. Б...дь.

Вы не думайте, я вслух почти не матерюсь. А про себя бывает. Да и вслух иногда так хочется!!! Особенно сегодня хотелось, в этом кабинете с рыбками в аквариумах и кушеткой в мягкой коже. Так хотелось... И не просто так, безадресно, как говорится. А прямым текстом сказать, кто она есть.

Не сказал, вообще больше ничего не сказал. Сидел, молчал, время кончилось - встал и ушёл. Там хорошо время видно, по песочным часам. Песок сыплется, минутки идут. Колба высыпалась, четверть часа прошло, визит закончен, дольше задерживать можно только если паци... посетитель сам "идёт на контакт". Как те первоклашки.

А я не иду...

...Самое главное, что они - каждый в отдельности и даже парой, любые - послабей меня. Гопота малолетняя, здоровьишко с пелёнок прокурили, а то и пробухали. Но это парой. А впятером?

Когда началась вся эта муть, я иной раз думал: блин, ну блин же, ну вот будь я не один, будь со мной ещё кто-то, хоть ещё один кто-то, только надёжный - мы б их умыли. Точно умыли. Но я уже не маленький и тогда был, понимал: это из сказки. Кто надёжный? Какой надёжный? Может, где и есть такое - чтобы друг настоящий был. Но у нас школа, считай, элитная. В таких дружить - себе дороже, очень быстро отвыкают дружить. В первом классе мы все дружили, а во втором уже нет. Во втором уже не дружба, уже отношения были, деловые. И дальше та же история, только с усугублением. В смысле, с развитием деловых отношений.

Наверное, не везде так... Да нет, не "наверное". Не везде, я знаю. Три года назад у мамы на работе был кризис, денег, чтобы съездить как обычно летом в Грецию, не оказалось, и поехал я в дервню к одной маминой подруге детства. Сперва ехал - расстраивался. Потом радоваться начал - что-то новое увижу. Потом опять расстроился - туалет во дворе, интернета нету, пацаны местные как с другой планеты, да ещё и матерятся через слово. А я ж говорю - не люблю этого очень. А потом привык. Нет, вру. Не привык, а - понравилось. В Греции хорошо, и дома хорошо, и там было хорошо. Везде по-разному, правда.

Ну так вот. С пацанами мы подружились. Хорошо подружились. И там была такая история. Мы купались на прудке. Чуть подальше - две девчонки, постарше нас, лет по 14-15, тоже местные. А ещё чуть подальше подъехали какие-то кавказцы или кто там - нерусские, в общем. Двое. Мы туда и не глядели. А потом слышим - шум, крики, машина газует...

Оказывается, эти козлы одну девчонку в машину стали затаскивать...

...Я такого никогда не видел. Помню только, кто-то как завизжит: "Бля, чёрные наших девок мацают!" (А какие там "наши девки", у нас старшему было лет двенадцать...) А дальше камни - градом. Кто-то шины кавказской "королле" чем-то пополосовал. Они в машину забились - по стёклам камнями... Деревенские кругом бегают, как чертенята, матерятся - и камнями, камнями. Из окна рука с травматиком высунулась, по ней кто-то каааак сбоку сложенным спиннингом даст...

В общем, я в стороне торчал, даже не потому, что струсил - просто растерялся. Взрослые какие-то прибежали, то, сё... Я даже не знаю, чем та история закончилась.

Но саму историю вспоминал часто. А последнее время - каждую пятницу... И кроссовки у них дешёвые, и неумытые они с утра и до вечера, и опять же мат. Только...

...Ладно. Чего стонать. Тем более, что сегодня опять пятница...

А всё-таки я бы дорого дал, чтобы сейчас не одному идти.

Да не страшно мне. Не страшно, честное слово. Мерзко просто. Когда подходишь один, а они скалятся, потому что знают, чем дело кончится... Свернуть, что ли в этот переулок? А там...

...Факинг стокгольмский синдром. Мимо прошёл. Два квартала осталось до пиз...лей. О чём бы ещё подумать о хорошем?..

...В той деревне была ещё история. Там ещё за год до моего визита школа работала. Своя. Потом её закрыли, ученичков стали возить в город на автобусе (временами, зимой проблематично - дорогу переметает наглухо, а чистить нечем, не на чем и некому), а здание так и стоит. На пригорке. Бабулька одна рассказывала, как эту школу строили - сразу после войны. У них тогда был председатель колхоза, однорукий, но он сам тоже на стройке работал. И как крышу покрыли, на ней флаг прибил - тоже сам - и оттуда речь орал: мол, пусть отовсюду будет видно, где наши дети учатся, а фашисты умылись!

Фашисты умылись... Это точно. А школу и правда отовсюду видно. Как череп с пустыми глазницами.

Ну вот. В ту школу мы, конечно, лазили. Это, кстати, довольно себе странно - быть в заброшенной школе. Ощущения какие-то непонятные, но вообще-то не страшно. По крайней мере, мне страшно не было... Днём там можно было играть очень здорово, во что угодно, а пару раз из города приезжали пейнтболисты - ну, знаете, такие, которые шариками с краской друг в друга пуляют. Хорошие дядьки, между прочим. Даже вместе с ними нам побегать и пострелять давали, хотя вообще сказали, что тем, кто младше 14 лет, играть в пейнтбол нельзя. Ну правильно вообще-то. Мне залимонили этим шариком под дых - я думал, кончусь...

Всё время сбиваюсь. Это от страха, наверное...

...В этой школе была библиотека. Большая, судя по всему. Конечно, что-то вывезли, что-то растащили, но и осталось валяться много. Местным на чтение было плевать, а мне читать всегда нравилось, я и рылся там в книжках.

Разные были. Ленин, учебники старые, неинтересное всё. Но и кое-какие я подобрал и привёз потом домой. Штук десять, в основном про приключения в Советском Союзе. Я такие люблю читать, потому что читаешь как про параллельный мир. Безо всякой политики - тогда я над ней и не думал, а сейчас просто не хочется. Были журналы - "Конструктор-Моделист", "Юный техник", "Техника - молодёжи", этих я нагрёб целую кучу, потому что там было про всякие интересные технические штучки (например, про лазерные диски я прочёл в одном из номеров за 1988 год!). Вот в одном из таких завалов я и нашёл книжку писателя Гайдара.

Когда я ещё в школу не ходил, мама мне читала книжку про двух мальчишек, Чука и Гека, которые со своей мамой ехали к отцу, он работал где-то в Сибири. Тогда папа был ещё жив, его не было дома, командировка - и я слушал и представлял себе, как мы с мамой к нему поедем... Ещё был Гайдар, который по телевизору, но его все ругали, и я только позже случайно узнал, что это - внук того писателя, книжку которого я слушал в детстве. А больше я у Гайдара не читал ничего. И не искал спецом - и не попадалось случаем. Но фамилию вспомнил сразу, когда увидел книжку.

Она называлась "Военная тайна"...

...Странно. Про Мальчиша-Кибальчиша я слышал и раньше, и не раз - и знал, что про него есть книжка, но кто он такой - не представлял себе и не интересовался. А тут вдруг оказалось, что книжки про него как раз и нет. Вернее, она просто-напросто кусок из этой самой "Военной тайны". И даже, наверное, не самый интересный кусок...

Да, наверное.

Я сидел верхом на подоконнике - и читал...

...В те дальние-дальние годы, когда только что отгремела по всей стране война, жил да был Мальчиш-Кибальчиш. В ту пору далеко прогнала Красная Армия белые войска проклятых буржуинов, и тихо стало на тех широких полях, на зелёных лугах, где рожь росла, где гречиха цвела, где среди густых садов да вишнёвых кустов стоял домишко, в котором жил Мальчиш, по прозванию Кибальчиш, да отец Мальчиша, да старший брат Мальчиша, а матери у них не было.

Отец работает -- сено косит. Брат работает -- сено возит. Да и сам Мальчиш то отцу, то брату помогает или просто с другими мальчишами прыгает да балуется.

Гоп!... Гоп!... Хорошо! Не визжат пули, не грохают снаряды, не горят деревни. Не надо от пуль на пол ложиться, не надо от снарядов в погреба прятаться, не надо от пожаров в лес бежать. Нечего буржуинов бояться. Некому в пояс кланяться. Живи да работай -- хорошая жизнь!

"Живи да работай - хорошая жизнь!" Но тогда почему мама не любит свою работу и приходит такая усталая и расстроенная? Она много раз говорила, что всегда мечтала работать в библиотеке. Но на деньги, которые там платят, жить, да ещё вдвоём со мной, невозможно, поэтому она после гибели отца окончила курсы, работает бухгалтером в фирме по продаже недвижимости и получает хорошие деньги...

Я покачал ногой и крикнул в ответ на вопли с улицы, что приду потом, пусть идут без меня...

Вот приходит вечер, и лёг Мальчиш спать. Но не спится Мальчишу -- ну, какой тут сон?

Вдруг слышит он на улице шаги, у окошка -- шорох. Глянул Мальчиш и видит: стоит у окна все тот же человек. Тот да не тот: и коня нет -- пропал конь, и сабли нет -- сломалась сабля, и папахи нет -- слетела папаха, да и сам-то стоит -- шатается.

-- Эй, вставайте! -- закричал он в последний раз. -- И снаряды есть, да стрелки побиты. И винтовки есть, да бойцов мало. И помощь близка, да силы нету. Эй, вставайте, кто ещё остался! Только бы нам ночь простоять да день продержаться.

Глянул Мальчиш-Кибальчиш на улицу: пустая улица. Не хлопают ставни, не скрипят ворота -- некому вставать. И отцы ушли, и братья ушли -- никого не осталось.

Только видит Мальчиш, что вышел из ворот один старый дед во сто лет. Хотел дед винтовку поднять, да такой он старый, что не поднимет. Хотел дед саблю нацепить, да такой он слабый, что не нацепит. Сел тогда дед на завалинку, опустил голову и заплакал...

Я моргнул. И моргнул снова. И снова моргнул. А потом увидел, что у меня на шортине два тёмных пятнышка. Но никого вокруг не было и никто не узнает, что я плакал. Впервые в жизни плакал над книжкой. Ни над "Гарри Поттером", ни даже над Толкиеном, которого прочитал всего и который мне очень-очень нравился, я и не думал плакать.

Да нет. Я не над книжкой плакал. Книжка, даже самая лучшая, это - ну... ты понимаешь, что это выдумка. А тут... Мне было просто жалко этого деда. Я вдруг очень остро понял, какой он был беспомощный и... А дальше?! Дальше что?! Неужели никто не поможет?! Ведь же - эй, вставайте, кто ещё остался! А... а кто остался?!

Я сморгнул слёзы, громко шмыгнул носом и поскорей уткнулся в книгу...

...Второй этаж - это высоко. Но я не заметил высоты, я просто вскочил на подоконнике и радостно рассмеялся, притопнул кроссовкой, рискуя сыграть вниз - в заросли разросшегося и задичавшего шиповника. Ага! Вот так!!! Конечно!

Дальше, скорей дальше! Я уселся обратно на подоконник и начал читать - так быстро, как только мог...

Вот сидят буржуины и думают: что же это такое им сделать? Вдруг видят: вылезает из-за кустов Мальчиш-Плохиш и прямо к ним.

-- Радуйтесь! -- кричит он им. -- Это всё я, Плохиш, сделал. Я дров нарубил, я сена натащил, и зажёг я все ящики с чёрными бомбами, с белыми снарядами да с жёлтыми патронами. То-то сейчас грохнет!

Обрадовались тогда буржуины, записали поскорее Мальчиша-Плохиша в своё буржуинство и дали ему целую бочку варенья да целую корзину печенья.

Сидит Мальчиш-Плохиш, жрёт и радуется.

Вдруг как взорвались зажжённые ящики! И так грохнуло, будто бы тысячи громов в одном месте ударили и тысячи молний из одной тучи сверкнули.

-- Измена! -- крикнул Мальчиш-Кибальчиш.

-- Измена! -- крикнули все его верные мальчиши. Но тут из-за дыма и огня налетела буржуинская сила, и скрутила и схватила она Мальчиша-Кибальчиша.

Заковали Мальчиша в тяжёлые цепи. Посадили Мальчиша в каменную башню. И помчались спрашивать: что же с пленным Мальчишем прикажет теперь Главный Буржуин делать? Долго думал Главный Буржуин, а потом придумал и сказал:

-- Мы погубим этого Мальчиша. Но пусть он сначала расскажет нам всю их Военную Тайну. Вы идите, буржуины, и спросите у него:

-- Отчего, Мальчиш, бились с Красной Армией Сорок Царей да Сорок Королей, бились, бились, да только сами разбились?

-- Отчего, Мальчиш, и все тюрьмы полны, и все каторги забиты, а все жандармы на углах, и все войска на ногах, а нет нам покоя ни в светлый день, ни в тёмную ночь?

-- Отчего, Мальчиш, проклятый Кибальчиш, и в моём Высоком Буржуинстве, и в другом -- Равнинном Королевстве, и в третьем -- Снежном Царстве, и в четвёртом -- Знойном Государстве в тот же день в раннюю весну и в тот же день в позднюю осень на разных языках, но те же песни поют, в разных руках, но те же знамёна несут, те же речи говорят, то же думают и то же делают?

Вы спросите, буржуины:

-- Нет ли, Мальчиш, у Красной Армии военного секрета?

И пусть он расскажет секрет.

-- Нет ли у наших рабочих чужой помощи? И пусть он расскажет, откуда помощь.

-- Нет ли, Мальчиш, тайного хода из вашей страны во все другие страны, по которому как у вас кликнут, так у нас откликаются, как у вас запоют, так у нас подхватывают, что у вас скажут, над тем у нас задумываются?

Ушли буржуины, да скоро назад вернулись:

-- Нет, Главный Буржуин, не открыл нам Мальчиш-Кибальчиш Военной Тайны. Рассмеялся он нам в лицо.

-- Есть, -- говорит он, -- и могучий секрет у крепкой Красной Армии. И когда б вы ни напали не будет вам победы.

-- Есть, -- говорит, -- и неисчислимая помощь, и сколько бы вы в тюрьмы ни кидали, всё равно не перекидаете, и не будет вам покоя ни в светлый день, ни в тёмную ночь.

-- Есть, -- говорит, -- и глубокие тайные ходы. Но сколько бы вы не искали, всё равно не найдёте. А и нашли бы, так не завалите, не заложите, не засыплете. А больше я вам, буржуинам, ничего не скажу, а самим вам, проклятым, и ввек не догадаться.

Нахмурился тогда Главный Буржуин и говорит:

-- Сделайте же, буржуины, этому скрытному Мальчишу-Кибальчишу самую страшную муку, какая только есть на свете, и выпытайте от него Военную Тайну, потому что не будет нам ни житья, ни покоя без этой важной Тайны.

Ушли буржуины, а вернулись теперь они не скоро.

Идут и головами покачивают.

-- Нет, -- говорят они, -- начальник наш Главный Буржуин. Бледный стоял он, Мальчиш, но гордый, и не сказал он нам Военной Тайны, потому что такое уж у него твёрдое слово. А когда мы уходили, то опустился он на пол, приложил ухо к тяжелому камню холодного пола, и, ты поверишь ли, о Главный Буржуин, улыбнулся он так, что вздрогнули мы, буржуины, и страшно нам стало, что не услышал ли он, как шагает по тайным ходам наша неминучая погибель?...

-- Это не по тайным... это Красная Армия скачет! -- восторженно крикнул не вытерпевший октябрёнок Карасиков.

Как я завидовал этому мальчишке из книжки... Он крикнул то, что точно знал. Что Красная Армия его всегда успевает на помощь. Всегда. А мой отец... он был уже не мальчишка, он был взрослый мужчина, с наградами, с опытом.

Их бросили в ущелье. Бросили. Некому было скакать им на помощь, потому что было что-то там такое - политическое. И он со своими солдатами, которых было мало, сражался с большой бандой. И никакая Красная Армия не прискакала ему на помощь. Хотя была хорошая погода, говорил потом маме лейтенант по имени Лёша, офицер с совсем детским лицом и седыми висками, один из тех троих, кто остались живы в том бою. Была хорошая погода, и вертолётчики на базе кричали, что надо лететь. А какой-то полковник им сказал, что нельзя и что это такой план... А потом оказалось, что никакой не план, просто в той банде были какие-то "большие люди", которым надо было дать уйти за границу. Но отец и его солдаты не дали. Никому не дали уйти...

...Отец тоже, наверное, читал эту книжку. Ведь он вырос в той стране, в Советском Союзе... Тогда я впервые подумал, что книжки, которые я читал про ту страну - они не фантастика. Не параллельное пространство. Если пройти по улицам нашего города и провести рукой по стенам старых домов - коснёшься тех самых стен, которых касался отец, когда был мальчиком и читал эту книжку... И мечтал стать военным.

...А я не мечтаю стать никем. Кем я хочу - никому не нужно. А кем "нужно" - я не хочу.

Не хочу.

Наши мечты убили в зародыше. Убили, абортировали и продали на препараты для старичья с хвостами из долларовых нулей и неистребимым страхом смерти...

Нет, таких мыслей у меня тогда не было, в десять-то лет, у шкета у такого. Тогда я просто читал, и глаза у меня были сухие. Я только надеялся, что... и - вздрогнул, как от удара, прочитав -

-- И погиб Мальчиш-Кибальчиш... -- произнесла Натка.

При этих неожиданных словах лицо у октябрёнка Карасикова сделалось вдруг печальным, растерянным, и он уже не махал рукой.

Синеглазая девчурка нахмурилась, а веснушчатое лицо Иоськи стало злым, как будто его только что обманули или обидели. Ребята заворочались, зашептались, и только Алька, который знал уже эту сказку, один сидел спокойно.

-- Но... видели ли вы, ребята, бурю? -- громко спросила Натка, оглядывая приумолкших ребят. -- Вот так же, как громы, загремели и боевые орудия. Так же, как молнии, засверкали огненные взрывы. Так же, как ветры, ворвались конные отряды, и так же, как тучи, пронеслись красные знамёна. Это так наступала Красная Армия.

А видели ли вы проливные грозы в сухое и знойное лето? Вот так же, как ручьи, сбегая с пыльных гор, сливались в бурливые, пенистые потоки, так же при первом грохоте войны забурлили в Горном Буржуинстве восстания, и откликнулись тысячи гневных голосов и из Равнинного Королевства, и из Снежного Царства, и из Знойного Государства.

И в страхе бежал разбитый Главный Буржуин, громко проклиная эту страну с её удивительным народом, с её непобедимой армией и с её неразгаданной Военной Тайной.

А Мальчиша-Кибальчиша схоронили на зелёном бугре у Синей Реки. И поставили над могилой большой красный флаг.

...Я сидел с этой книжкой на коленях и смотрел за деревню, за поля, за полосу леса за ними - туда, на горизонт. Потом пролистал книжку до конца - читать больше не хотелось - и долго смотрел на цену (35 коп.) и тираж (150 000 экз. - ну и ну!). Это были знаки того времени - цена в копейках, тираж в сотнях тысяч...

..."Военную тайну" я дочитал потом. Дома. Грустная была книжка. И в то же время не безнадёжная. Наоборот. И потом я читал её ещё не раз, да и другие книги Гайдара скачал из нэта и прочёл. И "Чука и Гека" перечитал... Но ни одна из них не понравилась мне так, как - эта. Нет, я не стал, как в какой-нибудь книжке, "жить, как Мальчиш" - бросаться в атаку на каждую несправедливость, вступаться за всех подряд, всё такое... У меня хватало ума, чтобы не делать так. Хватало ума... и не хватало храбрости. Что делать... Но я стал как-то почестней с собой. И старался не делать даже мелких подлостей. Даже если они могли остаться незамеченными и сулили какие-то дивиденды. Как-то так.

Думаю, тому, кто прочёл "Военную тайну" и кому она понравилась - уже не удастся поверить в существование "стокгольмского синдрома". Но жить ему будет трудно. Это точно. Это я понял быстро. И помощи ждать неоткуда. От мамы я скрывал многое из своей жизни. Отец - он бы... да... Но отец погиб. Вот так же, как громы, загремели и боевые орудия. Так же, как молнии, засверкали огненные взрывы. Так же, как ветры, ворвались конные отряды, и так же, как тучи, пронеслись красные знамёна. Это так наступала Красная Армия. Он не увидел этого, потому что его Армию предали. Тогда - в десять лет - я так, опять-таки, конечно, не думал, у меня и слов-то таких не имелось. Теперь - в тринадцать - я это точно знал. Предали Плохиши, которые выросли, прячась по тёмным закоулкам - и на пузе, сопя от вожделения и страха, пробрались во власть.

Ну что ж... Ещё квартал - и будет драка. Очередная. Один против пятерых. Я криво усмехнулся, чуть убыстрил шаг. Видели ли вы, ребята, бурю? Эх... Вот бы сейчас его сюда. Вдвоём мы бы...

...Не знаю, почему я не то что не испугался - даже не удивился тому, что произошло дальше. Наверное, мне было так плохо, что любое изменение предначертанного я готов был воспринять с облегчением.

Я стоял на каком-то поле. Поодаль виднелся лес, над которым поднимался дымок, но на самом поле ветерок носил туда-сюда пыль, ни травинки не росло, только стояла кое-где разная военная техника и валялось оружие. Всё было старое, танков, например, я вообще не заметил. Зато близко была пушка. Тоже старая, солидная, основательная, с коротким стволом, она стояла, чуть покосившись, на краю этой штуки... а, артиллерийский капонир, вот как называется! - метрах в двадцати от меня. Быстро бежали по ярко-голубому небу - там ветер был ещё сильней - белые редкие облака. На фоне неба чернели спирали колючей проволоки на полуповаленых столбах.

Я нагнулся, подобрал одну винтовку. В старом оружии я не разбирался, не знал, что это такое. Но было видно, что винтовка готова к действию. Странно, поле выглядело покинутым очень и очень давно, а оружие - как новенькое. Я поцелился в щит пушки, удивился, что винтовка очень тяжёлая, чуть ли не тяжелей "калашникова", из которого я несколько раз стрелял (отец придерживал меня из-за спины). Потом передёрнул затвор - в казённик плавно скользнул золотистый патрон - прицелился снова и выстрелил в тот же щит.

В плечо лягнуло крепко. Но ещё неприятней было то, что над ухом печально пропело "ззззааахххх..." и я понял, что это был рикошет. На пушечном щите блестела вмятина и короткая царапина, а я чуть не угрохал сам себя.

Я выронил винтовку. И, кажется, только теперь удивился, даже спросил громко:

- Где я?!

И резко повернулся в ответ, услышав спокойное:

- Ты чего палишь, товарищ?

- Ты?! - вырвалось у меня при виде появившегося из-за бугра земли пацана. Он сидел на краю траншеи и смотрел на меня.

Да. Это был он...

...Мальчиш был не такой, как в старом кино, которое я нашёл на ДиВиДи и посмотрел вскоре после той книжки - и не такой, как его любят рисовать. В основном из-за возраста. Я бы сказал, что ему было столько же лет, сколько мне - только он был пониже ростом, хотя крепкий. Чуть курносый, пухлогубый, очень загорелый - серые большие глаза на этом лице казались слишком светлыми - с копной растрёпанных соломенных волос... мне как-то казалось, что на голове у него будет будённовка, но будённовки не было. И оружия никакого не было. Выгоревшая рубашка - была красная, стала розовой - подпоясана вытертым пояском, серые штаны - обтрёпанным нижним краем выше щиколоток. Ноги - коричнево-серые от загара и пыли. Он сидел на краю бруствера и смотрел на меня внимательно и устало.

- А ты меня знаешь? - немного недоверчиво спросил он. И прикусил очень белыми зубами верхнюю губу.

- Конечно, - я медленно подходил к нему, как во сне. Да это и был сон, наверное. - Ты - Мальчиш-Кибальчиш... Только я... я думал, что... что, в общем, тебя выдумал писатель Гайдар...

Я, наконец, добрался до него и сел рядом. Рюкзак чуть не кувыркнул меня в траншею - Мальчиш придержал меня за плечо. Я оглянулся осторожно. В траншее горел костерок, над ним закипала в мятом котелке вода, стоял ящик...

- Выдумал, - кивнул Мальчиш, убирая руку с моего плеча. Пальцы у него были твёрдые, крепкие - настоящие. - Только если хороший писатель что-то выдумывает - это почти всегда оживает. Вот и я ожил.

- Погоди... - быстро огляделся. - Если я в книжке про тебя... значит, это война с буржуинами?! А где все?! Где твой отряд?! Мальчиш, ты знаешь...

- Знаю, - кивнул он. - Что Плохиш предатель - знаю. Давно знаю. И даже что тебя зовут Колька - знаю. Понимаешь, Колька, это ведь не книжка. Это мир такой. Мой мир. И ты не бойся, не будет никаких буржуинов.

Мне показалось, что голос у него очень грустный. Но я подумал про это так, мельком - обиделся, что он сказал "не бойся".

- Я и не боюсь, - оскорблено ответил я и немного отодвинулся. Мальчиш отозвался:

- Я тоже не боялся... Даже когда пытали. Я же видел, что они ещё больше моего боятся... Только когда повели расстреливать - было страшно... немножко. Но я подумал, что это ведь недолго, а сколько-то сил у меня всё равно ещё было... И очень удивился, что жив.

- Тебя нельзя убить! - догадался я. - Ты же из книжки, да?!

- Убить нельзя... - нехотя откликнулся Мальчиш. Сложил на коленях руки, подался чуть вперёд, сузил глаза. - Забыть можно...

- Ты... - я поперхнулся, такой безнадёжностью повеяло от этих слов. - Ты о чём?

Меня сейчас не колебало, что всего этого не может быть. Я сидел рядом с Мальчишом и видел, что у него оцарапана щека. И от него пахло сухим теплом, тканью, немного - потом, какой-то травой...

- О чём... - он посмотрел на меня. - Я сначала очень обрадовался. Нас было много. Все мои... Мы приходили то туда, то сюда... Стоило кому-то нас позвать, даже не книжку открыть, а просто подумать про нас... И мы сразу приходили. А у того, кто позвал, прибавлялось сил. Иногда так прибавлялось, что получалось сбежать из плена или увернуться от выстрелов... А даже если и нет, то было легче погибать. Ну понимаешь... как будто например, тебя подбадривают, враги и не видят никого, а тебе веселей и страха меньше... Я один раз даже опять стал совсем настоящим - ненадолго. Это было в Крыму. В сорок третьем. Мальчишку, вот, как мы, партизанского связного, фашисты обложили в скалах. И он собрался прыгать вниз, на камни. Потому что не хотел в плен. И подумал про меня... так про меня подумал, что я там очутился, - Мальчиш вдруг засмеялся. - С пулемётом! И лента полная! Фашисты бегом бежали, да и он сам-то потом, наверное, понять не мог, что такое произошло...

Я тоже засмеялся - обрадованно, легко. А Мальчиш опять построжал и продолжал:

- А потом у вас что-то начало ломаться. Я чувствовал. Войны никакой не было, звали нас реже, и я только радовался - пусть! Значит, мирное небо над нашими полями...

- Не визжат пули, не грохают снаряды, не горят деревни. Не надо от пуль на пол ложиться, не надо от снарядов в погреба прятаться, не надо от пожаров в лес бежать. Нечего буржуинов бояться. Некому в пояс кланяться. Живи да работай -- хорошая жизнь! - медленно проговорил я. Мальчиш не удивился, кивнул:

- Ну да... Мирное небо. Хорошая жизнь. А всё равно... как будто заноза в пятке. Маленькая, а ходить... не то что больно, неудобно как-то. И ребята стали пропадать. Таять как будто.

Мне стало страшно. Я молчал и слушал.

- А потом нас совсем перестали звать. И я понял - это не от того, что всё хорошо совсем. Наоборот - стало совсем плохо. Сразу. Вдруг. И про нас забыли.

- Мальчиш... - прошептал я и сглотнул. Что я мог сказать? Только то, что он, наверное, ошибается в одном - это не у нас стало плохо и мы про него забыли. Это мы про него забыли - и тогда у нас стало плохо...

- Я ведь ничего не могу - один, - сказал он печально. - Я не успел. Надо было собирать тех, кто остался и идти сражаться, а я... - он махнул рукой. - Я очень поздно всё понял... Просто не верил, что нас могут забыть... Когда нас было много, мы всё могли, понимаешь? А один я даже снаряд поднять не могу, - Мальчиш кивнул в сторону пушки. - Он тяжёлый, а я маленький, - мальчишка пояснил это без злости, без огорчения. Просто - сказал, и всё. Потом вздохнул и добавил: - Да и не в кого тут стрелять. Давно нет никакой войны.

- А там? - я посмотрел в сторону дымка, который всё поднимался над дальним лесом. - Там ведь кто-то живёт?

Мальчиш грустно улыбнулся. Кивнул:

- Живёт... Тоже мальчишка. Сын буржуинского офицера.

- Как?! - изумился я и даже привстал. - Как буржуинского?!

- Да вот так, - Мальчиш оперся локтями о коленки, устроил подбородок на ладонях. - Его отец здесь погиб. В бою с нашими... ещё когда буржуины с отцами воевали. Говорят, он был храбрый... Ну мальчишка всё ждал, ждал, пока отец вернётся с войны... Так ждал, что даже взрослеть не стал, все надеялся, что вернётся отец. А потом пришли какие-то люди, показали бумаги... И в их родовом замке сделали гостиницу и ресторан. Ну он и ушёл сюда, где его отец погиб...

- И как вы с ним? - по-прежнему ошарашенно спросил я. Мальчиш пожал плечами:

- Да никак. Мы даже не говорим почти. Играем иногда... - это прозвучало странно, я даже не поверил своим ушам - как это: он играет?! - Когда играешь, ведь не обязательно знать язык, всё и так понятно... Вода кипит. Будешь чай?..

...Мы пили чай - без сахара, из мятых жестяных кружек. На носу у Мальчиша появились капельки пота, а я студил чай, не люблю горячее. Студил, смотрел вокруг. И решился наконец.

- Ты ещё помнишь ЕЁ? - шёпотом спросил я.

- Кого её? - Мальчиш точно понял вопрос, но не ответил. Только кружку отставил.

- Военную... - я поперхнулся, - ...Тайну...

- Помню, - он поднял глаза на меня, и они были грустные, как осенний дождик за окнами. Помолчал и добавил: - Только она никому не нужна.

- Как... не нужна?! - вскрикнул я.

- Не нужна... - Мальчиш опять опустил глаза. - Буржуины не поняли, а вот эти, кто за ними пришёл, они поняли. Военную тайну не нужно выпытывать. Надо просто сделать так, чтобы она стала никому не нужна. Не важна, понимаешь? И всё. Всё - совсем.

Он снова поднял глаза. Спокойные и горькие.

Это было несправедливо. Так дико несправедливо, как... как стокгольмский синдром. Как любовь к своему мучителю. Наверное, она и правда есть. Ведь плоть обретают не только добрые и храбрые сказки... Если в злое и мерзкое верят - пусть от страха или от глупости - оно тоже оживает...

Я вздрогнул всем телом. Мальчиш молчал, и я испугался - а что если и он сейчас... пропадёт, как пропали его верные друзья и бойцы?! Вдруг вот сейчас - вот именно в этот миг! - кончится неистовый заряд светлой веры, который вложил в своего героя автор?! Ну вдруг?!

- Послушай, Мальчиш... - я помедлил и - решился. - Пойдём со мной?

- Куда? - негромко спросил он.

- Ну... - я пожал плечами. - К нам.

- А зачем? - снова спросил Мальчиш.

- Там плохо без тебя, - слова пришли сами.

- Кому?

- Нам плохо...

- Вас много, что ли?

- Нет... - я помолчал и признялся - резко: - Нас мало... очень мало. Может я даже вообще такой один... нет, ты подожди! - я заторопился, хотя он и не возражал - слушал. - Ты ведь тоже один. А так... нас будет уже двое. Ты меня научишь... ну, чего сам умеешь. Из пушки стрелять хотя бы... - я нёс какую-то чушь, потому что чувствовал: если я замолчу - я тут же заплачу. - А снаряды я буду подавать, я сильный... почти как взрослый...

Мальчиш поднялся. Медленно поднялся и долго-долго глядел куда-то поверх бруствера. Ветер шевелил его волосы... Я молчал. Я ждал...

- Пойдём, - негромко сказал он, и я вскочил, как по команде. - Только... Знаешь, Колька... Давай и его с собой возьмём.

- Кого? - не понял я.

- Ну этого... буржуина. Ему же тут плохо одному. А так нас будет уже трое. Его отец... он ведь по-другому хотел нас завоевать. Силой. Честно. А не... так. По подлому. И у него тоже всё отняли.

Я слегка опешил. Но потом сказал:

- Нннну... давай...

...Лес только казался далёким, мы дошли быстро. Мальчиш повеселел, за плечами у него был солдатский вещмешок, под котором качался котелок, а на голове наконец появилась (я не понял, откуда) будённовка... Мы шагали рядом, и он даже насвистывал какую-то песенку, только когда мы оказались на лесной опушке - умолк.

А буржуёнок сидел у входа в приземистый шалаш. Надёжный такой шалаш, хоть зимуй (а вот интересно, тут вообще бывает зима?). Даже с дверью. Сидел, помешивал гладкой обструганной палочкой в котелке, похожем на котелок Мальчиша. Он был в одних смешных чёрных трусах, но рядом с шалашом на аккуратной самодельной распорке висела какая-то форма жёлто-чёрного цвета, с аксельбантиками, с пилоткой, с кинжалом на ремне с блестящей пряжкой, на которой топорщил перья и разевал клюв орёл. Видно было, что форму надевают нечасто, но ухаживают за ней.

Он нас услышал издалека и, когда мы спустились в ложбинку, то уже смотрел на нас. Мне он сперва показался противным - лицо такое... правильное, как в книжках пишут, сам большеглазый, ресницы длинные, нос тонкий, а волосы - светлые, пыльного цвета - надо лбом заколоты - офигеть! - девчачьей заколкой, честное слово. Но на руках, ногах и худой спине у мальчишки были видны тугие жгуты мускулов...

- Привет, - сказал он по-русски. Я удивлённо посмотрел на Мальчиша, но и у того лицо тоже сделалось изумлённым. Буржуёнок хмыкнул, булькнул в котелке палочкой. - Не удивляйся, - сказал он мне. - Теперь, когда ты тут, мы с Мальчишом понимаем языки друг друга. А точнее - просто все трое говорим на одном языке...

- Я ухожу, - сказал Мальчиш, подходя ближе и становясь по другую сторону костра. Буржуёнок выжидательно поднял голову. - Колька меня позвал.

- Может, ты пойдёшь с нами? - торопливо вмешался я. Мальчиш кивнул.

Мальчишка отложил палочку и помолчал, как недавно Мальчиш - только глядел он в огонь.

- Нет, я с вами не пойду, - ответил он наконец и встал... и я увидел, что буржуёнок не противный, а решительный, подтянутый и очень гордый. - Я пойду к себе. Там тоже плохо, а я взял и сбежал. Надо назад. И... - он не договорил. Помолчал, мешая в котелке, и сказал: - Мне седьмую ночь снятся фанфары. Когда отца провожали, наш оркестр играл Марш Орлиных Крыльев на серебряных фанфарах... Если я найду хоть одну тогдашнюю фанфару и в самую длинную летнюю ночь, когда Тьма слабее всего, затрублю этот Марш с Часовой Башни Рыцарской Ратуши, где клялись в верности Родине наши предки, то, наверное, услышат те, кто в душе верит, но боится верить... Только в Ратуше сейчас клуб содомитов... - он тряхнул головой, будто отгоняя чёрные мысли. - Я всё равно туда проберусь! Не может быть, чтобы все фанфары исчезли! Мне бы только затрубить - они разбегутся сами! Они ведь до сих пор боятся наших фанфар - недаром велели переплавить их на посуду для ресторанов. И наших песен они боятся - не зря запретили их петь под страхом лишения памяти...

- Мы бы тебе помогли, - вдруг сказал Мальчиш. - Но у нас своя Родина. Нас там ждут. А тебе пусть будет удача...

- И тебе пусть будет удача, красный, - серьёзно ответил буржуёнок. - Без тебя я бы так тут и сидел, тосковал... Идите быстрее, надо спешить. Сейчас откроются ваши Врата, я чувствую. Скорее, вам надо спешить!..

...Я так и не понял, откуда взялся этот мальчишка и почему он вмешался. Но прилетело от него сразу двоим - с размаху кулаком в ухо одному и ногой под коленку другому. Разбираться я не стал - завопил от радости и тоже рванулся в драку. С ходу. Чего было ждать?!

Да. Бежали они от нас здорово. Со всех ног. С завываниями - не с угрозами, а просто с воем. Даже когда мой непонятный спаситель догнал одного и влепил ему чудовищной силы и меткости пендель - тот и на четвереньках мчался метров десять не медленней, чем на двух лапах.

И только когда мы остановились, тяжело дыша, я спросил:

- Ты чего влез?.. - и осекся. Осекся, замер. И почувствовал, как разъезжаются в недоверчивой улыбку губы...

...Мальчишка был чуть курносый, пухлогубый, очень загорелый - серые большие глаза на этом лице казались слишком светлыми - с кепкой козырьком назад на голове; над ремешком выбивался на лоб соломенного цвета чуб.... На красной тишотке, подпоясаной вытертым пояском сумочки-кенгуровки, чёрным трафаретом был пропечатан пронзительно глядящий Че Гевара. Серые обтёрханные джинсы спускались на коричневые с серым побитые кроссовки. За спиной был защитного цвета школьный рюкзак.

Мальчишка смотрел на меня и улыбался.

- Чего уставился? - хмыкнул он. - Ты же звал на помощь? Звал. Ну и не удивляйся.

- Мальчиш, - выдохнул я. - Это ты, Мальчиш?

- Не-а, - отозвался он. - Пока ещё не совсем я. А дальше... дальше посмотрим.

Комментарии: 80, последний от 19/06/2015. © Copyright Верещагин Олег Николаевич (tambwolf.73@yandex.ru) Размещен: 06/11/2010, изменен: 06/11/2010. 45k. Статистика. Рассказ: Приключения Иллюстрации/приложения: 1 шт.		Оценка: *8.428** Ваша оценка:
Аннотация: Здесь, в бетонных кварталах - наше Съерра-Маэстро! Это не о нём, но они бы друг друга поняли...

Верещагин Олег Николаевич : другие произведения.

Где ты, Мальчиш?