Верещагин Олег Николаевич. Всего лишь мутация

Верещагин Олег

ВСЕГО ЛИШЬ МУТАЦИЯ

(рассказ)

На большом экране мальчик лет двух с плачем пытался вывернуться из рук женщины в серо-голубой форме, тянул руки к тоже - только тихо - плачущей и бормочущей что-то нелепо-утешительное молодой женщине. Плач малыша то и дело переходил уже в сорванный хрип, он покраснел, крутился и лягался, но руки женщины в мундире держали его прочно. Ужасающие звуки - безутешный и истошный крик-плач малыша - наполняли комнату, и все три человека, находившиеся в ней, хоть и были очень разными, облегчённо расслабились, когда изображение и звук исчезли с тихим хрустальным звоном, и экран исчез.

В небольшой белой комнате - без окон и дверей - было лишь два кресла. Странных, словно бы выросших из пол и единых с ним. На одном сидел стройный сероглазый юноша лет 18-20 с чеканным лицом и коротко подстриженными русыми волосами. На нём был чёрный с серебром мундир - по крайней мере, одежда производила именно такое впечатление. Юноша не сводил бесстрастного пристального взгляда с занимавшей второе кресло толстой женщины в свободном сером балахоне и мягких тапочках - женщина была явно напугана, её лицо отражало смесь злобы, страха и агрессии. С преобладанием страха. Но всё-таки не нужно было особо напрягаться, чтобы узнать в лице этой женщины - лицо той, которая только что на экране отнимала ребёнка у другой.

Кроме этих двух людей в комнате находился третий человек - человек, стоявший чуть в стороне, ближе к креслу юноши, но лицом к женщине. В такой же форме, как у юноши, но уже немолодой, высокий, могучий атлет с седым ровным пробором. Грубоватое, тяжёлое лицо седого было закаменевшим - он явно боролся с какими-то чувствами.

- Итак, ещё один сюжет из вашей биографии, - заговорил седой, и комната словно бы неуловимо ожила. - Вы уже почти месяц в нашем времени, Выкидышева. Мы понимаем, что это не ваше желание, мы не понимаем - не очень понимаем, скорее, серьёзные предположения у нас есть - как это произошло, но вы всё-таки не первая, и опыт у нас имеется. И тем не менее подобного... - он пожал плечами и вдруг отрывисто спросил: - Что вы ощущали, видя это?

- Я... - женщина со странной фамилией Выкидышева сжалась, затравленно посмотрела вокруг. - Я... мне было... мне было очень жалко, но я...

- Ложь, - спокойно констатировал юноша в чёрном. - Вы не испытывали жалости, вы испытывали удовлетворение и злорадство...

- Нет! - взвизгнула, оплывая лицом, майор несуществующей организации. - Нет, я...

- ... и это связано, - невозмутимый голос юноши отсёк крик, хотя был негромким, как обычно, - с тяжёлыми нарушениями вашей психики. В первую очередь - с тем, что ваша внешность заставляет вас тяжело переживать невозможность нормальных сексуальных связей, и как следствие - невозможность стать нормальной матерью. Наибольшее удовольствие вы испытывали в момент, когда непосредственно отнимали ребёнка и видели его слёзы.

Выкидышева спрятала лицо в ладонях и закачалась на стуле. Стул послушно страховал все её телодвижения. Ему было всё равно. Бесстрастно-неподвижным оставался и юноша в чёрном, лишь в глубине серых глаз золотились искры гнева. Но его старший товарищ, видимо, уже не мог сдерживаться - порывисто встав, он прошёлся по комнате туда-сюда, наклонив голову и сцепив руки за спиной так, что побелели пальцы. Потом он отрывисто бросил:

- Чудовищно. Мы с вами общаемся двадцать девять дней, и я не нахожу других слов в конце каждой нашей беседы. Только - чудовищно. Хорошо, что сегодня - последний день... - он выдохнул и иным, прежним, спокойным тоном задал вопрос: - Даже при крайнем несовершенстве знаний вашего времени о психологии вашим специалистам уже было известно, что насильственное отнятие ребёнка до 6 лет от матери неизбежно приводит к тяжелейшим психотравмам, последствия которых сказываются потом всю жизнь и зачастую оказываются фатальными. Вы знали это?

- Нет же, нет! - Выкидышева вскинула красное, мокрое от слёз лицо с сумасшедшими глазами. - Всё неправда, нет, я...

- Ложь, - заметил юноша. - Об этом вам несколько раз говорилось на лекциях в период вашего обучения, и вы как раз хорошо это запомнили.

- Мы предложили матери найти работу и новое место жительства в течение месяца... - бормотала Выкидышева. - Потом ей вернули бы детей... Мы...

- Это не только ложь, это ещё и издевательство, - в голосе юноши впервые проскользнуло чувство - брезгливость. - Вы великолепно знали, что работу матери-одиночке с двумя малышами в вашем мире найти практически нереально. А без работы не будет денег, а значит - и жилья. Ваше "предложение" было утончённой моральной пыткой, и не более того.

Инспектор гулко хлюпнула горлом и, мотнув головой, хрипло выдавила:

- Но мне показывали... я же видела, что и у вас дети часто отнимаются от родителей, так что вы...

- Ложь, - вынес вердикт юноша. - То, что вы видели во время знакомства с нашим миром, вы хорошо поняли и сейчас прячете ложь во лжи, делая вид, что - НЕ поняли.

- Это происходит крайне редко, - сказал седоволосый. - В тех случаях, когда родители на самом деле могут нанести ребёнку вред. Когда наследие вашего времени - тяжелейшие атавизмы - берёт верх над нашей педагогикой и генетикой. Я знаю лишь два таких случая за всю мою практику, и обе моих приёмных дочки воспитывались вместе с моими родными детьми. Вы считаете, что родители, о которых мы говорим, на самом деле могли нанести ребёнку вред?

- Конечно! - оживилась Выкидышева, даже голос её обрёл какую-то властность, она села прямее. - Вы же видели сами! Старший мальчик... ну, тот... про которого показали до этого... воспитывался ими в духе тоталитаризма, такие пополняют... пополняли... ряды антиправительственных движений... А во втором случае всего одна комната... оба разнополых ребёнка спали вместе с матерью на одной кровати... согласитесь, что в детском доме у них по крайне мере будет отдельная...

- Ложь, - сказал юноша. - Мы не станем говорить о тоталитаризме, это отдельная тема. Мы говорим о вас и ваших действиях. Четырнадцатилетнему Александру Покидченко вы раздробили туфлей два пальца на правой руке - большой и указательный - чтобы заставить его отпустить косяк двери... - Выкидышева медленно бледнела и так же медленно подносила руки к голове, словно собиралась, сжав её, не выпустить наружу мысли. - В больнице, куда он был определён после "изъятия", мальчик выбросился с третьего этажа, оставив надпись на столике Я НЕ ФАШИСТ, ФАШИСТЫ! Он упал вниз головой, смерть наступила мгновенно. Двухлетний Анатолий Фомин, переданный вами в детский дом, не переставал плакать и там, и был "купирован" - ему ввели сильнодействующее успокоительное как единственное применявшееся там средство контроля за психикой детей. У мальчика оказалась несовместимость с введённым ему ядом, что вызвало развитие сильной формы аутизма.

- Я не знала! - завопила Выкидышева, стискивая виски. - Это уже не наше ведомство! Я ничего этого не знала!!! - её голос перешёл в визг.

- Человек, продающий оружие, должен быть морально готов к тому, что станет соучастником убийства. Продающий его преступникам - не имеет права кричать, что не видел, кого убили его оружием, и потому невиновен, - тихо сказал седоволосый. И обернулся к юноше: - Ильмар, ты устал? У тебя всё лицо мокрое...

- Я не устал, - отрывисто сказал юноша. - Просто это всё равно что копаться в... как это? Место для хранения помоев?

- Выгребная яма, - чуть улыбнулся седой. - К счастью, я не психокинетик, и мне этого не понять.

- К счастью, - подтвердил Ильмар со слабой улыбкой. Он посмотрел на раскачивающуюся в кресле толстуху. - Кстати, снова ложь. Она знала об обоих случаях. То, как старший мальчик выбросился из окна и разбился, кто-то даже успел заснять и выложить съёмку в одно из тогдашних доступных хранилищ информации. Эта... это существо скачало ролик и пересматривало его. Часто.

- Прекрати!!! - взвыла Выкидышева, корчась в кресле. - Ублюдок! Колдун чёртов!

- Собственно, мы уже прекратили, - седоволосый поднял на уровень груди левую руку и что-то нажал на массивном браслете. - Сегодня был последний день нашего общения. Если хотите - можете задавать вопросы, пока есть такая возможность.

Какое-то время Выкидышева хлюпала, стонала и ёрзала. Оба мужчины - молодой и седой - терпеливо ждали. Неожиданно бывший майор спросила:

- А где Антонина?

- Ваша соучастница? - уточнил седой. - Этого мы не знаем. Но не у нас - это точно. Возможно - осталась там?

- Она виновата больше! - визгнула придавленной крысой Выкидышева. И осеклась. - А кто тот старик... который меня сюда отправил? Это ваш агент?

- Вы что-нибудь слышали о богах, совести и справедливости? - ответил вопросом седой. - Мне кажется - нет.

Выкидышева непонимающе помолчала, но больше ей никто ничего не объяснял, и она осмелилась наконец задать тот вопрос, который её более всего интересовал на самом деле:

- А... что будет со мной?

- Нам вы более не интересны ни с какой точки зрения, - пожал плечами седой. - Отправлять вас обратно - значит вернуть в и без того страдающий мир полную злобы и ненависти тварь, - последнее слово он припечатал, как раскалённый штамп, Выкидышева даже отшатнулась. - Поэтому вы будете утилизованы.

Рот майора раскрылся. Глаза вылезли из орбит.

- Ути... - пискнула она. - Казнена?!

- Мусор утилизуют, - возразил седоволосый.

- Я... - Выкидышева попыталась подняться, но ноги её не удержали, и она рухнула обратно в заботливо поддержавшее её кресло. - Мне казалось... что у вас в будущем мир гуманизма... я же видела...

- Вы глубоко ошиблись, - усмехнулся седой. - Наш мир будущего - это мир не гуманизма, а справедливости. Эти понятия зачастую диаметрально противоположны.

Он снова поднял руку, двинул пальцем по браслету - и не успевшую даже вскрикнуть садистку охватило пронзительное голубое пламя.

Стул, превратившийся в кокон, бесшумно и мягко унёс в пол горстку серого пепла.

- Никогда раньше не делал этого, - сказал он, обращаясь к поднявшемуся Ильмару. - Оказывается, это омерзительно. Совсем не то, что убивать в бою... я не ожидал и надеюсь, что впредь мне не придётся этого повторять. Убирать мусор за предками... - он покривился.

- В конце концов, они и сами неплохо справились, - заметил юноша, - иначе нас бы не было тут... да и вообще вряд ли кто-то был бы... - и внезапно передёрнул плечами. - Я никак не могу забыть лицо маленького мальчика... Хорошо, что угнать капсулу времени невозможно, иначе я...

Он не договорил. И только покаянно - и в то же время иронично - склонил голову под укоризненным и понимающим взглядом старшего.

* * *

- Ну, Тонька, - майор полиции Выкидышева поставила на стол опустошённый бокал и улыбнулась своей старой приятельнице, чиновнику из социальной комиссии по делам опеки Антонине Паскудниковой, - вот и новый год настал, за него мы уже выпили, давай, придумывай второй тост.

Паскудникова - тощая, высокая, плоская, совсем не похожая на сдобную толстуху Выкидышеву - благосклонно оглядела зал ресторана, где ещё догорали бенгальские огни, а клиенты чавкали и галдели так, что гимн педофилов про "белые розы" в исполнении какого-то существа среднего пола был почти не слышен даже через мощные динамики.

- Чего тут гадать? - хмыкнула она. - Выпьем второй тост, подруга, за нашу работу.

- За нашу победу, - хмыкнула Выкидышева. - Хороший тост... Ты, кстати, когда мою долю за последних двух отдашь?

- Паааадругаааа... - пропела Паскудникова. - Аааабижаееешь...

- Смотри у меня... Жаль, что этот, мелкий щень, мозгом долбанулся.

- Из окна, что ли? - свела брови Паскудникова.

- Ты что, с одного бокала ужралась? Я не про того, кому он нужен в такие годы, если только на мясо... Про мелкого, ну, этот, двухлетка... ну с мозгами у него, не в смысле, что на асфальте, хы-хы, а это...

- А, аутизм?! Да ну, херня, подруга, мы и аутиста пристроим... - Паскудникова подмигнула Выкидышевой. - И за них тоже получишь, ты не дёргайся, всё путём!

Озвучить второй тост, впрочем, никто из них не успел. Обе чиновницы разом повернулись, ощутив чьё-то присутствие даже сквозь лёгкий хмель. И недоумённо окинули синхронными взглядами стоящего возле их столика старика.

Старик был высок и худ, но не тощ, а жилист и плечист. Левый глаз закрывала старомодная, нелепая чёрная повязка. Длинные седые волосы падали на плечи. Если бы не дорогой костюм, сумасшедше дорогие туфли и шестидесятитысячнобаксовый "ролекс" на запястье, можно было бы подумать, что это просочившийся в новогодний ресторан для хомячков средней крупности бомж, жаждущий новогодней халявы.

Старик заговорил первым:

- Мне всегда было интересно посмотреть вблизи на людей, которые крадут детей и называют это "благом" для них, - с ходу ошарашил он Выкидышеву и Паскудникову. - До сих пор как-то не получалось, а вот сейчас выпал момент... Зрелище неприглядное даже внешне, а внутрь заглядывать и вовсе не хочется.

Выкидышева пробормотала что-то про "ё...х журналистов", которые "всё уже растрезвонили, суки!" А Паскудникова тут же выдвинула на позицию своё обычное оружие - базарную претензию к обвиняющему её:

- А почему вы мешаете отдыхать людям?!

- А вы не люди, вы всего лишь мутация, - любезно пояснил старик. - Историческое и психологическое кожное заболевание на теле человечества. Вам нет места ни в будущем, ни в прошлом - и я, пожалуй, предоставлю вам возможность в этом убедиться воочию...

- Я тебя, дед, вот засажу за оскорбление формы, - пьяновато-укоризненно, даже не угрожающе, пообещала майор полиции и махнула рукой. - Вали отсюда, не мешай двум дамам расслабляться после работы.

- Ну ты, Ирка, скажешь - как припечатаешь! - захихикала Антонина, снова приходя в хорошее настроение и наливая вино в бокалы и на скатерть. - Двум дамам расслабляться - точно! Пусть не мешает, хрен старый! Э, ты! Ты небось из этих, из ветеранов-засиранов?

Старик посмотрел на пьяных баб с глубоким интересом. Медленно сказал:

- Ну, я участвовал в нескольких заварушках... И они меня кое-чему научили...

- Не передохнут никак, - буркнула полицайша и потянулась за бокалом...

...Позади спокойно стоящего старика рухнула стена, и холодный вьюжный ветер ворвался в уютное помещение ресторана, расшвыривая и опрокидывая всё и вся. Из снежной мглы вылетели и закружились среди стремительно гаснущих и лопающихся стеклянным дождём "хрустальных" люстр два огромных огненноглазых ворона. А потом из тех же ледяных вихрей с воем метнулись на застывших в ужасе и протрезвевших "служительниц закона" два чудовищных волка.

И привычный мир исчез окончательно.

* * *

- Пришла, - женщина - рослая, с красивым ещё, решительным лицом - вздохнула, глядя в открытую на двор, в солнечное лето, дверь - и начала собирать доброхотное.

- В дом её не пускай, - буркнул здоровенный бородатый мужик, умывавшийся над новеньким медным тазом. - Настоелозело слушать - дети не так спят, не в то играют, не тем занятые... кыш! - он замахнулся полотенцем на двух близняшек года по два, мальчика и девочку, которые уже настропалились выглянуть в дверь и посмотреть на героиню страшных баек Настьку-Дурку. - Ещё утащит со двора, да учудит что, безголовая... Хужей цыган! Те хоть поют да пляшут изрядно...

- На улице дам, - успокоительно сказала мужу женщина, про себя подумав, что мужикам страсть как приятно ощущать себя Хозяевами... да и пусть их, всё равно в важных делах как жена нашепчет, так и мужик потянет. - Вовсе-то гнать грешно, блаженные - они от Бога.

- Дура она, а не блаженная, - мужик тяжело пошёл к столу, на ходу ухватив под мышки радостно завизжавших близнят. - А вот поезд по чугунке подошёл, в вагонки всех посажал, поехали-поехали-поехали... тутуууу!!!

- Одурел, - усмехнулась женщина, собирая в узел кое-какое харч.

Во дворе между тем стоял хохот. Настька - растрёпанная, оборванная, с горящими глазами - то пыталась вырвать из рук тринадцатилетней Маруськи малыша, которого она нянькала, то цеплялась за косы в руках её погодков Мишки и Гришки - не то тоже хотела вырвать, не то не давала повесить под стреху, поди разбери у ней? Мальчишки не давали косы (дуре-то, ещё посечёт кого), отпихивали Настьку от смеющейся сестрёнки с малышом, сами хохотали, но при появлении матери, с грозным видом вставшей на крыльце, стушевались и забормотали:

- А мы ничо...

- Мы не трогаем...

- И не дразним...

- Так, чтоб малого не замаяла...

- Не вяжитесь с неполноумной, сколь вам говорено?! Мойтесь, да и домой, я накрывать буду... - пристрожила женщина, а сама с улыбкой пошла к тяжело дышащей, похожей то ли на растрёпанную ворону, то ли на мокрую крысу, сумасшедшей, известной с зимы по всей округе - и, мягко вложив ей в руку узелок, стала тихо подталкивать к воротам, приговаривая:

- Вот бери, бери и иди с богом, иди себе, иди...

Видимо, мягкое обращение и еда смирили буйный нрав. Зачавкав мгновенно выхваченным куском хлеба, Настька каркнула лишь:

- Постановление правительства Москвы! - но уже куда более смирно, и за ворота ушла спокойно. Правда, уже за ними всё-таки пугнула ещё: - Обследование и изъятие! - но женщина перекрестила безумную и покачала головой ей вслед.

Потом вздохнула и пошла в избу - кормить семью...

...Но ещё долго слышались по деревне истошно и пронзительно выкрикиваемые удаляющейся в соседнюю деревню полоумной непонятные слова "омбудсман", "проект "форсайт"" "декларация", "сублимация" и "юнисеф", от которых крестьяне, садившиеся за столы после работы, крестились, качали головами и сплёвывали через плечо...

...Померла дура к зиме через свою глупость. Барин Лев Феоктистович Прозоров, которого больше знали по кличке "Ворон", но за справедливость и щедрость любили, проезжал по осенней пороше со своим младшеньким, семилетним Колей - мальчишке нужно было испытать первое настоящее ружьё и нового коня, рослого орловца. Тут на них и вынес чёрт Настьку. Завывая что-то как обычно непонятное про "стокгольмский синдром", "оружие в руках ребёнка" и "рискованный для жизни вид спорта", она сперва перепугала Колю, пытаясь то ружьё у него вырвать, то его самого с седла сдёрнуть (и то и другое было совершенно бессмысленно: отдавать оружие мальчик был приучен только отцу, а в седле его Ворон с трёх лет учил сидеть), а потом и, чего греха таить, барина. Младшенького своего Лев Феоктистович любил без памяти, хоть и виду не подавал, чтобы не вырастить "мамзельку", и оттого, когда безумная завыла вовсе уж чернокнижное "гендерное различие!", барин её нагайкой стукнул, чтоб на сына порчу не навела. Легонько стукнул, французского кирасира таким ударом и не покачнёшь, да и чеченского абрека не свалишь, Ворон-то это хорошо помнил. А вот что баба перед ним - не рассчитал.

Стукнул, да и убил...

...Крестьяне её жалели - бог ума не дал, а барин и жизнь отнял, эх-хе-хееее...

Комментарии: 44, последний от 01/08/2016. © Copyright Верещагин Олег Николаевич (tambwolf.73@yandex.ru) Размещен: 04/01/2012, изменен: 04/01/2012. 21k. Статистика. Рассказ: Фантастика Иллюстрации/приложения: 2 шт.		Оценка: *4.6311** Ваша оценка:
Аннотация: О том, как один из Богов древности пошутил над чиновницами, возомнившими себя спасительницами детей (написано на Конкурс Социального Произведения)

Верещагин Олег Николаевич : другие произведения.

Всего лишь мутация