Аннотация: Повесть моего земляка, посвящённая событиям в современной России - этническому противостоянию, геноциду русского народа, равнодушию власти.
В молодости - я пел в опере, профессионально заниматься строительством заставила жизнь, ну а позже сценой для меня стала вся Россия, где разыгрывались народные трагедии. Как сказал поэт, "мы эти годы не выбирали, мы жили в них и умирали..."
Эта небольшая повесть, читатель, наверное об этом. Тут все - мое и все - про вас...
Автор.
Александр Лебедев
Овчарня "Россия""
Семен не мог больше смотреть в больные глаза жены, он, низко нагнув голову над тарелкой супа, молча ел, почти не чувствуя вкуса еды, машинально черпал ложкой и подносил ко рту...
Ее глаза - синие-синие с надеждой и непереносимой болью глядели на Семена и ждали, ждали...
Их мальчик родился с такими же синими васильковыми глазками. Он помнил, как она радовалась этому и повторяла без конца, много раз, прижимая к себе дорогой сверток, и трогательно поворачивала запеленатого ребенка мордашкой к отцу:
- Гляди, Сеня, он весь в меня, глазки мои...
- Ну, конечно, твои - родила же, славяночка ты моя, - отвечал он нарочито грубовато и радовался вместе с ней...
Но это было, кажется, так давно, как будто бы уже из другой жизни - восемь лет назад...
* * *
Мальчик вырос, заканчивал второй класс... А сейчас он с трудом мог смотреть в ее глаза, теперь Семен понимал, что боль - синего цвета. Эта боль сочилась из ее родных прекрасных глаз, и он не мог любоваться ими сейчас - мучался вместе с Асей, своей женой. Он едва осознавал окружающую реальность, пока ел этот несчастный суп. И ложка не скребнула по дну опустевшей тарелки...
Совсем недавно ему стукнуло тридцать, свою Настю он встретил сразу после армии: познакомились на остановке, когда дожидались автобуса. Надвигались сумерки позднего вечера, задерживался транспорт - все это начинало внушать страх, и она с опаской, искоса поглядывала на крупного парня с короткой прической, развитыми плечами бывшего десантника, внушающего опасение, даже страх. Но его выдавали глаза, серые, широкие, даже какие-то наивные, и когда она вгляделась в них повнимательней, то успокоилась, но успела чуть отступить в сторону.
Он почувствовал состояние невольной попутчицы, сделавшей робкий шаг от него, сказал:
- Не бойтесь, девушка, я вас не обижу...
Так и познакомились, к тому же дело было весной, чуть-чуть в начале мая. Они стали встречаться, и через два месяца Ася стала его женой. И мальчик их, Сашенька, родился вскоре, разве можно заметить было те пролетевшие месяцы - промчались как сон... Легкий, золотисто-зеленый луч освещал все эти дни - они смеялись и радовались словно сами были детьми, и замечали, как их ребенок рос там, во чреве природы, которую несла в себе каждая женщина. Сначала робко и неловко колыхнувшийся, потом, с каждым днем все настойчивей и упрямо напоминавший о себе...
Сашенька родился тоже весной, в середине марта, каждый год подрастая... Отец ворошил его взлохмаченные вихры и надеялся, что так будет всегда, так будет вечно: расти трава, распускаться бутоны цветов и улыбаться его синеглазая жена Асенька. Возвращаясь с работы, усталый до изнеможения, входя в свою комнату в коммунальной квартире, он видел выглядывающие из-за шкафа две пары синих развеселых глаз, и он был счастлив, физическая усталость оставляла его.
Как только появился Сашенька, встал вопрос о жилье, но Семену повезло, он удачно и вовремя устроился рабочим в строительную компанию "Социальная инициатива". Почти вся зарплата уходила на уплату ежемесячных взносов. Четыре года прошло, прежде чем они, наконец, въехали в новый девятиэтажный дом. Семен все эти годы маялся насущным вопросом: как бы компания не лопнула по какой-нибудь причине.. Жили достаточно скромно, если не сказать, страдальчески тяжело, отрывая от себя самое необходимое. Не отказывались от старой одежды для мальчика, которую отдавали знакомые после выросших своих детей, недорого купили по объявлению старенький, но исправный трехколесный велосипедик. И были счастливы, когда их крохотный Санек крутил педальки, разъезжая по комнате...
Двенадцатичасовой рабочий день для Семена стал привычным, как утренний чай с Асей, пока ребенок еще спал... Как работник компании он имел десять процентов скидки при оплате взносов за квартиру, кажется, они тогда и жили на эти мизерные деньги.
Семен до сих пор помнит все, как будто те события произошли только вчера...
Отпросившись у прораба, он отправился поглядеть новый дом, в который они, наконец, вселялись. Каждый новоиспеченный счастливчик получил ордер и ключ от своей квартиры...
Он возвышался невдалеке от железнодорожного полотна, их разделяла довольно широкая лесополоса подросших лиственных пород. У подножья деревьев ветерок шевелил потемневшую от дождей опавшую листву.
Семен добрался до третьего этажа пешком, лифт еще не работал. Вставил ключ в скважину и осторожно толкнул дверь, под номером 30, она приоткрылась. Нажал включатель, но плафон не вспыхнул, и тогда Семен шагнул к потоку света, падавшего через стеклянную дверь из комнаты. Остановился, цепенея от тишины, от этого ровного опадавшего с чистых стен сияния, заметил, как бесшумно, точно в замедленной съемке, шевелились за стеклами окон высвеченные солнцем и растрепанные ветром, почти облетевшие верхушки деревьев. Семен подошел к окну и открыл форточку - донесся шелестящий звук осеннего ветра, близкого города.
Семен прошелся по комнатам, их было две, привычным взглядом строителя невольно отмечал все, что было сделано, но глубже - он чувствовал какой-то испуг, детское удивление. Медленно двинулся на кухню, опустился на колени и сел прямо на пол...
"Социальная инициатива" просуществовала еще год... Первые два заселенные дома послужили как бы рекламой для нуждающихся в квартирах. Раскручивался финансовый бум - деньги потекли в компанию рекой.
"Но что-то случилось в доме Облонских..." Именно в этот момент и было приостановлено все строительство, рядом с заселенными домами торчали пустые коробки с черными глазницами пустых окон.
Дольщики, дотоле в одиночку приходившие поглазеть на стройку. Где мечталось в будущем жить. Уже собирались толпами, обиженно галдели у подъездов из недостроенных квартир, тряся пачками каких-то бумажек перед носом испуганных и затюканных прорабов. С какой необъяснимой ненавистью поглядывали на два дома, желчно изливали досаду друг другу, ожесточенно жестикулировали, взмахивая руками в сторону счастливчиков: "Настроились тут всякие за наши бабки!".
Семен тоже топтался здесь - работа была приостановлена на неопределенное время. И порой холодок сквозил между лопатками спины, когда он представлял себе ситуацию, что и он бы мог с Асей оказаться в таком же положении: без денег, без квартиры... И такой вполне мог бы быть печальный итог четырехлетнего рабского труда.
Офис опустел, дверь в бухгалтерию была сорвана возмущенной толпой и тут же валялась в коридоре. Исчезла вся аппаратура, ветерок холода и запустения шелестел ненужными уже бумажками по пустому управлению. "Верхушка" отправилась в бега, а публика иногда ловила редкие радиосообщения, что тот или другой задерживался милицией то в Москве, то при переходе российско-украинской границы...
* * *
Над городом носился тополиный пух, словно экзотическое насекомое, заполнял все воздушное пространство, кружился в нескончаемом хороводе, а упавший устилал землю нежнейшими ковриками белесого цвета. Горожане после шумных весенних праздников, митингов устремлялись на дачи, к реке - жизнь снова приобретала ровные спокойные очертания, словно река после половодья...
Целый год пришлось Семену мотаться в Москву на стройки "новых русских". По две недели жил там, на денек мчался домой, - повидаться с семьей. Потом опять туда, на стройку... Такой жизни никому не позавидуешь: ночь - в вагончике, еда - с электрической плитки, меню - одно, чай! И утром, и вечером... Да и платили нерегулярно, после одного случая невыплаты договорной зарплаты Семен зарекся ехать туда. Работодатель в основном ориентировался на заезжих гастарбайтеров из Таджикистана и Молдавии, зачем ему русские строители, с теми хлопот гораздо меньше.
Остался искать работу дома, в своем городе...
Знакомый прораб Андрюша, маленький, шустрый, встретил Семена случайно на улице.
- Семен!
Они поздоровались, были почти одногодки, с той лишь разницей, что пока Семен тянул солдатскую лямку в армии, Андрей учился в институте с военной кафедрой.
- Семен, давай к нам в РСУ. А? Я там за главного инженера. Усекаешь? Работы у нас навалом. Нужно, к примеру, построить баню на территории. Сауну, - он пояснил.
Давай, с зарплатой уладим проблему, ну как?
Он почему-то выглядел обрадованным, словно выиграл в лотерею...
У Семена на душе тоже потеплело, - все же работа, - подумал он, - может это и выход? Ася обрадуется, зайдет с работы в садик за Санькой, по пути домой купит ему долгожданную игрушку и, как водиться, лакомство в блестящей упаковке.
На баню ушел целый год... Строил Семен один, но как будто бы всем коллективом РСУ. Здание небольшое, вроде пристройки к котельной в самом центре предприятия. Служащие, рабочие, разное начальство перебывало здесь, кто с советами, кто просто так, перезнакомились... В зимнее время все норовили зайти в котельную погреться, заодно с любопытством осматривали его сооружение, всяческие внутренние конструкции, которые Андрюша рисовал на бумаге, а Семен воплощал в реальность...
Но все же, как давно это было, - вспоминал Семен сейчас.
Более-менее они как-то справлялись со своей нуждой, с собственными заботами о куске хлеба в семье...
Мальчик пошел в школу... Как они были счастливы с Асей - их ребенок перешагивал черту младенчества - их синеглазое, белобрысое сокровище - в чистеньком костюмчике первоклашки, улыбающийся, с букетиком пестрых астр, стоял в первом ряду, чуть испуганный скоплением большого количества народа, внимания в этой шумной суете первого учебного дня.
Затем перешел во второй ... Медицинская сестра школы, осматривая учеников на обычном весеннем профилактическом осмотре, что-то отметила в карточке, потом, словно засомневавшись, снова покрутила мальчишку перед собой, заглядывала в рот, расширяла веки глаз ребенка...
Родителей вызвала в обычном порядке, встретились как бы мимоходом с ними в шумном коридоре.
- Не буду вас пугать, я еще сама не совсем уверена, но нужно показать мальчика опытному глазнику в лечебном учреждении, боюсь, что у вашего ребенка подвывих хрусталика, так что понадобится, возможно, операция. Но сначала - визит к опытному глазнику.
- Да... да... мы сходим, прямо завтра... - пролепетала непослушным голосом Ася, она вся похолодела, будто выбежала без пальто на зимнюю улицу.
За стеной школы она припала к Семену.
- Мне страшно, Сеня. - На ее глазах блестели слезы.
- Успокойся, родная...
Он гладил ее волосы, чувствуя, как холодеют его плечи, как каменеет каждая клетка его мышц, как невольно сжимаются зубы...
За операцию учреждение МНТК запросило более пяти тысяч долларов... Один из коммерческих банков пошел им навстречу - дал годовую ссуду под гарантию недвижимости - их квартиры.
В конце апреля, не дожидаясь окончания учебного года, Сашу поместили в клинику глазного филиала МНТК. С баней Андрюши пришлось распрощаться: РСУ не смогло бы обеспечивать Семену ежемесячные выплаты по кредиту и процентов по нему.
Андрей недоуменно развел руками. Хотя вполне осознавал трагическое положение семьи семена.
- Ну что же, желаю удачи... Если что, возвращайся... зла на тебя не держу... такова сейчас наша жизнь...
- Понимаешь, нужны деньги, много денег...
Семен сейчас жил в каком-то странном оцепенении, такое состояние он испытал однажды в армии, когда впервые десантировался. Огромный задний люк военного транспортника раскрылся точно зев доисторического животного, и он должен был ступить, сделать шаг... почти в небытие... Резкие струи воздуха били в лицо, и это было единственной опорой, которую он ощущал тогда, потом привык... Шлейки парашюта прочно охватывали тело, и воздух, заполнивший купол, крепко удерживал его до самого приземления...
* * *
Через случайных людей он вышел на Ашота, армянина, занимающегося строительным бизнесом на селе... Он-то и привез его сюда на "джипе", за полсотню километров от города, почти в чистое поле, впрочем, вдоль дороги еще теплилась Какая-то жизнь, промелькнуло с десяток деревень... Ашот достраивал здесь, в этой глуши, крытый ток для переработки зерна.
Не спеша Ашот обходил готовые модули, по хозяйски стучал по металлическим стойкам пухлым смугло-волосатым кулаком, на секунду приостанавливался, чтобы что-то сказать, порассуждать... Теплый майский ветерок доносил его слова, словно из другого мира, смысл которых был совсем несовместим со всем этим простором полей, с одной стороны окаймленных березовой лесополосой, с другой - километрах в двух - железнодорожным полотном, была там и остановочная платформа пригородного поезда, который два раза в день прошмыгивал вдалеке зеленой ящерицей.
- Скуплю оставшиеся земельные паи колхозников, и начнем полномасштабное производство зерна, а овчарня, которую задумал, а тебе - строить - это как бы подсобное хозяйство ко всему комплексу, т.е. малый бизнес при большом бизнесе, - он осклабился, довольный, найдя удачный словесный каламбур, - спрос на баранину все повышается: мусульманские диаспоры в области растут и процветают, - он продолжал улыбаться одними зубами - ровными, влажными, весь сотканный из довольства, предвкушающий большую прибыль, деловой восточный человек. Почти все армяне, с которыми сталкивался Семен в своей жизни, именно такими и были: деловитыми и подвижными, несмотря на природную физическую полноту. Этот тоже вписывался в менталитет своего народа.
- Ты мне договор напиши, пожалуйста, - перебил Семен словоохотливого Ашота, твердо, упрямо взглянув на работодателя.
- Да, да, конечно, не волнуйся, дорогой, хоть сейчас, пошли к машине, - поспешно и даже как-то услужливо ответил Ашот. - Пошли к машине, там и напишу, - сказал, указав не "джип", стоявший посреди заасфальтированной площадки.
Выдернул откуда-то чистый и чересчур белый лист бумаги, он, положил его на капот, предварительно сдув пыль, придавливая одной рукой к плоскости металла, писал договор.
- Ну вот, как и условились, по окончании строительства - четыре тысячи "баксов". Видишь - пишу четыре тысячи... Вот только вопрос у меня: как ты будешь все строить один? Ты же сказал, что один справишься, помнишь? Один, без бригады... Ты же понимаешь - у меня твердые сроки: 1-10 октября овчарня должна быть готова... к сдаче. Посчитал? У тебя всего четыре с половиной месяца. Объект, хотя небольшой, но одному тут работы... - Он с сомнением покачал головой. - Впрочем, может это и к лучшему, - чуть приметная улыбка мелькнула на его полном крупнозубом лице.
- Подвозишь все необходимые материалы, растворный смеситель, цемент, песок, блоки, доски, образную "сороковку" на фермы, все остальное - я сам... - Семен говорил отчетливо, отрывисто перечисляя все необходимое для работы, будто читал по бумажке. - И створки ворот - к сроку...
Ашот в удивлении невольно запнулся, брови поползли вверх.
- Ну ты, Семен, прямо уже все нарисовал...
- Нарисовать можно за пять минут, а строить придется пять месяцев. У меня все. Давай сюда бумагу. В первые же дни экскаватор, а через три дня фундаментные блоки и кран.
- Ну как скажешь...
- Нарушишь график поставок - брошу в первые же дни. Понял?
- Все понятно, дорогой...
Спустя еще несколько минут Ашот, хлопнув дверцей, круто развернувшись своим "ландровером", проскрежетав шинами по асфальту, рванул на трассу, оставив Семена одного с его сумками, рюкзаком посреди широкого русского поля, над которым шелестел майский ветерок, нежно подгонявший по огромному небу стада белых облаков. Такого необъятного неба Семен, кажется, давно не видел. Точно подарок для него - эта огромная чаша неба, в которое он невольно загляделся, растворяясь в этой бездне...
Но пришло время подумать и о ночлеге. Возле ангаров пристроился строительный вагончик, куда и вели электрические провода. В заднем углу - широкий деревянный топчан. Вкрутив в патрон лампочку, которую Семен предусмотрительно привез с собой, - она неярко загорелась на дневном свету - стало сразу как-то веселее в этом бесхитростном обиталище строителей.
С Ашотом договорились, что через день направит сюда экскаватор "Беларусь" рыть траншею под фундаментные блоки, так что завтрашний день уйдет на разметку овчарни... Несколько машин песка были здесь уже ссыпаны.
Ближе к вечеру отправился к скирду за прошлогодней соломой, притащил целую охапку для постели. Прикрыл лежанку брезентовой плащ-накидкой, доставшейся от армейской службы. Наполнил чайник водой и поставил на плитку. Благо, колодец строители здесь уже сотворили - бросили несколько бетонных колец вглубь земли, и вода заблестела антрацитовой чернотой внизу. Старое помятое ведро висело на тонком тросе.
Семен невольно вспомнил службу, кажется, совсем ушедшую в туман памяти, да вот только еще стихи товарища, те помнились:
Я был солдатом - сколько дней, не помню...
Я помню пыль полынную степей
И сапоги, большие, как усталость...
И солнце, раскаленное как злоба.
Через день, словно из ничего, на горизонте полей обозначился силуэт трактора "Беларусь" с ковшом... Ашот не подвел и с привозом материалов: блоки уже ссыпали по периметру траншеи. Примчался и кран, крановщик побросал их туда за пару часов. Через три дня Семен уже месил на крошечной растворомешалке раствор и приступил к кладке цоколя овчарни - полуметровая лента из красного кирпича. С фундаментом-цоколем он управился в неделю - как и планировал.
Машины с кирпичом подъезжали одна за другой. Вокруг готового красно-розового цоколя высились бугры сваленных с самосвалов иссиня-белого силикатного кирпича.
Работал до самой темноты. К ночи, безумно уставший, Семен едва добирался до вагончика, ставил чайник на электроплитку. Сил оставалось только на то, чтобы дожевать сухой хлеб с консервами, с оставшимся куском сухой колбасы, запив всю эту еду обжигающим чаем, проваливался в темноту сна сразу же, как только опрокидывался на свою соломенную постель. Солома под ним еще шуршала, но он уже ничего не слышал. Просыпался без будильника, резко, в пятом или в шестом часу. Сразу же вставал, потому что светало...
Еще с мая Ашот весь июнь не появлялся на стройке, но материалы доставлялись регулярно: кирпич, цемент... Полтора месяца спустя уже Семен даже начинал забывать о его существовании, словно его и не было в природе, будто и не родился такой на свете...
В самой ближней деревне в коммерческом магазинчике Семен отоваривался на целую неделю хлебом, сахаром, суповыми пакетами. Воспоминания о Семье он сознательно отталкивал от себя, - они отягощали память... Семен старался не думать о сыне и жене, потому что сразу опускались руки, его неудержимо тянуло повидаться с ними, а следовательно, пришлось бы тут все бросить, даже на день, два - это исключалось. Договор предусматривал его присутствие здесь до самого конца строительства овчарни. Шли дни... Протекали как песок сквозь пальцы, в безудержном испепеляющем труде он уже двигался, совершал какие-то действия точно заведенный механизм...
Ашот появился 30 июня. Почти бесшумно, как мираж, возникла черная тень "ландровера", потом визг тормозов... Улыбающийся, вальяжный, довольство перло из него как из рога изобилия.
- Привет, дорогой!..
Его взгляд скользнул по уже сделанной работе, глаза чуть расширились от удивления - он не ожидал такого результата за столь короткое время, это было написано на его лице.
- Ну ты, Семен даешь! Я тебя поздравляю, уже и стены готовы! Ты меня убедил, я еще сомневался в тебе... а ты! Ты - победитель! Ну у меня нет просто слов!..
Семен молча выслушал длинную восторженную тираду, потом в паузе спросил по делу:
- С лесом не подведешь?
- Ну что ты, дорогой, как договорились, со следующего понедельника пойдут заготовки, стропила. Как договорились... Хотя, если честно, не знаю, как ты справишься с ними, один поднимешь?
- Это не твои заботы...
- Ну как знаешь, я молчу...
- Привез что-нибудь из продовольствия?
- А? Да... привез, сейчас ребята вытащат из машины.
- Ты не один?
- Да так, ребята со мной из охраны, так сказать, прокатиться взял.
- Кого они охраняют? Тебя что ли?
Семен впервые чуть развеселился, ему показались комичным обстоятельства, при которых кто-то кого-то может охранять от какой-нибудь напасти, если сам охраняемый не защитит себя. Любой пьяный мужик при желании сможет шлепнуть этого армянина, и никакая охрана не помешает ему это сделать.
- Ну не меня, конечно... Объекты...
Ашот помахал рукой в направлении "джипа", Дверцы открылись, из машины выбрались двое парней - высокие, плечистые, "качки", коротко стриженные, от безделья пропадающие в тренажерных залах, вылитые "быки" из сериалов... Один подошел и отдал Семену два набитых пакета. Взглянул исподлобья, не поздоровался. Ашот продолжал рассыпаться в похвалах.
- Ешь, дорогой, ты много сделал, заслужил... Но предстоит еще больше.
Парни стояли возле машины и курили, аромат хороших дорогих сигарет доносился до Семена, резко диссонируя со всем окружающим знойнотравяным настоем полевого лета.
- Я хотел тебя спросить, если, конечно, разрешишь...
Семен на секунду смутился, но только на короткое время, он обдумывал, как ему было бы лучше сформулировать свою просьбу, свою, пусть мальчишескую, можно сказать, прихоть, но так, чтобы она оказалась приемлемой для окружающих, чтобы не получила неприятия хотя бы у тех людей, От которых он был зависим, в конце концов, ему не хотелось бы получить отказ от того же Ашота.
- Все, все для тебя, дорогой, спрашивай что хочешь... ты - победитель, а победителю - "все, или ничего", - это шутка... Ну говори... водки что ли привезти?
Я не пью, - резко ответил Семен. - Я хотел на фронтоне ... вроде названия выложить красным кирпичом, если разрешишь... конечно.
- А что, если не секрет?
- Выложить слово "Россия"...
Странно, но с физиономии Ашота как-то быстро сползла веселость, Семен почувствовал, что его просьба почему-то вызвала неприятие Ашота, внутреннее сопротивление, если бы он, Семен, предложил бы какую-нибудь простую чушь, а тут нечто другое...
- Что, очень "родину" любишь? - Рот Ашота скривился в едкой усмешке.
- Наверное... - как-то неуверенно, чуть опешив, будто застигнутый врасплох быстрой сменой настроения Ашота, ответил Семен.
- "Бабки" надо любить, от них больше пользы. Вот так! А ты - "родину"...
- Видишь ли в чем дело, - голос Семена потвердел, он повернулся в сторону, к открытому полю, словно слова его предназначались именно этому широкому пространству, подернутому свежей зеленью, его родной земле, а не Ашоту, этому пришлому на нее человеку. Он договорил: "Видишь ли, денег в мире много, а Родина - она всего дона..."
- Ну-ну, люби свою "родину", можешь лепить название на фронтоне, разрешаю, - Ашот милостиво кивнул, резко повернулся в направлении к своему "ландроверу". - Ну что же, желаю успехов на трудовом поприще... Оказывается, у тебя неплохо получается...
Он дал отмашку "быкам", те, побросав недокуренные сигареты, торопливо забирались в затемненный салон автомобиля, "джип" резко рванул с места.
Семену же оставалась только трудиться в аскетическом одиночестве, продвигая дело вперед, и к концу недели он уже возводил второй фронтон, лицевой, "глядящий" в поле, на котором он выкладывал красным по белому родное слово "Россия"...
Ровной строчкой, с большой заглавной буквой это слово буквально осветило весь белый косяк фронтона, возвышающейся над местностью словно шпиль католического костела, а Семену пришло в душу странное удовлетворение: все было не зря...
Его день начинается рано, он вставал со своей шуршащей постели до пяти, умывался до пояса из ведра, медленно, не спеша чаевничал... Утро было тихим, свежим, чуть покрытым туманом, тишиной, все ночные страхи улетучивались напрочь. Вспоминал о Сашеньке, об Асе, Семен тосковал по ним безмерно, но крепился... Он надеялся на лучшее...
С питанием дело обстояло сносно, пакетов Ашота хватило на всю неделю. В них оказались еще и деликатесы для этих мест: связка бананов. Но они не лезли почему-то в горло, Семен помнил, что эти заморские фрукты он покупал в основном для сына и Аси... ему иногда тоже доставалось, но и последний он старался приберечь для мальчика...
Она возникла случайно и совсем неожиданно в то раннее утро... Семен, нагнувшись над ведром, плескался, увлеченный столь приятной для тела процедурой, что не заметил подошедшего человека, а когда разогнулся, то увидел девушку-подростка.
Она стояла вблизи с велосипедом, на руле висела сумка-авоська с торчащими из нее белыми баллонами из-под газировки, но в них было налито молоко.
- Здравствуйте! - Она подошла поближе. - Молоко не купите, дяденька? - девушка спросила по-деревенски чинно, застенчиво, но с достаточной смелой простотой.
Светловолосая, пухленькая, с бесхитростным взглядом больших серых глаз, топорщились под футболкой крепкие груди, джинсики обтягивали округлые ягодицы, задние кармашки были обозначены какими-то блесками, что и привлекло взгляд семена.
Семен невольно улыбнулся, он вдруг почувствовал, что ему было приятно на нее смотреть и разговаривать.
- Куплю, если продашь...
- Очень недорого. - почти за так... Если понравится, буду привозить хоть каждый день.
- Ну что ты, у меня и денег столько нет.
- А сколько сможете?
- Ну, раза два в неделю...
- Вот и сладились...
Девушка счастливо улыбалась, словно ее счастье заключалось в такой малости - удачно проданное молоко в это утро, которое и для Семена показалось более светлым, чем предыдущие.
- Ладно, приходи в понедельник и в пятницу...
В стороне от трассы в ближайшей деревеньке, довольно глухой, в которой осталось не более пяти-шести живущих семей, она и жила вместе с мамой. Отец, механизатор, года два после развала колхоза, продав земельные паи семьи, беспробудно пил, так и умер с перепива паленой водки. Мать тоже было втянулась, но вовремя опомнилась, испугалась за дочь, - пропадет дитя без матери, да и наглядный пример мужа послужил уроком... кормились от коровы, огорода, благо, еще скотина осталась на дворе.
Обо всем этом Иринка, так звали девушку, как на духу и рассказала Семену в следующий свой приход с молоком.
- Замуж тебе надо, ты - вон какая выросла - прямо невеста... - Семен почти по-отечески смотрел на нее, жалел...
Девушка смущенно потупилась, нагнув голову, проговорила:
- За кого? Во всей округе - одни малолетки, пиво сосут как мамкину титьку... или спившиеся старики... Вот и все мужики! А вы говорите - замуж...
- Школу-то кончила?
- Нет, девять классов только, на Поповке... три года как не учусь, как умер тогда отец... и уехать не могу, боюсь, мать сопьется, за ней гляжу, а она за мной... Так и живем, как две бобылки-ковылинки.
- Я маму люблю, она у меня хорошая. Почти никогда не ругает... Кроме коровы и избы, у нас ничего больше и нет, да и это добро не бросишь, и огород еще... Вы женаты? - это она спросила тихо и будто испугалась своего вопроса, как-то сразу съежилась вся.
- Да, у нас сын...
Семен после этих слов замкнулся, молча занялся своей работой, он уже сбивал деревянные фермы для крыши и чердачного перекрытия. Сначала соорудил шаблон, затем все последующие фермы собирались простейшим способом - детали накладывались на шаблон и "сшивались" гвоздями - все почти три десятка.
Ирина попрощалась и покатила по проселку в свое село, маленькое, обезлюдевшее, но свое, родное... Она почувствовала, что Семен как-то совсем коротко, отчужденно ответил на ее вопрос, она поняла, что он не будет больше ничего говорить и что не нужно было спрашивать его об этом, по мере общения он сам бы, если посчитал нужным, все рассказал про себя.
Их знакомство продолжалось, иногда встречи были минутные: он брал молоко, и она уезжала. Иной раз, когда она появлялась во время его короткого отдыха, он приглашал ее в свою каморку выпить стакан чая, или, присев на ворох досок, несколько времени сидели: Ирина расспрашивала, а Семен коротко, почти нехотя, отвечал на ее "детские" вопросы. В такие минуты он отдыхал от своей тоски, одиночества. Его напряженное состояние смягчилось или вовсе улетучивалось... Он привыкал постепенно к этим посещениям этой деревенской полудевочкой, полуженщиной.
Но главное, сейчас его сознание занимало больше всего дело, - фермы он собрал почти все, казалось, осталась самая малость - поставить их на стены вертикальное положение... Он сумеет их поднять, Семен уже придумал тот способ: нужно крепить монтажную веревку за самую верхушку фермы, а он будет что есть сил тянуть через блок за противоположный конец. Ему явно не хватало еще одной пары рук, чтобы прикрепить фал... Всего на час, другой... Он вспомнил об Ирине. Эта девчонка могла бы ему немного помочь, если, конечно, согласится...
А так как она только что ушла, то ему придется дожидаться ее только на третий день, поэтому, работая, он невольно посматривал в ту сторону, откуда она обычно и подъезжала на своем велосипеде. И в пятницу аккуратно, как всегда, она и появилась, но чуть позже, около семи.
- Здравствуйте, я не опоздала? - Она выглядела запыхавшейся, видно, спешила.
Семен взял молоко и попридержал ее за локоть.
- У меня есть дело к тебе...
Ирина доверчиво взглянула на него, как-то совсем податливо, подалась близко-близко, Семен даже чуть опешил. - Мне нужна помощь, ну на часок примерно... Ты сможешь?
- Это сейчас?..
- Нет, не торопись, Ирина, поезжай - тебе ведь надо допродать молоко. На обратной дороге подъедешь.
- А что, что? - Она была по-детски нетерпелива.
- Понимаешь, мне сейчас необходимо ставить фермы на стены, нужно, чтобы кто-нибудь привязывал за верх конец веревки... Сумеешь? Поезжай, а я пока все здесь подготовлю. Ты поможешь мне?
- Да конечно... Вы не сомневайтесь...
Она поспешно прыгнула в седло и покатила на главное шоссе: там и распродавала проезжим свое молоко.
Полчаса спустя уже мчалась в обратную сторону. Резко затормозила велосипед в шаге от Семена. Была возбуждена, еле-еле перевела дыхание.
- Все загнала - так быстро, сегодня у меня - везуха, сразу три машины остановились и все забрали... Ну что, начнем?
Ее глаза озорно блестели, Семен удивился такому воодушевлению, готовности помогать, что-то сделать для него, хотя бы эту самую малость. У него уже было все готово: стропильные "ноги" поставлены на "мурлату", оставалось только привязывать веревку и тянуть ее через блок...
У них все получилось... Ирина цепляла ферму за верхушку, он - тянул до вертикального положения. Потом быстро забивал гвозди, крепил, и спустя час все фермы стояли в нужном положении. Весь фокус был в том, что как только они закончили совместную работу, овчарня сразу же приобретала законченный вид, форму. А чердак строился для хранения под крышей кормов для скотины.
- Я благодарен тебе, ты меня здорово выручила, чтобы я делал без тебя, Ирина...
В обед они пили чай, забеленный Ирининым молоком, шутили, радовались как дети окончанию работ.
- Теперь я твой должник, - Семен продолжал благодарить девушку.
- Ну что вы, Семен, - Ирина смутилась, запунцовела. - Если что еще нужно, я всегда вам помогу. - Она продолжала "выкать" ему, хотя он не раз просил ее перейти на "ты".
В обед доедал те скудные остатки еды, которые еще у него оставались. Семен считал удачей, что Ирина носила ему молоко за символическую плату, - все-таки молоко можно было назвать пропитанием, он был благодарен девушке за ее готовность помочь во всем, за ее теплый взгляд...
Как только она уехала, сразу же с нетерпением взялся стелить обрешетку крыши - это была веселая работа - овчарня приобретала законченный контур. Он ощутил приближение конца работы на этой стройке. Еще не закончился июль, а уже почти завершает крышу... У него в запасе еще два с небольшим месяца, вполне может уложиться до середины сентября. Семен испытывал некоторое нетерпение. Оставалось покрыть крышу шифером, - не больше двух недель, затем - настил перекрытия - простая рутинная работа, потом - ворота - два, дня, и все!.. У него все получится!..
Темнело. Он собрал весь инструмент, гвозди, отнес в вагончик, поставил, как обычно, чайник на плитку. Испытывал тяжкое физическое переутомление, но все же внутри себя ощущал силы на досрочное окончание своих работ - мысленно обнимал родных - Асю, сынишку... Там где-то, вдалеке от него, они ждут... он мечтал только об одном - уткнуться лицом в их родные лица, плакать от радости встречи, а там будь что будет...
Почти в полных потемках отправился за водой. Было тихо и одиноко под звездной бесконечностью неба, где-то на горизонте мерцали огоньки недалеких деревень, издалека доносились неясные звуки. Старое железное ведро скребануло по бетонной стенке колодца, скрежет металла резко прозвучал в этой полной тишине. Семен перелил воду в свое пластмассовое ведро. Отошел от колодца, снял футболку, свежая вода бодрила, отфыркивался точно домашнее животное на водопое...
Так полуголый и сидел под своей лампочкой, допивал чай, молоко, странно, у него было приподнятое настроение, он осознавал, что преодолел какой-то очень важный этап в работе, и теперь у него не было никаких сложностей, мысленно просчитал все операции, - закончит работу через месяц с небольшим...
Она робко постучалась, - это была Ирина. Семен так и подумал: стук - робкий, тихий, скорее всего детский - в запрещенную взрослыми дверь...
- Это я опять... - пролепетала она непослушным голосом, держа в руках все ту же сумку.
- Я вижу, что ты... Опять молоко?
Семен по-приятельски улыбался, он щадил ее самолюбие, трепетность девушки говорила о ее чистоте, девичьей неопытности. - Ну садись, если уж пришла, велосипед где? Под навесом?
- Да. - Она не знала что сказать, это единственное слово, которое он от нее услышал.
- Присаживайся, не стесняйся... Это опять молоко?..
Семен недоумевающее вертел в руке вынутую из сумки в заводской упаковке, даже с акцизной маркой, бутылку "Губернской". Водка глухо плескалась в закрытой посудине... Девушка смутилась до последней крайности.
- Где же ты отыскала эдакий "подарочек"? - спросил почти восхищенный Семен. - Сейчас по все окружности, наверное, не сыскать питие такой роскошной упаковке, разве что простой мутный Самогон?
- Это мамкина бутылка, из ее старой заначки. Это давно было... Я подглядела, где она прячет спиртное, и "свистнула" эту бутылку, в огороде ее закопала, не помню сколько месяцев там она пролежала... Мать долго искала, на меня иногда смотрела вопросительно... Прикинулась дурочкой, спрашиваю, что мамочка? Но она не спросила. Вот и хорошо, что тогда украла эту водку... Мать после того случая и пить перестала. Вот так!..
Свой рассказ Ирина заканчивала уже бойко, словоохотливо, в деталях сюжет выглядел занимательно и комично.
- Ну ты, умница, но знай, у родителей воровать - это плохо.
Семен постарался выдержать назидательный тон на правах старшего, правда, у него это плохо получилось.
- Я знаю - это дурно, но ведь туту особый случай.
- Ну что же мы будем делать с твоей водкой?
- Стропила "обмывать"... Мужики в деревне, ну те, что еще остались, как закончат какую работу, так сразу и обмывать...
- Но ты же знаешь, я ведь не пью...
- Но мы по чуть-чуть, ведь стропила поставили...
Семен колебался, но что-то внутри дрогнуло, то ли эта каждодневная напряженность, эта бесконечная усталость искали какого-то выхода, лекарства, снадобья... груз этих месяцев, одиночество, монотонность работы...
- Ладно, Ирина, давай накрывай...
-Я принесла вам еще картошки, огурцы... Будете есть? Вареная, огурцы свежие, с огорода...
- Спрашиваешь... надоело глотать бесконечный "Ролтон", вермишель мне уже снится...
Они выпили по половинке стакана... Вареная картошка, хоть и остыла уже, но Семен, кажется, ничего вкуснее и не ел целых сто лет... Так она была необыкновенно вкусна с огурцом. Семен неуверенно, но все же налил еще, сначала себе, потом - Ирине, перед этим вопросительно взглянул на нее, она молча кивнула. Они выпили. Несколько минут сидели рядом, молчаливо закусывали, почти безучастно глядели друг на друга. Она то опускала глаза, то поднимала на него, словно пыталась что-то сказать ему, но все не решалась...
- Семен, можно я выключу свет?
- Да, можно... - Он ответил машинально, и в то же время... Но так как он сидел ближе к лампочке, то он встал и выкрутил ее сам, присел опять...
В вагончике, да и, кажется, во всей вселенной стояла звенящая тишина, глаза скоро привыкли, и они уже лучше различали друг друга.
Семен чувствовал себя каменным истуканом, он не мог даже шелохнуться.
Он заметил только, как она пододвинулась совсем близко, подалась вся к нему и уронила на него руки.
- Семен, Сеня, пожалейте меня... - Она почти простонала, ее голос-мольба обвили его всего, - я совсем одна, одинешенька...
Ее губы неловко искали его, она целовала везде, где смогла дотянуться. "Поцелуйте и вы меня..." - Она буквально молила его. Потом резко опустила руки и через мгновение сбросила с себя футболку. В полусвете ночи видны были ее груди, острые темные соски.
- Не бойтесь, я ведь уже женщина, - горячо шептала она Семену. - Поцелуйте меня всю, где хотите...
Она опрокинулась на его соломенную, прикрытую брезентовой накидкой постель и делала с собой все то обязательное, что делает каждая женщина, отдаваясь любимому каждой клеточкой своего обезумевшего тела...
Утомленные, потом они уснули... Измученный одиночеством мужчина и хрупкая полудевочка, полуженщина, выросшая в этих полях и впитавшая все запахи этих трав, этой росы, они лежали, не покрывшись ничем, лишь полог ночи спадал на них, укрывая от всех... Они спали до первого луча рассвета, который, едва пробудив, снова бросил их в безумство, которое вырвало с ее губ тихий стон и шепот:
- Сеня, я так счастлива!.. В первый раз, как женщина...
Потом они завтракали, Семен был угрюм, молчал, она не решалась заговорить с ним, но все же при прощании робко, жалостливо прижалась губами к его плечу и пошла брать свой велосипед...
В течение всего дня он несколько раз пытался возобновить работу, хотя бы в каком-нибудь медленном ритме, но все его попытки заканчивались ничем. Внутри была пустота, сломанный стержень мешал дышать. Семен бросал работу, забирался в вагончик, ложился на свой топчан, пробовал заснуть.
Ему было горько почему-то, нехорошо, даже во рту он ощущал эту горечь, словно пожевал сорванную метелку полыни... Он сплюнул несколько раз, но горечь не покидала его, он опять забрался в свой угол, где-то там возле стены еще стояла бутылка с остатками водки, он открутил пробку и жадно припал к горлышку, несколько глотков оставшегося алкоголя немного смягчили горечь.
Ирина пришла через два дня, она принесла молоко, кивнула, молча поставила баллон, виновато взглянула на Семена.
- Прости, если что... Я ничего не хотела "такого", просто ты все время был какой-то весь измученный, угрюмый, вот я и подумала, что помогу тебе... Кроме того, я просто люблю тебя... Я еще думала, что ты здесь потому, что расстался с семьей...
- У меня сын болен...
- Прости, я не знала... Ты ведь все время молчишь про свое...
Ирина и не заметила, как перешла на "ты" к Семену, и как ей стало просто так говорить ему, мимолетная близость будто сроднила их уже навсегда, и ей неважно, что произойдет в ее будущем, в каком русле потечет ее речка...
- Можно я буду и дальше приходить?
- Как хочешь... только без этого...
- Да, конечно... только и деньги я не смогу с тебя теперь брать.
Он ничего не сказал, пожал плечами.
- У вас все хорошо?.. С женой? Ты не оставишь свою жену?
- Молчи... Глупая ты моя...
- Я бы согласилась... быть твоей второй женой...
- Ты не мусульманка.
- Ну и пусть.
- И я не мусульманин...
- Можно я признаюсь тебе?
Семен в недоумении поднял голову: ну что еще?
- Это я про того парня... Мы с ним учились еще в девятом, дружили весь учебный год, иногда целовались, вот и все... Он уехал в город то ли поступать, то ли работать, два года не виделись, а прошлым летом приехал... Я уже стала привыкать, что одна, да и остыла к нему за те два года, а тут - он явился... Ну погуляли несколько дней, опять собрался в город, а перед отъездом начал требовать, что если не дамся ему, то бросит... Я-то уже не любила его, да только думаю, все равно когда-никогда, уж лучше пусть он, все-таки целый год дружили... Вот тут на поле, прямо в траве и случилось все... Ничего не почувствовала, меня трясло и было больно... А он встал, отряхнулся и двинулся к автобусной остановке. Меня всю било от боли, обиды... Он даже не попрощался, не поцеловал, даже не обернулся - встал и пошел на автобус...
Ирина плакала, но сдерживалась, тихонечко, чтобы не слишком растравлять его...
Семен подошел, она как сидела так и уткнулась ему в колени, он гладил волосы, плечи, успокаивал как мог.
- Воробышек ты неприкаянный...
Ему она казалась маленькой серой птичкой, испуганной, беззащитной - всякий мог обидеть, влетевшую так внезапно, так неожиданно в его жизнь. Он почувствовал неосознанную ответственность за нее, так легко прирученную им.
- Успокойся, Ирина, - это прошлое, забудь... Много чего бывает в жизни, но многое и проходит, и забывается...
Они просидели так вдвоем час или два, Семен успокаивал ее почти как ребенка, который только что ушибся коленками, утешался и сам. Немного проводил девушку по проселочной дороге, наверное, он отдыхал в этот пропущенный для работы день.
Наутро все продолжалось по-прежнему - его жизнь, изнурительный, бесконечный труд... По условиям графика поставок Ашот в начале августа должен завозить шифер на крышу и доски на чердачное перекрытие. На обрешетку у него оставалось всего три дня, он надеялся, что справится.
В понедельник Ирина как обычно опять принесла молоко. Она будто переменилась за эти несколько дней - глядела на Семена теплыми и грустными глазами - она любила его, но не могла ничего изменить в его и в своей жизни, но все равно была благодарна судьбе за эту встречу, и поэтому ее серые большие глаза светились, когда она была с ним те несколько минут вместе при встрече. Она прощалась и уезжала на шоссе - продавать молоко, домой возвращалась другой дорогой, чтобы не бередить свою душу тоской...
В августе пошли дожди, мелкие, иногда проливные. Если не сильно лило, то он продолжал работать, а когда обильный дождь - бросал все и пережидал в вагончике. Два раза приезжал КАМАЗ с материалами...
Крыть шифером - тяжелое занятие для одной пары рук, тем не менее медленно, лист за листом, но крыша закрывалась, и овчарня постепенно превращалась в помещение. К концу второй недели он уже прибивал коньковую доску на самом верху. Заколотив там последний гвоздь, пустил молоток по шиферу вниз, шурша и погромыхивая, инструмент скатился до земли.
Ирина привезла молоко и застала его наверху. Он радостно помахал ей, это было почти праздником - окончание кровельных работ. Почти ликующий, он спускался по деревянному трапу, проложенному по шиферу до самого нижнего ряда.
Спрыгнув с двухметровой высоты, возбужденный, приобнял шутливо девчонку, и она с готовностью прильнула к нему. Она вместе с ним и радовалась, и улыбалась...
Ее маленькой мечтой было только одно желание, чтобы этот мужчина взял ее на свои большие и сильные руки и понес бы ее куда угодно, хоть на край света, она лелеяла свою фантазию, как своего ребенка, которого она могла бы зачать и родить от него.. Она сглотнула подступивший комок к горлу и спрятала еще поглубже эту мечту, чтобы он не догадался ни о чем, потому что тогда он оттолкнет ее навсегда...
К середине сентября погода резко переменилась - с севера задуло сквозящим свежим ветерком, поле побурело. Ложась спать в своем вагончике, Семен собирал на себя все тряпки, которые там находил. К утру в его "чуме" изрядно холодало, но он не отчаивался - работа явно подходила к концу. Доски перекрытия стелились споро, широко, за неделю он управился вконец, оставалась единственная операция - навесить створки ворот, их Ашот должен привезти готовыми.
Семен уже заканчивал настилку перекрытия, досок хватило в обрез. По ходу дела втаскивал внутрь овчарни все отходы материалов, прибирал окружающую местность, готовил объект к сдаче.
Ашот примчался неожиданно, "ландровер" профырчал мотором по кругу, тормознул, медленно, будто нехотя, выбрался из машины водитель, Ашот. Странно, куда делась его жизнерадостность, он был чем-то озабочен, совсем не был похож на того человека из предыдущего посещения. Ступал на землю осторожно, словно боялся споткнуться обо что-то.
- Здравствуй, дорогой...
- Здравствуй. Что не в настроении?
- Осень, дорогой... Дождь, холод, а я люблю лето, тепло...
Семен хотел сказать ему: "Это - Россия... холодная страна..." Да передумал; зачем объяснять этому пришлому на его землю какая она есть - Россия... Для него, для Семена, Россия, какой бы ни была, с ее погодами, радостями и горестями, - она родная, как стены родного дома - они привычны и необременительны.