Верещагин Олег Николаевич : другие произведения.

Путь в архипелаге (воспоминание о небывшем) Рассказы 1-9

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
Оценка: 4.40*15  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Эта книга никогда не была предназначена для коммерческой публикации (в отличие от остальных моих книг - каюсь в гордыне...) Поэтому сюжеты и образы из неё могут встречаться моим читателям в других моих произведениях. Роман написан полностью, но, к сожалению, в те времена, когда у меня не было компьютера, и это занятие меня угнетает - переписывать с бумажных листов в файл. Тем не менее, перед вами - вполне самостоятельный роман. Точнее - первая его часть. Откройте его. Может быть, он вам понравится.

  

О.Н.Верещагин

  
  

ПУТЬ

В

АРХИПЕЛАГЕ

(Воспоминание о небывшем)

  
  
  

Мы будем помнить

Путь в архипелаге...

В. П. Крапивин

АВТОРСКОЕ ПРИЗНАНИЕ

  
  
   Эту рукопись читало уже немало людей. Удивительна была их реакция на неё - столь же разнообразная, как и сами читавшие.
   "Опять ты расизм пропагандируешь..." - кривились одни.
   "Ну ты молодец, это прямо сага!" - трясли мне руку другие.
   "Ну и зачем ты это написал?" - удивлялись третьи.
   "Что, нравится описывать, как малолетки трахаются?" - подмигивали четвё-ртые.
   "Учебник по фехтованию и выживанию," - пожимали плечами пятые.
   "Неплохой сборник бардовской песни," - сухо замечали шестые.
   "Спасибо, это о нашем детстве," - довольно сентиментально благодарили седь-мые.
   "Сплошной плагиат," - даже определили некоторые.
   В ответ на все эти реплики я только морщился. Иногда открыто, чаще - "про себя". Не было ничего удивительного в том, что каждый читавший книгу нашёл в ней что-то своё. Просто я - Я, автор - не писал роман ни об одной из этих вещей.
   А собственно, о чём я его писал?
   Ближе всех к истине были "седьмые". Я просто писал о друзьях своего детства, о наших играх, надеждах, снах, фантазиях, ссорах и мечтах, о нашей дружбе и о том, как больно рвалась она временами...
   И всё-таки книга выходила не только об этом.
   Это был,конечно, Барри с его "островом Никогда-Никогда" и Потерянными Ма-льчиками. И, конечно, Толкиен - "отдых в пути миновал, пройден последний привал... путь бесконечен и прост - вдаль, на сияние звёзд!" И несомненно Лукьяненко со всеми Сорока Островами. И разом все авторы "географических романов", которые я так любил в детстве. И Крапивин - тут я ничего и объяснять не стану. И ещё сотни про-читанных мной книг - вплоть до михалковского "Праздника непослушания" - да-да! Так что это наверняка плагиат. Или пастиш.
   Или?..
   Я не собирался - и не собираюсь - получать за эту рукопись какие-то дивиденды. Её не напечатают по множеству причин. Но я всё-таки прошу прощения у авторов тех многочисленных стихов, которые я навставлял в текст, не указывая, кто их сло-жил, а то и впрямую приписывая другим людям - реально существующим или выду-манным.
   Может быть, кто-то в книге узнает себя. Свои мысли и желания. Свои надеж-ды и свою веру. Я же только могу сказать, что, когда мне плохо или мне хочется от-ступить перед чем-то - в душу мне каждый раз заглядывают глаза того мальчишки, которым я был. Он выступает из какой-то мглы, похлопывая по штанине длинным прутиком и смотрит, а следом выходят другие. Молча. Они не осуждают меня. Они просто смотрят. И я нахожу в себе силы жить дальше...
   ...Если вы дочитаете книгу до конца, то поймёте,что я писал её ради последней сцены.
   И это правда. Или, по крайней мере, её основная часть.
   Счастливого пути. Hoott vejkki. Счастливого пути.
  
  
  

Отдых в пути миновал.

Пройден последний привал.

Кончены долгие споры.

Путь бесконечен и прост:

Вдаль - на сияние звёзд!

Вдаль - через реки и горы!

Вы же, кого я любил,

Знайте: я вас не забыл,

Вашими жив именами!

Пусть не оставлю следа -

Истинна наша звезда -

Та, что сияет над нами!

Дж. Р. Р. Толкиен

  
  
  

Я посвящаю эту книгу моим друзьям -

тем, кто своей жизнью опроверг слова

"Игра важнее тех, кто в неё играет",

доказав, что все игры на свете делаются

ЛЮДЬМИ

  
  
  
   Только эхо в горах
   Как прежде, поёт
   Голосами друзей-мальчишек...
   Голоса их всё тише...
   Время не ждёт.
  

ЧайФ

РАССКАЗ 1

ЧУЖАЯ ЗЕМЛЯ

Это было, это было

в той стране,

О которой не загрезишь

и во сне...

Н.Гумилёв

  

1.

* * *

   ... - Продавец и спрашивает: "Мужик, а кто там у тебя сидит-то?!" "Не знаю я. Но сыр любит - офигеть!"
   Танька рассмеялась, но тут же ойкнула и запрыгала на одной ноге:
   - Ой, я, кажется, на что-то наступила...
   - Не на бутылку? - забеспокоился я. - Погоди, сейчас... вот сюда давай.
   Я подставил ей руку и помог допрыгать до пенька, бросив в траву свои туфли и её кроссовки. Танюшка прыгала и жалобным повизгиваньем обозначала свои невыносимые страдания, но я всерьёз беспокоился - мало ли, что валяется тут в траве? С тех пор, как нашу речку почистили, на её берегу повадились устраивать пикники - в меру своего пони-мания, то есть: бухали, закусывали и били бутылки о деревья, а иногда - друг другу о го-ловы.
   Если Танюшка распорола себе ногу, то в следующий раз колоть головы об их бутыл-ки буду я. Можно и наоборот. Бутылки о головы.
   Я усадил её на пенёк и взял в руки левую ступню девчонки - холодную и мокрую от росы. Танюшка сопела мне куда-то в район правого виска, это было щекотно и невероят-но здорово. Я задержал ногу девчонки, хотя уже отчётливо видел, что на нежной коже ничего нет - скорее всего, просто наступила на сучок. Сердце у меня постукивало где-то в горле, и я уже почти решился её поцеловать (не ногу, а саму Таньку). А то что же это такое, мы знакомы уже год и ещё...
   - А ты, Олег, фетишист, - сообщила Танька мне в ухо. - Ногу-то отпусти, раз там ни-чего нет.
   - Да ну тебя, - сердито отстранился я. - Я думал, ты правда порезалась или ногу проко-лола.
   - Я тоже думала... Кроссовки дай. И носки.
   Я нашарил в чёрной траве нашу обувку, передал Таньке кроссовки и присел рядом на пенёк. Но обуваться мы не стали - просто сидели и смотрели на редкие огни за булькую-щей и шипящей на плотине рекой. На этой плотине хорошо стоять, кидая в белёсую от пены воду камешки. Многим кажется, что вода там пахнет затхлостью, а мне нравится этот запах...
   - Сколько времени? - спохватилась Танька. Я посветил зажигалкой на свою "Ракету". - Двенадцатый час?! Ой ёлочки зелёненькие! Я же должна на сахарный к папке ехать. Пос-ледний автобус через пятнадцать минут!
   Она лихорадочно обувалась. Это был серьёзный облом, у меня, словно молоко, оста-вленное в тепле, скисло настроение.
   - Я с тобой поеду, - вызвался я.
   - А обратно пешком? - поинтересовалась она. - Автобус-то последний... Нет уж, ты пойдёшь домой и ляжешь спать - приятных сновидений.
   - Ну хоть до ручья провожу, - буркнул я, обуваясь. Танюшка независимо хмыкнула, но провожать не стала. - Завтра увидимся?
   - Завтра будет завтра, знаешь такой мультик? - вопросом ответила она. - Ладно, по-шли.
   По хорошо знакомой тропинке мы углубились в тихую рощу. Справа, за ручьём, Ур-чали тритоны-"бычки", печально покрикивала какая-то птица. Было абсолютно темно, лишь в проёмах высоких крон временами серебристо подмигивали нам звёзды, да впереди нет-нет проглядывал жёлтый фонарь - как раз над остановкой. Собственно, до неё было не так уж далеко.
   Я первым перешёл по брёвнышку через сонно шепчущий в зарослях ручей, подал руку - Танюшка оперлась, легко скакнула.
   - Тут я сама, - махнула она рукой по тропинке, ведущей на подъём через кусты.
   - Давай я автобуса с тобой подожду, - предложил я. У меня на языке вертелось: "Тебя

2.

   там что, ждёт кто-то?!" - но я помалкивал. Потому что в ответ вполне можно было получить: "Ждут," - и зрелище молча удаляющейся спины. А так прощаться совсем не хотелось.
   - Да нет, не надо, - Танька сделала два шага, потом остановилась. На фоне кустов я её почти не различал - говорил с голосом из темноты, так странно... - Олег, знаешь что... - я вопросительно поднял голову, и она, похоже, угадала это движение, как я безошибочно угадывал, что она сейчас улыбается. - У нас ведь сегодня последний день практики был.
   - У нас тоже, - кивнул я и ощутил стремительное удовольствие от того, что теперь я на два месяца с лишним совершенно свободен; от того, сколько всего будет за эти два с лишним месяца...
   - Я папку уговорила, - как-то излишне медленно сказала Танька, - и он из нашей школы документы забрал. И отдал в третью. Пока!
   Она двинулась к кустам, а я остался стоять, приоткрыв рот. И закрыл его только когда из-за кустов послышался вновь её голос:
   - У кинотеатра, в десять!
   - Ага, - пробормотал я и. спохватившись, гаркнул: - Приду!!!
   В ответ раздался весёлый смех...
   ...В роще было одно место, где царила полная темнота - кусты и деревья тут не позволяли видеть огни ни с шоссе, где остановка, ни с улицы Пурсовской. Я шагал, не осо-бо торопясь (но всё равно получалось быстро, я по-другому просто не умею ходить) и ду-мал, что завтра всё-таки встану пораньше, чтобы успеть до встречи с Танюшкой заско-чить в ДЮСШ и оправдаться за две пропущенные тренировки по фехтованию. А где-ни-будь после обеда в штабе наверняка соберутся все наши - должны собраться, первый по-настоящему свободный день лета непременно нужно посвятить Большому Хуралу и об-суждению планов на это самое лето... Но больше всего, конечно, думал я о Танюшке.
   Хотя... приходилось думать и о том, что мне сегодня будет. И что мне сегодня бу-дет. Времени-то уже ого... Я ещё прибавил шагу.
   Огни в домах погасли. Вообще, ни огонька. Не обратив на это толком внимания, я проскочил по берегу, рискуя свалиться - и едва не сыграл в воду.
   Моста не было.
   Это оказалось до такой степени неожиданно, что я обалдело взглянул вниз, наде-ясь увидеть там рухнувшие бетонные плиты. Но там текла вода. И подальше... да и во-обще - Пурсовка вроде бы оказалась в три, а то и в четыре раза шире, чем я привык её видеть.
   Чушь какая-то... Я посмотрел влево.
   Там тоже не было огней. Ни светящихся в любое время ночи окон почтамта, ни красных огоньков телевышки в небе, ни проносящихся по мосту бегучих лучей фар.
   Справа - на улицах Бугра - тоже не было огней. Там был... я потряс головой и втянул воздух сквозь зубы, словно обжёгся.
   Там был лес, или я ничего не понимаю. Тёмная хорошо знакомая масса.
   Как, кстати, и за рекой. Теперь я чётко различал тёмные силуэты высоких деревьев на фоне более светлого неба. Но больше всего меня ужаснуло не это, а отсутствие зву-ков.
   Вы не замечали, что человека в первую очередь выдают звуки? Машина проехала. Залаяла собака. Хлопнула дверь. Прозвучали обрывки разговора, смех.
   Я стоял посреди леса. Это знание пришло вместе с небольшим, но всё же опытом турпоходов, имевшимся у меня. Только в лесу может быть так. На берегу лесной речки, где на многие километры вокруг нет человеческого жилья.
   Я почувствовал, что меня охватывает паника, которой почти невозможно не под-даться, паника, рождающаяся из страха перед необъяснимым...
   ... - Олег! Оле-ег!

3.

   Танюшка кричала совсем недалеко, за деревьями, и я опрометью бросился на её го-лос, даже сам не соображая, куда и зачем бегу. Я бежал не на её голос, а на человечес-кий голос во внезапно и страшно изменившемся мире.
   Мы врезались друг в друга, как два пушечных ядра, вцепились. Поняли, что это по-настоящему - и застыли, немного отойдя от всплеснувшего тяжёлой волной ужаса. Ли-чно я совершенно не думал, что сбылась моя мечта - я обнимаю эту девчонку. Похоже, Танюшка - тоже. Её колотило, хотя за прошедший год я убедился, что она смелая и ре-шительная.
   Нет, такой она и осталась. Я понял это быстро. Девять из десяти других девчонок впали бы в неконтролируемую и дикую истерику. Танька, продолжая дрожать, отстра-нилась и вполне твёрдым голосом изложила:
   - Олег, шоссе нет. И остановки, и домов - вообще ничего, только лес. Я туда чуть-чуть прошла, а потом... - она смутилась, но с усилием закончила: - Потом я испугалась и побе-жала.
   - А я испугался так, что и побежать не мог, - признался я. - Стоял и головой крутил.
   Она отстранилась и шмыгнула рукой по глазам - я понял: всё-таки плакала. Но го-лос у Таньки по-прежнему был деловитым и собранным:
   - Я так и не поняла, что случилось. А, Олег?
   Я немного приободрился. Танька любила Грина, но не особенно жаловала классиче-скую НФ, до которой я был большим охотником - разные там "проколы", "переходы" и "гиперы" зароились у меня в сознании... пока до меня не дошло, что это - по-настояще-му... и это случилось с нами.
   Тут уже мне захотелось позорно зареветь. Но я собрал в кулак всю волю, которая у меня нашлась, и мужественно сказал:
   - По-моему, Тань, мы попали... ну, вроде как в параллельный мир. Смотри - речка, холл-мы, всё, как у нас, а людей нет...
   На меня опять сошёл романтический стих, но Танька вернула меня на землю, тихо сказав:
   - А как же... наши? Папка... он же меня ждёт, и твои...
   На миг я представил себе, что мама, должно быть, уже ищет меня, и дед с бабу-лей, наверное, тоже... и снова удержал себя от слёз. Смутно я чувствовал - мне сейчас надо быть сильным, потому что Танька - девчонка. Но она решительно сказала:
   - Я не знаю, правильно ты говоришь, или нет, но мы должны попробовать выбраться.
   - Согласен, - кивнул я. - Только Тань, надо ждать утра. Тогда мы хоть осмотреться сможем.
   Мне повезло с девчонкой. Опять-таки девять из десяти упёрлись бы рогами и нача-ли требовать немедленных поисков выхода. Танюшка кивнула мне в ответ:
   - Да, наверное... Олег, - голос её дрогнул, - мы обязательно должны выбраться. Папка не сможет без меня, он... - наверное, она заметила, как у меня дрогнуло лицо, потому что поспешно сказала: - Прости, я больше не буду про это.
   - Да ладно, - вздохнул я. - Знаешь, надо, наверное, найти дерево, не ночевать на земле. Если это лес, да ещё рядом с рекой, то на водопой разное может придти.
   - Давай искать, - согласилась Танька, - только не расходиться...
   ...В роще росли тополя и вязы,но там, где в нашем мире начинался подъём на Бугор, плотно стояли дубы - невысокие, с грубо-трещиноватой корой, раскидистые. Одеты мы были подходяще: я - в хороший гэдээровский спортивные костюм, синий с красным и бел-ым, с подсученными рукавами, лёгкие белые туфли с мягкой подошвой и белую спортив-ную майку. Танюшка - в кроссовки, джинсы и ковбойку. Справа на речке - на том берегу, правда - началось какое-то движение, послышались неясные звуки, и мы не стали мед-лить с выбором: я подсадил Таньку на нижнюю ветку, потом вскарабкался сам.
   Нам повезло - метрах в пяти от земли ветви расходились широким веером, образо-

4.

   вывая круглую площадку метров двух в диаметре, усыпанную пружинящим слоем трухи. Мы сели на этот упругий матрас... и Танюшка наконец заплакала. Я привалил её к себе, с трудом удерживая слёзы и с отчаяньем думая, что надолго меня может и не хватить.
   Кажется, мы так немало просидели. Ещё несколько часов назад я мечтал об эт-ом... Потом Танюшка, похоже, уснула, и я уложил её - осторожно, прикрыв сверху своей курткой. Стало холодно, но одновременно потянуло в сон, и я прилёг ближе к "стенке", не опасаясь свалиться - сучья были мощные и частые. Сунул руки под мышки и сонно вы-ругал себя, что не догадался наломать каких-нибудь веток или хоть травы нарвать.
   Кажется, я отрубился именно на этой мысли. И проснулся в темноте от того, что Танька меня трясла за плечо - сильно, но тихо.
   - Тань... ты почему?.. - забормотал я, не сразу проснувшись, но отметив по звёздам, что уже часа два.
   - Олег, - голос Таньки оставался спокойным, но это было спокойствие ужаса, - внизу кто-то есть.
   Я перевернулся на другой бок и, затаив дыхание, высунулся между двух сучьев.
   Бесформенная тёмная масса тихо шевелилась внизу,почти не издавая звуков - лишь временами слышалось лёгкое похрипыванье, словно у этого существа были неполадки с дыханием.
   Двигая только правой рукой, я полез в карман и, достав складной нож, открыл лез-вие. Машинально,не потому что надеялся на него, как на оружие. Просто слишком стра-шно было не иметь в руках вообще ничего, когда за спиной - Танюшка.
   Существо не уходило. В голове было кипящее крошево из обрывков мыслей. Если по-лезет - надо бить по лапам или глазам... если у него есть лапы или глаза... если это во-обще не что-то из "Хранителей"... вот бы мне мой охотничий нож...
   Танюшка молчала, но я не был уверен, что её надолго хватит. И я резко ослабел (так, что зашумело в ушах), весь вспотев, когда эта бесформенная тень плавно скользну-ла в темноту и бесшумно в ней растворилась.
   Руки у меня позорно дрожали, я даже не смог сразу закрыть нож - а потом так и положил рядом раскрытым. Танька снова прижалась ко мне, и на этот раз мы легли уже спина к спине, укрывшись моей курткой. Я лежал с открытыми глазами,ощущая, как бьё-тся у девчонки сердце и вслушиваясь - страх не отпускал,бродил рядом,карабкался по де-реву и усаживался на ветвях, покачивавшихся под его тяжестью.
   Так страшно мне не было даже в недавнюю мою одинокую ночёвку в лесу. Может быть, потому что сейчас я боялся не только за себя.
   Как часто бывает, когда боишься спать, я не заметил, как уснул, и навалившийся кошмар показался продолжением реальности - мне снилось, что я лежу, как лежал, а че-роез край нашей площадки перебирается какая-то жуть и вот-вот навалится на нас...
   Я проснулся, вздрогнув и широко открыв глаза. Было утро, солнце уже поднялось, вовсю гомонили птицы. Танюшка стояла спиной ко мне в развилке веток - в распор рука-ми и ногами. Она куда-то смотрела и была совершенно неподвижна.
   Надо сказать, мне очень хотелось: а) в туалет; б.) есть. Или наоборот, не знаю. Но я поднялся, отыскал и убрал выпавший из руки нож и подошёл к ней, сказав:
   - Доброе утро.
   - Смотри, - вместо ответа тихо сказала Танюшка. - Я уже насмотрелась...
   Она говорила не только тихо, но и спокойно. Я встал в другую развилку.
   Лес был со всех сторон - на склонах холмов, по берегу реки. Только в той стороне, где должна была располагаться почта, открывался более широкий вид. За болотами и цепочкой озёр, над которыми кружили стаи птиц, вновь тянулся лес - без конца и края, укутанный туманом. В него слева острым углом врезался клинышек степи. Над рекой то-же шапкой ворочались туманные остатки.
   - Чёрт, - вырвалось у меня.

5.

   - Нам некуда идти, да? - Танюшка посмотрела на меня. У неё на лице было полно гряз-ных разводов. - Мы тут одни?
   - Не может быть, чтобы тут не было людей, - на этот раз я и вправду был уверен в том, что говорил. - Нам надо искать людей, Тань. Одни мы пропадём. Помнишь ночного гостя?..

* * *

   Я справился со своими "делами" раньше, чем Танюшка и успел осмотреть дерево. Ночной гость с лёгкостью тёрся об него на высоте трёх метров - но следы меня успоко-или. Обычный медведь, облегчённо подумал я, о чём и сообщил Танюшке - она вернулась повеселевшая, вытирая лицо подолом ковбойки.
   - Сходи к реке, умойся! - предложила она.
   - Не надо было тебе туда ходить одной, - строго сказал я, стараясь не смотреть на её загорелый плоский живот. Столько раз видел на пляже, а тут что-то застеснялся... - Вообще лучше далеко не отходить друг от друга.
   - Между прочим, тут нет лопухов, - задумчиво заметила она, завязывая подол узлом. - Ты не улыбайся, Олег. Если нет лопухов - значит, нет и человека... Куда пойдём-то?
   - Сначала - к речке, - решил я.
   До речки было метров десять. Да, это была наша Пурсовка - но другой её берег ви-днелся там, где в нашем мире начиналась уже Пурсовская улица. В невероятно прозрач-ной воде "ходили" рыбы - много и солидные.
   - Игорька бы сюда Мордвинцева, - сказал я. Танька вздохнула:
   - Ребята, наверное, уже знают, что мы... - она осеклась. - Давай попробуем их как-ни-будь поймать, я есть хочу.
   Я умылся и, как мог, прополоскал рот. Странно - я терпеть не мог чистить зубы, а теперь вдруг ощутил в этом настоятельную потребность.
   Танюшка стояла на берегу, уперев руки в бока, и осматривалась. А я вдруг испугался - это был испуг быстрый, неожиданный и похожий на удар в солнечное.
   Я ведь не смогу её защитить, если что! (То, что я и себя не смогу защитить, меня в этот момент почему-то не беспокоило.) Как - голыми руками?!
   А если я не смогу её защитить,то мне и самому лучше не оставаться в живых. Это я подумал как-то легко и без страха. А вслух сказал,стараясь, чтобы мой голос звучал как можно непринуждённее:
   - Тань, ты далеко не уходи... А лучше, - я перебросил ей зажигалку, - разожги костёр. Вон там сушняк... А я попробую что-нибудь поймать.
   Это было смело заявление. Я в жизни был на рыбалке один раз - с нулевым, естест-венно, результатом. Но - тогда речь не шла о подступающем голоде. А сейчас просто хотелось есть - и уже довольно сильно... Но Танька поверила,похоже - отправилась, взяв зажигалку, за хворостом. А я обратился к рыбам:
   - Ну что? Будем сотрудничать, или пойдём на конфликт?
   Рыбы хладнокровно плавали то в одном, то в другом направлении, никак не реагируя на мои призывы. Я и представления не имел, как взяться за дело. Но и ждать чего-то не имело смысла.
   Я разложил нож и отправился за палкой...
   ...Завтрак получился довольно противный - жареная рыба без соли может показа-ться вкусной только когда ты действительно проголодался, а из нас, как неожиданно грубо выразилась Танька, ещё не вылетели домашние пирожки. Но зато я был горд собой - четыре крупные рыбы были подбиты самодельным копьём за полчаса.Танюшка сказала, что это крупные окуни.
   - Куда мы пойдём, Олег? - спросила она, когда мы, побросав кости в угли, засыпали зем-лёй костёр. - Может, останемся здесь? Вдруг...
   Она не договорила, но я понял, что девчонка имела в виду: вдруг мы попадём обрат-

6.

   но домой так же, как попали сюда? Мне хотелось на это надеяться, если честно. Но это значило сесть и ждать у моря погоды. Сколько? До зимы?
   Я тряхнул головой:
   - Тань, надо идти. Ну понимаешь - людей надо искать. Не может быть, чтобы их тут не было! Вдруг они что-то подскажут?
   - Я согласна, - вздохнула Таня. - А куда пойдём? Тут кругом лес, только там, - она мах-нула рукой, - кусочек степи, ты же видел...
   - Вот в степь как раз нам не надо, - покачал я головой. - Слишком много открытого ме-ста, а кто там живёт - вообще неизвестно. Лучше искать людей в лесу. Историческая традиция говорит, что обитатели леса...
   - Оле-ег, - с лёгкой улыбкой протянула Таня, и я, смутившись, умолк, а потом продол-жал:
   - В общем, надо идти в лес... Знаешь, Тань, - признался я честно, - я могу знать только то, чему меня учили... или что я читал... про ту, нашу Землю. может, тут всё не так. А если предположить, что так, то нам надо идти на запад, - я указал рукой, - в ту сторо-ну, где аэродром... был аэродром. Там поселения были расположены гуще всего. Но это, Тань, если судить по Земле.
   - Ну а как иначе-то мы можем судить? - вздохнула она. - Ладно, - в её голосе прозву-чала хорошо знакомая решимость, - пойдём, Олег, чего сидеть? Нам ещё через речку пе-ребираться, брод искать...
   ...Через Пурсовку мы перебрались неожиданно легко - недалеко от дуба, где мы но-чевали, нашлось мелкое место,и мы перебрели через реку без проблем. Было около десяти.
   - Надо держать точно на запад, - сказал я, когда мы обувались на берегу. - Всё время.
   - Пойдём вдоль реки Калаис, - медленно, вспоминая карту (топографическая память у неё была отличная), сказала Танюшка. - Она течёт почти точно на запад... Ну, пошли.
   Но мы всё-таки помедлили немного, прежде чем войти в лес. Он стоял стеной - ду-бы, вязы, тополя теснились один к другому, в подлеске растопыривал до пояса зелёные пальцы мощный папоротник.Но тёмным лес не казался - его пронизывали солнечный свет и пение птиц где-то в вершинах. Чуть-чуть тянуло сыростью.
   Потом мы переглянулись и вошли в чащу.

* * *

   Такого леса я не видел никогда в жизни. Казалось, он и не знает, что на свете суще-ствуют люди, а на нас обращает внимания не больше, чем на любых своих обитателей - которыми лес просто кишел и которые нас тоже совершенно не боялись. За каких-то полчаса ходьбы мы видели таких роскошных оленей, что Танька обмерла от восторга; семейку барсуков,дружно перемещавшуюся по своим делам среди папоротника; здоровен-ного волка, спокойно наблюдавшего за нами через кусты без какого-либо интереса; каба-на, с хрюканьем рывшегося в ложбинке в поисках чего-то съестного... Мелкой живности на деревьях и земле было море. Я мельком подумал,что тут и медведи могут оказаться...
   Странным было узнавать местность, очищенную от следов деятельности челове-ка. Рельеф легко читался - мы шли мимо городского сада, только не было ни ограды, ни кладбища, ни водонапорной башни...
   - Это же наш мир, - сказала Танька. - Ну честное же слово! Олег!
   - Надо было читать фантастику, - ворчливо заметил я, понимая вообще-то её удивле-ние. Я и сам, честно говоря, удивлялся, да ещё как. Неужели этот мир - копия нашего? Волга, Рейн... Карпаты. Вулкан Везувий и острова Шпицберген...
   Блин.
   - Ага, ты сам удивился! - возликовала Танюшка.
   - С чего ты взяла? - спохватился я.
   - По лицу видно... Смотри, Олег!

Впереди - спокойно, плавно и бесшумно - пронёс своё короткое угловатое тело на

7.

   длинных ногах бурый лось. Мы переждали, пока он уйдёт, хотя лось не вызывал страха - только уважение.
   - Фу, - перевёл я дух. - Пойдём, Танюшк.
   Хорошо, что ходить по лесу было для нас привычным делом. Мы умели это делать и любили это делать.
   - А тут кончается город, - сказала девчонка через какое-то время. В самом деле - мы уже с минуту шли вдоль оврага, за которым в нашем мире лежал аэродром. - Может, напрямую переберёмся?
   - Там могут быть гадюки, - сказал я, но первым спустился вниз, держась рукой за кус-ты, а другую подавая Таньке, хотя она и сама неплохо справлялась. Мы вылезли на откос, отряхнулись...
   ...и выяснилось, что на месте аэродрома - довольно широкая луговина. Из высокой серо-желтой травы с пышными метёлками тут и там поднимались искрящиеся крапи-нами слюды гранитные останцы. Лес окружал луговину широкой дугой, но до него было километра три, не меньше. Сонно звенел тихий нагретый воздух. И плавали высоко-вы-соко чёрные кресты птиц.
   Мне почему-то было страшно выходить на это открытое место. По-моему, Таню-шка испытывала сама то же ощущение. Во всяком случае в её глазах появилась задумчи-вость, а белые мелкие зубки прикусили уголок губы.
   - Боишься? - спросил я.
   - Я?! - фыркнула она.
   - Ты.
   - Ага, сейчас.
   - Боишься.
   - Испугалась!
   - Я - боюсь.
   Она посмотрела на меня расширившимися глазами. Очевидно, не ожидала такого признания. Потом вздохнула и передёрнула плечами:
   - Пошли...
   ...Трава доходила до колен. Сразу стало жарко-жарко, я стащил куртку и обвязал её вокруг пояса. Стало хотеться пить, но мы ещё в походах научились правилу - о воде не говорят просто так. Но думать было можно, и я с неудовольствием решил, что без ём-костей нам будет плохо - каждый раз искать воду, когда она нужна, дело сложное. Го-раздо сложнее, чем многим кажется в наших местах.
   Мы добрались до первого из гранитных камней. Он отбрасывал холодную тень, ос-трую и чёткую, почти не колебавшуюся на траве. Я уже прошёл мимо, но Танюшка заде-ржалась.
   - Смотри, Олег, - и она указала на плоскую грань камня, чуть скошенную внутрь.
   Я подошёл и чуть наклонился. На этой грани, влажной, холодной и скользкой, были глубоко и неровно выбиты белёсые буквы. Их края давно сгладились, словно строчки оп-лыли от огня, но читались хорошо.

Friends!

We don't know, who are you.

Spring near the last stown.

Go on the west.

40 miles from her.

Good luck!

   Я понял только несколько слов: "Друзья... мы... вы... камень... идти на... 40 миль..." Но Танюшка уверенно перевела:

8.

   - "Друзья! Мы не знаем, кто вы. Родник около следующего камня.Идите на запад. Сорок миль отсюда. Удачи!" Олег, - она выпрямилась, - тут есть люди.
   - Или были, - хмуро заметил я. - Надпись-то старая. И почему английская?
   - Не знаю, - вздохнула Танюшка. - Но всё-таки... Сорок миль - это сколько?
   - Километров семьдесят, семьдесят пять, - перевёл я. - Два... нет, три дня. Вообще-то нам по дороге, можно идти туда. Пойдём?
   Теперь уже Танюшка начала осторожничать.
   - А что там, в сорока милях? - подозрительно спросила она. Я просто пожал плечами, немного раздражаясь - было жарко и хотелось пить:
   - Не знаю, но мы всё равно идём туда. Или нет?
   - Идём, - вроде бы решилась она. И неожиданно предложила: - А может, я покричу? Э-э-э-эй!!! - завопила она, подпрыгнув.
   Я фыркнул и засмеялся. Танюшка обиженно свела брови, но потом толкнула меня в плечо и тоже хихикнула:
   - Ладно тебе... Пошли попьём.
   Куда веселей мы зашагали к "следующему" камню. Танька вообще никогда не была болтливой, но сейчас её понесло, и она бесконечно говорила, выдвигая версии о том, что нас ждёт в указанной точке. Доминировало убеждение, что там - путь домой.
   Я, если честно, надеялся на то же. Но предпочитал не говорить об этом вслух.

Борис Гребенщиков

   Десять стрел на десяти ветрах,
   Лук, сплетённый из ветвей и трав, -
   Он придёт издалека,
   Меч дождя в его руках.
   Белый волк ведёт его сквозь лес,
   Белый гриф следит за ним с небес,
   С ним придёт единорог,
   Он чудесней всех чудес.
   Десять стрел на десяти ветрах,
   Лук, сплетённый из ветвей и трав, -
   Он придёт издалека,
   Он чудесней всех чудес,
   Он войдёт на твой порог,
   Меч дождя в его руках.

* * *

   Мы добрались до леса вновь минут через сорок.Воду - а родник выбивался из-под ка-мня упругой струёй в песчаный кратер у основания глыбы - набрать было не во что, а жаль. Она оказалась ледяной и очень вкусной.
   Снова захотелось есть, и с каждой минутой голод нарастал.
   - Олег, - сказала Танюшка, когда мы уселись передохнуть под деревьями на опушке и ра-зулись, чтобы дать отдохнуть ногам и хоть немного просушить носки, - без еды мы не дойдём.
   Сказано это было серьёзно и без малейшей паники. Я ещё раз подумал, что она со-вершенно необычная девчонка. Но счёл нужным одёрнуть спутницу:
   - Дойдём. Туда - дойдём даже без еды, хотя будет трудно.Но лучше, конечно, поискать еду по дороге, какую-никакую.
   Мы замолчали, и я понял, что засыпаем. Вроде и прошли не очень много... Наверное, за прошедшее время растренировались.
   - Олег, - сонно сказала Таня, - давай поспим немного.
   - Давай, - охотно согласился я, сползая в лежачее положение и устраиваясь удобнее. Помедлил и предложил нерешительно: - Тань, если хочешь - можешь... ну, меня использо-вать вместо подушки.
   - Ага, Олег, спасибо, - она перекатилась ближе и как-то очень естественно устроилась

9.

   на моём плече. Я помедлил и приобнял её рукой, на которую она улеглась.
   Приятно было - непередаваемо. Руки Танюшка спрятала под мышки, а носом - на-верное, уже сама не понимая, что делает - уткнулась мне в шею. И тепло задышала.
   Короче, мне тут же расхотелось спать. Я обмер с открытыми глазами. Нет, ни о чём таком я не думал. Я просто переживал почти физическое счастье.
   Ради этого стоило оказаться в лесах другого пространства. Честное слово. Хотя конечно - я понимал, что Танюшка уже спала, когда прислонилась ко мне.
   И всё-таки это было счастье...
   ...Проснулся я от того, что перестал чувствовать руку - она превратилась в рези-новый жгут. Танюшка во сне сползла ко мне под бок и лежала на животе, затруднённо дыша - она упёрлась лицом в мою куртку.
   Проснулся я и ото сна, если так можно выразиться.Сон был ещё тот - из тех, что не пересказывают.Я бросил быстрый взгляд вниз и подумал - хорошо,что Танюшка спит, потому что даже сквозь плавки и брюки всё было отчётливо видно. В смысле - у меня.
   Я переложил онемевшую руку другой и сел. Слегка воровато посмотрел на Таню. Мы проспали больше двух часов. И мне срочно надо было отойти.
   Вообще-то я не занимался этим с тех пор, как подружился с Танюшкой. Или убеж-дал себя, что подружился, а на самом деле это было больше, чем дружба? Сейчас об эт-ом думать не хотелось, а хотелось отойти за кустики.
   Я и отошел. Поспешно и тихо, пока сон ещё не выветрился из памяти.
   За ближайшими деревьями начался кустарник, окаймлявший поросший камышами берег. Спустив штаны и плавки, я встал на колени почти у самого берега. Вообще-то с тех пор как больше двух лет назад один из старшеклассников показал мне, как занимать-ся онанизмом, я как правило предпочитал делать это лёжа...
   Я пригнул голову к груди и закрыл глаза,пытаясь не упустить фрагменты сна, вспы-хивавшие в памяти.
   - Та-а-ань...- стоном-вздохом вырвалось у меня в последний момент. Непроизвольно - я не мог остановить этого стона, как не мог остановить происходившего в тот момент.
   Как всегда после этого, мне сделалось стыдно. Поднявшись, я сделал несколько ша-гов к камышам, чтобы уже просто сходить в сортир. Посвистывая, поднял голову к вер-шинам деревьев; потом, уже натягивая штаны, вновь рассеянно окинул взглядом камы-ши...
   И увидел скелет.
   Нельзя сказать, что я испугался или растерялся, хотя в реальной жизни скелетов не видел - даже как пособий на уроках, у нас были схемы. Но и не скажу, что я не ощу-тил вообще ничего. Странно - словно время вокруг стало тягучим-тягучим, а все пред-меты наоборот - очень чёткими.
   Я сделал несколько шагов, дыша открытым ртом. В горле пересохло.
   Скелет не трогали звери - уже не знаю, почему. Но кости не были растащены, и даже сохранилось кое-что из одежды: потрескавшийся, утерявший цвет кожаный то ли жилет, то ли панцирь с порыжевшими от ржавчины металлическими бляхами; сапоги, на которых уцелели подковы - на носке и каблуке - и застёжки ремней поверху голенища; широкий пояс с зелёной от окиси пряжкой, на котором крепились... ножны. Да, ножны! На скелете были ещё какие-то ошмётки то ли ткани,то ли кожи.Но я вглядывался имен-но в ножны, из которых торчали рукояти - чуть изогнутая большого ножа и обычная крестовина длинного меча. Рукояти даже на глаз "сварились" с ножнами.
   Я подошёл к скелету вплотную. И только теперь понял, что меня обманули глаза - до скелета было ближе, чем мне казалось, а сам он оказался меньше!
   Скелет принадлежал подростку - девчонке или мальчишке - моих лет. Вернее - по крайней мере - одного со мной роста. Я увидел, что на левом запястье скелета широко висит изъеденный ржавчиной браслет.

10.

   А потом я понял, что это часы. Массивные, незнакомые мне часы со странным во-сьмиугольным корпусом - стекло было чистым, и я видел циферблат с многочисленными дисками и цифрами, на которых навсегда замерли стрелки.
   Я наконец заставил себя закрыть рот. Ещё раз посмотрел на оружие, жилет, гру-бые сапоги.
   И на часы. Как во сне, я нагнулся ниже и различил надпись Omegua. B под ней - мельче Switcherland: Это была швейцарская "Омега", я о такой читал в книжках. Доро-гие часы...
   Я перестал что-либо понимать.
   - Олег!!! - завопила Танька за кустами. - Олег, ты где?!
   - Ёлки... - вырвалось у меня, и я поспешил наверх, заставляя себя успокоиться хотя бы внешне.
   Танюшка вылетела из-за деревьев и треснула меня кулаком в грудь так,что я охнул. А Танька затрясла меня за плечи, как отбойный молоток, шипя:
   - Ты где был, кретин?! Я же... я чуть дуба не дала!.. Просыпаюсь... где ты был?!.
   - Тань, Тань, ты чего?! - ошалело бормотал я. - Я отошёл... ну, по делам...
   - Не смей так больше делать, дурак! - она треснула меня по плечу и отвернулась, зак-рыв лицо локтем.
   - Погоди, Тань... - я топтался рядом, не зная, что делать. До меня дошло, что ей-то на какие-то страшные мгновения показалось, что она осталась в этом непонятном мире - одна. - Ну прости меня, - убито попросил я, не зная, что сказать ещё.
   - Больше так не делай никогда, - уже тихо попросила она, всё ещё не поворачиваясь. - Я очень-очень испугалась, Олег... Ну всё, я уже успокоилась, вот, - она повернулась и по-на-стоящему улыбнулась, но тут же попросила снова: - Только больше не уходи... Поесть ничего не нашёл?
   - Можно камышовых корней надрать и испечь, - не нашёл ничего лучшего я. - Там ка-мыш есть, - и тут же обругал себя последними словами.
   - Камыш... - вздохнула Танька. - Пошли за камышом, чего же...
   - Танька, - бухнул я, - там скелет.

* * *

   Если честно, Танька - по крайней мере, на вид - восприняла скелет спокойнее, чем я. Разве что немного расширила глаза, но даже нагнулась к останкам, тоже рассматривая часы.
   - Олег, он не умер, - тихо сказала она и выпрямилась. - Его же убили. Смотри.
   Мне стало стыдно.Девчонка различила то,чего не увидел я в своём обалдении. Череп слева - над виском - был проломлен, неровно, ромбом. Вернее - ровным ромбом.
   - Чего это, Тань? - голос у меня отчётливо сел. Она промолчала. А до меня дошло, что это похоже на след от наконечника стрелы.
   Как в кино.
   - Пошли отсюда, Олег, - Танюшка зябко повела плечами. - Ну его, этот камыш...
   Мне очень хотелось сделать так, как она предлагала. Но я вдруг понял, что хочет-ся есть. И вечером будет хотеться есть ещё больше. И мне. И Танюшке.
   А скелет - что он, скелет? Такой же мальчишка - на девчонку не похоже - как и я. Мёртвый. Даже больше, чем мёртвый.
   - Тань, ты подожди, а я сам надёргаю, - решительно сказал я. Потому что я был муж-чиной, как ни крути.
   Она упрямо покрутила головой. И села разуваться - первой лезть в воду...
   ...Мы набрали камышовых корней в мою спортивную куртку, и я нёс этот мешок. И думал, что вечером попробую поставить петлю на зайца - вдруг попадётся?
   К речке Калаис - или как она в этом мире? - мы вышли только к вечеру, и я присви-стнул. Спросил Танюшку:

11.

   - Узнаёшь?
   Она кивнула, озираясь. Всё-таки, лишённые привычных ориентиров, мы забрали в сторону и вышли к реке ближе от города, чем рассчитывали. Но теперь можно было не беспокоиться - километров тридцать, весь завтрашний день, достаточно просто идти против течения. А сейчас мы опять стояли возле небольшой луговины, по которой текла река.
   - Кто это, Олег? - испуганно спросила Танька. - Какие огромные!..
   Сперва я просто увидел мохнатых быков, которые пили метрах в ста от нас, не больше. А потом у меня восторженный холодок прошёл по спине, и я прошептал:
   - Тань, это туры. Стой тихо.
   Последний тур на Земле, как мне помнилось, был убит в ХVII веке. А тут - мы сто-яли так близко от этих громадин, что можно было слышать, как хлюпает вода, кото-рую они тянут. Потом светло-шоколадные животные бесшумной цепочкой ушли в лес.
   - Туры, - тихо повторил я. - Пошли, Тань, пошли. Они красивые, но от них лучше держа-ться подальше.

* * *

   Костёр мы разожгли на небольшой полянке - и еле дождались, когда появится пер-вая горячая зола,в которой можно будет испечь камыш. А потом так же еле дождались, пока он испечётся. И ели его, обжигаясь, урча и пачкаясь золой - по крайней мере, когда я глянул на Таньку,сидевшую,скрестив ноги, по другую сторону огня, то у неё всё вокруг губ было грязным. Судя по тому, как она засмеялась - у меня тоже. То ли нам с голоду пока-за лось, то ли камыш и правда был вкусным, но мы сожрали весь. Я хотел было засунду-чить немного, но Танюшка настояла на том, что утром он остынет и будет невкусным. Откуда она это знала - представления не имею, но я легко с ней согласился, и мы доели печёные корешки.
   - Ещё два дня - и дойдём, - оптимистично заявила Татьяна. Я кивнул, подумав: куда до-йдём, интересно? А вслух попросил:
   - Спой, Тань.
   Она ни секунды не отнекивалась и не ломалась. Посмотрела на меня через огонь, а потом перевела взгляд на угли.
   Я хорошо помню эту ночь, костёр на полянке - и тихий, но мелодичный и ясно слы-шный голос Танюшки. Я не говорил, что спеть. Но она догадалась сама...

Ада Якушева

   Вечер
   бродит
   по лесным дорожкам...
  
   Ты же
   Вроде
   любишь вечера?
  
   Подожди,
   постой ещё немножко -
   посидим с товарищами у костра.
  
   Вслед за песней
   позовут ребята
   в неизвестные ещё
   края -
   и тогда
   над крыльями заката
   вспыхнет яркой звёздочкой
   мечта моя.
  
  
   Вижу
   целый
   мир в глазах тревожных
   в этот час
   на берегу крутом...
   Не смотри
   так неосторожно -
   Я могу подумать
   что-нибудь
   не то...

* * *

   Меня разбудил дождь. Он полил сверху, легко пробивая крону дерева, на котором мы устроились в широкой развилке - нам опять повезло... если бы не ливень, а это был настоящий ливень. Танюшка проснулась на несколько секунд позже меня и сперва что-то

12.

   сердито пробормотала, а потом жалобно вздохнула:
   - Дождь... Вниз спускаться?
   - Нельзя, Тань, - я перебрался осторожно к ней, проклиная свою высотобоязнь - и на-тянул на неё свою куртку. Не защита, конечно, но Танюшка благодарно прижалась ко мне, и мы приготовились мокнуть до утра. Я всмотрелся в часы и сумел различить, что только половина второго. И я, и Таня были здоровыми, закалёнными ребятами и уж лет-ом-то под дождём простыть не боялись. Но ясно стало, что уснуть не удастся.
   - Олег, - тихо сказала Танюшка, - как ты думаешь, дома нас ищут?
   - Ищут, конечно... - неохотно ответил я. - И ребята тоже ищут.
   - Они и подумать не могут, что с нами... А помнишь, - я вдруг понял, что она улыбает-ся, - как мы домового ловили, который на чердаке громыхал?
   - А это оказалась сова, - подхватил я, - конечно, помню! И как Вадим физиономией в свежую шкуру влетел, а мы решили...
   - ...что домовой ему лицо разодрал! - добавила Танька. - И полезли наверх с ножами, а Санек говорит про шкуру: "Тут у люка кто-то стоит!"
   - Еле отговорили его стрелять, - задумчиво заключил я.
   Мы ещё немного повспоминали своих друзей. Потом Танюшка вздохнула:
   - Я вот думаю про скелет. Странно всё-таки. Средневековый мальчишка - а в часах. И вообще - дичь какая-то. Стрелой его убили... Надо бы нам поосторожнее быть, Олег. И, - неожиданно здраво добавила она, - присмотреться,когда придём на место. Что бы там ни было.
   - Логично, - согласился я. - Танюшка, ты попробуй уснуть, а то завтра мы же идти не сможем. Давай поближе, - и я фактически перетащил на неё куртку, оставшись в фут-болке. В первые несколько секунд дождь показался страшно холодным, но потом я при-вык, даже перестал дрожать. Танюшка вроде бы согрелась - по крайней мере, совсем за-тихла. Я думал даже, что она уснула, но девчонка вздохнула и призналась:
   - Настроение отвратительное. Не хочется пищать, а всё равно...
   - Ну попищи, - согласился я. - Я потерплю.
   - Ладно, я не буду, - тут же поправилась она. - А сколько времени?
   У неё часов не было. И я ответил спокойно:
   - Скоро утро.

* * *

   Та ещё была ночка. Утро наступило отнюдь не "скоро" - оно еле-еле приползло, по-чти неразличимое в тучах, укутавших горизонт и небо над головами. Дождь почти прек-ратился, но всё равно сеялся почти по-осеннему из облаков, лениво переползавших по не-бу - там был ветер. Хорошо ещё, не похолодало - скорей даже наоборот, воцарилась вла-жная духота.
   Если ночью вы промокли и не выспались, то утром голод покажется вам втрое си-льнее, чем должен быть. Поставленные мной с вечера два силка оказались пусты, но это меня даже не особо расстроило.
   Пока лазили по кустам - вымокли ещё больше.У Танюшки круги залегли под глазами, а само выражение глаз было усталым и отстранённым, как у человека, испытывающего боль. Она молча вернула мне куртку, и мы двинулись вдоль реки - через мокрый папорот-ник, под увесисто соскальзывающими с деревьев струйками.
   Я вспомнил, как читал про экспедицию Роберта Скотта. Как они упорно стреми-лись к полюсу, преодолевали трудности, страдали... И как меня поразила мысль, что стремились-то они, в общем-то, к пустому месту. Там, на этом полюсе, были те же снег, холод и ветер. И всё.
   А они шли, как будто их ждал там роскошный отель. И сейчас я подумал - а не по-хожи ли мы на тех англичан? Может быть, и мы идём в никуда? Кто-то невесть когда написал по-английски очень приблизительные координаты...Координаты невесть чего.

13.

   Танька пробиралась впереди. (Если кто не знает - и дикие звери, и люди предпочита-ют нападать с боков или сзади. Так что самое опасное место при переходе - не впереди, как думают многие.) Мы молчали и по временам сдержанно зевали и вздрагивали. Я думал ещё и о том, что на днёвку надо разводить костёр, а как - неизвестно. Мокрые дрова... Хорошо ещё - есть зажигалка. Но и ей мокрое не очень-то разожжёшь без растопки...
   - Всё-таки мы не лесовики, - сказала Танюшка, и я понял - она думает о том же.
   - Ничего, - обнадёживающе кивнул я, - доберёмся.
   Было бы ещё куда... Но этого я не сказал.
   Мы ещё почти три часа шагали в полном молчании. Дождь снова пошёл, и какой-то осенний - в смысле, уныло-безнадёжный, хорошо ещё - не холодный. Но сырость нами уже не ощущалась.
   - Олег, - вдруг сказала Танюшка, - мы куда-то не туда идём.
   Она остановилась, не оглядываясь на меня.
   - Да ну, - сердито сказал я, - речка вот она... Пошли, Тань, пошли.
   - Да погоди ты... Калаис же не точно на запад течёт, а ещё и на север чуть. А мы идём точно на запад. Ну проверь, проверь!
   Я вздохнул и воспользовался надёжным способом - навёл на светлое пятно в тучах (солнце) часовую стрелку "ракеты" и мысленно очертил угол между ней и цифрой "2", а потом разделил этот угол пополам. Двенадцати ещё не было, и юг находился справа - там, куда указывала биссектриса.
   Танюшка была права. Мы шли точно на запад.
   - Да, это не Калаис... - пробормотал я.
   - Это его приток, я забыла, как он называется, - уверенно сообщила Танюшка. - Мож-ет, это и к лучшему, но он короче, чем Калаис.
   - Ничего страшного, - бодро заметил я. - Уж на запад-то мы курс и без реки сумеем удержать... Пошли, Тань.
   - Что ты всё "пошликаешь"?! - внезапно рассердилась она. - Я промокла! Я есть хочу! Я устала, в конце концов!
   - Тань, я тоже, - терпеливо сказал я. - Выберемся на открытое место и попробуем раз-жечь костёр.
   - Да, костёр он разжечь решил! Из чего, как?! Мокрое всё! И... - она осеклась и закусила губу. Опустила глаща: - Извини.
   - Ничего, - по-прежнему спокойно ответил я. И больше ничего не стал говорить.
   Мы опять зашагали вперёд. Я видел перед собой спину Таньки, обтянутую мокрой ковбойкой, потемневшие от воды русые волосы, слипшиеся прядями - по ним за ворот текла вода., и мне стало жалко девчонку - до спазмов в горле.

Илья Кормильцев.

   я пытался уйти от любви
   я брал острую бритву и правил себя
   я укрылся в подвале я резал
   кожаные ремни
   стянувшие слабую грудь
   я хочу быть с тобой
   я хочу быть с тобой
   я так хочу быть с тобой
   и я буду с тобой
   твоё имя давно стало другим
   глаза навсегда потеряли своё цвет
   пьяный врач мне сказал что тебя больше нет
   пожарный выдал мне справку что дом твой сгорел
   но я хочу быть с тобой
   я хочу быть с тобой
   я так хочу быть с тобой

14.

   и я буду с тобой
   в комнате с белым потолком с правом на надежду
   в комнате с видом на огни и с верою в любовь
   я ломал стекло как шоколад в руке
   я резал эти пальцы за то что они не в силах
   прикоснуться к тебе
   я смотрел в эти лица и не мог им простить
   того что у них нет тебя и они могут жить
   но я хочу быть с тобой
   я хочу быть с тобой
   я так хочу быть с тобой
   и я буду с тобой
   в комнате с белым потолком
   с правом на надежду
   в комнате с видом на огни
   и с верою в любовь

* * *

   Костёр разжечь и правда не удалось, как я ни старался. Зато на севере небо вдруг просветлело - голубая полоса подрезала тучи и начала стремительно расширяться, над-вигаясь на нас. в этом было что-то тревожное, но мы радовались, глядя, как солнечный свет буквально течёт к нам по земле, вспрыгивая на холмы и скатываясь в лощины и ов-раги.
   Мы остановились на речном берегу и с удовольствием следили за этим.
   - Всё-таки хорошо, когда лето, - сказала Танюшка, и я подтвердил это энергичными кивками. Через минуту мы уже купались в солнце, хлынувшем с небес. - Давай просушим-ся хоть...
   От мокрой земли в самом деле тут же начал подниматься пар, солнце играло в гир-ляндах капель, и только на юге быстро сокращался остаток облачного неба, унося дождь ещё куда-то.
   - Давай, - согласился я и в замешательстве взялся за язычок замка. Снял куртку, выкру-тил её как следует. Мы с Танюшкой, не сговариваясь, отвернулись друг от друга; я пооче-рёдно выжал брюки, футболку,даже носки и разместил все вещи на ветках,которые пре-дварительно отряхнул от воды. Из туфель подальше вытянул языки и пошире расшнуро-вал.
   Танюшка за моей спиной сопела - жалобно, сердито и упрямо. Не поворачиваясь, я спросил:
   - Джинсы не выкручиваются, что ли?
   - Угу, - ответила она. - Помоги... Да повернись, что ты...
   А я что? Я ничего, как говорил попугай Кеша... Она же оставалась в чёрно-красном купальнике, как я её сто раз видел. В руках девчонка держала джинсы. Она была вообще-то сильной, но выкрутить грубую ткань с лейблом "Leer", пошитую в Ярославле, конеч-но же, ей было не под силу.
   - Не разорви, - предупредила она. Ну, это было зря... Такой пошив рвать надо грузови-ком... Танюшка держала, а я крутил изо всех сил. Ей то и дело выворачивало руки, из-за чего девчонка смешно морщилась.
   - Ну вот, всё, - я встряхнул джинсы и перекинул ей. - Давай теперь сами погреемся.
   - А? - как-то опасливо спросила она. Я молча выбрал камень и присел на него, поставив пятки на край и обняв колени. Через несколько секунд тёплая спина Танюшки привалилась ко мне сзади.
   - Мы всё равно отсюда выберемся, - тихо сказал я, чуть откинув голову назад. Стано-вилось жарко, и я подумал, что впереди в любом случае ещё долгое-долгое лето.

- Конечно, выберемся, - согласилась Танюшка. И я, увидев у своей щеки её закинутую че-

15.

   рез плечи руку, осторожно пожал тонкие пальцы.
   - А поесть я что-нибудь добуду, - пообещал я.
   - Давай немного поспим, - предложила девчонка, - очень хочется.
   - Тань, идти надо... - начал было я, но потом кивнул: - Давай. Только веток натаскаем, а то простынем, - я соскочил с камня и полез за ножом.

* * *

   Я думал, что проснусь часа через два - больше даже в тёплый солнечный день без одеяла не проспишь на природе, тело остывает и само будит. Но проснулся я аж во вто-ром часу и обнаружил, что накрыт своими вещами, и Танькиными тоже. Я выкопался из-под них и потянулся с подвывом.
   Танька - по-прежнему в купальнике - бродила внизу по отмели и за чем-то часто нагибалась. Я лёг на краю берега на живот - трава высохла - и, опустив подбородок на кулаки, начал следить за ней. Потом негромко свистнул.
   Девчонка вскинула голову и, улыбнувшись, помахала какими-то двумя мешочками. Не зашумела - по воде всё слышно отлично. А через секунду уже карабкалась наверх.
   - Ракушки, - сообщила она, отдуваясь. - Там их много, на отмели... Перловицы. Не ус-трицы, конечно...
   - Устриц пусть буржуи едят, - весело ответил я. Мне было очень хорошо при мысли, что она меня укрыла. - А это мы вечером рубанём, на привале. Давай, сполосни носки и одеваемся.
   Мне сейчас хотелось есть ещё сильнее, чем раньше. Танюшке, конечно, тоже. Но мы бодро засобирались. Высохшая одежда, конечно, залубенела, но это ничего. Только вот Танюшка вдруг ойкнула и с размаху села на то место, откуда встала.
   - Голова закружилась, - успокаивающе, но в то же время жалобно объяснила она, когда я подскочил.
   - Ничего, посиди ещё немного, - я отошёл перегрузить ракушки в свою куртку, которой вновь предстояло играть роль мешка.
   А ведь у меня тоже головам временами кружится... Неужели от голода так быст-ро начала?!.
   Эта мысль пугала...
   ...Косвенное подтверждение тому, что мы идём правильно, мы получили через ка-кой-то час, когда речка почти сошла на нет, превратившись в ручеёк. Мы шли по самому берегу - галечному и пологому. И Танюшка остановилась, даже подавшись назад. Я тут же - честно слово, рефлекторно! - оказался перед ней, сжимая в кулаке нож.
   Но бояться было нечего. Мёртвых вообще не надо бояться.
   Слева пологий откос был расчищен от зелени - давно, но надёжно, только трава росла там. И среди этой травы лежали три каменных глыбки. Кто-то принёс их сюда, уложил и выбил на плоских гранитных боках белёсые строчки.
   - Могилы, - прошептала Танюшка. - Олег, я боюсь.
   Скелета она не испугалась. А могил почему-то - да.
   - Подожди, Тань, - я осторожно подошёл ближе, сам испытывая неприятное ощуще-ние. Не страх, но какую-то щемящую опаску.
   Henry O'Nail
   19.01.70-17.05.85
   Save God
  
   Max Odder
   07.12.69-17.05.85
   Save God
  
   Peter G. Segewick
   16.03.70-17.05.85
   Save God
   - Трое, по15-16 лет, - через плечо сказал я. - Больше двух лет назад погибли...
   - Англичане? - Танюшка всё-таки подошла. Я кивнул:
   - Написано по-английски... Генри, Макс и Питер... Наверное, эти ребята были вместе с тем... ну, скелет которого. Только его уже некому было хоронить.
   Мы посмотрели по сторонам, прошлись вокруг. Но ничего не нашли. Я, если честно, и не ожидал, а вот Танюшка, похоже, разочаровалась. Уж не знаю, что она собиралась

16.

   обнаружить.
   Я тем временем ещё раз определился с западом и выбрал ориентиры, до каких дос-тавал взгляд. Это занятие меня так увлекло, что я и не заметил подошедшей девчонки. А она обратила моё внимание на то, чего не замечал я.
   Густой лес впереди - километров на пятнадцать, почти до горизонта - сменился рощами и лугами. Весёленькая такая местность, да ещё солнечная... Но Таня указала на одну странность.
   - Смотри, - она вытянула руку, - это что, дым?
   Я только сейчас заметил, о чём она говорит. - В самом деле - в двух или трёх мес-тах на равнине словно бы держались расплывшиеся облака дыма. Серый флёр, задёргива-вший траву и деревья, прозрачный, но всё же различимый.
   - Не знаю, - я всмотрелся. - Больше на туман похоже, но какой-то странный... Прома-хнём до темноты эту равнину?
   - Ага, - согласилась Танюшка.

* * *

   Вблизи этот странный туман выглядел облачками бледно-бледно разведённой чёр-ной краски, сквозь которую всё видно, а сама она почти незаметна. Первое такое облач-ко окутывало симпатичную рощицу, и я было сунулся туда, но Танюшка вцепилась в меня:
   - Не ходи! Вдруг это какой-то газ!
   - Да ну, газ, - для проформы и самоутверждения пробурчал я, но внутрь и правда не по-шёл.Серое облачко действительно как-то отталкивало, и мы и от остальных держались подальше.
   Мы всё-таки добрались до леса - как раз к тому моменту, когда солнце за него село. Не стемнело, но резко смерклось.
   - На опушке заночуем? - спросила Танюшка устало. Я хотел было кивнуть...
   И не кивнул.
   Я никогда в жизни не ощущал того, что называется "взглядом в спину". Только в книжках читал. Но наверное что-то такое сидит в каждом человеке - от предков, что ли? И просыпается, когда "подопрёт".
   Уж куда - сильнее, чем подпёрло нас...
   Короче - я ощутил этот самый взгляд. Тяжёлый и... не то что угрожающий, нет. Но неприятный, словно меня оценивали.
   Я обернулся - спокойно,будто решил просто взглянуть на путь,пройдённый за день. И - вот честное слово! - на какую-то даже не секунду, а на её хвостик - увидел промельк движения. В том самом месте, где мы спустились с откоса.
   Пятнадцать километров - это много, на таком расстоянии нельзя увидеть одно живое существо, даже крупное. Тут словно чёрная капля перелилась...
   Группа. Стадо, косяк - что угодно. Только как-то странно для животных - словно выглянули - и назад. Животные так себя не ведут.
   Именно группа.И если эти - кто бы они ни были - появились именно в этот момент, то они нас, конечно, не видели. А если наблюдали уже давно?..
   ... - Нет, Тань, - спокойно сказал я, - давай уйдём подальше. В лес.

* * *

   Ракушки оказались никакими, хотя мы, морщась,сдабривали их пеплом, чтобы хоть чуть-чуть посолить. Однако, есть хотеться перестало. Я улёгся на траву, закинув руки под голову. Танюшка сидела боком, одной рукой опершись оземь, другой - перебирая пус-тые раковины, красиво отблёскивавшие перламутром изнутри в свете гаснущего костра.
   - В них бывает жемчуг? - спросила она вдруг.
   - Нет, кажется, - рассеянно сказал я, - это в речных жемчужницах... Но у нас их давно не осталось.
   - Ну здесь-то, может, есть? - предположила Танюшка, и я вздохнул:

17.

   - Да я забыл, что мы... Может, и есть.
   - Олег, а почему мы ушли с опушки? Кого ты увидел?
   - Никого, - равнодушно отозвался я. - Просто не хотел торчать там. На всякий случай. Не сами же по себе те ребята погибли?
   - Ну, это давно было...- успокоено протянула Танюшка. - А вот интересно - откуда тут англичане? Или они американцы?
   - Или кто угодно, говоривший по-английски, - дополнил я. - Кто их знает, откуда. Мы тут вообще ничего не знаем.
   - Завтра дойдём, Олег? - спросила она. Я пожал плечами:
   - Ну, сорок миль завтра кончатся точно. А там посмотрим - знать бы ещё, что мы ищем?
   - Ход домой, что же ещё? - твёрдо и уверенно удивилась Танька.
   Меня просто убила эта её уверенность. Даже ответа не нашлось, да я его и не ис-кал. Разве что мне подумалось, что разочарование Танюшки при такой уверенности бу-дет тяжёлым. Вдруг она его не перенесёт?! Чокнется, или ещё что...
   - Тань! - вырвалось у меня.
   - Что? - спокойно удивилась она, отряхивая ладонь о джинсину.
   - Да ничего, - так же спокойно ответил я. - Просто - Тань-нь-нь...Колокольчик звенит, слышишь?
   Она почему-то смутилась - опустила голову, стрельнула зелёными искрами из-под волос. Сказала:
   - Хватит тебе. Ты что, в любви признаёшься?
   Теперь уже я опустил глаза. И, рассматривая куртку у себя на груди, ответил:
   - А если так? То что?
   - Да ничего, - Танюшка поворошила угли в костре. - А помнишь, как первого июня мы были в Чутановке, у Вадима на даче?
   - Когда вечером разожгли "пионерский" костёр, и я у тебя спрашивал, не больно ли ку-саются комары? - усмехнулся я.
   - Очень тактично и участливо спрашивал, - уточнила Танюшка. - Видимо, тебе это доставляло удовольствие? - я кивнул и получил в лоб веточкой, а девчонка продолжала: - Но я не про это... И не про костёр... Помнишь, как мы шли со станции? И ты ухитрял-ся одновременно поддерживать меня под руку, отгонять комаров, тащить на себе свой и мой рюкзаки, опираться на деревянную шпагу и трепаться со мной?
   - Помню, - кивнул я, действительно с удовольствием вспоминая эти совсем недавние со-бытия. - А ребята вечером напали на нас из-за кустов...
   - Придурки, - сердито вставила Танюшка, - я так испугалась... И ты с ними дрался и всех заколол.
   - Их и было всего трое, - уточнил я.
   - Всё равно... Было так... - она покрутила рукой в воздухе, - по-настоящему...
   - Я на будущий год могу выиграть первенство город-район по рапире, - сказал я. - Ты придёшь за меня болеть?
   - Конечно приду, - закивала Танюшка. Я приподнялся на локтях:
   - Тань, а это правда, что ты говорила про школу? Что ты перешла в нашу школу?
   - Правда, конечно, - она смотрела на меня через огонь, и я не мог различить выражения её глаз. Странно. Огонь должен освещать. Но он прячет, делая лица одинаковыми. Около огня невозможно разглядеть, какое у человека выражение глаз, улыбается он, или насме-хается... Но сейчас я знал, что Танюшка говорит правду.
   - А почему, Тань? - тихо спросил я. И подумал, что мы уже долго знакомы. И много раз уже сидели вот так у самых разных костров. Но такого разговора у нас ещё не было. - Почему ты так решила?
   - Потому что... - она замялась и жалобно попросила: - Не надо, Олег, я же всё равно...

18.

   Я увидел - даже в свете костра! - как она побагровела. И засмеялся от внезапно заполнившего меня - как ситро заполняет кружку! - пузыристого, шипящего чувства ра-дости. Причём для этой радости у меня не было ни слов - ни даже мыслей.
   - Знаешь, я удивился, когда ты согласилась идти к нашим, - вместо продолжения разго-вора сказал я. - Думал, ты испугаешься.
   - Как Ленка Власенкова? - вспомнила Танюшка. - Ленка потом помнишь рассказывала, что спе-рва как к нам в штаб попала, хотела сразу удрать. Думала - притон какой-то... Нет, я сразу со-образила, что и ребята и девчонки у вас хорошие... А вот я удивилась когда знаешь что? Когда ты к нам домой пришёл. До сих пор не знаю, как ты мой адрес разыскал?
   - В клубе собачников, - признался я. - Твоего Черныша там хорошо знают... Туда-то я пришёл, а вот около твоего дома минут сорок ходил. Если бы мне твой отец открыл, я бы, наверное, сбежал.
   - А открыла я, - задумчиво сказала Танька. - Знаешь, Черныш, наверное, не ест. Он не любит, когда меня долго нет.
   - Кузя тоже, - вспомнил я своего пса. Танюшка засопела. Серьёзно так, с претензией на слёзы, и я поспешил попросить: - Тань, может быть, ты споёшь опять?
   - Ты меня отвлечь хочешь, - вздохнула она. Я кивнул:
   - Ага. И сам хочу отвлечься, угадала. Спой какую-нибудь нашу.
   - Сейчас, - она села прямее и склонила голову набок... Но прежде чем начать петь - ска-зала вдруг:
   - Помнишь, как твой Сергей говорит? "Насильно слушать у костра враньё никого не за-ставишь - это не у телевизора..." Слушай, Олег.

С. Туликов

   В школьное окно смотрят облака,
   Бесконечным кажется
   урок,
   Слышно, как скрипит
   Пёрышко слегка
   И ложатся строчки
   на листок.
   Первая любовь, юные года,
   В лужах голубых - стекляшки льда...
   Не повторяется,
   не повторяется,
   не повторяется такое никогда...
   Песенка дождя катится ручьём,
   Шелестят зелёные
   ветра...
   Ревность без причин,
   Споры ни о чём -
   Это было будто бы
   вчера.
   Мимолётный взгляд удивлённых глаз
   И слова - туманные
   чуть-чуть.
   После этих слов
   В самый первый раз
   Хочется весь мир
   перевернуть.
   Первая любовь, снег на проводах,
   В небе - промелькнувшая звезда...
   Не повторяется,
   не повторяется,
   не повторяется такое никогда...

19.

* * *

   Спокойной ночи у нас не получилось. Вернее - не получилось у меня.
   Я проснулся от стремительного ощущения падения - и схватился обеими руками за края кровати, а на самом деле - за широкий сук, на котором лежал верхней частью тела. Говорят, что такое снится, когда во сне растёшь, и я, ещё толком не очнувшись, вроде бы даже вспомнил свой сон.
   Но тут же забыл его. Какой тут сон, когда наяву творились вещи почуднее!
   Сперва мне показалось, что за деревьями мельтешат светлячки - только какие-то разноцветные и излишне активные. Но это потому, что я ещё до конца не проснулся. В следующий миг до меня дошло, что это на самом деле очень далеко - километров за три-дцать, не меньше! - и никакие это не светлячки.
   Трассирующие пули, как в кино про войну - вот что это такое. Только не так Гус-то, как показывают в фильмах; то тут, то там, реденько.
   Честно - я обалдел. Так, сидя и остолбенел, даже рот приоткрыл, наблюдая за бес-шумным - расстояние было точно большим - полётом цветных точек. Это могло зна-чить одно - люди тут есть...
   ...точнее, это ещё значило, что у этих людей имеется оружие посерьёзнее мечей. Неясным оставалось лишь одно: что это за люди. А это-то как раз и было самым важ-ным, если честно.
   Стрельба продолжалась совсем недолго. Кроме того, она не могла меня разбудить. Так от чего же я проснулся?
   Всё это время я лежал неподвижно, повинуясь какому-то инстинкту, появившему-ся внезапно и очень кстати.
   Потом внизу - там, где мы жгли костёр - зашуршал пепел. Хрустнули полусгорев-шие ветви. И уже беззвучно проплыли куда-то в сторону тени.
   Раз. Два. Три... Семь. Восемь... Двенадцать.
   Страх отпустил меня не сразу, оставив после себя унизительный холодный пот, спазмы в желудке и кислятину во рту. Я не знаю, кого видел, даже очертаний толком не различил. Знаю, что избежал смертельной опасности. Каким-то чудом...
   Мне пришлось пересилить себя, чтобы спуститься с дерева - да и то я выждал чуть ли не полчаса, не опасаясь, что усну. Страх не давал... Подсвечивая зажигалкой, всмотрелся в пепел.
   Он был истоптан - в нескольких местах отпечатались следы. Не звериные... но и не очень похожие на людские. Какие-то нечёткие, словно оставлявшие их были обуты в бесформенную обувь.
   Мне вновь стало страшно, и я, погасив зажигалку, долго не мог влезть на дерево, холодея каждый раз, когда срывалась нога - мне казалось, что вот-вот кто-то вцепит-ся в плечи и поволочёт в темноту. Мне в сознательном возрасте ни разу не доводилось надуть в штаны, но сейчас я был близок к этому и наверх вскарабкался в полнейшем изне-можении, весь дрожа.
   Танюшка спала, и я даже разозлился на неё. Но сопение девчонки действовало успо-каивающе; я устроился, скорчившись у неё в ногах, сунул руки под мышки и... сам не заме-тил, как всё-таки уснул.

* * *

   - Смотри, Олег.
   В голосе Танюшки было потрясение. Надо сказать, я её понимал.
   Мы стояли внизу голого каменного откоса. Не помню,чтобы я видел такой в нашем мире в этих местах, да это и не важно. Откос уходил влево и вправо, словно огромный нож вспорол в этом месте лес на несколько километров, вывернув вал перемешанной с га-лькой земли. Конечно, это было не так. Но похоже.

Однако, не этот геоморфологический памятник нас удивил - нам хотелось есть, до

20.

   природных ли тут недоразумений? А вот на этом валу - в сотне метров справа от нас - лежал большой серый валун.
   И это был не просто валун.
   Когда-то чья-то рука придала валуну очертания лежащего человека. Он опирался щекой на кулак левой руки, а правой - придерживал рукоять меча, вытянутого вдоль но-ги. Черты лица были только намечены, но всё же хорошо различалось, что неведомый скульптор изобразил подростка - с правильным лицом, с упавшей на щёку прядью волос.
   - Пошли, - я потянул Танька за плечо. - По-моему, мы добрались.
   Танюшка стрельнула в меня взглядом - недоверчивым и обрадованным - и я понял, что для неё путь закончился.
   А у меня такого чувства не было.
   Не было - и всё тут.
   Мы подошли к каменной глыбе. Она оказалась в три раза больше человека и, подой-дя вплотную, я увидел, что скульптура старая. Старше надписей, которые мы видели тут.
   - Ну вот, Тань, - я вытер лоб и незаметно оперся на камень, пережидая короткий прис-туп головокружения. - Пришли. Что дальше?
   Она вновь взглянула на меня:
   - Ты не веришь? - тихо спросила она. Я покачал головой. - И с самого начала не верил? - я снова покачал головой. - Но, может, мы просто не сюда попали, может, эта статуя никакого отношения...
   - Может быть, - устало прервал её я. - Но я, Тань, не знаю, куда нам ещё идти. Вот мы пришли, сорок миль кончились или вот-вот кончатся. Я не знаю, куда мы должны были придти. И вообще... - я махнул рукой и присел на край камня. Голова не переставала противно кружиться. То ли от голода, то ли давление резко упало - больше года уже не было со мной такой фигни... Наверное, и на лице это как-то отразилось, потому что Та-нюшка посмотрела на меня с испугом и тронула за плечо:
   - Ты чего?
   - Ничего, ничего, - поспешил успокоить её я и рывком поднялся. - Понимаешь, Тань, для них - ну, для тех, кто надписи оставлял - этот памятник мог что-то значить. А вообще - нечего киснуть. Это место ничем не хуже любого другого.
   - Я домой хочу, - губы у Танюшки вдруг поехали, задрожали. - И есть... - она справилась с собой, но отвернулась и начала водить пальцем по камню.
   - Есть мы добудем, - я заставил себя собраться. - Обязательно добудем, что ты... И домой выберемся, погоди только, Тань...
   Мне очень-очень хотелось зареветь. Оказывается, и я на что-то надеялся. Вопреки всему надеялся... Но реветь не имело смысла, и я решительно взялся за Танькино плечо под ковбойкой:
   - Тань, вставай. Пошли. Нам вообще нельзя на одном месте сидеть.
   Она не спросила - почему. Вместо этого с надеждой посмотрела на меня:
   - А давай вокруг походим немного, а, Олег? Вдруг что-то найдём, а?
   - Давай, - согласился я. Без особой надежды, просто для успокоения - даже не своего, а Танюшки...
   ...Форт мы нашли через десять минут.

* * *

   Кто-то сложил башню-шестигранник из мощных каменных глыб, невесть как и ко-гда сюда попавших. Она была не очень высокой - в три моих роста, не больше - но широ-кой.По верхнему краю шли узкие бойницы. Когда-то эту башню ромбом окружал деревян-ный частокол, но большинство здоровенных брёвен перегнили в земле и валялись рядом в беспорядке, остальные накренились, и только одно-два стояли прямо. К башне примыкал приземистый блокгауз. Провалившуюся крышу и накренившиеся внутрь стены покрывал

21.

   мох. Никаких следов штурма или хотя бы пожара видно не было, зато над входом - пло-тно сбитой из досок дверью, расположенной на уровне моей головы - был нарисован бе-лой краской идущий лев с поднятой передней лапой, как на гербе. Краска стёрлась и смы-лась, но в неровности камня въелась, и на расстоянии рисунок оставался отчётливым.
   - Это английский гербовый лев, - определил я. - Тань, я тебя подсажу, а ты попробуй открыть дверь.
   - Угу, - при виде форта она вновь резко оживилась. - Давай.
   Я, сцепив руки в замок, подкинул её к двери, и Танюшка ловко вцепилась в какие-то выбоинки. Нетерпеливо вытянула ко мне руку, я перебросил ей открытый нож. Наверху скрипнуло, хрустнуло, посыпалась сырая деревянная труха, и Танюшка соскочила обрат-но. Указала вверх подбородком с гордым видом.
   Дверь была открыта - отошла на полметра. В щели проглядывал свет.
   - Подсади опять, я посмотрю, - я принял от неё нож и покачал головой:
   - Лучше я, мало ли что...
   - Я же тебя не подниму, - улыбнулась она. - Давай, Олег.
   - Эххх... - я неохотно, но сноровисто подсадил её и приготовился ждать. Но буквально через минуту Танюшка с ошарашенным видом свесилась обратно. Она, кажется, лежала на животе и обеими руками отводила волосы от лица. Глаза у неё были ошалелые:
   - Олег, тут оружейный склад, - сказала она.
   - Дай руку, - выкинул я вверх ладонь.

РАССКАЗ 2

СТАРЫЕ ДРУЗЬЯ

А наш огонь никогда не гас,

А что невелик - ничего...

Не так уж много на свете нас,

Чтоб нам не хватило его!

А.Макаревич

22.

* * *

   Нет, что бы Танюшка ни говорила, но это ничуть не походило на оружейный склад. По крайней мере, как я их себе всегда представлял - строгие ряды стоек с оружием. (В жизни я их - складов - всё равно не видел.) Скорее это напоминало оружейную башню из повести Крапивина "В ночь Большого Прилива", где вооружался главный герой Серёжка - эту книжку я очень любил...
   Нет. было ещё одно сходство - пожалуй, более верное, только очень уж неприят-ное, поэтому я и не подумал о нём сразу. Если я что-то понимаю, то люди свалят оружие так - одной большой, остро-расползающейся кучей - в одном случае.
   Если сдаются. Перед моими глазами встала картинка из фильма (или,может быть, я её сам выдумал) - люди проходят между двумя рядами других людей и складывают, по-чти бросают, оружие в конце этого живого коридора. С лязгом и шорохом выползают из ножен потерявшие хозяев клинки...
   Всё, как здесь. А где хозяева? Я даже огляделся с неприятным холодком, почти ожидая увидеть где-нибудь у стены скелеты.
   Конечно, там ничего не было.
   - Странненько, - сказала вдруг Танюшка, и я вздрогнул. Девчонка задумчиво смотрела на эту кучу. - Их как будто... бросили. Потому что не нужны.
   - Это ещё не самое странное, - я почему-то ощутил нервную дрожь. - Странней то, что всё оружие здесь - боевое.
   - А? - Танюшка посмотрела на меня, сведя густые брови. - Это как?
   - Мы с тобой тут уже долго, но не видели ни одного человека, - задумчиво сказал я. Ко-гда говоришь вслух, мысли легче оформляются в точные образы. И иногда сам удивляешь-ся тому, что говоришь - пока думал,всё выглядело не так... - А тут всё оружие именно... ну, античеловеческое, понимаешь? Никто же не ходит на медведя или волка со шпагой или саблей. Топор там нужен. Рогатина какая-нибудь. А тут нет оружия на зверя. Толь-ко на человека.
   - Ну... - Танюшка вообще-то не спорщица, но сейчас, наверное, почувствовала, как мне хочется, чтобы меня опровергли. И начала опровергать. - Может, его потому и бросили, что оно тут не нужно. А всякие топоры с собой унесли.
   Мне стало смешно. Не очень хорошее это было веселье, истеричненькое. Мне пред-ставилось, как некие люди входят сюда, сваливают мушкетёрскую снарягу, затыкают за пояса топоры и уходят. Д'Артаньян,переквалифицировавшийся в кержака-раскольника... Но какой-то резон в Танюшкиных словах всё-таки был. Я подошёл к оружейной куче.
   - Не, Таньк, - медленно и уверенно сказал я. - Этими штуками пользовались. И за ними ухаживали, смотри.
   Действительно, оружие ничуть не походило на брошенное за ненадобностью. Кро-мки клинков всё ещё сохраняли голубовато-серебристую заточенность, а остальное по-лтно наоборот - было серым и выщербленным. Не музейного вида было оружие. Не лаки-рованное, понимаете? Если в книжках пишут правду - с таким хозяин расстаётся толь-ко вместе с жизнью.
   Я почувствовал, как во мне разрастается любопытство и восхищение этим оружи-ем. Руки буквально зудели, тянулись к клинкам.
   - Танюшка, я, наверное, кое-что возьму, - разыгрывая неуверенность, сказал я. Танюшка вздохнула:
   - Игрушки нашёл?
   - Всё-таки... защита, - я опустился на корточки. - Ого!
   - Я тоже покопаюсь, может, найду что поинтереснее. Одеяло, например, - сообщила она, обходя оружейную свалку.
   - Не порежься, - машинально сказал я.
   Среди клинков преобладали прямые шпаги и их производные. Я считал себя спецом

23.

   по холодному оружию и всегда испытывал к нему слабость, как к оружию благородному, но сейчас у меня просто разбегались глаза. Я брал новые и новые образцы, выдвигал и рас-сматривал клинки, касался разнообразных гард и ножен, тянул, пробуя на прочность, по-трескавшиеся широкие перевязи... Выбрать было очень трудно как раз из-за невероятно-го обилия, и скоро я понял, что ничего не выберу - как тот осёл, который сдох с голоду между двумя кучами моркови. Поэтому я просто закрыл глаза, встал, сделал два оборо-та и на ощупь поднял то, что попалось под руку.
   - Выбрал? - насмешливо спросила Танюшка. Она сидела на корточках со своей стороны кучи, держа на коленях какой-то кинжал.
   - У-гу... - отозвался я, разглядывая то, что мне досталось.
   Мне повезло. Наверное - в награду за решимость. Ножны оружия оказались прос-тые, обтянутые чёрной кожей и стянутые стальными скрепами. Рукоять тоже не вос-хищала - покрытая шероховатой кожей же (её обвивала прочно впрессованная метали-ческая нить), с навершием в виде шляпки гвоздя, защищённая ребристой гардой-ракови-ной и нехитрым плетением толстой проволоки (бронзовая, почему-то подумал я, хотя не знал точно). Лезвие - шириной в три пальца у основания, без выборок, гладкое - имело в длину сантиметров девяносто, не меньше, и к концу сбегало до двух пальцев ширины.
   Поднявшись на ноги, я провёл несколько фраз. Танюшка смотрела без насмешки - она видела меня на дорожке и знала, что это серьёзно.
   - Возьмёшь эту шпагу? - спросила она.
   - Это не шпага, - ответил я, любуясь оружием. - Это палаш. У шпаги обе стороны за-точены на всю длину, а лезвие в сечении - ромб или линза. А тут лезвие - клин, и обух за-точен только на треть от острия.
   - Спасибо за лекцию, - поблагодарила она. - Так ты его берёшь?
   - Беру, - кивнул я. - Он, Танька, тяжёлый. Раза в три, если не больше, тяжелее рапиры, а я к ней привык. Смотри,как у меня медленно всё получается... и инерция какая, - я вновь показал несколько фраз.
   - По-моему, всё нормально, - критически всматриваясь, сообщила Танюшка.
   - Это тебе кажется, - вздохнул я. - У меня вся сила в скорости... А, беру его!
   Ножны крепились на широкой перевязи. Причём на лопасти было место для второ-го клинка, а на груди - ещё один чехол. Я повздыхал и зарылся в кучу под ироничным взгля-дом Таньки, объяснив:
   - Место же есть, а пустое - некрасиво.
   Я больше ничего не успел найти - Танька, бесшумно что-то там раскладывавшая, подала голос:
   - Ого, смотри!
   Она протягивала мне арбалет. Вернее, мне сперва показалось, что арбалет - вин-товочная ложа, покрытая поцарапанной лакировкой, короткий лук с толстой тетивой, металлический кованый спуск - красивое и не очень тяжёлое оружие. Я подержал его в руках и поднял глаза на девчонку.
   - Может, мне этот арбалет взять? - задумчиво спросила она.
   - Это не арбалет, - ответил я. - Это аркебуза.
   - Ты меня за неграмотную не считай, - холодно заметила она, опасно сверкнув глазами. - Я даже картинку помню в учебнике. Аркебуза - это ружьё. С фитилём.
   - Да нет, Тань, - не стал смеяться я. - То есть, правильно всё, это аркебуза. Но вот та-кие штуки - самострелы, которые стреляют не стрелами, а пулями - тоже называются аркебузами. Ты посмотри, там стрелы есть?
   - Сейчас... вот, - она подняла в руке кожаный мешочек с завязкой,судя по всему - тяжё-ленький. - Ты прав, как всегда. Стрел нет, а это?.. - она раздёрнула завязку и удивлённо сказала: - Олег, это же подшипники!
   Я принял мешочек - да, он весил ого-го.А внутри и правда оказались никелированные

24.

   подшипники.
   Ну что ж. Отличные пули. Но тоже наводит на мысли...
   - Бери, - посоветовал я. - Метров на сто он бьёт наверняка, и не хуже пистолета.
   - А как им пользоваться?
   Вопрос был коварный. Но я не мог ударить в грязь лицом и, высокомерно хмыкнув, заявил:
   - Ну, это просто. Смотри...
   Это в самом деле оказалось "просто". Аркебуза имела странно современную конс-трукцию. Почти автоматный затвор отводился назад до упора, в отверстие наверху ложа вкладывалась пуля, затвор отпускали, и он чуть продвигался вперёд, фиксируя её в стволе. После этого аркебузу можно было вертеть, как угодно - пуля не выкатывалась. Правда, и разрядить оружие становилось возможно лишь выстрелом. Танюшка несколь-ко раз вхолостую щёлкнула спуском, кивнула и продолжила поиски - похоже, и она увлек-лась. За год нашего знакомства она набралась от меня немало, в том числе - и в плане любви к оружию.
   Я смотрел, как она копается - с решительным видом, по временам сдувая с носа прядь русых волос - и. поймав себя на том, что широко улыбаюсь, поспешно вернулся к поискам.
   Почти тут же я нашёл ещё один клинок - как подгадал, в пару к палашу. Это был ромбический в сечении кинжал в пол-руки длиной, с широко разведёнными и выгнутыми по сторонам клинка длинными усами гарды. Удобную насечённую рукоять венчал солид-ный конический набалдашник. Прикинув оружие в руке, я закрепил кинжал во второй пет-ле лопасти - он подошёл идеально. Я даже подумал, что отсюда он и выпал.
   Танюшка тоже нашла себе один клинок - широкий, в ладонь, плоский кинжал дли-ной сантиметров тридцать, с простой, но удобной пожелтевшей костяной рукояткой в мелких выемках. На одной стороне лезвия - в две трети длины где-то - шла пилка, и я уже настроился приколоться, что девчонки даже в оружии видят инструмент... но пе-редумал. Пилка в самом деле могла оказаться полезней моего палаша.
   Под руку мне попались три цельнометаллических кованых ножа с широкими конца-ми - метательные, и я задумался. Ои я задумался.сь три цельнометаллических кованых ножа с широкими конца-ми - метательные,сторнам клинка длинными усами гарды.лег Фирсов и Игорь Басаргин, которые постоянно тренировались метать ножи, учили и меня, но я оказался бездарным учеником... Правда, ножи мне понравились, и я сунул их - влезли хорошо - в чехол на груди, после чего встал, сожалеющим взглядом окинув кучу, которую приходилось оставлять.
   Рядом с Танькой кроме арбалета, пуль в мешочке и кинжала, к которому она подоб-рала ножны, лежала широкая перевязь в мелких клёпках и короткий прямой нож. Сейчас она увлечённо тянула что-то из кучи - какой-то ремень.Я решил заняться поисками шпа-ги для неё, но меня остановил удивлённый возглас Танюшки:
   - Олег, пистолет!
   Она держала этот самый ремень в руке - патронташ с большой кобурой. В гнеёз-дах ремня тускло поблёскивали патроны - штук двадцать. Они походили то ли на тол-стые сигареты, то ли на тонкие тюбики губной помады. Заполнены была половина гнёзд.
   - Это револьвер, - я открыл кобуру (заметив, что в гнёздах под крышкой есть ещё семь патрон) и достал оружие. - Наган, семизарядный.
   - Ты умеешь с ним обращаться?
   - Теоретически, - признался я в ответ на вопрос девчонки.
   - Я и теоретически не умею... Забирай и благодари за находку.
   - Спасибо! - пылко и искренне ответил я, тут же перепоясываясь и подгоняя ремень по себе. Я прижал им перевязь - чтобы не болталась - и поймал брошенный на меня задум-чивый взгляд Танюшки. - Я смешно выгляжу?
   - Знаешь - нет, - медленно ответила она. И не договорила: - Вообще - наоборот... - а потом тряхнула головой: - Теперь медведи нам не страшны!

25.

   - Да нет, - огорчил я её. - Из нагана медведя не убить. Это опять-таки против челове-ка оружие... Вернее его завалить из твоей аркебузы.
   - Ага, значит, на медведей ты предоставляешь охотиться мне?! - возмутилась Танька. - Это по-джентльменски!
   - Давай лучше тебе что-нибудь ещё найдём, - я присел было, но уткнулся палашом в пол и под насмешливым взглядом Танюшки вынужден был неловко поправить оружие. Да, кА-жется - надо привыкать... Пока что с оружием на поясе я ощущал себя скорее странно, чем по-мушкетёрски. Но вот зато клинок Татьяне отыскался сразу.
   - А чего он такой длинный? - критически спросила она. Я вытащил из ножен - мягких, красной кожи - действительно почти метровый чуть изогнутый остроконечный клинок, заточенный с одной стороны, с овальной маленькой гардой, защищавшей рукоять под две руки. Клинок был тонкий и гибкий.
   - Это корда, кавалерийская сабля, - объяснил я, - самое девчоночье оружие. Им можно рубить и колоть... Давай подгоним по тебе, вставай.
   Девчонка послушно поднялась. Перевязь для корды, как я и ожидал, была сделана на спину; я накинул её так, чтобы рукоять поднималась над левым плечом, начал было, про-пустив руки под мышки, подгонять ремень на груди у Танюшки,но внезапно страшно сму-тился - хотя ещё ни к чему не прикоснулся - и отдёрнул руки, надеясь, что не покраснел.
   - Давай это... застегни, как удобнее, Тань.
   Не поворачиваясь, она склонила голову и завозилась с ремнём - без единого слова. Я стоял сзади и молчал, злясь на себя. глупость какая-то - мы же с ней ещё на Земле в по-ходах спали чуть ли не под одним одеялом, и... а тут словно обожгло.
   - Так? - она повернулась ко мне, большим пальцем отбросив со лба волосы. Я кивнул. Потом - спохватился и спросил:
   - Нигде не тянет?
   - Всё нормально, - заверила она и провела ладонью под перевязью. - Глупо выгляжу?
   - Знаешь - нет, - вспомнил я её недавний ответа на подобный вопрос.
   - А ар... кебузу где носить?
   - Тоже за спиной, - сообщил я. - Давай поищем ещё пули.
   Мы немного покопались среди оружия. Я поймал себя на мысли, что мне хочется взять ещё несколько клинков и, чтобы не соблазнять себя, отошёл в сторону и достал револьвер. Откинул шторку барабана - "наган" оказался полностью заряжен, донца па-тронов медно поблёскивали. Запихивая оружие назад, я подумал, что трудно будет вых-ватить его быстро. Крышку, что ли, отрезать? Выпадать начнёт...
   Навершие палаша снова попалось мне на глаза, и я только теперь заметил, что на этой плоской шляпке гравирован значок. Это была свастика - самая настоящая свасти-ка, только скруглённая какая-то.
   На миг во мне шевельнулось отвращение. Глубоко заложенное, генетическое, что ли? Но уже в следующую секунду я почти с испугом понял, как совершенен и уместен эт-от рисунок. И отвёл глаза, решив, что палаш от него хуже не станет. Правда - мысль всё-таки странная.
   Что совершенного в свастике?!
   - Смотри, Олег, перчатка! - Танюшка, отчаявшись, похоже, найти пули, подошла ко мне, держа в руке перчатку - левую. Это была крага - высокая и жёсткая, хотя тонкая на вид, жёлто-коричневого цвета и потрескавшаяся. - На, примерь!
   Я примерил. И обнаружил две странные вещи. Во-первых, ладонь - от запястья до кончиков пальцев - была подшита тонкой металлической сеткой. Я вспомнил, что читал про такие вещи в "Графине де Монсоро" - кстати,до конца книжку не осилил. А второе...
   У меня маленькая рука. Довольно-таки хорошо набитая - и рукоятью рапиры, и га-нтелями, и черенком лопаты - но маленькая даже для мальчишки.
   А перчатка была мне впору. И я почти с испугом подумал, что носил её до меня та-

26.

   кой же мальчишка, как я, а потом он...
   Меня тряхнуло нервной дрожью - словно заглянул в холодную пропасть, где не раз-личишь, что там - на дне, и только ветер доносит то ли гул ледяного потока, то ли за-пах гниения...
   - Я возьму это, спасибо, Тань, - с этими словами я убрал крагу под перевязь. Она кивну-ла - рассеянно, даже не посмотрев на меня, потому что водила пальцем по освободивше-муся участку пола. Потом - подняла на меня свои серьёзные зелёные глаза:
   - Смотри, что тут написано.
   С удовольствием придерживая рукоять палаша, я обошёл раскиданную нами кучу оружия и, нагнувшись, в самом деле увидел надпись. Кто-то неизвестно когда выцарапал на каменном полу английское слово или аббревиатуру.
   Белые штрихи на сером:

TRAP

   По английскому у меня была четвёрка. Может быть, даже не вполне заслуженная, и я мог только смотреть на это слово с умным видом. Танька, не поднимая головы, про-должала водить пальцем по штрихам. Потом сказала:
   - Тут написано по-английски - ЛОВУШКА, Олег.
   У неё по этому языку было "отлично".

Владимир Бутусов

   Мы будем жить с тобой в маленькой хижине
   На берегу очень быстрой реки.
   Никто и никогда, поверь, не будет обиженным
   За то, что когда-то покинул пески.
   На берегу очень быстрой реки,
   На берегу очень тихой реки,
   В дебрях густых у священной воды,
   В тихих лесах у безымянной реки.
   Движенья твои очень скоро станут плавными,
   Походка и жесты - осторожны и легки.
   Никто и никогда не вспомнит самого главного
   У безымянной и быстрой реки.
   На берегу очень быстрой реки,
   На берегу очень тихой реки,
   В дебрях густых у священной воды,
   В тихих лесах у безымянной реки.
   А если когда-нибудь случится беда -
   Найди белый камень там, где скалы у реки.
   Прочти, всё, что высекла холодная вода -
   Но ты эту тайну навсегда сбереги.
   На берегу очень быстрой реки,
   На берегу очень быстрой реки...

* * *

   Впервые за несколько дней мы были по-настоящему сыты. Впервые - сидели у огня в помещении. Впервые - на одеялах, которые ещё немного попахивали сыростью.
   Прежние хозяева (или захватчики?) этой башни запасли огромную поленницу сухих, звонких берёзовых и ольховых дров на втором этаже, куда уводила винтовая лестница (она же вела и к люку, выходившему, наверное, на крышу, на сторожевую площадку - но мы туда не полезли). На поленнице лежали тонкие, но прочные и лёгкие серые одеяла -

27.

   Танюшка, осмотрев и подёргав их, сказала, что это настоящая верблюжья шерсть. Одеял было десятка три, все - не новые, но чистые. А за поленницей - в промежутке ме-жду ней и стеной - нашлись совершенно неожиданно слегка подмокшие сухари и неско-лько консервных банок с незнакомыми этикетками на непонятном языке, мне показалось - голландском. Консервы были тронутые ржавчиной, но не вздувшиеся, и Танюшка сва-рила в найденном тут же котелке овощной суп с мясом, а с сухарями сделали бутербро-ды. Пока она занималась этим, я перетаскал вниз часть дров и половину одеял, из кото-рых устроил два лежбища. В щель дверного косяка забил пару кинжалов и, удовлетво-рённо попинав дерево, вернулся к костру как раз в тот момент, когда Танюшка объявила о готовности ужина.
   От сытости я прибалдел и откинулся на сложенное валиком одеяло. С оружием чувствовалось совсем иначе, чем без него. Танюшка, сидя напротив, рассматривала мою куртку.
   - Продрал, а у меня ниток нет, - вздохнула она, - расползётся...
   - Не расползётся, - ответил я, - немецкая, надёжная.
   - На завтра консервы и сухари ещё есть,а потом - всё, - подвела она итог и засмеялась: - Вот, а? Три часа назад и об этом не мечтала, а теперь недовольна!.. Котелок и одеяла надо взять, а?
   - Возьмём, - кивнул я и встрепенулся: - Э, в смысле?
   - Ну, мы же не тут останемся, - пожала плечами Танька. - Надо всё равно искать людей.
   - Надо... надо ли? - и я быстро, но обстоятельно рассказал о том, что было ночью. Танюшка сидела, не сводя глаз с меня. Молчала. Потом вдруг сказала:
   - Поучи меня фехтовать, Олег.

* * *

   Ручей тёк по склону холма за блокгаузом - куда-то вниз, в сырость, где, похоже, была речка - один из притоков Цны. Тут я и нашёл их - хозяев этого места.
   Шесть скелетов лежали в русле ручья - один на другом, так, что перепутались ко-сти. Не знаю, принесли их сюда уже мёртвыми или убили прямо тут. Но что они были убиты - сомнений не возникало. Черепа - рассечены, кости - переломаны во многих мес-тах.
   Я набрал воды выше по течению и ещё раз всмотрелся.
   Да. И эти скелеты принадлежали подросткам...
   ...На этот раз я заклинил дверь ещё прочнее. Танька сидела, закутавшись в одеяло и внимательно смотрела на меня.
   - Ещё убитые? - догадалась она с ходу. Я кивнул, ставя котелок у огня и с размаху са-дясь на одеяла. Содрал с ног туфли и носки - от них воняло. - Завтра постираю. - тут же сказала девчонка, и получилось как-то совершенно необидно, естественно. - Много?
   - Шесть, - я подёргал себя за волосы и тяжело вздохнул: - Тань, я так понимаю. Мини-мум десять наших ровесников-англичан погибли тут больше двух лет назад. Но и сейчас тут есть какие-то люди... и ещё кто-то. Тань, - я глянул ей в глаза, - тут опасно. Очень. И я не знаю, сможем ли мы в ближайшее время отсюда выбраться. Вот так.
   - Удивил, - задумчиво сказала она. - Я, Олег, давно это поняла, только боялась вслух са-мой себе признаться... Что будем делать?
   - Искать способ возвращения, - я подбросил в огонь поленце. - Но завтра мы уйдём, Тань. Тут, конечно, хорошо. И тепло, и не капает. Но нас тут могут прибить, как тара-канов. Особенно если нас и правда... выследили. Хочется надеяться, конечно, что тут есть и положительные герои... А сейчас давай спать, Тань, - и я начал стягивать футбо-лку, предвкушая, как лягу в почти настоящую постель.
   Закутавшись в одеяло, я улёгся как можно удобнее - лицом к огню. Танька всё ещё сидела, потом спросила вдруг:

28.

   - Олег, ты меня не бросишь?
   Я аж снова сел.
   - В каком с-с-смысле?!
   - В самом прямом, - Танька не спускала с меня взгляда. - Решишь, что медленно иду... или что хлопотно вообще со мной...
   - Тань, - нерешительно сказал я, - ты чего несёшь? Ты не заболела? Как это я тебя брошу?
   Вместо ответа она тоже начала укладываться. Я ещё какое-то время посидел в одеяле, пытаясь "отойти" от заявления девчонки, потом покачал головой и улёгся, так и не восстановив душевного равновесия.
   - Доберёмся до Цны и пойдём берегом на север, - сказал я в потолок.
   - Там болота, - из-за огня ответила Таня.
   - Может, это и к лучшему, - я подобрал одеяло, подоткнул плотнее. Потом, вздохнув, дотянулся, выпростав руку - и положил рядом револьвер.
   На всякий случай.

* * *

   За ночь я закопался в одеяла так, что с трудом отрылся обратно. И пригрелся так, что снаружи показалось холодно. Не высвобождая рук, я высунул нос и один глаз нару-жу...
   ...Танюшка стояла в проёме открытой двери голышом. Упершись ладонями в при-толку и чуть наклонившись вперёд - так, что лучи восходящего солнца залили золотом её спину и... то, что ниже. А потом она, словно купаясь в солнечном свете, встала боком и прижмурила глаза...
   ...Нет, в принципе, я, конечно, знал, что, как и где у существ противоположного по-ла находится. И не только по теории или там фоткам-порно, попадавшим в нашу компа-нию, но и в живую. Постельного опыта у меня, конечно, не было,но вы мне покажите ма-льчишку, который дожил до четырнадцати лет и не "щупался" с девчонками под видом какой-нибудь "игры"? Короче, я великолепно представлял себе, где что у "них" находится и как выглядит.
   Но...
   Я и раньше, бывало, "дорисовывал" себе то, что скрывает Танюшкин купальник - особенно по вечерам, лёжа в постели, на грани бодрствования. Потом приходили те са-мые - причудливые и головокружительные - сны. Фантазии были сладкими и немного пу-гающими, потому что следующим шагом были мысли о вполне естественном продолже-нии, о том, что у нас с Танюшкой и это когда-нибудь будет наяву... а я не знал, что ду-мает об этом она. Только вот ни сны, ни фантазии не шли ни в какое сравнение с этим обычным зрелищем - обнажённая девчонка, купающаяся в утреннем солнце. Мне вдруг представилось, как я откидываю одеяло... встаю... подхожу к ней... обнимаю...
   Я зажмурил глаза и завозился, словно просыпаясь. Услышал, как легко и быстро прошуршали мимо девчоночьи шаги.
   - Та-ань?.. - сонно позвал я её и сел, расставив ноги и не откидывая одеяло. Зевнул и по-мотал головой. - Доброе утро.
   - Доброе, - она появилась сбоку - уже в купальнике, запрыгивая в джинсы. - Поедим бу-тербродов, консервы на вечерний привал, - я кивнул, изо всех сил стараясь сделать вид, что ещё не вполне проснулся. - Кстати, - она вроде бы усмехнулась, судя по голосу, - ты в курсе, что кое-кто в Кирсанове называет нас "хорошей парой"?
   - А? - я не нашёл ничего лучшего, как оглянуться через плечо в её сторону. - Это кто же нас так называл?
   - Ну, это в целом не важно, - она накинула ковбойку и принялась скатывать одеяла - пару, одно в другое. - Кстати, носки я постирала, и они уже высохли. И возьми тоже па-ру одеял... И ещё раз покажи мне, как влезать во всю эту сбрую.

29.

   - Мне и самому надо потренироваться, - признался я, становясь на колени и начиная сворачивать те одеяла, с которыми уже сроднился. - Всё-таки согласна со мной - идём вдоль реки на север? - Танюшка кивнула. - Больше ничего тут искать не будем? - она покачала головой и улыбнулась. Потом уже озабоченно сказала, перестав валять дурака:
   - Ты цнинские леса хорошо знаешь?
   - Не очень, - признался я, - вернее - не все, но левобережье знаю. Да и ты знаешь.
   Она снова кивнула. И задумчиво спросила вдруг, глядя по сторонам:
   - "Ловушка"... Всё-таки - кто они были и что имели в виду? И что тут вообще проис-ходит?
   - Спросила, - вздохнул я и начал одеваться,но подмигнул и добавил: - Ничего,разберёмся!
   ...Одевшись и затянув ремни снаряжения, я с удовольствием прошёлся по комнате. Поймал немного ироничный взгляд Танюшки, но не смутился, а наоборот - раскланялся перед ней, как мушкетёр в кино.
   - А знаешь, красиво, - немного удивлённо, но искренне призналась она и вздохнула: - Вле-зу-ка и я в свою снарягу...
   Я хмыкнул. Вообще настроение оказалось хорошим - мы ели стоя, то и дело начи-нали смеяться и вообще откуда-то всплыла уверенность, что всё ещё будет хорошо. По-том мы влезли всё-таки на верхнюю площадку - и картина стала намного яснее. Оттуда открывался неплохой вид.
   - О, - я приставил ко лбу ладонь. - Забирать надо на северо-запад, тогда обойдём боло-та и Ляду - помнишь такую речку?
   - Помню, - Танюшка кивнула, нахмурилась и выдала: - И выйдем... м-м... где-то за Ту-линовкой. Если мерить нашими мерками. Но вообще там тоже болота вдоль реки.
   - Обойдём, - предложил я и, подумав, смущённо извинился: - Ты прости, Тань, но я твои вещи нести не смогу. У меня руки должны быть свободными.
   - Ой, глупости какие, - нахмурилась она. - Я и сама отлично могу нести своё.
   - Вот и хорошо, - кивнул я и ещё раз огляделся...
   ...Когда я читал "Хранителей" Толкиена, то всегда внутренне замирал над строч-ками, где описывались Чёрные Всадники. Их безликость была притягательнее и страш-нее, чем самые жуткие описания - пятна тьмы, вокруг которых замирало всё живое. И сейчас, стоя на верхней площадке башни, я испытал то же чувство.
   В каком-то километре от башни (не в той стороне, откуда мы пришли, а перпен-дикулярно нашему движению), где плоский холм поднимался над лесом, на его вершине стояли несколько человеческих фигур, казавшихся чёрными. И каким-то... чутьём я хо-рошо ощутил: они смотрят сюда.
   - Вниз, Тань! - зашипел я, но она уже и сама заметила чёрные фигуры. Мы ссыпались вниз, соскочили в траву из двери и бросились в лес - как два испуганных кролика, если че-стно. Снаряжение мешало мне бежать, да и сам я держался позади - сжав в руке рево-львер и оглядываясь.
   Вроде бы нас никто не преследовал, но мы отмахали по лесу бегом километра два - наверное, с излишним шумом. И остановились только в каком-то глухом буреломе, около ручейка, где толклись комары.
   Я встал на колени и долго пил с руки, отгоняя другой мошкару. Танюшка озиралась, потом тихо спросила:
   - А чего мы так испугались? Может, это наоборот... какие хорошие?
   Я медленно поднялся на ноги, вытер мокрой рукой лицо и так же медленно покачал головой. Я не знал, как описать охватившее меня ощущение при виде тех чёрных фигур.
   Но одно знал точно. Ничего "хорошего" в них не было.
   Я вновь достал из кобуры револьвер - большой, с вытертым местами воронением. И подумал - а смогу ли я выстрелить из него в человека? Я не был уверен, что сумею это сделать, защищая себя.

30.

   Но был почти уверен - сумею, если придётся защищать Танюшку.
   С ней, пока я жив, не должно случиться ничего плохого.
   - Нет, Тань, - покачал я головой. - Едва ли они хорошие.

* * *

   Со смеху мы влетели в болотистую низину ручья. Было душно, под ногами хлюпало, одежда прилипла к телу. Комары висели над нами и наслаждались.
   - Знаешь что, Тань? - решился наконец сказал я. - Это неприятно, но это реальность. Ландшафт-то тут такой же, как у нас. А вот природа... Мы от самого Кирсанова идём по лесу, а где у нас такое видать? Вот это болото - я его не помню.
   - Я тоже, - призналась Танька и, достав нож, начала чистить ногти. Это я замечал за ней и раньше. И было это признаком волнения. Кроме того, это демонстрировало - я ус-пел изучить - то, что Танюшка перекладывает всю ответственность на меня.
   Мда. Очень вовремя.
   - Ладно, - я махнул рукой в ту сторону, где вроде бы имелось повышение. - Пойдём ту-да. А там посмотрим.
   - Олег, - Танька убрала нож и посмотрела мне прямо в лицо. - А они - ну, эти! Нас не догонят?
   - Не знаю, Тань, - честно ответил я. - Сейчас их нет, а потом - нет, не знаю. Пошли...
   ...Я оказался прав. Мы выбрались из заболоченного бурелома в обычный лес пример-но через полчаса, и я удовлетворённо-гордо огляделся - так, что Танюшка фыркнула:
   - Орёл, орёл.
   - Орёл не орёл, - скромно ответил я, - а между нами и ими сейчас это болото.
   - Часть которого - у нас в обуви, - довольно ехидно добавила Танька.
   - Вредный ты всё-таки человек, Тань, - задумчиво сообщил я, убирая наган. - Честное слово.
   Она гордо задрала свой прямой носик - я ей, кажется, польстил. Что вполне есте-ственно. Я мысленно поставил себе плюсик и предложил:
   - Пошли?..
   ...В сосновом редколесье почва была песчаная. Я таких сосен не видел никогда в жи-зни - в обхват, не меньше, с медно-красными стройными стволами и раскидистыми кро-нами где-то высоко в небе. Мне вообще-то сосновые леса не нравятся - в них пусто и гу-лко, словно деревья рассорились друг с другом. Но в этом лесу всё было особенным, а воз-дух казался лёгким и пахучим.
   Мы разулись и шли, помахивая обувью и носками - сушили их по возможности. Ши-шки и иголки тут почему-то под ноги почти не попадались - не то, что у нас на Прорве, идти было приятно, и мы просто шагали рядом.
   - Такое ощущение, - вдруг сказала Таня, - что близко река... Но до Цны ещё ой сколько... Может, мы выходим к Ляде?
   - Не может быть, - уверенно сказал я в ответ. - Мы не могли так ошибиться. Это просто потому что в сосняке всегда так кажется.
   - Может быть, - кивнула Танюшка и тяжело вздохнула, но ничего не добавила. А я не стал спрашивать. Ясно было, что ничего оптимистичного в ответ я сейчас не услышу.
   А песок был тёплым, сухим и сыпучим. Танрюшка обогнала меня и вышагивала впе-реди - ушагала довольно далеко... и вдруг остановилась и как-то напряглась, а потом я услышал её голос:
   - Ну, что я говорила - река...
   Но голос у неё был странно неуверенный. И через секунду я понял - почему.

* * *

   Сперва мне показалось, что мы стоим на высоком озёрном берегу. Налетавший тё-плый ветер ерошил нам волосы, слева и справа метрах в десяти от наших ног лежала во-дная гладь. Но потом до меня дошло,что это не озеро, а река - непредставимо широкая,

31.

   чудовищная река, чей противоположный берег терялся у горизонта... и мы стоим в том месте, где она делает петлю. Прямо перед нами - километрах в двух - лежал похожий на запятую лесистый остров, за ним разворачивался широченный, величественный изгиб плёса, красивого, как на фотках. Слева виднелись ещё несколько островков - поменьше.
   - Да это же Волга! - ахнула Танюшка и нагнулась вперёд, отставив мягкое место, об-тянутое джинсами. Я на это даже не обратил внимания. Во-первых, я с опаской смот-рел на этот обрыв, стараясь держаться подальше (не терплю высоту!) - и мне хоте-лось оттащить Танюшку.
   А во-вторых - до меня дошло, что мы видим.
   - Тань, - я сглотнул. - Это я знаю, что это. Это Ергень-река.
   - Какая Ергень-река? - сбивчиво спросила Танюшка, наконец (уф!) выпрямляясь и делая шаг назад.
   - Егрень-река, - повторил я. - Она текла на месте Цны... только была намного шире и полноводнее... В палеолите. Нам же говорили на географии.
   - Не помню, - замотала головой Танюшка. - Мы что же, в прошлом?!
   - Н-н... нет, не думаю, - решительно ответил я. - Просто в этом мире эта река уцеле-ла... Какая она огромная!
   - И красивая, - добавила Танюшка с теми же нотками восхищения, что звучали и в мо-ём голосе. - Пойдём вдоль неё?
   - Знаешь, Тань... - я помедлил. - Нам лучше переправиться.
   И подумал - чем больше препятствий будет между нами и теми - тем лучше. По-лезней для здоровья.
   - Переправиться?! - Таня удивлённо оглянулась на меня. - Ты что, заболел?! Тут кило-метра четыре!
   - Да побольше, - прикинул я. - Но течение слабенькое. Построим плот...
   - Чем? - коротко и язвительно спросила девчонка. Мне осталось только издать неопре-делённый звук. - А плаваешь ты...
   - Как топор я плаваю, - поспешно добавил я, чтобы не давать Танюшке возможность пространно изложить мою характеристику, как пловца. - Знаю. Значит, будем думать.
   - Ой, смотри, Олег! - Таня отвлеклась от темы переправы. - Смотри, кто... это же мамонты!!!
   Я повернулся в сторону, куда она вытянула руку - и тоже лишился на какое-то вре-мя дара речи. Танюшка не ошиблась, хотя это было и невероятно. В каком-то полукило-метре от нас - на "нашем" берегу - к воде подходили неспешно шесть огромных рыже-шёрстных животных. Мы видели раскачивающиеся хоботы и загнутые почти в кольцо бивни. Передний мамонт оглушительно затрубил, откинув голову и подняв хобот. Мы с Танюшкой невольно шарахнулись назад, переглянулись и засмеялись.
   - Наши слоны - самые лучшие, покупайте русских слонов! - сквозь смех процитировал я фразу из нового мультика "Следствие ведут Колобки", который мы видели недавно.
   - А смотри, - полусерьёзно добавила Танюшка, - выходит, и правда, Россия - родина слонов!
   Я хотел сказать, что и не сомневался в этом. Но не успел.
   Пока я - какую-то секунду - обдумывал, что вижу, Танюшка (ещё раз подтвердив, что реакция у девчонок быстрее, чем у парней) выкинула руку:
   - Смотри! Это же...лодки!!!
   До меня дошло, что это действительно лодки. Они вышли из-за острова: одна впе-реди, следом - ещё пять... шесть!Из-за дальности расстояния невозможно было понять, кто в них и сколько там людей. Танюшка схватила меня за плечо, и опять я опоздал пон-ять - те шесть лодок настигли первую, окружили...
   День был солнечный. Мы не могли - я уже сказал - увидеть людей, но зато увидели острые вспышки над лодками. Словно разбрызгивала искры электросварка,только беззву-

32.

   чно.
   - Олег, это же бой, - выдохнула Танюшка. - Они убивают друг друга!
   Я не ответил, только ощутил, как меня натянуло - словно трос натягивают на ба-рабане.
   Красив был этот речной плёс, и зелёный, словно с картинки, остров, и мамонты, и жёлтый песок пляжа правее нас, и небо над Ергенью, и лес позади нас.
   И посреди этой красоты сверкали над лодками клинки. И, если приглядеться, мож-но было видеть, как падают в воду тёмные пятнышки...
   Мы с Танюшкой окаменели. Я прижал её ладонь у себя на плече своей рукой и даже не думал, могут нас заметить с воды или нет... и что будет, если заметят.
   Кажется, это продолжалось не очень долго. На воде осталось четыре лодки - ка-жется, те, кого преследовали, сумели потопить две вражеские, но и сами пошли на дно. Уцелевшие развернулись и начали уходить обратно за остров.
   - Ты всё ещё хочешь переправиться? - хрипловато сказала Танюшка.
   - Тань, надо, - ответил я, и Танюшка убрала руку с моего плеча. Вздохнула и неожидан-но сказала:
   - Надо... Пошли, спустимся на берег и будем искать плавник.

* * *

   Если честно, я боялся спускаться на берег. В основном - из-за мамонтов, а ещё - из-за того, что не знал, не засекут ли нас там. Но, пока мы искали спуск, мамонты куда-то ушли, а лодки выскользнули из-за острова и растворились где-то в речной дали.
   Тропинка не находилась, и мы, махнув на всё рукой, съехали по песчаному обрыву - там, где он вроде бы не выглядел особо крутым. Съехали удачно, даже оствшись на но-гах.
   На пляже на нас навалилось чувство незащищённости. Горизонт отодвинулся, ре-ка казалась необъятной, а я вдруг с испугом сообразил, что обратно наверх - по крайней мере, здесь - мы вылезти не сможем.
   - Вон там плавник, - Танюшка указала на кучу примерно в трёхстах метрах от нас. Там действительно лежала целая полоса обкатанных, выбеленных песком, водой, ветром и солнцем деревяшек - наверное, напротив берега было какое-нибудь течение. Я пошёл пе-рвым, размышляя, как и чем скреплять всё это барахло. Ясно же было, что решать эти вопросы мне.
   На этот раз я увидел то, что увидел, раньше Тани. И это, пожалуй, было хорошо.
   За первым обглоданным белым стволом лежал человек.
   Мокрый песок вокруг него почернел от крови...
   ...Танюшка повела себя спокойно и выдержанно. Она, правда, поднесла к губам ла-донь, а глаза расширились. Но вопрос, который она задала, был деловитым и быстрым:
   - Он жив?
   - Не знаю... - замялся я. - Это парень с одной из тех лодок, наверное...
   Мальчишка был чуть постарше меня. Он лежал ничком, неловко вывернув левую ру-ку; правая пряталась под туловищем. Хотя лицо и было повёрнуто в нашу сторону, мы его не видели - светло-русые мокрые волосы, очень длинные, скрывали его полностью. Из одежды на мальчишке были явно самодельные, с грубым швом, кожаные штаны - и то ли напульсники, то ли небольшие брассарды на обеих руках, тоже из толстой кожи, с металлическими заклёпками.
   - Он ранен, Олег, - Танюшка чуть присела. - Ему надо помочь!
   - Да, конечно, - я решительно шагнул вперёд. У меня был охотничий опыт, а крови я во-обще никогда не боялся; в походах нам приходилось иметь дело с травмами и ранами сво-их же товарищей. Танюшка присела рядом со мной, но по другую сторону тела.
   - Он дышит, - сказала она. Побледнела - это я заметил. Кажется, и я - тоже; одно де-ло - распоротая стеклом пятка или порез ладони, а другое - ранение, от которого кровь

33.

   пропитала песок. - Олег, как же он доплыл?!
   - Помоги перевернуть, - вместо ответа сказал я и подсунул руки под грудь и живот ма-льчишки. По мне прошла дрожь - правая рука попала в липкое и горячее.
   - А-а-а... - однотонно и почти музыкально простонал мальчишка. Сцепив зубы, я подал тяжёлое тело на Танюшку, а она осторожно уложила его спиной на песок. И, охнув, от-вернулась. А я не успел, да и нельзя было, коль уж взялись помогать.
   Мальчишке распороли живот - рана была широкой и кровоточила из-под ладони, которой он наплотно зажимал живот.
   - Вот ведь... - я с усилием проглотил кислый комок. Странно - в свои четырнадцать лет я умел потрошить и свежевать добычу...
   Но распоротый пацан - это совсем другое дело.
   - Тань... - успел сказать я и, отвернувшись, рухнул на четвереньки, после чего не по-хо-зяйски распорядился съеденным утром. Потом стоило немалого труда заставить себя повернуться. - Тань, мы ничего не можем сделать. Он, кажется, в печень ранен... - я от-плюнулся блевотиной.
   - Я вижу, - Танюшка взяла обеими руками свободную ладонь мальчишки, потом убрала с его лица волосы. И я увидел, что его глаза - серые с золотистыми точками - открыты. Зрачки мальчишки были расширены, губы побелели. Шевельнулись... зубы ало поблёскива-ли от крови. - Мальчик, - это прозвучало глупо, - ты живой?
   - Он может не понимать русского, - не скажу, что мне было жаль незнакомого парниш-ку, но что-то такое давило в груди. Неприятное и непонятное.
   - Наши... - белые губы зашевелились снова, - русские... рус... ские... - он, словно слепой, пошарил свободной рукой, наткнулся на коленку Тани и сжал её. - Я... ум... мираю...
   Он вытянулся на песке. Вздрогнул длинно. Глаза странно остыли, рука упала с Та-нюшкиной ноги на песок - бесшумно. Вторая рука тоже сползла, открыв рану - но та уже не кровоточила.
   Я подумал ещё раз, как он мог плыть с такой дырой.
   Танюшка заплакала навзрыд.

Виктор Цой

   Белый снег,
   Серый лёд,
   На растрескавшийся земле...
   Покрывалом лоскутным на ней -
   Город в дорожной петле...
   А над городом плывут облака,
   Закрывая солнечный свет.
   А над городом жёлтый дым...
   Городу две тысячи лет,
   прожитых под светом Звезды
   по имени Солнце...
   И две тысячи лет -
   Война!
   Война без особых причин.
   Война - дело молодых,
   Лекарство против морщин.
   Красная-красная кровь
   Через час - уже просто земля,
   Через два - на ней цветы и трава,
   Через три она снова жива
   и согрета лучами Звезды
   по имени Солнце...
   И мы знаем,
   Что так было всегда,

34.

   Что судьбою больше любим,
   Кто живёт по законам другим
   И кому умирать молодым...
   Он не помнит слова "да" и слова "нет",
   Он не помнит ни чинов, ни имён,
   Он способен дотянуться до звёзд,
   Не считая, что это сон,
   и упасть, опалённым Звездой
   по имени Солнце...

* * *

   Мы с Танюшкой похоронили неизвестного русского мальчишку тут же, под бере-гом. Оттащили его туда... Сперва я потащил за ноги, но Танюшка вдруг закричала, про-должая плакать, что я фашист и зверь, что она меня ненавидит и, не переставая всхли-пывать, перехватила тело под мышки и помогла дотащить так, чтобы не моталась го-лова. Я нашёл плоский камень и выцарапал на нём одним из метательных ножей:

Неизвестный мальчик, русский,

примерно 15 лет

Погиб

   - Таня, какое сегодня число?! - окликнул я девчонку, что-то искавшую дальше по берегу. Она отмахнулась. Я сосредоточился, припоминая... и вдруг с испугом понял, что не пом-ню этого, сбился!!! Двадцать шестое?! Двадцать седьмое?! Двадцать пятое?! . Кажет-ся, двадцать шестое... Я выцарапал дальше:

26 июня 1988 года

   Танюшка принесла охапку какой-то травы. Сказала, глядя в другую сторону - на реку.
   - Вот... это чтобы песок не на лицо...
   ...Я обрушил часть берега и положил сверху камень. Какие-то обрывки мыслей и слов крутились каруселью в мозгу, как осенние листья, вскинутые ветром. Песок был сы-рой, но сох на глазах, становясь неотличимым от общего фона берега.
   Вот и всё.
   - Олег, извини, - попросила Танюшка, - я гадости тебе кричала...
   - Ничего, - коротко отозвался я.
   - Обними меня, пожалуйста, - жалобно сказала она, - мне страшно.
   Я положил левую руку ей на плечи. Не обнял, а именно положил, без каких-то мыс-лей. Да и Танюшка, похоже, ни о чём не думала, кроме того, чтобы найти хоть какую-то защиту от страха.
   - Мы умрём здесь, Олег, - её плечи вздрогнули под моей рукой.
   - Нет, - со всей возможностью твёрдостью ответил я. - Нет, Тань. Пошли строить плот. Мы умрём, если будем сидеть, сложив руки.
   - Да, конечно, - Танюшка встряхнулась - и физически, и морально, - пошли.

* * *

   Ни я,ни Танюшка никогда в жизни не строили плотов, хотя в теории знали, как это делается, да ещё и не одним способом. Дело осложнялось тем, что у нас не было инстру-ментов или хотя бы верёвок, и мы вынуждены были поступать, как поступали, наверное, самые-самые первобытные люди - сплетать ветви отдельных стволов и надеяться, что эти крепления не развалятся посреди реки. Меня это особо беспокоило. Я работал и пре-

35.

   дставлял себе, как где-нибудь на полпути к острову всё это сооружение разъезжается - и...
   Беспокоило даже не столько то, что я утону, сколько то, что я позорно утону на глазах у Танюшки.
   После этого останется только сгореть со стыда. Не вполне, правда, понятное, как это осуществить, если я утону...
   Сплетала ветки Танюшка - уже в воде, стоя в ней по колено, - а я таскал подходя-щие деревяшки и поглядывал по сторонам. Плавник отлично держался на воде и, хотя плотно подогнать его ствол к стволу не удавалось, становилось ясно, что, если не слу-чится ничего особенного, мы, пожалуй, переплывём Ергень. Часа за полтора-два.
   Напоследок я нашёл две относительно прямых, но разлапистых на концах ветки - а Танька наскоро переплела эту разлапистость, чтобы обеспечить хотя бы минимальный гребной эффект.
   - Можно сесть, спустив ноги в воду, - предложила она, но я помотал головой:
   - Нет, эта халабуда и так еле пойдёт, а тут ещё мы тормозить будем.
   Опять-таки я не признался, что просто боюсь сидеть, спустив ноги в глубокую во-ду - в голову сразу начинала лезть всякая чушь про осьминогов и акул... хотя, казалось бы, откуда им тут взяться - в реке?
   Мы разделись до пояса снизу, разулись и умостили одежду, одеяла и оружие на под-нимающихся повыше ветках. Танюшка уселась на носу; я столкнул плот подальше и, заб-равшись на него сам, взял второе весло.
   Конструкция "ходила" под нами, что и говорить. Но я успокаивал себя тем, что скандинавские драккары тоже не сколачивались, а "сшивались" сосновыми корнями и ещё как "ходили"... а как ходили?! Только драккары не были так неповоротливы на плаву - нас сносило втрое быстрее, чем мы продвигались вперёд, вынося на плёс, за остров. А мне почему-то не хотелось там оказаться.
   ...Странный - визшливый и ухающий - звук разнёсся над рекой, разбился об остров, вернулся эхом: "Вип-випа-а-а!!!" Мы обернулись (лодка бы точно перекинулась!), и Таню-шка сдавленно пискнула, молча выбросив руку в сторону покинутого нами берега.
   Там, где мы стояли, когда вышли на берег, чернели несколько плохо различимых, но всё-таки явно человеческих фигур. Одна поднесла к лицу длинную трубу...
   "Вип-випа-а-а!!!" - взвизгнуло над рекой.
   - Это за нами, - сказал я. Странно, но большого страха я не ощущал, скорее - острое волнение, как во время игр в войну два года назад. - Гребём, Тань.
   Грести мы оба умели, но "вёсла" досадно и раздражающе проскакивали в воду, поч-ти не увеличивая скорости плота. Точно - нас выносила на плёс... но и берег становился чуть-чуть, а ближе. Я оглянулся снова. На мысу никого не было, но спокойней мне не ста-ло. Теперь я точно знал: неизвестный враг нас выследил.
   Возле острова течение резко - почти пугающе - убыстрилось. Мы бросили грести, глядя на обрывистый берег, из которого торчали древесные корни. Деревья нависали над нашими головами, но что там ещё - на острове - понять было невозможно.
   - Башня, Олег! - выкрикнула Таня. На нас упала ледяная тень, я в самом деле увидел над берегом приземистую каменную башню... но уже в следующий миг она потерялась из виду.
   На плёс нас вышвырнуло с почти ракетной скоростью. Тут оказалось чудовищно мелко - я загрёб и достал дно! Вода оказалась очень прозрачной,и мы буквально обалдели, увидев, сколько под нами ходит рыбы и каких размеров она достигает! Я плохо разбирал-ся в рыбах, Танюшка - немногим лучше меня, но что до величины - даже если учесть, что под водой всё кажется больше, то всё равно: тут ходили чуть ли не метровые рыбины! Потом они все как-то неспешно разошлись в стороны, и Танька сказала:
   - Ого.

36.

   В самом деле - "ого". Мимо плота проскользила "будка" с телевизор размером, за которой волоклись два кнута усов. Сом имел в длину метрво десять, не меньше! Я окаме-нел на своём месте, даже не в силах потянуться за наганом, и сидел так, пока вода не потемнела вновь, да Таня не окликнула:
   - Чего ты не гребёшь?
   Я поспешно заработал веслом.
   На берегу, к которому мы всё-таки приближались, из кустов вылезло к воде пить какое-то здоровенное животное. У меня было всегда хорошее зрение, и я мог бы покляс-ться, что это был шерстистый носорог! А что - если тут есть мамонты...
   - Как думаешь - попаду? - нарушила ход моих размышлений Танюшка. Она положила "весло" себе на колени и держала в одной руке аркебузу, а в другой - пулю. Резинка её пла-вок сползла чуть вниз, и я не без труда сообразил, о чём она говорит. Рядом с плотом - совсем близко - держала курс большая и невозможно надменная щука.
   - Целься ниже, - предложил я. Охотиться Танюшка не любила, но рыба - другое дело... а голод - не тётка и не дядька. Она ловко зарядила оружие и прицелилась - как я её учил, когда мы стреляли из моей "мелкашки". Аркебуза упруго и сильно щёлкнула, коротко бух-нула - не булькнула даже! - вода и... всплыла щука. Череп у неё был пробит, рыба делала судорожные движения, но, прежде чем она ушла вглубь, Танюшка с торжествующим во-плем цепко ухватила добычу за хвост и, беспощадно насадив на один из сучков, поверну-лась ко мне с видом удачливого сорокопута-жулана:
   - Ты видел?! - ликующе спросила она, и я улыбнулся в ответ:
   - Видел, видел...
   - Так, ты греби, - деловито достала Танюшка свой нож, - а я её сейчас прямо... чтобы сразу, как пристанем, а консервы сэкономим.
   - Ладно, ладно, - согласился я. Танюшка, что-то мелодично напевая, занялась рыбой, вы-кидывая отходы прямо в реку. Судя по всему, она вполне освоилась, а я, если честно, с ка-ждой минутой всё больше мечтал добраться до берега.
   - Мы её запечём в глине, - разворачивала грандиозные планы Танюшка. - Жаль, что соли нет, но ничего, воспользуемся золой... и будет вкусно...оп! Нет, всё-таки я очень меткая - с первого выстрела, и наповал, только булькнуло... На животных охотиться противно, что бы ты ни говорил, а тут здорово...
   Она ещё что-то говорила. Но я, если честно, отключился. Я напряжённо обдумы-вал вопрос: почему те люди - на обрыве - трубили? Просто так? Да нет, если я что-то вынес из прочитанных книжек - они подавали сигнал...
   Наверное, всё-таки есть в мире какие-то злые силы, внимательно следящие за тем, что мы думаем и чего боимся. Иначе никак нельзя объяснить случившееся дальше.
   Меня словно подтолкнули - я обернулся и обмер. За нами шла лодка - наверное, выс-кочила из-за того же острова и быстро нас нагоняла, между нами было метров двести, не больше! И лодка шла очень быстро - длинная, узкая, с высоким носом, украшенным ка-ким-то развевающимся бунчуком. Вёсла мелькали слева и справа, как лапки у бегущей по
   воде водомерки.
   Там - на лодке - увидели, что я оглянулся, и до нас донёсся визг и вой. Такие, что я взмок от холодного пота - казалось, что в лодке сидят не люди, ничего общего с челове-ческими криками гнева или ярости эти голоса не имели. Сидящие в лодке махали оружием - снова блестело солнце на клинках.
   Я посмотрел на Таню.Щуку она насадила обратно на ветку и была бледна, как снег. Губы у неё шевелились - наверное, она думала, что говорит ос мной, но я ничего не слы-шал.
   - Тань, - услышал я свой голос, - наган, быстро.
   И, протянув руку, снова повернулся в сторону лодки.
   Теперь я видел, что на носу у них - не бунчук.

37.

   Это была человеческая голова - высохшая, с развевающимися длинными волосами.
   В лодке было не меньше десятка негров. Тощие, полуголые, они казались выходцами со страниц "Копей царя Соломона" - даже сейчас мне в голову пришло именно книжное сравнение. Негры потрясали круглыми щитами, ятаганами и короткими копьями с масс-сивными наконечниками.
   "Откуда тут негры? - рассеянно подумал я, беря револьвер - ребристая рукоятка была тёплой и влажной от девчоночьей ладони. - Ой, как они орут, даже противно..."
   Страх куда-то ушёл, словно в сторону шагнул и смотрит, дрожа, на то, как я Дей-ствую.
   - Тань, - попросил я, - постарайся, чтобы плот не качало.
   - Хорошо, - очень спокойно ответила она. Я с усилием взвёл курок, подумал, что не про-верял револьвер, и будет очень интересно, если патроны испортились...
   До лодки оставалось метров сто. Я видел, что лица негров закрыты деревянными раскрашенными масками, украшенными перьями.
   "Откуда тут негры?" - снова подумал я и крикнул - глупо, наверное, но...
   - Поворачивайте! Я буду стрелять!
   В ответ понёсся визг и скрежет.
   Словно воочию я вновь увидел рану в боку мальчишки. И понял - отчётливо понял! - что нас убьют. Обоих.
   Если я не убью их.
   Я положил ствол в развилку одной из веток и устроился максимально удобно. Руки у меня дрожали - но они точно так же дрожали у меня и перед стрельбами на соревно-ваниях.
   - Назад! - крикнул я и сам удивился своему голосу - злому и отрывистому. Похожему на короткий лай.
   Негр на носу поднялся в рост, прикрываясь щитом и отводя правую руку, в которой блестел длинный нож.
   Я задержал дыхание и нажал спуск.
   "Трах!" - подпрыгнул револьвер.
   Негр вскинулся, взмахнул руками и полетел в воду.
   Крики смолкли тут же. Лодка резко развернулась и помчалась обратно - даже не попытавшись подобрать плавающего ничком товарища.
   - Убил, - сказала Танюшка. Я дёрнул плечом, открыл шторку барабана и перезарядил к-мору. Горячая гильза увесисто булькнула в воду.
   - Олег, ты его убил.
   Руки у меня не дрожали.
   Тело убитого колыхалось в волнах.
   - Тань, надо грести, - я повернулся, сунул револьвер в кобуру и тщательно её застегнул. У Танюшки зелень выступила даже вокруг рта. - Надо грести, - повторил я.

* * *

   Я постарался оттолкнуть плот от берега. Танюшка выплясывала на берегу, поспе-шно одеваясь и бросая взгляды на реку. А у меня кружилась голова - позорно кружилась, но мне было так плохо, что я не боялся этого. За все свои четырнадцать лет в обморок мне падать ещё не приходилось, а вот поди ж ты... Не помню, как я оделся - перед глаза-ми снова и снова вставал стоп-кадр: падающий в воду негр, которого я убил. Я твердил себе снова и снова, что негры убили бы нас, не выстрели я, но лучше не становилось. "И чего меня так развезло, - вяло думал я, - сперва-то всё хорошо было?.."
   - Олег, тебе плохо? - встревожилась Танюшка. Я кивнул - просто уронил голову. - Из-за этого? Олег, они бы нас убили, ты же нас спас!
   - Да знаю я всё это, Тань, - я буквально заставлял себя одеваться. - Всё равно плохо... Да ладно, - я приказал себе встряхнуться, - пошли, я разойдусь

38.

   И всё-таки заставил себя бодро зашагать впереди Танюшки вверх по склону - к ле-су.

* * *

   Этот берег Ергени зарос почти исключительно дубами - невообразимо охватисты-ми, невысокими, но чудовищно кряжистыми. Только изредка встречались островки высо-ких стройных ясеней, да на полосах луговин - словно кто-то прочесал лес чудовищными граблями - росли высокая сочная трава и кусты орешника. На одной из опушек Танька нашла невесть каким чудом выросшие в конце июня белые - семь штук, крепких и нечер-вивых.
   Давно уже надо было остановиться, но мы шли и шли, пока солнце не село за дере-вья окончательно. Тогда мы - не сговариваясь, молча - улеглись под "первый попавшийся" дуб, спина к спине, и как-то сразу уснули, выключились...
   ...Помню, что мне снилась мама, и я проснулся, захлебнувшись слезами. Лицо у меня было мокрое. Наяву я уже года два не плакал, даже если было больно, обидно, страшно или трудно, да и спал давным-давно спокойно. Но сейчас мне не было стыдно, и я, уже проснувшись,ещё какое-то время тихо всхлипывал, пока сон уплывал всё дальше и дальше.
   Солнце почти село, было полутемно. На краю прогалины несколько оленей щипали траву - когда я приподнялся, они разом вздёрнули головы и неспешно удалились в лес.
   Танюшка стремительно села, вытаращив глаза. Кажется, она даже хотела закри-чать - то ли ей тоже что-то приснилось, то ли она меня не сразу узнала. Но потом, по-моргав, спросила:
   - Ты что, плакал?
   - А что, похоже? - я сыграл удивление. - Нет, это со сна глаза красные... Нельзя спать на закате... Тань, ты едой займись, а я пойду дрова поищу.
   - Правда, есть хочется, - она потёрла живот. Кажется, поверила... - Ещё знаешь чего хочется? Вымыться... Ладно, я займусь едой...
   ...Хвороста тут хватало, как в любом неокультуренном лесу. Я приволок здоровен-ную охапку, а под мышкой - сухое деревце.
   Консервы опять удалось сохранить. Больше того - на опушке Танька нарыла соль, там оказался солонец. В котелке она сварила рыбу, грибы пожарила на манер шашлыка, и довольно скоро мы ужинали.
   - Я тебе готовлю, ты меня защищаешь, - негромко произнесла Танюшка. Я вскинул на неё удивлённые глаза. Девчонка смотрела в огонь - задумчиво и отстранённо. - Может быть, так всё и должно происходить? - она посмотрела на меня. - Завтра я тебе пос-тираю, только ручей найдём подходящий.
   - Постираешь? Мне? - мне сделалось смешно. - Вот спасибо...
   - Я серьёзно, Олег, - сказала она. - Я же говорю: сейчас,хоть мы в ужасном положении, но, наверное, всё, как должно быть: я стираю и готовлю, ты охотишься и защищаешь... - она улыбнулась и безо всякого перехода тихонько запела...

Вероника Долина

   А хочешь, я выучусь шить?
   А может, и вышивать?
   А хочешь, я выучусь жить,
   И будем жить-поживать?
   Уедем отсюда прочь,
   Оставим здесь свою тень.
   И ночь у нас будет ночь,
   И день у нас будет день.
  
   Ты будешь ходить в лес
   С ловушками и ружьём.
   О, как же весело здесь,
   Как славно мы заживём!
   Я скоро выучусь прясть,
   Чесать и сматывать шерсть.
   А детей у нас будет пять,
   А может быть, даже шесть...
  
   И будет трава расти,
   А в доме - топиться печь.
   И, господи мне прости,
   Я, может быть, брошу петь.

39.

   И будем как люди жить,
   Добра себе наживать.
   Ну хочешь, я выучусь шить?
   А может, и вышивать...

* * *

   Сорока надоедливо стрекотала, перелетая с ветки на ветку - она нагло держалась левее нас, на постоянном расстоянии в десять метров. Словно оповещала, негодяйка: лю-ди идут!
   Люди и правда шли. Вернее - я, следом - Танюшка. Точнее, мы не шли, а в основном прыгали. С кочки на кочку. С коряги на корягу. Некоторые опоры под ногой тонули... Ре-корд поставила Танюшка, провалившись по бёдра.
   И откуда только тут взялось это чёртово болото?! Деревья стояли голые, вымо-роченные, только у некоторых на самых верхушках сохранились зелёные метёлки. Души-ла влажная жара, но, если нога проваливалась глубже, то её тут же охватывал ледяной
   холод - казалось, стылые иголки колют сквозь обувь и носок.
   - Ну, сволочь... - процедил я сквозь зубы в адрес сороки. Глаза заливал пот, но я увидел, как она насмешливо покачала хвостом и принялась за своё. - Пристрелю гадину... Тань, ты как?
   - Нормально, - пропыхтела она. - Шесты надо было срубить.
   Я промолчал. Это был мой недосмотр. Опасный, хотя болото вроде бы не было глубоким. Не успел я об этом подумать, как впереди показалась широкая зелёная полянка с цветами.
   - Да уже кончается, - уверенно сказал я и, почувствовав, как подо мною начинает то-нуть очередная коряга, красиво прыгнул на лужайку.
   Я не знал, что такое "бездонное окошко".
   Помню, что раньше всего я ощутил холод - и это было ужасно. Словно меня схва-тил на грудь ледяной огромный кулак - и почти выдавил из меня жизнь. Над поверхнос-тью у меня остались плечи, руки, которые я инстинктивно выбросил в стороны, и голова. Танюшка смотрела на меня удивлённо, настолько быстро всё произошло... но удивление сменилось ужасом. И она бросилась вперёд с криком:
   - Оле-ег!!!
   - Не... подходи, - вытолкнул я, возя руками с растопыренными пальцами по жиже, а она проваливалась, расползалась, и что-то жуткое, неотвратимое понемногу втягивало ме-ня глубже. Я не испугался, нет - потому что не получалось представить, что я могу уме-реть. Точнее, ужас был, но этот ужас шёл от моей фантазии, питавшейся прочитан-ным и увиденным. Я в подробностях представлял себе, как утону... и не верил, что утону
   именно я.
   Это не над моей головой сейчас сомкнутся водоросли.
   Это не я ещё сколько-то буду жить, опускаясь в ледяную глубину и глотая густую жижу в попытках дышать.
   Это не я!!!
   Танюшка бросала мне ремень корды - самое длинное, что у неё было - лёжа на жи-воте и вытянувшись в струнку. Ей не хватало полуметра - я всегда хорошо прыгал...
   Жижа коснулась моих губ - я отплюнулся, поводя руками.
   - Оле-е-ег!!! - снова закричала Танюшка.
   - Ма-ма-а!!! - закричал и я - и захлебнулся. Жижа закрыла глаза, но сквозь неё я ещё ви-дел, видел размытый круг солнечного жара, и мои руки, остававшиеся наверху, ощуща-ли живое тепло...
   По пальцам что-то ударило, и я вцепился в это что-то даже не сознательным, а судорожным движением. Схватился другой рукой - а через миг меня с натугой, но сильно выдернуло на поверхность.

Вместе с Танюшкой длинную лесину тянул крепкий белобрысый парнишка - грубая

40.

   кожаная куртка была распахнута и стянута странно знакомым ремнём, вельветовые серо-зелёные штаны - подвёрнуты до колен, босые ноги - в грязи. На поясе парня висел кинжал-дага, почти как у меня, и даже странно, как я в один миг это всё заметил... А в следующий миг второй рывок выволок меня на сушу, где я и остался лежать на животе, хватая воздух широко открытым ртом, а Танюшка тормошила меня и трясла...
   Я рывком перевернулся на бок. Парень, с размаху плюхнувшийся рядом на пятую точку, грязной рукой отбросил со лба замусоленные пряди и улыбнулся.
   - Не может быть!.. - прохрипел я.
   - Может, - сказал Серёжка Земцов. - Может, Олег... Привет.

* * *

   Наверное, наступает предел, за которым удивляться просто не получается. Реки, мамонты, негры, башни, скелеты, оружие... Теперь вот ещё - наш (точнее - мой ста-рый, а Танюшкин недавний, но верный) друг, обросший и дико одетый. Ну и что? Он же меня спас...
   Но всё-таки, оказывается, можно удивляться и дальше. Сергей - ничего не расска-зывая, только таинственно посмеиваясь - провёл нас через болото, потом - мы протис-нулись чуть ли не ползком густющим сумрачным ельником... и он завопил весело:
   - Ленка! Встречай, я не один!
   - Ленка здесь?! - ахнула Танюшка. Но навстречу нам из кустов уже выскочила босая де-вчонка в спортивных брюках и майке, темноволосая и синеглазая,они с Танькой бросились обниматься.
   Я плыл по течению уже абсолютно, думая только о том, как немного сполоснуться от грязи, подсыхающей на мне, а потом прилечь. Мозги ворочались со скрипом. Сергей за плечо протащил меня через кусты - и мы оказались в начале тропинки,спускавшейся к бо-льшому навесу-шалашу, возле которого горле костёр. Оттуда бежали ребята и девчонки - галдя, смеясь и размахивая руками. Это были мои друзья - порядком заросшие, обтре-павшиеся, но несомненно они!
   - Все здесь? - отстранённо поинтересовался я, с великолепным равнодушием созерцая эпическую картину.
   - Вас не хватало, - пожал плечами Сергей. - Мы-то думали, что хоть вам повезло...
   - И давно вы здесь? - спросил я. Сергей недоумённо посмотрел мне в лицо:
   - Да ты что, Олег? Мы же скоро месяц, как пропали оттуда.
  

РАССКАЗ 3

ЧУЖАЯ ВОЙНА

И не спрятаться, не скрыться -

Мир прилип к стеклянной грани,

И смеются наши лица

На заплаканном экране...

Группа "Спираль времени"

41.

* * *

   Кирсанов - небольшой город.Пропажа даже одного подростка для него - печальная сенсация. Но если одновременно пропадают двадцать пять ребят и девчонок?! .
   И даже не это самое интересное.А самое интересное,что мы общались почти еже-невно с "пропавшими". Весь тот месяц, пока они находились, по их собственным увере-им, здесь.
   А они оказались здесь в один день и почти в одном месте - только Сашка и Наташ-ка Бубнёнковы проплутали два дня, да Колька Самодуров, которого "прихватило" на охо-те - шесть. (Кстати, у него с собой оказалась его чешская "вертикалка" 12-го калибра с солидным запасом патронов) В этом конкретно месте они находились уже три недели; неподалёку отсюда в полуобвалившейся избушке нашли склад отлично смазанного холод-ного оружия...
   ...Водопад новостей вывалился на нас вечером, у костра.Я почти с нежностью рас-сматривал знакомые рожи, испытывая невероятное облегчение - даже прислушиваться начал не сразу, настолько велико было блаженное обалдение; мы всё-таки нашли "своих", да ещё каких!
   Правда - помочь с возвращением они нам не могли. У них был ворох гипотез (поло-вина - Санины, чьи ж ещё?), но не имелось ни единой, в достоверности которой был бы уверен хотя бы сам её автор.
   Настоящая буря поднялась, когда Танюшка сообщила, что никуда они не пропада-ли, цветут и пахнут возле родимых семей в славном Кирсанове, и не ищут их ни милиция, ни школа, ни родители, ни КГБ, ни друзья...
   А меня как раз тут и ошарашило...
   ...что и нас НИКТО НЕ ИЩЕТ!!!
   Я даже не сразу осознал эту дикую информацию. Но я помнил, например, как тот же Колька вернулся "с браконьерки" и похвастался дюжиной уток. А на следующий день мы виделись в школе!!! Да и остальные...
   Но это значит, что мы с Танькой сейчас сидим в "Севере"... или гуляем по Кирса-нову... или пьём ситро с бутербродами у меня на веранде...
   И остальные, может быть, тоже с нами.
   Там.
   И здесь.
   Я помотал головой, открыл рот и сказал почти отчаянно:
   - Послушайте, ребята!..
   ... - За что ты мне нравишься, Олег, - нарушив долгое молчание, сказал Игорек Се-верцев, - так это за умение всегда внести нужную ноту в разговор. Как дубиной по заты-лку.
   - Замолкни, Север... - процедил Вадим.
   - Да что изменится от того, что я замолкну... - Игорь махнул рукой с серебряной "пе-чаткой" на безымянном пальце. Кстати, его одежда сохранилась едва ли не лучше, чем у всех остальных - Север всегда предпочитал купленную у фарцовщиков хорошую кожу.
   Снова посыпались идеи - в основном, заимствованные из научно-популярной фанта-стики разного уровня. Но сейчас в голосах - вот идиотизм, да?! - отчётливо звучало об-легчение. Все беспокоились за родителей, а теперь выходило, что и незачем вроде бы...
   Этот галдёж перебил Арнис. Он поднялся и обвёл всех внимательным взглядом, по-сле чего с лёгким акцентом сказал, разделяя слова:
   - Да вы что, не понимаете?! Мы ведь теперь не сможем вернуться домой! Даже если будет возможность!
   - Почему?! - изумилась Ирка Сухоручкина.
   - Да потому, - вмешался Олег Крыгин и, подняв голову, посмотрел вокруг. - Потому что там уже есть мы. Мы. Есть. Друг у друга, у наших родаков и тэ дэ и пр.

42.

   Вновь воцарилось молчание. Гробовое. В этом молчании отчётливо переваривалась идея, оформившаяся около костра.
   - Я всё равно хочу домой, - вдруг сказала Ленка Черникова. И захлюпала, закрыв лицо ру-ками. У сидевшей рядом Наташки Мигачёвой сделалось хмурое лицо, губы припухли. Я ви-дел, что и Игорёк Свинков - Щусь - заморгал, потом отвернулся. Андрюшка Соколов по-дался к Наташке, взял её за руку...
   - Да ну, ерунда, не может этого быть, - задиристо и почти зло сказал Игорь Мордвин-цев. - Чушь, бредятина...
   - Чушь, потому что тебе страшно про это думать? - спросил Вадим. Он не поднимал глаз от огня.
   - Заткнись! .. - Игорь вскочил, но его рывком усадили на место.
   - Ещё и негры какие-то, - уныло подвёл итог Колька Самодуров. - Месяц мы тут сидим, и никаких негров не видели...
   - Это ещё ерунда... - подала голос Танюшка, сидевшая рядом со мной. - Вы, ребята, мо-жет, на нас сейчас будете... Но знаете - эти негры за нами шли по следам. Мы только за рекой от них оторвались.
   - За Ергенью? - спросил Вадим. Я осведомился:
   - Догадались, что это Ергень?
   - Догадались... Ещё чище... Сань! - Вадим поднял наконец голову. - Похоже, надо ме-нять место.
   - Да подождите же! - закричала Ленка Власенкова. - Подождите! Я что-то не поняла - домой как?!
   - Никак, - буркнул Арнис, втыкая в землю между ног длинный нож с тёмной деревянной рукоятью.
   А Олег Крыгин добавил:
   - Да пойми ты, дурочка, - Ленка слушала его, открыв рот, даже не обиделась на "дуро-чку", - нечего нам там делать. Мы - и есть - там. Уяснила?
   - Так что делать-то?! - крикнула Ленка. Он развёл руками.
   - Да ошибся Олег, и Танька ошиблась, - снова подал голос Игорь Мордвинцев. Танюшка фыркнула, а я спокойно ответил:
   - Не ошибся я, Игорек. Я с тобой за день до того, как мы сюда попали, ходил на трении-ровку по мелкашке.
   - Как я отстрелялся? - глупо спросил Игорь. Я переждал несколько нервный хохот и се-рьёзно ответил:
   - Ничего. Но я лучше.
   - Кто бы сомневался, - вздохнул Игорь. Я посмотрел на него и добавил:
   - Вот именно - кто бы.
   - Давайте подойдём к этому математически, - заявил Саня. - Дано: двадцать семь не-совершеннолетних. Не алкашей, не наркоманов, не идиотов - и вообще выше среднего. Задача: остаться в живых. Неужели не решим?!
   - Шпаргалок не запасли, - не без яда ответил Олег Фирсов. Он вообще сидел какой-то пришибленно-непохожий на себя.
   - Учить надо лучше, - отозвался Санек.
   - Кто бы говорил, - не остался в долгу мой тёзка, но не стал углублять и расширять конфликт.
   Опять начался общий беспредметный спор, в котором я не участвовал и от кото-рого очень устал. Я поднялся и незаметно отошёл в сторону - метров на пятьдесят, по-чти к самому ельнику наверху склона. Первое, что я там, впрочем, сделал - очень неэсте-тично - это помочился на одну из ёлок. Меня почему-то разобрал смех, когда я вспомнил, как эти дни пользовался листьями подорожника вместо туалетной бумаги. Но смеяться как-то расхотелось, когда я подумал, что, наверное, теперь мне до конца жизни придёт-

43.

   ся ими пользоваться. А зимой? Ёлы-блин-те-палы...
   Я загрустил, глядя в звёздное небо. Потом немножко встряхнулся, сообразив, что один плюс в этом есть - ни мама, ни дед с бабулькой не волнуются: не пишут заявлений в милицию, не бегают по улицам...
   А что им бегать, если Олег - вот он? Никуда не делся... Меня пробрало холодком, когда я это подумал. Как же такое произошло?! И что мне... нам теперь делать?!
   - Олег.
   Я обернулся и узнал по фигурам и походке Вадима и Андрюшку Альхимовича. Сзади шёл Сергей. Я не удивился - где-то на подсознательном уровне во мне жила уверенность, что настоящий разговор ещё впереди и разговаривать будем именно мы: Вадим - расчё-тливо-обстоятельный, чуть себе на уме, чуть ироничный; Андрюшка - решительный, храбрый, лучше других разбирающийся в дикой природе; Сергей - весёлый, быстрый в ре-шениях, задиристый и остро чувствующий...
   И я. Как ни крути, если честно - самый эрудированный в компании и больше других увлекающийся историей.
   Мы почему-то смутились и обменялись "приветами" - словно встретились после десятка часов "разлуки" возле чьего-нибудь дома. Только они далеко - наши дома...
   И всё-таки Саня был в одном прав. Мы "выше среднего". И мы приучили себя прини-мать решения и выполнять их, ещё когда играли в войну несколько лет назад - в том во-зрасте, когда большинство ребят просто не понимают слов "решение" и "ответствен-ность".
   - Шумят? - кивнул я в сторону костра. Вадим кивнул:
   - Шумят, а что ещё... Что дальше делать будем?
   Вопрос был задан деловито, а не растерянно. Сергей хмыкнул:
   - Да уж не гипотезы строить, как мы сюда попали. И не как вернуться домой.
   - Домой вообще-то хочется, - возразил Андрей, сунув руки в карманы "афганки". - Но делать там, похоже, нам нечего. Если только сердечный срыв родителям обеспечи-вать, но мы и так на этом фронте немало постарались... Извини, Вадим.
   - Ничего, - ответил тот. Его родители - отчим и мать - умерли; мать - не так давно. - Ты, Олег, говоришь - негры. Они правда опасные?
   - Я убил одного, - ответил я и вздрогнул от воспоминания. - Если ты думаешь, что это я просто так - то ты плохо думаешь... А тех, в лодке, они перебили на наших с Танькой глазах. Да и других ребят тоже, скорее всего, убили они.
   - Вот ещё загадка, - заметил Вадим. - Что за ребята? Русские, англичане...
   - Погоди, - прервал его я. - Давайте решать проблемы...
   - ...по мере их поступления, - добавил Сергей. Я кивнул энергично:
   - И первым делом я бы отсюда ушёл. Не хочу, чтобы меня ночью зарезали. Но ведь не уговоришь никого... Как вам пришло в голову оружием-то запастись?!
   - Просто из интереса, - признался Вадим. (Он вообще не любил холодного оружия, где уж до моего фанатизма).
   - Охотитесь с Колькиным ружьём?
   - Бережём, - ответил Вадим. - Мы два арбалета нашли и пули... То есть, не арбалеты, а эти... аркебузы.
   - Из ружья только дважды стреляли, и оба раза в каких-то ненормальных коней, - до-бавил Сергей. - Зубы - как у волка, а так - конь конём.
   - Зубы волчьи?.. - я нахмурился. - Как это называется...
   - Да наш спец по палеонтологии, - без насмешки сказал Андрюшка, имея в виду Олега Фирсова, - уже вспомнил. Шарук.
   - Нет, на нас звери не нападали, - заметил я. - Только негры... Хотя, - добавил я, - если честно - я не заметил большой разницы.
   - Вообще говоря, у нас же есть опыт автономного существования, - задумчиво сказал

44.

   Андрюшка. - И разве мы не отряд?
   - Отряд, - Сергей кивнул. Кивнули и мы с Вадимом.
   Это было правдой. Большинство из нас дружили с детства. Но и появившиеся поз-днее хорошо вписались в команду. Мы все были друзьями, и этим всё сказано.
   И сейчас наша дружба была нам нужна больше, чем когда бы то ни было - вокруг нас лежал опасный и враждебный мир. Похоже, нам предстояла тяжёлая борьба за су-ществование.
   И я выразил все эти мысли словами:
   - Я очень рад, что нашёл вас, ребята.

Из мюзикла "Оливер Твист"

   Вот это теперь - твой дом!
   А люди кругом - это семья твоя!
   Нам так повезло найти
   Того, с кем вроде бы по пути!
   Ты с нами теперь!
   Ты - свой!
   Отныне ты часть этой обители!
   Пусть бед и забот не счесть -
   Плевать, мы делимся тем, что есть!
   Если пришла беда и еда кончается -
   Ныть не следует парням!
   Ведь обязательно кто-то повстречается,
   Кто доставит нам ням-ням!
   Отныне ты нам - как брат!
   А кто не за нас - тем в глаз!
   Любой из нас тебе всем сердцем будет рад,
   Отныне ты свой среди нас!
   Вот это теперь - мой дом!
   А люди кругом - это семья моя!
   Мне так повезло найти
   Тех, с кем вроде бы по пути!
   Я с ними теперь,
   Я - свой!
   Отныне я часть этой обители!
   Пусть бед и забот не счесть -
   Плевать, мы делимся тем, что есть!
   Если жара печёт, или жажда мучает,
   И запасы все - под нуль -
   Не раскисай, дружок, по такому случаю
   Раздобудем мы буль-буль!
   Если надеешься встретиться с удачею,
   То столкнёшься с ней лоб в лоб!
   Если доверие к дружбе не утрачено -
   Значит, будет всё тип-топ!

* * *

   - Даже если они и следили за вами - через болото им нахрапом не пройти, - уверен-но сказал Андрей. - Мы-то еле-еле тропинку отыскали!
   - Ну как вам объяснить, - сердито и беспомощно сказал я, швырнув на угли сухую ветку, - нельзя нам тут оставаться, надо уходить, у-хо-дить!
   - Да погоди, никто с тобой и не спорит, - успокаивающе хлопнул меня по колену Вадим. - Просто одну-то ночь это дело терпит. Терпит, а?
   - Терпит, - буркнул я, ощущая, что и сам хочу спать. Только теперь, когда мы сидели у гаснущего костра вчетвером, спало чудовищное напряжение, висевшее на мне, как оказа-лось, почти всю последнюю неделю.

45.

   - Вот, - удовлетворённо кивнул Вадим. - А завтра соберёмся и пойдём. Неплохо бы ещё решить - куда.
   - Неплохо бы вообще решить, что делать дальше, - заметил Сергей.
   - Давайте утром, а? - попросил Вадим. - Ну спать же охота, честное слово!
   - Утром так утром, - вздохнул я. - Где тут спать?
   - С левого краю, - ответил Андрей. - Так, как ты сидишь - с левого, а то смотри, к дев-чонкам залезешь. Вадим вон был бы не против...
   Вадим просто отмахнулся. Собственно, из своих отношений с Наташкой Крючко-вой он тайны никогда и не делал, да и зачем?
   - А что, - я начал расшнуровывать туфли, всё ещё не поднимаясь - от лени, - дежурных не выставляете?
   Они переглянулись и ничего не ответили, только Андрей сделал недовольное лицо. Углубляться в тему я не собирался и, расстелив на туфлях носки,поставил их возле углей, а сам, раскатывая одеяло, отправился под навес. Сергей побрёл за мной. Вадим и Андрей остались сидеть у костра - хотя Вадим больше всех жаловался, что хочет спать.
   - Рубашку куда дел? - поинтересовался я.
   - А... - он отмахнулся. - Распустил о сучок. Мне эту куртку ленка смастерила, из Оле-ньей шкуры. Хорошая вещь.
   - А одеяла у вас с того же склада? - уточнил я. Сергей кивнул, потом обнял меня за пле-чи и засмеялся:
   - Чёрт, как я рад, что ты здесь!
   - Есть кому снова сломать нос? - уточнил я.
   - Ладно тебе, - не обиделся Сергей. Я вспомнил этими словами нашу первую встречу - почти четыре года назад, когда я в потасовке на берегу реки нахальным пинком сбросил в воду белобрысого мальчишку... а тот вылез и первым же ударом сломал мне нос. Сергей к тому времени уже несколько лет занимался боксом со своим отцом. Друзьями мы стали, когда он пришёл извиняться и выяснилось, что мы оба любим читать и играть в солда-тиков,нам нравится журнал "Пионер" и т.д. ... Я иногда всерьёз задумывался, кто из них мой лучший друг - Вадим, которого я знаю со своих шести лет, или Сергей. И не мог ре-шить.
   Под навесом в самом деле имелось свободное место. Я уложил рядом наган и толь-ко потом сообразил, что сделал это - но оружие убирать не стал.
   Мне в жизни не приходилось мучиться бессонницей - я всегда засыпал, коснувшись виском подушки. Почти так произошло и на этот раз, только я успел увидеть в прорехе крыши почти полную луну - и зачем-то ей подмигнул...

* * *

   Утро началось, как начинались все утра в обычном походе. Через тебя обязательно кто-то начинает лазить - "осторожно", конечно! - кто-то гремит чёрт-те-чем - "как можно тише", естественно! - кто-то о чём-то спорит - "вполголоса", само собой!
   Для нормального утреннего сна всё это создаёт совершенно непредставимые усло-вия. Удерживает от ругани только то, что и за собой знаешь те же грешки.
   "Просыпаться надо в хорошем настроении," - говорит моя мама (Моя? Прие-еха-ли...) В принципе я с ней согласен, хотя это не всегда получается. Но надо стараться, а то настроение останется паршивым на весь день. А нам оно надо, как говорит Андрюш-ка Соколов?
   Однако, когда я выбрался со своего спального места, выяснилось, что на этот раз "спор вполголоса" имеет под собой самое серьёзное основание. Спорили Саня с Вадимом. Если учесть, что наша компания начиналась в сущности именно с них, это было странно. Кроме того, спорили они ожесточённо, уже перейдя в стадию "а ты кто такой?!" За Саней возвышался Сморч, на его лице было написано искреннее огорчение. Игорь был, нес-мотря на большую физическую силу, добродушным и мирным (если не разозлят) челове-

46.

   ком. Сашка Свинков, стоявший рядом с Саней, наоборот - походил на маленького и очень злого зверька. За своего кумира Саню он был готов перегрызть горло слону, лишь бы под-садили. Олег Крыгин торчал возле Вадима с непроницаемым лицом истинного арийца из "17-ти мгновений весны" (каковым сходством он открыто гордился). Мне даже показа-лось, что вся эта компания готова самым натуральным образом взяться за холодное оружие.
   - Девчонки, по-моему, они ссорятся, - озабоченно сказала Ленка Власенкова. Она сидела на пеньке и обувалась, да так и застыла с кедом в руках. Проснулись уже практически все, только из-под одного одеяла торчала белобрысая макушка Арниса, да флегматичная Кристинка дрыхла, повернувшись ко всему на свете спиной.
   Смысл спора был ясен, как летнее небо. Вадим воплощал в жизнь наш ночной разго-вор. Саня спилил резьбу на любой уход и настаивал на том, что в эти места никто доро-ги не найдёт, а значит - нечего и колыхаться, а надо спокойно позавтракать. Вообще го-воря, подобные споры возникали у нас не так уж и редко. Обычно я в них не вмешивался... но сейчас мне вспомнились умирающий мальчишка на речном берегу, страшные маски в догоняющей нас лодке, свой ужас, связанный с этим... В результате таких кратких раз-думий я вскочил и заорал:
   - Да вы что?! Вы думаете, я шучу?! Я же вам ясно говорю, долбецам - они по нашим следам идут! Мы...
   - Эй! Э-эй!
   Все повернулись на этот вопль. Со стороны ёлок по склону лощины мчался Сергей - я и не заметил, что его нет в лагере. Рядом с ним неслась Ленка Черникова. Следом летел Игорь Северцев. Валька, его сестра, крикнула:
   - Игорёк! Чего там?!
   - Негры!!! - завопил он, и я увидел, что Север бежит с обнажённой шпагой - длинным кавалерийским клинком. Ленка пулей пролетела под навес и начала в бешеном темпе соби-рать какие-то вещи. Сергей, схватившись за плечо Вадима, чтобы не проскочить даль-ше, мучительно мотал головой, пытаясь что-то сказать.
   Впрочем - всё уже было сказано...
   ...Честно - в первые несколько секунд царила даже не паника: хаос. Я героически пытался выхватить наган, но потерял застёжку, а посмотреть на кобуру не мог, пото-му что не получалось оторвать взгляда от ельника, откуда вот-вот должны были поя-виться негры. Танюшка сзади трясла меня за плечи и что-то выкрикивала. Пробежал Ко-лька со своей двустволкой, рассыпая патроны. Арнис, сонно моргая, сидел, обхватив ру-ками колени, и пытался понять, что к чему. Игорь Мордвинцев натягивал кроссовки На-ташки Мигачёвой и не мог понять, почему не лезут, а Наташка эти самые кроссовки в бешеном темпе искала...
   Короче, не знаю. Может быть, мы так бы и пропрыгали до появления негров. Но, когда паника достигла полного "апофигея", в неё решительно вмешался Андрюшка Аль-химович.
   - Отставить! - заорал он, отшвыривая кого-то к навесу и хватая за шиворот пробега-вшего мимо Олега Фирсова. - Девчонки, быстро собирайтесь! Щусь, Басс, Мордва - ох-раняйте их! Соберётесь - сразу уходите через болото по той тропинке, где сарай! Оста-льные наверх, на стражу!
   Странно, но я как-то сразу успокоился. Застёжка нашлась. Я не глядя оттолкнул Танюшку и, взведя курок нагана, полез вверх, к ёлкам.

* * *

   Наверное, негры всё-таки запутались в болоте, потому что мы их не увидели, а лишь услышали голоса - да и то уже когда быстрым шагом, вытянувшись цепочкой, ухо-дили туда,куда перед этим ушли под охраной девчонки. Тропинка за нашими спинами сра-зу же потерялась, и примерно через час мы выбрались на сухое место - к полуразрушен-

47.

   ному, с просевшей крышей, сараю, возле которого сидели на вещах девчонки и ходили, как маятники, наши товарищи. Нас встретили восторженными воплями, но Сергей всех обо-рвал:
   - Тихо! Они всё ещё близко. Уже, наверное, в нашем лагере.
   - Ну что, Сашен?! - шёпотом заорал Вадим: - Ещё минут десять - и досиделись бы!
   - Хватит! - я подошёл к ним. - Хватит, говорю. Надо уходить. Дальше и быстрее.
   - Поедим на ходу, - поддержал Андрей. - Девчонки, еду не забыли? - ответом были раз-ноголосо-отрицательные реплики. - Раздайте... И уходить надо не за Цну, а наоборот - обратно, на восток.
   - Н-но... мы оттуда пришли... - заикнулась Ленка Рудь.
   - Да какая разница?! - досадливо сказал Колька. - Тут главное - подальше умотать... Кстати, я один патрон посеял.
   - Прорастёт, - отмахнулся Вадим. - На востоке - Волга, до неё километров... километ-ров... - он нахмурился, а Танюшка, чистившая от грязи низ своих джинсов, ответила:
   - Около четырёхсот километров.
   - Почему именно к Волге? - буркнул Саня. Его лицо ещё больше заострилось.
   - Да нипочему, - пояснил Сергей. - Просто - в другую сторону от чёрных.
   Я находился в лёгком напряжении - мне всё время казалось, что сейчас кто-нибудь скажет: мол, это мы с Танюшкой притащили негров на хвосте. Кажется, Татьяна то-же об этом думала... Но мы слишком плохо думали о своих - ни тогда, ни потом никто даже не упомянул об этом.
   - Ладно, - Саня вздохнул. - Пошли, если так.А на ходу пожуём.Хлеб за ночь не появился?

* * *

   Идти для нас было делом вполне привычным. А тут ещё и места были в общем-то знакомыми, и у меня снова возникло ощущение, что вот-вот появится самый обычный просёлок, или выйдем мы на деревенскую околицу... Может быть, всё это казалось ещё и потому, что теперь мы шли не вдвоём с Танюшкой, а целой компанией?
   На ходу вновь подняли старинную русскую тему: вопрос "что делать?" Нет - ясно, что надо убегать от негров, то да сё... А дальше? По-моему, большинство всё ещё об-сасывали мыслишку о возможном возвращении домой.
   Не я. Я романтичный человек. И я очень люблю свою маму; наверное, мысль о том, что она осталась без меня, рано или поздно свела бы меня с ума. Но возвращаться-то как раз не имело смысла. Куда? К кому?
   Я - рядом со своей мамой. Ну а я - вот он и, похоже, ничего другого мне не дано. Значит, надо как-то жить тут. Понять, что за мир нас окружает - и жить.
   Танюшка шагала рядом - несла через плечо скатку из своих одеял и о чём-то сосре-доточенно думала. Её корда покачивалась над плечом. О чём она думает? Что не будет больше в жизни мягкой постели, книг, телевизора, варёного сахара, магнитофона?
   Мне захотелось обнять её. Просто обнять. Но я не сделал этого: подвыдернул из ножен палаш и бросил его обратно, а потом нагнал Вадима.
   - Слушай, - вполголоса сказал я ему, - по-моему, мы делаем глупость.
   - То есть - как? - он промакнул рукавом ковбойки опт на лбу. - Ты же сам говорил...
   - Да я не об этом, - отмахнулся я. - Вспомни, как мы в войну играли. Там враг был не на-стоящий, а мы толпой не ходили. А тут... чёрт его знает, что вон за теми деревьями, а у нас нет охранения.
   - Да, - Вадим остановился. - Сопляками мы были умнее... Лейтенант Верещагин, - он стал шутливо-серьёзен, - берите передовой дозор.
   - Есть, капитан Демидов, - я отсалютовал на нацистский манер, принятый когда-то в нашем отряде, прославившемся в почти настоящих войнах. - Игорек! Басс!
   Подбежал Басаргин, и мы вместе ускорили шаг. Оглядываясь через плечо, я увидел, что Вадим остановил всех и распоряжается - девчонок в середину, усиленные группы на

48.

   фланги и в тыл...
   ...Мы достали палаши, не сговариваясь - у Игоря тоже был палаш, только с рукоя-тью другой формы. Я заметил, что Басс копирует мою манеру держать оружие - и оза-боченно подумал: а ведь холодным-то оружием во всей компании худо-бедно умею пользо-ваться лишь я...
   - Ты влево, я вправо, - распорядился я и уставился на свою сторону. В голову лезли вроде бы не посторонние, но отвлекающие мысли. Переделать кобуру так, чтобы револьвер можно было выхватывать левой... А если сейчас вон из-за тех кустов - выскочат?.. Гла-за устанут - так постоянно смотреть... Стоп, надо именно смотреть, а не о ерунде ду-мать!..
   Всё-таки полезная это вещь - серьёзные игры в войну, зря их по телику ругать на-чали почему-то. Я сумел переключиться и со сноровкой, приобретённой за два лета "во-йны", мерил взглядом свою сторону. Наверное, мы оба странно выглядели в своём снаря-жении - и современной одежде. Сергей подходил к образу больше - в своей самоделковой куртке. Ну ничего, как-то я буду выглядеть к концу лета - если останусь жив, конечно...

* * *

   На дневном привале мы смолотили остатки продовольствия - наверное, от нервов. После чего во весь рост встал вопрос продовольствия - тут в магазин не сбегаешь.
   - В принципе, - Игорь Северцев аккуратно вытер пальцы о траву, - кочевники жили охо-той, постоянно передвигаясь.
   - И скотоводством, - добавил я. - Покажи мне своё стадо, и я с тобой соглашусь.
   - Мальчишки, - сказала Ленка Власенкова (она всегда отличалась рачительной хозяйст-венностью и была неофициальным завхозом нашей группы). - Вы как хотите, а ужинать нам будет нечем. Если только олеговыми консервами - по глотку бульона. И по волоконцу мяса. Предлагаю Кольке не шагать тут с нами - никто нас не украдёт. А пойти на охо-ту - и вечером встретимся.
   - А я что, я не против, - покладисто поднялся Самодуров. - Только у меня патрон-то всего полсотни...
   - А давай я с тобой пойду, - охотно сказала Валька Северцева, поднимая аркебузу. - Я же хорошо стреляю.
   - Э, погодите, - Север проявил некие признаки оживлённости - то ли за сестричку забе-спокоился? - А где мы встретимся, если они пойдут на охоту? И вообще - втроём отпу-скать...
   - Я, между прочим, карту хорошо помню, - Колька переломил "зброёвку". - Высота 189 за урочищем Каменевка - ну, где пруд, из него ещё приток Ломовиса течёт - помните? -
   в ответ закивали. - Вот дотуда дойдёте и ждите, а мы догоним.
   - Километров двадцать пять отсюда, - с точностью курвиметра определила Танюшка. Она полулежала на траве,жуя былинку, и мне снова почудилось, что мы просто в походе.
   - Ну, договорились? - Самодуров уже нетерпеливо поглядывал по сторонам, устраивая в петле на поясе боевой топор.
   - Жрать-то надо, - Андрюшка Альхимович махнул рукой. - Двигайте. Только не потеря-йтесь.
   Парочка ушла - довольно бесшумно. Я задумчиво сказал, глядя им вслед:
   - Может, ещё кому с ними... - но получил точный и очень болезненный удар локтем под рёбра от Танюшки. Смолчал, потому что вспомнил, как ещё на Зем... там Колька и Валю-шка держались чаще рядом, чем порознь.
   Я задумался над этим вопросом, используя последние минуты отдыха. Вадим, хоть и был старше меня на три года, подружки в нашей компании не имел, если не считать "отношений" с Наташкой Крючковой. Санек - тоже. И Арнис. Игорь Мордвинцев не оч-ень активно ходил с Иркой Сухоручкиной - по-моему, его отпугивало то, что она отлич-ница. Север прочно дружил с Кристиной - но, кажется, скорее на почве некоторого эли-

49.

   таризма, чем ещё по каким-то причинам. Сашка - Щусь - больше пока думал о беготне по улицам, чем о девчонках. Сморч дружил с Наташкой Бубнёнковой - или присматривал за ней для брата, не поймёшь. Андрюшка Альхимович жил себе и жил без девчонки. Олег Фирсов - тоже. Игоря "Баса" интересовали только стихи, походы и мужская дружба. Олег Крыгин, кажется, был слишком стеснительным, с девчонками общался только по необходимости. С Андрюшкой Соколовым дружила Ленка Черникова, с Сергеем - Ленка Чередниченко. У девчонок Ленка Власенкова, Наташка Мигачёва, Ольга Жаворонкова и Ленка Рудь не проявляли к парням никакого интереса, кроме "общедружебного".
   Интересно, а как будут развиваться дела дальше? Мне подумалось, что, если мы останемся тут на длительный срок (да навсегда, Олег, навсегда!), то... Дальше мыслей не было - одни образы.
   Пожалуй, даже хорошо, что надо было идти дальше.

* * *

   Высота 189, урочище и небольшой пруд возле него - в этом мире всё оказалось на месте, и мы добрались туда к восьми вечера. Лес сменялся похожими на зелёные языки луговинами, который мы старались пересекать в максимально быстром темпе.
   - Гнездо Соловья-Разбойника, - определил Игорь Басаргин, когда с одной из таких луго-вин мы увидели высоту, увенчанную тремя дубами. В нашем мире их не было, да и кругом лежали рассечённые лесополосами колхозные поля.
   Около подножья холма мы нашли старую могилу. Кто-то выложил прямо на земле каменный крест из четырёх гранитных брусков, на котором вырезал уже неразличимые буквы. На камни вполз сырой мох. Сморч попробовал было расчистить камень финкой, но Наташка тронула его за плечо:
   - Не надо, оставь. Не всё ли равно, кто здесь... Могила и есть могила.
   Сморч охотно поднялся с колена, убирая финку. Санек, не проявивший к могиле ни малейшего интереса, предложил все натаскать дровишек, а сам, нахально отказавшись от работы, полез сперва на холм, а потом - на самый высокий из дубов. Кажется - его захватила мысль, поданная Игорем. Кто-то из девчонок ближе к урочищу набрёл на чу-довищные россыпи грибов. Кроме того, они притащили кучу свежих молодых листьев за-ячьей капусты. Во всяком случае, жареные грибы (соль у Танюшки ещё была) с зеленью нам были обеспечены.
   Саня, как и следовало ожидать, спустился со своего насеста когда всё уже было готово. Но вёл он себя так, словно занимался единственно важным делом в то время, как все остальные Ваньку валяли.
   - В общем - негров ваших нигде не видно, - заявил он, садясь к огню. - Зато Колька с Ва-люшкой волокутся, чего-то несут. Минут через двадцать будут здесь.
   - Слава коммунистической партии, - выдохнул Игорь. Судя по всему, он и правда беспо-коился за сестру.
   Наши охотники появились раньше, чем через двадцать минут - усталые куда боль-ше нашего, но довольные. Да и как же иначе - Колька тащил на плечах крупненькую косу-лю, уже выпотрошенную.
   - Дичи - ещё больше,чем на прежнем месте, - восторженно докладывал он, усаживаясь возле огня. - Тут для охотников - рай!
   Выяснилось, правда, что косулю убил не он, а как раз Ленка - одной пулей из аркебу-зы. Как она объяснила - убивать косулю ей было очень жалко, но сильно хотелось есть.
   Её слова сопровождались сочувственными репликами. Косулю под шумок освежева-ли, оттяпали копыта и голову, после чего она перестала вызывать сочувствие и на имп-ровизированном вертеле была водружена над огнём. Затем все расположились у костра и довольно примолкли. Косуля шкворчала, капая жиром. Расставленные у огня котелки (они были у всех - оттуда же, откуда и оружие) побулькивали и пахли малиновыми лис-тьями.

50.

   - А всё-таки здорово, ребята, что у нас кое-какие навыки есть, - довольно заметила Ир-ка Сухоручкина. - Иначе сидели бы мы на грибной диете и слушали, как у нас животы по-ют.
   - Давайте и правда споём, - предложил Сергей, - пока косулька жарится. Чтоб заглу-шить животы.
   Вокруг засмеялись. У нас петь любили не меньше и не больше, чем в любой турист-ской компании (другое дело, что у нас, в отличие от большинства таковых, имелся свой поэт - Игорёк Басаргин). Вообще это здорово - собравшись вечером у огня рядом с друзь-ями, ощутить себя действительно единой компанией, где один за всех и все за одного. А лучшего средства, чем песня, для этого нет. Не придумали пока...
   Солнце садится за лес на востоке. Небо розовое, как неоновая лампочка. Вокруг хол-ма - уже ночь с её странными звуками и осторожной жизнью, не всегда понятной и вре-менами страшноватой. Но огонь горит,топлива запасено на всю ночь и больше, лица дру-зей вокруг, вкусные запахи расползаются, утверждая, что и здесь человек - хозяин. А ещё - это странное чувство, которое не передашь словами. Нет - не любовь, а... что-то та-кое ко всем, кто рядом, из-за чего они становятся самыми близкими в мире.
   Даже если не вспоминать, что в этом мире у тебя и правда нет никого ближе...
   ...Интересно, а те, чья могила - там, у подножья, в сгустившейся темноте - у них тоже были такие вечера?..
   ... - Как отблеск от заката,
   Костёр меж сосен пляшет...
   Ну? Что грустишь, бродяга?
   А ну-ка - улыбнись!
   И кто-то очень близкий
   Тебе тихонько скажет:
   "Как здорово,
   что все мы здесь
   сегодня собрались!"
   Допели... Помолчали... Ленка Черникова со смехом спросила Игоря:
   - Басс, ты "Зверя Кикизела" ведь дописал? Окончание прочитай, а?
   Все оживились, посыпались просьбы. Игорь не стал ломаться - взмахом руки уста-новил тишину, сделал серьёзное лицо...
   ... - Сучья жареные трещали
   И стонали голодные дети:
   "Ах, как хочется есть, Ванюша!"
   "Хлеба нет ни куска, Надюша!"
   Тут подходит к ним Зверь Кикизел.
   Говорит он им: "Здравствуйте, дети!
   Что в лесу этом вы потеряли,
   Среди нечисти дикой и злобной?"
   "Здравствуй-здравствуй, товарищ Мясо!!!" -
   Закричали голодные дети -
   И набросились, и сожрали,
   Только-только чуть-чуть обжарив...
   ...Вот идут тропинкой волки да лисы.
   Несут бабке обгорелые кости.
   Вот идут и дорогой рыдают:
   "Ой зачем ты гулял по лесу, Кикизел?!
   Аль не знал, кого в чаще ты встретишь?!
   Пионерия - наша сила!
   Пионерия - наша слава!

51.

   Пионерия - наши дети!
   Наши лучшие дети на свете!"
   - Программа "Взгляд", - оценил Вадим, когда все просмеялись, после чего на редкость гнусным голосом проревел первые строчки из наутилусовской "Хлоп хлоп" - раньше, чем Наташка Крючкова заткнула ему рот.
   Наташка Мигачёва попросила, тыча в косулю коротким ножом:
   - Олег, может, ты чего-нибудь прочитаешь?
   Нельзя сказать, чтоб у нас собрались такие уж любители стихов. Но как я читаю, слушать любили - если исключить тот случай, когда я на спор с только-только появив-шимся у нас Андрюшкой Альхимовичем читал стихи два с половиной часа без перерыва и остановился только после коллективных настойчивых просьб и угроз применить ко мне физическую силу.
   На этот раз все одобрительно промолчали. Я поднялся, ощущая некоторое подёр-гиванье внутри, как всегда, когда мне надо было читать стихи - и, ещё не поднявшись до конца, уже решил, что буду читать "Молитву".

Булат Окуджава.

   Пока Земля ещё вертится,
   Пока ещё ярок свет,
   Господи, дай же каждому,
   Чего у него нет:
   Умному дай голову,
   Трусливому дай коня,
   Дай счастливому денег...
   И не забудь про меня.
  
   Пока Земля ещё вертится -
   Господи, твоя власть! -
   Дай рвущемуся к власти
   Навластвоваться всласть.
   Дай передышку щедрому
   Хоть до исходя дня...
   Каину дай раскаянье...
   И не забудь про меня.
  
   Я знаю, ты всё умеешь,
   Я верую в мудрость твою,
   Как верит солдат убитый,
   Что он проживает в раю,
   Как верит каждое ухо
   Тихим речам твоим,
   Как веруем мы сами,
   Не ведая, что творим!
  
   Господи, мой боже,
   Зеленоглазый мой!
   Пока Земля ещё вертится
   И это ей странно самой,
   Пока ещё ей хватает
   Времени и огня,
   Дай же ты всем понемногу...
   И не забудь про меня!..

* * *

   Странно, но я проснулся минут за пять до того, как мне надо было заступать на дежурство. Но костёр горел еле-еле, возле него базарили, посмеиваясь, Колька и Арнис - Колька читал литовцу разную похабень, которую при девчонках в нашей компании тол-кать было не принято - до меня донеслось: "У Адама шишка - во, а е...ть-то некого..." Я усмехнулся и удобней устроился под одеялом. Я выспался. Хотелось отлить, но, раз уж сейчас вставать, то полежу. Арнис захихикал, потом спросил: "Сколькоо врэммени?" - и отправился будить нас с Сергеем и Олегом Фирсовым. Я решил не доставлять ему удово-льствия отвесить мне пинка по рёбрам и сел за секунду до того, как он занёс ногу.
   - Доброе утро, - кивнул я, хотя было два ночи. - Вы ещё посторожите, а я пойду по де-лам.
   Всё по той же укоренившейся уже туристской привычке мы отрыли яму для туа-

52.

   лета - за кустами ниже по склону, где можно было чувствовать себя в относительном уединении. Кто-то уже разместил на развилке дуба "указатель" - палку, концы которой с вырезанными буквами указывали на две стороны ровика:

М Ж

   Посмеиваясь, я начал делать свои дела - и...
   А это что?! Мне в какую-то секунду показалось, что уже рассветает - в принципе, в начале июля это можно различить уже в два ночи. Но во-первых - для рассвета это за-рево было слишком уж ярким и локальным.
   Во-вторых - как ни крути, а рассветов на юго-востоке не бывает.
   Я так обалдел, что продолжал стоять, когда, зевая, подошёл Фирсов и пристроил-ся рядом )Я, если честно, терпеть не могу делать свои дела при ком-то ещё, даже при мальчишках)
   - Ты чего, окаменел? - он толкнул меня плечом и снова зевнул.
   - Смотри, - я щелкнул резинкой штанов. Олег ещё не вполне проснулся, поэтому тупо уставился мне между ног, и я дал ему подзатыльник: - Да вон туда!
   Надо сказать, в проснувшемся виде Фирс кое-какие вещи соображал быстрее моего.
   - Пожар, - сообщил он.
   - Лес горит? - мы поменялись ролями, теперь я плохо понимал, что к чему.
   - Да какой лес... - озабоченно сказал Олег. - Настоящий пожар. Дом горит... или ещё что-то... но построенное что-то...
   - Часовые, блин! - рявкнул Колька. - Ну мы же спать хотим!
   Мы сменили ребят, так ничего им и не сказав. Больше того, я и Сергею ничего не сказал - уж не знаю, почему. Мы посидели минут пять. Фирс употребил это время на то, чтобы отхватить от остатков косули кусок остывшего мяса. Сергей долго и уныло-сон-но о чём-то думал, потом встрепенулся и сообщил:
   - Пойду умоюсь.
   Он исчез куда-то по направлению к роднику. Через минуту поднялся и я:
   - Пройдусь вокруг холма... А ты кончай жрать, завтракать будет нечем.
   Естественно, что первым делом я устремился смотреть на зарево. Оно имело мес-то по-прежнему, хотя вроде бы приугасло как-то.
   - Между прочим. - Сергей подошёл почти бесшумно, - наш костёр видно издалека.
   - Не так далеко, как это, - я вытянул руку. - Видел?
   - В кино так горят дома, - тихо сказал Сергей. - Давно?
   - Я встал - уже горело. А ребят я не спрашивал.
   - Как думаешь, далеко? - быстро спросил Сергей.
   - Кто его знает... Ночью огни кажутся ближе... Нет, не знаю, - решительно помотал я головой. - Но завтра мы идём почти туда.
   - Ну, завтра и увидим, - хлопнул меня по спине Сергей. - Пошли к костру?
   - Я пройдусь вокруг холма, -решил я всё-таки исполнить своё первоначальное намерение.
   - Давай...
   ...От страха перед ночной темнотой леса меня излечила раз и навсегда моя первая и последняя одинокая ночёвка в лесу на берегу Прорвы. Конечно, тут не Прорва, и тут есть не воображаемые страхи - хватает и без негров; вон кто-то утробно взревел где-то за луговиной. Интересно, Фирс знает, кто там ревёт?
   Гулко отозвалась земля. Послышалось многоголосое ржание, я ощутил ногами виб-

53.

   рацию, а через минуту различил на луговине текущую реку конского табуна. Это было красиво, мне всегда нравились кони; больше их - только волки и собаки. Я даже мечтал научиться ездить верхом, но у нас в Кирсанове это было просто негде.
   Кони резко ушли куда-то влево, в урочище. Я продолжал стоять на месте, всмат-ривался и вслушивался. Нет, ничего. Нигде - ни единого признака человека... кроме пожа-ра. Неужели негры потеряли наш след? Хорошо бы...
   Я вздохнул и зашагал вверх - к костру.

* * *

   Жарко было с утра, и жара была нехорошая, душная - явно собирался дождь, хотя на небе не возникло ни облачка. Но летние ливни в наших местах (а это, как ни крути, на-ши места!) налетают молниеносно.
  -- Вода - проблема, - печально сказал Андрюшка. - В котелках не поносишь, а фляжка
   только у Кольки есть.
  -- В принципе, - я затянул ремень, - можно сделать кожаные фляжки, как в Англии.
   Уайнскины они называются. Только, - признался я, - я вообще-то не знаю, как их делали.
  -- Иди ты, - уныло предложил Андрюшка, и я пошёл - снова в головной дозор, только
   теперь с Серёжкой.
   Санек со Сморчом отстали - им приспичило выяснит насчёт негров, и они обещали соблюдать максимальную осторожность, а потом догнать. Дело вообще-то нужное, хо-тя и опасное - но я про них думать забыл. То ли погода так подействовала, то ли ещё что, но я находился в невероятно напряжённом состоянии. Сергей, похоже - тоже. Я за-метил, как он то и дело касается рукояти своего палаша. Смешно это не выглядело - я-то сво й и вообще нёс в руке.
   Мы шли в полнейшем молчании и наконец устали от этого. Ясно было, что сейчас кто-нибудь не выдержит и заговорит на отвлечённые темы, чтобы развеять напряже-ние.
   Но посторонний разговор так и не успел начаться. Сергей, шедший впереди, вдруг как будто споткнулся, уставился себе под ноги, а потом резким взмахом руки подозвал меня. Я оказался рядом в два прыжка.
   Сергей молча указал в папоротник подлеска. Я посмотрел туда - и ощутил стреми-тельный спазм желудка.
   Смяв телом - как упал на бегу, с размаху - целую полосу сочных листьев, около на-ших ног лежал парень постарше нас. Вернее, это я сообразил, когда разглядел его повёр-нутое вбок белое лицо. А в тот момент я увидел две вещи: запутавшуюся в светло-русых волосах свежую дубовую веточку и две торчащих в спине рукояти - пустые, из двух па-раллельных прутьев, завершённых кольцом.
   Точно под левой лопаткой. Брошенные с такой силой, что маленькие овальные гар-ды вдавились в кожаную куртку.
   В правой руке у парня был длинный широкий кинжал, запятнанный кровью. А левая - левая сжимала отрубленную человеческую кисть, такую же гипсово-белую, как и лицо убитого...
   ...Второй труп мы нашли почти тут же - за двумя дубами. Это была девчонка - наших лет. Без руки и голая, только то, что она голая, не вызывало никаких мыслей.
   На лице, запрокинутом вверх, искажённом мукой и залитом кровью, выделялись яр-ко-алые ямы на месте вырванных глаз. Уши девчонки и оттянутые под мышки груди бы-ли прибиты к дубу всё теми же длинными метательными ножами. Между широко рас-кинутых ног торчал вбитый толстый сук - прорвав тело, он вылез бурым от крови кон-цом выше пупка из посиневшего живота.
   Опомнился я за кустами, где меня стошнило - в несколько приёмов, пока я не начал давиться жгучей кислятиной лезущей из опустевшего желудка желчи. Судя по звукам, Сергей блевал вместе со мной, только чуть в стороне...

54.

   ...К этим трупам мы не вернулись, но выиграли немного. Разве что сумели удер-жать девчонок - и то хорошо. А так - уже через полкилометра (когда стал отчётливым запах дыма, да и очевидно тянуло его с другого берега ручья, к которому мы вышли) пря-мо в воде мы нашли груду изрубленных тел, у которых даже пол опознать не представля-лось возможным - ручей вымывал кровь и тёк дальше розовым... Поодаль на берегу гор-кой лежали отрубленные головы. Кто-то - до сих пор не знаю, кто - нашёл в себе силы их посчитать и сказал: семь голов, пять мальчишек и две девчонки в возрасте 12-16 лет.
   Оба берега ручья были чёрными от крови. Мы буквально насильно заставили девчо-нок идти стороной, а сами двинулись напрямик. У меня по-прежнему жутко выкручивало желудок и шумело в ушах, то морозило, то швыряло в горячечный жар, а перед глазами со свистом летели - обрывками киноплёнки - кусочки увиденного только что...
   ...Тут, на высоком берегу ручья, было поселение - пять полуземлянок с крышами из хвороста и дранки, окружённых невысоким частоколом. Всё это было развалено, обгоре-ло или даже ещё чадило. Тут тоже всё напрочь оказалось забрызгано кровью. Странно - меня больше не рвало.
   Наверное, просто было нечем...
   ...Валялась обгоревшая щепа, какие-то перья, изломанное оружие... Девчонка с ар-кебузой - как у наших - смотрит левым глазом в небо, вся остальная голова снесена чудо-вищным ударом топора, мозг стынет в пыли подтёками, из ладони выпали две пули... Что-то, похожее на ворох чёрных сучьев (не сучья, но не хочешь думать - что) - у входа в одну из полуземлянок... Мальчишка года на два младше меня, привязанный лицом вниз к грубой крестовине из брёвен - лицо залито пеной, которая засохла серой коркой, дерево у губ изгрызено и окровавлено, кровью залиты ноги, земля между них, зад, а в спину с равно-душной точностью вбито короткое копьё с широким наконечником - ассегай... (Кажет-ся, я спросил, что с ним и не понял Саниного ответа, что его изнасиловали) Ещё совсем не остывший костёр,разбросанные кости с ошмётками жареного мяса,а над этим - при-битая к покосившемуся бревну частокола голова девушки - опять ножом через обе ще-ки...
   Кто-то из нас, кажется, плакал - я не мог понять - кто. Мне плакать не хотелось. Я ощущал чудовищное изумление увиденным - именно изумление, которое не проходило, пока Вадим не затряс меня за плечо, что-то шепча и тыча рукой в сторону ручья.
   Сквозь листву я увидел негров.
   Это было вполне закономерно - я даже не удивился. Несправедливо было бы, если бы они ушли отсюда. Это было бы нарушением каких-то законов... ну, высшей справед-ливости, что ли?
   Негров было около десяти, и они появились по ручью - по течению. До сих пор не знаю, были ли это те же, что сожгли селение. Да и не важно это. Они шли - вооружён-ные, но беспечные - по воде и перекликались скрежетом и скрипом.
   "Переговаривались" - не подходило. Переговариваются люди. А тут... вот Прош-лым летом мы стреляли крыс в развалинах собора недалеко от кинотеатра. Когда они стрекотали, перебегали с места на место и, поблёскивая глазками, смотрели на нас - я и испытывал нечто похожее: отвращение и азарт, смешанные с лёгким опасением - вдруг бросятся?
   Нет. Опять немного не так. Если бы те крысы правда начали бросаться на людей - я бы испытал нечто подобное чувству, которое посетило меня, когда я наблюдал за иду-щей по ручью группкой негров.
   Отвращение. Страх.
   И - доминирующее - желание уничтожить опасных тварей.
   У Сергея слева от меня были белые губы. Вадим - справа - резко покраснел, даже побурел.
   - Ребзя, - Олег Крыгин говорил спокойно-спокойно,только почему-то употребил это сло-

55.

   вечко, которым мы не пользовались уже года два, - знаете, их надо убить.
   Помню, что я взвёл курок и выстрелил. Ещё -что рядом ахнула вертикалка Кольки, взвизгнула дробь, и я ещё отметил: чудом не влетел под залп. А дальше я оказался внизу, и передо мной, визжа и поливая берег ручья мочой и кровью, пятился высоченный негр - он бросил оружие и с вибрирующим визгом хватался за мой палаш, до половины вошедший ему в живот.
   Что же ты так визжишь, мерзкая ты тварь? Кажется, тебе больно? Похоже, тебе не хочется умирать? Жаль, жа-аль - тем, кого вы убили, тоже не хотелось...
   Подыхай, гадина!!!
   Никогда в жизни я не ощущал такого всплеска ненависти. Кого мне было ненави-деть, за что? Все мои прежние чувства выглядели бледными тенями в сравнении с этим - я ничего не видел по сторонам, оглох и был бы наверняка убит,так как даже не заметил взлетевшего над моей головой топора. Но Андрюшка Соколов ахнул негра по затылку сво-им мечом-бастардом, занеся его обеими руками - меч попал плашмя, вот только сила удара размозжила негру череп...
   Больше я никого не убил, хотя ещё с минуту искал, отталкивая и не узнавая своих же. Кто-то матерился; кого-то била дрожь так, что он уронил оружие и сам сел там, где стоял; кто-то наоборот - рассматривал свой клинок с интересом и удовольствием; кто-то - так же, как я - искал, кого бы ещё приколоть... Негры лежали в ручье и по бе-регам, как мешки с красной краской, каждый из которых подтёк сразу в нескольких мес-тах.
   А ещё потом мы увидели девчонок. Они стояли на берегу - подальше - и даже от-сюда было видно, какой у них в глазах ужас.

* * *

   Тяжёлый был вечер. Нет, девчонки нас ни в чём не упрекали. Но само собой получи-лось так, что мы расселись двумя полукружьями по разные стороны костра, и говорить было не о чем. Никто не шути, не пел, вообще все молчали.
   Словно между нами выросла стенка из трупов. Аккуратная такая.
   Подтекающая кровью.
   Молчание становилось невыносимым. В результате я оказался на ногах, что инте-ресно - без единой мысли, вообще не понимая, о чём собираюсь говорить, коли уж встал. А на меня смотрели все. Внимательно и выжидающе.
   Грешен - считаю импровизацию вершиной ораторского искусства. Даже в школе я никогда не готовился к выступлениям, считая, что вдохновение важнее гор перелопачен-ной литературы. Но тут - честное слово! - я не знал, о чём говорить. Знал только, что в нашу команду вогнали мощный клин...
   - Девчонки нас боятся, - сказал я. - Наши девчонки... - я нагнулся и обеими руками под-нял палаш, на треть выдернув его из ножен. - Вот. Этим клинком я убил одного негра. А до этого ещё одного застрелил... И ещё одного - до этого, когда спасал себя и Танюшку. Я никогда никого не убивал. Только на охоте, вы же все знаете. И ещё - ни на одной охо-те я не видел того, что видели мы сегодня. Мне бы очень не хотелось увидеть такое ещё хоть раз. И делать то, что я делал - не хотелось бы тоже. Но,боюсь, мы попали в такой мир, где всё это - часть повседневности. Нам и дальше придётся убивать... и, возмож-но, умереть той смертью, которую мы видели. Мне не хочется этого говорить, мне да-же и думать об этом не хочется. Я, как и вы, о таком только в книжках читал и в кино смотрел. Но я хочу жить. И для этого я буду жить так, как получается здесь. Я не дам за здорово живёшь отрезать себе голову. И сделаю всё,от меня зависящее, чтобы ни еди-ного волоска не упало с голов наших девчонок. Даже если ,- я смерил их спокойным долгим взглядом, - даже если они и дальше будут на меня так смотреть, - я аккуратно вдвинул палаш в ножны и, сев, негромко попросил: - Тань, дай соль, пожалуйста. Грибы что-то недосоленные.

56.

   Грибы были посолены в меру. Я ел пересоленные и безмятежно улыбался.

* * *

   В эту ночь мы четверо - Вадим, Сергей, Андрей Альхимович и я - не спали долго. Сидели у костра, понемногу поддерживали его и разговаривали.
   Разговоры были печальными и деловыми. Начались они, естественно, с обычных ре-флексий на тему, как всё это было ужасно - в общем, "я его колю - а он мягкий..." Но до-вольно быстро перешли на вопрос, как нам тут дальше жить. Пятнадцать мальчишек, двенадцать девчонок, постоянная оппозиция в лице Сани. Тяжёлая, если можно так вы-разиться, внешнеполитическая ситуация. Напряг с едой...
   На "напряге с едой" Вадим проурчал нечто пессимистическое животом и слегка разрядил обстановку, если не считать, что в следующие десять минут разговор вертелся вокруг кафе "Север", домашней кухни и прочего. Пришлось приложить усилия, чтобы с этой темы съехать.
   - Нам бы ням-ням бы, буль-буль бы нам бы, - задумчиво произнёс я в заключение фразо-чку из "Музыкальной хроники". А Вадим вдруг негромко, но очень прочувствованно затя-нул:
   - Степь да степь кругом -
   Путь далёк лежит...
   Там, в степи глухой,
   Замерзал ямщик.
   И среди пурги
   Чуя смертный час,
   Он товарищу
   Выбил левый глаз...
   Его выслушали с интересом. Но потом Андрей попросил:
   - Заткнись, а?
   - Хорошо, - покладисто согласился Вадим. - Но я одно знаю: мы влезли в чужую войну, ребята. И что делать - так и остаётся вопросом, сколько бы мы не говорили.
   - Почему? - возразил Сергей и. поднявшись на ноги, гибко потянулся. - Договорились ведь. Идти к Волге. Идти вперёд. И Олег правильно сказал - воевать так воевать. Ведь ясно же, что другой жизни тут не будет. А чужая война, нет - это, Вадим, разговоры. Как раз те, от которых ничего не изменится.
  -- Знаешь, - Вадим почесал нос, - я вот сейчас подумал. Сейчас, - с нажимом повторил
   он, бросил в огонь ещё одну ветку и оглядел нас цепкими серыми глазами. - Мы все друзья. Что нам друг другу-то врать? Мы сможем? Сможем тут жить? Так, чтобы не сойти с ума?
  -- Люди живут, - заметил Андрей.
  -- Видели мы, как они живут, - возразил Вадим. - Это всё равно - жить под расстрель-
   ным приговором.
  -- Ну, выбора-то у нас всё равно нет, - сказал я. - Или мы - часть этого мира. Или мы -
   трупы. Трупы я видел. Стать им меня не тянет.
  -- Значит - идём к Волге? - Сергей упёр руки в бока. - Держимся вместе, как в обычном
   походе?
  -- Как в необычном походе, - ответил Андрей. - Но в целом ты прав.

Константин Никольский.

   О чём поёт ночная птица
   Одна в осенней тишине?
   О том, с чем скоро разлучится
   И будет видеть лишь во сне.
   О том, что завтра в путь неблизкий,
   Расправив крылья, полетит,
   О том, что жизнь глупа без риска,

57.

   И правда всё же победит.
   Ночные песни птицы вещей
   Мне стали пищей для души,
   Я понял вдруг простую вещь -
   Мне будет трудно с ней проститься.
   Холодным утром крик последний
   Лишь бросит в сторону мою.
   Ночной певец, я твой наследник, -
   Лети, я песню допою.

  

РАССКАЗ 4

НАША ВОЙНА

Пожелай мне удачи в бою,

Пожелай мне

Не остаться в этой траве...

Группа "Кино"

58.

* * *

   - Двадцать третье июля, - Вадим облизнул потрескавшиеся губы. - По расчётам мы уже должны выйти к Волге.
   Я промолчал, придерживая рукой ножны палаша. Последние две недели мы шли неп-рерывно, по 25-30 километров в день, в основном - бесконечными лесами. Мы отощали, хотя питались не так уж плохо. Кроме того, у многих разваливалась неприспособленная для дальних переходов обувь, а одежда пострадала почти у всех.
   За это время мы не видели ни негров, ни белых, ни каких-либо признаков того, что эти места обитаемы. Вообще - если кто не знает - такой поход - довольно утомитель-ное занятие. подъём в шесть. Завтрак, туалет - и в семь выходишь. С полудня до трёх - привал на обед (одно название!) и отдых. В восемь начинаем искать место для ночлега, в девять - уже устраиваем лагерь, всегда однообразный, типовой, ужинаем и в одиннад-цать спим. (Ночные дежурства - по трое по три часа) Утром - всё сначала. Особенно тяжело это, когда цель призрачная. Свободное время было заполнено в общем-то ничего не значащими разговорами, и с Танюшкой я разговаривал не больше, чем с остальными...
   ...Здоровенное ополье походило на кусок степи. Я временами начинал сомневаться, а не забрали ли мы лишнего к югу? Да и Вадим был в целом прав - мы должны были вый-ти к Волге если не позавчера, то вчера. Вместо этого мы тащились по этому чёртову пространству - иначе и не назовёшь.
   Вчера. И позавчера тоже.
   Меня это ополье раздражало ещё и потому,что на нём мы были хорошо различимы. Едва ли тут есть воздушные средства наблюдения... и всё-таки мерзкое чувство.
  -- Мимо Волги пройти невозможно, - заметил я. - Рано или поздно, а мы всё равно к ней
   выйдем; она же через всю Россию тянется, от Каспия чуть ли не до Полярного Круга.
  -- Утешил, - проворчал Вадим. - Нам что, до Каспия шагать? - и он ускорил шаги, на-
   гоняя остальных...
   ...Сколько буду жить - буду помнить этот переход. Хотел бы - не забуду. Возни-кало ощущение, что у ополья нет конца и края, а солнце уже не просто жарило - давило, как крышка давит карасей на сковородке. Тут и там под ноги попадались тёплые лужи с цвёлой водой, в которой плавали гроздь лягушачьей икры и личинки комаров. Настоящее комарьё висело над нами уже не тучей - сплошной завесой, словно чёрной кисеёй. Я даже сперва не понял, что это и думал - плохо с глазами, когда отошёл в сторонку за кусты. Потом - мысленно ужаснулся, но деваться всё равно было некуда, и оставалось только шагать, радуясь тому, что под ногами не сплошное болото.
   Мы шли шестой час, если не считать отдыха после полудня. Даже раздеться было нельзя - комары пришли бы в восторг. Пить уже не просто хотелось - это желание вы-пало в подсознание и сделалось направляющим и определяющим. Возникало даже ощуще-ние, что впереди - смерть от жажды, хотя это, конечно, было смешно. Не пустыня, в конце-то концов.
   Но близко к этому.
  -- В принципе - конец этому должен быть, - как-то без особого энтузиазма сказал Са-
   нёк. - Где-нибудь за следующим бугром...
  -- Это точно, за следующим бугром конец и будет. Всем, - загробным голосом сказал
   Вадим, отдуваясь. Его лицо, руки ниже подкатанных рукавов, грудь в широко распахнуто вороте имели цвет поспевающей малины.
  -- Вес сбрасывай, - безжалостно сказал я и наступил в лужу. У меня затекли плечи -
   отмахиваться от комаров. Настроение было поганое, но даже ругаться толком сил не оставалось. Танюшка, впрочем, шагала очень хорошо - чуть подавшись вперёд и подсунув большие пальцы под ремни скатки. Но в целом я заметил, что отряд начинает превраща-ться в "хвост". Угнетали духотища и монотонность пейзажа.
   Почти через силу я нагнал Игоря Северцева и пихнул его локтем:

59.

  -- Север, - шепнул я, - спасай положение...
   Он повернулся ко мне. От кожаной куртки пахло чем-то живым и горячим.
  -- Думаешь, получится? - но ответа ждать не стал - приотстав,подождал Кристину,
   на ходу о чём-то с ней пошептался. Та кивнула и, подождав Ленку Рудь, замахала Танюш-ке... Девчонки обнялись, Игорь (откуда взялся задор?!) повернулся к ним лицом, и, шагая спиной вперёд, начал - серебристый мальчишеский голос взвился не хуже, чем у солиста Детского Хора СССР, а через миг слаженно вступили три девчоночьих сопрано, и весь отряд зашевелился, прислушиваясь:
  -- Пускай нам по немногу лет -
   Но кто сказал, что права нет,
   Что смысла нет нам с бою брать вершины?!
   Кто так сказал - он поспешил,
   Он это зря за нас решил,
   Он это так решил, а мы не так решили!..
   ...И пошло! Пели хором, пели всё подряд. Пели - и шагали...
   ... - Что ж ты стоишь на тропе, что ж ты не хочешь идти?..
   ... - Вот это - для мужчин - рюкзак и ледоруб...
   ... - Раскройте рты, сорвите уборы - на папиных "волгах" мальчики-мажоры!..
   ... - За синим перекрёстком двенадцати морей, за самой ненаглядною зарёю...
   ... - Перемен требуют наши сердца!..
   ... - Спокойно, дружище, спокойно - у нас ещё всё впереди...
   ... - Но если покажется путь невезуч, и что на покой пора...
   ... - Не обнять российское раздолье...
   ... - Марш, марш - левой!..
   ... - Подари мне рассвет у зелёной палатки...
   ... - Здесь вам не равнина, здесь климат иной...
   ... - Среди нехоженых путей один путь - мой...
   ... - Помиритесь, кто ссорился...
   ... - Мой конь притомился, стоптались мои башмаки...
   ... - Средь оплывших свечей и вечерних молитв...
   ... - Ветер ли старое имя развеет...
   ... - Песен, ещё ненаписанных - сколько? Скажи, кукушка, пропой...
   ... - Помню, в нашей зелёной роте...
   ... - Недавно гостил я в чудесной стране...
   ... - Всем нашим встречам разлуки, увы, суждены...
   ... - А я помру на стеньге - за то, что слишком жил...
   ... - В круге сразу видно, кто друг - кто во мраке, ясно, что враг...
   ... - Помнишь, как дрались мы с целой улицей?..
   ... - Ждут - уж это точно! - нашей крови полчища мошки и комарья...
   ... - Долой, долой туристов...
   ... - Улыбнитесь, каскадёры...
   ... - Сползает по крыше старик Козлодоев...
   ... - Britons - strike home!..
   ... - Знаешь ли ты, как память в эти часы остра?..
   ... - Дороги - как боги...
   ... - Не вдоль по речке, не по лесам...
   ... - Прощай, позабудь - и не обессудь...
   ... - На коня - и с ветром в поле!..
   ... - Хлопнем, тётка, по стакану!..

...А дорога через ополье всё не кончалась, и жара не спадала. Судя по всему, уже и до вечера оставалось недолго, и Север начал иссякать в своём песенном запасе, да и под-

60.

   певали уже через силу, если честно. И вот настал момент, когда последнюю, наверное, песню Север допевал с несколькими самыми стойкими. Остальные вновь уныло растяги-вались в "хвост". Я с каким-то болезненным интересом прислушивался к голосам друзей и думал, что если сейчас не случится что-нибудь сверхъестественное и песня кончится, то начнётся моральное разложение, писк, упадничество, и поднять настроение станет поч-ти невозможно.
   Вот сейчас допоют. И крантец.
  -- Родник, ребята!!! - заорал Серёжка. - Родник!..
   ...Вы можете себе представить вкус родниковой воды в те часы, когда от жары готова расплавиться кожа?
   Родник бил из-под корней здоровенной сосны, росшей в начале крутого косогора - тут был небольшой борок, сухой и чистый. К роднику все бросились разом, обалдев от одного вида воды. Было какое-то идиотское, животное состояние. Все забыли друг о друге - вернее, просто не оставалось сил о ком-то помнить. Но продолжалось это сос-тояние всего несколько секунд - девчонок пропустили вперёд, по рукам пошли мгновенно заледеневшие котелки. Мы пили и не могли напиться.
  -- Лагерь разобьём здесь, - махнул рукой Саня, - лично у меня сил нет дальше идти.
   С ним никто не спорил. Все разбрелись за хворостом или обустраивать место, ски-дывая поклажу и мокрую обувь. Солнце садилось за косогор, по равнине пролегли длинные тени. Вокруг растущей груды хвороста раскатывали сплошным ковром одеяла.
   Олег Фирсов, забравшийся дальше всех по косогору, вдруг завопил, чтобы все шли туда, к нему. Похватав оружие, все бросились вверх, спотыкаясь и перекликаясь.
  -- Волга! Волга! - заорал более членораздельно Фирс. - Эй, тут Волга!
   За косогором был обрыв. А под обрывом - влево, вправо и вперёд - отражала захо-дящее солнце речная гладь.
   Мы добрались до Волги. Правда добрались.

* * *

   Мокрые ноги совали в огонь. Наконец все улеглись вокруг костра. По рукам пошли холодное мясо, щавель и камышовые корни - печёные, но, естественно, холодные тоже.
  -- Уф, ну и переход, - выдохнул Вадим. - Думал - всё, помру.
  -- Уже и песен не осталось, - добавил Игорь Северцев и лениво подбросил в пламя хворо-
   ста.
  -- А ты здорово придумал - петь, - одобрила Наташка Мигачёва. - Вовремя.
  -- Да это не я придумал, - усмехнулся Север.
   Если честно - мне всегда нравилось, когда меня хвалят, хотя я умело это скрывал и слыл "очень скромным мальчиком". Но Север промолчал, и я, слегка разочарованно вздох-нув, занялся едой.
   - Это же ты придумал, - щекотнул мне ухо Танькин шёпот. Она сидела возле меня и смотрела понимающими глазами. Отсвет костра падал на них как-то так, что глаза лу-чились изумрудным живым светом, и я задохнулся, но тут же бодро отозвался:
   - Да ну, ерунда! - подумал и добавил: - Всё равно спасибо... - я помедлил и решился: - Тань... ты очень устала?
   Её глаза заискрились, и она, чуть прикусив уголок губы, посмотрела куда-то в сто-рону:
   - Пошли погуляем. Я правильно поняла?

* * *

   - Волга, - Танюшка чуть шлёпнула босой ногой по воде, слегка плескавшейся у пес-чаного берега. Я стоял чуть позади и сбоку, мучась желанием её обнять. Потом вдруг вспомнилось, как почти месяц назад мы вот так же ходили по берегу другой речушки, и Танюшка думала, что порезала ногу...
   - Тут хорошо гулять босиком, - сказал я. - Ни банок, ни бутылок...

61.

   - Не то, что на Пурсовке, а? - Танюшка плеснула ногой в мою сторону, но я не принял игры.
   - Мы так мало говорили... ну, за эти две недели... - я присел на корточки. Танюшка, по-думав, опустилась рядом со мной, подобрала несколько галек в песке. Подумала ещё, кину-ла одну в воду. Я молча протянул руку, она отсыпала три. Я тоже кинул. Сказал: - Вот и Волга. Если честно, никак не соображу, куда нам дальше...
   - А это не всё равно? - Танюшка кинула ещё одну гальку. - Мир большой... Олег, я не хо-чу сейчас про это.
   - Извини, - немного смешался я.
   - Ничего... Я искупаюсь, а ты подожди тут, ладно? - она, сев на песок, начала стяги-вать джинсы. Я отвернулся и посмотрел вновь лишь когда Танюшка уже входила в воду, касаясь её ладонями разведённых в стороны рук. - Тёплая, - сказала она, не поворачива-ясь, потом гибко подскочила и нырнула. У меня дух захватило - сам-то я плавать не умел и всегда боялся, когда плавала Танька. Но она уже вынырнула подальше, отфыркиваясь и вертя головой. Слышно было, как она смеётся.
   Противоположный берег виднелся чёрной полоской, из-за которой выкатывалась луна. Наверху плясали на древесных стволах отблески костра, слышались голоса, смех - похоже, наши отошли от перехода.
   Танюшка выбралась наружу и, прыгая на одной ноге, начала натягивать джинсы прямо на мокрое тело. Я молча протянул ей свою куртку, Танюшка благодарно закивала и принялась вытираться ею. А я смотрел...
   ... - Почитай мне те стихи, - попросила Танюшка, когда мы отошли по берегу поч-ти на километр. - Те, про Жанну...
   Я сразу понял, о чём она говорит. Кивнул, помолчал, собираясь с мыслями и, стара-ясь подстроиться под шаг, начал читать:
   - Барабана тугой удар
   Будит утренние туманы -
   Это скачет Жанна д'Арк
   К осаждённому Орлеану...
  
   Двух бокалов влюблённый звон
   Гасит музыка менуэта -
   Это празднует Трианон
   День Марии-Антуанетты!..
   Танюшка покусывала длинную прядь волос и слушала - задумчиво, как она всегда слушала это стихотворение.
   - Наши девушки, ремешком
   Подпоясывая шинели,
   С песней падали под ножом,
   На высоких кострах горели!
  
   Так же колокол звонко бил,
   Затихая под барабаны...
   В каждом братстве славянских могил
   Похоронена
   наша
   Жанна!
   Танюшка всегда хотела быть на неё похожей.

* * *

   - Смотри.
   Зрение у Игоря Мордвинцева всегда было отличным. И сейчас он заметил суда пер-вым.
   Это были именно суда - не лодки, а суда, как в учебниках по истории, где рисуют корабли викингов и славянские ладьи. Два, под красно-золотыми парусами, они держались на стрежне реки. На палубах можно было различить движение, но не больше. Люди не гребли, их нёс лёгкий ветер.
   - Ничего себе, - сказал Андрюшка Соколов. - Вот это лучше, чем пёхом.
   - Ты грести не пробовал? - заметил Игорь. - Вот и молчи.
   Мы стояли на берегу недалеко от места лагеря.
   - Может, покричим? - предложил я. Игорь покосился на меня:
   - А если причалят? Кто его знает, что за люди.

62.

   - Может, и правильно, - подумав, согласился я.
   Неясно было, видят нас с кораблей или нет. Во всяком случае, эти путешественни-ки никаких признаков интереса не проявляли. Разглядеть людей на таком расстоянии на фоне береговой зелени с воды вряд ли было возможно. Но у нас как-то поднялось настро-ение при виде кораблей - ясно, что плывут не негры, и видно, что никого не опасаются...
   ...На берегу Волги на нас напала не то что апатия - просто лень,как будто это ме-сто в самом деле было местом нашего назначения и больше никуда идти не требовалось. Разленились все. Охота в окрестностях была отличной, негров не наблюдалось, хватало грибов и разной съедобной зелени, в которой неплохо умели разбираться мы все, а девчон-ки - особенно. Сушняка тоже оказалось полным-полно, лагерь уже к концу первых суток обрёл привычно-жилой вид - с навесом, туалетом, аккуратным кострищем... А уж на третьи сутки вообще всем казалось, что мы отсюда никуда и не двинемся...
   ... - Ладно, - сказал я Игорю и Андрюшке, - давайте, тащите грибы в лагерь, а я пройдусь чуть-чуть.
   - Один? - обеспокоился Андрей, берясь за импровизированный мешок из своей куртки. - Не находился, что ли?
   - Да я недалеко, просто так, - и я успокаивающе положил руку на кобуру нагана. В та-ком положении я сам себе нравился - весьма героический вид. Сразу видно, что я - чело-век очень серьёзный.

* * *

   Ходить просто так мне всегда очень нравилось. А тут ещё было много интересно-го. Не знаю, была ли Волга в этом мире шире, чем в нашем, но что красивее - наверняка. Честное слово. Вчера во время вот такой нашей пешей прогулки - правда, в другую сто-рону - я обнаружил совершенно неземной красоты, как из фантастической книги, мел-кую заводь, где в зеленоватой воде среди бело-розовых цветков кувшинки бродили какие-то большущие существа, похрюкивавшие, точно огромные свиньи. (Кажется, я таких вот видел на картинках в "Палеонтологии", а Олег Фирсов наверняка мог бы назвать их точно) Они выбирали из заводи водоросли и не очень портили общую картину.
   Кстати, диких животных я не очень боялся. С чего им на меня нападать? Дубино-головых динозавров тут явно нет, а млекопитающее ещё надо разозлить...
   Я отмахал "недалеко" километров десять по ощущению и подумал, что обо мне скоро начнут беспокоиться. Словно бы в подтверждение этого дорогу мне преградила широкая река, впадавшая в Волгу - на противоположном берегу был всё тот же лес. Я какое-то время постоял у воды, пытаясь сообразить, что это может быть. Так и не до-думался - повернул, настраиваясь на то, чтобы сегодня вечером поднять разговор о да-льнейших действиях.
   С этой благой мыслью я успел сделать десяток шагов, не больше...
   ...Негры шли прямо мне навстречу. Их было около дюжины - стольких я мог насчи-тать среди деревьев. Они были без масок, щиты - за плечами. Шли, переговариваясь, и их внешний вид, их взвизгивающая, скрежещущая речь - всё это казалось до предела, до пос-леднего неуместным среди русской природы. Как какие-нибудь инопланетяне из "Вокруг Света" или иностранных книжек...
   ...Нет. На меня вновь накатило ощущение, что я каким-то чудом оказался в "Хра-нителях". Это было недоброе чудо. Сколько раз я мечтал хоть глазком посмотреть на мир, придуманный английским писателем! И вот - пожалуйста. Только я не Арагорн, не Боромир, не эльфийский воин. Я - четырнадцатилетний пацан с оружием - почти беспо-лезным, потому что мне очень страшно.
   Я присел - быстро, но плавно. Отодрал крышку кобуры, достал наган. Не осмелива-ясь его взвести, стиснул в мгновенно вспотевшей руке. Перед глазами неслись обрывки того, что я видел в разорённом поселении. А в голове с бешеной скоростью крутилась мысль, похожая на заевшую дорожку пластинки:"Прогулялся,дурак...прогулялся,дурак..."

63.

   Потом её разбавила неоформившаяся, на уровне ощущения, безумная надежда: пройдут мимо, не заметят!!!
   Негры не умели ходить по лесу. Хруст и скрежет шагов и голосов окружили меня. Я стиснул зубы,обливаясь потом и сжавшись в заряженный невероятным напряжением ко-мок: ещё шаг, другой - и они начнут удаляться! А я уйду. Обязательно уйду, со мной ни-чего не может случиться!
   Металлический крик удивления над самой моей головой был неожиданным. Но нео-жиданным оказалось и для самого негра то, что он буквально споткнулся о белого маль-чишку, сжавшегося посреди вёха.
   Только удивиться он и успел. Скорее со страху и от отчаянья, чем осознанно, я выс-трелил ему из нагана прямо между глаз, откатился, уворачиваясь от грузно падающего тела и рванул с низкого старта. Справа оказался ещё один чёрный - он попытался меня схватить, но я даже ускользать не стал, а с расстояния в два шага влепил ему пулю в грудь и перескочил через падающее тело, чудом удержавшись на ногах.
   Сзади завыли, заухали; слышно было, как за мной с хрустом ломится погоня. Что-то прогудело над моим плечом, и через секунду, пробегая мимо большого дуба, я увидел дрожащий в его коре метательный нож - хорошо знакомый. Возникший при виде его страх подстегнул меня, как удар кнута.
   Я не сразу понял, что шум несётся не только сзади. А когда понял - было, как гово-рится, фатально поздно. До появившихся впереди негров оставалось метров пять, когда я их заметил...
   Я шарахнулся вбок - странно, но мысль-то была вполне трезвой, проскочить меж-ду двумя сближающимися линиями облавы. Вернее, она казалась мне трезвой - на самом-то деле это и была настоящая паника. В следующую секунду я понял - не получится, и первый раз в жизни закричал от страха. Негры ответили усиленным хрипом и визгом - до них дошло, что я попался, чуть ли не раньше, чем до меня самого.
   Вообще-то я не знаю, почему действовал так, как действовал. Я перебросил рево-львер в левую руку, а правой выхватил палаш. Никакой особой смелости во мне не было - просто уж слишком страшно казалось просто так взять и умереть. Ну, как курице под топором, что ли...
   С такого расстояния промахнуться я не смог бы даже с левой. Даже с закрытыми глазами.
   Помню, что я вертелся и стрелял - казалось, очень долго, хотя ну сколько там вре-мени нужно, чтобы выпустить пять пуль? Потом я ещё дважды нажал на спуск, и боёк щёлкал в уже пустые гильзы, а со всех сторон были чёрные, какие-то нечистые лезвия - топоры, ятаганы, короткие копья... Я взмахнул палашом, пронзительно взвизгнула сталь - снова и снова - а потом что-то очень сильно, но совсем не больно ударило меня в заты-лок.

* * *

   В шалаше отвратительно воняло. Сквозь дырявые крышу и стену вкривь и вкось пробивались толстые и твёрдые лучики света. За такой шалаш следовало оторвать руки - немедленно и под корень.
   Только чем отрывать, если ты валяешься в этом шалаше голый,связанный по рукам и ногам, голова болит, а тело буквально зудит от того, как тебя облапали эти вонючие твари?
   Первые несколько минут после того, как я пришёл в себя, мне просто не верилось, что всё это произошло со мной. Только после того, как внутрь, откинув вонючую шкуру, заглянул негр и. потыкав меня под рёбра древком копья, что-то со смехом сказал наружу - только тогда я поверил.
   Я не разревелся лишь потому, что окаменел и как бы раздвоился - сам про себя смо-трел кино, сидя в безопасном кинозале, и кино было даже интересным, потому что ясно

64.

   же: главного героя в любом случае спасут. Или даже если он погибнет, то под красиво-трагическую музыку, навалив вокруг себя кучи врагов, а за его гибель отомстят...
   Только я-то, кажется, сейчас просто навалю кучу. Под себя. От страха.
   Я напрягся, пробуя разорвать ремни. Ничего подобного; да и сделал-то я это ско-рее от отчаянья. Подтянув колени к подбородку, я увидел, что связан именно тонким ко-жаным ремнём, а не верёвками. Я попытался передвинуть руки вперёд через ступни, но обнаружил, что мне связали не запястья, а выше, середину предплечий. Тем не менее, я ещё какое-то время дёргался и рвался, шипя сквозь зубы - так было не до такой степени страшно, чем если просто лежать неподвижно и ждать.
   Когда я вспотел и свёз кожу на руках и щиколотках, мне осталось только успоко-иться. Точнее, успокоился я внешне. Внутренне у меня наличествовали все унизительные признаки страха - крутило и сжимало живот, ритмично подкатывало сладковатое же-лание помочиться, во рту был кислый вкус близкой рвоты, кровь бухала изнутри в виски. Плюсом было то, что прошла головная боль.
   Лучше бы убили сразу, подумал я. Представил, как я валяюсь там, в лесу - со стра-шными ранами, подтёкший кровью, запрокинув оскаленное лицо - и заскулил. Нет, это было ужасно, всё было ужасно, любой выход, кроме одного - немедленно оказаться среди своих...
   Я заставил себя оборвать нытьё. И только теперь обнаружил, что в шалаше не один. Вообще-то это было не так уж удивительно - я уже сказал, что внутри царил по-лумрак, сам шалаш - не маленький, а мне - не до соседа, лежавшего очень тихо. То ли он был без сознания, то ли наблюдал за мной - не поймёшь, но в тот момент, когда я обра-тил на него внимание, он был вполне в себе и наблюдал за мной левым глазом - внимате-льным и серым, похожим на прибитый росой пепел, под которым ещё есть огонь: не ро-йся - обожжёшься!
   Мальчишка был моих лет, тёмно-рыжий и длинноволосый, лежал ничком, связан-ный точно так же, как и я. Щекой он прижимался к мятой траве. Видная мне щека была расцарапана - так, что кожа повисла рваными бурыми лоскутами.
   - Ты кто? - выдохнул я, замерев на боку. - Ты наш, русский?
   Он повозил щекой по траве и тихо, тоже со вздохом, ответил:
   - Нэм руссу... ромэн...
   - Румын? - это я понял. - Тебя тоже схватили?Слушай,а если попробовать перегрызть ремни? Ну, хоть на руках?..
   Меня понесло. Румын со стоном привстал и тяжело сел, подогнув ноги. Он был весь в синяках, на правом бедре багровела сочащаяся кровью рана, к ней прилип разный мусор. Покрутил головой, и тоже что-то заговорил, дёргая плечом.
   Мы друг друга не поняли. Да, собственно, я даже не успел узнать, как мальчишку-румына зовут. Шкура у входа сорвалась, внутрь, сгибаясь, протиснулись несколько нег-ров и со своими обычными звуками потащили нас наружу.
   Горел посреди круга из полудюжины шалашей костёр - возле него был вбит в землю столб примерно в два человеческих роста. Я почему-то думал - там будет, как в книж-ках, круг из вопящих и ритмично лупящих по земле дикарей. Но там было только двое нег-ров - они стояли у костра и рассмаривали нас.
   Меня шваркнули наземь так, что захватило дух - но перевести его я не успел. Цеп-кая пятерня схватила меня за волосы, и я заорал от боли - меня волоком тащили дальше под злорадный хохот, потом - снова бросили, и сильный толчок в плечо перевернул меня на спину. Я оказался в перекошенном положении - мешали связанные руки - и смотрел снизу вверх на негров, втягивая воздух сквозь зубы. Румына швырнули рядом со мной. Я видел боковым зрением и его лицо - на нём был не страх, а ненависть.

- Этот новенький, - сказал кто-то, и я даже сперва не понял, кто тут говорит по-рус-ски - посмотрел влево-вправо недоумённо. Лишь потом до меня дошло - говорит один из

65.

   негров. - Говори, как тебя зовут?
   - Олег, - кашлянул я. Сверху опустился ассегай и упёрся мне в живот. Я непризвольно напрягся, с ужасом ощущая сосредоточенную на кончике острия смертоносную тяж-есть.
   - Хорошо, - наклонил увенчанную перьями голову негр. - Где твои товарищи?
   - Я... - мне пришлось сделать над собой усилие. - Я один.
   - Хорошо, - снова кивнул негр. Я поразился: неужели поверил?! Негр что-то скрежет-нул тем, которые притащили нас. Меня подняли, развязали руки и, швырнув к столбу, вновь связали - но уже подвесив меня на какой-то крюк в 20-30 сантиметрах от земли за связанные сзади руки. Больно почти не было, но ремень ощутимо врезался в кожу. - Ты сейчас посмотри, -почти дружелюбно сказал негр. - А потом ночку подумаешь. И утром поговорим как следует.
   Он взмахнул ассегаем, ещё что-то крикнул. Негры вздёрнули румынского мальчиш-ку, вцепились в него и перегнули буквой Г, с визгливым хохотом вцепившись в вывернутые руки и в волосы. Один сдёрнул с себя набедренную повязку и, правой рукой поглаживая свой стремительно растущий член, с довольной ухмылкой подошёл к обездвиженному па-рнишке сзади. Левой рукой похлопал его по пояснице, потом - по ягодицам...
   Я зажмурился. Так, что перед глазами поплыли стремительные хороводы огней. Но всё тот же негр, подойдя сбоку, сказал: "Смотри!" - и насильно поднял мне веки, безжа-лостно прижав их пальцами. Я попытался мотать головой, но ещё кто-то, придвинув-шись сзади, зажал мою голову ладонями.
   Стыдно, наверное, об этом говорить, но я не насилуемого мальчишку жалел, а был в ужасе при мысли, что подобное может произойти со мной. Я не плакал и ничего не го-ворил, только тянул воздух широко открытым ртом - а его не хватало...
   ...Когда всё было кончено - я не считал, в какой раз - и румына отпустили, он упал. Один из негров присел над ним, доставая метательный нож. Примерился и начал резать горло.
   Я был бы очень рад потерять сознание. Только не получалось. Мальчишка с булька-ньем колотил по земле ногами. А негр, отпустив меня, спокойно и доброжелательно ска-зал:
   - Ну, ты подумай. До утра.

* * *

   Вывернутые руки уже не болели - они онемели, и временами мне казалось, что я ви-шу в воздухе как-то сам по себе. Но я мучился даже в те минуты, когда терял сознание (или засыпал?).
   Сильнее любой боли меня мучило её ожидание.
   Оно было полным и безнадёжным, это ожидание - как чёрный туннель, в конце ко-торого не свет, а пламя... но не идти в него нельзя, это от тебя не зависит. У меня бы-ло хорошее воображение - и сейчас, ничем не удерживаемое, но затуманенное мучения-ми, оно выстраивало - и наяву и во сне - вереницы тех пыток, которые ждут меня с рас-светом.
   Никто меня не спасёт. Вот это - всё, это конец, наступает моё последнее утро, вместе с которым придёт такая боль, которой я в жизни не знал.
   Да и что я вообще знал в жизни?! Сколько её было, той жизни?! Я заревел - тихо, но безнадёжно, весь подёргиваясь, и слёзы вымывали из меня остатки мужества.
   Когда они придут утром - я заору, я им всё скажу! Я на колени упаду, я просить, умолять буду, я на любые вопросы отвечу, я... я сам им зад подставлю, только бы не му-чили - ведь нельзя же от человека требовать, чтобы он был героем в четырнадцать лет! Я не хочу! Да нет, я просто и не смогу, как эти разные пионеры-герои! Я же всё ра-вно "расколюсь", только перед этим вытерплю много боли - зачем же мучить себя?!
   Я вспомнил,как во время игры в войну - не так уж давно, вот ужас-то?! - меня то-

66.

   же захватили в плен и только собирались сделать "велосипед", а я уже был готов рас-сказать всё... и только появление Сани с его "зондеркомандой" меня спасло...
   Ну боюсь я боли! Боюсь!!! Что теперь?!
   Я снова начал плакать.Я не плакал давно и считал себя - вроде бы заслуженно - вы-держанным и спокойным парнем. Вот они - мои выдержка и спокойствие, чего они сто-ят!
   Я тихонько завыл от ужаса - даже крох стыда,и тех не осталось. Слышат негры? Да пусть слышат! Мне страшно! Я жить хочу!..
   ...Когда я в очередной раз пришёл в себя - было утро, и я почувствовал, что дрожу мелкой дрожью. То ли от холода, то ли от страха, а скорее - и от того, и от другого. А ещё - от взглядов двух убранных белыми перьями и султанами негров, стоявших рядом со мной.
   На миг я увидел себя их глазами - с опухшей от слёз рожей, со взглядом, в котором остался только ужас, с подтёками на лице, висящего на скрученных руках, как сосиска. Сейчас как раз и было самое время - заорать, что я всё скажу - и начать говорить. Ни-чего иного они от меня и ожидать не могли - за несколько ночных часов мои собствен-ные мысли скрутили меня, как мокрую тряпку, смяли в бесформенный комок.
   И я уже почти услышал свой истеричный, тоже заплаканный, срывающийся голос, выкрикивающий ответы на вопросы, которых мне ещё не задали даже.
   - Таким ты мне больше нравишься, - удовлетворённо сказал один из негров,и я узнал то-го, который допрашивал меня вчера. - Весь в соплях и слезах, и думающий уже только о том, как больно будет и как бы этого избежать. Ведь так, а?
   Как чисто он умеет говорить, даже странно, краем сознания мелькнула мысль. Я кивнул - кого тут обманывать?
   - Говорить будем? - спросил негр. У него была усмешка - не их оскал, а именно усмешка победителя. Он ещё ничего не спросил, я ещё ничего не сказал - но он уже победил.
   Презирая себя, я кивнул.
   - Не слышу? - угрожающе спросил он.
   - Буду, - буркнул я. Презрение жгло глаза, выжимая из них слёзы, но я знал, что, если отказаться - будет боль, и презрения не останется, останется только страх... - Толь-ко не убивайте, - добавил я и заплакал снова, стараясь вытереть слёзы о плечо.
   Негры рассмеялись - гортанно и презрительно.
   - Скажешь всё - не убьём, - пообещал мой "собеседник". - Побалуемся с тобой, как с девкой - и отпустим.
   Я продолжал реветь. Негр брезгливо приказал:
   - Хватит. Рассказывай.
   - Ч... то? - я подавился коротким словом, как хлебной коркой. А хлеба-то мне больше не есть никогда... и эти смеются мне в лицо...
   - Первое - где ваш лагерь и сколько часовых, где они стоят?
   Тот же самый вопрос, на который я готов был ответить тогда. И сейчас готов. Я сейчас скажу... и они пойдут в лагерь, убьют...
   Убьют моих друзей. С которыми я пел песни у костров, помогал друг другу, смеялся и горевал. И думал, что так будет всегда-всегда, даже здесь. Но сейчас я скажу - и их убьют. Не как в игре, а по-настоящему.
   Как могут убить меня, если я вздумаю молчать! Никто же из них, из моих друзей, не знает, что такое огонь, палка в безжалостной руке, раскалённая сталь! А я - я могу со всем этим познакомиться! И я же всё равно заговорю, только это будет противней, дольше и страшнее... я снова представил себе это и открыл рот...
   А ещё - они убьют Танюшку. Сперва - сделают с ней это. Потом - убьют. Это я тоже себе представил - нетрудно с хорошим воображением.

И эта картина была ужасней всего, что я представлял раньше о самом себе. Поче-

67.

   му-то - непредставимо ужасней, так, что я понял - если она станет реальностью, я не смогу жить.
   Не смо-гу.
   Но если я всё равно умру - то по крайней мере не стану трсом и предателем.
   Да - будет больно. Наверное - непереносимо. Но... ведь это только так говорится - непереносимо. А на самом деле это можно выдержать.
   И, наверное, это будет не так страшно, как видеть Таню... после этого. И знать, что это - уже не твоя фантазия, а реальность, в которой виновен ты.
   По крайней мере - я попытаюсь.
   Я поднял мокрое лицо. Как трудно говорить, обрекая самого себя на смерть... Сло-ва - словно глотаешь кипяток. Но что же я - совсем не человек? А всё, что я читал, смо-трел, о чём говорил? Мусор всё это, и только во мне и есть, что этот жидкий ужас?
   Ждёте? Ладно.
   - Ничего я не буду говорить.
   - Вот даже как? - негр протянул руку и взял меня за лицо. - Даже не "не знаю", а "не буду"?
   - Не буду, - повторил я. Почему-то из головы вымело все чувства, даже страх - оста-лась только звонкая переливчатая пустота.
   - И не надо. - покладисто сказал негр. - Говорить ты и правда не будешь, а будешь ты кричать. День, два - где-то так. Сперва кричать, потом горло сорвёшь и стаешь сипеть, а когда не можешь кричать - боль ещё сильнее... Видишь? - он отошёл чуть в сторону. - Это - для тебя.
   И я увидел кол. Его принесли четверо негров, ещё один нёс деревянную колотушку. Кол был свежий, острый, не очень толстый, но длинный.
   Всё. Глаз от него я отвести уже не мог, а язык примёрз к небу. По всему телу, по-крывшемуся гусиной кожей, выступил ледяной пот.
   - Может, скажешь? - спросил откуда-то негр. - И иди. А то ведь знаешь - это такая боль, что у многих от крика рот рвётся...
   - Сволочи, - сказал я. - Зверьё, садисты... Ничего, и до вас доберутся. Жаль, я сам вас мало успел убить... гады...
   Я снова заплакал. От острой горечи при мысли, что Танюшка не узнает, что она для меня, и увидит только то, что от меня останется. И тоже будет плакать...
   Но - будет жить.
   Только надо молчать. И я, готовясь к страшной и долгой боли, зажмурил глаза.
   Потом я закричу, конечно. Но это будет просто крик, а не трусливый визг преда-теля... Может быть, Сусанин тоже кричал, когда его убивали поляки. Вот только об-ратной дороги он им не показал.
   И я не покажу...
   ...Когда я открыл глаза - оба негра уже падали к моим ногам. В полном обалдении я - уже начисто ничего не понимая! - наблюдал торчащие у них в затылках - у того и дру-гого - рукояти цельнокованых металлических ножей. На мои ноги и землю лилась кровь.
   Потом откуда-то слева выплыл Саня - и я услышал, как валлонка в его руке с коро-тким стуком перерубили верёвку над моими ладонями.
   Я рухнул в объятья подскочившего Вадима,не понимая,умер я всё-таки... или каким-то чудом жив?..

Юрий Ряшенцев

   На волоске
   Судьба твоя,
   Враги полны отваги...
   Но слава богу -
   Есть друзья,
   Но слава богу -

68.

   Есть друзья!
   И, слава богу, у друзей
   Есть шпаги!
   Когда твой друг в крови -
   На войне - как на войне! -
   Когда твой друг в крови -
   Будь рядом до конца!
   Но другом не зови -
   На войне - как на войне! -
   Но другом не зови
   Ни труса, ни лжеца!
   И мы горды.
   И враг наш горд.
   Рука - забудь о лени!
   Посмотрим,
   Кто у чьих ботфорт,
   Посмотрим,
   Кто у чьих ботфорт,
   В конце концов согнёт
   Свои колени!
  
   Противник пал.
   Беднягу - жаль...
   Но наглецы несносны!
   Недолго спрятать
   В ножны сталь,
   Недолго спрятать
   В ножны сталь,
   Но гордый нрав - ей-ей! -
   Не спрячешь в ножны!

* * *

   - Смотри, что у него с руками. Синие...
   - Давай я разотру... Эй, девчонок там придержите, тут такое!..
   - Ты ему руки сначала опусти. А то смотреть жутко...
   А руки-то у меня, оказывается, есть... И болят! Ооой, как болят - вот оно, начали пытать... свои-то, свои за что пытают, я же их не выдал, ничего не сказал! Плечи вык-ручивала, растягивала, сжимала, жгла и морозила беспощадная боль, и так же начинали под чьими-то пальцами болеть и запястья.
   - Б-б-больно-о... - прохрипел я, не открывая глаз, потому что ещё не понял, в сознании я или без. И вообще - живой или нет? да это и не казалось важным - боль нарастала. - Ну за что?! Перестаньте, хватит... больно, не трогайте!..
   - Живой, живой! Серега, Серый! Он живой!..
   - Три, три, он же без рук останется...
   - Дай я сменю...
   - Дайте ему попить, у него губы белые...
   Вода. Настоящая вода! Тоже пытка - сейчас капнут несколько капель, и... нет, по-ят, поят!
   Я открыл глаза. Улыбающиеся физиономии окружали меня стеной - точнее, купо-лом, сверкающим зубами и родным. Вадим держал мою голову на коленях и массировал плечи. Арнис растирал запястья.
   - Ожил!!! - заорал из-за его плеча Олег Крыгин и замахал рукой: - Жи-вой!!!
   - Ты ещё рявкни: "Все сюда!", чтобы девчонки прибежали, - хрипло сказал я и облизнул губы: - Дайте ещё попить, раз уж живой. И оружие с одеждой найдите, если можно.
   - Уже нашли, нашли! - заорал Щусь, с широченной улыбкой сваливая возле меня моё ба-рахло.
   - А этих Гадесов, - Саня, держа в руке окровавленную валлонку, хлопнул меня другой по плечу, - мы всех прикончили. Они даже из своих халабуд повыскакивать толком не успели.
   - Как ты... сказал? - переспросил я. Санек насторожился:
   - А чего я сказал? Гадесов.
   От уже подзабытого детского словечка повеяло чем-то таким, от чего я широко улыбнулся... а потом облегчённо расплакался навзрыд. Ребята вокруг притихли сочувст-венно и растерянно, а я всё никак не мог остановиться.
   Это был последний раз, когда я плакал - на много лет вперёд.

69.

* * *

   Четырнадцать лет хороши среди прочего тем, что все пережитые ужасы перес-тают казаться ужасными через какие-то сутки после их окончания. Если ты не свернул себе шею - вскоре ты будешь вспоминать это уже как приключение, не больше. Поэтому ночь я спал совершенно спокойно, а под утро проснулся от того, что ощутил - кто-то на меня смотрит.
   Смотрела на меня Танюшка. Я вечером с ней толком и не поговорил - она держа-лась от меня на странном расстоянии. Другие девчонки, сидевшие в лагере, как на раска-лённой плите, бросились на меня толпой, а она... словно я был ярким пламенем: хочется подойти вплотную - и боишься обжечься. А я завалился спать раньше всех, едва поел.
   И вот Танюшка сидит возле меня, и я неплохо различаю её лицо, потому что уже утро.
   - Я тебе зашила куртку, - сказала она, едва увидев открытые глаза и мою невольную улыбку. - Нитки и иголку у Ольки взяла... - она пожала плечами и вздохнула. Потом ска-зала, глядя мимо меня: - Ты очень храбрый, оказывается, Олег. Я не знаю, кто бы ещё из наших мальчишек так смог.
   - Я? Как - так? - искренне удивился я и вздрогнул, ярко вспомнив короткий и страшный плен.
   - Мальчишки же не сразу напали на негров, - тихо сказала Танюшка. - Они окружили их лагерь, лежали и видели всё - как тебя спрашивали, а ты отказался отвечать... чтобы нас не выдать, как настоящий герой!
   "Это ты дала мне сил промолчать," - сказал я. Вернее - испугался, что сказал. Но Танюшка глядела на меня по-прежнему, и я облегчённо перевёл дух. Сказать такое было бы... ого-го! А вслух я сказал:
   - Да ну, герой... Ты не знаешь, как я перетрусил.
   - По-моему, во всех книжках говорится, что герой не тот, кто ничего не боится,а тот, кто свой страх преодолевает, - воинственно сказала Танюшка.
   - Если бы ты знала... - вырвалось у меня, но я тут же исправился: - Нет, тебе лучше никогда не знать, Тань, как это - преодолевать свой страх.
   Я умолк, а сам подумал про румына. От него ничего не осталось, я даже имени не узнал... Вспомнилось, как его жарили и ели, и комок прыгнул к горлу. Я сел, скрестив ноги. Танюшка тревожно смотрела на меня, но молчала. Наверное, поняла, что я вспомнил произошедшее.
   Но я уже думал о другом. Странно - негр, допрашивавший меня, отлично говорил по-русски. И что вообще тут происходит, в конце-то концов?! Сверхжестокая глобаль-ная игра в средневековую войну...
   Я дотянулся до револьвера. Кто-то позаботился выбить пустые гильзы и снаря-дить оружие заново. Теперь у меня осталось двадцать четыре патрона - три полных ба-рабана плюс ещё три патрона. На три попытки самоубийства, неожиданно мрачно по-думал я. Но наган-то мне - слов нет! - сослужил хорошую службу... Я поймал себя на том, что уже и не вспоминаю убитых негров - не до них...
   Танюшка всё ещё смотрела на меня. Я заметил, что девчонка сильно загорела. Нет, она и до... в Кирсанове загорала, но тут загар был как у людей, постоянно живущих на свежем воздухе. Хотя - где же мы ещё-то живём? На свежем воздухе...
   - Чуть больше чем через месяц кончатся каникулы, - вспомнила Танюшка. - Знаешь, это будет первое первое сентября, когда я не пойду в школу.
   - Ты пойдёшь в школу, - мягко поправил её я и всё-таки прикоснулся к её голому локтю. Танюшка напряглась на миг, а я ощутил, прежде чем отнять пальцы, прилив чего-то не-вероятно сладостного, как это бывало всегда, если я прикасался к Танюшке. Но сейчас он был намного сильнее,чем обычно - меня буквально пробило,голова легонько закружилась... Я поспешил снова заговорить, пока это не сделали мои глаза: - В одну со мной... если не

70.

   соврала всё-таки, - она улыбнулась и щёлкнула меня в нос коротко подстриженным ног-тем. Я сморщил нос, прикрыв глаза (радуясь, что есть повод) и продолжал: - Но чем здесь хорошо - так это тем, что мы вообще всё время вместе. Даже спим... недалеко. По крайней мере, не в квартале друг от друга.
   Я открыл глаза. Танюшка ждала этого момента, потому что я получил ещё один точный щелчок.
   - Ого, - я потёр нос. - Распухает. Подуй, а?
   - Я тебе не подую, я тебя вздую, - многообещающе сказала Танюшка, одним движением поднимаясь на ноги. - А сейчас пойду умываться. А ты - как хочешь.
   Она побежала к ручью. Я смотрел ей вслед и улыбался.

В. Бутусов.

   Да, ты можешь быть скучной,
   Можешь быть злой,
   Но когда твой номер молчит
   Я беседую мысленно только с тобой -
   И никто нас не разъединит.
   Если я не один - разве это беда?
   Если нужно - она подождёт.
   Я же слышу, как страшно трещит под тобой
   Ненадёжный октябрьский лёд!..
   Есть одна любовь - та, что здесь и сейчас,
   Есть другая - та, что всегда!
   Есть вода, которую пьют, чтобы жить -
   Есть живая вода!
   Да, он смел, как бог, я бы сам так не смог -
   Целый день ходить, как в кино!
   Не твоя вина, что ты хочешь вина -
   И что он имеет вино...
   Но когда твои губы сухи поутру -
   Чем ты смоешь с них пепел побед?
   И когда все дороги замкнутся в кольцо -
   Как ты выйдешь на правильный свет?!

* * *

   В этот раз головным дозором шли Саня и Щусь. Они и прибежали к основной груп-пе, причём взволнован был даже Санек.
   - Негры?! - подобравшись, выкрикнул я. Саня махнул рукой:
   - Нет, белые ребята! Столько же, сколько нас - кажется... Нас заметили.
   Мы быстро сбились в плотную кучку, оглядываясь и осматриваясь. Андрей первым махнул рукой:
   - Ладно, пошли навстречу! Чего ждать?..
   ...Ребята остановились метров за пятьдесят от нас. Их было меньше - десятка два, девчонок - почти половина, и парни как бы прикрывали их (а наши стояли вместе с нами, и я подумал с какой-то обидой, что это неправильно), но внешне эта компания вы-глядела внушительней, чем мы. Более обтёртой этим миром, что ли? На всех на них ос-тавались какие-то элементы "нормальной" одежды, но они причудливо сочетались с са-модельными куртками, штанами, сапогами и прочим. Почти у всех на шее висели какие-то медальоны и украшения. Большинство мальчишек и девчонок были светловолосые, и волосы у тех и у других - длинные - сплетались в переброшенные на грудь косы.
   Но смешным это не выглядело. У всех в руках было оружие. Три девчонки в заднем ряду держали арбалеты. На флангах первого ряда стояли мальчишки с длинными луками - готовыми к стрельбе.
   - Нас больше, - сказал тихо Олег Фирсов.
   - Они сильнее, - ответила Ленка Черникова.

71.

   - Чего это?! - взъерошился Олег, но Вадим поморщился:
   - Не спорь, они правда сильнее. Если будет свалка - мы проиграем.
   "Мы будем убиты," - мысленно поправил я, изучая противника. К этой мысли было нелегко привыкнуть. Точнее - её нелегко было принять, как реальность.
   Эти тоже переговаривались - непонятно только, на каком языке. Огнестрельного оружия у них не было, а наше они, конечно, видели. Раньше, чем они до нас доберутся - я и Колька уложим половину.
   - Отступать всё-таки как-то фигово, - как раз Колька и заметил.Санёк его поддержал:
   - Тогда решат, что нас можно кидать через колено.
   - Мальчишки, ну это же люди, - не выдержала Ленка Рудь. - Вот так сошлись - и сразу драться насмерть?!
   - Ленк, если ты ещё не поняла - тут это образ жизни, - процедил Санек.
   - Но ведь тогда были негры...
   - Не будь расисткой, - усмехнулся он. - Что будем делать всё-таки?
   Но ситуация разрешилась сама. Из плотного ряда напротив вышел рослый мальчи-шка - за его спиной прекратились разговоры. Обведя нас быстрым взглядом, он прокри-чал:
   - Вэр'ст зи? Вохин'ст ду?
   - Он спрашивает, - быстро и тихо прошептала Ленка Власенкова, - кто мы и откуда... Ребята, они немцы или австрийцы.
   - Видим, - сквозь зубы сказал Вадим. - Отвечай, Лен.
   Ленка тоже что-то прокричала - с запинкой, но достаточно бодро. Лично я разо-брал только "руссише". Немец что-то неразличимо сказал своим, потом снова повысил голос. Ленка перевела:
   - Он говорит, что они все немцы из племени баваров...
   - Из племени? - недоумённо спросил Колька Самодуров. - Они что, одурели?!
   - Или одичали, нам не легче, - заметил Вадим.
   - Подождите, он ещё говорит, - вмешалась Ленка.
   Я ощутил пожатие пальцев Танюшки - она встала рядом, держа в правой руке ар-кебузу - и, не поворачиваясь, сказал:
   - Если что - держись сзади. Не спорт!
   - Его зовут Хунтер... Гюнтер, - продолжала говорить Ленка, - он конунг. Он предлага-ет не устраивать свалки. Если я правильно понимаю, он хочет... да, он говорит, что го-тов сразиться с нашим вождём. Кто проиграет - уступит дорогу.
   - Дебилизм! - фыркнула Черникова. - Давайте просто развернёмся и уйдём, ребята.
   - Не факт, что они нас отпустят, - заметил Санек. - И будет точно свалка.
   - Ты пойдёшь драться? - почему-то очень агрессивно спросила Танька. Санек развёл ру-ками:
   - Он меня убьёт.
   - У него такой вид, что он убьёт любого из нас, - поправил Вадим.
   - Мошет бит - яа, - Арнис шагнул вперёд, но я коротко вздохнул и, ловко освободившись от руки Танюшки, шагнул раньше него, бросив:
   - Держите Таньку.
   Сергей сместился к ней, но лицо Танюшки сделалось злым, и она,прошипев мне: "Ур-од, дурак!" - пихнула Сергея и ушла назад. Мальчишки переглядывались. Арнис положил мне руку на плечо:
   - Тавай яа. Он сдоровий.
   Я только улыбнулся в ответ, и литовец отступил, сконфуженно улыбаясь. Танька глядела через плечо Сергея злыми и несчастными глазами. Вадим сказал Ленке:
   - Давай скажи, Лен. Олег будет драться. Наш... князь.
   Мне стало немного смешно.Но в целом я ощущал себя, как всегда перед поединком -

72.

   слегка потряхивало и было весело.
   Гюнтер сбросил перевязи, стягивавшие белую куртку - мехом наружу, без рукавов. Скинул и её тоже. Невысокая, но стройная девчонка, выбежав из общего ряда, подняла всё брошенное, на миг прижалась щекой к плечу немца и медленно пошла обратно - её об-нял кто-то из парней.
   У Гюнтера осталась в руке валлонская шпага - шириной и длиной как мой палаш. Немец вытянул оружие ко мне - и я понял: предлагает схватку только на длинных клин-ках.
   Я кивнул и начал расстёгивать ремни. Немец ждал - он был выше меня, хотя и не слишком, зато шире в плечах и мощнее. Грудь слева у плеча перечёркивал заметный даже на расстоянии широкий шрам.
   - Давай, - подойдя, Вадим принял у меня снаряжение и куртку. Серые глаза его были внимательны и серьёзны. Подумав, я снял майку - на белом кровь будет очень заметна - и вытянул из ножен палаш. - Держись. Ты сможешь его победить.
   Он пожал мне запястье. Я молча ответил тем же - говорить не хотелось - и по-шёл навстречу Гюнтеру, забирая чуть вбок.
   Мы остановились точно посредине луговины. Глаза немца напомнили мне глаза Ва-дима - серые, серьёзные и внимательные, без насмешки или злости. Сейчас я мог разли-чить ещё несколько шрамов, и то, что его медальон - это каменный молоточек со зна-ком-руной, висящий на волосяном шнурке. Мне вдруг захотелось спросить, давно ли он здесь - но Гюнтер не знал русского, да и не для разговора мы сюда пришли.
   Мне почему-то подумалось - сейчас он будет поднимать оружие к небу, обраща-ться к богам, всё такое - но немец отдал мне салют, энергичный и точный, фехтоваль-ный, какому учили и меня. Я ответил тем же - и мы приняли боевую стойку довольно далеко друг от друга. Замерли.
   Я держал палаш в своей любимой четвёртой позиции. Немец принял третью - и ме-ня кольнуло недовольное беспокойство.
   Терпеть не могу неупотребительных позиций - первой, третьей, пятой... Всегда надо думать, что сделает противник - а в фехтовании думать нельзя, оно слишком мол-ниеносно для мысли. Тело должно отвечать автоматически.
   Остриё валлонки смотрело мне в правое колено. Гюнтер приглашал - коли,вот он я.
   Я уколю, он возьмёт вторую... а дальше? Не забывай, Олег, у вас оружие, которое рубит лучше, чем колет... Рубанёт по голове слева? Немцы любят рубить в голову... Или в правый бок?.. Прекрати думать, придурок!!!
   Раз-раз - сохраняя позицию, Гюнтер стремительно пошёл вперёд. Я отступил ров-но на столько же. Раз-раз - в ответ я сместился вправо, тут не дорожка. Гюнтер - раз-раз, вот подлец! - снова пошёл вперёд. Выводит из себя, похоже. Иди ты с этими фоку-сами... в младшую группу. Я угадал его новый шаг вперёд и, сам рванувшись навстречу, был вознаграждён тем, как немец поспешно отступил...
   Да чёрта с два! Упругим толчком он тут же вновь рванулся вперёд, целя мне снизу в живот - поменял позицию так же естественно, как человек моргает.
   Я ответил третьей круговой и нанёс рубящий удар в правый бок. Гюнтер взял вто-рую защиту и рубанул слева по Глове. Я закрылся шестой и уколол вниз. Гюнтер опять взял вторую и тоже уколол вниз. Я не принял защиты и вышел из схватки, вернувшись в четвёртую.
   - Зер гут, - сказал Гюнтер. Он менял позиции, как течёт вода - 1-2-3-4-5-6-1-2-3... Ка-залось, это доставляет ему удовольствие. Я никак не мог заставить себя поверить, что этот мальчишка хочет меня убить. И ещё не мог заставить себя попытаться убить его...
   Он опустил валлонку к ноге. Я тоже опустил оружие - палаш не полукилограммо-вая рапира, попробуйте его подержать в стойке долго!

73.

   Самый страшный звук боя - это свист, свист вражеского клинка, разрезающего воздух - тонкое, поющее "ззухх", похожее на насмешливое посвистыванье человека. Сначала - свист, потом - тяжёлый удар, одновременно с которым раздаётся уже лязг. Стальные клинки не "звенят" - это вранье, они гулко и жёстко лязгают.
   Руки немца были сильнее. И ни о каком фехтовании речь уже не шла - он рубил, на-ступая, гипнотизируя меня этими тяжёлыми ударами, а потом - свирепо и коротко ко-лол без отскока. И не достал меня сразу только потому, что я не испугался. А не испуга-лся я потому, что не верил, по-прежнему не верил...
   Несколько раз я видел, как из-под клинков брызжут бледные искры. Два или три ра-за его клинок ударялся о мой эфес, а один раз мы столкнулись эфес на эфес лицом к лицу - и я увидел по краям его носа редкую россыпь веснушек. Ноздри раздулись и отвердели, но глаза остались бесстрастными.
   Я надеялся, что, по крайней мере, не выгляжу совершенно беспомощно - до меня ни-как не могло дойти, что я проигрываю жизнь. С обеих сторон орали - и наши, и немцы... Они - что-то очень похожее на "зи'хайль!" Наши - нечто неразличимое, но в целом жиз-неутверждающее.
   А я... я вдруг понял. Это было как резкая, короткая вспышка молнии среди ясного неба - потрясающе красивая и неожиданная, но в то же время страшная... в общем, от которой дух захватывает.
   Этот парень - конунг. Он дерётся за своих. Но и я - князь. Это не слово. Вадим знал, что говорил, а мне показалось, что он посмеялся.
   Я - князь. И я дерусь за своих. Это не фехтовальный поединок на дорожке.
   Это... это Суд Божий. Так говорили наши предки.
   Падая на правое колено, я круговым ударом подсёк Гюнтеру ноги - свирепо, разма-шисто, сам от себя такого не ожидал. Немец не успел отбить удар - подпрыгнул, а я ве-рнул руку уколом вперёд-вверх.
   На груди отскочившего Гюнтера - от рёбер слева до правого соска - вскипела кро-вью алая полоса.
   - У-ухх!!! - ахнули немцы, подаваясь вперёд. Гюнтер что-то коротко рявкнул, мазнул ладонью по ране и показал мне окровавленную руку.
   Он улыбнулся. Нехорошо улыбнулся. И пошёл ко мне так,что мне на миг захотелось убежать.
   На миг. Потом я понял, что скалюсь ему в ответ.
   А ещё потом я ударил навстречу его удару...
   ...Во время очередного отбива он ранил меня в левое плечо. Я даже не понял, что ра-нен - что-то хрустнуло, совсем не больно, и я, скосив глаза, увидел кровь - она стека-ла под мышку и к локтю из линзовидного прокола, похожего на приоткрытый рот.
   Потом мне показалось, что в плечо снова воткнули - только раскалённый прут, и течёт из пореза не кровь, а что-то кипящее, обжигающее кожу. Больше всего захоте-лось закричать и зажать порез ладонью.
   Но в правой руке у меня был палаш.
   А ещё я услышал, как закричала Танька. Так страшно закричала...
   Словно это её ранили...
   ...Следующим ударом он хотел меня добить. Но я поставил скользящий блок - шпа-га немца соскользнула, он сам, увлекаемый тяжёлой силой удара, упал на колено. И толь-ко сумасшедшая ловкость немца спасла его - он забросил руку с оружием за спину и от-бил мой выпад, а потом вскочил, очертив у моего живота сверкающий полукруг. Из раны на груди у него текла кровь, но вяло.
   На какой-то миг мы опять перешли в классический фехтовальный поединок, и он чуть не обезоружил меня атакой на оружие, но я, недолго думая, ударил его в скулу кула-ком.

74.

   - Молодчина! - узнал я голос Серёжки.Гюнтер отшатнулся, но тут же полоснул крест-накрест передо мной... и это была защита. Поспешная и даже испуганная. Сама мысль о том, что он меня испугался, заставила усилить напор. Я забыл о крови, текущей по руке, о боли, которая дёргала плечо при малейшем движении. Наверное, мне в жизни ещё не было так больно.
   И в то же время - я не помню за собой такого подъёма. Во мне словно разворачива-лась - оборот за оборотом! - пружина, лежавшая до сих пор туго сжатой. И каждый освобождающийся виток этой пружины был - удар.
   Гюнтер опомнился и "упёрся" - встал, парируя мои удары встречными. Это было опасно - он оставался более сильным. Но во мне выключилась неуверенность, и сила его ударов больше меня не пугала.
   Хрясть!!! Клинки столкнулись над эфесами - и я еле успел отклонить голову. Гюн-тер "перехлестнул" оружие через мой палаш и едва не раскроил мне лицо. Но взамен про-маха он пнул меня в живот с такой силой, что я отлетел наземь и проехался спиной по траве.
   Больно не было. Просто нечем стало дышать, а ноги не действовали. Мелькнула хо-лодная мысль - а ведь тренер говорил, что надо укреплять пресс.
   Поздно. Гюнтер шёл ко мне - как-то неспешно шагал, широко ставя ноги и держа шпагу на отлёте. Приколет к земле?
   Ноги заработали. Я отбил удар, поднявшись на колено, немец безжалостно сбил меня снова - пинком в грудь, от которого захватило дыхание. Следующим движением Гюнтер прижал моё запястье...
   Я ударил его обеими ногами в живот - немец не ожидал этого и полетел кувырком, а я смог вскочить. Но, наверное, всё-таки слишком медленно, потому что Гюнтер ока-зался на ногах одновременно со мной. Мы ещё несколько раз тяжело, с лязгом, скрестили клинки, стоя друг против друга и только отшатываясь назад при ударах - в сущности, тянули время, чтобы восстановиться. На животе немца краснел сдвоенный отпечаток моих туфель.
   Палаш в правой руке немцы вдруг загудел звуком большого вентилятора, начиная бешеное вращение - и Гюнтер пошёл на меня, крутя оружие то сбоку от себя, то перед собой, то над головой. Вокруг него возник серебристый тонкий кокон.
   Врёшь, устанешь, устанешь... Я несколько раз быстро выбрасывал клинок ему в но-ги - серебристый кокон с гулом опускался угрожающе... Верти, верти...
   Кокон вдруг выплюнул серебряное жало, похожее на атакующую змею. Гюнтер рассчитывал проколоть меня в солнечное...
   В спортивном фехтовании не делают того, что сделал я. Но мы ради шутки отра-батывали это - "как по-правдашнему". И немец, скорее всего, не ожидал этого.
   Поворачиваясь спиной к нему на выставленной вперёд левой ноге, я перехватил его запястье левой же рукой и нанёс сверху вниз рубящий - в полную силу! - удар в основа-ние клинка, одновременно ударив головой назад. Валлонка упала мне под ноги, вывернутая из захвата силой удара.
   Когда я повернулся - немец пытался подняться с земли. Я упёр конец палаша ему в горло - и под загорелой кожей мальчишки выступили и запульсировали голубоватые ар-терии. Лицо Гюнтера окаменело, но губы улыбнулись. Резиновой улыбкой.
   - Штильгештатн, - с трудом переводя дыхание, выплюнул я всплывшее в памяти слово из какой-то книжки.
   - Найн, найн, найн, бите, найн! - закричал высокий девчоночий голос, и возле нас на ко-лени упала, обхватив Гюнтера поперёк груди одной и отталкивая мой палаш - другой ру-кой там самая девчонка. Я отшатнулся; ещё несколько немцев бежали к нам с оружием, кто-то натягивал лук, сбоку оказался Колька со вскинутым ружьём...
   - Фертихь! - крикнул, перекрывая общий шум, Гюнтер.

75.

   И засмеялся. Уже по-настоящему.

* * *

   Огромный костёр плевался в небо искрами и целыми столбами огня - кто-то водру-зил в центр огромный дубовый пень, и тот, с воем всосав в себя половину костра, рабо-тал, как печная труба. Вкусно пахло шашлыками, и девчонки, разом перезнакомившиеся, тараторили на мгновенно образовавшейся смеси немецкого,русского и... английского. Ма-льчишки, как ни странно, хором ревели "Калинку" - знаменитую тем, что в ней нет ни единого непроизносимого для немца русского "р".
   Наверное, я тоже немец, кисло подумал я и, удобнее устроив ноги, прислонился спи-ной к камню. Луна проложила по воде Волги дрожащую "дорожку к счастью", откован-ную из листового золота.
   Плечо коротко и тупо дёргало. Танюшка хорошо наложила повязку... но лучше бы она сама осталась со мной. А она убежала к костру. Правда, звала с собой, и очень нас-тойчиво. Мне не хотелось к людям, я огрызнулся. Она, кажется, обиделась. Может, сто-ило попросить прощения - она бы тогда наверняка осталась. Но для меня извиниться - всё равно что раскусить лезвие: теоретически возможно, практически - не хочется про-бовать.
   Светлое от луны небо перечеркнули сразу несколько падающих звёзд - метеоритов. Мне почему-то хотелось сразу плакать и смеяться.
   Я чувствовал себя неуютно. Словно я в чужой одежде.
   - Почему ты сидишь один, князь?
   Я вскинул голову. Лунный свет превратил лицо подошедшего мальчишки в серебря-ную маску с чёрными пятнами. Он говорил по-русски с сильным акцентом, но правильно.
   - Я присяду тут? - мальчишка указал на камень возле меня. Я кивнул, немец сел, и я вспомнил его - когда мы знакомились, он представился то ли Йенс, то ли Лэнс... Но тог-да и не намекнул, что говорит по-русски. - Так почему ты один, князь?
   - Не называй меня так, - поморщился я. - Не князь я никакой.
   - Князь - это слово, - сказал Йенс-Лэнс. - Можно сказать "конунг", "вождь", "князь" - или вообще ничего не говорить. Важно быть. Ты вышел драться, значит - ты князь.
   - Да просто я один учился фехтовать, - отмахнулся я и охнул от боли.
   - Когда меня ранили первый раз - я визжал, как поросёнок, - он засучил ветхую джинсо-вую штанину и показал грубый шрам над левым коленом.
   - Слушай, - признался я, - я забыл, как тебя зовут...
   - Йенс Круммер, - не обиделся он. Устроился поудобнее и поставил подбородок на кулак упёртой в колено руки. Левой Йенс придерживал у паха рукоять недлинного широкого ме-ча с простой крестовиной. - Я у Хунтера кто-то вроде комиссара. Хочешь. - он поверну-лся ко мне, - я расскажу тебе кое-что интересно об этом месте? - я кивнул. - Начнём вот с чего: вы уже догадались, что мы - это реплики?..
   ...Больше года назад девятнадцать мальчишек и двенадцать девчонок из баварско-го города Регенсбург во время похода оказались в окрестностях своего города - но в эт-ом мире. Их, в отличие от нас, забрали всех разом.
   Весь этот год они странствовали - от Атлантики до Урала, нигде подолгу не за-держиваясь и часто вступая в стычки. В этом мире было много негров, настоящими ор-дами приходивших с юга. И не так уж мало отрядов, подобных людям Гюнтера - подоб-ранных именно по национальному признаку. Некоторые странствовали. Некоторые осе-дали на местах, приглянувшихся им. С некоторыми можно было договориться мирно.
   Объединяло всех одно - это были дети и подростки. Безумие, но тут не взросле-ли!!! И никто не мог объяснить, как и почему это происходит - а ведь не все гибли в боях...
   Но это была лишь одна из загадок странного и редконаселённого мира. Йенс обла-дал умом, который называют "аналитическим", однако и он мало что понял, хотя очень

76.

   старался. И о многом рассказал мне - возле реки, недалеко от праздничного костра, в эту ночь...
   ... - Это не совсем Земля, - говорил Йенс, откинувшись к камню возле меня. - Тут есть странные места и странные существа. И вообще много странного. Держитесь по-дальше от Сумеречных Мест - это такие... ну... как будто серый туман, они где угодно могут быть, войдёшь - и не вернёшься.
   - Здесь совсем нет поселений? - спросил я. - Я имею в виду - как в книжках, брошенных городов, всё такое?
   - Я понял, про что ты... Нет, тут никогда не было своей какой-то цивилизации. Ника-ких брошенных городов с их тайнами и опасностями... Хотя - подожди... - Йенс задумал-ся и свёл брови; его лицо стало похожим на иллюстрацию к приключенческой историчес-кой книжке. - Семь месяцев назад мы добрались до Евфрата. И нашли в тех местах пар-нишку-болгарина. Он был при смерти и умер, но перед этим бредил. Я кое-что понял. Он говорил о Городе Света. И плакал, что смог бежать один. Но я так и не понял, о чём он.
   Мы помолчали. Йенс обнажил меч до половины и рассматривал его.
   - Вот ещё загадка, - сказал он. - Откуда тут оружие? Почему именно такое? Огнест-рельное иногда попадает сюда с Земли с хозяевами. А это, холодное?
   - Загадки, загадки... - пробормотал я. - Послушай, Йенс. Как ты думаешь - есть ли у всего этого цель? Или это какие-то случайности?
   - Не знаю, - признался Йесн. - Один голландец, ой друг, считает, что всё это, - немец повёл рукой, - огромная военная школа. Ребята и девчонки копируются какой-то цивили-зацией, их помещают сюда, через какое-то время тех, кто остаётся жив - забирают куда-то на службу.
   - Вообще-то похоже... но глупо, - заметил я. - Всё пущено на самотёк - мол, живите, как хотите... Ну ладно, ты не знаешь, но что ты думаешь?
   - А ты скажешь мне, что думаешь ты? - я кивнул, Йенс вздохнул: - Хорошо. Я не верю в инопланетян и всё такое прочее. Мне кажется, мы просто попали в какой-то простран-ственный разлом, канал - называй, как хочешь.
   - Знаешь, я думаю так же, - сказал я. - Но это ни фига не объясняет всего остального. Оружия, того, что здесь, ты говоришь, не взрослеют...
   - Объяснить можно всё, - возразил Йенс.
   - Притянуть за уши можно всё, - ответил возражением я. - Ты не знаешь, давно ли всё это действует?
   - Точно не знаю, - покачал головой Йенс. - Но мы находили могилы XVIII начала века.
   - А тут что, по одному отряду из каждой страны? - продолжил расспросы я.
   - Нет, - ответил немец. - Неразбериха с этим, как и со многим другим. Но не по одному - точно. И не спрашивай о попытках объединения. Слишком много людей, слишком огро-мны расстояния. Если отряд встречает другой во время схватки с черномазыми - помо-гает, чтоб по-другому было, я не слышал даже. Но это всё. Ну, есть ещё друзья в разных отрядах, не без этого. Но встречи нечасты, случайны даже. Знаешь, тут многие возвра-щаются к обычаям дальних предков, - он потянул себя за одну из кос. - А кое-с-кем прос-то становится опасно иметь дело... В какой-то степени это Нэверленд, страна, где ни-когда не вырастают. Читал про Питера Пэна?
   - Да, - кивнул я. - Скажи, Йенс, а тут... м-м... рождаются дети?
   - Ты скучаешь по дому? - вместо ответа спросил он. Я снова кивнул. - А хочешь верну-ться?
   - Нет, - ответил я. И объяснил: - Мне хочется домой, Йенс. Очень хочется, до... до слёз. Но я понимаю, что теперь я там лишний. Я люблю маму, но она меня не может любить. Я скучаю по ней, но она по мне не может скучать. Для меня она пропала, но я-то для неё не пропадал... Если я вдруг вернусь - что я скажу ей? Она разве что поразится невероят-ному сходству и скажет: "Мальчик, иди домой. Олег в школе, он скоро придёт..." Мне -

77.

   всем нам - придётся жить здесь. И я хочу знать - как и для чего.
   - Как и для чего... - повторил Йенс. - Как и для чего - это вопрос... Знаешь, по чему я больше всего скучаю? По своему видеомагнитофону. Я всего месяц им попользовался. Зна-ешь, что такое видео?
   - Нет, - я покачал головой. - Эх, ты, мальчик из-за железного занавеса, - необидно усме-хнулся он . - Это магнитофон, но воспроизводит не только звук, но и... изображение.
   - Ого, - вежливо сказал я. - А откуда ты знаешь русский?
   - Я его начал учить в восемьдесят пятом, когда у вас началась перестройка, - объяснил Йенс. - Думал съездить в Россию.
   - В каком-то смысле твоя мечта сбылась, - заметил я. Йенс хмыкнул:
   - Да уж...
   - Слушай, - я сел удобнее, - а сколько вообще тут можно... ну, протянуть?
   - Говорят, в среднем - пять лет, - спокойно ответил Йенс. - Я видел одного финна, он попал сюда в начале века...
   - В начале века?! - на этот раз я действительно был потрясён.
   - Да. Но это не просто исключение. Это потрясающий случай. В среднем - пять лет, - повторил он. - Хочешь ещё один совет? Тренируйтесь. Учитесь стрелять. Учи своих фе-хтовать. Сам учись боксировать, бороться, и другие пусть учатся. Учитесь метать но-жи. Учитесь. Учитесь. Учитесь. Тренируйтесь. И лучше не оставайтесь на одном мес-те... У тебя есть блокнот или бумага?
   - Нет, - покачал я головой.
   - Чёрт... - он достал из кармана самодельной куртки потрёпанный толстый блокнот с огрызком карандаша. - Смотри, я начерчу и напишу кое-что...
   Луна светила ярко, да ещё и отражалась от воды. Йенс стал быстрыми и точны-ми движениями набрасывать карту - Европа, север Африки, Малая Азия... Местами он ставил крестики и, задумываясь, писал мелким почерком по-русски - объяснял, кого мож-но встретить в этих местах. Указал он и несколько постоянных поселений.
   - Та зеленоглазая с аркебузой, - вдруг спросил Йенс, вырывая двойной лист из блокнота, - которая подбежала к тебе, а потом перевязывала - твоя девчонка?
   - Да, - коротко ответил я. (Танюшка-то не слышит)
   - Береги её, русский. Ты спросил - могут ли тут рождаться дети? Нет, не могут. За-ниматься сексом - да, тут это делают, часто и неплохо, но дети - нет... Ну что ты краснеешь?
   - Я? Глупости... Родиться тут, чтобы вырасти с мечом в руках и умереть? Знаешь, Йенс, я никогда не думал о своих детях. Но не уверен, что хочу для них такой жизни. Я хочу разобраться. И сделать так, чтобы... не знаю, как, - я сбился и умолк.
   - Я сказал тебе, что не верю в пришельцев и прочую чушь, - Йенс почесал нос. - Я не ве-рю, это так. Но я не верю и в то, что здесь всё происходит само по себе. За этим кто-то стоит. Это видно хотя бы по тому, как действуют негры. И ещё - по тому, как они интенсивно атакуют тех, кто забирается слишком далеко к югу. Мы это на себе испы-тали.
   - Значит - есть что-то на юге? - быстро спросил я.
   - Может быть, - согласился Йенс.
   - Город Света, про который говорил болгарин?
   - Не знаю, - признался немец. - Всё, что угодно. Или всё-таки ничего... Знаешь, в чем бе-да нашего образования? - вдруг спросил он. - Чем больше ты знаешь, тем труднее тебе принять решение. Туповатым всегда легче с этим... Вот это всё, русский,что я могу рас-сказать тебе.
   Мы снова надолго замолчали. А костёр горел, и смеялись вокруг него ребята и дев-чонки, и с десяток лужёных мальчишеских глоток грянули:
   - Тренируйся, бабка,

78.

   Тренируйся, Любка,
   Тренируйся, ты моя
   Сизая голубка! - а в ответ Игорек Северцев в ужасе завопил:
   - Замолчите, несчастные! Как вы поёте?!
   "Пять лет, - подумал я. - В среднем - пять лет." Мне стало холодно, словно от ре-ки подул ледяной ветер.
   - Олег, - я почувствовал, как рука Йенса легла на моё колено. - Я раньше тоже думал об этом. Ты прав, мы живые люди, мы хотим жить - и как-то не утешает та мысль, что дома ещё кто-то остался. В начале, русский - в начале всего этого - я просыпался в по-ту и плакал: "Меня не будет!" А сейчас этого нет. просто печально - столько хочется увидеть и узнать, а времени может не хватить...
   - Я не о себе подумал, - скомкано сказал я. - Знаешь, Йенс - правда не о себе... Понима-ешь - эти ребята и девчонки - они не просто мои друзья. Они... как бы сказать? Попро-буй понять. У меня много... было много знакомых, мне даже казалось, что они - мои дру-зья. А потом я понял - им было всё равно, какой я. Они мной вполне довольствовались, не пытались заставить меня быть лучше, чем я есть. А с этими, - я мотнул головой назад, - я ссорился и ссорюсь. Потому что им не всё равно, какой я и что со мною. И мне не всё равно... Не всё равно, что с ними будет...
   - Я понял, - тихо ответил Йенс. - Тогда учи их фехтовать.

Начинается

плач гитары.

Разбивается

чаша утра.

Начинается

плач гитары.

О, не жди от неё

молчанья,

не проси у неё

молчанья!

Неустанно

гитара плачет,

как вода по каналам - плачет,

как ветра под снегами - плачет, -

не моли её

о молчанье!

   - И тополя уходят, - ответил я, улыбаясь, -
   Но след их озёрный светел.
   И тополя уходят,
   Но нам оставляют ветер.
   И ветер утихнет скоро,
   Обтянутый чёрным крепом,
   Но ветер оставит эхо,
   Плывущее вниз по рекам.
   А мир светлячков нахлынет -
   И прошлое в нём потонет,
   И крохотное сердечко
   Раскроется на ладони...
   - Ты знаешь Гарсиа Лорку?! - обрадовался Йенс.
   - Я вообще люблю стихи, - признялся я.
   Йенс поднялся и гибко потунлся:
   - Пойду искупаюсь... Пошли?

79.

   - Я не умею плавать, - признался я. Немец наставительно сказал:
   - Учись... Эй, а хочешь, сейчас попробуем?! .
   Я посмотрел на лежащую поперёк Волги золотую дорожку.
   - Пошли.

Олег Чухонцев

   Что помню, то помню, хотя и не знаю,
   В чём суть всего, если только суть
   Не связана с необходимостью прошлое
   Сделать опять настоящим.
   Помню
   Желание войти в ночное озеро и выгребать
   К дальней луне. Помню белое пламя
   У тёмной норы перед тем, как взглянул
   В высокое небо, знойно дрожащее в мареве белизны.
   И ещё иногда -
   на рассвете обычно -
   я вспоминаю крики в горах.
   Но всё, что могу - это быть очевидцем.

* * *

   Костёр ещё не прогорел - угли давали самый хороший жар, пень не переставал пос-треливать струйками пламени, похожий на раскоряченного чёрного осьминога. И наши и немцы спали вокруг костра кольцом, ногами к пеплу, закутавшись кто во что и прижав-шись друг к другу.
   - Часовых не поставили, - сказал я. Йенс не успел ответить - мы увидели Андрюшку Со-колова, он сидел у деревьев подальше и коротко махнул рукой. Наверное, и немец-часовой тоже где-то был...
   А в следующий миг в предрассветном сумраке, пропитанном плавающим туманом, я различил, что спят не все.
   Танюшка сидела у костра, скрестив ноги и спрятав руки под мышками. На плечи у неё была накинута Сережкина куртка, а он сам спал под одной с Вадимом. Когда мы по-дошли, она только посмотрела из-под спутанных волос - и снова уставилась в угли.
   Йенс молча обогнул костёр и улёгся где-то среди своих - я сразу перестал его раз-личать, да и забыл о нём, если честно. От реки тянуло холодком. Я сел рядом с Танюш-кой и молча начал разуваться.
   - Поешь, - тихо сказала она, протягивая две палочки шашлыка, уже покрытого белёсым жиром, а на них - тонкий ломоть лепёшки. - Это немцы дали, из чего-то-там дикого. Почти как хлеб... Я рецепт постаралась запомнить... Ешь, ешь. Хорошо поговорили?
   - Я потом расскажу всем, Тань, - пообещал я и занялся шашлыком.
   Не люблю, когда на меня смотрят во время еды. Но Танька смотрела. И мне не бы-ло неприятно.
   - Я очень за тебя испугалась, - сказала она. - Я так испугалась. Ты даже не представля-ешь, как я за тебя испугалась.
   - Надо привыкать, Тань, - я бросил одну палочку на угли,и жир на ней вспыхнул сине-ры-жими язычками. - Тут по-другому не бывает. Я это до конца только вот сейчас понял, когда с Йенсом поговорил.
   - Всю ночь протрепались, - укоризненно сказала она. - У тебя же есть часы, видел же, который час! - и вдруг она фыркнула, а потом засмеялась.
   Я понял, что она вспомнила нашу первую встречу - в парке, год назад, когда мы с ребятами спросили у незнакомой девчонки, который час, а в ответ из кустов вымахнул здоровенный чёрный дог. И как мы спрашивали, можно ли нам теперь идти дальше...
   - Ты сама-то ела? - всё ещё улыбаясь, спросил я. Танюшка закивала:
   - Ела, ела... Ты тоже ешь и ложись спать.

80.

   - Тань, - я очистил вторую палочку и подобрал с ладони хлебные крошки, - ты меня ждала? - она наклонила голову. - Спасибо, - еле слышно добавил я.
   - Вместе укроемся, - проговорила она, снимая куртку. - Вот, серёжка позаботился.
   Я не понял, услышала ли она моё "спасибо"...
   ...Мы улеглись спина к спине и подоткнули куртку с боков, вытянув ноги ближе к неостывшему костру.
   - Спи, Танюшк, - неожиданно ласково сказал я, и у меня почему-то защипало в носу. Она повозила плечами и как-то удовлетворённо вздохнула.
   А я подумал, что спать не буду - я и не устал вроде, и совсем не хочу.
   Только вот думал я всё это уже во сне.

* * *

   - Куда пойдёте?
   Немцы уже уходили по тропинке - головами всё ещё в тумане, над чем я хотел по-шутить, но сообразил, что Йенс не поймёт. Поэтому спросил то, что спросил.
   - Пойдём в Сибирь, - сказал Йенс, держа обе ладони на рукояти своего меча. - Зазимуем где-нибудь на Урале, наверное. А вы?
   - Пока не решил, - ответил я, пожимая ему руку первым. Он задержал мои пальцы:
   - Так пойдёмте с нами?
   - Нет, - отказался я с сожалением. - Спасибо, конечно, но... нет.
   - Как знаете, - он сильно тряхнул мою руку и широким шагом отправился догонять сво-их. Потом - остановился, обернулся, крикнул: - Увидимся ещё! Время будет - увидимся!
   Я махнул рукой. И, повернувшись к своим, улыбнулся им - стоящим какой-то печа-льной стеночкой шагах в двадцати.
   - Ребята, - сказал я, - надо серьёзно поговорить. Обо всём сразу.
   Все закивали, хотя тему я сформулировал крайне расплывчато. Но мы толпой по-тянулись на место нашей стоянки.
   - Душевные люди, - оценил немцев Саня. Остальные молчали. Странно, но почему-то после моих слов на всех накатило серьёзное настроение с размышлениями о своей будущ-ности.
   Танюшка держалась рядом со мной. Искоса посматривала - иронично и в то же время задумчиво. Потом сказала:
   - Никогда не думала,что мне доведётся зашивать куртку князю... Княже, а что-нибудь ещё зашить не надо? Али постирать?
   - А что, откажешься? - спросил я. Танька свела брови, честно обдумывая вопрос. По-том призналась:
   - Постираю с удовольствием... А то я, кстати, не стирала! Но сейчас-то - добавочная честь! Не кого-нибудь обстирывать, а князя!
   - Из грязи в князи. - буркнул я.

* * *

   Когда я закончил говорить - наступила тишина. Её можно было щупать руками, как плотный тёмный занавес. Я видел, как девчонки невольно подались к пацанам, кото-рые сидели ближе - без разбора и рефлекторно. Мальчишки держались за оружие и были хмурыми, точно осеннее небо.
   Я ещё раз обвёл их всех взглядом и почему-то испытал облегчение. Может быть, потому что всё это были мои друзья? "Ничего, прорвёмся!" - уже почти спокойно поду-мал я, не совсем отдавая себе отчёт, о чём думаю.
   - Если я князь, - сказал я вслух, - то вы все - вече. Понимаете, ребята? И нечего зами-рать, как мыши перед ужом. Даром мы, что ли, ходили в походы? Представьте себе, что и это - такой же поход.
   - Длиною в жизнь? - усмехнулась Ленка Черникова.
   - Хотя бы и так, - ответил я. - Можно и с этой точки зрения смотреть. И вообще -

81.

   тут у нас выбора нет.
   - Этот мир - реальность, данная нам в ощущении, - добавил Вадим. - Те, кто постар-ше, поймут, что я сказал, а остальным и не надо.
   - Олег, - подал голос Андрюшка Альхимович, - а как называлось племя, которое жило на тамбовских землях?
   - Мордва, - ответил я. Игорь Мордвинцев потряс рукой.
   - Сам ты мордва. Славянское!
   - Вятичи, - понял я. Андрей усмехнулся и повёл вокруг рукой:
   - Племя вятичей.
   - Кочевое племя, - добавил Санёк задумчиво. Его худое, большеглазое лицо заострилось ещё сильнее. - У меня есть предложение. Не знаю, как кто, а я очень хочу разобраться, с какой тут стороны ветер дует.
   - Суля по тому, что рассказали немцы - с юга, - заметил я.
   - Именно, - кивнул Санек. - Вот туда и надо идти. И искать разгадку.
   - В принципе я с тобой согласен, - тут же сказал Вадим. - Но мы мало знаем и не осво-ились тут. Я предлагаю найти постоянное место, а уж оттуда организовывать экспе-диции.
   - Какие ещё у кого предложения? - я опустил руку на эфес и понял, что это движение сделалось уже автоматическим.
   - Искать союзников, - коротко сказал серёжка. - Своих, русских. Да и вообще всех, кто захочет... Если впереди - вечность, то можно действовать неспешно.
   - Создавать государство? - посмотрел на него Вадим. Сергей кивнул.
   - Олег, а что ты думаешь? - спросила Оля Жаворонкова.
   - Перемещаться с места на место и собирать сведения, - медленно начал я. - Прости, Сергей, но ни в коем случае пока не обрастать союзниками. Если Йенс был прав, то этим мы привлечём внимание - и гибель. А на очередную группу кочевников никто не обратит внимания.
   - Четыре предложения, - задумчиво сказала Кристина. - Голосуем?
   - Девчонкам слова не давать, - объявил Олег Фирсов. Ленка Власенкова съездила ему по затылку.
   - Ставлю на голосование предложение сани, - прервал я начавшуюся дискуссию. - Идти на юг сразу, разбираться с проблемой.
   - Суть которой мы ни фига не понимаем, - вздохнул Колька.
   - Без комментариев, - попросил я. Колька поднял руки.
   За Саню проголосовали Сморч и Щусь - да и то подозреваю, что из личной солида-рности. Даже Наташка развела руками:
   - Извини, Саш.
   - Предложение Вадима, - продолжил я. - Создать базу, обжиться.
   Руки подняли Арнис, Игорь Мордвинцев, Андрей Альхимович, Андрей Соколов, Лена Черникова и Лена Рудь.
   - Предложение Сергея, о создании государства, - снова подал голос я.
   Колька, Ирина, Кристина и Лена Чередниченко проголосовали за Сергея. Я довольно посмотрел в землю, потом ещё раз обвёл всех взглядом:
   - Моё предложение прошло, кажется. Значит - отправляемся в путь... Но я хочу сразу кое-что прояснить. Если кто-то не хочет идти... - но общий шумок прервал мои излия-ния в самом начале. - Тогда вот что. Вы меня выбрали князем. Вы - вече. Решать всё бу-дем вместе. Но в экстремальной ситуации я буду приказывать. И повседневные вопросы стану решать сам. Опять-таки - кто против?
   Снова одобрительно зашумели. А я вдруг с испугом подумал, что взваливаю на себя тяжёлую ношу. Не слишком ли тяжёлую?! И почему? Потому что умею фехтовать? Не самый сильный, не самый старший, не самый храбрый... Или прав был тот, кто сказал:

82.

   "Власть не берут - её подбирают!" ?
   Но мне не нужна власть над моими друзьями! Я стиснул зубы и снова заговорил, с трудом заставляя себя успокоиться:
   - Значит, дальше. С завтрашнего дня у нас вводятся обязательные тренировки - по стрельбе, метанию ножей, фехтованию, боксу, самбо... Вообще - кто что умеет, тому и будет учить остальных. Это - обязательно.
   - Это всё хорошо, - сказал Сергей. - Но куда мы отсюда пойдём дальше?
   - А вот это давайте решим вместе, - я (с облегчением, если честно) сел, и Танюшка потихоньку пожала мне запястье.
   Предложения посыпались градом - я даже слегка обалдел. Не знаю, чего тут было больше - обычной придури, ребяческой увлечённости или искреннего желания посмот-реть новые земли. Санек,например,предложил отправиться в кругосветку - через Сибирь на Аляску...
   - На берегу Атлантики построим корабль и вернёмся в Европу с запада, - совершенно спокойно уверял он, - если с зимовками - года через четыре вернёмся...
   Санек в нашей компании был известен, как прожектёр чудовищных масштабов. Но на этот раз все моментально притихли и уставились на него. Саня заморгал:
   - Да вы чего, я пошутил!!!
   - А по-моему - хорошая идея, - сказал Андрюшка Альхимович. - Чего у нас тут навалом - так это времени.
   - Не так много, как хочется думать, - неожиданно резко сказал Вадим и, вогнав в пенёк финку, обвёл всех взглядом. - Мы, по-моему, подзабыли, что тут идёт война. И дадут ли нам шастать туда-сюда - это вопрос. Мне кажется, излишнее любопытство тут наказуемо.
   - Нас ещё надо наказать, - ответил Сморч. Вадим покосился на него:
   - Думаешь, это будет так трудно?
   - Это не тот вопрос, - вмешался я. - Ну куда вы опять съехали?! Мы решаем, куда ид-ти. А не с кем воевать.
   - Это, кстати, само собой решится, - поддержал меня Сергей. - Но мне идея с кругос-веткой по душе, - он улыбнулся. - Всегда мечтал, если честно.
   - Балдёж, - выразилась Ленка Рудь. Я видел, что глаза у всех отчётливо загорелись. Да и самого меня начало знакомо подёргивать изнутри - как бывало всегда, если впереди по-ход и решение на маршрут принято.
   В конце концов - разве этого мало?
   - Так, так, так! - сумел я снова прорезаться и овладеть общим вниманием. - Погодите орать, постойте! Лен, - окликнул я Власенкову, - вот что. Бери на себя хозяйство в на-шем племени. Одежда там, продукты и прочее. Ну, ты же этим занималась всегда, вот и...
   - "Всегда" под боком были какие-никакие магазины, - заметила Ленка. - Ладно, что тут говорить, дело-то общее...
   - Оль... - повернулся я к Жаворонковой. Она вздохнула и махнула рукой:
   - Ясно... Медицина на мне? Чувствую - ждут меня весёлые времена.
   - Мы все не соскучимся, - обнадёжил я её. - Дальше. Я предлагаю двигаться на запад. Где-нибудь к середине сентября доберёмся до Карпат, оккупируем пещеру, запасёмся продуктами и зазимуем. А весной разберёмся, что делать дальше.
   Кое-кто начал выступать за Сибирь снова, но Вадим подал голос:
   - Тогда и надо было с фрицами идти. А раз не пошли - так "последуем, дружина, за князем".
   - Личная просьба, - вздохнул я. - Я очень прошу до минимума свести моё титулование. Если кто забыл - меня зовут Олег. В крайнем случае - Леший.

83.

Дж. Р. Киплинг

   Мохнатый шмель - на душистый хмель,
   Мотылек - на вьюнок луговой,
   А цыган идет, куда воля ведет,
   Куда очи его глядят,
  
   А цыган идет, куда воля ведет,
   За своей цыганской звездой !
   За звездой вослед он пройдет весь свет -
   И к подруге придет назад.
  
   От палаток таборных позади
   К неизвестности впереди
   (Восход нас ждет на краю пути) -
   Уходи, цыган, уходи !
   Полосатый змей - в расщелине скал,
   Жеребец - на простор степей.
   А цыганская дочь - за любимым в ночь,
   По закону крови своей.
   Дикий вепрь - в глушь торфяных болот,
   Цапля серая - в камыши.
   А цыганская дочь - за любимым в ночь,
   По родству бродяжьей души.
  
   И вдвоем по тропе, навстречу судьбе.
   Не гадая в ад или в рай.
   Так и надо идти, не страшась пути,
   Хоть на край земли, хоть за край!
   Так вперед! - за цыганской звездой кочевой -
   К синим айсбергам стылых морей,
   Где искрятся суда от намерзшего льда
   Под сияньем полярных огней.
   Так вперед - за цыганской звездой кочевой
   До ревущих и южных широт,
   Где свирепая буря, как божья метла,
   Океанскую пыль метет.
   Так вперед - за цыганской звездой кочевой -
   На закат, где дрожат паруса,
   И глаза глядят с бесприютной тоской,
   В багровеющие небеса.
   Так вперед! - за цыганской звездой кочевой -
   На свиданье с зарей, на восток,
   Где, тиха и нежна, розовеет волна,
   На рассветный вползая песок.
   Дикий сокол взмывает за облака,
   В дебри леса уходит лось.
   А мужчина должен подругу искать -
   Исстари так повелось.
  
   Мужчина должен подругу найти -
   Летите, стрелы дорог!
   Восход нас ждет на края земли,
   И земля - вся у наших ног.
  

РАССКАЗ 5

ДОРОГА

У похода есть начало -

А конца походу нет.

Мы прошли дорог немало,

Но огромен белый свет...

Туристская песня

84.

* * *

   Я читал рассказы Паустовского про Мещёру и мне она нравилась заочно. Я даже подумывал подбить ребят на поход в те места.
   Теперь и подбивать не пришлось. Мы трети сутки шли по этой красоте. Пейзажи отличались только степенью заболоченности - от "по щиколотку" до "по грудь". Были, впрочем, ещё места, где через таинственные, полные тёмной торфяной и очень тёплой водой протоки приходилось переправляться вплавь. Для меня это было мучительно - хо-тя плавать и оказалось несложно, но я это так и не полюбил.
   Со вчерашнего вечера шёл дождь. Ночь мы кантовались на каком-то относительно сухом пятачке - в смысле, в болото ложиться не пришлось. Во сне все пригрелись друг о друга под наваленными одеялами, но стоило пошевелиться - вновь наваливался сырой хо-лод, от которого сперва просыпались, а потом, замучившись, перестали, но и во сне по-нимали: плохо, холодно, неудобно! Досаждали комары - это когда уже проснулись. Кос-тёр развести оказалось невозможно, вяленое мясо подёрнулось плесенью. Его жевали, ме-ланхолично отплёвываясь. Обувь, одежда - всё было сырое, я с трудом заставил не то что всех - себя самого вычистить оружие. Сталь ржавеет без ухода...
   Потом - опять волочёмся по заболоченным километрам, которых тут на всех хва-тит. И то ополье у Волги, которое казалось концом света, сейчас вспоминалось, как лёг-кий отдых.
   Вообще - это чудовищно. Ноги давно одеревенели, ступни совершенно ничего не чу-вствовали. Болели бёдра и плечи - от постоянного напряжённого движения. От нас то и дело шарахались по воде ужи - серыми зигзагами, они плыли необычайно быстро, разби-вая воду на широкие брызги. Сверху лило - комары, и те разбежались по кустам. Плавали над водой клочь тумана, и мы дважды с опаской огибали "нехорошие места".
   Вот уж кого тут не могло быть - так это негров. Но ещё денёк вот так - и взмо-лишься, чтобы они появились...
   Реальная опасность зазимовать в этих болотах выводила из себя. Кроме того, я опасливо подумывал (не афишируя свои мысли) - а что если в этом мире мещёрские боло-та тянутся, тянутся - и плавно смыкаются с белорусскими и карельскими? Хорошо ещё - не заболел никто; Олька усиленно пичкала всех отвратно-горькой ивовой корой, высу-шенной и перетёртой в порошок. Не знаю, это ли помогало, или что, но малярия (а в этих местах она была!) нас пока обходила стороной. Я молился всем, кому возможно, чтобы и дальше никто не приболел - в этом случае наше медленно передвижение грозило превра-титься в переползание.
   Меня нагнал Санёк. Толкнул локтем и негромко сказал:
  -- У Щуся зуб болит. По-моему, застудил ночью.
   Я невольно потянул воздух и подумал о двух своих пломбах. Потом повёл глазами,на-шёл Щуся. Тот тащился с кислой физиономией и то и дело прислонял левую щёку к плечу.
  -- Коренной? - хмуро поинтересовался я. Саня кивнул. - Ну а я что могу? Анальгина у
   меня нет. Вообще ничего нет. Пусть терпит, может, сам пройдёт.
  -- Угу, или заражение какое схватит, - многообещающе-зловеще предположил Саня.
  -- Выбей ему зуб кистенём, - предложил я. Санёк начинал меня злить. Кажется, он это
   понял и отстал в прямом и переносном смыслах. Я ускорил шаг и догнал идущую впереди Ольгу, по пути сказав Олегу Крыгину, который вздумал тащить скатку Ленки Власенко-вой: "Верни, каждый несёт своё."Подумал: этот мой тёзка старше меня почти на три года - мог ли я недавно предположить даже, что я вот так буду ему приказывать?
  -- Оль, - окликнул я её. Ольга повернула большеглазое,ещё сильнее похудевшее лицо, тря-
   хнула "хвостами" на висках. - У Щуся зуб разболелся, ничего нет?
  -- Ничего, - огорчённо и озабоченно развела она руками. - И сейчас взять негде - тут
   ни фиалки, ни чеснока, ни хрена...
  -- ...ни хрена, - задумчиво переставил я ударение. - Плохо, товарищ санинструктор. А

85.

   если боец окочурится?
  -- Ну, я что-нибудь попробую, - без особой надежды пообещала Ольга.Я кивнул и побрёл
   вперёд, в голову колонны, смотреть, как там остальные.
   Если честно - никак. Это слово лучше всего определяло состояние нашей компании, как, например, отлично подходил нынешнему дождю высказанный Саней в его адрес эпи-тет "мокрый". Вы не замечали, что бывает просто дождь, а бывает дождь мокрый? Это если цель пути очень далеко, негде высушиться и не светит приличный ночлег...
   Не дай бог, кто-нибудь всё-таки заболеет.

* * *

   Мы шли до самой темноты, надеясь набрести хоть на пятачок относительно су-хого места. Ничего подобного, шиш-два-оп. Стемнело окончательно, передвижение ста-ло вообще невозможным, и мы остановились.
   По колено в воде. Под дождём.
  -- Что ж, - вздохнул я в темноту. - Надо располагаться на ночлег.
   Ответом было вдумчивое сопение и неясные реплики. Потом Валька Северцева спросила:
  -- А как?.. Коль, возьми куртку, тебе же холодно...
  -- Ничего, - ответил Самодуров, - всё в норме...
  -- Разбираем остатки мяса, - скомандовал я. - Никто не потерялся?
  -- Больно, блин, - отозвался Щусь хнычущим голосом. - Очень. Я рот-то еле открываю,
   а тут есть надо...
  -- Не ешь, - бесчувственно заметил Олег Фирсов.
   Мясо я различал плохо, и слава богу - на ощупь оно осталось склизким даже когда я промыл его в воде. Танюшка с плюханьем подошла ко мне, жуя на ходу. Я протянул ей по-ловину куска, которую не успел сжевать:
  -- Хочешь?
  -- Нет, ешь, - она помотала головой. - Ну что, нам, кажется, правда тут спать?
   Я запихнул остаток мяса в рот и, наклонившись, сполоснул пальцы. Передёрнул не-вольно плечами:
  -- Не "кажется", Тань, а "точно"...
   ...Такой жуткой ночёвки у меня до сих пор не было. Мы не спали и не бодрствовали. К счастью, вокруг росло множество кустов - плотных, как матрас - и мы просто ложи-лись на них, раскинув руки крестом. Сверху лило и капало. Кусты постепенно разъезжа-лись под тяжестью тел - минут через десять просыпаешься от тошнотного чувства падения и меняешь место. Прошлая ночь казалась теперь верхом удобства. Окружающее превратилось в тягостный дурной сон. Помню, что Щусь начал подвывать часа в два. Он бродил вокруг по воде и издавал звуки, при которых у меня возникали стойкие ассоциации с призраком. Его вяло ругали и одновременно жалели. Я слышал сквозь дрёму, как Щусь плаксиво заорал: "Да сделайте что-нибу-у-у-удь!!!" Открыл глаза и обнаружил, что пос-тепенно и неохотно начинает рассветать. Дождь прекратился, но небо по-прежнему скрывали тучи. Хотелось есть.
   Щусю разнесло щёку. Судя по всему, он уже успел пореветь как следует. Олька ис-следовала его открытый рот. Рядом с заинтересованным видом стоял Саня.
   Я потащился чистить зубы, попутно сломав веточку и разлохматив её кончик...
   ... - Надо драть, - сказал Саня, снова и снова промывая и вытирая свой складник. Щусь, пританцовывавший на месте, неистово закивал. Он, судя по всему, был согласен с чем угодно, лишь бы прекратилась боль.
  -- Чем? - спросила Ольга.
  -- Подрежу десну, - невозмутимо сказал Саня. - Ник, - окликнул он Кольку, - дай свой
   нож.
   Колька подошёл, доставая из ножен охотничий нож. Санёк жестом фокусника от-

86.

   крыл на ножнах клещи для гильз.
  -- Господи, - Ольга поморщилась.
  -- Да я сам всё сделаю, - Саня пощёлкал клещами, повернувшись к Щусю: - Ну как, рвём?
   - Щусь снова закивал - со скоростью дятла. - Подержите его.
   Я, если честно, отвернулся. Щусь замычал. Санёк что-то буркнул, потом послыша-лся отчётливый хруст. Мычание перешло в вопль, тут же оборвавшийся. По звукам ощу-щение было такое, словно Щуся прирезали.
   Я повернулся.Щусь отплёвывался струйками крови, но лицо у него было счастливое!
  -- Пеестаэт боэть, - радостно объявил он и вновь сплюнул в воду. К быстро расходяще-
   муся кровавому пятну плыла пиявка. Саня с интересом рассматривал, держа в отстав-ленной руке, щипцы с зубом. Можно было различить, что зуб с солидным "дуплом".
  -- Регулярно посещайте стоматолога, - сообщил Саня и подал зуб Щусю: - На. Проде-
   нешь нитку и будешь носить на шее.
   Щусь шарахнулся от зуба, как от змеи. Продолжая сплёвывать, наклонился к воде - прополоскать рот, но Олька не поленилась отвесить ему пинка:
  -- Инфекцию занесёшь, дебил! Подожди до стоянки, кипячёной прополощешь...
  -- Жрать нечего вообще, - доложила Ленка Власенкова, мало обращавшая внимания на
   страдания Щуся и операции сани.
  -- Придётся харчить дары природы, - сказал Андрюшка Альхимович. - Вон рогоза сколь-
   ко кругом...
   ...Ближе к вечеру местность пошла на подъём, стала посуше, появились сосёнки, а потом нашим глазам открылась озёрная гладь. Узкое лесное озеро в рамке лесов лежало перед нами, как брошенный в зелёный бархат клинок. Вдали было видно, что это озеро узкой протокой переходит в ещё одно.
   - Не помню такого, - сказал Андрей. Он стоял радом со мной, и его лицо отражало нас-тоящее смятение. - Не помню, чтобы в Мещёре были такие озёра...
   - Отдохнём здесь, - со вздохом сказал я, тяжело сбрасывая на траву скатку и ремни. Как по заказу - в центре неба, прямо над головами, в зените, возникло круглое, пронзите-льно-голубое пятно, похожее на глаз - и пошло расширяться во все стороны, странно и красиво. Плеснуло солнцем - и вот уже небо над нами полностью чистое, насколько ви-дит глаз. В лесу обрадованно заорали птицы, и я так же обрадовано крикнул:
   - Собираем дрова!..
   ...Собрали не только дрова - отыскались грибы и щавель, а Игорёк Мордвинцев, по-явившийся последним, приволок здоровенного линя, встреченного восторженными вопля-ми. Сырые дрова не желали гореть, но после упорных долгих усилий занялись целых два костра - один для нас и готовки, второй - для сушки вымокшего, в первую очередь - оде-ял. Как обычно бывает с сырыми дровами, костёр давал много жара. По краю забулькали котелки с супом, и Ленка Власенкова уже досадовала, что нет большого котла. Линя об-мазывали глиной...
   - Соль кончилась...
   - Кинь мне нож, я свой на ремне забыл...
   - А что, тут неплохо вообще-то...
   - Слушайте анекдот...
   - Ещё бы постираться...
   - У меня носки поехали...
   - Вот интересно, когда кончатся эти болота?..
   - А как мы на ту сторону попадём?..
   - Я вот думаю - лучше тут не задерживаться...
   Солнце садилось в воду. От него легла по воде алая дорожка - местами играла ры-ба. На противоположном берегу озера появилось небольшое стадо оленей - они спусти-лись на водопой.

87.

   - Сколько же тут всё-таки живности, - немного удивлённо даже произнесла Кристина - она сидела, привалившись спиной и затылком к спине и затылку Севера. - И ради бога, мальчишки, ни слова об охоте!
   Колька Самодуров, уже открывший рот, захлопнул его с отчётливым стуком. Все засмеялись.
   - Значит, - философски решил Андрюшка Соколов, - мы не такие уж и голодные... Щу-сина, прекрати плеваться.
   - Ему нужно, - вступилась Олька, пододвигая ближе к огню ноги и шевеля пальцами. На-ша медсестра уже успела подсунуть что-то для полоскания, чем Щусь и плевался.
   Разговора в целом не получилось. Прошлые две ночи навалились на нас, как только мы поели. Едва перетаскивая самих себя, мы начали устраиваться на ночлег у костров, заворачиваясь в высохшие, жёсткие, горячие одеяла. У меня вяло шевельнулась мысль, что надо бы расставить часовых, но внезапно не стало сил даже ворочать языком. Хо-телось надеяться, что болота кончились, но слабо верилось в это. Впрочем, это и не бе-спокоило почти совсем - я так намотался, что уснул, даже не устроившись толком.

* * *

   - Проснись, Олег, проснись.
   Шёпот ввинчивался в уши надоедливо и упрямо. Я хотел было отмахнуться, но со-образил, что это шёпот Вадима, повернулся на спину и, открыв глаза, отпихнул одеяло с лица.
   Вокруг был туман - я лежал в этом тумане и не мог различить, где шевелятся его пласты, а где - лицо Вадима. Солнце, судя по всему, ещё не вставало.
   - Что случилось? - я поднялся на локте, а левой рукой нашарил наган.
   - Негры, - выдохнул Вадим. - За двести метров отсюда, на берегу. Я поссать отошёл, а они как раз причаливают.
   Я уже сидел.
   - Сколько?
   - Три лодки, штук восемнадцать. А костёр-то у нас ещё дымит. В тумане воняет же!
   - Поднимай всех, скорее, - я вскочил, хватая от костра штаны. - И тихо! - добавил я через плечо.
   Сейчас я услышал негров. И они, судя по всему, нас не видели, не слышали и не чуяли - по крайней мере, разговаривали они громко и назойливо, чем-то хрустели, булькали и стучали. За двести метров было слышно, значит - точно не знают о нас... Вокруг уже возилась вся наша компания, слышались перешёптывание и стальной шорох.
   - Девчонки, оставайтесь здесь, - я не стал одевать крутку, взвёл курок нагана от эфес палаша.
   - Может, не надо нападать? - быстро спросила Валька.
   - Они всё равно начнут шарить кругом и нас найдут, - отрезал Саня, примеряя на руке дагу. - Олег, ты бы нас поучил двумя руками фехтовать.
   - Потом, - отрезал я, разминая ногу с носка на пятку. - Пошли. Держитесь плотнее.
   И я первым пошёл через туман...
   ...Вообще-то мы успели убедиться, что негры - довольно фиговые бойцы. Они гро-мко вопят, скалят зубы и активно размахивают железками, но легко побиваются даже с минимальным опытом дворового "фехтования", если к нему приплюсовать решимость и безоглядный напор. Главное - не дать себе испугаться. А тут и вообще делать нечего, нас - пятнадцать, их восемнадцать...
   ...Нет, негры точно были полными лохами в лесных делах. Уж не знаю, как они в тумане за двести метров могли не учуять ещё дымивший костёр - но это факт. Они вы-волокли на берег три украшенных сухими головами лодки и сами начали разжигать кос-тёр, перекликаясь и скрежещущее хохоча. Я, кстати, подумал обеспокоено, что негры-то, как ни крути, обнаглели по какой-то причине до предела, раз забираются в такие ме-

88.

   ста, как мещёрские болота.
   Первый негр попался нам навстречу - с охапкой хвороста из-за которой ничего не видел. Я заколол его одним ударом,отметив равнодушно, что уже совсем ничего не испы-тываю от убийства - кроме удовлетворения от точного выпада.
   Наверное, это страшно. Но, может быть, так и лучше...
   Я показал руками в стороны, чтобы разошлись в цепь. Слышно было, как мальчиш-ки с лёгким шорохом разбегались в стороны. Я даже замети, какое недовольное лицо у Андрюшки Альхимовича - на его взгляд наши слишком шумели.
   Негры нас не слышали. Кто-то у разгорающегося костра начал диким голосом ор-ать - до меня не сразу дошло, что это просто зовут пропавшего.
  -- Всё, - пробормотал я, перекладывая наган в правую руку и вонзая палаш в землю у
   ног. Поднял оружие обеими руками. Колька, возникший рядом, держал наготове свою ве-ртикалку. - Два выстрела, и хватит. - прошептал я ему. До негров оставалось шагов по-лсотни, и у меня было сильнейшее желание опустошить по ним барабан... Странное чув-ство - думать о патронах. Зимой я купил ведро насыпкой с верхом у сторожа институ-та ГА за бутылку водки 0,75. Ведро патронов к своей "тозушке". Сейчас бы её сюда...
   "Два выстрела, - решил я, целясь в вылезающего из лодки высоченного негра с кус-ком мяса - по-моему, оленьей ляжкой. - Вот первый..."
   ...Выстрелов "нагана" я не слышал - их глушил грохот колькиной "зброёвки", выб-расывавшей в утренний туман целые снопы пламени. Но я видел, как негр с ляжкой, слов-но поскользнувшись, упал в воду, и второй, в которого я целился, схватился за плечо и за-крутился волчком. А дальше я бежал,ухитрившись запихнуть наган в кобуру и выхватить дагу. Саня просил научить драться обеими руками, а я и сам умею это только по книж-кам...
   Кто-то попал - специально, случайно, не поймёшь - в костёр, разлетелись взрываю-щиеся искрами головёшки. Длинное тело негра перелетело через лежащий на прибрежной траве хворост, сверху прыгнул кто-то из наших... Лязгнула в первый раз сталь. О мой па-лаш ударился ятаган негра с вытаращенными, какими-то белёсыми, как у варёной рыбы, глазами. Удар был сильный, я его едва удержал и тут же перерезал негру локоть ударом даги - ага, а я и не думал, что она достаточно тяжёлая, чтобы рубить... Негр согнулся, и я, не глядя, махнул его палашом по шее. Ко мне мчался ещё один, но вдруг в середине лба у него открылось круглое отверстие,из которого толчком прыгнула струйка крови,и негр завалился ничком. Выстрела я не слышал, но, оглянувшись, увидел на линии кустов фигуры девчонок - кто-то из них разрядил аркебузу...
  -- Вот так всегда! - я сердито махнул палашом, крутнувшись на месте. - Так всегда
   - разойдёшься, а драться, блин, уже не с кем!
   Живых негров вокруг в самом деле не осталось. Или они притворялись, или и правда все были убиты. Я вместо того, чтобы проверить это, заорал на Танюшку:
  -- Ты чего сюда припёрлась?! - потом переключился: - Вы все вообще чего сюда, дев-
   чонки, ну?! .
  -- Я его застрелила, - вместо ответа обморочным голосом сказала Ленка Рудь и,уро-
   нив аркебузу, села на траву. Я растерянно заткнулся; девчонки окружили её жалеющим кольцом.
  -- Меня зацепили, - кривясь, сказал Олег Крыгин. Совсем рассвело, и я увидел, оберну-
   вшись, что он очень бледный. Длинная шпага лежала у его ног, обутых в кроссовки, а пра-вой рукой с широко расставленными пальцами Олег зажимал левое плечо. На одежде рас-плывалось тёмное, длинное, масляно блестевшее пятно.
  -- Олька! - закричал Вадим, поддерживая моего тёзку, хотя он вроде бы не очень-то
   в этом и нуждался. - Да Олька же!
  -- Меня тоже задели, - спокойным голосом сказал Санёк. Около него топтался
   Сморч, неуклюже пытавшийся помочь. Саня был ранен в грудь, но выглядел совершенно

89.

   обыкновенно.
   Первой из девчонок к Олегу успела Ленка Власенкова. Я на это обратил внимание, но тут же переключился на Кольку Самодурова. Он стоял, упершись руками в колени и сплёвывал в траву, снова и снова мотая головой.
  -- Ты чего? - подошёл я. Колька ещё раз сплюнул и с усилием качнул головой в сторо-
   ну лежащего в траве трупа. Я взглянул и мне всё сразу стало ясно - ударом своего "боро-датого" топора Колька размозжил негру голову. Зрелище было ещё то даже для привыч-ного охотника, каким он был к нам уже спешила Валюшка, лицо у неё выглядело встрево-женным, и я подтолкнул Кольку к ней: - Иди, иди, топор потом заберёшь... Давай, Коль, приходи в себя... Оль, что там?!
  -- Не мешай, - отозвалась Олька. Она что-то делала с плечом сидящего на носу лод-
   ки Олега Крыгина. Стоявшая рядом Ленка спросила жалобно:
  -- Больно?
  -- Жжёт и дёргает, - информировал Власенкову Олег.
  -- Тебя не задели? - услышал я и, обернувшись, увидел Танюшку. Она держала на пле-
   че разряженную аркебузу.
  -- Нет, - сердито ответил я. - Ты зачем прибежала сюда?
  -- Так, - она пожала плечами.
  -- Я думал, это ты выстрелила. - признался я. Танюшка помотала головой:
  -- Я не успела.
  -- Ну и хорошо, - буркнул я, отворачиваясь. Я хотел ещё добавить, что девчонки не
   должны убивать, но постеснялся - мне показалось, что это прозвучало бы патетически.
  -- Ну, вот и решился вопрос с переправой, - вполне бодро сказал Андрей Альхимович,
   подходя ко мне. - В два рейса на лодках - и всё.

Андрей Макаревич

   Мы в такие шагали дали,
   Что не очень-то и дойдёшь.
   Мы в засаде годами ждали,
   Невзирая на снег и дождь.
   Мы в воде ледяной не плачем
   И в огне почти не горим:
   Мы - охотники за удачей,
   Птицей цвета ультрамарин!
   Говорят, что за эти годы
   Синей птицы пропал и след,
   Что в анналах родной природы
   Этой твари в помине нет,
   Говорят, что в дальние страны
   Подалась она навсегда!
   Только мы заявляем прямо -
   Это полная ерунда!
   Стала пуганой птица-удача
   И не верит чужим рукам...
   Да и как же ей быть иначе?
   Браконьеры и тут и там!
   Отвернёшься - она обманет,
   И вот уже навсегда ушла...
   И только небо тебя поманит
   Синим взмахом её крыла!

* * *

   Андрей Альхимович не ошибался, когда говорил, что не помнит в Мещёре таких озёр. Мы, переправившись на другой берег, бросили лодки и настроились было снова на болота, но вместо этого местность резко пошла на подъём, болотная растительность

90.

   сменилась плотными кряжистыми дубами, стройными ясенями, можжевельником, и На-ташка Мигачёва вдруг удивлённо сказала:
  -- Эй, это же Воробьёвы Горы!
   Мы все остановились и заоглядывались. Больше половины из нас бывали в Москве, а кто не бывал - видел, конечно, фотографии и кино.
  -- Так мы что, в Москве? - удивлённо спросил кто-то.
  -- Это точно Воробьёвы Горы, - уверенно сказала Наташка. - Вон там, - она вытя-
   нула смуглую руку, - университет стоит. Только тех озёр, - она ткнула за спину, - в на-ших местах нет.
   Мы притихли, снова и снова оглядываясь и привыкая к мысли, что в самом деле на-ходимся там, где должна располагаться Москва. Если честно, сделать это оказалось не-легко.
  -- Ребята, - задумчиво подал голос Андрюшка Соколов, - а может, тут зазимуем? Я
   помню, где-то читал, тут есть пещеры...
  -- Есть, - подтвердил Вадим. - Карстовые, но в них не зазимуешь. Это просто дыр-
   ки в земле... По-моему, отсюда надо держать южнее, тогда мы выйдем к Карпатам че-рез Белоруссию.
  -- Придётся переправляться через Десну, Днепр и Припять, - вспомнила Танюшка,
   наш образцовый географ, - а потом идти полесскими болотами.
  -- Ну, через реки всё равно переправляться, - возразил Вадим. - А если брать в обход
   болот, то мы до ноября будем идти.
   Мы разговаривали уже продолжая движение. Я, кстати, мысленно корил себя, что не приказал восстановить нормальный порядок движения, едва мы вышли из болот - так и шли толпой... Ладно, потом.
   Я сам в Москве не был и не ожидал, что Воробьёвы Горы такие высокие - правда горы. Или, может, так мне показалось после болот, кто его знает. Но, во всяком случае, видно было во все стороны великолепно. На юго-западе равнинный лес плавно поднимался на холмы Среднерусской возвышенности и таял в голубой дымке августовского полдня.
  -- Дым, - Игорь Басаргин выкинул руку. - Смотрите - там... и там.
   Мы вгляделись. Игорь был прав. В десятке километров на запад и примерно в два раза больше - на юго-запад тянулись вверх дымки. А ещё через несколько секунд я увидел километрах в трёх, на лесной проплешине, приземистую каменную башню.
   После долгих недель почти полного безлюдья местность перед нами казалась мега-полисом.
  -- Негритянские стоянки? - спросил Сергей.
  -- Вряд ли, - Игорь Мордвинцев смотрел, приставив ладони к бровям "домиком". -
   Знаете, вот тут... которая ближе... я, по-моему, вижу частокол.
  -- Пойдём сначала к башне, - предложил Олег Фирсов.
  -- Тань, - я подошёл к ней, - по-моему, эта башня похожа на ту. Ну, где мы оружие
   нашли.
  -- Похожа, - согласилась она. - Каменная... вот интересно, как же они тут из камня
   строят?

* * *

   Башня в самом деле была похожа. Только она оказалась полуразрушена - на две трети обвалилась та сторона, которую мы не видели с Воробьёвых. Неизвестно, кто приложил к этому руку, но подальше мы нашли семь могил, над которыми возвышались полусьеденные ржавчиной крестовины вонзённых мечей. Только по ним мы и опознали могилы - время давно превратило их в сглаженные зелёные бугорки.
   Но над входом в башню я снова обнаружил английского леопарда. Мне вспомнились слова Йенса - о том, что тут не может существовать государственных образований. Но вот пожалуйста - на территории России, разделённые сотнями километров, стоят

91.

   две каменные башни с одним и тем же геральдическим знаком...
   ...Никто из нас не испугался могил, да и глупо это было бы. Просто немного груст-но стало смотреть на эти холмики, и все как-то сразу заторопились уходить дальше. Игорь Басаргин задержался, склонив голову и пощёлкивая ногтем - неровно обрезанным - по рукояти одного из метательных ножей на груди. Я подошёл к нему и хлопнул по плечу:
  -- Ты чего? Ба-асс...
  -- А? - Игорь вздрогнул и посмотрел на меня рассеянным взглядом. Потом снова ус-
   тавился на могилы и прочёл:
   - На могилах стихают столетий шаги...
   Здесь давно примирились былые враги.
   Их минует горячечных дней череда.
   За порогом земным остаётся вражда.
   И ничтожная ревность о том, кто сильней,
   Растворилась в дыму погребальных огней...
   Об утраченных царствах никто не скорбит.
   Там, где вечность - не место для мелких обид...
   ...А наследников мчит по земле суета!
   И клянутся, болезные, с пеной у рта -
   На могилах клянутся в кровавом чаду
   До последнего срока продолжить вражду!
   Неприятелей давних мечу и огню
   Беспощадно, жестоко предать на корню,
   И в сраженьях вернуть золотые венцы!..
   ...Ибо так сыновьям завещали отцы.

* * *

   Балок - приземистое, но широкое строение, окна которого были закрыты ставня-ми, крытое серым осиновым гонтом - отыскался в полукилометре от башни. К низкому крыльцу вела полузаросшая тропинка, выходившая из кустов малинника.
   Внутри оказалось сухо, полутемно и пусто. Центр единственной комнаты занимал большой стол, окантованный скамейками, угол - очаг, не печка, сложенный из почернев-ших камней. Под закопчённым потолком шли антресоли - вернее, это как-то по-другому называется, но мне вспомнились именно "антресоли".
  -- Ни фига себе, - присвистнул Санёк, внимательно оглядываясь. - Приют странни-
   ков...
   Около очага оказались сложены дрова, а выше обнаружилось волоковое оконце. По-ка некоторые распахивали ставни на ремённых петлях, девчонки начали копаться на эт-их самых антресолях, перемазались сажей, но - к общему удивлению - обнаружили две пустые консервные банки, грубый берестяной туесок с солью, пачку свечей-самолепок (слегка подслипшихся, но вполне пригодных), ржавые ножницы,несколько мотков крепких ниток (ни единой иголки!) и целую россыпь каких-то твёрдо постукивающих чёрных плас-тинок размером в пол-руки. Эти пластинки мы опознали, как закопчённые до невозмож-ности куски рыбы неизвестной национальной принадлежности (забегая вперёд, скажу, что рыба так и не раскрыла тайны своего происхождения, но оказалась очень твёрдой и очень вкусной) С улицы всунулся Серёжка и радостно оповестил:
  -- Э! Народ! А тут сзади баня прилеплена - настоящая, честное слово!
   Ленка Власенкова оживилась и испарилась с половиной девчонок.
  -- Сейчас заставят таскать воду, - проницательно заметил Сморч, - и дрова колоть до
   опупения.
   Его сетований никто не поддержал. Если честно, мы, как и большинство мальчи-шек, не отличались особой чистоплотностью, но полтора месяца мыться только в реч-ках, холодной водой, от случая к случаю - это слишком.

92.

   Щусь тем временем извлёк из одной банки (где искал тушёнку, надо думать) листок бумаги и озадаченно на него уставился.
  -- Дай сюда, пень! - перегнувшись через стол, я выхватил у него листок и быстро подо-
   шёл к окну. В меня засопели сразу со всех сторон. - Свет не закрывайте!
   Пожелтевший листок из блокнота был украшен в левом верхнем углу блёклым рису-нком - плотина Днепрогэса. Я такие блокноты знаю - на каждом листке изображено ка-кое-нибудь здание, музей, памятник и прочее. Что-то, очень похожее на ностальгию, ох-ватило меня при виде побледневших строчек, написанных самой обычной пастой... Я пе-ревёл дыхание и начал читать вслух:
  -- 23 июня 1985 года. Оставаться здесь больше не можем. Уходим на ю.-з. - юго-запад,
   наверное... Если кто найдёт то, что мы оставили - пользуйтесь и удачи вам, кто бы вы ни были. Не теряйте надежды и держитесь вместе. Может быть, когда-нибудь вернём-ся. Игорь Дашкевич, 15 лет. Всего нас пятеро, из парней остался я один.
   Я сложил бумагу и убрал её в банку. Вадим, ни слова не говоря, достал складник и, открыв его, отошёл к стене, где начал вырезать почти сакраментальное "здесь были...", приобрётшее тут совсем иной смысл. Настроение как-то подскисло. Санёк (он, по-мое-му, просто не хотел признавать, что его мучает рана) завалился в углу на одеяла. Олег Крыгин присел и начал осторожно высвобождать раненое плечо. Игорь Северцев с Крис-тиной, взяв аркебузы Танюшки и Вальки, объявили, что идут на охоту, с ними заторопил-ся Андрюшка Альхимович, сказав, что попробует насторожить ловушки. Я крикнул им, чтобы далеко не уходили, но проследить не получилось - появился Игорь Мордвинцев и знаками вызвал меня наружу.
  -- Пошли посмотришь, - таинственно сообщил он. - Тут с полкилометра по ручью.
   Я удивился, но попёрся следом. Ручей тёк недалеко, за теми кустами малины, из-за которых мы вышли, но в стороне. Вдоль берега была песчаная отмель, мы по ней и пош-ли, держа оружие наготове - это, кажется, стало уже привычкой. Игорь молчал, но яв-но волновался, и я заволновался тоже - что он хочет мне показать-то?! Редкостно ог-ромную рыбу?
  -- Мордва, - не выдержал я, - мы куда прёмся?
  -- А вот, пришли, - тихо сказал он, отодвигая ветви ивы. - Смотри и удивляйся.
   Нет, я не очень удивился. Просто на небольшой весёленькой полянке, где часто ле-тали довольные жизнью пчёлы, стояли в траве на пеньках шесть серовато-жёлтых уль-ев. Настоящих.
  -- Ульи, - пожал я плечами. - Так мы же знали, что тут есть люди.
  -- Да я не про это, - он отмахнулся. - Ну, ты же знаешь, у моего деда... - он сбился, пе-
   ревёл дыхание и твёрдо продолжил: - У него в Дербене пасека.
  -- Ну, знаю, - я вспомнил очень вкусный мёд, который часто притаскивал Игорь, и тут
   же стал посматривать на ульи с эгоистичным интересом. - И что?
  -- А то, что он про это дело - ну, про пчеловодство - целую библиотеку собрал. Ну и я
   читал, конечно... Ну, это. В наших местах все - и мордва, и русские - ульи делали из обру-бков колод. А тут смотри?
   Я пригляделся и понял, что ульи сплетены из соломенных жгутов - а я сразу и не со-образил.
  -- Понял теперь? - двинул бровями Игорь.
  -- По-онял... - протянул я. - Ульи плели скандинавы, германцы... прибалты, кажется...
  -- Да не кажется, а точно, - кивнул Мордвинцев. - Тут где-то родня Арниса.
  -- Ну, не факт, может, и немцы, - возразил я. - А если прибалты - так это ещё и луч-
   ше, они тоже из Союза.
  -- Может, и так, - кивнул Игорь. - Ладно, я просто тебе хотел это показать...

...Баня в самом деле работала, и Сморч оказался пророком. Правда, дров оказалось немало запасено в предбаннике, но воду пришлось таскать котелками (!!!) и двумя рассо-

93.

   хшимися бадейками, найденными там же. Меня это дело миновало, раненых - тоже (Ол-ег Крыгин порывался помочь, а Саня наоборот - сделал вид, что уснул, измученный стра-шными болями), поэтому я, помотавшись без дела, сел затачивать все подряд клинки ос-колком найденного ещё у Волги песчаника.
   Вжикая камнем по кромкам и стараясь уберечь пальцы, я думал о всяком-разном - благо, работа не мешала. Мысли отнюдь не все были радостные - всплыл образ могилы. Нет, всё-таки страшно, если честно, думать, что рано или поздно, но неизбежно твоя жизнь закончится гибелью. Не просто смертью, а именно гибелью - и неизбежно.
   Мерзкая мысль, можете мне поверить. Но я отпихнулся от неё и всерьёз задумал-ся, что зимовать можно и здесь,а не волочься на Карпаты, тем более, что я про них про-сто так сказал.
   Подошла Танюшка - в ковбойке с подвёрнутыми рукавами, подкатанных джинсах и босиком. Встала рядом, прислонившись плечом к дверному косяку - молча, но это было уютное молчание, тёплое, как наступавший летний вечер. Арнис, разведя неподалёку не-большой костерок, "отпускал" иголку, собираясь её превратить в хирургическую по зака-зу Ольги. За домом булькали водой, смеялись и неразборчиво переговаривались. Андрюшка Соколов с Ленкой Черниковой по-хозяйски возились с ремнями на ставнях.
  -- А вообще-то здорово, что мы все вместе, - тихо сказал я.
  -- Здорово, - согласилась Танюшка. Я посмотрел на неё снизу вверх - волосы упали мне
   на глаза. - А как ты оброс - я у тебя таких ещё и не видала!
   Это было правдой. У меня уже к началу каникул оказались длинные волосы, а прош-ло-то два половиной месяца - они отросли до кончика носа и до плеч. Ухаживать за во-лосами я не умел, да и проблематично тут это было. Поэтому я просто пожал плечами.
   - А давай я тебе их подкорочу, - предложила Танюшка и чиркнула сзади по шее, - вот до сих пор. Я постараюсь поровнее.
   От этого мимолётного прикосновения у меня захватило дух. Я смог только молча кивнуть. Татьяна сбегала в дом и, притащив ножницы, спихнула меня на нижнюю ступе-ньку, а сама устроилась выше и перехватила пальцами мои волосы сзади.
   Я закрыл глаза и поплыл, мечтая только об одном - чтобы никто не полез с каки-ми-нибудь неотложными проблемами или просьбой показать, как фехтовать. Только не сейчас... Пусть она там как хочет меня кромсает, только бы подольше вот так переби-рала пряди волос, мимолётно касаясь шеи, висков, щёк, лба и сосредоточенно сопя. Я да-же не замечал, что ножницы тупые и дёргают.
  -- Вот так лучше, - сказала наконец Танюшка.
  -- Чего?.. - сонно спросил я и, помедлив, откинул голову ей на колени. На миг почувство-
   вал, как напряглись ноги девчонки... но тут же расслабились, и я, запрокинув лицо, увидел, что и она привалилась спиной к косяку, задумчиво глядя в лес своими зелёными глазами. А руку... руку, помедлив, положила мне на плечо.
   "Только бы никого не принесло!!!" - взмолился я.
   Принесло, конечно же - вернулся Андрей Альхимович, и я оттолкнулся затылком от танюшкиных колен. Посмотрел на неё - ощущение было такое, что... ничего и не было. Взгляд Татьяны стал деловитым, она перешагнула через меня и отправилась куда-то, по пути громко вопрошая, нашли или нет орляк. Я подумал, что это и в самом деле вопрос - мыла-то у нас не было, а без мыла, как говорил один знакомый нам дед, "не мытьё, а одно паскудство". Только,если честно,мне сейчас было плевать на всё. А тут вдобавок мне по-пался на глаза Серёжка - он скромненько целовался у малинника с Ленкой, пользуясь тем, что большинство людей у бани. Причём целовались они самым настоящим образом "вза-сос". Я мысленно взвыл, запустил очередным клинком - как раз сергеевой дагой - в стену и убежал в дом, едва не сбив с ног Щуся, который нагло завопил вслед: "Ну ты чё - ду-рак?!" - и не получил по шее.

94.

* * *

   Девчонки оккупировали баню первыми, демонстративно заложив дверь поленом из-
   нутри, после чего из окна интенсивно повалили пар и дым, словно там раскочегаривали котёл паровоза. Мы, поглядывая на приземистое помещение и похмыкивая, занялись дела-ми по хозяйству, тем более что как раз тут Север с Кристиной притащили оленя и трёх глухарей, весом почти равных оленю.
  -- Слушай, - обратился ко мне Вадим, - а что если на зимовку определиться тут? Мне
   кажется, место неплохое...
  -- Знаешь, я уже об этом думал, - признался я. - Завтра попробуем определиться с со-
   седями, а там посмотрим.
   Вадим кивнул. Мы разожгли костёр снаружи, а то спать будет невозможно - и за-нялись приготовлением оленины и птичек. Это мы умели не хуже девчонок, тем более, что Кристина принесла и можжевеловых ягод, с которым мясо приобретает совершен-но изысканный вкус.
   В медленно тающем вечернем свете наш лагерь приобрёл вид разбойничьей стоянки из какого-нибудь фильма о временах Ивана Грозного или Алексея Тишайшего. Сходство усугублялось тем, что многие бездумно затачивали клинки. Кое-кто лежал, живописно раскинувшись или подперев рукой голову, у огня. Очевидно, сходство заметил не только я, потому что Игорь Северцев вдруг полушутливо завёл монотонным голосом, потряхи-вая головой:
  -- Ой - ты взойди-взойди, солнце красное!
   Обогрей ты нас, людей бедных,
   Людей бедных - людей беглых...
   Ой, да мы не воры, да й не разбойнички... -
   Север на секунду запнулся и допел: - ...Да батьки Лешего да мы работнички...
   Я кинул в него веткой, но не нарушил общего настроения - посыпались славянофиль-ские реплики:
  -- Эх, да жись наша поломатая...
  -- По лесам да буеракам, ровно волки, рыщем...
  -- Нет у нас, сирых, хучь норы какой...
  -- Ой, Русь-матушка, что ж ты к нам да так неласкова...
  -- Счас бы кофе с булочкой, да на печку с дурочкой, - не в тему ляпнул Сморч и, когда
   все отсмеялись, Север опять затянул знаменитую:
  -- Пусть нету ни кола и ни двора -
   Зато не платят никому налоги
   Работники ножа и топора,
   Романтики
   большой дороги! - а все грянули припев разухабистыми голосами:
  -- Не же-ла-ем
   жить
   по-другому!
   Не желаем жить - по другому
   Ходим мы,
   По краю ходим мы, по краю -
   Род-но-му-у!!!
  -- Север! - Вадим под общий смех осторожно рванул на груди ковбойку, уткнулся лицом
   в плечо улыбающегося Игоря и замотал головой: - Пой, Север! Песен хочу!!! Потешь душу мою больную!!!
  -- Нам лижут пятки языки костра -
   За что же так не любят недотроги
   Работников ножа и топора,

95.

   Романтиков
   большой дороги?! - и под общий привев Саня начал жонглировать взятой
   у Сморча финкой.
   Допели песню. Потом Игорь Северцев помахал рукой, сел удобнее, опершись на при-тащенный сухой пень за спиной и задумался. Это означило, что сейчас он будет петь се-рьёзное; примолк даже неугомонный Щусь. Потом Север поднял голову, обвёл нас блесну-вшими глазами...

Андрей Макаревич

   Нам уготовано, мальчик мой,
   Лёгкое это бремя -
   Двигаться вверх по одной прямой,
   Имя которой - Время.
   Памяти с ней не совладать.
   Значит - нам повезло...
   Время учит нас забывать
   Всё - и добро, и зло...
   Встречи, прощанья - какое там!
   Даже не вспомнить лица...
   И только вещи, верные нам,
   Помнят всё до конца.
   Помнят всё до конца...
   Помнит лодка причал, а весло
   Помнит воду реки...
   Помнит бумага перо, а перо
   Помнит тепло руки...
   Стены и крыша помнят людей,
   Каждого - в свой срок...
   Помнит Дорога ушедших по ней,
   Помнит выстрел курок...
   Только проносится день за днём,
   Значит - не пробил час...
   Вещи тогда молчат о своём
   И не тревожат нас...
   Могут проснуться они летним днём
   Или среди зимы,
   Чтобы напомнить нам обо всём,
   Что забыли мы...

* * *

   Девчонки оставили после себя в бане чистоту и порядок с остатками пара, кото-рый некоторые любители начали тут же нагнетать вновь и преуспели в этом (дверь мы поленом закладывать не стали, хотя в предбаннике девчонки стирали наши и свои вещи).
   Я сам парилку всегда терпеть не мог. В ней у меня возникало ощущение, что уши плавно сворачиваются в трубочки, из которых со свистом начинает выходит пар. Я за-бился в уголок и занялся тем, для чего всегда использовал баню - мытьём, хотя чан с го-рячей водой приходилось искать на ощупь. Похоже так же, что кто-то озаботился над-рать берёзовых веников, а когда такая штука оказывается в руках у некоторых товари-щей - в них пробуждаются садистские наклонности. Я уже имел возможность в этом убедиться.
   К счастью, пятнадцати парням в банной пристройке было тесновато, не развернё-шься, что и ограничивало творческую свободу. Поэтому всё шло спокойно. Даже веника-ми пользовались лениво-индивидуально, по временам передавая их из рук в руки, как фляж-ку со спиртом где-нибудь в окопах. Кто-то высунулся в предбанник и доложил, что дев-чонки ушли - несколько человек тут же выбрались наружу, но большинство остались си-деть, отдуваясь и вяло болтая. Я, почувствовав, что жара отхлынула, перебрался на од-

96.

   ну из лавок и постарался окончательно расслабиться. Нет, а ведь и правда - почему бы не зазимовать тут? Назовём нашу стоянку Москвой, будем дружить домами с этими соседями, сколько их тут?..
  -- Вадим! - с усилием выбрался я из дремоты. Он обнаружился рядом со мной. - Слу-
   шай, - сказал я, подталкивая ногой облезший веник, - завтра возьми человек пять и сходи туда... ну, к тем, которые подальше, на юго-запад.
  -- А ты, соответственно, пойдёшь к тем, кто поближе, - проницательно заметил
   Вадим.
  -- А то как же, - я зевнул и как следует потянулся. - Должны же у меня быть привиле-
   гии... Спецпаёк там, путёвка на курорты... Желтые штаны. Всё такое.
  -- Орден Сутулого с закруткой на спине, - добавил Вадим. - Ладно. Схожу, только выс-
   плюсь.
  -- Это хорошее намерение, - я начал отжимать волосы. - Полотенчико не помешало
   бы... Ладно, как ты говоришь. Пойду я. Старость - не радость. Ещё и петух не кукаре-кал, а уже в постельку охота...
   Я прошлёпал по полу к выходу, осторожно высунул нос. Точно, в предбаннике никого не было, как, впрочем, не было и нашей одежды. Зато лежала стопка одеял. Замотав-шись в одно, я вышел наружу.
   Выстиранные вещи были развешаны на краю крыши. Я хмыкнул и направился к бал-ку, в окнах которого уже не было света.

* * *

   Тоненько дребезжало в оконной раме стекло. Ну и ветер дует, сонно подумал я. Ну и ветер свищет, ну и пурга... Вот странно - неужели замазка так поотваливалась? Я по-возился и открыл глаза.
   Ну конечно. Низкий серый потолок балка нависал надо мною. А дребезжала щепа в двери - открытая дверь медленно ходила туда-сюда, цепляя трухлявый полог.
   Кругом паркетом спали наши. Слышно было, как кто-то тяжело дышит, кто-то бормочет и ворочается во сне... Так, а?.. Точно - Танюшки не было.
   Я сел и, зевнув, отпихнул одеяла. Было прохладно. Переступая через спящих и пыта-ясь дремать на ходу, я потащился к двери. Просто так - ясно было, что Танюшка отош-ла в кустики. Ну а я постою на крыльце. Потом, может, тоже туда схожу. И можно будет поспать ещё часа два.
   Крыльцо - покосившееся и широкое - было влажным и холодным от росы. Меня не-много зазнобило, но я спустился на нижнюю ступеньку. В молочно-белую от росы траву наступать не хотелось, она была ледяной даже на вид.
   - Пст-пст-пст! - услышал я шипение откуда-то сбоку, повернул голову и увидел Танюш-ку. Она стояла шагах в двадцати от меня, чуть сбоку, около кустов и, не глядя на меня, ожесточённо махала рукой, вглядываясь куда-то в зелень.
   - Ну что там? - проворчал я, но негромко. И забеспокоился - мало ли что она там уви-дела?! Я наступил в траву и, передёрнувшись, зашагал к Танюшке.
   - Тебя не дозовёшься, - недовольно шепнула она, когда я оказался рядом. - Не стучи зу-бами, спугнёшь.
   - Кого?! - ошалел я. Танюшка вытянула руку:
   - Смотри, собака.
   Я посмотрел и удивился, как сразу не заметил собаку. Она и правда была - я видел мощный куцехвостый зад, мохнатые ляжки... Здоровенная псина чего-то возилась в кус-тах, урчала, потрескивала ветками... Люди близко! Та-ак, это хорошо или плохо?.. Мо-жет, эти пчеловоды в гости явились?
   Но я не успел додумать эту мысль. Мне внезапно стало жарко - так, словно я шаг-нул в парилку, которую не мог терпеть. Огромная собака... не просто огромная - непред-ставимо огромная, со странным окрасом...

97.

   В горле у меня засел плотный комок. В трёх шагах от нас возился среди дикой мали-ны здоровенный бурый медведь. Довольный жизнью и счастливый.
   Толкнуть Танюшку к балку. Там ребята, там ружьё... Главное, чтобы она не зауп-рямилась, бежала изо всех сил. Я тоже побегу, но не сразу. Может быть, успею добеж-ать, а если нет... он отвлечётся нам меня, и у девчонки будет время убежать. Вот что главное. А там, может, ещё и мне повезёт.
   - Тань, - я положил ладонь ей на плечо и приблизил свои губы к её уху, - это не собака. Это медведь.
   Сказать "беги" я уже не успел. Медведь начал поворачиваться...
   ...Я никогда не слышал, чтобы Танька визжала. Ни-ког-да. Ни на Земле, ни здесь. Если становилось очень страшно, она закусывала губу, сужала губу - и всё.
   Она и сейчас не завизжала. Звук, который она издала, рождался где-то в ультра-звуковом регистре и уходил в инфразвуковой. Но на этом отрезке от звука затряслись ставни балка,а я присел,не понимая,что происходит и на том я свете - или ещё на этом?
   Медведь тоже реагировал странно. Подскочив на всех четырёх лапах, он громко и испуганно рявкнул, собрался в комок и,словно брошенный с горы валун,с треском, хрустом и грохотом покатился через кусты, не разбирая дороги и легко переламывая деревца тол-щиной в две руки.
   Танюшка заткнулась. Я ошалело моргал,и в голове почему-то была одна-единствен-ная мысль: никто из наших наружу не выйдет. Нужна нечеловеческая смелость, чтобы рискнуть выйти, услышав снаружи такое. Всё ещё пытаясь восстановить мыслитель-ный процесс, я шагнул в проложенный медведем туннель и скривился - там непередавае-мо воняло, примятую траву уливал жидкий понос.
   - Не ходи-и!!! - завопила Танюшка, вцепляясь мне в плечи.
   - Да он уже к Балтике подбегает, - с трудом выговорил я и, оглянувшись, увидел, как по крыльцу ссыпаются все наши. Санек орал:
   - Что случилось?!
   - Ничего, - я вдруг ощутил какое-то подёргиванье внутри. - Тут был медведь, но Таню-шка его убила, я думаю.
   После этого я плюхнулся в мокрую траву и совершенно искренне заржал.

* * *

   Танюшка буквально навязалась со мной - я, собственно, и не возражал, почему бы и не прогуляться по московским окрестностям? Арниса и Кольку Самодурова я тоже взял с собой.
   Вадим со своими ушёл на час раньше. Выступили и мы - вдоль ручья, взяв направле-ние на всё тот же поднимавшийся дымок с верхушки одного из деревьев. Колька с ружь-ём шагал по одному берегу, мы втроём - по другому.
   Как-то неожиданно мы вышли в обжитые места. Ручей вдруг свалился небольшим красивым водопадиком на дно широкого оврага, заросшего ивняком - там текла речушка, уютно журчавшая на перекатах. Чуть в стороне через овраг был перекинут мостик, а за ним начиналась утоптанная тропинка. У самого её начала на разлапистом дубе были вы-резаны две сплётшиеся спиралью змеи, повернувшие друг к другу головки.
   Священные ужи - версия Игоря Мордвинцева насчёт прибалтов подтверждалась. Я мысленно перевёл дух - на карте Йенса не были обозначены здешние стоянки, мне вовсе не улыбалось встретиться с какими-нибудь ненормальными. А прибалты - это свои, из Союза. Хорошо бы ещё и вторая компания оказалась неплохой. Тогда точно можно тут поселиться, дружить домами... и как знать -может, Йенс-то и оказался бы неправ, а вот идея Сергея о создании государства обрела бы смысл.
   Меня так подбодрила эта мысль, что я махнул рукой и весело, громко сказал:
   - Пошли быстрей!

98.

* * *

   Вадим взял с собой двух Игорей - Северцева и Сморча, наотрез отказав всем девчо-нкам. Он собирался идти быстро - два десятка километров по лесу - это на пять-семь часов, зависимо от местности. Да на месте, да обратно... "Хотя, - с чёрным юмором подумал Вадим, - обратная дорога может и не состояться."
   Восход солнца застал их в пути, когда они шли просторной дубравой - красивый во-сход, словно солнце проникало в десятки резных витражей, дробя свой свет на колючие чёрно-золотые колеблющиеся отражения. Идти было не так уж трудно - легче, чем Ва-дим думал и рассчитывал - а солнечный восход резко повысил настроение.
   Поэтому Вадим не сразу разобрался в ситуации, когда вылетевшая откуда-то спе-реди стрела вонзилась в землю у его ног - и закачалась солнечно-жёлтым, как небесный блик, оперением. Он две или три секунды просто смотрел на это оперение, осмысливая, что это не был промах - невидимый стрелок мог бы всадить стрелу ему в грудь, - а им-енно предупреждение. Оба Игоря, со свистом обнажив оружие, встали боками к Вадиму и друг другу, в плотный треугольник. Ощутив их плечи, Вадим обратился к лесу перед со-бой (чувствуя себя очень глупо):
   - Кто там стреляет?
   Ответ был ещё более странным. Из-за дубов впереди мягко и бесшумно выступил человек, одетый в грязновато-зелёную кожу - куртка, шнурованная на груди, узкие шта-ны, сапоги с отворотами, маска с отверстиями для глаз. На поясе висели длинный кривой нож и длинная шпага. Над плечом поднимались оперения стрел, в руках незнакомец дер-жал средней длины полунатянутый лук со стрелой, смотревшей в землю - впрочем, в том положении, из которого оружие можно легко вскинуть и тем же движением выпу-стить стрелу.
   - Дальше ни шагу, - грубоватым мальчишеским баском сказал зелёный незнакомец. - По крайней мере - пока не выясним, как и что.
   - Эй, ты русский?! - обрадовался Вадим. Он ощутил боком, что Север плавно спустил в ладонь метательный нож. Если что - не факт, удастся ли лучнику выстрелить: эта мысль тоже успокаивала. Но Вадиму не хотелось бы, чтоб до этого дошло - тем более, что парень тоже мог быть не один.
   - Русский, русский, - кивнула маска. - А вы, я вижу, тут недавно? Это ваш дым был около заброшенной башни?..

* * *

   Тропка оказалась довольно хорошо утоптана и вообще производила впечатление часто используемой, не звериной, а вполне человеческой. Мы двигались по ней, если чест-но, совершенно дебильно - мы с Танюшкой с левого края, Колька - посредине и чуть впе-реди, Арнис - сзади; каждый сам по себе, в сущности, уже приучив себя к мысли, что нас ждёт приятная встреча с соотечественниками. Даже Арнис оживился - для него впере-ди находились соотечественники вдвойне...
   ...До сих пор не знаю,что же спасло Кольку.По всем параметрам засады он должен был получит аркебузную пулю в голову, в висок - но вместо этого камешек ударил его в правое плечо, и мы услышали его крик одновременно со щелчком спущенной тетивы.
   И, как обычно бывает в таких ситуациях - я мгновенно увидел то, чего раньше в упор не замечал: фигуру мальчишки в кустах. Лицо не различалось в тени, но я видел, как он, одной рукой взводя аркебузу, другой подносит пулю к зарядному отверстию...
   - Танюшка, назад! - яростно крикнул я, бросаясь вперёд и выхватывая палаш - между нами было метра три всего и, начни я расстёгивать кобуру нагана, он бы пристрелил ме-ня в упор. - Арнис, прикрой её!
   Мыслей сразу стало как-то много, но они не мешали друг другу. И что я так и не переделал кобуру удобнее; и что Танюшку я зря взял с собой; и что Колька не сможет стрелять из ружья с пробитым плечом; и что напавших на нас тут может быть мно-

99.

   го, - а главное, было недоумение: почему они на нас напали, не за негров же приняли?!
   Мальчишка не успел зарядить оружие. Он поднял лицо - загорелое, но со светлыми глазами - и, что-то беззвучно крича, бросил аркебузу в меня. Я уклонился, а когда выпря-мился - он уже выскочил из кустов, держа в левой руке большой, чуть изогнутый "по-ятаганному" нож, а в правой - короткий широкий меч. Распахнутая настежь джинсо-вая куртка мальчишки была одета на голое тело.
   Первый рубящий удар едва не вышиб у меня из руки палаш; одновременно нападаю-щий попытался достать меня ножом. Я отскочил, левой выхватывая дагу. За моей спи-ной кричали и лязгала сталь - да, этот парень не один, но мне некогда было даже огляну-ться. Однако, какое-то внезапно вспыхнувшее чувство заставило меня нырнуть чуть в сторону - и короткий широкий нож, свистнув у моего уха, ушёл в кусты, срезая ветки. Но я и тут не смог оглянуться - оскалив зубы, мальчишка рубил крест-накрест, держа нож в опущенной левой руке - чуть наотлёте и остриём вверх. В глазах у него была та-кая ненависть, что я даже не возмутился, а удивился - за что?! Но мне уже не казалось, что это дуэль, как с немецким конунгом. Это была настоящая схватка, как с неграми - только опасней в сто раз...
   Он в самом деле ударил ножом - я поймал выпад дагой и попытался вывернуть вра-жеское оружие, но не получилось - мальчишка отскочил.
   И всё-таки отскочил он не как фехтовальщик - несобранно. А я атаковал сразу, без отскока, классической "стрелой" - с той быстротой и точностью, которые уже не раз приносили мне победы на спортивных соревнованиях.
   Палаш вошёл мальчишке в грудь - точно посередине, над кулаком с зажатым меч-ом. Конечно, он умер сразу же, стоя - но мне показалось, что он успел вглядеться мне в лицо глазами, в которых ярость сменилась удивлением и тоской. Потом лицо мальчишки исказилось, на приоткрывшихся губах лопнул кровавый пузырь, и палаш вывернулся из мо-ей руки под неживой тяжестью.
   Я окаменел. Рот высох, как высыхает вода на раскалённом летним днём железе. Тело мальчишки не упало - завалилось в кусты, удержавшие его на весу, и теперь кусты раскачивались... а мне казалось - убитый пытается встать, подобрать выпавший из ру-ки меч... Палаш торчал у него из груди - кажется, прошёл насквозь, и я почувствовал, как противно дрожат руки при одной мысли, что придётся дёргать оружие обратно.
   Я отвернулся - слава богу, что отвернулся! Колька ландскеттой в левой руке беше-но отмахивался от противника. Ну а Арнис... чёрт, он лежал ничком на тропинке! А Та-нюшка - её не было вообще!!!
   Держа дагу уже в правой руке, я бросился на помощь Кольке. У его противника был хаудеген - односторонняя шпага с косо срезанным остриём, удивительно, как Колька - с одной рукой и своей короткой ландскеттой - вообще сколько-то против него продержал-ся. Но, увидев меня с дагой, мальчишка прыгнул в сторону, в кусты. Колька тут же сел - по плечу у него, пропитывая одежду, текла кровь.
   Я рванулся следом за убегающим, но оглянулся и скрипнул зубами. Арнис начал слабо возиться. Я в голос выругался и бросился к нему:
   - Сейчас, сейчас помогу!..
   У Арниса оказалась разбита голова - Колька, скрипя зубами, подал голос:
   - Его... кистенём... Я перевяжусь, ты не беспокойся...
   - Леший... - Арнис открыл глаза. - Прости... я ничего не сделал... её... утащили...
   Я снова выругался, опустил его голову и рванулся к убитому мной. Выдернул у него из груди палаш (тело подпрыгнуло), вытер о куртку лезвие. Потом сдёрнул её - без мале-йшей брезгливости - и , на бегу скатывая её в валик, бросился к Арнису.
   Тот приподнялся на локте и уже подтянул к себе валлонку. Он глядел на меня поте-мневшими глазами. Потом облизнул губы и сказал:
   - Олег, не ходи один, - у него исчез акцент.

100.

   - А? - я подсунул ему под голову валик и придавил, нажав на грудь. - Полежи, полежи... Коль, ты как?
   - Нормально, только пуля внутри, - Колька уже успел затянуть на плече обрывок своей рубашки. - Арнис прав, не ходи.
   Они поняли всё раньше меня. До меня-то только сейчас дошло то, что я сам соби-раюсь сделать.
   - Не ходи один, - повторил Колька, подбирая ружьё. - Я сейчас, погоди...
   - Я тоже, - завозился Арнис.
   - Идите обратно, - бросил я, отступая к кустам. Подобрал и засунул за пояс попавший-ся под ногу нож убитого. - Идите обратно, за нашими. Идите!
   Я повернулся и побежал.

* * *

   Без маски "Лёшка Званцев из Мурманска" - так он отрекомендовался - оказался си-неглазым широкоскулым мальчишкой лет пятнадцати. Он и его друзья попали сюда боль-ше трёх лет назад - ну, основное ядро, от которого сейчас осталось не так уж много. Большинство из одиннадцати парней и восьмерых девчонок их команды прибилось к ней уже тут, далеко не все они были русскими. Кроме того, выяснилось, что и у них тут вре-менная стоянка - они пришли с юга три дня назад и даже толком не исследовали мест-ность, хотя побывали у башни и заметили ещё два дыма (один из них, как понял Вадим, был наш). Выяснилось, что Лешка хорошо знает Йенса, его конунга и всю их немецкую компанию - зимой немцы выручили их где-то в Крыму из заварухи с неграми, они месяц провели вместе в аджимушкайских пещерах. Сейчас Лешка направлялся на Северный Кав-каз - зимовать, но, подумав, сказал, что в принципе можно зазимовать и тут, если ребя-та окажутся не против.
   - Но вообще им не с чего против быть, - добавил он, шагая рядом с новыми знакомыми. Лук, сделанный из берёзы, сухожилий, можжевельника и стальных пластин, он нёс в ру-ке, и стрела была готова, лежала на дуге. Рядом с ним Вадим чувствовал себя немного играющим в средневекового воина. Вот Лешка - настоящий. Наверное, впрочем, так ка-залось из-за одежды, и Вадим подумал ещё, что скоро (если останется жив) и сам будет выглядеть так же.
   Они всей весёлой компанией, вчетвером, двигались в лагерь новых знакомцев.

* * *

   Я никого не догнал - остановился примерно через два километра, задыхаясь от зло-сти и обливаясь потом. Огляделся, рубанул можжевеловый куст - тот косо завалился в папоротник. Бешенство не оставляло меня. Я вслушивался, но в ушах клокотала кровь, и мне пришлось брести обратно к тропинке.
   Мне не хотелось думать,что могло случиться с Танюшкой.Я заставил себя решить, что её утащили в лагерь. Но кто напал на нас?! Тут мне даже ничего не приходило в го-лову...
   ...Дорога была пуста, только труп всё ещё лежал в кустах. Я отметил, что на нём ещё вполне крепкие тяжёлые ботинки, туристские. Мои туфли сдаваться не собирались, но многим ребятам и девчонкам уже требовалась смена обуви. В том числе - и Таньке.
   Я вздохнул. Сжал зубы, взглянул с прищуром в ту сторону, куда мы шли. И, рассте-гнув кобуру нагана, зашагал туда...
   ...Я прошёл около двух километров и увидел всех троих издалека - сперва они сидели на обочине, потом поднялись и встали поперёк тропинки. Оружие у них в руках было вид-но тоже издалека.
   Я не остановился. Левой рукой достал револьвер, но курка взводить не стал. Рыж-ий мальчишка - младше меня, - стоявший с краю, держал в поднятых руках арбалет, за-ряженный ширококонечной стрелой.Двое других - светловолосые,мои ровесники или чуть постарше - приготовили клинки, такие же хаудегены, как тот,который я уже видел. Ли-

101.

   ца у всех троих были напряжённые и жёсткие, как выбитые на жести-бронзовке медаль-оны.
   Я остановился в десятке шагов от них. Арбалет смотрел мне в грудь, и я отстра-нённо представил себе, как широкий крестовидный наконечник болта с заточенными гра-нями перьев пробивает мне грудную клетку и высовывает окровавленное жало из спины...
   ...Но я успею выстрелить три раза. Наверное, мальчишки прочитали это по моему лицу.
   - Меня зовут Олег, - сказал я, и голос у меня сорвался, но никто из них даже не улыбнул-ся - над человеком с револьвером смеяться не хочется. - Если вы меня понимаете... если ваши друзья напали на нас на этой тропе, ранили двух наших и украли мою девчонку - я хочу знать, что вам нужно. Если не ваши - я прошу у вас помощи.
   Стоявший в центре заговорил - и заговорил по-русски, с хорошо мне знакомым, хо-тя и не таким заметным, как у Арниса, акцентом:
   - Мы вас сюда не звали, русские. Вы нам здесь не нужны.
   - Да вы что, ребята?! - возмутился я. - С ума спрыгнули?! Мы же тоже из Союза, мы же из одной страны с вами! Вы, наверное, ошиблись...
   - Вы решили нас и здесь достать? - процедил тот же мальчишка. Двое других молчали, мерили меня ненавидящими взглядами. - Русские свиньи!
   Я стиснул зубы. Переждал и произнёс:
   - Мне нужна моя девушка. Верните её.
   Они переглянулись - точнее, переглянулись двое, рыжий продолжал держать меня на прицеле. На слух это был не литовский, я нахватался кое-каких слов у Арниса. Да я и не прислушивался - мной вновь овладело злое недоумение. Немцы из ФРГ с нами обошлись не то что мирно - по-дружески. А свои - блин, свои!!! - оказались такими сволочами! Я да-же как-то не обратил внимания на то, кем они меня там обложили - и прервал их сове-щание:
   - Моя девушка у вас, козлы?!
   На меня вновь уставились все трое. Тот же, кто говорил со мной раньше, кивнул:
   - У нас. Марюс велел тебе передать, русский, чтобы ты оставил на этой дороге всё своё оружие и шёл по ней. Через километр будет наше поселение. Там и поговорим.
   Приступ злого страха за Танюшку бросил меня вперёд. Я скользнул под не успевший выстрелить арбалет, сбил рыжего плечом и, взяв на мушку отскочивших к обочине стар-ших, процедил:
   - Вы что решили, что я буду в мушкетёров с вами играть?! Дюма обчитались?! Я сей-час вас тут прибью всех троих, как мух, а потом...
   - Если мы не вернёмся раньше тебя, - усмехнулся всё тот же мальчишка, - твоей дев-чонке оторвут голову.
   Я прицелился ему в лоб:
   - А если не вернёшься только ты? - спросил я. - Ты мне активно не нравишься, сволочь. Очень активно.
   - Мы должны вернуться втроём, - вполне хладнокровно сказал он, хотя отчётливо поб-леднел. - Марюс хочет поговорить с тобой. Думай, русский.
   Они повернулись и пошли. Рыжий на ходу разряжал арбалет. Я прицелился вслед из нагана - они это, кажется, почувствовали, но никто не оглянулся, и я убрал наган. Стоял и смотрел, чувствуя, что меня трясёт. Именно меня, не руки; я бы не промахнулся. А ру-ки я положил на поясной ремень.
   Надо было ждать наших. Но Танюшка была там, впереди, совсем близко. Она наде-ется, она же ждёт меня!
   Я был на сто процентов уверен - ждёт.
   Я заметил, что рефлекторно сжимаю и разжимаю кулаки. Если я приду - не факт, что её отпустят. Совсем не факт, даже... даже что она всё ещё жива... (Я ужаснулся

102.

   этой мысли) Но если я не приду к ней - к ещё живой! - чтоб хотя бы встать рядом с ней, чтоб ей было не так страшно - как мне тогда вообще жить?
   Как мне жить - без неё?!
   Я начал сбрасывать снаряжение. Аккуратно сложил его - посреди тропинки. Пере-ехать тут никто не переедет, украсть не украдут - а наши найдут и поймут...
   Трофейный нож я сунул за опустевший ремень. И, подумав, надел перчатку - пови-нуясь невнятному наитию, боевому инстинкту - называйте это, как хотите.
   Я сделал несколько шагов и на каждом шагу оглядывался. Я до такой степени, ока-зывается, сросся с этими клинками и стволом. Без них я чувствовал себя голым.
   Нет, не оглядываться. Иначе я начну бояться. Может быть, так сильно, что уже не смогу пойти туда...
   ...Через десять минут, после двух поворотов тропки, я вышел на росчисть. Она ко-льцом окружала высившийся на холме частокол - плотный, с воротами, которые были заперты и в которые тропка упиралась. Из-за частокола поднимались два дымка, но ни за ним, ни вокруг никого не было видно. И звуков никаких не раздавалось тоже.
   Страх, появившийся было, когда я делал первые шаги от оружия, сейчас пропал, стёрся. Абсолютное, холодное спокойствие снизошло на меня.
   Я сделал по тропинке три или четыре шага и, остановившись, пошире расставил ноги, меряя взглядом частокол. И на нём, и вокруг него было пустынно. Меня не могли не видеть, несмотря на это - не может быть, чтобы "замок" не охранялся. А раз видят и не спешат открывать...
   Я улыбнулся. Я заставил себя улыбнуться. Я постарался, чтобы моя улыбка выгля-дела максимально спокойной, наглой и вызывающей. Чтобы её увидели все, кто там есть и кто решил подержать меня у частокола, желая унизить и заставить поволноваться. Чтобы улыбка поджарила их, сволочей.
   Потом я сел на пенёк и начал насвистывать сквозь зубы.
   Наверное, они этого не ожидали. Через какую-то минуту глухо застучало - ага, это засовы снимают... Потом ворота с деревянным скрежетом распахнулись. Я не смо-трел туда, но боковым зрением увидел, что выходят человек восемь, все - с оружием. Ка-жется, их задело, что я не обращаю на них внимания.
   Если бы они знали, чего мне это стоило! Нет, у меня не было страха - ни капельки, ни крошки, нисколько. Но была злость - настолько сильная, что тряслись руки, а во рту и горле пересохло.
   Если бы речь шла обо мне, я бы боялся. Конечно, боялся бы. Но речь шла не обо мне.
   Я не встал, когда прибалты подошли вплотную и окружили меня кольцом. До кон-чиков их мечей было можно достать вытянутой рукой - и я вдруг подумал, что я дурак, что они сейчас просто проткнут меня... и всё.
   Но вместо этого меня подняли - двое, за локти, сильно схватившись. Третий начал обшаривать меня, и я невольно скривился:
   - У меня ничего нет. Я всё оставил.
   - А это? - рыжеволосый мальчишка - тот самый - сдёрнул у меня с пояса большой нож. Он говорил сейчас с сильным акцентом.
   - А это не моё. Вашего человека.
   Рыжий передал нож другому парню. Тот осмотрел ножны, подвыдернул и с лязгом вогнал назад лезвие. Сказал своему соседу:
   - Нож Яниса.
   - Что ж по-русски? - спросил я, одёргивая одежду. - Позабыли свой язык?
   Они рассмеялись. Тот, который рассматривал нож, холодно посмотрел на меня:
   - Я литовец, а Велло - эстонец.
   - Значит, без русского - никуда, - понимающе сказал я.
   Похоже, они разозлились. Да не похоже, а так явственно, что я ещё раз решил -

103.

   убьют. Но вместо этого меня просто толкнули в спину - и расступились.
   Оказывается, пока мы беседовали о лингвистике, из ворот вышел ещё один персо-наж. И теперь стоял вне круга, разглядывая меня.
   Это был мальчишка постарше меня - и повыше, с длинными светлыми волосами, перехваченными кожаной лентой. Одна прядь словно бы специально падала на правую сторону лица до самого подбородка. Из "земной" одежды на нём оставались только шнурованные сапоги. А меч он держал на локте - длинный и узкий клинок без ножен вен-чала рогатая рукоять.
   Видимый синий глаз мальчишки изучал меня пристально и невозмутимо.
   - Марюс Гедрайтис, - сказал он. - Я вождь этих людей. Это я хотел,чтобы ты пришёл.
   - Я пришёл, - ответил я, - и без оружия. Отпусти девчонку.
   - Ты русский? - вместо ответа спросил он.
   - Да.
   - Откуда?
   - Ты не знаешь, это маленький город... Отпусти девчонку.
   - Я не люблю русских, - он словно не слышал меня. - Они из моих мест живыми не ухо-дят.
   - Послушай, - я внезапно ощутил сильную усталость и захотел спать, - я бы мог прид-ти сюда не один. Я мог бы сжечь вашу хибару. И устроить бойню. Но мы не хотим дра-ться с вами или задерживаться на ваших, - я выделил это слово, - землях. Янис - тот па-рень, которого я убил - напал на нас первым. Мы вам ничего не делали. Отдай девчонку, и мы уйдём.
   За моей спиной засмеялись.Синий глаз обратился туда - смех отрезало, как ножом. Мальчишка вновь неспешно перевёл взгляд на меня.
   Неприятный взгляд. Взгляд...
   Да, понял я. Он ненормальный. Из тех шизиков, которые способны подчинять себе волю других людей и лепить из неё, что им угодно.
   - Ты хочешь меня убить? - прямо спросил я. - Тогда ты получишь войну. Уверен, что сможешь её выиграть? Лучше отпусти девчонку, и мы уйдём.
   Марюс улыбнулся. Хорошо так, по-доброму.
   Страшно.
   - Её отпущу. Как обещал. Но тебя убью.
   Краем глаза я увидел, что в воротах стоят несколько девчонок - тоже с оружием. Безоружной среди них была одна Танька - светловолосая девчонка, такая же рослая, как и моя подружка, держала у её бока широкий нож.
   Татьяна глядела на меня остановившимися от ужаса глазами. Я ободряюще кивнул ей и вновь повернулся к Марюсу:
   - Убить? Мою жизнь в обмен на её? - Марюс кивнул. Я пожал плечами: - Хорошо. Я со-гласен.
   - Олег! - закричала Танюшка. - Не смей! Не смей, слышишь?! - блондинка дёрнула её об-ратно и быстрым движением приставила нож к горлу. Танюшка закрыла глаза и оскали-лась зубы в гримасе отчаянья.
   У меня перехватило дыхание, и Марюс поймал мой взгляд это было плохо - его глаз коротко сверкнул, и он, не поворачиваясь, скомандовал:
   - Райна, убей её. И его - убейте.
   Он понял, что меня нельзя оставлять в живых - и Танюшку нельзя отпускать то-же. Прочёл по глазам.
   А я подумал, что, даже если меня сейчас ударят в спину несколько клинков, если Марюс выставит навстречу свой (а он успеет!) - я всё равно успею добраться до него. И напружинился, чтобы сделать это - последнее в моей жизни дело...
  

104.

Владимир Бутусов

   Будем друг друга любить -
   Завтра нас расстреляют.
   Не пытайся понять - зачем,
   Не пытайся понять - за что.
   Поскользнёмся на влаге ночной
   И на скользких тенях, что мелькают,
   Бросая тревожный свет
   На золотое пятно.
   Встань, встань в проёме двери -
   Как медное изваянье,
   Как бронзовое распятье -
   Встань, встань в проёме двери...
   Когда-то я был королём,
   А ты была королевой,
   Но тень легла на струну -
   И оборвалась струна.
   И от святой стороны
   Нам ничего не осталось -
   Кроме последней любви
   И золотого пятна...

* * *

   Сергей даже не пытался никого оставить в лагере - ни раненыех Саню и Олега Крыгина, ни девчонок. Только морщился, когда Андрей Альхимович орал на Арниса и Коль-ку, что они дебилы и что должны оставаться, а до этого не должны были бросать Оле-га. Логики в этом не было никакой. Поэтому Сергей подошёл и дёрнул Андрея за плечо:
   - Хорэ тебе. Спешить надо, а мы тут отношения выясняем.
   Андрей опомнился. Никто толком не знал, что за противник им встретился, даже не знали, где располагается вражеский лагерь.
   Знали одно - друзей надо выручать, чего бы это не стоило.
   - Хоть бы знать, с кем дело имеем, - Санёк проверил двустволку, которую отдал ему Колька. - Патроны давай, сыпь в карман...
   - Ты особо не трать, - Колька - с плечом, перевязанным уже по-настоящему, озабочен-но следил за его действиями.
   - Не бэ. Ни одна картечина даром не пропадёт по махновским гадам...
   - Давайте скорее! - бушевал Сморч. - Ну чего ждём, бежать надо, их там, может, уже это...
   Девчонки дружно попёрли на Сморча, угрожая физической расправой, снова поднял-ся гвалт, и Сергей заорал, срывая голос, команду на выступление.
   - Вадим-то где у нас? - уже на ходу спросил Игорь Басаргин. - А если тоже в ловушку попал?
   - Не ной, Басс, - хмуро сказал Сергей.
   И мрчано лязгнул палашом в ножнах.

* * *

   Рукой в перчатке я перехватил лезвие нацеленного мне в грудь меча. Глаза хозяина клинка округлились, он дёрнул оружие на себя, но вяло, а остальные вообще не прореаги-ровали - не ожидали! Я швырнул прибалта через себя, пригнувшись и одновременно выр-вав у него меч, который полетел в светловолосую Райну, размахнувшуюся для удара в бок Танюшке!
   Я не мог убить девчонку. Ну никак не мог! Но меч ударил Райну рукоятью в лоб, и она рухнула наземь, разбросав руки и выронив нож. Танюшка оттолкнула - ногой - ещё одну, подхватила из её ножен длинный нож. Я уже бежал к ней, на ходу уклонившись от брошенного топора. Поднял меч и, ощутив спиной резко ходящие лопатки Танюшки, ис-

105.

   пытал невероятное облегчение - словно всё уже кончилось.
   - Ты цела? - спросил я через плечо.
   - Да, - выдохнула Танюшка. - Я знала, что ты придёшь.
   - Не бойся, всё будет хорошо.
   - Я знаю.
   К нам подходили со всех сторон - мальчишки-прибалты, держа в руках оружие. Ли-ца у них были... ну, что там объяснять.
   - Дурная шутка у тебя вышла, Марюс, - стараясь говорить ровным голосом, обратился я к их вождю. - Ну что? Приказывай расстрелять нас из арбалетов.
   Марюс поднимал на ноги мотающую головой Райну.Особого раскаянья я не ощущал, но был рад, что не убил её.
   А ещё - приходило удивление, что у меня всё получилось. И непонимание - ёлки-пал-ки, а как у меня это получилось?! Как в кино.
   Только вот счастливого конца, похоже, всё-таки не будет. Если не считать... да, если не считать, что я - с Танюшкой.
   Меч был легче моего палаша, короче и шире, а рукоятка - какая-то неудобная. А, неважно... Я ощущал почти нетерпение - скорей бы нападали, что ли...
   Они медлили. Скорей всего, мои решительные действия произвели на них впечатле-ние, никто не хотел попасть под меч первым.
   И Марюс одним точным движением перекинул свой меч в руку. Раскрутил его. Сде-лал короткий жест левой рукой. А потом широкими шагами пошёл ко мне сквозь раздав-шееся кольцо своих людей.

Юрий Ряшенцев

   Верный друг - вот седло!
   В путь - так вместе!
   Верный друг - вот весло!
   В путь - так в путь!
   Пуля спела - что ей за дело,
   Какой у песенки конец?!
   Похоже, друг попал
   На тот весёлый бал,
   Где пляшет сталь, поёт свинец!
   Наши души морям и суше
   Возражают в часы разлуки -
   Эта детскость - конечно, дерзость,
   Но не чаем души друг в друге,
   А стало быть,
   а стало быть,
   а стало быть -
   вперёд!
   Добрый гений от приключений
   Когда же молодость сберёг?!
   В любые времена
   Дуэль всегда одна:
   Иль благородство - иль порок!
   Мал наш опыт - но конский топот
   Отличаем от честной скачки!
   Взором свежим - авось отрежем
   Грязь от правды, а ложь от сказки,
   А стало быть,
   а стало быть,
   а стало быть -
   вперёд!
  

106.

   Верный друг - вот седло!
   В путь - так вместе!
   Верный друг - вот весло!
   В путь - так в путь!

* * *

   Из одиннадцати парней и восьми девчонок восемь и шесть соответственно были русскими. Ещё один парень и одна девчонка были сербы, двое других парней - австриец и чех, ещё одна девчонка - датчанка.
   Их команды, группы, отряды, племена, компании погибли в схватках с неграми в ра-зное время и в разных местах (австриец кочевал по белу свету одиннадцатый год!), а они сами прибились к Лешке Званцеву. Вадим ещё в пути начал догадываться, что поморский мальчишка тут главный.
   Лагерь был разбит на холме - умело, со знанием дела и - как заметил Вадим - с рас-чётом на оборону. Постовых не наблюдалось, но, попав внутрь, гости поняли, что подхо-ды к холму видны отовсюду.
   Собрались все. "Местные" девчонки с интересом посматривали на парней, особен-но на невозмутимого Северцева. Мальчишки оценивающе сравнивали оружие. Вадим, кстати, заметил, что на распорках у костровой ямы висят... доспехи. Явно самодел-ковые, но внушительные - кожаные куртки из сшитых или склёпанных слой на слой то-лстых полос, деревянные или костяные наручья, шлемы из жёстко выдубленной кожи...
   - Помогают? - спросил Сморч у такого же рослого и крепкого, как он сам, парнишки. Тот пожал плечами:
   - Да в общем да...
   Они тут же отошли в сторону, ведя оживлённый разговор об оружии и доспехах.
   Меню оказалось не хуже и не лучше, чем то, к которому успел привыкнуть Вадим. Точно так же пожаловались на отсутствие хлеба, но одна из девчонок добавила, что на Кубани есть поля с дикой пшеницей и рожью. Кто-то добавил, что есть они и в других местах. А кто-то настаивал даже, что есть группы, которые имеют настоящие поля, "культурные".
   - Это на одном месте жить надо, - усмехнулся Лешка. - Мы такого не любим,да и мало кто любит.
   Потом она рассказал вопреки своим же словам, как два года назад они были в Гол-ландии, где на островах посреди болот живут около сотни человек. В основном - голлан-дцы, но есть и другие; им тоже предлагали остаться. Парнишка-чех - лет тринадцати, очень курносый и черноволосый, но с ярко-синими глазами - рассказал, что он со своими друзьями (они были уроженцами Ческе-Будейовице и попали сюда во время турпохода по Шумаве) тоже пытался устроиться на постоянное место жительства в родных мес-тах, но зимой на них напали негры.
   - Они и зимой воюют?! - неприятно поразился Вадим. Чех кивнул:
   - Да, и они неплохо одеты...
   Потом он добавил, что в то утро все его друзья погибли, а он сам был ранен. Негры сочли его мёртвым, спокойно пояснил чех, нагнул голову и показал чудовищный шрам сле-ва на шее. А потом его - уже обмороженного и почти умершего от потери крови - наш-ли Йово и Званка, сербские ребята, пробиравшиеся с юга. Они его выходили, а весной при-соединились к русским уже втроём.
   - Ну что, сегодня заночуете у нас, - предложил Лешка, - а завтра отправимся делегаци-ей к вам.
   - От нашего стола - вашему столу, - со смехом добавил кто-то.
   Вадим хотел уже было согласиться, но с вершины одного из дубов вдруг раздался режущий разбойничий свист. Все повскидывали головы - гости только теперь заметили, что там среди веток надёжно устроился почти невидимый снизу часовой. Он махал ру-кой куда-то на север.

107.

   - Горит! - крикнул он, свешиваясь вниз и не опуская руки. - Горит!

* * *

   - Ты ловкий, - Марюс остановился в трёх шагах от меня. - Но это тебя не спасёт. И девчонку твою не спасёт. Но её мы теперь убьём не сразу. Да и тебя тоже, чтобы ты послушал, как она будет орать.
   - А вот за эти слова, - я почувствовал, что улыбаюсь, - я тебя убью, Марюс. Я сказал.
   Очевидно, он мне поверил. Да я и сам себе поверил - уж больно увесисто у меня это получилось, на Земле, где я бросался такими обещаниями в шутку, ни за что так не выш-ло бы.
   - Мёртвые не убивают, - сказал Марюс.
   Короткий вскрик заставил всех обернуться. Рыжий арбалетчик падал - ничком, из затылка у него струйкой била кровь. Прибалты непонимающе озирались... а из-за кустов у поворота дороги со страшным рыкающим криком "Р-рось!!!" высыпали какие-то во-оружённые люди.
   Даже я их сперва не узнал, а ещё мне показалось, что их страшно много. Интерес-но, что я понял, кто это, услышав знакомый мне грохот Колькиной "зброёвки".
   Марюс что-то прокричал, и прибалты бросились к воротам. Двое кого-то тащи-ли... На нас с Танькой внимания не обращали даже свои; пробежавший мимо Игорь Мор-двинцев метнул топор в чью-то спину... Но к воротам не успели - они уже закрывались, с частокола свистнули несколько стрел, кто-то из наших закричал, и я пришёл в себя уже за кустами. Сергей, тряся меня за локти, орал:
   - Живой?! Живой?!
   - Где Танюшка?! - я оттолкнул его. Татьяна подошла неуверенно, даже чуть покачи-ваясь, и я...
   И я её обнял. А она вцепилась в меня.
   Вокруг запалено дышали наши ребята, но мне казалось, что мы одни на целом све-те. Потом где-то рядом кашлянул Санёк и сказал:
   - Вот твоё оружие...
   ...Застреленный Ленкой Рудь из арбалета рыжий и ещё один, которого зацепил ка-ртечью Саня, лежали неподвижно. Тот, в которого попал топором Игорь, тоненько пла-кал и пытался ползти к воротам, но у него не действовали ноги и руки. Зрелище было уж-асным. Наши девчонки смотрели на Игоря волчицами, он сам кусал губы и, кажется, еле сдерживал слёзы. Одиноко звучал голос Арниса - держась за перевязанную голову, он пы-тался "наладить контакт" с соотечественниками.
   Стрела угодила в Кольку - сегодня ему не везло. Попала в правое бедро, он, скрывая испуг и боль, старался равнодушно следить за тем, как Олька, сидя на корточках, гото-вится его оперировать.
   - Я с плеча начну, - ласково сказала она, - пулю-то надо вытащить... Ты не бойся, я быс-тро всё сделаю...
   Валька Северцева - с аркебузой на коленях - уже открыто сидела возле Кольки, сле-дя за ним жалобными глазами.
   - Упёрлись, - Арнис подошёл ко мне. Глаза он прятал - наверное, всё ещё чувствовал се-бя виноватым. - Только ругаются.
   - Они что, вообще с ума спятили?! - у меня прорвалась наконец злость. - Напали, чуть не убили... Что им нужно?! Мы же из одной страны, чёрт бы...
   - Понимаешь, Олег... - он наконец глянул мне в глаза - печальным взглядом. - Ну если че-стно - у нас не любят русских. Очень многие не любят. В Прибалтике. Я просто не рас-сказывал.
   - Да за что?! - завопил я. Арнис отвернулся. Я махнул рукой. Потом дёрнул его за пле-чо: - Скажи им, в конце концов, чтобы забрали своего, ну невозможно же слушать!!!

Арнис закричал - сорвано и зло, непохоже на себя взмахивая рукой. Потом быстро

108.

   присел - в дерево у его щеки вонзился (и даже не задрожал, так глубоко вошёл!) арбалет-ный болт. Хлопнула аркебуза Танюшки - моя подружка выстрелила в ответ тут же.
   - Надо поджечь частокол, - сказал, подходя, Олег Фирсов. - Подпалить на... - он поко-сился на Танюшку и энергично закончил: - И дело с концом!
   - Дуб, - ответил Сергей. Он подошёл неслышно и встал рядом. Фирс немедленно оскор-бился:
   - Че-го?!
   - Дуб, - терпеливо повторил Сергей. - Частокол сделан из дуба, чтобы его поджечь, ну-жно под стеной разводить настоящий костёр. Мне вообще кажется, что нам надо про-сто уходить.
   - Нет, - отрезал я. Сергей удивлённо посмотрел на меня, его глаза потемнели.
   - Что так? - медленно спросил он.
   - Я кое-что кое-кому обещал, - пояснил я. - Но я никого не тащу с собой.
   Сергей промолчал, отошёл, держа руку на оружии. Я вернулся к Арнису.
   - Иди отдохни, - сказал я ему. Литовец молча набычился и остался на месте. К нам под-бежал Щусь - взволнованный, но докладывавший весьма чётко:
   - Это, сюда через лес, Санёк сказал, идут люди. Не негры, много, и наши с ними, Санек сказал, что Сморч - точно.
   - Они что, взяли наших в плен? - насторожился я, уже не ожидая от жизни ничего хо-рошего. Щусь растерянно задумался, потом решительно замотал головой:
   - Нет, они просто вместе идут.
   - Чёрт... - почти простонал я. - Сергей! Посмотри тут! Щусь, пошли глянем.
   Он зарысил впереди меня.
   Санек стоял, героически скрестив руки на груди, около опушки. Отсюда отлично бы-ло видно, как через пустошь метрах в ста от нас идут люди - много, десятка полтора, все с оружием, Щусь рассказал точно. Я узнал и Вадима, и Сморча, и Севера - и тоже точно, они шагали вместе со всеми, держа оружие наготове, и Вадим нам активно зама-хал.
   - Так, - вбил я гвоздь, ощущая резкую радость. - Кажется, к нам идут союзники.

* * *

   Вообще говоря, я - мы - не вправе были ожидать от пришельцев какой-либо помо-щи - с какой стати им было влезать в совершенно постороннюю распрю? Что с того, что они русские - после конфликта с прибалтами моя вера в соотечественников сильно пошатнулась... Но совершенно неожиданно выяснилось - стоило мне назвать имя Марю-са! - что его хорошо знают и новоприбывшие. Более того - у ребят Лёшки Званцева ока-зались какие-то счёты с прибалтами, историю которых они отказались освещать под-робно. Но счёты были, судя по всему, глубокие и серьёзные. Кто-то даже радостно про-бормотал: "Вот они где обосновались..." А скуластый Лёшка объяснил мне:
   - Эти прибалты - сволочи.
   Арнис, кажется, не услышал. Но я спокойно предупредил, глядя прямо в глаза помо-ра:
   - Вон тот мой парень - литовец.
   - Я сказал - эти прибалты, - тоже не отвёл взгляда Лешка.
   Раненый топором мальчишка снова закричал - жалобно, сорвано, уже совсем не по-человечески. Лешка подошёл к кустам, примерился взглядом и вдруг выпустил стрелу - по дуге вверх.
   Я видел, как она,набрав скорость в падении, вошла точно между лопаток раненого. Почти до оперения. Руки и ноги мальчишки дёрнулись, и крик оборвался. Лешка хладнок-ровно достал ещё одну стрелу и выпустил её в частокол - она свистнула между заточен-ных верхушек двух брёвен. В ответ выстрелили из арбалета. Лешка засмеялся:
   - Ну, они наши, - сказал он мне. - Ты давай со своими оставайся тут, а мы пойдём на

109.

   другую сторону, зажмём кольцо и... - он сделал жест, словно отрывал кому-то голову.
   Меня даже немного покоробил этот жест и беспечный тон. Я уже попривык к мы-сли об убийстве негров, я охотно прикончил бы этого ненормального Марюса... но там же были ещё мальчишки и девчонки, совершенно обычные, живые...
   Этот Лешка смотрел понимающе. И я,разозлившись сам на себя,деловито спросил:
   - Мы что, их будем измором брать? У них, наверное, запасы...
   - Не измором, - возразил Лешка. - Стемнеет - подожжём частокол.
   - Ха, - вырвалось у меня. - Спичками? У меня ещё зажигалка есть...
   - Работает? - слегка завистливо поинтересовался Лешка. - Нет. У нас есть смола в глиняных горшочках. Как гранаты зажигательные...
   ...До темноты мы шлялись под стенами. Никто не стрелял, хотя временами за час-токолом виднелось движение. Я согнал всех наших раненых - Кольку, Арниса, даже Саню с Олегом Крыгиным - подальше и отдал под свирепый контроль девчонок, которые, дай им волю, и абсолютно здоровых уложили бы на долгий отдых. Кое-кто отправился на охо-ту, и ещё до темноты горел костёр, а на нём (точнее - под ним, в земляной печке) пеклось мясо. Наши успокоились, стянулись к огню. А я продолжал стоять за кустами, рассматривая частокол.
   Меня так увлекло это занятие, что я не заметил, как подошла Танюшка. Обратил внимание только когда оказалось, что она стоит рядом.
   - Я не спросил, - вырвалось у меня. Танюшка кивнула. - Тебя не тронули?
   - Я даже не успела толком испугаться, - призналась она. Потом добавила: - Я испугал-ась, когда увидела, что ты пришёл. Один, без оружия...
   - Они так сказали, - пояснил я. - Я даже не думал, что буду делать. Просто пришёл, а потом всё само получилось.
   - А если бы наши не успели? - Танюшка вздохнула, поправляя перевязь корды за плечами.
   - Но ведь успели же...
   - Но если бы? - настаивала Танюшка.
   - Я бы погиб раньше, чем убили тебя, - я сказал это и, смутившись, уставился на носки своих туфель. Попросил жалобно: - Тань, хватит, ну чего ты какую-то ерунду спрашива-ешь...
   - Не ерунда это, Олег, - слегка поучительно заметила Танюшка. И замолчала, рассмат-ривая верхушки деревьев.
   У меня не нашлось, что сказать. А Танюшка присела на полуповаленный ствол и по-хлопала возле себя. Я сел тоже, вытянув ноги и положив палаш поперёк колен. Так мы и сидели, молчали и любовались тем, как солнце садится за прибалтийский форт. Дымок в вечернем свете стал лиловато-розовым, очень отчётливо разносились звуки.
   - Дождь будет, - сказал подошедший Вадим. Он держал меч на предплечье, без ножен.
   - Ты тоже против? - поднял я голову. - В смысле - против штурма?
   - Ничего я не против, - флегматично ответил он. - Можем и возьмём.
   - Раньше за тобой такой агрессивности не наблюдалось, - заметила Танюшка.
   - Ладно, стоп, - попросил я и, встав, оперся ладонью о дерево, возле которого стоял Ва-дим. Понизил голос: - Раз уж ты с этим Лешкой первым повстречался, то постарайся ещё одну вещь сделать, - Вадим изобразил полное внимание. - Постарайся узнать, что у него и его ребят такого против Марюса.
   - Узнать? - уточнил Вадим. Хмыкнул и кивнул: - Ладно, попробую и доложу. Сейчас и начну.
   Он ушёл, а мы вновь остались одни. Я больше не садился. Танюшка, глядя в сторону частокола, вздохнула:
   - А мы сильно изменились. Сильно-сильно... даже страшно немного.
   - Не немного, а очень, - вырвалось у меня, и я на секунду почти решил, что уведу ребят из-под этих стен.

110.

   Но только на секунду. Потому что тут было нельзя прощать нанесённых обид. Ни-кому и никогда - а они обидели Танюшку. Даже не меня...
   ...Вадим с Лешкой подошли через двадцать минут. Вадим остановился подальше, делая вид, что он тут посторонний. А наш неожиданный союзник подошёл вплотную.
   - У нас всё готово, - сказал он. И вдруг добавил: - Было время - и не очень давно - когда мы с этим Марюсом пересеклись на берегах Балтики. Прибалты напали на наших девчо-нок в лесу. Одну убил. А другую сперва изнасиловали. Убили потом. И не сразу... Потом я потерял двух ребят, когда пытался отомстить. Но этот Марюс всё равно вывернулся... Я и не знал, - лицо Лешки ожесточилось, - что мы стоим лагерем буквально рядом с ним!
   - Слушай, Леш, - осторожно начал я, - а тебе не кажется... ну, диким, что ли, всё это? Мы воюем с неграми и тут же - сами с собой.
   - Я этого не начинал, - отрезал Лешка. - Ну что, вашим раздавать смолу?

* * *

   Это было даже красиво - летящие в вечернем небе кометы, рассеивающие свистя-щие огненные капли. Потом эти кометы падали - некоторые за частоколом, некоторые разбивались о него, и по кольям текло янтарное пламя. Мы услышали крики. Очевидно, внутри если что и загорелось, то это быстро потушили. А вот с кольями они ничего сде-лать не могли. Кто-то высунулся было над остриём, но в него точно вонзилась стрела, и тело повисло между зубцами. Я видел, как оперенье стрелы вспыхнуло.
   - Сейчас займётся, - сказал Лешка. - Дуб не дуб, а всё равно займётся.
   В частокол - на этот раз именно в частокол - точно ударилась вторая - последняя - порция горшков, и ещё в полудюжине мест начал расползаться тягучий медленный ог-
   онь. Изнутри принялись стрелять из арбалетов вслепую, но неудачно - попробуйте дел-ать это, если находитесь фактически внутри разгорающегося огненного кольца!
   - У них там девчонки, - сказал Сергей, стоявший рядом со мной с обнажённым пала-шом. - У них там девчонки...
   - У меня тоже есть девчонка, - сказал я, не думая, услышит Танюшка, или нет.
   Частокол занимался. Где-то в стороне ударила Колькина двустволка, кто-то зак-ричал.
   - Опять тушить попытались, - заметил Андрюша Соколов.
   - Скорее просто бежать, - ответил Лешка. - Ладно, сейчас разгорится - и начнём. По-тихонечку... А девчонки, Сергей - ты ведь Сергей? - они тоже будут сражаться. Ведь ваши стали бы? И наши бы стали, и все тут сражаются... Ага, это вот уже дерево го-рит, - удовлетворённо добавил он. - Мы вот таким манером... не помню уже, когда - у негров на Украине лагерь сожгли. Ох, повеселились тогда...
   - Да почти в самом начале, года три назад, - вставил новый знакомец Сморча, крепыш, которого звали Ромкой. Подбежал австриец Клаус и сообщил, что с другой стороны час-токола уже полыхает вовсю.
   И вот тут меня что-то толкнуло.
   - Я пойду туда, - сообщил я и двинулся за кустами, слыша, как Лешка сзади напевает:
   - И когда оборвутся все нити,
   И я лягу на мраморный стол,
   Я прошу вас,
   Не уроните - бум! -
   Моё сердце на каменный пол...
   Песня была знакомая. Тщетно стараясь вспомнить, откуда же я её знаю, я не за-метил, что следом увязалась Танюшка...
   ...Чёртов инстинкт меня не подвёл. То ли там частокол оказался послабее, то ли прибалты его обрушили сами. На горящих обломках и возле них сражались несколько пар и групп, сложно было даже понять, кто где. Возле пламени темнота казалась ещё гуще, но я увидел возле самого пролома Марюса. Сжимая в одной руке меч, он другой тащил

111.

   Райну.
   - Стой! - крикнул я. Марюс повернулся. И увидел меня. Даже в неверном свете огня, да-же на расстоянии я увидел в глазах прибалта злое отчаянье. - Стой, Марюс! - я переско-чил через горящее бревно. - Мы ещё не договорили.
   Марюс оттолкнул Райну. Та остановилась около горящего пролома. Я шагал к нему, доставая дагу.
   - Не трогай её, - попросил Марюс, кивнув в сторону Райны, следившей за мной стеклян-ными глазами. - Тебе я нужен.
   - Где-то я это уже слышал, - заметил я в ответ. - Но ты не бойся. Мне она и правда не нужна. Можешь считать, что я играю в рыцарей, но ты прав - мне нужен ты.
   - Я вот он, - Марюс достал длинный нож.
   - Ты сам виноват в том, что происходит, - сказал я. - Можно было кончить дело мир-ом, если бы не ваша ненависть.
   - Да, я ненавижу вас, русских, - Марюс улыбнулся. - Вот за это им ненавижу - за то, что вы даже не понимаете, почему вас ненавидят.
   - Понимаю, - жёстко ответил я. - За то, что я не проткнул твою девчонку. Ещё там, около ворот. За это действительно стоит ненавидеть. Особенно если сам поступаешь по-другому... Но я тебе сейчас ещё добавлю причин для ненависти. Если победишь - мо-жешь убираться. С ней.
   - Райна, - сказал Марюс, - подожди. Сейчас мы уйдём.

* * *

   Прижав тыльную сторону ладони к губам, Танюшка молча смотрела, как под нак-лонившимся полыхающим частоколом в багряных и чёрных тенях быстро и страшно пе-ремещаются две лязгающих сталью фигуры. В левой руке Марюса - опущенной по телу - алым сверкал длинный и широкий, чуть изогнутый нож. Марюс не бил им, но этот нож был страшным - отблески пламени косо ложились на его перекошенное лицо, на искри-влённый рот, выплёвывавший при каждом ударе: "Ыарх!.. Ыарх!.. Ыарх!.."
   "Звиаг!.. Звиаг!.. Звиаг!.." - отзывалась, брызжа искрами, сталь. Левую руку Олег держал за спиной. Удары и отбивы были молниеносны. Нет, совсем не так дрался Олег на дорожке - как раньше это видела она. Общим осталась лишь быстрота.
   Олег стремился убить. Даже с немцем он дрался не так на том поединке. "А ведь это... из-за меня! - поняла Танюшка и, ощутив странную гордость, выругала себя: - Ду-ра, эгоистка чёртова! Он же жизнью рискует! По-настоящему!"
   Отскочили. Марюс вдруг превратился в чёрно-алый волчок, страшно вскрикнула сталь. Танюшка закусила губу - широкий нож мелькнул у живота Олега, но из-за его спины выметнулся кулак в перчатке с зажатым шведским хватом дагой - выбитый нож полетел по воздуху и со стуком вонзился в горящие брёвна. Дага перевернулась по-испанс-ки - и пропахала кровавую черту по правому боку литовца, снизу вверх. Марюс отскочил, сгибаясь, прижимая к располосованному боку локоть, меч его опустился.
   Олег нанёс страшный удар - отвесный, сверху вниз. Марюс вскрикнул - меч выле-тел из его руки, выбитый попаданием выше эфеса. Палаш Олега упёрся в горло Марюса - под челюсть - и поднял литовца на ноги. Несколько шагов назад - Олег напирал, застав-ляя Марюса пятиться.
   - Дай мне поднять меч, - услышала девчонка голос литовца.
   - Не нужен он тебе, - Олег довёл Марюса до частокола - брёвна пошатнулись, посыпа-лась горящая щепа; Олег на миг отстранился, и Марюс, пригнувшись, молнией бросился на него, ударил плечом в живот, свалил. Они вместе покатились по склону. Частокол, с натужным скрежетом выдрав из земли основание, рухнул в облаке легких искр, метнув-шихся в небо. Если бы не Марюс - так подумать! - пылающая масса прихлопнула бы обо-их, как мух...
   Марюс был сильнее, но быстро слабел от раны. Дагу Олег потерял, однако в какой-

112.

   то момент, действуя ногами, как кот в драке лапами, отшвырнул пытавшегося зада-вить его весом Марюса, прыгнул сверху - плашмя, как на мягкий матрас, - а в правой ру-ке мелькнул быстро выхваченный метательный нож. И исчез - Танюшка не сразу поняла:
   Олег ударил ножом с такой быстротой и силой, что рука стала невидимой. Ноги Марю-са дёрнулись. Олег оттолкнулся рукой от земли и, тяжело встав, начал замедленными движениями растирать лицо обеими ладонями.
   Он не видел того, что видела Танюшка. Как Райна, вырвав из упавшего бревна нож Марюса, вонзила его себе в грудь обеими руками. Постояла и рухнула навзничь.
   Олег не обернулся.

Игорь Басаргин

   Раскинув стынущие руки,
   Не видя неба в серой мгле,
   Уже на том краю разлуки
   Убитый мальчик на земле.
  
   Он, может, сам во всём виновен
   И получил, что заслужил -
   Но ток живой, горячей крови
   Не дрогнет больше в руслах жил.
  
   Пусть оправдают. Пусть осудят.
   Ему едино. Он ушёл.
   Теперь отгадывайте, люди,
   Кому с ним было хорошо...
  
   А он не может оглянуться
   Из-за последнего угла
   И обмереть, и ужаснуться
   Своим чудовищным делам.
  
   Нам словно мало тех напастей,
   Что посылают небеса -
   С какой неодолимой страстью
   Себя двуногий губит сам!
  
   Пока ты жив - ещё не поздно
   Начать с начала бренный путь.
   Там, наверху, сияют звёзды.
   Там, дальше - есть ли что-нибудь?
  
   Дано ли будет нам обратно
   Сойти во славе бренных тел,
   И смыть всю грязь, и выжечь пятна,
   Что в этой жизни не успел?
  
   Иль, может, вправду наше семя
   Бессмертным спит в кругу планет
   И ждёт, когда наступит время,
   И прорастёт... А если - нет?!
  
   А вдруг в последний раз, не в первый
   Вершится жизни кутерьма -
   И впереди лишь тьма и черви,
   А рай и ад - игра ума?!
  
   А вдруг не будет ни возврата,
   Ни похвалы, ни укоризн, -
   Куда, зачем, на что потратил
   Одну-единственную жизнь?!

* * *

   У Лешки погиб один человек. У нас убитых не было, даже серьёзно поцарапан ник-то не оказался. И в плен никто не попал - из прибалтов. Зря беспокоился о девчонках Сер-гей. Они не вышли из горящего форта.
   Вот и решение проблемы, думал я, сидя на бревне, дымившемся с одного конца. Я устал так, что даже язык не ворочался. Начинало рассветать, а мне больше всего хоте-лось спать, спать и спать. Я смотрел, как ребята Лешки хоронят своего убитого у тех самых кустов, где мы с Танюшкой стояли перед штурмом. Трупы прибалтов бросали ту-да, где всё ещё горел хороший огонь, и я подумал, что впервые чувствую, как пахнет горя-щий человек. Сколько раз читал в книжках... Вот он, этот запах, сопровождающий не-редко описания приключений, про которые так интересно было читать... Противный? Да нет, сладковато-удушливый, вот и всё - а горло сжимает, только когда задумаешься, что это горит.
   Ни в одной книжке не написано, какое безразличие и какая усталость наваливают-ся на того, кто остался жив после очередного приключения.
  

113.

   У подошедшей Танюшки в руке был мокрый платок.Я сперва не понял,что она хочет делать,а она,присев рядом,начала стирать с моего лица копоть. Очень аккуратно и... не-жно. Да, нежно. Я немного расслабился и почти замурлыкал. Мне очень хотелось сказать Танюшке что-нибудь приятное и значительное - но, встретившись взглядом с глазами Танюшки, я промолчал. Зачем говорить, когда и так всё ясно?
   Подошёл Лешка.Я с неудовольствием покосился на него,потому что Танюшка вста-ла. И встал сам.
   - Ты его убил, - почти обвиняющим тоном сказал Лешка. - Ты убил Марюса.
   - Та девчонка, которую изнасиловали и убили, - я оперся ладонью о дерево, - она была твоя девчонка?
   Лешка вскинул голову, и я поразился (и испугался!) тому, как сверкнули его глаза.
   Раньше я и про такое читал только в книжках.
   - Ты догадливый, - нейтрально сказал он.
   - Тогда ты поймёшь, - не обратил я внимания на его реплику, - почему я его убил... Ска-жи, - продолжал я, - тебе встречались негры, которые говорят по-русски?
   Лешка удивился - открыто и несдержанно. Свёл брови, пожал плечами:
   - Нет... Они, по-моему, вообще никаких языков не знают. А что?
   - Ничего, - задумчиво покачал я головой. - Ну что, Леш, будем обустраиваться на зиму?

РАССКАЗ 6

КАЛЁНАЯ СОЛЬ

А женщина кричала: "Этот путь

На треть завален мёртвыми костями!"

Он отвечал: "Я знаю. Ну и пусть.

Я не хожу окольными путями."

И.Басаргин

114.

* * *

   Холод, забравшийся под одеяло, разбудил меня неласковой рукой. Сентябрьское ут-ро - это не шуточки, не разоспишься, даже если очень устал.
   Я сел, всё ещё кутаясь в одеяло. Первое, что мне попалось на глаза, были пологие уг-ловатые вершины, небрежно закинутые зелёным в алых и жёлтых узорах покрывалом ле-са.
   Карпаты. Всю последнюю неделю они росли на горизонте над морем леса - к горам вообще очень трудно идти, они почти не меняются и не поймёшь, когда дойдёшь. Но вот вчера мы всё-таки дошли. Подъём начинался буквально за местом, где мы разбили лагерь.
   Дошли до нашей странной, эфемерной цели...
   ...Мы шли весь последний месяц. Самой тяжёлой была неделя пути по болотам По-лесья. И за весь этот месяц мы не встретили ни людей, ни негров - ни-ко-го. А ещё - фи-гово питались, охота почему-то была редкостно плохая.
   "В Москве" мы обосноваться не смогли. Всё случилось в тот же день, когда мы со-жгли форт прибалтов. Негры появились так неожиданно, что мы просто рванули в раз-ные стороны - я со своими в одну, Лёшка со своими в другую,и больше мы не виделись. Ни о какой зимовке там и речи быть не могло, мы едва сумели оторваться.
   Жаль. Отличное было место. Но, как пошутил Саня, иногородним в Москве закре-питься трудно было во все времена...
   ...Неподалёку с плоского камня рассеянной завесой падал в овальную выбоину водо-пад. Я увидел, что кое-кто поднялся раньше меня - кто-то сидел над водопадом, обхва-тив коленки руками и поставив на них подбородок. Я не сразу узнал Щуся, но мне сразу не понравилась его поза.
   Я начал обуваться. Носки от бесконечных вынужденных стирок начали развалива-ться, туфли (слава ГДР!) держались непоколебимо; хорошо ещё, мы тут не растём (ме-жду прочим, щетина у Вадима и Олега Крыгина, которые уже начали там бриться, рас-ти перестала. Ногти тоже ни у кого не росли, а вот волосы на голове - почему-то да...)
   Я сообразил, что нацепил на себя всё снаряжение, только когда уже сделал это. На верх водопада вела какая-то козлиная тропка, начинавшаяся сразу за выбоиной. Черты-хаясь про себя и желая Щусю всего самого нехорошего, я полез вверх - сработал "коман-дирский инстинкт". Вообще-то я хотел разнести Щуся "за упадничество и отделение от коллектива". Но, поднявшись наверх, я обнаружил, что наш младший... плачет. И не скрывает это.
   Я так обалдел, что остался довольно надолго стоять с краю обрыва и только через минуту сообразил подойти. И тихо спросил, даже не назвав его "Щусём":
  -- Сань, ты чё, а?
   Он сердито посмотрел на меня - сердито и беспомощно, потому что я видел, как он плачет, и сделать с этим уже ничего было нельзя. На пушистых ресницах висели слё-зы, лицо пересекали мокрые дорожки. И с той отчаянной прямотой, которая появляется у мальчишек (по себе знаю), когда уже дальше некуда, ответил:
  -- Реву, а чего?
  -- Да ничего, а чего ревёшь-то? - уточнил я, присев рядом на корточки.
  -- Я... - он помедлил и закончил решительно: - Я домой хочу.
   Я вздохнул. Вздохнул снова. И сказа:
  -- Не, Сань, домой не получится.
  -- Да знаю я, что не получится! - сердито отрезал он. - Я просто хочу, и всё.
   Мне сегодня ночью дом снился... вот.
  -- Сань, - попросил я его, - ну ты держись, что ж теперь. Нам ещё тут жить.
   Долго, наверное.
  -- Я ещё тут посижу, ладно? - тихо сказал он.
  -- Конечно, - кивнул я, поднимаясь, - посиди...

115.

   ...Дежуривший Игорь Северцев бесшумно встал мне навстречу из-за мшистых ка-мней. Если он и дрых (да нет, не в его характере это было), то внешне это никак на нём не отразилось. И вообще - Север изменился меньше всех нас. По крайней мере - опять-таки внешне.
  -- Доброе утро, - он махнул мне рукой. Я подумал, что уже давно не пожимал
   никому руку - какой смысл, если живёшь рядом с людьми и видишь их постоянно?
  -- Доброе утро, - кивнул я и оперся о камень. - Ну, как дежурство?
  -- Перед самым рассветом, как заступил, вон там, - он указал подбородком в ска-
   лы, - кто-то ревел. Довольно страшно, если честно... Может, пещерный лев, как у Жор-жа Рони-старшего?.. Что со Щусём?
  -- Нервы, - коротко ответил я. - Ладно, сейчас будем подниматься. И сегодня на-
   чнём искать хорошую пещеру.
  -- Продукты надо спешно запасать, - высказался Игорь. - Зелень обязательно, а
   то...
  -- Знаем, читали про цингу, - ответил я. - Запасём, осень-то ещё только начинае-
   тся... И зимняя одежда нужна, шкуры... - я вздохнул. - И до фига всего.
   - Тут дальше много этих туманных пятен, - задумчиво вспомнил Игорь. - Интересно было бы узнать, что там, в них...
   - Да не валяй дурака, - помотал головой я. Игорь улыбнулся:
   - Ты раньше был любопытней.
   - Я стал осторожней, - пояснил я, - потому что отвечаю теперь не только за себя.

* * *

   Завтрак получился скудным, как и всё последнее время. Соль кончилась ещё в Поле-сье, приходилось пользоваться пеплом. Дожёвывая свою порцию, я пробурчал:
   - Сейчас разойдёмся искать жилище. Давайте, ребята, не балдеть, искать сразу то, что нужно. Пещеру, просторную, с водой, если не внутри, то рядом. Нам там жить. Зимовать.
   Я, если честно, сам почти не верил в то, что говорю. В смысле, что придётся тут зимовать. Нет, честное слово, мне до сих пор казалось, что вот-вот всё кончится...
   ...Мы шли вчетвером - я, Сергей, Танюшка и Ленка Чередниченко. За прошедший месяц Сергей и Ленка начисто перестали скрывать свои отношения, временами приводя меня в тихое бешенство. Да и вообще - межполовые связи стали вырисовываться всё чётче. Вадим, например, с взаимностью окончательно увлёкся Наташкой Крючковой, за-мкнутый ОлегКрыгин - ко всеобщему удивлению, - сошёлся с Ленкой Власенковой, нашим "завхозом"... "Парочка кулаков", - подкалывал Саня, который оставался стоек и "непо-кобелим", по собственному выражению.
   А я... Про себя я называл Танюшку "моя". И никто, собственно, в этом и не сомне-вался, и она вела себя так, словно это реальность... временами. Ва временакми я и сам не мог понять, что ей нужно от меня и от жизни, и это наводило на печальные размышле-ния. "На Земле" отношения были проще.
   Может быть, это потому, что там мы не жили бок о бок, не надо было прятать некоторые черты своего характера? Можно было всегда оставаться хорошими друг для друга... А тут - тут надо было сделать ещё какой-то один последний шаг, чтобы стать совсем родными.
   Я - не знал, как этот шаг сделать...
   ...Ходить по горам - дело нудное и очень тяжёлое, а сентябрьские дни стояли тёп-лые, и скоро мы все четверо взмокли. Девчонки завязали узлами на животах подолы ков-боек,расстегнули вороты и закатали рукава. Сергей снял свою куртку. Именно он первым добрался до перевала между двух отрогов, где расступались сосны, и мы услышали его голос:
   - Ёлки, море!

116.

   Сперва мне тоже показалось,что это море - противоположного берега водной гла-ди, раскинувшейся перед нами в конце длинного спуска, видно не было. Но потом я разли-чил берега слева и справа и возразил:
   - Озеро.
   - Нет тут ни моря, ни озера, - сердито сказала Танюшка. Её, по-моему, нервировало и задевало, что этот мир не полностью совпадал с её познаниями в географии. - Ближай-шее озеро - Балатон в Венгрии.
   - Ну а тут - вот оно, - кивнула Ленка, поправляя перевязь с ландскеттой. - Озеро или морской залив. Красиво, а? дымка такая розовая...
   - Красиво, - согласилась Танюшка и положила голову мне на плечо. Я окаменел и пере-стал контролировать ситуацию начисто.
   - А вон, смотрите, - Сергей вытянул руку немного в сторону. Там небольшой распадок открывал вид в зелёную долину. По ней брело большущее стадо огромных туров. Живот-ные обходили солидное тёмное пятно у ручья, текущего, наверное, в залив. - Тань, дай ар-кебузу? Завалю одного...
   - Пошли вместе, - поспешно предложил я. - Там есть где спуститься?..
   ... - Сколько всё-таки мы потеряли... - заворожено шептала Танюшка. - Смотри, Олег, смотри! - она засмеялась, наблюдая за телятами. - Понимаешь, тут же всё прямо кишит жизнью...
   Я мог бы возразить, что тут людям нет жизни. Но возражать не хотелось, и я только кивал. Тем более, что этот мир и правда поражал обилием живых существ.
   - Вот и хорошо, - Сергей под шумок забрал у неё и зарядил аркебузу. Мы держались во-зле больших камней, а стадо передвигалось наискось по отношению к нам, шло к невиди-мому выходу из долины. - Олег, держи, ты лучше меня стреляешь.
   Я оценил расстояние до буро-коричневых могучих животных. Непредставимо огро-мный вожак - кажется, я мог улечься у него на лбу и едва достал бы раскинутыми рука-ми до кончиков рогов - весивший на глаз не менее тонны, косился в нашу сторону, но не проявлял агрессии.
   Я повёл стволом, прицеливаясь и исключая самок с телятами (ни один охотник в них не станет стрелять, если только не умирает с голоду). Тут под лопатку не ударишь - пуля завязнет в мышцах. Надо бить в ухо, в мозг... Черепа у них, наверное, прочные, как камень...
   Туго щёлкнула тетива. Молодой самец удивлённо мыкнул и неожиданно легко зава-лился набок, между шарахнувшихся от него соседей.
   - Пулю, быстро, - сказал я, наблюдая, как одна из самок наклонилась к туше,, обнюхивая её. Остальные остановились, и громадный вожак посмотрел в нашу сторону. Танюшки-ны пальцы вложили мне в ладонь подшипник. Я зарядил егои вскинул аркебузу.
   Вожак глухо и протяжно замычал - и двинулся в нашу сторону. Шагом пока.
   - На камни, - процедил я. И вытсрелил - снова точно, рухнул ещё один самец. Я бросил вверх аркебузу и, протянув руку, оттолкнулся обеими ногами. Сергей и девчонки вдёрнули меня наверх.
   Бык остановился, меряя взглядом откос. Глаза у него были умные, надо сказать, и он, постояв, повернул обратно, взрёвывая, словно подавая сигнал отхода. И действите-льно - стадо пошло за ним, не оглядываясь.
   - Готово, - удовлетворённо отметил Сергей. Я кивнул и предложил:
   - Сходи с Ленкой в лагерь. Если там кто есть - валите сюда всей компанией, будем мя-со таскать. А я пока начну свежевать с одного бока и разделывать.
   - Ладно, - кивнул он. - Мы недолго, пошли, Ленок.
   Мы с Танюшкой проводили их взглядами. Я зарядил аркебузу, спрыгнул вниз и протя-нул руки, но Танюшка исполнила отличный соскок и первой пошла к темнеющим в траве тушам.

117.

   - Тань, - попросил я, помахав рукой на секунду остановившимся на перевале Сергею и Ленке, - ты мне дай свои кинжал и нож, ими разделывать удобнее.
   - А я чем буду? - удивилась она.
   - Не надо, я сам, - покачал я головой, - а ты просто по сторонам посматривай. Вон, с аркебузой. А то гляди, - я кивнул на стаю диких собак, появившихся на опушке леса. Они были мельче волков, но, в отличие от них, держались стаями даже летом.
   - Ладно, - легко согласилась Танюшка. Мне и самому не очень-то хотелось возиться с разделкой, я её понимал.
   С видом часового она присела непоадлёку на выступавший из травы камень, поло-жив аркебузу на колени. Предупредила собак:
   - Животные, я собак люблю, но, если полезете, буду стрелять. Ждите, вам и так всего много останется.
   Они, наверное, поверили и сели на хвосты,следя за нами умными голодными глазами.
   Я разделся до пояса и, сложив одежду, пристроил сверху вынутый из кобуры наган. Танюшкин кинжал идеально подходил, чтобы рубить кости, а короткий нож - свеже-вать и резать. Работа по разделке (тем более - таких туш, какие мне ни разу не прих-дилось и видеть-то!) была очень тяжёлой, грязной и дурно пахнущей, я полностью в неё погрузился, сдувая с лица волосы и каких-то мошек, налетавших непонятно откуда.
   Когда я поднял голову - Танюшки на камне не было. А ещё через миг я увидел её - на берегу ручья.
   За серой пеленой страшного тумана.

* * *

   Я хорошо видел Танюшку. Серая пелена не мешала смотреть, она только немного размывала очертания предметов. Тк близко к этим местам я ещё ни разу не подходил - и сейчас понял, что эти места совсем не для человека. Казалось, что я стою... Нет, ника-ких сравнений и ассоциаций не возникало в мозгу. Мне было просто страшно. И всё тут.
   До Танюшки было шагов десять. Она сидела у самого края, уронив голову на грудь так, что я не видел лица. Зато хорошо различал, что она ровно и спокойно дышит. Ви-дел, как вода обтекает альцы свесившейся в ручей узкой руки.
   Да чёрт побери, разозлился я, что за страх?! Я бы рискнул жизнью даже ради нез-накомого белого, попади он в беду, а тут моя девчонка, и нужно всего-то сделать два десятка шагов...
   Я вытянул руки перед собой. Они не тряслись, нет - казалось, пальцы сами собой играют на пианино.
   - Тань, я иду, - громко сказал я. И страх отпустил. Он не ушёл, но превратился в обыч-ный красный сигнал, предупреждающий об опасности, но не гипнотизирующий ею.
   Я обнажил оружие и пересёк черту - одним шагом...
   ...Странно. Туман внутри не был туманом - вполне прозрачный, словно его и нет вовсе. А вот то, что осталось снаружи...
   Я ничего не видел. Вокруг очерченного туманом пространства была чернота. Ка-кая-то смоляная, как гудрон. И ещё. Всё вокруг меня - кроме Танюшки - сделалось плос-ким, как декорации, вырезанные из фотообоев.
   Вроде бы ничего страшного в этом и не было.Но у меня на затылке ощутимо вста-ли дыбом волосы, а кожу покрыл липкий пот.
   Я вцепился в плечо Танюшки, как вцепляется утопающий в брошенную ему верёвку. Плечо было мягким и тёплым, но безвольным.
   - Тань, Тань, Танюшк! - я откинул с её лица волосы, приподнял голову за подбородок и окаменел. Улыбаясь слабой, но счастливой улыбкой, Танюшка смотрела куда-то сквозь меня стекляннми глазами чучела из краеведческого музея. - Таня... - упавшим голосом сказал я.
   - Здесь так хорошо и спокойно, - тихим и расслабленным голосом сказала девчонка, гла-

118.

   за которой оставались по-прежнему стеклянными. - Хорошо, что ты пришёл. Тут не бывает ни боли, ни голода, холода, крови. Тихо... спокойно... тепло... Тихо... спокойно... тепло...
   - Танюшка, очнись! - взмолился я. Присел на корточки, взял её за руку, лежавшую на ко-лене - тяжёлую, безвольную - и поднёс к губам. Не поцеловал, хотя была такая мысль. - Сейчас, Тань. Я тебя унесу.
   - Не унесёшь.
   Это был человеческий голос. Но так мог бы говорить человек с искалеченными гу-бами... или очень замёрзший. Я обернулся...
   ...Мне редко снились кошмары. И точно знаю, что ни в одном из них я не видел эту тварь. Потому что если бы увидел - не проснулся бы точно. Не знаю, был ли свой облик у этого существа. Я даже не знаю, как оно выглядело. Вернее - знаю, что оно имело сотню обликов, и эти облики воплощали всё самое страшное, что я видел, думал или читал в жи-зни. Наверное, всё это было взято из моей же головы и не являлось реальностью. По кра-йней мере, мне так хочется думать.
   Реальной была огромная пасть, общая для всех воплощений, отчего они не станови-лись приятней - широкая, с двумя рядами длинных, тонких и очень острых зубов.
   Одних клыков, кажется.
   Не знаю, что это было. Знаю только - теперь знаю! - что обитает за тонкой плё-нкой тумана.
   Существо обрело устоявшуюся форму.
   И это была форма огромного паука.
   Я ощутил тошноту. Да нет, не тошноту - непередаваемые ужас, отвращение сби-ли меня с ног и, попятившись, я упал возле неподвижной Танюшки на пятую точку.
   Ничего на свете я не боялся так, как пауков. Это был даже не страх, а физическое отвращение. Даже читая книги, я старался не смотреть на страницы, где они были изо-бражены, а если пауков показывали по телевизору, я просто отворачивался.
   Здесь у меня начисто отсутствовали такие соблазнительные возможности. Впро-чем... оставалась ещё одна возможность - сбежать. Один рывок - и... Я почему-то был уверен, что тварь не станет за мной гнаться вне пределов этого плоского мирка.
   Но Танюшку мне не утащить. Не успею.
   Зато, может быть, успею подрубить этой гадине ноги.
   Я вскочил, выхватывая палаш, и паук, заперебиравший было в нашу сторону шуст-рыми ногами, вдруг шарахнулся прочь длинным прыжком. Опасливо обогнул ручей. Я то-же обошёл Танюшку и снова встал на его пути, почти теряя сознание от омерзения - па-ук вновь отскочил. Да он же боится, вдруг дошло до меня. Неужели моего палаша?! Я дёрнул в сторону вновь заторопившегося в сторону паука клинком - нет, клинка он не бо-ится... но вроде бы боится моей руки! Да ну - чушь, что мне с ним - кулаком сражать-ся?!
   - Уходи, оставь её, - человеческий голос был невероятно мерзким "в устах", если так можно сказать, этой твраи, - это моя добыча, она пришла ко мне...
   - А уйдёт со мной, - я продолжал держаться между пауком и спокойно сидящей Таню-шкой, прикидывая, смогу ли быстро вскинуть её на плечо и утащить.
   Паук присел на задние ноги, и я, инстинктивно пригнувшись тоже, избежал двойно-го плевка паутины. После этого своего промаха паук замер на одном месте, чуть раска-чиваясь и сверля меня взглядом одной пары человеческих глаз.
   - Отдай её, - сказал паук.
   - Что, не можешь подойти? - я перевёл дух.
   - Не могу. Но и ты не сможешь уйти, а пить и есть тебе тут нечего. Отдай и уходи.

Да, он боялся моего правого кулака. Странно... В нём - эфес палаша... В рукояти мечей вкладывали мощи святых, так, может... Нет, ерунда. У меня не полая рукоять. Но

119.

   ведь боится! Серебра, что ли? Но и серебра там нет - железо, бронза, кожа, дерево...
   - Кем ты был? - вдруг спросил я. Паук изучал меня внимательными глазами. - Ведь ты был человеком?
   - Был, - подтвердил паук. - Давным-давно. Я не помню, сколько прошло времени. Да это и не важно. Отдай её мне.
   Вместо ответа я показал ему кулак с палашом. Паук присел - брюхом к земле.
   А я увидел гравировку на навершии моего оружия. Ту самую свастику.
   - Боишься свастики?! - я сам себе не поверил. Для меня свастика, что бы там ни было, оставалась символом войны и зла, которое принесли фашисты. - Ты боишься свастики?!
   Паук издал странный звук - словно бы хихикнул. Потом сказал:
   - Ты русский, это видно даже без разговора... Для тебя существует только ваша собс-твенная история... Да, я боюсь свастики, как боится её любое зло, если она в чистых ру-ках... Но я предлагаю тебе обмен.
   - Обмен? - я был не настолько поражён, чтобы опустить оружие, но удивился сильно. - Что у тебя есть и что есть у меня, что менять-то?
   - Смотри, - сказал паук и человеческим жестом провёл по воздуху, словно по стеклу, од-ной из лап.
   Вы видели, как стекают по окну капли дождя? А теперь представьте, что вот так же стекает целый ручей - и стекло следом за ним мгновенно высыхает, а изображение там, за стеклом - уже совсем другое... на и стекла-то - нет.
   Передо мной был прямоугольник - метр на два, похожий на обычный дверной про-ём, в котором сняли с петель дверь. А за этим проёмом...
   - Это обман, - сказал я, созерцая спокойную воду Пурсовки почти у моих ног, слушая шум машин на мосту над головой. Окурки на грязноватом песчаном берегу...
   Проём выводил под мост недалеко от почты. Частое месо наших игр. До меня до-неслись голоса людей и смех.
   - Нет, - голос паука был странно грустным, - это правда.
   Преодолев себя, я шагнул от проёма обратно к Танюшке и покачал головой:
   - Там - уже не мой мир.
   - Подумай, - заметил паук, - он достаточно велик, чтобы вместить двух Олегов.
   - А в этом не останется ни одного? - я овладел собой и усмехнулся. - Нет уж. У меня тут дела и друзья.
   - Сейчас, - вдруг зло - с человеческой злостью! - сказал паук. - Но не будет ни дел, ни друзей, если ты не отдашь девчонку, дурак!
   - Чтобы ты её сожрал? - я показал элементарную фигу.
   - Я не собираюсь есть её... - казалось, эта мысль его насмешила и одновременно заста-вила задуматься. А я против воли - просто из любопытства! - спросил:
   - А такие... двери, они есть только тут?
   - Они прячутся во всех туманах, - ответил паук. - И в них довольно легко войти. Надо только привести в туман и отдать Охраннику своего лучшего друга.
   - Так вот как ты тут оказался! - осенило меня. Паук дёрнулся, словно я ударил его; по-том прошипел - уже без человеческих интонаций:
   - Да-а-а...
   Воздух в "двери" дёрнулся, и я увидел... нет, уже не берег реки, знакомый мне с де-тства. Это самое место, где я стоял - берег ручья. Только, похоже, была зима. Возле ле-дяной кромки лежал ничком светловолосый мальчишка в раскинутом полушубке - я видел рукоять какого-то оружия, родинку на виске и угол приоткрытого рта. К нему, провали-ваясь в снег по колено, бежал мальчишка помладше меня, тоже светловолосый, на бегу придерживавший на бедре меч.
   - Федька! Федька! - он ухнул в снег по бёдра, рывком добрался до лежащего товарища, нагнулся над ним. - Федь, кто тебя?!

120.

   - Во-ды-ы... - простонал лежащий. - Пи-ить...
   - Сейчас, сейчас! - мальчишка дёрнулся к ручью, ладонью сломал ледяную кромку... и упал бы в воду, не подхвати его мгновенно вскочивший Федька.
   - Прости, - тихо сказал он, и меня поразило его лицо - смесь радости и жуткой, вино-ватой тоски...
   ... - Это был ты? - спросил я. Паук ответил сразу же:
   - Я. И мой друг Федька. Мы были тут вместе три года и несколько раз спасали друг друга. Я бы отдал за него жизнь. И отдал... от меня немного осталось.
   - Он оставил тебя Охраннику? - догадался я. - И вернулся... домой? Давно это было?
   - Всё так. А давно ли - я не знаю.
   - Значит... - я огляделся, - ты тут не один? Где другой Охранник?
   - Я тут один, - возразил паук. - В том-то и дело, что Охранник, нашедший себе замену, умирает.
   - Умирает? - переспросил я. - И ты...
   - И я, - подтвердил паук. - Я только об этом и мечтаю. Уже давно.
   Я молчал. Что тут было сказать или спросить? Молчал и паук, которого когда-то звали Федькой.
   - Мне тебя жалко, - вырвалось у меня. - Правда жалко. Но Танюшку ты не получишь, - я наклонился и вынул руку Танюшки из ручья. По её телу словно бы проскочила электриче-ская искра, и я увидел, что она просто спит.
   - Догадался, - сказал паук. - Но смотри. Ты, наверное, думаешь, что хорошо знаешь сво-их друзей. Я тоже так думал - а теперь я здесь. Тебя может ждать та же судьба.
   - Мои друзья меня не предадут, - твёрдо сказал я. - Как я не предам их. Тебе просто не повезло.
   - Время идёт, - загадочно заметил паук. - Идёт, приносит и уносит. И не всё плохо, что оно уносит. А принесённое - не всегда хорошо.
   - Тебе просто не повезло, - повторил я и коснулся плеча девчонки: - Тань, просыпайся. Я пришёл за тобой.

Владислав Крапивин

   Были тайны тогда неоткрытыми,
   Мир земной был широк, неисхожен.
   Мастерили фрегат из корыта мы
   С парусами из ветхой рогожи.
  
   Мы строгали из дерева кортики,
   Гнули луки тугие из веток,
   Капитаны в ковбойках и шортиках,
   Открыватели белого света.
  
   Белый свет был суров и опасен.
   Он грозил нам различными бедами.
   Караулил нас двоечник Вася
   И лупил - а за что, мы не ведали.
  
   Мир являл свой неласковый норов
   И едва выходили за двери мы -
   Жгла крапива у старых заборов,
   Жгли предательством те, кому верили...
  
   Мы, бывало, сдавались и плакали.
   Иногда спотыкались и падали.
   Но потом, сплюнув кровь, поднимались мы,
   Ощетинясь сосновыми шпагами.
  
   Жизнь была нам порою как мачеха
   И немало нам крови испортила.
   И тогда вспоминал я, как мальчиком
   Помнил честь деревянного кортика.
  
   А когда было вовсе несладко
   И казалось, что выхода нет,
   Будто в детстве, спасал меня Славка
   Десяти с половиною лет.
  
   ...Вот он мчится, как рыцарь из сказки,
   В тополиной июньской пурге.
   И как рыцарский орден Подвязки -
   Пыльный бинт на побитой ноге.

* * *

   - Что там тебе понадобилось, ненормальная?!?!?!
   - Не смей меня трясти!!!
   Я опустил руки, тяжело дыша. Танюшка прожигала меня взглядом, похожим на

121.

   двойной залп лазерных пушек из фантастической книжки. Глаза у неё сделались густо-зе-лёными и свирепыми. В таком состоянии она однажды отметелила Сморча, вздумавшее-го над ней подшучивать и переборщившего ненароком. Я перевёл дух и сказал:
   - Тань, я за тебя очень испугался.
   - Ну... - она смутилась. - Ничего не случилось. Да там не особо и страшно. Уснула я не-кстати почему-то...
   - Тань, - я посмотрел ей в глаза, где остывала злось, - я тебе сейчас всё расскажу, а ты думай - вру я тебе, или как...
   ...Дослушивала меня девчонка, прикрыв рот ладонью и не мигая. Потом она огляну-лась на туманное пятно и, передёрнув плечами, выдохнула:
   - Ой...
   Она поверила. Да и то - я же ей никогда не врал. А я - я продолжал, только теперь уже глядя в сторону, и частичкой себя ужасаясь тому, как легко соскальзывают с моих губ слова приговора:
   - Тань, если... ты очень хочешь домой?.. То...
   - Не смей, - пропадающим голосом шепнула она. - Ты что, Олег, ты не смей!.. Я не хо-чу... без... - она укусила губу и толкнула меня в грудь: - Не смей, слышишь?!
   - Да я же всё равно ничего не могу без твоего согласия! - от облегчения у меня загудело в ушах. Но в то же время с осознавал, что, согласись она, я сам пошёл бы туда с ней. Сам опустил бы руку в воду... И осознавать эту готовность было жутко и... приятно.
   - Давай никому не говорить, - предложила Танюшка, и я, оглянувшись, увидел, как через перевал спускаются оплдюжины наших. Сергей шагал впереди, махая нам рукой; потом, обернувшись, что-то сказал остальным, они ускорили шаг.
   - Давай, - я взглянул на Танюшку. - Ты думаешь?..
   - Ничего я не думаю, - отрезала она.
   - Сегодня мы понимаем друг друга с полуслова, - заметил я. И выпалил: - Тань, а можно я тебя поцелую?
   На секунду её лицо застыло. Потом она улыбнулась и, внезапно щёлкнув меня в нос, объявила:
   - Нет, - и добавила непонятно: - Думай, Олег, прежде чем спрашивать.

В. Бутусов

   Ты говоришь, что небо - это стена,
   Я говорю, что небо - это окно.
   Ты говоришь, что небо - это вода,
   Ты говоришь, что ныряла и видела дно.
   Но - может быть, это и так,
   Может быть, ты права,
   Но я видел своими глазами,
   Как тянется к небу трава!
  
   Ты говоришь, что нет любви -
   Есть только пряник и плеть.
   Я говорю, что цветы цветут,
   Потому что не верят в смерть.
   Ты говоришь, что не хочешь быть
   Никому никогда рабой, -
   Я говорю, что будет рабом
   Тот, кто будет с тобой!
  
   Стоит ли спорить с тобой всю ночь
   И не спать до утра?
   Может быть, я не прав,
   Может быть, ты права...
   К чему эти споры - наступит день,
   И ты разберёшься сама,
   Есть ли у неба дно и зачем
   Тянется к небу трава...

* * *

   "Пещеру с ручьём" отыскал Вадим, а осматривать её мы отправились втроём - Сергей, Вадим и я...
   ... - Да, хорошая пещера, - Вадим зачем-то нагнулся, вглядываясь в провал. - По-моему, большая. Я внутрь-то не заходил.
   - Не воняет. - Сергей потянул воздух раздувшимися ноздрями. - Никого нет. Зверя, я

122.

   имею в виду... Вон и ручеёк, и тропинка узкая...
   - Поглядим внутри? - предложил Вадим, отламывая ветку сухого кустарника, нависше-го над тропкой. - Во-от... чёрт, а это что?
   - Что? - почему-то насторожился я. Вадим комкал в пальцах что-то, похожее на кус-ок валенка. Сломанную палку он выпустил, она упала на землю, а Вадим поднял резко пок-расневшее лицо.
   - Это шерсть, - он протягивал комок мне и Сергею.
   Это в самом деле были спутанные чёрные волосы - очень длинные и толстые, похо-жие на шпагат.
   - Пещерный медведь, - сказал Сергей раньше, чем я вспомнил название зверя. Вадим от-бросил комок, словно обжёгся.
   - Вот тебе и необитаемая пещера, - выдохнул он. - Наверное, эта тварь недавно тут живёт, вот и не провоняло...
   - Уходим, быстро, - скомандовал я, кладя руку на эфес палаша. Мне вспомнились описа-ния этого зверя в книжках, и по спине побежали колючие мурашки. Но Сергей, первым двинувшийся к тропинке, уже пятился нам навстречу.
   - Поздно, - выдохнул он, вытягивая свой палаш из ножен.
   Огромная чёрная туша появилась у начала подъёма. Зверь был гигантом. Он не бе-жал, а шёл, чуть косолапя, шкура со сбившимся внизу в сосульки волосом гладко ходила на мощных мускулах. Голова медведя по отношению к туловищу была меньше, чем у бурого сородича, н овсё равно - разинув пасть, он легко мог раздавить череп любому из нас, как щипцами давят грецкий орех.
   Скорее всего, медведь ещё нас не видел - у этих зверей вообще не очень хорошее зре-ние. Но чуял он нас точно - лобастая башка была опущена к тропинке, и я с леденящим ужасом услышал ровный, мощный звук дыхания, смешанный с хрипловатым пофыркива-ньем.
   - Вверх, - сипло сказал Вадим. Я оглянулся на отвесный откос:
   - Не влезем, он нас снимет, как яблоки с ветки... Лучше внутрь, в пещеру...
   - Спятил, - Сергей встал рядом с нами. - В темноте он нас подавит, какк мышей, - он повернул бледное лицо со ставшими огромными серыми решительными глазами: - Надо драться.
   Медведь поднял голову. Глаз почти не было видно за прядями шерсти, но я ощутил, как хищный, странно-холодный взгляд упёрся в меня, будто тупой нож.
   Зверь задрал голову выше и, обнажив длинные жёлтые клыки, хрипло заревел. Мне показалось, что нас толкнуло звуковой волной.
   Вадим, не огтрывая взгляда от медведя, доставал из ножен бастард. Во мне что-то оборвалось - и я вытащил палаш.
   Медведь неспешно встал в рост - на задние лапы, покачиваясь и растопырив перед-ние. "Ух... хух... ух... хух... ух... хух..." - слышалось мощно-размеренное пыхтение. Со всё ещё оскаленных клыков прозрачными струйками цедилась слюна. Короче, следовало беж-ать - куда угодно, лишь бы подальше...
   - Стреляй, - сказал мне Сергей.
   - Дурак, - ответил я чужим голосом, - наган ему и шкуру-то...
   Медведь стремительно бросился вперёд - выставив лапы и как бы падая, чтобы подмять нас. Его хватило бы на всех троих... Сергей отскочил назад, мы с Вадимом - вправо-влево. Я увидел чёрный бок и, прижатый к откосу, размахнулся и рубанул. Где-то вроде бы очень далеко снова заревел медведь, палаш вырвало из моей руки, подвихивая кисть. Я перекатился по широченной спине и упал наземь - удачно, на левую руку, правой выхватывая дагу. Справа от меня был открытый проход на тропинку, но я отметил это как-то мельком, потому что окротко вскрикнул Вадим, и я увидел возле головы медведя молниеносный высверк стали. Заорав что-то неясное самому, я обеими руками занёс над

123.

   головой дагу и вогнал лезвие в толстый бок до упора. Меня мотнуло, как бумажную фит-юльку, но я не выпустил дагу и,перелетев через медведя, грохнулся у входа в пещеру - уже не так удачно, дух захватило, и я беспомощно смотрел на оскаленную пасть, нависшую надо мной. Но рядом оказался Вадим - он был в крови и, рыча не хуже медведя, начал ру-бить морду зверя тесаком. Медведь махнул лапой - Вадим отлетел, как пушинка, лапа снова взметнулась, и я вогнал под неё, в складку кожи, дагу, заорав:
   - Стой, ссссука! - а Сергей, появившийся где-то сзади, как из-под земли, замолотил па-лашом - он по-прежнему держал его в руках - по крестцу зверя.
   Я распорол медведю лапу - и оказался о откоса. Голова гудела, куртка и майка у ме-ня на груди были располосованы, рваньё быстро заливала яркая кровь.
   Я видел, как Вадим выкатился из-под самой пасти медведя и, схватив его за ухо, по-лоснул тесаком по шее сбоку - брызнула кровь. Медведь взревел - грозно и удивлённо, от-бросил Вадима куда-то в темноту пещеры, развернулся к Сергею, который, выставив пе-ред собой палаш, вжался в откос.
   - Сссстой! - прохрипел я и, прыгнув на медведя сверху, несколько раз успел ударить его в район позвоночника - лезвие соскальзывало. Медведь завалился на бок - я еле успел от-катиться. Сергей, метнувшийся в сторону, вонзил свой палаш в брюхо зверя и молча рух-нул - удар лапы пришёлся ему в бедро. Медведь вскочил и заревел - жалобно, он сам во-гнал торчащий палаш ещё глубже. Я, поднявшись на колено, раскроил медведю нос сбоку, и он не успел повернуться ко мне - вновь возникший "на сцене" Вадим, подобравший свой меч, всадил его в бок зверя, навалившись на рукоять всей тяжестью тела. Через секунду после этого я загнал свою дагу точно под левую лопатку. Вырвать не успел - зверюга ме-тнула меня головой прямо на пытавшегося подняться Сергея. Тот заорал, мы перепута-лись всем, чем только можно, но медведь не спешил атаковать. Он повернулся в нашу сторону, оскалился - но его качало, а по языку бежала тёмная кровь. Горло медведя зад-рожало, но его рык был больше похож на хрип, в котором пробивалось бульканье. Я на-шарил наконец свой собственный палаш и поднялся на колено. Медведь, всё ещё рыча, двинулся к нам - я ударил палашом, как копьём, в оскаленную открытую пасть - лезвие скрежетнуло по гортани, медведь, сев на задние лапы, жалобно замычал, передними хва-тая эфес оружия. Кровь несколькими струйками брызгала в стороны.
   Сергей - с дагой в руке - оказался с другой стороны зверя. Я увидел, как мотнулася его белобрысый чуб, услышал короткое "хыах!" Медведь заурчал устало и тяжело зава-лился на бок...
   ...Мы смотрели друг на друга через мохнатую тушу. Не знаю, как у меня, а у Сергея и Вадима глаза были бешеные, нездешние. У Вадима вся правая сторона лица была в кро-ви, волосы свисали лохмотьями, в них что-то чернело, и стоял он боком, перекосившись. По левой ноге у Сергея текла кровь, он локтем прижимал правый бок.
   - Девчонки нас убьют, - сказал он и засмеялся.
   Мы подошли к голове медведя и обнялись - тесным кружком. Левая рука у меня бо-лела, но почти неощутимо на фоне горящей огнём груди - там боль казалась почти нес-терпимой, но, тем не менее, странное ликование пересиливало и её. Я почувствовал, как улыбаюсь - и это была не вымученная улыбка.
   Сергей, сняв руку с моих плеч, коснулся ладонью своего бедра, а потом положил ок-ровавленные пальцы мне на грудь. Я вздрогнул, но, не спуская с него глаз, мазнул себя по груди и положил руку на глубокую рану в левом плече Сергея; рука Вадима коснулась моей груди и бедра Сергея, а мы поочердёно дотронулись до его лица...
   - Мы теперь братья, - серьёзно сказал Сергей.
   - Смотрите, как бы сожителями не назвали, - заметил Вадим. - Помогите сесть, бра-тцы, а то что-то голове неудобно... на плечах.
   Я подумал, что сесть - и правда неплохая идея.
  

124.

* * *

   - Ну шей, что ли, - сказал я и, повернув голову, уставился в пламя костра.
   У Вадима была рассечена голова - в трёх местах справа под волосами - сломаны два ребра и сильно ушиблены спина и - пардон - копчик, из-за чего он не мог лежать на спине. У Сергея медведь разорвал в двух местах левое бедро, рванул левое плечо; кроме того, у него тоже оказалось сломано ребро справа и треснула левая ключица. У меня че-рез всю грудь тянулись две параллельные - до рёбер! - раны, было вывихнуто левое запяс-тье и сломана ниже локтя лучевая кость.
   Медведя как раз сейчас свежевали, с трудом переворачивая, и Ленка Власенкова сказала, что шкуры вполне хватит на три зимних куртки с капюшонами. Пещера оказа-лась вместительной, хотя и не очень высокий - чуть выше высокого взрослого мужчины - а в её глубине находились ещё два коридора, уводившие куда-то дальше. Их ещё никто толком не исследовал, только глянули, нет ли там зверья.
   Но костёр на полу уже горел. Левую руку мне успели заключить в глиняный лубок, и теперь Олька раскладывала на остатках моей футболки аккуратно согнутую иглу, про-кипячённую вместе с нитками. Смотреть на это не хотелось. У меня звенело в ушах.
   - Олежка, - ласково сказала Ольга, - будет больно. Я это не очень хорошо умею... Мо-жет быть, пусть мальчики тебя подержат?
   - Не надо, - поморщился я. - Шей давай.
   - Я подержу за руку, - вызвалась Танюшка. - Просто подержу, - и опустилась рядом на папоротник. - Хочешь?
   Это был нечестный вопрос. Я промолчал, и её тонкие, сильные пальцы охватили мою ладонь. Тогда я поднял глаза и поймал её взгляд...
   ...Было, наверное, очень больно. Но, когда я невольно вздрогнул и стиснул зубы, в Танюшкиных глазах тоже появилась боль, и я заставил себя улыбнуться, сказав ровным голосом:
   - Да всё нормально.
   Боль и правда - после несокльких обжигающих вспышек, почти непереносимых - сделалась не то что слабее, но какой-то отстранённой. Мне стало смешно - вот средне-вековье! Меня шили швейными нитками, промыв раны вересковым настоем - обхохота-ться... Потом я, кажется, отключился и выплыл из обморока от того, что Танюшка ка-пала мне на щёку слезами. По рёбрам в обе стороны текла кровь, кто-то убирал её чем-то мягким и влажным.
   - Ещё два стежка, - сказала Ольга. - Сергей, ты готов?
   - Готов, готов, - отозвался мой друг и... брат. - Слушай, трусы тоже снимать, что ли? Ленка меня убьёт.
   - Ленка! Чередниченко, Ленка! - обрадовано заорал кто-то (я не понял - кто). - Олька с твоего Сергея трусы снимает!
   - Дураки, - улыбаясь дрожащими губами сказала Танюшка. - Правда, Олег?
   - Правда, - кивнул я. - Не плачь, Тань, мне не больно.
   - Я не плачу, это дым в глаза лезет, - сердито сказала Танюшка.
   - Всё, - объявила Олька. - Сейчас ещё ивовым порошком присыплю.
   - Знахарка, - сказал я и не выдержал - застонал. Боль перестала быть огненной, прев-ратилась в дёргающуюся, словно раны жили собственной жизнью.
   - Попей настоя на листьях, литр, не меньше, - серьёзно сказала Олька, вытирая иглу и бросая её в кипящий котелок. - И ложись спать. Спи и спи...
   Кажется, Олька варварски нашарашила в "настой на листьях" макового отвара. А может быть, я просто так замучился, что уснул раньше, чем Танюшка укрыла меня оде-ялами. Последнее, что я услышал - слова Ольги:
   - Ты не бойся, Тань, у него быстро срастётся. Тут вообще всё быстро заживает...
   И ещё я успел подумать две вещи:

125.

   а.) тут и правда всё заживает в разы быстрей, чем на Земле;
   б.) у меня сегодня день рожденья, но мне по-прежнему четырнадцать.

Юрий Ряшенцев

   И глянет мгла - из всех болот, из всех теснин,
   И засвистит весёлый кнут над пегой парою...
   Ты запоёшь свою тоску, летя во тьму один,
   А я одна
   заплачу песню старую...
  
   Разлука - вот извечный враг российских грёз,
   Разлука - вот полночный тать счастливой полночи...
   И лишь земля из-под колёс - и не услышать из-за гроз
   Ни ваших шпаг,
   ни наших слёз, ни слов о помощи...
  
   Какой судьбе из века в век обречены?
   Какой беде мы платим дань, прощаясь с милыми?
   И отчего нам эта явь такие дарит сны -
   Что дивный свет
   над песнями унылыми?..
  
   Быть может, нам не размыкать счастливых рук?
   Быть может, нам распрячь коней на веки вечные?
   Но стонет север, плачет юг,
   И вот - колёс прощальный стук,
   И вновь судьба разбита вдруг о вёрсты встречные...

* * *

   Леса на склонах Карпат оделись в чеканные медь и золото, и только кое-где ещё лежали изумрудные россыпи самой стойкой листвы. Утренники были холодными, но заморозки не наступали, в воздухе серебристо тянулась паутинка, и дни стояли тёплые, как дружеское рукопожатие. Вода в ручье по утрам отливала холодной синевой и лучше любых примет возвещала, что осень пришла на самом деле, надолго, а следом за осенью придёт зима. Но у нас не было свободного времени, чтобы задумываться над этим...
   ...Группа инструкторов выделилась как-то сама собой, безо всяких голосавний и об-суждений. Андрюшка Альхимович продолжил, естественно, нас тренировать в том, что на нашей Земле называлось "туризм", а тут превратилось в вопрос выживания. Сергей, Вадим и Арнис занялись с остальными боксом. Игорёк Басаргин и Олег Фирсов учили ме-тать ножи и топоры. Колька в меру своих знаний тренировал остальных по самбо. Ну и мне досталось, конечно, фехтование...
   ... - Любимые удары у них - рубящие, - я ходил перед сидящими на траве друзьями, держа в опущенной руке палаш, - это мы все уже заметили; рубящие - в голову и в шею... Север, иди сюда, вспомним пятую защиту с ответной атакой. Смотрите все!..
   ...Парные поединки требовали моего контроля, и я расхаживал между фехтующи-ми, стараясь поправлять ошибки и показывать, "как надо". В классическом фехтовании на рапирах нет рубящих ударов - мне и самому приходилось многому учиться "по ходу". И странно было ощущать, что я сейчас несу ответственность за то, как будут трени-роваться мои друзья, а значит... значит - останутся ли они живы.
   Действительно - странное ощущение. Остренько-волнующее.
  -- Щусь, дубина - локоть не отставляй! - крикнул я, становясь с ним в пару - Олег Фи-
   рсов, ухмыляясь, сделал шаг в сторону. - Смотрит - раз, два - оп! И ты без руки. Понял? - Щусь кивнул, и я указал Олегу на его место: - Давай, Фирс...
  -- Олег! - окликнула меня от пещеры Ленка Власенкова - сегодня она выхлопотала для
   всех девчонок "выходной", но вместо отдыха они суетились в нашем жилище и вокруг не-

126.

   го. - Иди сюда!
  -- Ма-атриарха-ат, - дурашливо пропел Саня, отбивая своей валлонкой удары сморчё-
   вой ландскетты, - давно пора вернуть назад!
   Я показал ему "рога дьявола" и, убрав палаш в ножны, махнул Ленке: иду, мол. Она решительно уцепила меня за рукав и втащила в пещеру. Половина девчонок в бешеном те-мпе полосовала тут шкуры и кожу - казалось, я попал в закроечный цех нашей кирсановс-кой фабрики "Победа". Танюшка была среди них - она ловко действовала своим корот-ким ножом и, улыбнувшись, показала мне нечто, отдалённо напоминающее меховые об-мотки. Я так понял, что в будущем это превратится в зимние сапоги. Пржде чем Ленка уволокла меня в проход, Танюшка успела показать пальцем: "Это - тебе!"
   Ленка как-то подцепила по дороге факел и сейчас уверенно всадила его в расщелину, которой я и не заметил. Потом широким жестом обвела окружающее.
   - Ну? - нетерпеливо спросил я. Изо рта у меня вылетел ещё клуб пара.
   - Мало соли, - сообщила Ленка. - Копчёного мяса у нас уже достаточно,и рыбы, но соль почти всю потратили, а мы хотели сделать солонину... Ещё: вот тут топлёный жир. Пусть мальчишки принесут ещё лозы на корзины, а то мы его уже на камень просто кла-дём... Дальше: у нас мало растительной пищи. Сыграем на цингу.
   - Лен, - я вздохнул, - ну тут-то я что могу сделать?Начнётся осень по-настоящему, по-йдут грибы там... ягоды, всё прочее. Только опять сморчками нас не отравите.
   - К прошлому возврата нет, - улыбнулась Ленка. - Да, ещё нужно больше шкур. Мы же экспериментируем, много в отходы идёт. И иголки из кости нужны; лучше всего получа-ются из оленьих лопаток...
   - Напиши реестр на глиняной табличке, - почти серьёзно предложил я, - и дадим за-каз... Соль, иголки, шкуры, лоза - что там ещё нужно?
   - Да всё, - вздохнула Ленка. - Лишним ничего не будет... Дров нужно ещё пять раз по столько. Я, - призналась мне мой "завхоз", - если честно, не знаю, как мы зимовать бу-дем. Боюсь я чего-то, - она подняла руку и коснулась густо висящих под сводом пещеры пучков сушёных вереска, бадана и каких-то лекарственных трав.
   - Странно было бы по-другому, - тихо ответил я. - Перезимуем, ничего. Запасёмся и пересидим... Ты посмотри там, что ещё нужно, и сразу скажи.
   - Мы ещё хотели попробовать ягодный леваш сделать, - лживилась Ленка. - Валюшка рецепт от бабки знает. Только ягоды много нужно. Хорошо, что тут полно всего - пря-мо удивительно, всё живое так и кишит! Даже не верится...
   ...Снаружи уже занялись боксом. Арнис спарринговался с Вадимом, показывая бой в клинче. Я пошёл ко всем,снимая снаряжение и раздеваясь до пояса - мне приходилось пре-вратиться в ученика.
   - Хватит, - Арнис оборвал спарринг и скомандовал: - Становись!
   Мы послушно выстроились в линию и приняли боксёрскую стойку для "боя с тенью". Но,как и всё последнее время, Арнис для меня закончил тренировку раньше остальных, за-метив, что мне надо беречь руку. Я лично считал, что перелом у меня давно зажил полно-стью, но не спорил, как не спорил со мной Арнис, когда я поправлял его на фехтовании.
   Последние две недели мы суетились по хозяйству с бешенством и энергией спятив-ших землероек. До меня дошло, что мы опоздали с началом заготовок на полтора месяца (шагали!), а значит, всё нужно было навёрстывать. Больше всего меня беспокоила мысль, что могут появиться негры - если придётся уходить, то это смерть, не иначе...
   То, что мы имеем, сковывает нас, как кандалы. И это касается даже приятных ве-щей. Чем она - вещь - дороже тебе, тем тяжелее её груз, тем больше страх её поте-рять...
   Майка моя погибла от лап медведя, и я уже довольно долго носил сделанную Танюш-кой рубашку-куртку из оленей кожи, с капюшоном и костяными пуговицами (спортивную куртку я отложил на будущее). Кожаными были и новые носки - точнее, скорей чулки с

127.

   завязками. Девчонки замачивали шкуры в настое дуба, и получалось неплохо, хотя первое время одежда казалась странной, а вид товарищей вызывал смех. Кстати,оказалось, что у нас - в сумме - довольно много теоретических и практических знаний для вот такой жизни - а если чего не знали и не умели, то добирались путём проб и ошибок. Главное - не опускать рук... Хотя временами (хоть и мысленно) - опускались, честно признаю. И руки, и ноги от хождений по лесу и горам,от охоты, рыбалки, чёртова собирательства - нало-маешься, а Ленка Власенкова преспокойно объявляет: "Мало." Олег Фирсов как-то на по-лном серъёзе заявил, что она не умеет распорядиться тем, что мы приносим. Ленка зап-лакала. Олег Крыгин набил моему второму тёзке физиономию раньше, чем их растащили. Но в целом мы жили без особых скандалов - я про себя временами удивлялся, в наших "зе-мных" походах мы ссорились больше, а тут вели себя даже с некоторой церемонной пре-дусмотрительностью. Может быть, потому что все ясно понимали - мы зависим друг от друга. Без шуток.
   Я вернулся в пещеру с деловитым видом - "зашёл на минутку, сейчас ухожу". В гла-вном помещении - в центре - сложили из камней очаг. Слева и справа у стен шли деревян-ные настилы "для девочек" и "для мальчиков", на которых постепенно росли груды шкур; в головах оставлено место для одежды и оружия. Над очагом растопырилась самодель-ная четырёхногая конструкция "полевой кухни" - с крючьями, вертелами, каменными ско-вородками и прочим. Один проход уводил всё в тот же ледник с продуктами. Другой - в сортир, где обнаружена была очень удобная трещина. Там, конечно, было холодно, но всё лучше, чем бегать по сугробам, отгоняя волков. Вход в сортир плотно закрывала обтяну-тая шкурой плетёнка. Такую же собирались сделать для главного входа, но пока обходи-лись всё теми же шкурами.
   Тренировка, судя по всему, закончилась. Во всяком случае, я оказался тут не первым парнем. Игорь Басаргин, задавшийся целью сделать себе то, что обтекаемо называл "му-зыкальный инструмент", возился с деревянной заготовкой корпуса. Сморч сшивал толс-тые полосы дублёной кожи - он мастерил себе этакий жилет, вроде ламеллярного доспе-ха, какие видел у ребят Лёшки. Игорёк Мордвинцев вырезал из кости крючки - лицо у на-шего рыбака было мечтательным.
   "Племя, - печально и весело в одно и то же время подумал я. - Честное слово - пле-мя!" И представил себя со стороны - четырнадцатилетний мальчишка с коричневым от загара лицом, длиннющие волосы надо лбом перехвачены полоской кожи, грубо сшитую куртку перечёркивают ремни стального оружия, синие спортивные брюки, очень потрё-панные - и серые от въевшихся пыли и грязи белые туфли.
   Сзади неслышно подошёл Вадим, положил мне руку на плечо. Предложил серьёзно:
  -- Давай я возьму пару человек и сходим за солью? Мы же почти в Чехословакии, а тут
   есть где-то соляные месторождения... Без соли мы мясом не запасёмся.
  -- Сам пойду, - ответил я. - С этой рукой вообще тут засиделся.
  -- Я лично до сих пор на животе сплю, - поделился проблемой Вадим. Шрамы справа на
   голове у него прикрывались волосами, но часть их всё равно была видна. - Идею у меня отбираешь, да?
  -- Да ладно тебе, - подмигнул я ему. - Князь я, или не князь?
  -- Князь, князь, - согласился он. - Князь, и должен быть впереди. На лихом коне. Только
   верхом ты ездить не умеешь... Слушай, давай я схожу. Очень хочется. Сашку возьму, Олега Крыгина, Соколова Андрюшку. Мордву ещё. И хватит. Через недельку вернёмся. Честное слово, очень хочется. Устал на месте...
  -- Погоди, - у меня забрезжила смутная мысль, - постой, Вадим... Вечером поговорим.
   Вечером.

* * *

   Вообще-то можно было жечь костёр и снаружи - на площадке перед входом, огра-ждённой скалами - заметно не было. Но мы, наверное, успели здорово соскучиться по до-

128.

   му, по месте, где можно просто отдохнуть под крышей, отгородившись от ночи дверью - поэтому мы жгли костёр и собирались только внутри.
   Кстати - тропинку Андрюшка Альхимович перекрыл ловушкой, которую настора-живал только на ночь. На задевшего верёвку (а не задеть её было просто невозможно) неотвратимо, страшно и точно падал заточенный кол. Шуму при этом было полно.
   Смешно, но всё происходящее сильно напоминало... разные там пионерско-комсомо-льские собрания. Честное слово - сильно. "Пункт первый - заслушали отчёт завхоза Е.Власенковой... Пункт второй - заслушали отчёт санинструктора О.Жаворонковой..." И далее - по пунктам. Описаться можно. Наконец - слово взял я.
  -- Тут Вадим предложил экспедицию за солью, - я позволил себе почесать грудь, икнул и
   сделал вид, что вытер ладонь (я только что доел кусок жареной рыбы) о штаны. Кто-то зафыркал. Ещё кто-то несколько раз жизнеутверждающе ухнул и побарабанил ладо-нями по камню. - Ладно, ладно,мы цивилизованные славяне,а не питекантропы... Так вот, думаю - пусть идёт. Но заодно мне хотелось бы предложить вот что, - я расстелил на колене карту Йенса. - Тут обозначена одна крупная стоянка, живут чехи. Есть ли тут в округе ещё кто - мы не знаем, а желательно знать. Так вот.
  -- Я! - Андрюшка Альхимович вскинул обе руки. - Я пойду!
  -- Здесь читают мои мысли, - вздохнул я. - Я именно это и хотел предложить.
  -- Возьму пару человек и пойду, - воодушевлённо объявил он. - Это ты хорошо придумал,
   Олег. Хорошо-то хорошо, а лагерь останется почти без защиты, - возразил Колька Са-модуров.
  -- Это, конечно, проблема, - согласился я. - Но соль нам нужна. И нужно знать, какие
   тут соседи, сколько их и чем они заняты. Поэтому я своей княжеской волей назначаю выход отрядов на завтра. Вадим, возьмёшь с собой?..
  -- Как говорил, - он лениво поигрывал складным ножом. - Санёк, Олег Крыгин, Андрюш-
   ка Соколов, Мордвинцев Игорёк. Если они согласны... Ещё девчонок попрошу в качестве рабсилы, надо же кому-то соль нести.
   Возмущённый вой "слабого пола", к счастью, не вызвал обвала. Тем более, что Ва-дим пошутил. Санёк с серьёзным лицом развил его мысль:
  -- А что, у многих народов женщины играют роль носильщиков...
  -- А парни - козлов, - высказалась его собственная сестра. - И не роль играют, а правда
   козлы.
   Разговор грозил соскользнул в сторону трёпа. Кто-то уже начал выдвигать свою кандидатуру в помощь Вадиму, но я пресёк шум резким хлопком в ладоши и в установив-шейся тишине обратился к Андрею Альхимовичу:
  -- А ты кого возьмёшь?
  -- Арниса, - он кивнул литовцу. - Пойдёшь? - тот наклонил голову, а потом ободряюще
   посмотрел на Ленку Рудь. - И Кольку.
  -- Пусть ружьё оставит, - заметила Ленка Власенкова, - нам охотиться надо. И одеял
   пусть побольше возьмут. Мы бы спальники дали, но на всех пока не готовы.
  -- Сроку даю неделю, - возобновил я раздачу ценных указаний. - То есть, дальше трёх
   дней пешего хода не забирайтесь. И очень постарайтесь, чтобы никто вас не видел. Очень постарайтесь.

* * *

   Я провожал группу Вадима дольше девчонок, пройдя километра три, не меньше. С собой у меня, кроме своего оружия, была аркебуза Танюшки - я собирался сразу отправи-ться на охоту.
   Мы шли молча, только время от времени низачем пинали осенние листья. Осталь-ные ребята шли сзади, переговаривались. Все несли кожаные мешки для соли (притащить должны были килограмм двадцать пять) и с припасами, скатки из одеял и оружие.
  -- Ладно, - сказал я, когда мы спустились к берегу озера, - я пойду. Счастливого пути! -

129.

   я переждал разноголосые отклики, улыбаясь. А потом добавил - для Вадима, задержав-
   шегося возле меня: - И всё-таки тут всё не просто так, Вадим. Будь поосторожнее.
  -- Пройдём, как тени, - улыбнулся он в ответ, пожимая мне руку. -Через неделю - жди!
   И побежал, догоняя своих, идущих по галечному берегу.
   Я не стал задерживаться. И оглядываться тоже не стал...
   ...Около полудня - после трёхчасовой засидки - мне удалось подстрелить самца ко-сули. Было это километрах в пятнадцати от "дома", и я уже мрачно предвкушал удово-льствие тащить тушу - даже обезглавленная, без копыт и выпотрошенная, она весила килограммов тридцать. Три месяца назад я бы не поднял такое на плечи, а если бы кто-то взвалил - переломился бы. Сейчас вполне мог унести, но мысль о пятнадцатикиломет-ровом походе таким грузом не воодушевляла. Тем более, что тушка продолжала вяло кро-воточить,и дело не в том,что я боялся испачкаться. Тут не лесопарк, и на кровавую тро-пинку может встать любая зараза. В окрестностях имелся по крайней мере один пещер-ный лев - мы его слышали, и этого было достаточно, ещё и видеть его никому не хоте-лось.
   Во мне - странная штука жизнь! - наверное, сохранились отголоски жизней пред-ков. Кто-то из них стопроцентно был охотником. А может - и не один. Я замечал за со-бой, что даже с грузом хожу быстро и бесшумно - не как Андрюшка Альхимович, конеч-но, но всё равно. Правда, вспотел я сразу, и кровь подтекала на левое плечо, да ещё липла разная мошкара.
   Я возвращался коротким путём, ориентируясь при подъёмах на похожую на трезу-бец седловину перевала - там, левее левого зубца, располагалась наша пещера. Но подъё-мы я старался проскакивать быстро, рысью - просто на всякий случай.
   И всё-таки именно на одном из подъёмов - отмахав уже полпути - я остановился. Мне послышались справа внизу, из леса, звуки - стук и шум, отдалённые и плохо различи-мые.
   Я присел, сбрасывая косулю. Положил на неё один из метательных ножей. И двину-лся на спуск. Мной двигало осторожное любопытство. Шум в лесу производят только люди - и аллес. Наши шумят? А с чего бы?
   Такое ощущение - по слуху, конечно, - что там рубят дерево. Дровами мы уже на-чали запасаться, но рубить старались сухостой и при этом так не орали...
   А ещё через минуту я понял, что орут негры. Так вопить, лаять, скрежетать мог-ли только они.
   Я остановился, расстегнув кобуру, отступая за дерево. Прислушался снова и всмо-трелся. Сталь не лязгает. Но они явно развлекаются рубкой деревьев - ещё раз, с чего бы это? И кто им дал такое право - рубить деревья в черте моего княжества?
   Я заскользил от дерева к дереву, осторожно раздвигая ладонью папоротник, поры-жевший к осени. И, сделав десяток шагов, обнаружил четверых человекообразных.
   Они и правда были заняты порубкой. Двое работали своими топорами, срубая мо-лодой дуб - твердая древесина упруго звенела под чёрными лезвиями. Ещё двое отдыхали на траве, задрав головы, и каркали, что-то обсуждая.
   Я проследил за их взглядами и мысленно сочно сплюнул. В развилке двух толстых ве-твей - метрах в шести над землёй - виднелся человек. Всё, что я мог понять - вроде бы в джинсах, ни возраст, ни пол понять было невозможно. Ещё я видел торчащие в ветвях три толы - метательных ножа. Кидали снизу вверх, попасть не могли.
   Один из негров продолжал рубить. Второй несколько раз пнул дерево босой лапой и зашёлся мерзким смехом. Наверху послышался истошный вскрик, листья затряслись, ме-лькнула рука, вцепившаяся в ветку... Кажется, прячущийся там человек окончательно обалдел от страха и думал только об одном - не сорваться. Но было предельно ясно, что ещё через полчаса дуб завалят, и неграм этого древолаза даже не придётся убивать - ра-сшибётся о землю сам.

130.

   - Да что ж вам всем дома-то не сидится? - вздохнул я, взводя наган. - Что ж вы жить-то мешаете?
   Я ощущал что-то вроде тяжёлой, надоедливой усталости при виде этих негров - так, словно это былитараканы или клопы: жить мешают, надоели, под сковородками путаются, дело делать не дают... Наверное, подобное ощущение вызывали у моих пред-ков какие-нибудь печенеги или монголы. Даже не ненависть, а именно вот так...
   ...Не люблю топоров. Именно поэтому я влепил тем, что рубили дерево, по пуле в голову. Вообще-то, если по уму, надо было (и можно было) застрелить всех четверых. Но патрон у меня совсем почти не оставалось, поэтому я вымахнул вперёд. Успевший повер-нуться чернокожий товарищ что-то жизнеутверждающе хрюкнул, когда я раскроил ему голову, а потом завалился вбок, смешно дёргая ногами.
   Только вот палаш у меня завяз подлейшим образом, а последний негр отскочил на корточках, словно большая жаба, распрямился и...
   И бросился бежать.
   Ещё недавно я не умел метать ножи. Да и сейчас мне было ещё весьма далеко до Басса или Фирса. Вот только негру это не помогло - нож воткнулся ему в основание черепа.
   Я неспешно подошёл к трупу, высвободил нож, вытер его и убрал. Потом перезаря-дил опустевшие гнёзда револьвера. Почистил палаш. И, подойдя к дубу, предложил, не поднимая головы:
   - Спускайся, поговорим.

* * *

   Мальчишку звали Богуш Скалон. Насколько я сумел понять из сбивчивой всхлипыва-ющей речи, ему было тринадцать лет, и до недавнего времени (до вчера) он жил в южно-польском городке Паронин. Если мы считали, что не повезло нам, то, слушая постоянно вытирающего нос рукавом ветровки поляка, я начал менять мнение. Богуш и ещё двое ма-льчишек - его друзей - вчера вечером пошли погулять на окраину. Понимать его речь мне было довольно легко, хотя приходилось вслушиваться в быстрые, пришепётывающие и цокающие звуки. В отличие от, например, нас с Танюшкой, польские мальчишки оказались лишены внешних ориентиров и забеспокоились только когда стали возвращаться - а вер-нуться всё никак не получалось. Сперва они решили, что попросту заблудились. А больше ничего решить не успели, потому что ввалились в лапы неграм.
   Богуш не сошёл с ума только из-за плстичности психики у нашего брата-подрост-ка. Его друзей изнасиловали, убили и съели (я стиснул зубы, вспомнив румынского мальчи-шку, с которым был в своём коротком, но страшном плену) Сам Богуш каким-то чудом сумел освободиться и всю ночь бродил по окрестностям,окончательно заклинив от стра-ха и непонимания. Утром он заснул, проснулся уже после полудня - и, не успев сделать и десятка шагов, буквально воткнулся в негров, от которых спасся на дереве. Лазить по ним негры не умели и после недолгого совещания начали рубить дуб. Тут и появился я, в корне изменив ситуацию.
   Впрочем - меня Богуш, кажется, боялся тоже. Не сбежал, судя по всему, только потому, что лес и негры казались всё-таки страшнее. Он послушно шагал рядом со мной, лишь иногда дико озирался и начинал что-то бормотать - наверное, узнавал места. Я ему ничего не объяснял - пусть Кристина старается, она у нас полька, сама говорила.
   Тащить косулю было тяжело. Очевидно, Богуш это заметил и что-то спросил - я различил слово "важко", "тяжело". Потом знаками показал: давай понесу.
   - Ты не унесёшь, - покачал я головой. - Давай лучше по сторонам смотри и слушай, как следует. И гляди веселей - тебе и правда повезло, только ещё не понимаешь - как.

* * *

   Выяснилось, что Кристина знает польский немногим лучше меня, изучавшего его по воспоминаниям деда и многосерийному фильму "Четыре танкиста и собака". Но Богуш

131.

   успокоился, увидев лагерь и девчонок в нём, а пока ел, то и дело повторял "бардзо дзен-куе". Потом как-то сразу осоловел и свалился спать там, где ему указали место. С воп-росами девчонки, конечно, навалились на меня и достали так, что я сбежал на верх пеще-ры. Туда ко мне влезла Танюшка с целым свёртком одежды. Не обращая внимания на мой сердитый взгляд, она хладнокровно расположилась рядом и предложила:
   - Померяй сапоги и прочее. Если всё впору - то считай, что я тебя обшила на весь год. Даже куртку из медвежьего меха сделала, с капюшоном.
   Я разулся и примерил новую обувь - с костяными пряжками и ремнями на щиколот-ке и по верхнему краю, ниже колена. Ощущение было странное - несмотря на прочную подошву, казалось, что стоишь босиком. Нога чувствовала почву и в то же время была надёжно защищена от камней, сучьев и прочего.
   Опыт удался. Я невольно улыбнулся:
   - Хорошая вещь, - вырвалось у меня. Танюшка вздохнула:
   - Ещё штаны заменить - и полностью первобытный человек... Ладно, меряй зимнее. Во мне пропал подпольный мастер-швейник, тебе не кажется? И отвернись, я тоже куртку примерю.
   Танюшка расстаралась изо всех сил. Я, конечно, не ценитель, но мне одёжка понра-вилась - у неё подворачивались и подстёгивались к поясу длинные полы, и настоящая мед-вежь шуба превращалась в удобную крутку. Капюшон на затяжке оторачивал волчий мех. Я вообще-то не барахольщик, но одеждой залюбовался, а когда повернулся к Танюш-ке, то залюбовался вдвойне.
   Эта нахалка здраво рассудила, что парням лишние украшательства ни к чему, поэ-тому всю силу творческой фантазии, отпущенную ей природой, бросила в прорыв на свой зимний гардероб, выглядевший в сравнении с моим, как парадная форма английского гвар-дейца рядом с застиранной гимнастёркой нашего солдата. Но тем не менее Танюшка смотрела на меня с не меньшим восхищением, чем я на неё.
   - Какой ты ста-а-ал... - протянула она.
   - Какой? - не понял я.
   - Ну... такой, - она показала что-то в воздухе. - Настоящий мужчина.
   - Солидный? - невольно усмехнулся я.
   - Нет, - Танюшка склонила голову вбок. - Солидный это вот... - она обрисовала обеими руками живот, - спецраспределитель, пайки и "волга". А ты не солидный стал, а... - и она нашла слово: - Надёжный. Я, когда гляжу на тебя, не верю, что может быть плохой конец... - она вздохнула и добавила: - Но ведь всё наоборот - не может не быть плохого конца... Да, Олег?
   У неё горестно блеснули глаза.
   Я в два шага преодолел разделявшее нас расстояние и, взяв Танюшку за неожиданно холодные запястья - тонкие и сильные - опустился на камень, увлекая её за собой. Таню-шка послушно села.
   Я дунул ей в нос. И заговорил:
   - Сегодня, я вижу, особенно грустен твой взгляд,
   И руки особенно тонки, колени обняв.
   Послушай: далеко, далеко на озере Чад
   Изысканный бродит жираф.
   Ему грациозная стройность и нега дана,
   И шкуру его украшает волшебный узор,
   С которым равняться осмелится только луна,
   Дробясь и качаясь во влаге широких озер.
   Вдали он подобен цветным парусам корабля,
   И бег его плавен, как радостный птичий полет.
   Я знаю, что много чудесного видит земля,
   Когда на закате он прячется в мраморный грот.

132.

   Я знаю веселые сказки таинственных стран
   Про статную деву, про страсть молодого вождя,
   Но ты слишком долго вдыхала тяжелый туман,
   Ты верить не хочешь во что-нибудь, кроме дождя.
   И как я тебе расскажу про тропический сад,
   Про стройные пальмы, про запах немыслимых трав...
   Ты плачешь? Послушай... далеко, на озере Чад
   Изысканный бродит жираф.
   У Танюшки на глазах были слёзы. Но она улыбалась.

* * *

   - Слушай, - Олег Крыгин, стоя на коленях, резал изогнутой на конце финкой коп-чёную утку, - а с чего ты вообще решил, что тут есть соль?
   - Потому что есть Карловы Вары, географию надо было учить, - категорично отве-тил Вадим, тесаком умело подрубая ветки для заслона.
   - Я как раз учил, - Олег вытер финку и убрал оружие. - Карловы Вары - там лечебную соль добывают. Слабительную. Для поноса.
   - Найдём и обычную, - отрезал Вадим. - И потом, я же не собираюсь вас в Карловы Вары вести. По берегу идём и будем идти. Тут и соль найдём.
   - Силь е? - спросил Санек. На него обернулись сразу все, причём сам Саня по-прежнему спокойно вытряхивал из своих китайских кед набившийся мусор.
   - Чего? - не понял Олег Крыгин.
   - Силь е? - повторил Саня.
   - Чего ты говоришь-то?! - уже рассердился Олег, и Игорь Мордвинцев, очевидно знав-ший этот анекдот, вмешался:
   - Сол, сол, чорт нэрусскый!
   - Это анекдот такой, - объяснил Саня. - Неужели не знал?
   - Иди ты... - безнадёжно ответил Олег, протягивая Сане утятину. - На. Не пода-вись...Ты вообще можешь быть серьёзным?
   - А зачем? - изумился и почти ужаснулся Санек. - У нас и так серьёзных перебор. Один князь чего стоит.
   - Уймись, - буркнул Вадим, жуя.
   Саня действительно умолк и принялся добросовестно лопать.
   С гор дул ветер - сильный и холодный, но костёр за надёжно сплетённой стенкой из веток горел вполне спокойно. В небе, видневшемся между ветвей, остро мерцали звёз-ды - к холоду. Неподалёку воды залива мерно шуршали о галечный пляж берега.
   - А вон та не мерцает, - вдруг сказал Игорек Мордвинцев, глядя в небо. - Большая, кра-сная... Во-он та.
   Он указал рукой, и все головы повернулись в ту сторону. Красный цвет указанной звезды разглядеть мог один Игорь, но звёзда в самом деле не мерцала.
   - Всё, что мерцает - звёзды. А не мерцают - планеты, - Саня потянулся. - Это, наве-рное, Марс... Кстати, если кто заметил, тут небо точно такое же, как и в нашем ва-рианте Земли.
   Снова наступило молчание - тему никто не стал развивать. Где-то в темноте густо, басом, начал ревать-завывать лось, уже начавший сходить с ума по осени. Пода-льше - уже совсем в горах - мягко и страшно простонал "бауумм, бауумм" кто-то из кошачьих. Может быть, даже пещерный лев.
   - Тут всё-таки до фига разной жизни, - заметил до сих пор молчавший Андрюшка Со-колов. В его серых больших глазах покачивалось пламя костра.
   - Да, в таких местах не человек звучит гордо, а зверь, - подтвердил Саня.
   - Надеюсь, эти гордо звучащие не решат на нас напсать... Шаруки в этих местах, ка-жется, не водятся, - Вадим вспомнил зубастых "лошадей", допекавших отряд на равни-

133.

   нах России. - Тут вообще-то странная какая-то смесь животных - и наши современные и ископаемые...
   - Так даже интереснее, - хмыкнул Олег Крыгин.
   - Да дело не в том, что так интереснее, - негромко, но значительно оспорил Вадим, - а в том, откуда это взялось... точнее - почему сохранилось. Сколько мы видели разных вы-мерших у нас существ? То-то...
   ...Олег Крыгин отошёл от костра подальше. Сделал свои дела, постоял, прислонив-шись плечом к дереву и прислушиваясь. Неподалёку сквозь кусты с лёгким шорохом прос-кользнули несколько теней каких-то довольно крупных животных. Олег притих, но, когда ночные путешественники проскочили дальше, он прошёл ещё метров пятьдесят, держа ладонь на обухе метательного топора.
   Отсюда хорошо видно было море.
   И был виден - дальше по берегу - дрожащий, неяркий огонь костра.

* * *

   Ветер скатывался по горным тропкам, как десятки упругих, толкающих в грудь по-токов. Андрею вспомнилось старое кино про чешских пограничников - "Король Шумавы". Как раз почти про эти места.
   Андрей, Арнис и Колька засели в небольшом гроте в глубине горной рощицы, почти угрожающе гудевшей под ветром. Судя по то и дело возникавшему шуму, в горах срыва-лись обвалы, вне круга света, отбрасывыаемого костром, было неуютно, да и просто - холодно! Все тре мальчишек никогда не отличались особой разговорчивостью, Арнис и Колька не обладали развитой фантазией (вполне практичный ум их не подводил, и ничего другого они не хотели), так что вечерней беседы не началось. Полулёжа, они жевали ужин, наслаждаясь теплом, отражённым на них наспех сооружённым, но надёжным эк-раном.
   - У тебя с Ленкой, похоже, серьёзно? - Колька толснул Арниса. Тот неспешно обдумал ответ и тоже поинтересовался:
   - А у тебя с Валентиной?
   - Я не знаю, - признался Колька. Вздохнул, пожал плечами и продолжал: - Ну, ты же знаешь, она отличница и всё такое... Я понимаю, что это тут вроде как значения не име-ет. Она мне нравится, правда, очень. Я ей вроде тоже. Вон, видел, она тогда меня одного на охоту отпускать не захотела! - Арнис кивнул. - А всё-таки у меня какое-то... опасе-ние, что ли.
   - Это по какому же поводу? - с лёгким скабрёзным намёком спросил литовец.
   - Не надо, - спокойно ответил Колька. - Не надо, Арнис, я ведь серьёзно... Тут видишь как: если вместе - то навсегда, до смерти. Она так сможет. А я? Не знаю...
   - А ты вообще думал, как это - умереть? - с прорезавшимся акцентом спросил Арнис.
   На этот раз задумался Колька. Прочно и надолго. Андрюшка, которого такие про-блемы, очевидно, вообще не волновали, успел уснуть - или, во всяком случае, не подавал признаков жизни.
   - Раньше - не думал, - сказал Колька наконец. - А сейчас... иногда думаю, но всё равно не верю, что могу умереть. Умом понимаю, что не просто что могу, а обязательно ум-ру, причём - как это? - насильственной смертью. А всё равно не верю... Помнишь, когда мы сражались с при... ну, под Москвой - меня ранили в плечо и в бедро? Я так испугался тогда...
   - А я вот не верю, что после смерти ничего нет, - Арнис закинул руки под голову. - Я и там... дома не очень верил, что там - ничего. А тут - в бога хочется поверить.
   - В какого бога? - удивился Колька.
   - Не в Христа. Хотя я ведь крещёный. И мать у меня верующая - не знал?.. Не в Хрис-та, а в кого-то, кто больше... соответствует. Может быть, ещё и поверю, если тут подольше проживу...

134.

   - А из Олега получился хороший командир, - сменил тему Колька. - Я даже не ожидал...
   - А я ожидал, - Арнис улёгся поудобнее и, закутываясь в одеяла, повернулся к Кольке. - Понимаешь, Коль, я вот думаю... Что бы с нами не произошло... Но понимаешь, тут есть кое-что хорошее.
   - Хорошее? - удивился Колька.
   - Хорошее, - убеждённо кивнул Арнис. - Понимаешь, тут страшно бывает, а в то же время - тут все словно бы показывают то, на что способны. Нас цивилизация вообще-то сильно давит. Человек так всю жизнь и проживает, не зная, что может. А тут... - Ар-нис замялся, не находя слов, но потом продолжал уверенно: - Тут можно показать то, что в нас глубоко спрятано. Ну - от предков досталось, что ли?
   - Что, у Олега в предках были князья? - не понял Колька. Арнис вздохнул:
   - Да при чём тут это...
   ...Ветер вновь сорвал где-то в горах камнепад. А в небольшом гроте на склоне горы посреди рощи спали за угасающим огнём трое завернувшихся в одеяла мальчишек.

Бертран де Борн

   К стенам, где кладку серых камней
   Плавит тепло лучей,
   Мы направляем своих коней
   И острия мечей.
   Шёлк моего плаща - белый саван
   Проклятой Богом орде...
   Ave Mater Dei !
  
   Есть два пути - либо славить свет,
   Либо сражаться с тьмой.
   Смертью венчается мой обет,
   Как и противник мой.
   Крест на груди моей ярко-ал,
   Как кровь на червлёном щите...
   Ave Mater Dei !
  
   Лица - в темницах стальных забрал,
   Сердце - в тисках молитв.
   Время любви - это лишь вассал
   Времени смертных битв.
   Взгляд Девы Пречистой вижу я
   В наступающем дне...
   Ave Mater Dei !
  
   Если я буду копьём пронзён
   И упаду с коня,
   Ветром мой прах будет занесён
   С павшими до меня.
   Нет, это не смерть, а только
   Ангельских крыльев сень...
   Ave Mater Dei !
  
   Время смешает наш общий тлен,
   Пылью забьёт уста.
   Буду лежать я в Святой Земле
   Так же, как гроб Христа.
   И время обмануто -
   Hajls Вифлеемской звезде!
   Ave Mater Dei !
  
   Ave Mater Dei !

* * *

   Было ещё совсем темно, когда я поднялся. Мне казалось, что первым. Но я сильно ошибся - во-первых, этот наш новенький - поляк Богуш, завернувшись в одеяло, сидел на своём месте, о чём-то явно размышляя. Около костра на корточках разместился Игорь Басаргин. А в районе склада слышался сдержанный шум - там явно хозяйничал кто-то из девчонок.
   Зевая и потриая лицо, я выбрался из-под одеял и, ёжась спросонья, подсел к огню. Мы с Игорем обменялись кивками.
   - Ну что, пойдём? - после довольно долгого молчания спросил он. Я взглянул на часы. Они шли исправно, но я не был уверен в точности того, что они показывают - мы пере-мещались, и я подводил их на глазок, по солнцу. Было пять.
   - Пойдём, буди ребят и кого-нибудь из девчонок, - кивнул я, - пусть приготовят поесть.
   - Никого будить не надо, - Ленка Власенкова вышла из складского помещения, - я всё приготовлю... Мальчишек вот поднимайте.
   - Доброе утро, Лен, - поздоровался я...

...Поднимались мальчишки как обычно неохотно, переругиваясь (впрочем, тоже оч-

135.

   ень вяло), натыкаясь друг на друга и спотыкаясь. Что интересно - в такие моменты ме-ня охватывало острое и очень приятное чувство какой-то особенной близости со всеми этими "паразитами". Подобное я переживал и там, на той Земле, в походах - но тут это сделалось абсолютным. Не знаю, испытывалил ли это остальные. По-моему - да.
   Девчонки непобедимо спали. Принимая из рук Ленки довольно-таки скудный завт-рак, я дружелюбно ей сказал:
   - Нас проводишь и ложись спать. Сколько можно глаза таращить?
   - Лягу, - согласилась она. - Олег, вы бы ещё дров принесли. Скажешь, а?
   - Скажу, - пообещал я.
   - Угу, спасибо, - кивнула она, направляясь к лежаку.
   - Значит так, - перешёл я прямиком к делу. - Ты, Сморч, Андрюшка и ты, Басс - оста-вайтесь на охране. Север, Щусь, Фирс - пойдёте за дровами и таскайте, пока не опухне-те. Или пока Ленка не скажет: "Хватит."
   Фирс присвистнул:
   - Да уж. Мы как раз скорей опухнем...
   - Лучше опухнуть, чем замёрзнуть, - вскользь заметил я. - А мы с Сергеем пойдём охо-титься... Богуш, - окликнул я поляка, - пойдёшь с нами. Сергей, подбери ему оружие... И вообще - кончаем жевать и переодеваемся в парадную форму.
   Снаружи вошла Наташка крючкова, развязывая ремень с оружием.
   - Там холодно, - сообщила она, - и туч нет... Мальчишки, вы уже встали?
   - Уже встали, уже уходим, - конспективно ответил я, затягиваясь в куртку. Мы пора-зительно быстро привыкали к новой одежде и, хотя у всех сохранились какие-то детали (а то и полные комплекты!) "старого туалета", их уже почти никто не носил.
   - Не задерживайтесь, - предупредил я и обратился к Сморчу: - Если кто будет тут кру-титься - гони на работы. Пинками.
   - Будь спок, - Сморч похлопал по рукояти топора. - Первым, кстати, выгоню тебя.
   - Я и сам уйду, - пообещал я, поднимая Танюшкину аркебузу и мешочек с пулями.
   Танюшка спала. Мне почему-то очень-очень захотелось, чтобы она проснулась и что-нибудь сказала мне напоследок... и, может быть, поцеловала... Я даже задержался над Танькой - но она продолжала спать, как сурок (или сурчиха), даже дыхание не изме-нилось, и я, удержав печальный вздох, пошёл к ребятам.
   Мне почему-то было очень обидно...
   ... - Ты зачем его взял? - напрямую, хотя и тихо, поинтересовался Сергей, остана-вливаясь, чтобы поправить ремни. - Он же никогда не охотился, сразу видно.
   - Вот и пусть учится, - так же тихо ответил я. - В конце концов - ему теперь с нами жить.
   Поляк подошёл, нагнав нас. он вооружился палашом, метательным топором, охот-ничьим ножом и кистенём. Мне, если честно, хотелось бы знать, умеет ли он хоть чем-то из этогшо арсенала пользоваться. А вот Сергей напрямую поинтересовался:
   - Слушай, без обид, Богуш - ты хоть чем-нибудь из своего арсенала умеешь пользоваться?
   Ему пришлось повторить это несколько раз и медленно, помогая себе такими бурными жестами, что я не выдержал - засмеялся. Сергей обиделся:
   - Между прочим - твою работу делаю, ты князь и о своих людях всё должен знать...
   Так или иначе, но польский мальчишка его понял и почти так же пояснил, жестикулируя, что (он покраснел так, что даже в неверном полусвете это было видно) танцевал в ансамбле народных танцев карпатских горцев с почти таким же топором-чупагой. И умеет обращаться с пастушьим кнутом - дед научил, - поэтому и взял кистень.
   - И то хлеб, - посмотрел я на Сергея. - Ладно, пошли...

...Совсем рассвело, когда мы добрались до говорливой горной речушки, весело

136.

   прыгавшей с камня на камень куда-то в долину. Впрочем, сейчас, в утренние глухие часы, её беззаботный плеск звучал одиноко и как-то настораживающе. У подножья Карпат эта речушка уходила в болото, на котором гнездилось чудовищное количество уток и диких гусей - девчонки ловили их петлями и без конца коптили, причём половину копчёного мы вместе сжирали, "не отходя от кассы", и лишь вторую половину Ленка с трудом отвоёвывала на хранение. Копчёная дичь в Союзе считалась страшным дефицитом, но мы все ели её в походах и любили.
   Правда сейчас нас сюда привели не утки и гуси, а мысли о более солидной добыче. Я уселся в густой, хотя уже сплошь жёлтой листве дуба над речкой. Сергей с Богушем залегли среди камней ниже по течению. Напротив нас - примерно на равном от них и от меня расстоянии - был небольшой песчаный пляж, тут и там расчёрканный самыми разными следами.
   Зарядив аркебузу (не подшипником - их мы берегли - а подходящей галькой), я улёгся-уселся в очень удобном сплетении ветвей, положив оружие перед собой. Ажурная золотая занавеска листвы скрывала меня полностью; сверху я видел ребят за камнями, но с земли их едва ли мог бы заметить даже самый острый глаз.
   Теперь надо было ждать.
   По характеру я очень нетерпелив. Но, как и многие целеустремлённые люди (а даже недоброжелатели признавали, что я именно такой человек), я сумел приучить себя ждать, если нужно, подолгу и спокойно. Особенно это касается ожидания в дикой природе, которой плевать на проблемы человека и его устремления. Не обладая технической мощью, под природу можно только подстраиваться, подлаживаться, чтобы в конечном счёте взять своё.
   Обязательно.
   Первым на водопой, мягко ставя лапы, прошествовал наш заочный знакомый - гордый тигролев. Он наклонился над водой совсем рядом со мной - я видел загривок с мощным валиком мышц, слышал звук лакающего языка. Самка, но здоровее, чем амурский тигр, самое крупное кошачье на той Земле. Когда самка ушла, фыркнув напоследок, я обнаружил, что до белизны сжал пальцы на ложе аркебузы.
   Выше по течению - и на другом берегу - неподвижно висело над камнями знакомое облачко серого тумана - отсюда абсолютно безобидное, но я передёрнул плечами, вспомнив, что в нём скрывается. На миг подумал: неужели и из нас кто-то может оказаться на это способным?! А ещё потом пришло воспоминание: что же всё-таки такого в фашистском значке на рукояти моего палаша?! Какая такая светлая сила в нём может быть заключена?! .
   ...Кабанье стадо явилось на водопой примерно через сорок минут. Вместе со здоровенным секачом шли три матки и целая толпа подросших поросят. Вся эта кодла, повизгивая и похрюкивая, воткнулась в воду - только секач остался на берегу и, поворачиваясь всем телом, шнырял по сторонам маленькими глазками. Вообще говоря, кабанье мясо (особенно с диким чесноком) было очень вкусным. Но пуля из аркебузы могла не сразу свалить даже подсвинка, а иметь дело с осатаневшим выводком мне, например, не хотелось, даже сидя на дереве. Я увидел, как Сергей. Лежавший за камнями помотал головой отрицательно, глядя в мою сторону - и сам кивнул, хотя и не знал, видит он меня, или нет.
   Кабаны форсировали речушку над перекатом и растаяли где-то в лесу. Я уже забеспокоился, что днём никто не придёт - вполне возможно такое, - когда между деревьев появились несколько оленей.
   Это были не уже привычные нам животные, а мегацеросы, которых мы раньше видели лишь несколько раз, да и то издалека. Здоровенные красно-бурые животные с длинными метёлками шерсти под брюхом и чудовищным размахом почти лосиных по структуре рогов вышли к речушке всей семьёй, или чем там - восемь штук.

137.

   Я прицелился сзади в основание шеи самого крупного самца

* * *

   Люди, сидевшие у костра, повернулись в сторону подходящих Вадима и Олега, но с места не двинулись. Их было четверо - крепкие, рослые мальчишки лет по 13-16, одетые в кожу, они сидели на меховых плащах, чем-то неуловимо похожие, и длинные каштановые волосы рассыпались по плечам. Они спокойно наблюдали за тем, как подходят Вадим и Олег, но под правой рукой у каждого лежало оружие, а неподалёку, прислоненные к каким-то мешкам, стояли луки. Правда, в чехлах - длинные, рядом с колчанами, над которыми щетинились перья.
   - Привет, - Вадим, ощущая себя немного смешным, показал руки. То же сделал и Крыгин. Все четврео кивнули, один повторил то же, но по-английски.
   - Я умею говорить на вашем языке, - предупредил Вадим.
   - Мы тоже знаем русский, - сообщил тот, который здоровался. На лпохом, но всё же понятном русском сообщил. - Но мы не знали, что тут есть русские. Мы думали - только Борислав.
   - Мы не знаем Борислава, - Вадим кивком поблагодарил давших ему место мальчишек, сел, но Крыгин остался стоять, - мы тут недавно.
   - Борислав Шверда... словак... - мальчишка скупым жестом показал в горы. - Он живёт там...
   - Это те, к кому пошёл Андрей, - вполголоса сказал Олег. Вадим кивнул и, полуобернувшись к нему, предложил:
   - Зови наших, чего они там сидят.
   Олег свистнул, и незнакомцы вновь напряжённо зашевелились при виде появившихся со скал трёх человек. Санек широко улыбался, словно увидел своих лучших друзей. Андрей и Игорь выглядели настороженными, держали руки на оружии.
   - Здрассссь... - Саня поклонился, и Вадим про себя обматерил его за шутовство. Санек уселся без приглашения и признался: - Замёрз в скалах валяться. Ну что, драться не будем?.. Вы откуда, ребята?
   - Мы со Скалы, - ответил всё тот же парень.
   - Из Гибралтара?! - ахнул Игорь Мордвинцев.
   - Со Скалы, - кивнул англичанин.
   - Пешком, что ли? - хмыкнул Олег.
   - На корабле, - покачал головой англичанин. - Он недалеко, все наши там. А мы собирали соль.
   - Соль? - Вадим посмотрел на мешки. - Мы тоже пришли за солью. Может, покажете нам, где она тут?
   Он не заметил - точнее, сделал вид, что не заметил - как англичанин вскользь намекнул: наши недалеко. И тем самым Вадим тоже показал: нам это не интересно, не бойтесь и нас не пугайте, всё о'кэй.

* * *

   - Негры прошли тут ночью, - Андрей просевал меж пальцев холодную пыль и озирался, стоя на колене. - Много. Сотня... больше, не знаю, в пределах от ста до полутораста.
   - Многовато для нас троих, - заметил Арнис, положив ладонь на рукоять топора.
   Тропинка вилась между скал прихотливым серпантином и была хоженой. Не неграми, а вообще - хоженой, поднимавшейся всё выше и выше в скалы.
   - Похоже, что они идут в гости к этим чехам, - вслух подумал Колька. - Жаль, я двустволку оставил.
   - Поднимемся чуть вверх, - решил Андрей, - и пойдём вдоль тропинки по камням. Труднее, зато и безопаснее.

Мальчишки без слов вскарабкались на карниз, удачно проходивший над тропой и,

138.

   стараясь держаться поближе к скале, зашагали дальше. Точнее уже - поползли.
   Потеплело - очень потеплело, даже жарко стало. Лес оживился, поддавшись на приманку вернувшегося лета. Впрочем, мальчишка было не до красот - идти оказалось тяжело.
   А потом их глазам открылась узкая долина. Тропа спускалась в неё, терялась среди медно-золотых лесных волн - и вновь выныривала километрах в шести, идя прямо по отвесному с обеих сторон грубню и круто поднимаясь к щели между двух отвесных скал.
   - Негры, - Арнис, обладавший неплохим зрением, вскинул руку. Приглядвшись, и остальные увидели толконтню фигурок у начала крутого подъёма - большего на таком расстоянии было просто не разглядеть. Мальчишки напряжённо всматривались - и вновь Арнис первым понял, что там происходит: - Слушайте, а ведь они кого-то осаждают...
   Два чёрных облака вспухли в самом низу спуска, а через миг до разведчиков донесло сдвоенное "бум!" взрыва. Все трое обалдело переглянулись.
   - Рискнём подойти поближе, - решил Андрей...
   ...Это и в самом деле был риск, и немаленький - в лесу и опомниться не успеешь, как выскочат на тебя враги. Андрей шёл первым. Колька и Арнис держались позади и чуть по сторонам. Все трое старались контролировать происходящее вокруг.
   Сначала - и довольно быстро - попались пять трупов негров. Они были свалены в кучу у корней раскидистого мрачного граба. Чуть дальше лежал обнажённый труп белого мальчишки. Отрубленные - судя по всему, уже у мёртвого - руки, ноги и голова лежали рядом. Палые листья пятнала кровь, её длинные полосы сохли тут и там.
   Метрах в полуста от этого места, пробив кусты своими телами, лежали ещё четыре чернокожих трупа. В одном торчало копьё с массивным наконечником, прошедшее почти насквозь.
   - Тут живой! - забыв об осторожности, крикнул Колька, дальше других сунувшийся в кусты. Арнис и Андрей метнулись к нему.
   Мальчишка лет четырнадцати лежал ничком, весь прикрытый разметавшимся в стороны серым шерстяным плащом, на котором умело был нарисован белый стоящий лев, как на форме у чехословацких хоккеистов. Длинные тёмные волосы перехватывала широкая повязка. Мальчишка царапал пальцами выкинутой над головой левой руки листву.
   Арнис осторожно перевернул его, Колька придержал голову. Мальчишка был одет в жёсткую кирасу - вроде бы из просоленной ткани, - пробитую справа на груди страшным ударом топора. В жуткой ране виднелись раскромсанные рёбра и пузырящееся кровью скомканное лёгкое. Тут же, под плащом, обнаружился окровавленный палаш.
   Найденный умер буквально в тот момент, когда Арнис его приподнял. А через миг до разведчиков докатился ещё один сдвоенный взрыв.

* * *

   Корабль показался Вадиму похожим на драккары викингов с картинок из любимых им книг. Но, может быть, именно поэтому-то он так и напрягся, когда этот корабль выскользнул из-за мыса - и заскользил, ритмично взмахивая длинными вёслами, к берегу. С высокого носа скалился резной дракон.
   Вадим поймал взгляд сани. Завороженный и завистливый. Саня смотрел на корабль. Без опаски или страха, хотя с корабля поспрыгивали в воду человек двадцать, не меньше, и все при оружии. Они ловко помогли кораблю причалить и, обмениваясь приветственными жестами с ребятами у костра, подошли ближе.
   Англичанами командовал не англичанин, а плечистый блондин с увязанными в "хвост" волосами, по английски говоривший с акцентом. Он назвался Свеном Раудссоном и оказался норвежцем, что и стало ясно окончательно из завязавшегося разговора.
   Шесть лет назад группа мальчишек из английского исторического клуба гостила у

139.

   своих собратьев в Норвегии. Оттуда они и попали сюда. В обеих группах подобрались непоседы. Под руководством Свена мальчишки смастерили драккар и отправились в путешествие. А в Гибралтаре обосновались почти три года назад, успев побывать в Америке и на африканском побережье. Правда, не стал скрывать Свен, в Гибралтаре до них жили испанцы, но с ними не вышло мирно... Девчонки побеждённых - кто не захотел умереть от своей руки - достались победителям. С тех пор колония окрепла, там жило почти сто человек, имелся второй драккар, и "люди Скалы" часто ходили походами, в основном тревожа негров в их собственных землях. Но заплывали они и в Чёрное море, где в прошлом году у них случилась крепкая заваруха с казачатами на "чайках" - еле отбились и ушли...
   ...Свен вполне дружелюбно предложил доставить новых знакомых вместе с солью, которую они наберут, до места на побережье напротив перевала, откуда можно добраться до пещеры. Вадим подумал.
   И согласился.

* * *

   Глину нашли Ленка Рудь и Наташка Бубнёнкова - настоящий пласт в полукилометре от пещеры. Под лозунгом: "Даёшь народную посуду!" - нам, мальчишкам, пришлось таскать глину и песок (последний - аж с берега моря и тщательно просеянный!!!) в природную яму за пещерой, а потом ещё заливать всё это водой и месить. И, если вы думаете, что княжеский титул вас спасает от унылого топтанья в ледяной воду - то вы ошибаетесь. А месить глину никогда не относилось к числу моих любимых занятий. Правильней сказать - я этим вообще никогда не занимался.
   Ну да мало чего я не делал...
   Олька Жаворонкова, сидя на краю ямы, на редкость гнусным голосом зачитывала по памяти список запасов лекарственных трав, докладывая о нехватке того или другого. Месиво под ногами было холодным, и у меня в душе гнездилось нехорошее предчувствие, что топчущийся напротив Фирс филонит. Хорошо ещё - солнце неплохо грело плечи и спину.
  -- Оле-ег! - заорал Сморч где-то за пределами моего зрения. - Олег!!!
  -- Я тут, - буркнул я, - заживо похоронен...
  -- Он здесь! - махнула рукой Олька, и через минуту возбуждённое лицо Игоря появилось
   над краем ямы:
  -- Хватит в г... лине возиться! - он ткнул пальцем за спину. - Там Вадим со своими
   шпарит, мешки несут!
  -- Рановато они, - заметил я и, бросив саркастически-извиняющийся взгляд на Олега
   Фирсова, выбрался из глиняной трясины. А вот ноги помыть я уже не успел - Сморч предупредил меня в последний момент. Ко мне уже приближался Вадим - без указанного мешка, но с каким-то белобрысым здоровяком при оружии и в тёплом плаще.
  -- Знакомься, Олег, - вместо приветствия сделал он широкий жест, - это Свен
   Раудссон, ярл Скалы.

* * *

   Если я что-то понимал, то драккар был построен очень хорошо. Другое дело, что я ничего не понимал в кораблестроении и кораблях вообще, хотя и увлекался Крапивиным.
   Но англо-норвежский коллектив своим кораблём явно гордился. Пока перетаскивали соль, Свен и его "стурман" Лаури Филлинг таскали меня и Сергея от носа до кормы, сыпали какими-то звучными и непонятными терминами... Нет, корабль действительно был красивым, как красива всякая вещь, которую делают с любовью.
  -- Послушай, князь, - это слово в моём отношении звучало всё чаще и уже почти всегда
   без иронии, и Свен его произнёс именно так, - мы были бы не против поменять у вас мясо, если есть лишнее. Можем дать солёную морскую рыбу.
  -- Ничего не выйдет, - покачал я головой. - Мы тут недавно, нам самим не хватает

140.

   припасов.
  -- Жа-аль... Мы хотели поменяться со Швердой, но вот не знаю, если потратим на это
   хотя бы пару дней, то попадём в осенние ветры, выгребать будет трудно...
  -- А что за человек этот Шверда? - я облокотился на борт. Свен двинул плечом:
  -- Он князь там, в горах. У него есть свои люди, и он за них стоит. Честный и смелый.
   И никогда никому не отказывал в помощи от негров.
   Мы помолчали, глядя, как Лаури показывает Сергею кормовое правило. Свен поинтересовался:
  -- Ты собираешься обосноваться тут надолго?
  -- Нет, весной мы пойдём на юг, - ответил я. Свен внимательно посмотрел на меня:
  -- На юг? А нет ли у тебя карты? - я молча вынул листок. - Знакомая рука, - заметил
   Свен. - Это не Йенс ли Круммер рисовал?
  -- Йенс, - кивнул я.
  -- А Гунар конунг жив? - Свен произнёс имя "Гюнтер" на скандинавский лад.
  -- Жив, - сообщил я и добавил: - У нас с ним был поединок. Я победил тогда...
  -- Победил? - Свеня взял у меня листок. - Вот, посмотри... Это острова Северные
   Спорады. Йенс не знает, но вот тут, - он отчеркнул один из островов ногтем, - обосновался итальянец Нори Пирелли со своей шайкой. Это настоящий сброд, а самого Нори зовут "Мясник" и за дело. эти выродки держат рабов и нападают на всех, кого могут одолеть легко, а чуть что - прячутся на своём острове, а его берега неприступны... Четыре года назад, когда мы ещё не жили на Скале, я и ещё трое морских вождей пробовали выкурить этого ублюдка оттуда, но только зря месили воду вёслами - он посмеялся над нами со своих утёсов...
  -- Мало негров, - пробормотал я, - ещё и свои какие-то дегенераты...
  -- Не говори... - вздохнул Свен. - Ты будь осторожней, у него много людей.
  -- Спасибо, - кивнул я. И поинтересовался: - А скажи, многие плавают - вот как вы?
  -- Многие, - он кивнул. - В основном - наши, северяне. Не меньше двух десятков... Но
   есть и ваши, русские - тоже с севера, а в Чёрном и, говорят, Каспийском морях - казачата. И по Средиземному тоже кое-кто из местных плавает... - Свен вдруг предложил: - Послушай, князь, если ты одолел Гунара конунга, то ты, должно быть, хороший боец. Так, может, ты не откажешься поразвлечься со мной на берегу с клинками в руках?..
   ...У Свена оказался длинный тяжёлый палаш с массивной гардой. А в левой он держал шпринг-клинге - дагу, от основания которой со щелчком отделились два "пера". Сам по себе норвежец был здоровей меня. На левом плече бугрился шрам. Но он, в свою очередь, с интересом рассматривал меня и, кивнув на мою грудь, спросил:
  -- Кто тебя так?
  -- Пещерный медведь, - объяснил я, - недавно. У меня и рука была сломана, ну да
   ничего... Начали, ярл?
   Он отдал мне салют, и я, ответив ему тем же, принял стойку. Было тепло, но с залива тянул прохладный ветер, и я подумал вдруг, что в тех местах, из которых мы пришли, чего доброго, уже настоящие заморозки...
   ...Первые мгновения схватки оказались чисто фехтовальными. Мы оба стояли в четвёртой позиции - кисть правой руки ладонью вправо, большой палец сверху на рукояти. Палаш Свена был подлиннее, чем мой, он и начал: нанёс укол с переводом мне в грудь. Я взял четвёртую защиту, отшвыривая палаш Свена влево и с выпадом атаковал уколом вниз - в живот. Свен первой защитой отбил мой палаш влево и красиво уколол с кругом в грудь. Я молниеносно ответил третьей круговой, и мы отскочили друг от друга.
  -- Красивая фраза, - оценил Свен, покачивая палашом. - Сколько занимался?
  -- Меньше полугода, - признался я.
  -- Вот как... - двинул бровью Свен. И его палаш сверкнул молнией, обрушиваясь на меня

141.

   сверху чуть наискось. "Плащ Одина" - таким ударом не просто убивают, таким ударом рассаживают противника от плеча до бедра, "делают из одного двух", как шутили предки Свена. Конечно, меня сейчас он бы не стал рубить, но грохни вот так плашмя - и дух вон на полминуты, не меньше...
   Но я ждал чего-то подобного! И увернулся, выскочил. Из-под удара, завертевшись волчком, кругом рубанул Свена по ногам - он подскочил, едва не поймав мой палаш дагой, а через мгновение от столкновения длинных клинков белёсым веером брызнули искры. Ещё раз! Ещё! Удары отдавались даже в локоть. Я обалдел - спасаясь от моего выпада в бедро, Свен сделал фляк - кувырок с места назад, а в следующую секунду на мой палаш сверху обрушился такой удар, что оружие вышибло у меня из руки!
   Не знаю, почему я не растерялся. Может быть - из-за долгих недель тренировок. А может быть - ещё и потому, что на берегу собралась чуть ли не половина моего "племени".
   Я "заклинил" палаш своей дагой. Выбить его у Свена у меня просто не хватило бы сил, но, крутнувшись, я отбросил - отвёл - его руку в сторону, помешав действовать "шпрингом" и одновременно оказавшись спиной к норвежцу. Сгибом правой руки я захватил оказавшуюся над моим плечом сильную шею Свена - и, швырнув его вперёд через бедро, подхватил свой палаш. Как раз вовремя, чтобы успеть отбить его удар - он приземлился на ноги! Раздались аплодисменты - хлопали все и, кажется, нам обоим.
   Свен улыбался.
  -- Вар со гуд, - одобрил он.
  -- Так со мюкет, - кивнул я. Свен весело расширил глаза:
  -- Ты знаешь норвежский?!
  -- Нет, - огорчил его я, - просто читал одну книжку и нахватался.
  -- Про викингов, конечно, книжку? - уточнил Свен.
  -- Ты знаешь - не про викингов, - вполне дружелюбно ответил я. - Про Вторую
   мировую. Ну что, ярл - мяса на обмен у нас нет, но обедом мы накормим всех, - краем глаза я поймал выражение лица Ленки Власенковой и не смог не усмехнуться.

* * *

  -- Зеленоглазая - твоя девчонка? - спросил Свен, когда мы после обеда сидели возле
   ручья. Я довольно долго молчал, потом вздохнул:
  -- Вообще-то... ну вообще-то, мне кажется - да. А как ты догадался?
  -- Это видно, - уверенно сказал Свен. - Ты не видел, как она смотрит тебе в спину. Ей
   нужен только ты. Она тебе об этом ещё не говорила?
  -- Нет, - слегка ошарашено ответил я.
  -- Скажет, - уверенно заявил Свен. - Это вопрос времени.
  -- Хорошо бы... - еле слышно прошептал я в сторону, а Свен спросил: - А у тебя есть
   девчонка?
  -- Есть, - кивнул Свен, - но мой опыт тебе не пригодится. Она испанка, и я убил её
   парня, а её саму изнасиловал возле его трупа, - он говорил об этом очень просто, а меня покоробило. - Тогда убили моего друга, и я очень мало думал о джентельменстве... Но получилось так, что она привыкла ко мне. И даже ждёт, когда я должен вернуться... Им ведь чаще всего всё равно, с кем жить, лишь бы чувствовать себя защищёнными.
  -- Танюшка не такая, - возразил я. - Она сама кого хочешь защитит.
  -- Да, по ней это видно... У вас вообще хорошие девчонки, но твоя зеленоглазая похожа
   на валькирию. Ты знаешь, кто такие валькирии?
  -- Я читал ваши легенды...
   На скале над пещерой появился Саня. Он огляделся с гордостью взобравшегося на конёк крыши первого петуха микрорайона и, словно муэдзин, заунывно и громко заорал:
  -- Девушки-и!.. Девушки-и!.. Девушки-и!.. Девушки-и!.. Девушки-и!..
   На восьмой или девятый вопль из пещеры высунулась его собственная сестра и

142.

   воинственно спросила:
  -- Ты чего воешь, дундук?!
  -- Я так и знал, что откликнешься только ты, - печально сказал Саня. - Спасибо
   Сморчу... Эй, Олег! Или я ослеп - или сюда идут Андрей со своими... и ещё с кем-то!

* * *

   Саня не упомянул одного - Андрей, Колька и Арнис очень спешили. А "ещё кто-то" оказался знаком норвежцу - Свен, медленно поднявшись, вгляделся в приближающихся от леса мальчишек и сказал:
  -- Это Ян...
  -- Какой Ян? - я взмахом ответил на взмах руки Андрея, который начал
   сигнализировать от самой опушки.
  -- Ян Гловач, помощник князя Борислава. Очень умный парень, он. Между прочим,
   делает порох...
   Вопрос с порохом я прояснить не успел - все четверо добрались до нас. пожимая руки своим ребятам, я внимательно рассмотрел Яна - вполне обычного русоволосого мальчишку со светло-карими, почти жёлтыми глазами, одетого в жёсткую кирасу поверх кожаной куртки, с двумя длинными мечами, рукояти которых резко торчали вперёд перед бёдрами.
   - Хорошо, что ты тоже здесь, Свен ярл, - сказал он по-английски, а потом повернулся ко мне и отвесил церемонный поклон. - Твои люди рассказали мне о тебе, князь Олег. Я прошу разрешения поговорить с тобой, со Свеном ярлом и с вашими людьми. Мой князь Борислав просит о помощи. Я и не ждал такой удачи!

* * *

   Мы сидели на тренировочной площадке широким полукругом - вперемешку "мои люди" и три десятка людей Свена Раудссона. Все внимательно слушали Яна, устроившегося на камне - лицом сразу ко всем.
   Чешскую крепость негры осаждали несколько раз, всегда - безуспешно. Но в этот раз им удалось каким-то образом перекрыть реку, которая, протекая через пещеры, снабжала водой не только обитателей-людей, но и одомашненный скот, который был у чехов. Осада продолжалась уже шесть дней, запасов воды оставалось максимум на три дня. Князь Борислав посылал гонцов в нескольких направлениях, хотя ближайшие соседи - австрийцы - жили аж в четырёх днях пути в одной конец.
   Месяц назад Ян - он в чешском племени был кем-то вроде начальника штаба - во время охотничьей экспедиции издалека видел нашу пещеру и людей возле неё. Тогда он очень спешил. Но теперь вспомнил об этих людях и предложил Бориславу позвать их на помощь, вызвавшись пробраться к ним сам.
   Недалеко от своих мест он столкнулся с Андреем.
  -- Много ли негров? - спросил Свен, когда Ян заканчивал рассказ.
  -- Не меньше четырёхсот, - ответил чех.
  -- Ну что ж, - буркнул Свен, поднимаясь. - Мы пойдём на драккар. Вдоль берега, а
   потом - напрямую, полсуток сэкономим и завтра к вечеру доберёмся.
   Прикусив губу, я посмотрел на своих - обвёл их взглядом поочерёдно. Они выглядели растерянными. Им предлагали открытым текстом идти драться с четырьмя сотнями чёрных за совершенно незнакомых парней и девчонок - вот так сюрприз! Я их понимал. Но...
   Но Лёшка Званцев пришёл к нам на помощь, не раздумывая. Да, у него были к Марюсу личные счёты.
   Но разве у нас к неграм - нет?
   В общем - надо было вставать. И решать.
   И я встал.
   - Я никому не приказываю, - сказал я. - Я просто хочу спросить Свена - есть ли у него

143.

   на драккаре место для меня? Остальные - пусть решают сами. Каждый - за себя.

Владислав Крапивин

   Помиритесь, кто ссорился,
   Позабудьте про мелочи,
   Рюкзаки бросьте в сторону -
   Нам они не нужны.
   Доскажите про главное,
   Кто сказать не успел ещё.
   Нам дорогой оставлено
   Полчаса тишины.
  
   От грозы тёмно-синие,
   Злыми ливнями полные,
   Над утихшими травами
   Поднялись облака.
   Кровеносными жилами
   Набухают в них молнии.
   Но гроза не придвинулась
   К нам вплотную пока...
  
   Дали дымом завешены -
   Их багровый пожар настиг,
   Но раскаты и выстрелы
   Здесь ещё не слышны.
   До грозы, до нашествия,
   До атаки, до ярости
   Нам дорогой оставлено
   Пять минут тишины.
  
   До атаки, до ярости,
   До пронзительной ясности,
   И, быть может, до выстрела,
   До удара в висок -
   Пять минут на прощание,
   Пять минут на отчаянье,
   Пять минут на решение,
   Пять секунд - на бросок.
  
   Раскатилось и грохнуло
   Над лесами горящими,
   Только это, товарищи,
   Не стрельба и не гром -
   Над высокими травами
   Встали в рост барабанщики.
   Это значит - не всё ещё.
   Это значит - пройдём.

* * *

   Со стороны девчонок ответом на моё решение оставить их в лагере был водопад грубой, неконструктивной критики, направленной на мои личные физические и моральные недостатки, потрясание оружием и воинственный писк. Мне почему-то всё это было страшно... смешно, и вспоминался мышонок из мультфильма "Бибигон" - как он, собираясь идти воевать со злым индюком, крикнул: "Долой Бриндюляка!" - и от собственной храбрости упал. Так или иначе, но я не поддался на их прессинг, и они как-то сразу притихли - помогали нам собираться и испуганно-жалобно на нас посматривали. А мальчишки... чтож, мальчишки восприняли моё решение как нечто само собой разумеющееся.
   - Продуктов много не берите, - сказал Свен, - накормим из своих. И назад доставим.
   - А как же осенние ветры? - поинтересовался Саня, проверявший своё оружие. Свен усмехнулся одной стороной лица:
   - Догребём...
   И больше ничего не объяснял.
   ...Я заткнул за пояс свою перчатку, рывком затянул завязку горловины новенького "сидора" и, забросив его за плечо, повернулся к выходу.
   Передо мной стояла Танюшка. Скрестив на груди руки.
   - Тань, не возьму, - отрезал я. У неё на щеках появился тёмный румянец. Девчонка потянулась ко мне движением атакующей гадюки и прошипела прямо влицо:
   - Ненавижу тебя!!!
   И, крутнувшись так, что волосы взлетели вихрем, Танюшка пулей вылетела из пещеры.
   - Поговорили, - вздохнул я. И со злым лязгом вогнал в ножны палаш.

* * *

   Драккар шёл вдоль берегов в вечерней осенней полутьме. Было промозгло, холодно и сыро, но хоть ветер пока что дул в парус. Факела на носу и корме освещали палубу, на

144.

   которой - на широких лавках и между ними - спали мальчишки. Около кормового правила Лаури о чём-то беседовал с саней, возле их ног сидел неугомонный Щусь.
   Свен, Ян и я сидели на носу вокруг расстеленной между нами вычерченной на тонкой коже карты, кутаясь в плащи.
   - У нас сорок пять человек, - Свен посматривал на нас. я вслушивался, не без удивления отмечая, что понимаю английский всё лучше. - Сколько человек в горной крепости, Ян?
   - Пятьдесят два с девчонками, - ответил тот, - но драться будут все.
   - Значит, всего девяносто семь человек, - заключил Свен. - Примерно по пять негров на каждого из наших. Не так уж страшно - бывало и хуже.
   - Даже поменьше, чем по пять, - подтвердил Ян. - Они немало потеряли в стычках. Думаю, если ударить решительно - то можно прорваться к нашим.
   - Не имеет смысла, - возразил я. - Если только мы не хотим просто увеличить число голодных ртов в вашей крепости.
   - Да, - согласился Свен, - мы должны думать о том, чтобы уничтожить или, по крайней мере, отбросить врага... - он рассматривал карту. - А что - та река, которая давала вам воду - её русло высохло?
   - Да, - кивнул Ян. - Мы вынуждены были обрушить свод взрывом. Чтобы не прошли негры.
   - Жаль... Они перекрыли дорогу? - Ян снова кивнул. - А как ты выбрался?
   - Я был один и мне повезло. Очень.
   - А если отвлечь их? - предложил я. - Мои ребята сказали, что можно скрытно подойти почти к самому их лагерю... Предположим, группа из пяти-шести человек появится в их виду... неужели они не бросятся в погоню?
   - Бросятся, - согласился Свен. - Полсотни. Не больше.
   - А если появится отряд сразу из двух десятков? - я ещё сам не очень понимал, что же имею в виду, но мысль какая-то брезжила. Свен пожал плечами:
   - Сорвётся сотни полторы... Подожди! - он наклонился к карте. - Если я правильно помню, то вот здесь, - он указал на ней точку, - есть ущелье с резким спуском, а потом - такой же резкий подъём. Если удастся заманить погоню сюда и напасть на них с двух сторон...
   - Мы их раздавим, - заключил Ян. - Рисокванно, но может сработать.
   - Сделаем так, - Свен поддёрнул плащ. - Олег, возьмёшь на себя роль приманки?
   - Да, - твёрдо сказал я.
   - А сможешь выйти вот на это ущелье? До него километров пять от крепости.
   Несколько секунд я разглядывал карту, потом кивнул:
   - Да, тут хорошие приметы...
   - Я со своими засяду у входа в ущелье... Ян, как только Олег уведёт часть негров - ты должен пробраться к своим. Любой ценой. Предупреди Борислава - как только он увидит три дыма в лесу - пусть атакует врага всеми силами. Мы ударим с тыла, - кулаки Свена столкнулись над картой, - и раздавим и вторую половину негров... - он встал и потянулся. - Давайте спать теперь. Завтра нам ещё весь день плыть, и кто знает - не придётся ли грести... Лаури! - окликнул он своего стурмана. - Буди смену и ложись, руки сотрёшь!
   Я расстелил плащ прямо тут же, на носу и, улёгшись на одну его половину, укрылся другой, подсунув под голову вещмешок. Звёздное небо медленно двигалось надо мной.
   И я думал, что усну нескоро. А уснул сразу.
  

Игорь Басаргин

   Отчего не ходить в походы,
   И на подвиги не пускаться,
   И не странствовать год за годом,
   Если есть, куда возвращаться?
  
   Отчего не поставить парус,
   Отправляясь в путь к дальним странам,
   Если есть великая малость -
   Берег Родины за туманом?

145.

Отчего не звенеть оружьем,

Выясняя вопросы чести,

Если знаешь: кому-то ты нужен,

Кто-то ждёт о тебе известий?

А когда заросла тропинка,

И не будет конца разлуке -

Вдруг потянет холодом в спину:

"ДЛЯ ЧЕГО?! ."

И опустишь руки.

* * *

   Опасения Свена, к счастью, оказались беспочвенными - ветер дул и на следующий день, и ветер попутный. Но было невероятно скучно. Берег - однообразный пляж, за которым поднимались поросшие лесом скалы - тянулся без конца.
   Драккар качало. Меня качка на воде никогда не волновала, но многие из ребят определённо "заскучали". Вадима вообще развезло - он стоял у борта и явно боролся с тошнотой.
   - Около полудня причалим, - перешагивая через скамьи, ко мне подошёл Свен. - А там часов восемь через лес - и мы на месте.
   - Никогда не думал, что плавать так скучно, - признался я. Свен отмахнулся:
   - Скучно было, когда мы ходили в Америку. Почти два месяца на драккаре!
   - Как там, в Америке? - поинтересовался я. Свен неопределённо повёл рукой:
   - Да то же, что и здесь...
   Тем временем Север, которому, очевидно, в корень надоело скучать, вдруг затянул нарочито грубым голосом протяжную песню:
   - Эй, варяги,
   Эгей, бродяги!
   Где вы только были,
   Хорошо ль гуляли?!
   Несколько мальчишек откликнулись - те, кто знал эту песню:
   - Мы гуляли за три моря,
   Рыбку там ловили!
   - Эй, варяги, - снова начал Игорь: -
   Эгей, бродяги!
   А что скажет Харальд,
   Наш король могучий?! .
   - Пару-ус! - заорал с носа один из англичан...
   ...Корабль вынырнул из-за мыса киломтерах в полутора от нас - мы только что прошли мимо. Широкий серый парус держал ветер, а сам корабль очень походил на драккар Свена. Все, повскакав с мест, разглядывали неожиданного попутчика, когда Лаури крикнул с кормы со смехом:
   - Эй, Свен! Это, клянусь честью, Тиль ван дер Бок из Терсхеллинга!
   - Каким ветром его сюда надуло?! - рявкнул Свен, но не особо сердито.
   - Знакомый? - спросил Сергей. Свен покривился:
   - Сложный вопрос... В смысле - знакомый, но в позапрошлом году мы схватились с ним на Канарах из-за стоянки с пресной водой. Он не прочь пограбить своих же белых. Но драккар у него хороший.
   - А он не пойдёт с нами? - спросил Ян, подошедший к нам. Свен покусал губу:
   - Посмотрим, - наконец сказал он решительно. - Эй, рифы на парус! Пусть они нас догонят! И вооружитесь на всякий случай, - уже тише добавил он.
   Драккар ван дер Бока и в самом деле начал быстро нас нагонять. Его нос украшала улыбающаяся морда акулы, вдоль ближнего к нам борта цепочкой стояли с десяток

146.

   лучников. У носа - ногами наружу - сидел, не держась ни за борт, ни за нос, затянутый в чёрную кожу и казавшийся из-за этого очень высоким и худощавым мальчишка лет шестнадцати, державший на колене обнажённую длинную шпагу. Он улыбался во весь рот.
   - А, да это старый негодяй ван дер Бок! - рявкнул Свен. - Всё за чужим добром гоняешься?!
   Акулоголовый драккар шёл теперь борт в борт с нами. Тиль - а это, очевидно, и был он - спросил в ответ:
   - А ты что, подрядился возить пассажиров, Свен ярл? Кто эти сухопутные крысята?
   - Мои русские друзья, - отозвался Свен. "Крысят" поняли все наши и завозились враждебно.
   - Русски?! - удивился Тиль и перешёл на ломаный, но в целом неплохой русский: - Это здорово! Я восемь месяцев ходил с вашими по Сибири - ещё до того, как обосновался на Терсхеллинге! Вы не знаете Йенса Круммера?
   - А ты не из тех голландцев, которые живут в большом посёлке на островах? - я вспомнил рассказ немца.
   - Я не голландец, а фризон! - поправил Тиль. - Нет, я не из них, но тот посёлок я знаю - он на побережье прямо напротив моего острова! Так куда вы плывёте с этим белобрысым тугодумом?! .
   ... - Что ж, бить негров - это всегда хорошо, - убеждённо заклоючил Тиль, выслушав наш рассказ. - У меня двадцать пять человек, и я пойду с вами.
   Лёгким движением, небрежным и красивым, он перемахнул обратно на свой корабль. Повернувшись на пятках, вскинул руку:
   - Я иду за вами!

* * *

   Со Свеном и Тилем мы разшлись почти сразу, а Ян повёл нас к крепости тропинками через горные леса. Сам он шёл с передовым дозором, и царило у нас полное молчание. Не потому, что идти по горным стёжкам-дорожкам было тяжело, а просто на всех внезапно снизошло очень серьёзное настроение.
   Не знаю, как остальные, а я вновь и вновь обдумывал свой поступок. В смысле - то, что я сам пошёл на помощь незнакомым людям и веду в сражение своих друзей. И не есть ли это признак сумасшествия?
   Если честно, я так ни до чего определённого и не додумался. Может, и успел бы, но шагать в самом деле было трудно, и я скоро отключился от отвлечённых мыслей, сосредоточившись на дороге. Как это часто бывает, в мозгах засела одна строчка: "На палубу вышел, а палубы нет - её кочегары пропили!" Она и крутилась там, как магнитофонная лента, склеенная в кольцо.
   Начало резко смеркаться - как раз когда мы выбрались на какой-то перевал. И в сумерках увидели впереди цепочку огней - частую и широкую, дугой охватывающую подножье скал.
  -- Мы здесь были, - тихо сказал Альхимович, догоняя меня, - только выходили с другой
   стороны.
   А через секунду и Ян сказал:
  -- Это наша крепость.
   Определить расстояние до ночных огней было трудно. Они казались близкими, но что уж я знал точно - так это насколько обманчивы ночные расстояния на свет. Однако Ян расстояние знал:
  -- Тут восемь километров, - пояснил он, сбрасывая наземь плащ. - Сейчас, наверное,
   надо отдохнуть, князь. А действовать перед рассветом. Тут негры не появятся, они не знают тропы на перевал.
   - Хорошо, - кивнул я, снимая вещмешок. - Огня не разводим.

147.

  -- Замёрзнем, - подал голос Олег Фирсов.
  -- Ничего с нами не сделается, - возразил Саня, - сплошная романтика...Ужинать
   будем?
  -- Непременно, - отозвался я, - и как можно плотнее. А в следующий раз поедим у
   чехов... Ян, ваши нас накормят?
  -- Конечно, - серьёзно сказал чех. - Вы же идёте сражаться вместе с нами...
   ...Мы пожевали запасы, взятые с собой, буквально запихивая в себя еду - есть никому не хотелось - и начали укладываться. Часовых я решил не выставлять - зачем? Лучше пусть отдохнут до утра. Завтра будет интересный день.
   Я поймал себя на этой ироничной, нехарактерной для меня мысли, уже когда завернулся в одеяла и улегся рядом с остальными. Возились недолго - за последние шесть часов все очень устали, да и настроение не было говорить, тем более - шутить.
   Я думал, что не усну. Или, во всяком случае, засыпать буду долго... но самом деле я просто выключился, едва натянул верхний край второе одеяла на лицо на манер капюшона.
   Мне снилось, что я стою на кирсановской автобусной станции, одетый совершенно так же, как сейчас, с оружием...Вокруг - пусто, и улица пустынна, только ветер кружит на подъездной дороге клочки бумаги и тёплую пыль. Вроде бы лето. А потом подходит пустой автобус без водителя, двери открываются бесшумно, и машина замирает этим проёмом прямо передо мной.
   Внутри по-прежнему пусто. Солнечно.
   И - страшно.

Александр Розенбаум

   Заплутал - не знаю где,
   Чудо чудное глядел...
   По холодной по воде,
   В жалком рубище,
   Через реку - через миг -
   Брёл, как посуху, старик -
   То ли в прошлом его лик,
   То ли в будущем.
  
   А старик всё шёл - Как сон.
   По пороше босиком,
   То ли вдаль за горизонт,
   А то ли вглубь земли...
   И чернела высота,
   И снежинки, петь устав,
   На его ложились стан,
   Да не таяли.

Полем, полем, полем,

Белым-белым полем дым...

Волос был чернее смоли -

Стал седым...

   Вдруг - в звенящей тишине -
   Повернулся он ко мне,
   И мурашки по спине -
   Ледяной волной!
   На меня глядел - и спал!
   "Старче, кто ты?!" - закричал,
   А старик захохотал,
   Сгинув с глаз долой...
  
   Не поверил бы глазам.
   Отписал бы всё слезам.
   Может, всё, что было там -
   Померещилось...
   ...Но вот в зеркале, друзья,
   Вдруг его увидел я.
   Видно, песня та моя -
   Всё же вещая...

* * *

   Я проснулся от холода, беспощадно забиравшегося под одеяло. Было ещё совсем темно, только светили звёзды. Многие уже поднялись и жевали завтрак.
   - Проснулся? Доброе утро, - Сергей протянул мне длинную полоску копчёного мяса. Меня трясло от пронизывающей свежести, но, когда я сбросил одеяла, дрожь постепенно стала проходить.
   - Может, мы что-то не то делаем, а? - тихо спросил я Сергея, принимая мясо.
   - Ты думаешь о том, что мы можем погибнуть? - проницательно поинтересовался он, жуя свою порцию.
   - Я думаю о том, что мы можем погибнуть, - согласился я и передёрнулся.

148.

   - Здесь или где-то ещё, сейчас или потом... - Сергей пожал плечами и вытер руку о шуршащую палую листву. - Что же теперь - спрятаться в какие-нибудь болота и сидеть там?
   - Ты уверен, что это не лучший выход? - напрямик спросил я.
   Сергей ответил не сразу. Он потянул из ножен свой палаш и положил его на ладонь, любуясь сумрачным блеском лезвия.
   - Никто не скажет, что я струсил, - тихо проговорил он наконец. - Я не знаю, сколько мне придётся тут прожить, но я хочу жить, а не прозябать. Если бы ты позавчера решил не идти, я бы ушёл сам.
   - Скажи, - спросил я, - Ленка хотела пойти с тобой?
   - Конечно, - он удивлённо взглянул на меня...
   ...Уходя, мы бросили одеяла и вещмешки в одну кучу у корней дерева. Я оглянулся через плечо.
   И подумал, что, может быть, эти вещи так и останутся лежать тут, пока не засыплет их снег уже близкой зимы.

* * *

   - Ну ты-то всегда хорошо бегал, - Вадим подтянул на груди перевязь меча. - А я терпеть не могу.
   - Я тоже ещё не бегал на пять километров, - заметил я. - Тем более - за такие призы.
   Подошёл Ян, пожал мне руку:
   - Удачи вам.
   - Тебе - тоже. Доберись, - я помедлил и хлопнул его по плечу: - Доберись, слышишь?
   Он кивнул и бесшумно канул в подлесок.
   Я медлил, словно время, оттягиваемое мной, могло что-то изменить - и боя не будет. Потом оглянулся на своих.
   Они все были уже на ногах - переминались, переглядывались, но молчали, и оружие у всех было взять удобней под руки. И во взглядах, брошенных на меня, было понимание.
   - Ну что, - я улыбнулся, - это уже не турпоход, кажется, а?
   - Мало похоже, - согласился Олег Крыгин. А Вадим, всё это время глядевший в сторону, тихо, но внятно сказал:
   - И можно жизнь свою прожить иначе,
   Можно ниточку оборвать...
   Только вырастет новый мальчик -
   За меня, гада, воевать... Пошли, что ли? Чего тянуть?..
   ...Не знаю, какие там мыслишки копошились в негритосских черепушках, но купились они так же легко, как ребёнок - на конфетку. Полтора десятка явно случайно вышедших к осадному лагерю и открыто растерявшихся белых мальчишек - желанная добыча, развлечение и добавка к меню, поэтому в погоню дёрнула чуть ли не половина осаждающих. При виде такой толпы даже не пришлось особо изображать страх...
   Мне в какой-то момент показалось, что я не рассчитал наших сил. Да и то сказать - полгода назад я (а я всегда был очень неплохим бегуном!) не смог бы пробежать пять километров без перерыва даже по ровненькому стадиону, не то что по горному лесу. К счастью, за эти полгода многое изменилось, и нам удавалось удерживать негров метрах в двухстах за нашими спинами.
   Ещё я боялся заблудиться и не выйти к ущелью. Но приметы на местности совпадали даже с первого взгляда.
   На бегу я сдувал с носа солёные капли. Длинные волосы мотались над плечами и липли ко лбу - очень противно и надоедливо. Шпагу приходилось нести подхватом в левой руке, она здорово мешала. Негры позади орали на разные голоса, они бы давно попытались рассыпаться и охватить нас кольцом, но узости, через которые мы то и дело шли, мешали.

149.

   Я держался в хвосте - вперёд мы пустили тех, кто помладше или похуже бегает. И я с тревогой замечал, что "голова" начинает сбиваться в "хвост".
   Рядом со мной бежал Север - он был великолепным бегуном, много раз выигрывал соревнования города и сейчас лихо держал темп.
   - Можем не добежать, - не сбивая дыхания, заметил он. - Смотри, как медленно впереди бегут... И негры ближе стали...
   Я оглянулся и резко ослабел - лучше бы этого не делал! Негры и в самом деле съели не меньше трети расстояния, а мы пробежали-то всего полдороги!
   Я догнал Кольку Самодурова и бросил ему коротко, чтобы не задохнуться:
   - Стой.
   Он глянул недоумённо, но остановился - даже с удовольствием, пропуская мимо себя колону. Я достал и взвёл наган. Увидев это, Колька, ни слова не говоря, сдёрнул со спины свою вертикалку.
   - Картечь? - спросил я. Он кивнул. - По команде. Шесть выстрелов, не больше.
   - Мало не покажется, - заметил Колька, - у меня тут волчья, по девять в патроне...
   Негры тут же сбавили темп, и голосить стали поменьше. Всё-таки они были очень трусливы, и меня неприятно поразила эта мысль: что нам приходится погибать в схватках с таким шакальём. Всё равно что волку воевать с крысами...
   Они перешли на шаг, но всё равно приближались. У меня мерзко и неожиданно скрутило живот. Полсотни метров.
   - Чё-то страшно, - со смешком сказал Колька.
   - Страшно, - меня дёрнуло нервным спазмом.
   Сорок метров. Они шли, переглядываясь и каркая, скрипя, щёлкая опасливыми и злыми голосами.
   Тридцать метров.

Виктор Цой

   Зёрна упали в землю, зёрна просят дождя -
   Им нужен дождь.
   Взрежь мою грудь, посмотри мне внутрь,
   Ты увидишь: там всё
   горит огнём!
   Через день будет больно,
   Через час будет больно,
   Через миг будет
   уже не встать!
   Если к дверям не подходят ключи -
   Вышиби двери плечом!
   Мама, мы все тяжело больны,
   Мама, я знаю - мы все сошли с ума,
   Мама, мы все сошли с ума!
   Сталь между пальцев.
   Сжатый кулак.
   Удар выше кисти, терзающий плоть -
   Но вместо крови в жилах застыл яд -
   медленный яд.
   И вот кто-то плачет, а кто-то молчит,
   А кто-то так рад,
   кто-то так рад...
   Ты должен быть сильным,
   Ты должен уметь сказать: "Руки прочь,
   Прочь от меня!"
   Ты должен быть сильным -
   Иначе зачем тебе быть?!
   Что будут стоить тысячи слов,

150.

   Когда важна будет крепость руки?
   И вот ты стоишь на берегу
   И думаешь: плыть - или не плыть?..
   Мама, мы все тяжело больны!
   Мама, я знаю -
   мы все сошли с ума!!!
   ...Дымящиеся гильзы вылетели мне под ноги. Я вскинул руку с револьвером, стреляя в упор - раз, два, три!.. Ещё дважды огненной метлой ахнула картечь... Я вновь стрелял - уже в спины - раз, два! - и схватил Кольку за руку:
   - Хватит, не стреляй!.. Беги!
   - А ты? - он медлил. Я, выбивая шомполом гильзы, загонял в барабан новые патроны, натыкаясь в поясе на пустые гнёзда:
   - Беги, говорю!
   Колька побежал, не оглядываясь, но ружьё неся в руке. Я начал пятиться спиной, угрожая револьвером; негры стояли на месте, и я побежал тоже, сразу взяв разбег. Через несколько секунд позади вновь завыла погоня...
   ...Наверное, наша с Колькой стрельба всё-таки помогла, потому что мы с ним нагнали наших лишь у входа в ущелье. Я бросил взгляд вправо-влево - никого видно не было, и на миг меня посетила абсурдная, но страшная мысль: а что если никого тут нет?! Что тогда?! Но через секунду я заметил Свена - он из-за камней коротко взмахнул рукой и опять исчез, как в воду канул.
   Ущелье ахнуло эхом. Мы пробежали низину, и я заорал, с трудом тормозя:
   - Сто-о-ой!!!
   Остановились все с видимым удовольствием, с железным присвистом обнажая оружие. Негры вваливались в ущелье радостной толпой, но вой и визг резко стихли - очевидно, наша решимость поколебала то, что у них по недоразумению именовалось "боевым духом". Тем более, что сейчас они находились ниже нас метра на четыре и явно не желали одолевать подъём навстречу клинкам.
   А эта заминка решила всё. Слева и справа на скалах выросли лучники Свена и Тиля, а остальные их мальчишки законопатили вход в ущелье.
   Наступила тишина. Лишь эхо дыхания пульсировало в ущелье. Потом раздался голос Свена - он сказал по-английски:
   - Вот и всё! Лучники!..
   ...Негры, разделившись надвое, отчаянно бросились на прорыв, расстреливаемые из луков (я пожалел, что мы оставили девчонкам аркебузы). Стрелы с хрустом вонзались в спины, пробивали черепа, рассекали грязную кожаную одежду, пронзали щиты, доставая тех, кто пытался скрыться за ними...
   Но и добравшихся-таки до нас оказалось предостаточно.
   Кончик палаша в моей руке разрубил череп между глаз здоровенного "лба" под пернатым головным убором, достав мозг. Другого я пометил в горло над щитом. Слева мне в пояс ткнулся ассегай, но нанести удар у негра не получилось - Сморч, хэкнув, молодецким ударом своего топора практически располовинил негра и, захохотав, рявкнул:
   - Чего стоим?! Вперёд надо идти!
   И мы - пошли...
   ...Подобной мясорубки я себе и представить не мог. Приторный, удушливый запах крови повис в ущелье плотным густым пологом, мешая дышать. Мы не потеряли ни одного человека - негры были растеряны и не сражались даже, а так - наугад отмахивались клинками, десятками погибая в давке от наших ударов.
   Переступая через трупы (и не ощущая вообще ничего, кроме лёгкой усталости), я подошёл к Свену и Тилю, пожал им руки. Фризон был ранен - брошенная тола рассекла ему левый висок, и он, весело скалясь, вытирал всё ещё текущую кровь ладонью,

151.

   размазывая её по щеке небрежным движением. Я так и пожал окровавленную сильную ладонь...
   - Полдела сделано, - подытожил Свен. - Теперь надо завершать, а это может оказаться посложнее...
   Я отошёл к своим. У нас тоже кое-кто получил царапины, на каковые постепенно переставали обращать внимание, и среди мальчишек царило веселье. Похоже, даже излишнее, отдающее головотяпством.
   - Быстро мы их! - размахивал руками Щусь. - Раз, два, три - и копец, а?!
   - Хватит болтать, - оборвал я хвастливый трёп. - Собираемся, и идём обратно.
   - Главное, чтобы не пришлось бежать, - отметил Вадим. - Это будет уже лишнее.
   Нам пришлось всё равно задержаться ещё на какое-то время - лучники методично собирали стрелы, стараясь не пропустить ни одной. Я первый раз видел так близко здоровенные английские луки, о которых столько читал - они были одинаковые у англичан, норвежцев и фризонов.

* * *

   Каждый из отрядов сложил по костру. Мы сделали это на трёх соседних полянах и навалили верхним слоем зелёные ветки. У меня ещё работала зажигалка, но последнее, на что её хватило - как раз подпалить растопку.
   Странно, но почему-то это меня огорчило. И очень. Словно бы лопнула ещё одна ниточка, связывавшая меня... с чем?
   Я подкинул зажигалку на ладони. И бросил её в разгоравшееся пламя...
   ...Плотный белёсый дым клубами повалил в небо. Частично он растекался и по поляне, оттесняя нас к её краям. Из этой пелены вынырнул Тиль.
   - Пора! - крикнул он, извлекая из ножен шпагу и салютуя ею. - Дым в крепости наверняка виден! Если Ян дошёл - сейчас будет вылазка!
   - Ну что ж, - я натянул перчатку и, обнажив оба клинка, махнул палашом своим: - Пошли, ребята! Закончим начатое!..
   ...Мы вышли на опушку метрах в трёхстах от лагеря негров как раз когда впереди прокричал рог, и на узкую тропку-перемычку начали высыпать из крепости вооружённые люди. Рог вновь подал сигнал; над людьми возникло знамя - цвета запёкшейся крови, с белым львом.
   - Вперёд! - вновь прокричал я. И откуда-то всплыло ещё одно слово, которое я выплюнул с прилязгом - боевой клич: - Р-рось! - и не удивился этому крику, подхваченному за моей спиной:
   - Ро-о-ось!!!

Игорь Басаргин

   Не всему ещё жизнь научила,
   Больно стукая носом об дверь:
   Если что-то тебе посулили -
   Ты посулам не очень-то верь.
  
   Пусть ты сам никогда не забудешь,
   Если слово кому-то даёшь,
   Но тебя - вот уж истинно - люди
   Подведут просто так, ни за грош.
  
   Это очень жестокая мудрость,
   Но у жизни таких - хоть коси:
   Никого, как бы ни было худо,
   Никогда ни о чём не проси.
  
   Те же люди, кого не однажды
   Из дерьма доводилось тянуть,
   Или прямо и просто откажут,
   Или всяко потом попрекнут.
  
   Что бы ни было завтра с тобою,
   Ты завета держись одного:
   Никогда не сдавайся без боя
   И не бойся - нигде, никого.
  
   Передряги бывают - не сахар,
   Станет видно, насколько ты крут:
   Никому не показывай страха,
   А не то - налетят и сожрут.
  

152.

   Жизнь - не очень красивая штука...
   Все мы чаем тепла и любви,
   А она нам - за кукишем кукиш...
   Так восславь её, брат. И - живи...
   ...Негров было всё ещё примерно вдвое больше, чем всех нас вместе взятых. И они просто не могли поверить, что окружены.
   А я почему-то думал о сгоревшей зажигалке. Только о ней.
   Дагой - вверх ассегай, пригнуться, по ногам круговым - ххахх!
   Ногой в щит, ногой по руке с ятаганом, палашом - остриём - сверху вниз - ххахх!
   Палашом по древку ассегая, поворот, сбоку по шее дагой - ххахх!
   Поворот, ятаган палашом вниз, поворот, дагой между глаз - ххахх!
   Пригнуться, ятаган дагой вверх, палашом удар в бок - ххахх!
   - Ро-ось!
   Негры - те, кто, ещё оставался в живых - бросая оружие и беспорядочно отбиваясь, разбегались вдоль опушки, сшибали и топтали друг друга, пытаясь вырваться из засады. Их догоняли и беспощадно, наотмашь, рубили. Я толком пришёл в себя, стоя по колено в ручье. Возле моих ног лежал разрубленный от плеча до пояса негр, а Тиль, хлопая меня по спине, говорил:
   - А ты бешеный, русский! Хороший удар, отличный удар, князь!
   Я слегка обалдело огляделся и чихнул. Два раза подряд, как у меня обычно бывает.
   Негров доканчивали. Многие из них уже стояли на коленях, скрестив на голове руки, побросав оружие и согнувшись. Я видел не всех своих, но почему-то не мог беспокоиться.
   Переступая через трупы, ко мне шёл темноволосый парень - рослый, плечистый, в кожаной кирасе с металлическими накладками и кожаном шлеме с красивой серебряной полумаской. Сапоги и лосины мальчишки были забрызганы кровью, над плечом качалась широкая крестовина меча-бастарда. Не доходя до нас нескольких шагов, темноволосый снял шлем и, надев его на рукоять, наклонил голову; глаза на суровом, красивом лице были широко посаженные, серые, на лбу - шрам.
   - Борислав Шверда, - протянул он мне руку, с которой ловким движением сдёрнул высокую крагу с зубчатым раструбом. - Я рад помощи, - он говорил по-русски без акцента, но откусывая фразы. - Я рад тебе, князь Олег. И тебе, вождь Тиль. Хотя вижу вас обоих впервые. Но где Свен ярл, мой друг?
   - А правда, где Свен? - Тиль обернулся, словно ожидал его увидеть за своей спиной...
   ...Свен ярл умирал. Лаури подложил ему под голову негритянский щит, чтобы тот лежал повыше, но кровь всё равно шла из горла норвежца. Две толы торчали в его груди выше сердца, брошенные буквально в упор. Они пробили кожный панцырь.
   Постепенно к Свену собирались всё новые и новые люди. Оставались стоять - молча и опустив головы, потому что ничем помочь тут уже было нельзя. Люди Шверды, Тиля, самого Свена, мои друзья... Многие были ранены, но никто даже не пытался заняться собой.
   - Лаури, - глаза Свена стали осмысленными. Его стурман нагнулся к нему, и Свен точным движением вложил ему в ладонь рукоять палаша. - Твоё... - с трудом, но ясно сказал он. - А моя удача... кончилась сегодня... - он заговорил по-норвежски; двое ребят-норвежцев тоже опустились на колени, да и англичане, похоже, понимали. Но вдруг Свен снова перешёл на английский: - Где русский князь?
   И я понял, что он уже не видит.
   - Я здесь, - я встал на колено. Чужой мальчишка умирал передо мною. Шесть лет проживший на этой земле... - Я слушаю тебя, ярл.
   - Это... ловушка, Хельги, - сказал он, назвав меня их, северным именем. И глаза его застыли, как схваченная морозом вода в родниках.
   А я вспомнил надпись, которую Танюшка прочла на полу башни, где мы нашли оружие. TRAP. ЛОВУШКА.

153.

   - Свен, Свен... - Лаури тронул его за плечи. - Свен ярл, мой побратим... Как две руки были мы с тобой, как два зорких глаза... Как жить мне теперь, когда половина моя осталась в этих скалах мёртвой? Как сражаться, если отрублена моя правая рука? О Свен, что я скажу Изабель?!
   Он закрыл глаза мёртвому. Меня передёрнуло. Не от страха, не от отвращения. От тошнотного осознания ужасного факта: Свен - умер. Его больше нет.
   - Приведите сюда тех негров, что взяли, - сказал Лаури, поднимаясь и доставая широкий нож. - Я порадую тебя, брат, - тихо произнёс он, обращаясь к мертвецу. - Порадую...
   К нему подтащили негра, бросили на колени. Лаури схватил его за волосы, уперся коленом в спину...
   Я отвернулся.

Александр Розенбаум

   Отслужи по мне, отслужи...
   Я не тот, что умер вчера.
   Тот, конечно, здорово жил
   Под палящим солнцем двора!
   Тот, конечно, жил не тужил,
   Не жалел того, что имел...
   Отслужи по мне, отслужи -
   Я им быть вчера
   расхотел!
  
   С места он коня пускал вскачь,
   Не щадил своих кулаков...
   Пусть теперь столетний твой плач
   Смоет тяжесть ваших грехов...
   Пусть теперь твой герб родовой
   На знамёнах траурных шьют!..
   ...А он бы был сейчас, конечно, живой,
   Если б верил в честность
   твою!
  
   Но его свалили с коня,
   Разорвав подпругу седла...
   Тетива вскричала, звеня -
   И стрела под сердце легла...
   Тронный зал убрать прикажи!
   Вспомни, что сирень он любил...
   Отслужи по мне, отслужи -
   Я его вчера
   позабыл!
  
   Я вчера погиб не за грош -
   За большие тыщи погиб!
   А он наружу лез из всех своих кож -
   А я теперь не двину ноги...
   В его ложе спать не ложись -
   Холод там теперь ледяной...
   Отслужи по мне. Отслужи.
   Умер он. Я нынче -
   другой...

* * *

   На равнине между скалами и лесом полыхал громадный костёр. Сжигали Свена ярла, а с ним - двух его павших людей и одного человека Тиля, возле огненной могилы которых Лаури лично зарезал девятнадцать схваченных негров. Трёх своих погибших людей Борислав похоронил на кладбище в одной из горных долин.
   У меня потерь не было, хотя Сергею сильно разрубили ятаганом спину, сломав ребро, а Игорька Мордвинцева ранили толлой в правое плечо, повредив сухожилия. Мы отдыхали в горных пещерах Борислава...
   Чехи жили очень хорошо. У них был скот, они сеяли зерно и разводили огороды в нескольких удобных долинах. Пещеры отапливал пар (впрочем, из-за этого тут было сыровато). Они ткали льняные и шерстяные полотна и даже работали с серебром, месторождения которого имелись в горах. Действовали несколько водных двигателей.
   А ещё они отбивали нападения - снова и снова.

154.

   Борислав сам показывал мне своё владение. Явно по-мальчишески гордясь им. И я его понимал.
   - А это - наш тронный зал, - сказал он без усмешки, пропуская меня вперёд в сводчатый проём.
   Внутри, в овальном зале, горели факелы. Навстречу мне с двойного... ну, трона, что ли... покрытого шкурами, над которым висело знамя со львом, поднялась задрапированная в плащ девушка. Борислав обошёл меня и, встав возле неё, весело представил:
   - А это княгиня Юлия...
   "Ута," - подумал я удивлённо. Это мне вспомнился рисунок из учебника истории за 7-й класс, статуи на каком-то соборе: герцог Эккерхед и его жена Ута. Тонкое, красивое лицо, немного печальные глаза, щека естественным жестом прижата к высоко поднятому вороту плаща... Мальчишески стройный Борислав ничуть не напоминал широколицего, кряжистого, вовсе не дворянски-утончённого Эккерхеда... да и Юлия с крепкой спортивной фигуркой не была похожа сложением на хрупкую Уту... но вот лицо, его выражение, этот жест... Странно - я был просто очарован. Ничем другим и объяснить было нельзя то, что я встал на колено перед троном и, взяв руку Юли, наклонился к ней губами. А потом, распрямившись, тихо сказал:
   - Я рад встрече, княгиня Юлия. Здравствуй.

* * *

   - Пусть ваши раненые лежат у нас, - Борислав бросил мне на руку тёплый плащ на меху. - Выправятся - мы проводим их к вам... И вот ещё что, - чех посмотрел мне в глаза. - Может быть, вы переберётесь сюда совсем? Нам нужны люди.
   Я посмотрел вниз, в долину, где ещё дымил костёр, а над горами, над лесом, вставало бледное солнце.
  -- Нет, Борислав, - покачал я головой, - мы уже договорились: не сидеть на месте.
  -- Как знаешь, - он не стал больше уговаривать, словно знал, что это бесполезно. - А
   раненых всё-таки оставь.
  -- Оставлю, - согласился я. - Но сами не задержимся, уж прости - нас ждут наши
   девчонки.
  -- Я понимаю, - кивнул он.

* * *

   Я проснулся от того, что в мой спальник тянуло холодом. Не открывая глаз, я забурчал что-то, самому себе не совсем понятное, вытащил левую руку и закрылся откинувшимся клапаном. Дуть перестало, я снова пригрелся, но - вот скотство! - уснуть не мог. В голову дружным строем полезли разные мысли и заботы, еле слышно шуршал костёр...
   А снаружи стояла странная тишина. Какая-то даже тревожная, я различал плеск ручья на склоне, и этот плеск звучал странно одиноко и громко.
   "Что-то случилось," - тревожно подумал я и сел в мешке, высвободив руки.
   Мы заспались. В угол откинутой занавеси - как раз туда дуло - лился дневной - то чнее, утренний - полусвет, чёткой полоской лежавший на полу. В пещере было холодно, костёр почти догорел.
   Спросонья мечтая о тапочках, я нехотя вылез наружу. На меня немедленно напал колотун, и я, поправив плавки, рванулся подбросить дровишек на угли - и стоял, сунув руки под мышки и потирая одну ступню о другую, пока костёр не разгорелся вновь. По пещере поплыли волны тепла, и я, удовлетворённо вздохнув, направился по шкурам к выходу. Приподняв край занавеси повыше, шагнул наружу - и окаменел.
   Меня резануло холодом, но это дошло до моего сознания только через миг. А первое, что я увидел - побелевший мир.
   Нет, это был не снег. Просто ночью ахнул мороз, и всё вокруг - чёрные ветви

155.

   деревьев, жухлую траву, камни, землю - покрыл иней. Ровным густым слоем. Дыхание взрывалось в воздухе белыми тугими облачками и растекалось струйками в стороны. Мир, казалось, онемел, и только ручей звенел одиноко - вот почему мне показался таким странным его голос.
   "Так наступила зима. - подумал я, озираясь. - Наша первая зима пришла. Вот она, я её вижу, и она холодная, как дома. И небо прозрачное-прозрачное... а солнце сейчас встанет..."
  -- Неплохо, а? - с камня возле входа соскочил Колька. Он был одет уже по-зимнему. -
   Это недавно так легло, я уже стоял... Ты давай отсюда, оденься, простынешь ведь.
  -- Доброе утро, - сказал я, улыбнулся и не без удовольствия нырнул обратно.
  -- Доброе утро! - крикнул мне вслед Колька и зашуршал по инею куда-то в сторону...
   ...Постепенно просыпавшиеся ребята и девчонки в обязательном порядке выбирались наружу, чтобы посмотреть вокруг. Даже Сергей вышел, хотя вообще-то старался поменьше вставать - неожиданно плохо заживала рана от ятагана. Выходила и Танюшка.
   Ко мне - не подошла...
   ...Иней скоро стаял, выглянуло и даже пригрело солнце, но с северо-запада медленно, почти незаметно, подбиралась серо-сизая снеговая туча во весь горизонт. Я объявил день свободным от тренировок - нипочему, просто так; а что, нельзя, в конце-то концов?! - и мы, раскочегарив на тренировочной площадке костёр побольше, уселись возле него кружком и просто жарили свежее мясо, посматривая на тучу, заливающую небо расплавленным гудроном.
   Игорь Басаргин взял свой "инструмент" (его, кстати, на общем совещании решили называть "гуслями" - и амбец, мы так хотим!). Тронул струны...
  -- Когда-нибудь, страшно подумать - когда,
   Сбудется день иной,
   Тогда мы, дружище, вернёмся туда,
   Откуда ушли давно...
   Север подумал и присоединился - два грубоватых, но красивых мальчишеских голоса пели вместе:
  -- ...Тогда мы пробьёмся сквозь полчища туч
   И через все ветра,
   И вот старый дом открывает наш ключ,
   Бывавший в других мирах...
   Я и не заметил, как голоса Танюшки и Ленки Рудь тоже вплелись в песню:
  -- ...Обнимем мы наших любимых подруг,
   Снимем рюкзак с плеча.
   В забытую жизнь, в замечательный круг
   Бросимся сгоряча.
   Там август, как вилы, вонзает лучи
   Тёплым стогам в бока,
   Там тянут речные буксиры в ночи
   На длинных тросах закат...
   Танюшка сидела по другую сторону огня от меня. И от этого был в песне горький привкус, похожий на запах полыни...
  -- ...Другие ребята за нами пойдут
   Дальше, чем мы с тобой,
   А нам оставаться по-прежнему тут,
   Что ж, отгремел наш бой.
   Но если покажется путь невезуч
   И что на покой пора,

156.

   Не даст нам покоя ни память, ни ключ,
   Бывавший в иных мирах...
   Я видел, что многие девчонки прилегли на плечи своих парней. И мне очень-очень захотелось, чтобы и Танька... ведь было же такое! Что я сделал не так, почему она в последнее время словно стенкой от меня отгородилась?! .
  -- ...Костёр у подножья зелёной горы,
   Тропа наугад и на ощупь.
   Кому эта радость - ночные костры,
   И разве остаться не проще?
   И ради чего ты оставил свой дом -
   Отчаянья, ссадин и пота?
   Что могут увидеть глаза за горбом
   Последнего дальнего взлёта?
   Пусть новые годы взойдут за хребтом -
   Движенье дороже итога,
   И дело не в том, что отыщешь потом,
   А в том, что подарит дорога...
   Я подтолкнул в огонь несколько полешек, выпрямился, удобней привалился к камню.
  -- ...Огонь костерка и вода родника,
   Скупое нещадное время
   И то, что не названо словом пока,
   Но властно над каждым и всеми...
   Костёр у подножья зелёной горы,
   Тропа наугад и на ощупь.
   Кому эта радость - ночные костры,
   И разве остаться не проще?..
   ... - Ребята, - вдруг сказала Кристина, - я вот что подумала... - стало тихо, хотя и без этого разговоров почти не было. - Вот мы сидим тут вместе все. По-моему, нам хорошо... - это звучало немного смешно, но никто не засмеялся. - Я вот что хочу сказать... - обычно Кристина за словами в карман не лезла, так что её неожиданное косноязычие само по себе удивляло. - Я хочу сказать, что я, Кристина Ралеска, клянусь, - она протянула руку над огнём, - я всегда останусь со своими друзьями - плечом к плечу в радости и горе, до самой смерти, какой бы она ни была.
   Вновь повисло молчание. Кристина села.
   А я - встал. И, протягивая руку над огнём, обвёл всех взглядом...

Игорь Шевчук

   Сколько б ни стёрлось лет
   С тех незабытых пор -
   Молча мне смотрит вслед
   Школьный пустынный двор.
   Ждёт он шагов твоих,
   Чтоб их легко узнать.
   Разве он может их
   Взять и под дождь прогнать?
  
   Нам не дано пустить
   Жизнь-киноплёнку вспять -
   Вовремя что-то простить,
   Вовремя что-то понять,
   Не упустить тот миг,
   Что нам дарила жизнь...
   Что ты раскис, старик?!
   Мы ведь с тобой - держись!
  
   Будет снова листва кружить,
   Будет слово стихи рождать -
   Обязательно будем жить,
   Обязательно будем ждать!
  
   Обязательно будем жить,
   Обязательно будем ждать!
  

  

РАССКАЗ 7

ЛЮДИ КРОВИ

  

   Ты должен быть сильным.

Ты должен уметь сказать: "Руки прочь,

   Прочь от меня!"
   Ты должен быть сильным -
   Иначе зачем тебе быть?!

Группа "Кино"

157.

Игорь Басаргин

   Минотавр топчет звёзды...
   Геи молоко разлито.
   Ночь темна. Наверно, поздно
   Ощущать себя разбитым,
   Если и хрусталь небесный
   Уступает грубой силе.
   Мне сегодня стало тесно
   В этом доме. Или - или?
   Или мы совсем не звёзды
   И умрём не так красиво...
   Может, тихо. Может, грозно,
   Может, даже агрессивно.
   Или - звёзды?! Это значит,
   С неба падая упрямо,
   Мы летим туда, где плачут
   Дети, брошенные мамой.
   Загадайте пожеланье -
   Мы замедлим ритм паденья,
   До последнего свиданья
   Будет целое мгновенье.
   Всё исполнится, поверьте...
   ...Только нам, судьбой забытым, -
   Тихий хруст зеркальной смерти
   Под раздвоенным копытом.

* * *

   Я проснулся около семи - по ощущению, потому что не особо смотрел на часы, а свернулся удобнее в спальнике и остался лежать, с наслаждением переживая минутки приятного безделья. Судя по всему, никто не вставал ещё, кроме дежурных.
   Наверное, я бы опять уснул, но послышались шаги, голос Андрюшки Соколова что-то спросил, и я понял, что ошибся - не семь, а восемь, смена часового. Начал подниматься кто-то - я вспомнил, что сейчас идёт Мордва и, со вздохом откинув клапан спальника, сел, кивнув всем, кто не спал.
   Андрей, стоя у огня, стягивал куртку. Игорь, сидя на лежаке, шнуровал сапоги. По другую сторону костра сидела Ленка Власенкова с блокнотом на колене, а Наташка Бубнёнкова, пристроившись рядом с ней на корточках, мешала в побулькивающем котелке. В нашем жилище было достаточно тепло, хотя по полу, как всегда, поддувало. Я влез в штаны и отправился в угол умываться.
  -- Всё тихо? - плескаясь водой из котелка, я искоса посмотрел на Андрея. Тот помотал
   растрепавшимися волосами, потом зевнул:
  -- Холодно... А так всё тихо. Волки опять подходили к низу тропинки, дальше не пошли.
  -- Поел?
  -- Поел час назад... Я ложусь.
  -- Я пошёл, - сказал Игорь, затягивая капюшон. - Когда чай скипятят - вынесите мне.
  -- Вынесут, иди, - я проводил его до выхода, постоял, ёжась, пока Игорь не занял место
   и вернулся к огню. - Правда холодно... Чем кормите?
  -- Гуляш, - Наташка куском кожи прихватила ручку котелка, переставила на камень. -
   Немного... Ещё вон там чай брусничный заваривается... Олег, я тоже пойду спать, ладно? Всем ведь уже вставать пора.
  -- Иди, конечно, - я окликнул Андрея, который ещё не лёг: - Кинь сапоги... Оп. Спасибо.
   Лен, - обратился я к Власенковой, - ложилась бы ты спасть тоже. Что я тебя, как маленькую, загоняю? Ведь каждый вечер почти!

158.

  -- Да, Олег, - вместо нормального ответа спохватилась она, - там часа в три от
   Шверды двое прибежали.
  -- Ночью? Что случилось?! - встревожился я. Ленка успокаивающе махнула рукой:
  -- Нет, ничего... Они нас всех зовут Новый Год встречать. Прислали муки. Килограмм
   пятнадцать. Я как встала, их с твоей Танюшкой накормили, так и не ложилась.
  -- Они что, ушли?
  -- Нет, вон там спят... Я, Олег, думаю - надо отказаться, - она помахала блокнотом. -
   Это морально важно. Наш первый Новый Год тут, мы все живы, вот и надо встречать самим... Я тут посмотрела, - она вновь раскрыла книжку, - что мы можем соорудить на праздник... Вот, смотри.
   Вместо того, чтобы смотреть, я с улыбкой тронул её висок:
   - Что бы мы без тебя делали?
   - Питались бы одним мясом, - уверенно ответила она. - Ладно, хватит меня в нос тыкать. Смотри, говорю! - она толкнула меня локтем в бок. - Если теперь есть мука - можно соорудить тортик, печенье... Кстати, остальное я предполагаю замутить на сухари. А то сожрут за полмесяца в виде свежего хлеба - и всё, а весной фигу.
   - Откуда у них зерно? - немного не в тему спросил я.
   - Пшеница дикая в нескольих ущельях растёт, я узнавала, - пояснила Ленка. - Они вообще неплохо живут.
   - Неплохо, - кивнул я, - только вон едва отбились... Ладно, что там у тебя ещё?
   - Кисель, - она подчеркнула в блокноте ногтем строчку какой-то кабалистики. - И компот. Из сухофруктов. Леваш ягодный. Свежего мяса на леднике горы - сделаем шашлык с луком, жаль, помидорков и перчика нет...
   - Помидоров, - педантично поправил я. - До Америки доберёмся - будут и помидоры, и перец, и картошка. И кукуруза.
   - Кукурузу я не люблю, - категорично отрезала Ленка и карандашом почесала нос.
   - Не ешь, - согласился я. - Что там у тебя ещё?.. Э, погоди, а уксус для шашлыка?
   - Сделали мы уксус, - буркнула Ленка. - Думала, ты не спросишь... Яблочный, правда...
   - Спросил, и что тако... - я внимательно посмотрел на неё. - И бухло забодяжили?
   - Какие слова... - вздохнула она. - Тоже надеялась - не сообразишь... Яблочную наливку поставили. Не очень много, так, по глотку... Ну Олег, Новый Год же!
   - Ладно, ладно, - отмахнулся я. - Что там ещё у тебя?
   - Копчения - рыбка-птичка... Мёд - в чистом виде подадим, и в пряники... Ты не знаешь, как там, в древние времена, напиток тот, мёд, делали?
   - Не знаю, - признался я. - - Читал много, а как делали - не в курсе.
   - Ладно... Тесто сделаем на закваске, уже поставили... Салатик - рыбка солёная, капуста квашеная, свёкла, солёные огурцы. И всё, наверное?.. А, нет, грибов ещё нажарим! Вот теперь всё.
   - Ну что, получится вполне приличный праздничный вечер, - одобрил я. Помолчал. Ленка тоже молчала, закрыв блокнот. Я спросил: - Лен, а как ты Новый Год встречала?
   - Дома, - тихо ответила она и, резко встав, сказала: - Я правда, наверное, пойду спать. Скажи Олегу... нет, я потом сама.
   Она как-то очень быстро легла, а я взялся за гуляш - если честно, не ощущая его вкуса, хотя он был с жареным луком и каким-то очень вкусным соусом. Потом лениво потянулся к котелку с чаем - тот настоялся и был вмеру горячим, но мне и пить-то как-то расхотелось, я заставил себя сделать несколько глотков и, поднявшись, накинул на плечи один из меховых плащей. Потом взял котелок и вышел наружу.
   Ещё не рассвело толком. Голубой свет лежал на сугробах, призрачно синели снежные шапки, устроившиеся на ветках. Особая зимняя тишина замерла над замороженным миром. Через проход в скалах я видел волка - он сидел в снегу на хвосте,

159.

   подняв лобастую морду и хмуро рассматривал меня янтарно-жёлтыми глазами. К волку подошёл, низко опустив голову, второй - зевнул, нервно дёрнув головой и, быстро повернув голову в мою сторону, замер.
   Игорь подошёл сбоку, похрустывая снегом. Я подал ему котелок.
   - Мне ночью сон снился, - Игорь отпил брусничного настоя, помолчал и продолжал: - Тараканы взобрались на кухонную подставку и хором поют. Да ведь на три голоса! - он дёрнул плечами и добавил: - Приснится же такое...
   - Что пели? - спросил я. Игорь удивлённо поднял подбородок: - Что пели? - повторил я.
   - А чёрт его знает, - пожал плечами Игорь, снова отпив чаю. - Помню, что - пели, и всё... Ты, как Иришка встанет, скажи, чтоб пришла, скучно же стоять.
   - Скажу, - пообещал я, направляясь обратно к пещере и плотнее запахивая плащ. Но навстречу мне вышли двое парней - позёвывая и потягиваясь. Одного я узнал с ходу - это был Ян. Второй - смуглый синеглазый парнишка с золотистыми кудрями - нагнулся, зачерпнул пригоршню снега и начал вытирать лицо, пофыркивая и сплёвывая.
   - Доброе утро, - Ян пожал мне руку. - С наступающим - так у вас говорят?
   - Рождество-то отметили? - осведомился я.
   - А то... Ну, пойдёте к нам на Новый Год?
   - Вы что, сейчас обратно? - уточнил я. - Подождите, пока солнце взойдёт... Князю и Юлии передай привет и наилучшие пожелания с благодарностью, но мы в своём кругу как-нибудь... И вообще, - я понизил голос и, опершись ладонью о камень, слегка прижал чеха корпусом, - не надо меня убеждать, что вы отмахали сорок силометров, чтобы довезтит нам милое приглашение и муку.
   - Ладно, - охотно пожал плечами Ян. - Но сорок километров - это плевок... Люди и больше проходят... Георгий, иди сюда.
   Золотоволосый подошёл. Пожал мне руку и на очень плохом английском - как раз достаточно плохом, чтобы я понял - заговорил:
   - Мы живём на Скадаре, это озеро. Десять дней назад я был там.
   Начало мне показалось очень интересным. Если я правильно помнил - до Скадарского озера на албанско-югославской границе было около восьмисот километров.
   - Мы живём там третий год - двадцать пять человек, в основном - греки. Две недели назад с юга к нам прибыли ребята, тоже греки - они живут на островах. Они предупредили нас, что идут негры - много, около полутысячи. Одеты по-зимнему, идут медленно, специально ни на кого не нападают. Когда негры пришли на наши земли, мы отступили, но взяли двух пленных. Одного - не из простых... из этих, странных, которые знают языки... - я кивнул, вспомнив свой плен и допрос с невольной дрожью. - Он рассказал перед смертью, что его отряд идёт специально на князя Шверду. Один из наших раньше жил на севере, он венгр - он знал, где живёт Шверда. Мы пошли на север, чтобы предупредить. На берегу залива, километрах в ста отсюда, на нас напал отряд негров - другой отряд. Ференци убили толлой. Я был ранен, но легко, сумел оторваться и найти их... - он кивнул на чеха.
   - Через неделю после Нового Года они будут здесь, - Ян вздохнул. - Поможете? Австрийцы с запада ещё обещавли подойти...
   - Мы с тыла резанём, - добавил Георгий.
   - Конечно, - кивнул я. - Через денёк после праздника я подскочу к вам, всё как следует обговорим.
   - Тогда мы пойдём, - Ян оглянулся. - Борислав нас ещё ночью ждал, но ваши девчонки тебя разбудить не дали.
   - Вы собирайтесь, а я кое-что сделаю, - с этими словами я вошёл внутрь.

* * *

   - Вообще-то я очень люблю Новый Год, но ради общего дела готов рискнуть, - Саня потянулся и зевнул.

160.

   Мальчишек я поднял и выгнал по насущным делам - большинство на тренировку, но Андрей Альхимович с Колькой и Валькой ушли на охоту, пообещав вернуться засветло. Большинство девчонок спали, только Ирка ушла к Игорю, да Ленка Рудь и Наташка Крючкова поднялись и занимались делами по хозяйству.
   - Ничем не надо рисковать, - отмахнулся я. - Отпразднуем. Бери Сморча. Бери Щуся. Бери Севера. Пойдёшь искать негров, про которых грек рассказывал. Не воевать с ними, а искать и контролировать передвижения. Помнишь, как тогда с бугровскими пацанами? - Саня кивнул, его лицо, обычно насмешливое и живое, построжало, глаза были внимательны. - Когда войдут в предгорья - пошлёшь кого-нибудь ко мне.
   - Походе, ты всерьёз собираешься воевать со Злом, - заметил Саня.
   - Тебя это не устраивает? - осведомился я. Саня пожал плечами:
   - Ты - князь...
   ... - Иди, разомнёмся! - окликнул меня Сергей. Голый по пояс, он пританцовывал на снегу. Я махнул ему и, скидывая куртку, в которой вышел из пещеры, направился к поджидающему в боевой стойке другу. Через несколько минут от нас повалил пар, и Сергей теснил меня ко входу. В какой-то момент я подался в сторону, захватил его запястье и швырнул Земцова через себя, но он не упал, а встал на ноги и, засмеявшись, обнял меня за плечи мокрой от пота рукой:
   - Отлично!
   - Неплохо, - я нагнулся за курткой. - Слушай... Когда разберёмся с неграми, пойдёшь на юг?
   - Пойду, - пожал он плечами. - Зачем?
   Я засмеялся - ответ был вполне в его духе.
   - Понимаешь, я весной хочу идти в Грецию. Надо бы заранее разузнать, что там к чему. Возьми Баса, Олега Крыгина - и посмотри. Йенс на карте ничего не показал, они там не были.
   - Сделаю, - кивнул Сергей. - Давай-ка ещё!
   - Позже, - я поймал брошенные Щусём клинки. - Ну, есть желающие?..
   ...Санёк, как и все остальные, многому научился. Пожалуй, он даже ловчей меня владел двумя руками. Я замахнулся для рубящего удара сверху в голову палашом - Саня мгновенно вскинул дагу, но я не ударил, в самый последний миг дёрнув палаш назад и вниз - так, что он образовал с моей же дагой букву Х. В её развилку попала выброшенная мне в грудь валлонка сани, и я, сделав дагой такое движение, словно что-то соскребал со своего палаша, отбросил её в сторону. Одновременно моя рука с палашом дёрнулась назад, вперёд - и кончик клинка замер в сантиметре от груди сани, который даже не успел опустить вскинутую над головой дагу.
   - Если сделать это быстро, - я отвёл клинки в стороны, - то такой удар неотразим... Коль, займись со всеми самбо, - я вонзил клинки в снег и, достав из перевязи два метательных ножа, отошёл к мишени. Тут же через куртку пробрался холод.
   Последнее время я усиленно тренировался в метании и делал успехи. С кистенём - что-то не получалось, а вот ножи слушались меня всё лучше и лучше. Но сейчас, ьросив все три (и попав в цель!), я оставил тренировку и, подобрав оружие, пошёл в пещеру, успокоительно махнув рукой в ответ на полетевшие в спину вопросы.
   Девчонки поднялись, но вели себя достаточно вяло, как-то неактивно готовили завтрак и вообще больше делали вид, что занимаются делами по хозяйству. Лично Танюшка вообще ничего не делала - если не считать того, что с вдумчивым видом играла с Ленкой Чередниченко в самодельные шахматы, недавно сделанные Колькой.
   - Кто выигрывает? - спросил я, подходя и присаживаясь рядом.
   - Первую играем, - ответила Ленка. Танюшка мельком посмотрела на меня и, зевнув, уставилась в доску, расчерченную на плоском камне.
   - Тань, я вот думаю, - вновь попытался я затеять разговор, - у нас где-нибудь толстая

161.

   кожа есть?
   - Есть, - отрезала он, - у тебя. Своя собственная.
   Я убито вздохнул. Последнюю неделю Танюшка была какая-то взвинченная и всем недовольная. Когда я попросил её постирать плавки - она их тщательно намочила в холодной воде и этот тяжёлый, мокрый, ледяной комок бухнула мне на живот. На голый, между прочим. Не знаю, что на этот счёт подумали другие, а я почему-то даже обидеться не смог.
   - Олег, - уже в спину окликнула меня Танюшка. Я обернулся. - Нет, ничего, иди.
   Я ушёл не сразу. Какое-то время глядел на неё - и она отвела глаза.

Игорь Басаргин

   Королева моя... Напротив
   Не дышу, как перед святыней.
   Вы владычица душ и плоти
   Всех, кто в дом ваш заходит ныне.
   Вам ни в чём не найдётся равных:
   Ни в уме, ни в любви, ни в танце.
   Что же я на доспехах рваных
   Не навёл, так как должно, глянца?!
   Вы, картинно вздымая руку,
   Поднимаете кубок алый...
   Мои песни наводят скуку,
   Чуто кривя ваших губ кораллы.
   Но о том, кто меня достойней,
   Упоённо щебечут гости.
   На земле прекратились войны,
   Залегли по могилам кости.
   Я смешон в старомодной драме,
   И мой меч не достоин чести -
   Рисоваться в старинной раме
   Со своим господином вместе.
   Но, всегда оставаясь другом,
   Вы велите: "Идите, рыцарь,
   К моим верным и честным слугам.
   Вам туда подадут умыться."
   Я пройду сквозь любые двери,
   Я уеду навек отсюда,
   Отрекаясь от суеверий,
   Как надежд на слепое чудо.
   Вы коснётесь оконной рамы
   И вздохнёте притворно-тяжко:
   "Он всегда был немного странный,
   Но он любит меня, бедняжка..."

* * *

   Вадим догнал меня метрах в двухстах от нашего лагеря. Это было не особо трудно - я и на настоящих-то лыжах ходил так себе, а уж на самоделках... А вот он лыжником всегда был неплохим, что и доказал сейчас, легко меня настигнув и двинувшись рядом. Просто - молча, ровным спортивным накатом. Я тоже помалкивал, отмахивая руками, только уныло.
   В молчании Вадима было сочувственное понимание. Это меня бесило. Потом он сказал:
   - Смотри, как вытерло.
   Я глянул, куда он указывал - на своё бедро. Чтоб удобней было идти на лыжах, я подвернул полы сделанной Танюшкой зимней куртки, и Вадим показывал на то место, где ножны палаша стёрли кожу штанов до белёсого цвета.

162.

   - Да, - равнодушно ответил я.
   - Пусть Танька заплату поставит, - сказал он. Я усмехнулся:
   - Танька... Кто она мне, чтобы штаны латать? Сам сделаю...
   - Олег, - очень серьёзно сказал Вадим, - я вот понять не могу. Ты такой умный парень. И такой дебил в некоторых вопросах.
   - Да? - не обиделся я. Мне было как-то всё равно. - Ну например?
   - Сергей на год почти младше тебя, - продолжал развивать свою мысль Вадим, - а они с Ленкой ещё осенью подо всеми кустами в округе траву поукатали.
   - Знаю, - лениво ответил я, - какой бы я был князь, если б не знал... И, между прочим, знаю и про вас с Наташкой. Только молчу, потому что неё дело.
   Вадим намё, кажется, понял, но не унялся:
   - Да я не об этом... Ты что, не понимаешь, за что она на тебя взъелась?
   - Нет, - честно отрезал я. Вадим сделал большие глаза и постучал по лбу (своему) кулаком:
   - Ну ты и ку-ку.
   - Хороший звук, - заметил я, - постучи ещё.
   Он не преминул стукнуть меня в лоб и заявить:
   - Звук ещё лучше. Чистый дуб. Морёный. Она за тебя боится, а ты мало того, что лезешьна рожон - вспомни, что ты отмочил, когда мы отбивали негров?! - так ещё и ведёшь себя как нерешительный кретин. Ты её целовал?
   - Не пользуйся тем, что я хуже хожу на лыжах, - попросил я.
   - Не могу видеть, как на корню засыхает мой лучший друг. Не лопух, чай... И вообще - поехали-ка обратно, - предложил он, - завтрак сейчас. Или ты к братьям-славянам завтракать намылился? Так это мы только к следующему завтраку поспеем, не раньше...
   Я остановился, откидывая капюшон.
   - Нравится она мне, Вадим, - признался я. Он смотрел серьёзно и понимающе. - Люблю я её. Давно. Оттуда ещё. Она косо глянет - и мне плохо. Улыбнётся - в душе всё поёт. Понимаешь? Ведь у тебя есть Наташка...
   - У нас с ней всё не так... - возразил Вадим. Низачем стряхнул снег с большой разлапистой ветки. - Романтик ты, Олег. Ну, может, и она - тоже... Всё. Не буду тебе больше ничего советовать. Но правда - идём обратно. Скоро Новый Год, олег. Глядишь, что-то у вас наладится...

Игорь Басаргин

   Для графини травили волка.
   Его поступь была легка...
   Полированная двустволка -
   Как пропетая в гневе строка.
   Он был вольный и одинокий -
   На виду или на слуху...
   Стрекотали про смерть сороки
   Суетливую чепуху...
   Упоённо рычала свора,
   Егеря поднимали плеть -
   Все искали, где тот, который
   Должен выйти и умереть?..
   ...Нет, любимая. Даже в мыслях
   Я не буду ничей холоп.
   Я уже не подам под выстрел
   Свой упрямый звериный лоб.
   И моя негустая шкура
   Не украсит ничей камин...
   Пуля - дура. Конечно - дура.

163.

   Только в поле и я - один...
   Всё бело - и борзые стелют
   Над равниной беззвучный бег...
   Эх - дожить бы хоть до апреля,
   Поглядеть, как растает снег!
   Как по небу бегут беспечно
   Облака до краёв земли...
   И влюбиться в тебя - навечно.
   За секунду до крика:
   "ПЛИ!!!"
   Танюшка нашла меня, когда я устраивал в импровизированной стойке свои лыжи. Подошла, тихо спросила:
   - Зачем тебе кожа, Олег?
   Я повернулся к ней. В зелёных глазах была чуточка виноватости, скрытая за деловитостью, как за дырявым плетнём.
   - Куртку себе хочу сделать, - пояснил я, - доспех такой, как у ребят Лёшки. Вон, Сморч делает такой.
   - Есть толстая кожа, - Танюшка кивнула на закрывающую вход на склад плетёнку, обтянутую шкурой, - там. Я принесу.
   - Спасибо, Тань - потом, - я покачал лыжи, удостоверившись, что они стоят прочно.

* * *

   Из всех Новых Годов в своей жизни я только один - в третьем классе - втсретил не дома, лежал в больнице на операции. Помню, что мне было мало того, что плохо после анастезии, но ещё и обидно, что Новый Год встретят без меня. Этот праздник для меня всегда был "домашним". Я и подумать не мог, что когда-нибудь придётся встречать Новый Год - так.
   Я понимал, что эти ребята и девчонки вокруг - они теперь и есть моя семья. Они на самом деле были моими друзьями. Но мне вдруг стало почему-то почти физически тошно от предпраздничной искренней суеты, от радостных лиц - а самое тяжёлое - некуда было уйти от всего этого. Просто уйти в комнату и закрыть за собой дверь.
   Всё общее. Казарма...
   Ох, как же плохо мне было в последний день старого, уходящего, 87-го года... Вдвойне плохо от того, что я должен был делать вид: мне тоже весело, мне хорошо, всё просто здорово...
   ...Девчонки нас отпихнули от "стола" окончательно и бесповоротно. Сами они при этом носились, как электрополотёры, производя немногим меньше шума. Все повседневные дела у нас валились из рук - такое состояние в праздники, конечно, знакомо всем - и только Север с Арнисом хладнокровно простёгивали (по Сморчовскому и моему примеру) себе бригантины из полос толстой кожи, изо всех сил делая вид, что ничего необычного не происходит.
   Я полулежал на своём спальном месте - затылком в стену, подбородок в грудь. Танюшка мотнулась наружу, что-то с хихиканьем протащила на ледник, следом за ней вихрем пролетели ещё несколько девчонок.. Они явно готовили какой-то сюрприз, но меня это почему-то совершенно не колебало.
   - Олег, сколько времени? - пихнул меня локтем Санек. Я поднёс к глазам свою испытанную "ракету":
   - Полчаса осталось.
   - Так-так! - оживился и весело озаботился Саня, вскакивая. - Пора шашлык мастерить... Щусь - за мной!
   Сергей, верная душа, перебрался ко мне - почувствовал моё настроение. Толкнул меня в колено, тихо спросил:
   - Ты чего?

164.

   - Ничего, - я сел, скрестив ноги. - Так, раскис немного... Пройдёт.
   Сергей посмотрел с сомнением, но больше ничего не сказал. И не ушёл.
   Стол у нас был настоящий - собранный на козлах из подогнанных одна к одной жердей, но низкий - чтобы можно было сидеть прямо на шкурах, устилающих пол. По пещере уже вовсю плыл запах шашлыка, а девчонки аккуратно и быстро таскали на стол всё новые и новые грубые глиняные блюда. Как всегда чудовищно медленно ползли последние полчаса. Да ещё и при совершенно неновогоднем настроении.
   Игорек басаргин достал гусли - этот самый "официально утверждённый" гибрид арфы, гуслей, лиры и гитары с натянутыми вместо струн кусками конфискованной у Игорька Мордвинцева лески. Эта штука звучала, как ни странно, вполне приемлемо, и все, даже я, учились на ней играть. У меня получалось настолько отвратно, что у Игоря руки опускались.
   Игорь сбацал про то, что "вокруг растут берёзы и прочие дрова" - подпел хором. Потом рванул совершенно нам незнакомую - очевидно, сочинил как раз к Новому Году, очень смешную:
   - ...Дед Мороза долго били,
   Оторвали бороду,
   А Снегурочку водили
   Голую по городу!
   Мы все вместе целовались -
   Женский пол и пол мужской, -
   А потом в снежки играли
   И трезвые пошли домой!..
   - Как там шашлыки?! - крикнул Вадим. Санек поднял, не глядя, большой палец: они со Щусём ворочали над углями с краёв костра длинные ветки шампуров. По пещере плыли, странно не смешиваясь, как спиртные слои в коктейле из иностранных фильмов, запахи шашлыка, печева, компота и ещё чёрт-те-чего.
   Вернулся выбиравшийся наружу Олег Фирсов. Размахивая руками, он почти заорал:
   - Там такой кайф!!! Луна! Всё вокруг серебряное! Искры по деревьям! Как лампочки - настоящий Новый Год, пошли смотреть!
   Мальчишки повалили к выходу. Я остался в инертном состоянии и положении. По-моему, этого даже и не заметил никто, что меня обидело до конца и последнего края. До такой степени, что я почти решил: сейчас лягу спать. Было без пяти минут полночь. Конечно, реально могло быть и больше, и меньше - часы-то я подводил приблизительно. Но с дургой стороны - вся наша жизнь сплошная приблизительность, философски подумал я. Почему-то от этой мысли расхотелось спать. К вопросу о воплях Фирса "кайф!" вспомнился похабный анекдот - записи из дневника онаниста. "Среда. Дрочил левой рукой. Кайф! Четверг. Дрочил правой рукой. Высший кайф! Пятница. Имел женщину. Сла-абое подобие левой руки." Я не выдержал - засмеялся негромко, хорошо ещё, мой смех перекрыл вопль Ленки Власенковой:
   - Мальчишки-и-и-и!!! за сто-ол!!!
   Подниматься не хотелось, но не подняться - значило весьма бессовестно испоганить всем настроение. Нет, не "всем". Друзьям. А это немножко совсем другое. поэтому я, поднявшись, переместился за стол и подставил котелок под разливаемую девчонками из кожаного бурдюка золотистую струю с отчётливым запахом спиртного. Мне этот запах никогда не нравился, да и вообще - спиртное у нас в компании в особом почёте не было. Возле стола быстро и с шумом рассаживались все, несколько девчонок в страшной спешке зажигали самодельные жировые светильники, расставленные по центру стола. Слева от меня приземлился Сергей, а справа...
   Справа - Танюшка.
   Не успел я радостно осмыслить этот факт, как Ленка Черникова, перегнувшись

165.

   через стол, бесцеремонно вывернула мне руку и завопила:
   - Полночь! Новый Год!
   - Ур-р-р-р-ра-а-а!!! - от души, не сговариваясь и очень слаженно грянули все за столом, вразнобой, но радостно потянувшись друг к другу котелками. Санек переорал радостный гам:
   - Поздравляю всех, что вы живы - и желаю встретить будущий год в том же составе!
   - Ур-р-р-р-ра-а-а!!! - взревело застолье вторично и снова полезло друг к другу чокаться котелками, как в фильмах о Великой Отечественной. Я осбрался было, перечокавшись, поставить котелок - но внезапно увидел глаза Танюшки и её губы. Она шепнула:
   - С Новым Годом, Олег.
   - С Новым Годом, Тань, - я тронул её котелок краем своего, отпил кисловато-сладко-горбкую жидкость и только после этого поставил посудину на стол. - Тебе что положить?
   - Клади всего понемногу, - попросила она. - Салатика побольше положи.
   - Потолстеть боишься? - подковырнул я.
   - Тут особо не потолстеешь, - возразила Танюшка, - при такой-то жизни... Веришь, нет - там я Новый Год всегда ждала, потому что просто... ну, ощущение радостное! А тут наполовину - чтобы налопаться по самое горло... Смешно.
   "Смешно" она сказала как-то сердито и обиженно. Я поступил очень мудро - навалил на глиняную тарелку гору салата, сдвинул на один край, а другой уркасил копчёностями, грибами и длиннющим шампуром, в шашлык на котором Танюшка тут же злобно вгрызлась, брызнув мясным соком себе на щёки. Шашлык у Сани удался как обычно - я это понял, едва сам взялся за шампур. Весь день не жрал, а на столе всё было вкусным. Правда - вкусным, девчонки расстарались. Я, например, никогда не любил кисель - но тут он был двух видов, черничный и малиновый, обалденный. За столом бурлили уже отдельные разговоры и продолжали работать челюсти. Когда первая волна схлынула, Ленка Власенкова, толкнув Наташку Бубнёнкову, умелась на ледник, а оттуда они вытащили, держа в высоко поднятых руках, большое блюдо, изображая при этом туш губами. Блюдо грохнулось на мгновенно расчищенный центр стола, в него сразу сунулись физиономии тех, кто сидел ближе. На миг воцарилась тишина, потом кто-то неуверенно-радостно сказал:
  -- Мо... мороженое?..
  -- Черничное! - торжествующе заявила Ленка. - Уберите лапы!!! - она едва ли не
   грудью легла на холодную горку. - Сама положу!..
   ...Самопального яблочного самогона хватило едва грамм по сто пятьдесят. Я так и не допил, да и наелся очень быстро - за собой мне такое было известно: не нажираться с ходу, а весь праздник то и дело возвращаться к столу. Несколько человек отправились гулять, кое-кто даже лыжи взял - но большинство оставались за столом и хором удивительно слаженно "а капелла" орали на мотив старой "По полю танки грохотали":
   - Над полем стрелы пролетали,
   И Пересвет взлетел в седло...
   А Че-лу-бе-я-а...
   Мы вида-али-и...
   С ним даже драться западло!
  
   Француз штыком в Россию тыкал,
   Да не прошёл Бородино...
   На-по-ле-о-он здесь...
   Горе мы-ыкал...
   А мы их "оппа!" всё равно!
  
   Фашист пришёл и в нас стреляет!
   Ох, лютовал он здесь, полец...
   Но вся Евро-опа-а...
   Нынче зна-а-ает...
   Какой фашиста был конец...
   Потом девчонки хором спели под общий хохот: "И когда оборвутся все нити, и я

166.

   лягу на мраморный стол, я прошу вас - не уроните - бум! - моё сердце на каменный пол!.." Басс вновь перехватил инициативу вместе с арфолирогитарой и, аккомпанируя себе резкими аккордами, запел свою - такой мы ещё не слышали:
   - Торопится время, бежит, как песок,
   Незваная Гостья спешит на порог.
   Мороз обрывает с деревьев наряд,
   Но новые листья из почек глядят.
  
   Доколе другим улыбнётся заря,
   Незваная Гостья, ликуешь ты зря!
   Доколе к устам приникают уста,
   Над Жизнью тебе не видать торжества!
  
   Незваная Гостья, в великом бою
   Найдётся управа на силу твою.
   Кому-то навеешь последние сны,
   Но малые зёрна дождутся весны...
   Все разговоры умолкли после первого куплета. Игорь умел писать стихи - печатал их в газете, и пели их почти все тургруппы района - шуточные, лирические, философские, даже про войну... Но таких мы от него не слышали ни разу. Странный металл звенел в голосе, а глаза - глаза смотрели сквозь нас, сквозь каменные стены, куда-то в морозную лунную ночь. И в зрачках колебалось пламя светильников. Я увидел вошедшего с холода Кольку Самодурова - о нсмеялся чему-то, когда вошёл, но сейчас привалился к камням у входа плечом, поднёс ладонь к губам и так окаменел не хуже окружающего базальта, не отрывая взгляда от Игоря.
   - ...Незваная Гостья, повсюду твой след,
   Но здесь ты вовек не узреешь побед.
   Раскинутых крыльев недвижен излом,
   Но мёртвый орёл остаётся орлом.
  
   Незваная Гостья, ты слышишь мой смех?
   Бояться тебя - это всё-таки грех.
   Никто не опустит испуганных глаз,
   А солнце на небе взойдёт и без нас...
   Танюшка нашарила на столе мою руку и отчаянно сжала пальцы. Я даже не очень это заметил.
   - ...Доколе над нами горит синева,
   Лишь Жизнь, а не гибель, пребудет права.
   Вовеки тебе не бывать ко двору,
   Незваная Гостья, на нашем пиру!
  
   Покуда мой меч вкруговую поёт
   И дух не забыл, что такое полёт,
   Я буду идти, вызывая на бой,
   Незваная Гостья - смеясь над тобой!
   Игорь приглушил ладонью струны, отложил инструмент и, обведя нас всех блестящими глазами, резко поднялся, вышел, на ходу схватив тёплую куртку. Мы не сразу зашевелись. Так и сидели, ошарашенные этой песней. Не знаю, как остальные, а я ощущал какую-то звенящую, напружиненную пустоту внутри, как перед схваткой. Какие-то образы всплывали в этой пустоте - словно поднявшиеся из глубин той памяти, которую зовут наследственной.
   Север неуверенно потянулся за лирой, взял её. Пощипал струны, устроился удобнее и тихо запел хорошо всем знакомую, словно разбавляя густую тишину...
   - Знаешь ли ты, как память
   В эти часы остра?
   Стиснутые лесами,
   Мы сидим у костра...
   ...Я вышел наружу. Луна, хотя и неполная, сияла; серебристыми искрами брызгали сугробы. Поднявшись на скалу, я невольно улыбнулся - местность не казалась мёртвой. Несколько человек неподалёку катились по склону между деревьями. Перекликались голоса. Кто-то развёл большой костёр, возле него Саня что-то объяснял своей сестре. Совсем неподалёку Вадим сбивал с лыж слежавшийся снег, а Наташка Крючкова за его спиной коварно лепила снежок.
   Я выбрался на тропинку, ведущую от нашей пещеры, и подошёл к костру. Санек с сестрой уже куд-то умелись, и я, присев на притащенное кем-то бревно, уставился в огонь.

Настроение улучшилось... Нет, неправильно - настроение изменилось. Мне было

167.

   спокойно и чуть грустно. Кончится праздник, придут негры, снова будут схватки, и, может быть, чья-то кровь зальёт снег - не может ведь нам бесконечно везти... Кто это будет, интересно?
   Заскрипел снег. Я не очень охотно обернулся; за моей спиной на лыжах стояла Татьяна. Мою пару она держала в руках.
   - Пойдём, походим на лыжах? - предложила она. Я молча поднялся, принял у неё самоделки, начал затягивать ремни вокруг пятки унтов. - Олег, тебе не кажется, что мы тут друг с другом меньше, чем в Кирсанове? Всё время рядом - а вместе почти не бываем.
   - А тебе этого хочется? - я выпрямился. Танюшка накинула капюшон:
   - Я же пришла... Там тепло, светло, еда и поют. А я пришла.
   - А тут красиво, - возразил я и подумал, что и правда глупо себя веду. И даже как-то странно, словно меня от неё магнитом отталкивает.
   Мимо нас, держась за руки и смеясь, проехали Арнис и Ленка Рудь. Синхронно перевалили снежный бугорок и остановились погреться у огня. Мы проводили их глазами и - бок о бок, по целине - двинулись в лес. Я провёл по поясу, найдя наган и обратил внимание, что у Танюшки на ремне висит её кинжал.
   В лесу было жутковато и красиво, как в серебряном сне. Тонко, хрустально звенел бегущий ручей - тот самый, что вытекал от нашей пещеры. Смех и выкрики слышались и здесь - они, словно тонкая ниточка, связывали нас с реальным миром в лунном мираже, через который мы двигались.
   - Почитай мне стихи, - попросила Танюшка. Я, глядя себе на носки лыж, тут же негромко откликнулся:
   - Ты меня на рассвете разбудишь...
   - Не надо, - выдохнула Танюшка. Я, по-прежнему не глядя на неё, упрямо продолжал, и она больше не перебивала...
   - ...Проводить необутая выйдешь...
   Ты меня никогда не забудешь...
   Ты меня никогда не увидишь...
  
   Заслонивши тебя от простуды,
   Я подумаю: "Боже всевышний!
   Я тебя никогда не забуду,
   Я тебя никогда не увижу..."
  
   Не мигая, слезятся от ветра
   Безнадежные карие вишни...
   Возвращаться - плохая примета!
   Я тебя никогда не увижу...
   Даже если обратно вернёмся
   Мы на землю, согласно Хафизу -
   Мы, конечно, с тобой разминёмся...
   Я тебя никогда не увижу.
   И окажется так минимально... - голос у меня вдруг сорвался, но я коротко передохнул и продолжал: - ...Наше непониманье с тобою
   Перед будущим непониманьем
   Двух живых - с пустотой неживою...
   И качнутся в бессмысленной выси
   Пара фраз, долетевших досюда:
   " - Я тебя никогда не увижу...
   - Я тебя никогда не забуду..."... - и я повторил ещё раз:
   - Я тебя никогда не увижу.
   Я тебя никогда не забуду, Тань.
   - Олег, - я оглянулся. Танька стояла, держась высоко поднятой рукой за ствол дуба, губы у неё кривились. - Олег, ну зачем ты это прочёл?
   - А что - плохо прочёл? - я провёл ладонью по щекам. Получилось сказано зло. Танюшка

168.

   качнулась. - Прости, - попросил я. - Давай ещё погуляем.
   - А если не прощу? - жёстко спросила она. - Если я сейчас скажу: "Больше не подходи ко мне. Никогда." Тогда - что, Олег?
   - Я не подойду, - ответил я и, подойдя к ней, уронил в снег меховые краги, взял её ладони в свои. - Ты рукавицы забыла, - и начал осторожно дышать на них. - Так что, прогонишь?
   - Нет... - слабо выдохнула она. - Подними, настынут же...
   Я поднял краги и надвинул их на руки Танюшки:
   - Хорошо ты меня обшила.
   - Мне это было приятно, - призналась она. Я не нашёлся, что ответить, да и не очень хотелось отвечать. - А как у тебя волосы отросли, смотри... - она протянула мою прядь пальцами к моим же губам. Губы у меня против моей воли дрогнули - и Танюшка отдёрнула пальцы, словно обожглась. - Пойдём ещё пройдёмся, - как ни в чём не бывало предложила она...
   ...Мы вышли на то место, откуда был виден морской залив. Сейчас он выглядел пугающе. Вода замёрзла почти на расстояние взгляда, только далеко-далеко за этим серебряным полем чернела полоска открытой воды. В лунном свете по льду километрах в трёх передвигались несколько чёрных фигур.
  -- Мамонты, - сказала Танюшка. - Сколько времени, Олег?
  -- Пять минут третьего, - в лунном сиянии отлично было видно циферблат. - Ого!
  -- Пошли обратно, пошли, - заторопилась Танюшка, - нас там уже ищут, наверное...

* * *

   Около костра всё ещё сидели несколько человек, рядом торчали воткнутые в снег лыжи, а по рукам ходило несколько дымящихся котелков. Но в целом шум улёгся. Возле подъёма к пещере стоял Сергей; увидев нас, он оживился и махнул рукой:
  -- Я уже и беспокоиться начал... Гуляли?
  -- Угу, - буркнула Танюшка, снимая лыжи. Я, занимаясь тем же самым, спросил:
  -- Наши все тут?
  -- Не, - мотнул головой Сергей, - Власенкова Ленка с Олегом где-то мотаются тоже.
   Да ты не беспокойся, ничего с ними не будет.
   Я, если честно, и не собирался беспокоиться. А собирался поесть и погреться. Тепло в пещере показалось мне благословением.
   Плошки на столе уже не горели. Было уютно и полутемно, очень как-то домашне. Несколько человек - я даже не понял в полутьме, кто именно - сидели на дальнем конце стола и, тихо разговаривая, "подъедались". Ближе Сморч с Наташкой Бубнёнковой, устроившись друг против друга, ели "по-настоящему" - наверное, тоже только что вернулись с прогулки. Потрескивали полешки в очаге, Игорёк Басаргин, сидя у стены, негромок напевал, подыгрывая себе - и большинство наших, устроившись кучей, сидя и полулёжа на шкурах вокруг, слушали.
   Очень тихо, стараясь даже двигаться бесшумно, я разделся и присел, опершись локтем на край стола. Вошедшая следом Танюшка устроилась у меня за спиной и оперлась локтем на плечо...
  -- Епископ, правом от бога данным,
   Печаткой перстня скрепил решенье:
   "Предать распутную девку Анну
   Суду святому на очищенье!"

Аннна-а-а,

Святая Анна...

   А в подземелье под магистратом,
   Где в клетке держали эту красотку,
   Она, распутница, неоднократно

169.

   Ломала двери, замки, решётки -

Аннна-а-а,

Святая Анна...

   Палач своей клятве был верно предан,
   Хотя всю ночь читал молитвы.
   Он трижды Анну казнить собирался -
   И трижды из рук топор выпадал -

Аннна-а-а,

Святая Анна...

   На площади главное костёр пылает -
   И видят люди великое чудо:
   Огонь распутную обнимает,
   Ласкает плечи, ласкает губы...

Аннна-а-а,

Святая Анна...

   ...Песня кончилась, Игорь продолжал задумчиво трогать струны. Мы с Танюшкой пересели за стол. Еды ещё хватало (правда, мороженого, конечно, не осталось), мы нагрузили себе опять по тарелке из "остатков" - я лично опять был голодный. Наверное, после прогулки, а елось сейчас даже с большим аппетитом, чем в начале. Кроме того, теперь можно было и не спешить, стараясь попробовать всё.
  -- Там так хорошо, снаружи, - Танюшка вздохнула. Я кивнул, жуя кусок ягодного
   леваша. Хотелось сказать что-нибудь умное, но снаружи появился Санёк.
  -- Во! - удивился он. - Я не понимаю, что вы тут все делаете в новогоднюю ночь?! На
   воздух, все на воздух, поживей, граждане, а то не успеете!
  -- Куда не успеем? - поинтересовался кто-то.
  -- Да потанцевать же! - рявкнул Санёк...
   ...Мороз стал покрепче. Танцевала пока что одна только пара - Игорь Северцев с Кристиной. Оба занимались в Кирсанове бальными танцами и сейчас легко и уверенно кружились около костра. Очень красиво и завораживающе - казалось даже, что на них не меховая одежда, а бальные костюмы. Мы, вывалившись из пещеры толпой, переговаривались и смеялись сперва, а потом застыли и замолкли. Мне даже почудилась на миг музыка вальса - красивая и широкая, как спокойная река...
  -- Шиз-га-ру-у да-ва-ай!!! - заорал Сморч, нарушив очарование. Я покосился на него с
   неудовольствием, но Север, засмеявшись, махнул рукой, и они с Кристиной тут же перестроились на брейк, в котором тоже были мастерами. Но это худо-бедно могли у нас танцевать все - особенно "верхушку", а "нижняк" на снегу и не потанцуешь...
   ...Завалившись на настил - отдохнуть - я совершенно неожиданно уснул. Даже не уснул, а отрубился, как выключили. И так же странно проснулся - рука с часами была прямо перед глазами, и я понял, что проспал всего минут сорок. Очевидно сказалось копившееся нервное напряжение.
   Танюшка полулежала рядом, держа ладонь у моего виска. Кажется, все наши были тут - валялись индифферентно на шкурах и слушали опять Игоря. Он пел песню из недавно вышедшего на экраны фильма про гардемаринов...
  -- По воле рока так случилось -
   Иль это нрав у нас таков?
   Зачем же нам, скажи на милость,
   Такое множество врагов?!
   Но на судьбу не стоит дуться -
   Там, у других, вдали - бог весть! -
   А здесь, у нас - враги найдутся!
   Была бы честь,

170.

   была бы честь!..
   Честь - красивое такое слово из интересных фильмов, романтичное и звонкое... но мы мало о ней думали там. Там это было именно слово из фильмов, совсем не имевшее отношения к нашей повседневности.
   Здесь это слово обрело свой первоначальный и единственный смысл, острый и определённый, как клинок шпаги в умелой руке бойца. Честь - это стоять друг за друга. Честь - не предавать своих, не лгать им, не бросать в бою. Честь - не гнуться, не отступать перед врагом. Честь - это... Честь. И всё тут. Ни убавить, ни прибавить...
  -- ...Не вешать но, гардемарины!
   Дурна ли жизнь - иль хороша...
   Едины парус - и душа,
   Едины парус - и душа,
   Судьба и Родина - едины!
   В делах любви, как будто мирных,
   Стезя влюблённых такова,
   Что русский взнос за счастье милой -
   Не кошелёк, а голова!
   Но шпаги свист, и вой картечи,
   И тьмы острожной тишина -
   За долгий взгляд короткой встречи -
   Ах, это, право, не цена!
   Не вешать нос...
   Я слушал, лёжа неподвижно, даже не подавая знака, что проснулся. Все вокруг были свои, всё было сейчас хорошо и правильно, и огонь в очаге горел, поленья стреляли золотистыми искрами... и наступил новый год, и праздник, кажется, удался.
   А ещё я думал, и эта мысль стояла где-то сзади, как чёрная фигура на границе освещённого костром круга... думал: а не последний ли это счастливый день для всех нас?

Игорь Басаргин

   Девочка глядит из окошка -
   За окошком едет рыцарь на кошке.
   Или, может быть, на медведе...
   Непонятно - на чём он едет?
   Может, хочет спеть серенаду
   О любви с каштановым взглядом
   И кудрями спелого лета?
   Рыцари - такие поэты...
   Если даже ловят дракона,
   Говорят с ним о красе небосклона,
   И загадывают гаду загадки,
   И играют, простодушные, в прятки.
   А потом они дерутся, недолго.
   У драконов велико чувство долга.
   И кончается весь бой - отпираньем
   Душ, и дружбой, и взаимным братаньем.
   Смотрит девочка в окно на балконе -
   Едет рыцарь на крылатом драконе.
   Тихо плачет позабытая кошка.
   Всё красиво...
   Только грустно. Немножко.

* * *

  -- В общем, Саня со Сморчём и Щусём висят у них на хвосте... точнее - на боку, -
   Север повёл плечами, разминая их после долгого бега. - Грек твой был прав. Идут - не

171.

   меньше полутысячи. Осторожно идут, во все стороны дозоры высылают.
  -- Ничего, - отозвался Сергей. - Ирка с Наташкой Мигачёвой, сейчас уже, наверное, к
   чехам подбегают. Да и австрийцы, должно быть, подошли...
   Игорь Мордвинцев, Север, Сергей и я стояли на заснеженном склоне среди чёрно-белых деревьев, неясно рисовавшихся в предрассветном сумраке. Вадим, убежавший на разведку, мотался где-то впереди, выслеживал уже совсем близких негров. Ручей внизу склона, невидимый отсюда, тонко звенел на камешках - незамерзающий, оживлённый... Его берегом двигались несколько чёрных теней - шли кабаны, и их похрюкиванье доносилось до нас.
  -- Мы с Иркой вчера, перед тем, как она ушла, поцеловались первый раз, - задумчиво
   сказал Игорь.
  -- Да ты чё? - иронично спросил Сергей. Я толкнул его локтем, но Игорь не обратил
   внимания на иронию, продолжал озабоченно:
  -- Зря ты её, Олег, послал. Ей же тяжело будет... Наташка - та крепкая...
  -- И парня нет... - кивнул Сергеи я пихнул его коленом, но Игорь снова его не услышал:
  -- А Иринка - она...
  -- Она на лыжах бегает в сто раз лучше меня, - не выдержал и я наконец.
  -- Что нетрудно, - заметил Север и подвигал шпагу в ножнах.
   Все умолкли, и в молчании холодный январский рассвет обступил нас со всех сторон - стало даже холоднее, чем было. Мы не двигались, только временами переносили свой вес с одно ноги и лыжи на другую, да ещё иногда кто-нибудь зевал, закрывая рот крагой.
  -- Холодно, - пожаловался Игорь Северцев, похлопывая себя руками по бокам.
  -- Градусов двадцать, - подтвердил Сергей. - Что, мерзнешь, Север?
  -- Иди ты, - беззлобно сказал Игорь. - Леший, ты чего молчишь?
   Я выдохнул длинную струю густого пара. Мне никогда не нравилось обсуждать очевидные вещи. Как у Гашека: " - Я вчера видел похоронную процессию. - Видать, помер кто-нибудь..." Редкостно содержательный разговор... Да и не казалось мне, что очень уж холодно.
   Рассвет медленно-медленно, словно через силу, вползал в лес, остывший и белый. Но суку совсем недалеко от нас мрачно сидела ворона, и звон ручейка в овраге казался неуместно-потусторонним. Снег был сухим, и в эту паразитку невозможно даже запустить снежком. Она же этим пользовалась - сидела и по временам скандально орала, чем добавляла уныния к общей картине.
  -- Не люблю зиму, - неожиданно вырвалось у меня.
  -- Заговорил! - агрессивно обрадовался Игорь. Но развития атаки не последовало -
   Сергей подобрался и вытянул руку:
  -- А вот и Вадька.
  -- Угу, - подтвердил я, наблюдая, как Вадим сноровисто спускается на лыжах по склону
   наискось. Он всегда хорошо бегал на этих деревяшках - даже сейчас, когда на ногах у него не "дрокеры"(1.), а именно деревяшки...
   Вадим резко затормозил возле нас и левой рукой скинул меховой капюшон - от него валил пар.
  -- Идут, - выдохнул Вадим, сбрасывая с ног лыжи. - Десять штук, вот за этим холмом,
   - он ткнул за спину большим пальцем. - Разведка. Выйдут к ручью.
  -- Перережем, - уверенно сказал я, стряхивая краги в снег и сбрасывая капюшон.
   Схватило холодом, но я знал, что это ненадолго. - Вперёд, ребята.
   Проваливаясь в снег, мы спустились к ручью и присели за деревьями и валунами. Вадим аккуратно вывесил из рукава гирьку кистеня.
   - Десять штук - ерунда, - сказал я, одвыдернув из ножен палаш. - Жаль, языка пока не знаем, а то можно было бы одного живьём взять.
   ____________________________________________________________________________________________________________________
   1. Ироничная переделка слова "рекорд" - полупластиковых лыж для подростков, популярных в 80-х годах ХХ века.

172.

   Сергей, сидевший ближе остальных к оврагу, помахал рукой и окаменел. Это могло значить лишь одно - негры уже близко.
   И точно - через какие-то секунды из-за чёрных валунов появились первые, и их визгливо-скрежещущие голоса прогнали тишину. В тёплой одежде пришельцы казались неуклюжими и ещё более уродливыми, чем в летнее время. Из-под надвинутых шапок валил пар.
   Да, их было десять - ровно, и они ничего не опасались. И идти им было легче - по берегу...
   Второй остановился и, схватив за плечо шедшего первым, что-то завизжал, тыча рукой в наши следы на склоне. Заметили... Ну, вот и хорошо!
   - Рось! - заорал я, вскакивая и выдёргивая палаш полностью - тусклый свет блеснул на лезвии. Нас разделяли всего несколько шагов, и я преодолел их в два прыжка. Длинное лезвие наполовину утонуло в груди того, шедшего первым... Палаш Серёжки отбил над моей головой ятаган второго, кулак моего друга швырнул негра в холодную воду... Двое возникли передо мной, следом подбегал третий. Вскрики, хрип, плеск и лязг повисли в воздухе.
   Оступился - вода ледяная, наверняка; спасибо, Тань, за сапоги! Звиггзагг! Ззвигг! Выхваченная дага до упора вошла в живот... Ззвагг! Зиг! Зиг!
   - Рось! Рось!
   - Скраг! Скраг!
   Званг! Занг!.. Добежал, скот, опять их двое... Кто-то рухнул в ручей - похоже, не наш... Оп! Ушёл от секущего удара, а то бы... А итальянскую защиту ты видел?! . Ек видел, а теперь больше вообще ничего не увидишь... Последний противник отступал вверх по склону. Шапка с его головы свалилась, подпиленные зубы были оскалены. В левой руке он держал толу. Ну нет - метнуть я её тебе не дам, ниггер...
   Сзади залязгал металл. Не оборачиваться - стоп!
   - Олег, всё нормально! - весело прокричал Игорь. Краем глаза я замтеил, что Вадим сражается всего-навсего с одним негром. Так, быстро мы...
   "Мой" ниггер прыгнул вперёд, размахиваясь рубануть в голову. Я увернулся, пнул его в пах и помчался следом за покатившимся по склону врагом, чтобы уже не дать ему встать - обойдётся, выродок...
   Негр внезапно остановился, сжавшись на снегу в комок - я был вынужден по инерции через него перепрыгнуть. Проскользил сколько-то и, ощутив сильный удар в левый бок, развернулся и достал встающего негра рубящим ударом в висок - череп расселся, заливаясь кровью.
   Меня шатнуло, и я, сам не понимая, почему, сел в истоптанный снег. Дикая боль рванула бок - такая, какой я ни разу в своей жизни не ощущал. Для такой боли нет слов, нет красок... её не описать. И она, наверное, слишком сильна для четырнадцатилетнего мальчишки - потому что я и не крикнул, а только открыл рот. Боль забила его, как горячая кислая каша.
   - Олег! - дёрнулся ко мне Сергей. Его противник побежал, я махнул палашом: уйдёт же! Сергей резко повернулся, из его руки вылетел метательный нож, и негр, взмахнув руками, рухнул и съехал по снегу в ручей. Нож торчал у него в затылке. - Олег, ты что?!
   Сергей всё-таки опдбежал ко мне, встал на колено, вонзив в снег палаш.
   В боли появился какой-то перерыв, и я ответил:
   - Не знаю... - но голос сам собой оборвался мучительным кашлем - и я увидел, что откашливаю струйки тёмно-вишнёвой крови.
   - Вадька, Север! - закричал Сергей и нагнулся, а потом мне стало ещё больнее, хотя это, казалось, было невозможно, и я упал в снег. - Олег ранен!
   "Ранен?" - подумал я. Надо мной склонились три лица, а между ними среди низких серых облаков я увидел пронзительно-голубой овал чистого неба.

173.

   Потом оттуда, сверху, полилась клубящаяся чернота, и я утонул в ней. Там было спокойное покачиванье, только бок временами дёргало, а думать совсем не хотелось, что для меня было необычно. Но потом я ощутил жар огня, услышал голоса - вроде бы и Танькин - и напрягся, пытаясь понять, о чём они говорят. Глаза у меня рводе бы были открыты, но я видел почему-то только вереницы огненных теней, кружившиеся в странном быстром танце...
   - ...селезёнка...
   - ...кровь в животе...
   - ...нет...
   - ...он тебя не видит, Тань...
   - ...толла...
   - ...сразу почти отключился...
   - ...будем вытаскивать...
   - ...держите его...
   - ...Таня, уйди!..
   Больно. Мне стало очень больно, и эта боль рванула меня куда-то вверх, навстречу сыплющимся с небосклона звёздам...

* * *

   Я не умер, хотя Олька говорила - должен был. Наверное, тола всё-таки не достала до селезёнки - не знаю. Когда я пришёл в себя, был уже конец января - я провалялся без сознания больше двух недель.
   Эти недели я тоже не помню. Просто временами в той темноте, гдя плыл я по нездешним рекам, меня настигала боль; в рот что-то вливалось - и боль уходила, вновь отправляя меня в дремотное путешествие без звуков, запахов, красок и ощущений.
   Когда я открыл глаза - была ночь. Злобненький голосок снаружи выпевал песню вьюги: "Вью-у-у... вью-у-у... вею-у-у..." Меня окружала полутьма, подсвеченная отблесками костра, пахнущая людьми, дымом, жареным мясом, наполненная сонным дыханием и треском дров в очаге.
   Боль в боку была, но какая-то поверхностная, как при заживающем порезе, который ненароком задел. Мне даже хотелось потянуться, но я лежал под одеялами и не стал этого делать. Вместо этого я повернул голову.
   Справа от меня, скорчившись и положив голову на руки, скрещенные на коленях, сидела Танюшка. Я слышал её затруднённое дыхание, а потом заметил - или это отсветы костра так пошутили? - круги возле глаз, какие бывают от усталости и недосыпа. Как пишут в старых романах - сердце моё дрогнуло от нежности (правда!) и я хотел её окликнуть, но не успел - чья-то ладонь легла мне на губы, и я увидел над собой улыбающуюся физиономию Сергея под спутанными лохмами светлых волос, с белозубой и радостной улыбкой.
   - Очнулся? - прошептал он. - Привет... Не трогай её. Мы-то меняемся, а она около тебя днюет и ночует, не отгонишь... Попить, что ли?
   Хорошо помню, что я спросил. Меня это почему-то так волновало в тот момент, что все остальные мысли выскочили из головы:
   - Эй, а как... в смысле - кто... когда я в туалет?! .

Владимир Бутусов

   Если ты хочешь любить меня - полюби и мою тень,
   Открой для неё дверь, впусти её в дом.
   Тонкая, длинная, чёрная тварь прилипла к моим ногам.
   Она ненавидит свет, но без света - её нет.
   Если ты хочешь - сделай белой мою тень...
   Если ты можешь - сделай белой мою тень...
   Кто же, кто ещё, кроме тебя?
   Кто же, кто ещё, если не ты?

174.

   Если ты хочешь любить меня - приготовь для неё кров.
   Слова её - всё ложь; но это - мои слова.
   От долгих ночных бесед под утро болит голова,
   Слёзы падают в чай, но чай нам горек без слёз...

* * *

   Было третье февраля, когда я, опираясь на плечо Танюшки, выбрался наружу. Я всгде ненавидел болеть и пользоваться чьей-то помощью. Но сейчас - другое дело. Танька вела меня, закусив губу, и лицо у неё было таким серьёзным, что мне стало смешно...
   ...Негры потеряли до сотни бойцов ещё до того, как подошли к горной крепости Шверды. Мои ребята и появившиеся австрийцы по кусочкам раздёргивали их дозоры и фуражиров. Последние, поняв, что чехов им не взять, попытались было тронуться в обратный путь, но их продолжали бить беспощадно - и остатки полутысячной орды растаяли среди неприветливых морозных лесов. Едва ли кто-то вернулся в их земли и донёс неведомому начальству весть о судьбе экспедиции. Потерь у нас не было совсем, даже раненым оказался я один. Шверда и конунг австрийцев, молчаливый светловолосый мальчишка по имени Эмиль, навещали меня как раз через день после того, как я пришёл в себя...
   ... - Жаль, что я всё это время валялся без сознания, - признался я и с удивлением ощутил, что мне и в самом деле - жаль. Но Татьяна, кажется, была другого мнения. Стягивая у меня на груди меховой плащ, она сердито сказала:
   - Ну конечно. Добился бы, чтоб тебе ещё и голову снесли.
   - Тань, я кыназ или нэ кыназ? - поинтересовался я. - Я в конце концов воевать должен со своими рядом. А не под шкурами валяться.
   - Навоюешься ещё, - безапелляционно отрезала она. - А сейчас сиди и дыши свежим воздухом.
   Было холодно. На площадке перед пещерой сверкали клинки и лязгала сталь - шла обычная тренировка, но, когда я устроился удобнее, поединки разом остановились,и все, повернувшись в мою сторону, грянули:
   - Слава! Слава!! Слава!!!
   И было это вполне серьёзно. До такой степени серьёзно, что мурашки по коже.
   - Тань, - попросил я, - принеси-ка мои клинки.
   - И не подумаю... - воинственно начала она, но я, подняв голову и глядя ей в глаза, повторил спокойно:
   - Принеси, Тань.
   Зелень Танюшкиных глаз на миг вспыхнула.
   Но только на миг.
   - Сейчас, - кивнула она и исчезла в пещере. Я встал и заставил себя потянуться. Боль родилась в боку, но это была уже приятная боль - так зудит заживающая рана. Теперь я это знал и чувствовал... Нагнувшись, я поднял плащ и бросил его на камень.
   - Держи, - Танюшка протянула мне уже освобождённые от ножен палаш и дагу. Я накрест взмахнул ими, чуть покривился, но пошёл вниз, на площадку, широкими, уверенными шагами: - Осторожнее! - крикнула вслед Танюшка.
   И уселась на плащ - смотреть.

* * *

   Вечером хрястнул мороз - такой, что в лесу застонали деревья. Даже странно - я и не думал, что так близко от моря могут быть такие холода.
   Мы сидели у очага тесным кружком. Пламя ухало и гудело, входную плетёнку утеплили дополнительными шкурами.
   - Продуктов хватит до середины апреля, - Ленка Власенкова закрыла свой блокнот. - Уж извините. Да и то - не растолстеем.
   Я посмотрел на Сергея. Он одной рукой жонглировал своими тремя метательными

175.

   ножами. Именно он командовал преследованием и добиванием негров...
   - Сань, - окликнул я Бубнёнкова. Тот вскинул голову быстрым движением. - Я тебя хотел поблагодарить за разведку... - Санек отмахнулся, и я позвал Сергея. - Ну что, твой час настал... Пойдёшь на юг-то?
   - Конечно! - Сергей готов был вскочить, но Ленка удержала его с улыбкой. - Возьму Баса и тебя, Олег, - он кивнул Крыгину. - Когда выходить?
   - Ещё чище, - буркнула Ленка Власенкова. - Это мне ещё и их снаряжать?
   - И их, Лен, - кивнул я и решился перейти к главному: - Мне кажется, что вы все - да и я - позабыли, как решили весной уходить.
   У костра воцарилось молчание. Похоже, все и впрямь слабо об этом задумывались. И, по-моему, не очень-то хотели теперь покидать это место.
   Это и было то, чего я опасался. Они привыкли к месту. К дому. И я привык. И не был уверен, что смогу доказать своим друзьям, как опасно оставаться в уютном, обжитом - и практически незащищённом месте. Значит - придётся приказать.
   Не лучший вариант.
   - Да никто этого не забыл, - сказал Вадим. Он сидел со скрещёнными ногами и шлифовал абразивным камешком лезвие тесака.
   - Сергей пойдёт на юг, - вернулся я к третьей теме. - Доберёшься до морских берегов, - обратился я уже к нему. - Ищи хорошие места. И посмотри, кто там обретается. Выйдешь послезавтра. Учти, мы будем ждать тебя, никуда без тебя не пойдём...
   - Олег... - неуверенно начал Андрюшка Соколов.
   - Не надо, - предостерегающе поднял я руку. - Я знаю, что ты хочешь сказать. И хочу напомнить: это вы назвали меня князем. Это вы сказали, что я буду решать, а вы станете выполнять. Ну так вот: когда Сергей вернётся с разведки - мы уйдём на юг. Это - всё.
   Мои слова удивили меня самого. Наверное, и остальные тоже удивились - во всяком случае, никто даже и не подумал возразить. Я закрепил свою победу взглядом, которым обвёл всех вокруг костра и продолжал:
   - До тех пор - будем сидеть здесь и ждать.
   Неожиданно подал голос Богуш. Он за прошедшее время наловчился говорить по-русски, хотя сохранил польский акцент:
   - Почему бы кому-нибудь не пойти и на север - хотя бы недалеко? - рассудительно сказал он. - С востока вы пришли. На западе живут чехи и австрийцы. Может быть, посмотреть хотя бы на небольшое расстояние с севера?
   Предложение показалось мне здравым.
   - Может быть, я пойду? - предложил Вадим. Но я покачал головой и вдруг улыбнулся:
   - Предложение хорошее. И я, пожалуй, пойду на эту разведку сам. Надо мне размяться - я же почти месяц лежал! А ты, Вадим, останешься, вместо меня.
   - Олег, ты что, не сходи с ума! - вскочила Танюшка. Я повернулся к ней:
   - А пойдём со мной, Тань?

* * *

   Обе полуземлянки были брошены уже давно - не в спешке, аккуратно. Даже не брошены, а оставлены. Именно эти полуземлянки были единственным результатом нашего с Танюшкой пятидневного путешествия на север по застывшим лесам. Было холодно, и очень холодно, но мы неплохо себя чувствовали и даже ночевали в тепле, хотя каждый раз тратили на обустройство ночлега немало времени, несколько часов. Я раньше и не думал, что можно на самом деле заночевать на воздухе при температуре минус тридцать - и не только не загнуться, но и чувствовать себя относительно комфортно. В первую ночёвку меня пугала сама эта мысль!
   Разговаривали мы на удивление мало - и это при том, что я любил поговорить; Танюшка - тоже. Даже по вечерам мы, перед тем, как залезть в спальники, чаще всего

176.

   молча сидели возле очередной выстроенной снежной стенки у костра и слушали ночной зимний лес. Утром поднимались, ели и вновь становились на лыжи. В полдень останавливались и перекусывали, присев на какие-нибудь упавшие деревья. И опять шли.
   Странно - но нам было очень и очень хорошо...
   ...Тем утром до дому оставалось километров сто пятьдесят, и мы, коротко переговорив, решили не устраивать вечером ночёвку, а просто идти с короткими перерывами весь день и ночь - тогда следующим утром мы должны были оказаться уже у родной пещеры, которая нам и правда представлялась - начала представляться - роднее всего родного. Подгоняла мысль о почти настоящей постели и очаге.
   Лично мне ошибка стала ясна слишком поздно. Был уже вечер - обычно в это время мы сидели у костра на биваке - когда начало резко холодать. Очень резко, мы даже вынуждены были опустить на лица ранее не использовавшиеся ни раз меховые маски. А ещё через полчаса ходьбы Танюшка тоже, кажется, поняла, что к чему.
   Небо на закате было похоже на остывшую сталь. Почему-то очень страшное. Сизое небо лежало над закатным алым солнцем, как широкий клинок над гаснущим горном. И на этом сизом фоне остро горели россыпи звёзд, а за нашими спинами всходила круглая зеленоватая луна, раскинувшая в лощинах чёрные с серебром тени.
   Снег под лыжами не скрипел - он сухо шуршал, словно мы шли по россыпям стальной крошки. Облачка пара взрывались в воздухе с коротким, но отчётливым треском. Они казались чёрными, а не белыми, как обычно.
   В лесу - слева от гребня холма, по которому мы шли - отрывисто и страшно хряснуло - мороз разорвал дерево. По белому ровному покрову замёрзшего озера - в километре от нас, впереди - лежали алые ровные полосы закатного света.
   Танюшка остановилась. Я обошёл её и встал рядом. На меня из узкого пространства между маской и меховым капюшоном глянули её глаза. На ресницах и оторочке белыми нитями висел иней.
   - Не меньше сорока градусов, - сказала девчонка. Её слова прозвучали громко, н ов то же время не дали эха - умерли в раскалённом морозом воздухе, и я вспомнил историю Мюнхгаузена из читанной в детстве книжки: о замёрзших разговорах...
   - После полуночи будет все пятьдесят, - ответил я и задумчиво посмотрел вперёд. Так, не глядя на Таньку, добавил: - Мы не дойдём, Тань. Не сможем.
   - Я знаю, - ответила она. Солнце оставило от себя лишь блик. Полосы на озере съёжились. - Давай разбивать лагерь.
   - Не успеем, - сказал я, холодея от мысли, что это правда - не успеем. - Я дурак, Тань. Надо было сделать это давно.
   Сейчас, когда мы стояли неподвижно, мороз прошибал одежду, как ледяное копьё. И всё вокруг было холодным и безнадёжным, как наше дыхание.
   - Олег, что делать? - голос Танюшки был спокойным, словно мир вокруг нас. - Давай всё-таки побежим, вдруг получится?
   Я прикинул - быстро, глядя на звёзды, которых всё больше и больше зажигалось над нами. Сто с лишним километров - нет, не успеть. Свалимся где-нибудь в лесу - и мороз незаметно приберёт нас... Решение пришло мгновенно и неожиданно:
   - Тань, закапываемся, - я выдернул ноги из креплений, обнажил дагу. Снег держал меня, как пол, резко взвизгнул под клинком.
   - Снежный дом? - в руке у Танюшки оказался кинжал.
   - Пещера, дом не успеем, - быстро ответил я, кромсая снег и поддомкрачивая плиты, похожие на пенопласт. - Тань, давай, давай, мы спасёмся!
   Мы прорыли нору глубиной примерно в два моих роста и где-то в метр шириной со скоростью сумасшедших хомяков, после чего заползли внутрь и в четыре руки заткнули вход самым здоровым блоком, точно подходившим к дыре. Я проткнул дагой дыру в "крыше" и повертел клинок, чтобы расширить её для выхода воздуха.

177.

   Было совсем темно и очень тихо, только дыхание Танюшки слышалось рядом. Судя по звуку, она сняла маску.
   - Лыжи снаружи остались. - сказала девчонка и завозилась, потом - коротко вздохнула. - Что теперь?
   - Подстелим твой мешок и залезем в мой, - сказал я, тоже снимая маску и откидывая капюшон. Опалило холодом, я стиснул зубы.
   - Мне страшно, Олег, - призналась Танюшка. - Мы не замёрзнем?
   - Нет, - уверенно сказал я. На этот раз я и правда был в этом уверен. - Тут поднимается температура где-то до нуля. Ниже не будет. А в мешке - совсем тепло. Перележим до утра и пойдём.
   - Ладно, - вздохнула она.
   Сталкиваясь руками, ногами и лбами, мы начали выпутываться из снаряжения. Раскатывая свой мешок, Танька удивлённо заметила:
   - Слушай, а ведь потеплело.
   - Конечно, - я довольно хмыкнул, - я же говорил.
   - А если бы ты не говорил - не потеплело бы, - ядовито заметила она. - И вообще - на биваке было бы лучше.
   Я промолчал - что спорить с очевидным? Но в нашей норе в самом деле потеплело, и сильно. Танюшка, судя по звукам, уже лезла в мешок, не сняв обуви. Ну что, она права - и я полез рядом.
   - Как кильки в банке, - недовольно сказала Танька. Но тут же призналась: - Так ещё теплее.
   Я закинул клапан спальника, поставив его "домиком" для дыхания. Танюшка ещё немного повозилась - самоутверждения ради, чтобы показать, как ей тесно - и успокоилась.
   Я вздохнул - с таким удовлетворением, что Танюшка хихикнула и, несмотря на тесноту, ухитрилась пихнуть меня локтем в бок:
   - Счастлив? Ещё одна романтическая ночёвка на природе.
   - Счастлив, что живы, - признался я. Танюшка дышала мне в щёку, её дыхание пахло молоком и чем-то ещё. - Надо же было быть таким кретином, понадеяться на повышение температуры! Хороши бы мы были часа в три утра где-нибудь в поле. На ходу бы замёрзли... Тань, - сорвалось у меня, - а когда я чуть не умер, ты... ты сидела со мной, потому что... или?..
   Она тихонько засмеялась:
   - Олег, ты временами становишься чудовищно косноязычен. Совершенно на себя не похож. И я заметила, что это чаще всего происходит, когда ты говоришь со мной.
   Хорошо, что кругом темно.
   - Ты боялась за меня? - упрямо спросил я. - За меня... или вообще?
   Я ощутил иное тепло - мягкое и чуть влажное. Это были Танюшкины губы возле моего уха.
   - За тебя, - услышал я отчётливо. - Ты не видел, каким тебя принесли. Ты был белый с синим, как снег лунной ночью. И всё лицо внизу - в засохшей крови. Я подумала, что ты можешь умереть. И мне стало так всё равно... так всё равно, Олего... Я решила - вот не станет тебя, и меня не станет... Сяду у стены и превращусь в камень. Ты знаешь, что Ольга сказала - наверняка умрёшь?
   - Знаю, - спокойно ответил я. - Я живучий. И потом - с моей стороны было бы хамством умереть, если ты...
   Я умолк. Опять словно перегородка в горле опустилась.
   - Что умолк, мастер клинка? - я не мог понять, насмешка в её голосе, или что?
   - Так меня называют? Зря, - ответил я.
   - А по-моему - нет, - ответила Танюшка, а у меня не получалось понять и то, доволен я

178.

   именением темы, или нет? - Послушай, помнишь, как нам не хватило места на танцплощадке, и ты начал танцевать прямо в аллее?
   - Один из немногих случаев, когда ты завела меня на танец, - я улыбнулся. - Правда, это не танец, а так... ритмичное подёргиванье.
   - Всё равно... А через две минуты танцевала вся аллея... Скажи, Олег, - она пошевелилась, - ты ощущал гордость, что люди делают то же, что и ты?
   - Я это в одном кино видел, - признался я. - Не помню, в каком. И повторил... Нет, какая гордость? Я же для тебя танцевал, не для них. Даже не для себя... Да и вообще, я не люблю кого-то вести за собой. Это значит - отвечать, а отвечать очень трудно... Теперь я это точно знаю.
   - А ты правда не чувствуешь, как пахнут цветы? - тихо спросила Танюшка.
   - Я не различаю, как они пахнут. Тань, ты единственный человек, которому я их дарил. Просто потому, что тебе нравятся цветы... Знаешь, Тань, когда тебя нет рядом - я не существую.
   СКАЗАНО.
   - Ты меня видишь? - спросила Танюшка.
   - Нет, - чуть пошевелил я головой.
   - Поверни голову, - попросила она.
   Я повернул. И поймал её губы своими. Так получилось, только Танюшка этого и хотела. А я... я не знаю, хотел ли я этого. Я об этом вообще не думал, и сказал, когда Танюшка чуть отстранилась - первое, что пришло в голову:
   - Обжёгся... А почему мы раньше не целовались?
   - Потому что впереди было много времени, - мудро и спокойно ответила она. И добавила: - У тебя губы пахнут морозом. И ещё травой. Полынью.
   - А у тебя молоком, - прошептал я и сам не заметил, как мы поцеловались опять. - Спасибо, Тань.
   - Не за что, мой рыцарь, - отозвалась она. - Давай спать. Может быть, утром будет лето?
   - Может быть, - согласился я.

Игорь Кохановский

   - Я заметила однажды,
   Что весной кусты сирени
   Расцвели, как будто в мае -
   веришь ты, или нет?
   Веришь мне - или нет?
  
   - Я тебе, конечно, верю.
   Никакого нет сомненья!
   Я и сам всё это видел,
   только это наш секрет!
   Наш с тобою секрет...
  
   - А недавно я видала,
   Как луна в сосновых ветках
   Заблудилась и заснула -
   ты мне веришь, или нет?
   Веришь - или нет?
  
   - Я тебе, конечно, верю,
   Я и сам всё это видел
   Из окошка в прошлый вечер -
   это наш с тобой секрет.
   Наш с тобой секрет...
  
   - А во время звездопада
   Я видала, как по небу
   Две звезды летели рядом -
   ты мне веришь, или нет?
   Веришь - или нет?
  
   - Я тебе,конечно, верю,
   Разве могут быть сомненья?!
   Я и сам всё это видел -
   это наш с тобой секрет.
   Наш большой секрет!

179.

* * *

   Проснулся я от того, что ощутил - пора просыпаться; неясно, почему, но отчётливо. Танюшка сопела рядом. Было тепло в мешке, но лицом я, подняв клапан, ощутил резкий холод. Снаружи стояла тишь, но в то же время накатывало на меня какое-то напряжение. На миг мне представились негры - стоят снаружи и рассматривают наши глупо брошенные лыжи. Наши предки верили, что злые духи караулят тех, кто счастлив, чтобы нанести удар, когда человеку хорошо...
   Своих часов я не видел, но, кажется, уже начинало светать, а значит - было холоднее всего. Я начал выбираться из спальника. Танька тихо застонала, пробормотала: "Ну куда ты?.." Я ничего не ответил, а девчонка толком не проснулась. Я ощупью нашарил палаш и дагу. Попался под руку наган, но я не был уверен, что он сработает на таком морозе. Кое-как развернувшись в тесной тёмной норе, я собрался и толчком выбросил наружу закрывавший вход блок.
   В меня вонзились два ножа. Один - в глаза: ослепительно-алым утренним сиянием полыхали снега. Второй - в лёгкие: ледяной воздух вошёл внутрь, как безжалостный остро заточенный гвоздь. Окажись вокруг негры - я был бы убит на месте. Меня парализовало.
   Негров снаружи не было. Но и пустоты не было тоже.
   Около наших лыж - всего в трёх шагах от меня - как-то по-звериному и в то же время очень ловко-пластично сидел на корточках, упираясь левой рукой в снег, белый мальчишка помладше меня. Чуть шевелился мех на отброшенном на плечи широком капюшоне куртки. На длинных каштановых волосах серебрился иней. С узкого, смуглого от ветра и мороза, правильного лица прямо на меня смотрели большие голубые глаза. За левым плечом поднималась рукоять меча-бастарда. Широкие - шире наших - лыжи и хорошо увязанный вещевой мешок лежали возле наших лыж.
   Взвихрился сухой пылью снег - мальчишка кувыркнулся назад, выхватывая меч и вскакивая на ноги; всё это - одновременно. Я тоже рванулся наружу и сразу вбок, рывками отбрасывая в стороны ножны с клинков. И моё, и его движения были скорей рефлекторными, но уже в следующий миг в морозном воздухе звонко пропела столкнувшаяся сталь, брызнули бледные солнечные искры. Второй удар! Третий! Я даже не понимал, почему дерёмся - просто отбивал и наносил удары, стараясь не поскользнуться. Голубоглазый ловко и быстро крутил тяжёлым мечом. Краем глаза я заметил Танюшку - она выбралась наружу тоже и - умница! - не отвлекала меня криками, а стояла на колене возле нашей норы, держа наготове аркебузу. Мой противник это тоже видел - старался быть за мной, как за щитом - и пока ему это удавалось. Но я видел и другое - он как-то сразу устал и два или три раза вместо ответной атаки на отбитую мою просто отскакивал и переводил дух, даже опуская меч. Я мог бы его достать - уж один раз такой был точно! - вот только внезапно мне расхотелось его убивать. Поэтому второй раз, когда он неудачно отшагнул, тяжело дыша, я бросился вперёд, складываясь пополам, резко распрямился, ударом спины снизу вышиб из рук меч - бастард улетел далеко в сторону, с хрустом вонзился в плотный снег. Тот же удар опрокинул мальчишку на спину, и я пресёк его попытку вскочить лёгким толчком палаша в горло. В первый миг мне показалось - сейчас он рванётся на палаш, накалываясь сам... но в следующий миг обмяк, на секунду прикрыл глаза, устало вздохнул. Потом вновь поднял ресницы, скривил тёмные, в трещинах губы и сказал по-английски - быстро, но я понял:
   - Ты бы не так быстро свалил меня с ног, если бы я последний месяц ел досыта...
   - Я бы и вовсе не стал тебя трогать, не бросься ты на меня с мечом, - тщательно подбирая слова, возразил я.
   Подошла Танюшка, настороженно держа наготове аркебузу. Встала рядом, глядя сверху вниз.

180.

   - Я хожу осторожно, - усмехнулся мальчишка, легко переходя на правильный русский. - Не ломай язык, я знаю по-вашему... Ты меня убъёшь, или дашь встать? Если убъёшь, то давай быстрей, холодно лежать.
   - Олег, не трогай его, - попросила Татьяна. Я посмотрел на неё, улыбнулся и, получив улыбку в ответ, убрал клинок.
   - Вставай.
   Я видел, что мальчишка хотел вскочить прыжком... но только напрягся, а потом тяжело поднялся, помогая себе рукой, упёртой в колено. И только теперь я заметил, что он худой - нехорошо худой, не худощавый, а именно худой - и одежда болтается на теле. Но, встав на ноги, он улыбнулся спокойно и с достоинством:
   - Значит, тебя зовут Олег, - уточнил он, и в глазах у него не было страха или даже досады. - Меня зовут Джек Сойер, а ещё называют Путешественник. Я англичанин. А как зовут твою девушку, Олег?
   Мы переглянулись, и я почувстовал, что невольно улыбаюсь. Танюшка осталась внешне спокойной, но глаза - глаза её сияли, как два изумруда, через которые пропустили свет.
   Я повернулся к Джеку:
   - Мою девушку зовут Таня, англичанин.

* * *

   Путешественник Джек оказался действительно голодным. Когда мы развели костёр и выложили припасы, он с трудом смог отвести от них взгляд. Но вежливо помедлил, прежде чем приняться за еду - и вот тут удержаться уже не смог, начал мести так, что Танюшка округлила глаза и пододвинула ему половину своей порции (а я подсунул половину своей для неё). Ни разу в жизни - даже здесь - мы не видели по-настоящему голодного человека и прямо как-то оробели, если честно.
   - Я ем, как свинья, простите, - Джек оторвался от еды и заставил себя протянуть руки к огню, весело плясавшему на настиле из толстых сучьев за снежными блоками. - Но я за последний месяц ел всего четыре или пять раз. Ни разу - досыта. У меня давным-давно не было такой скверной зимы, - и он засмеялся, как будто речь шла о чём-то забавном.
   - Давным-давно? - переспросил я. - Сколько же ты здесь?
   - Порядком, - ответил Джек.
   - И ты что - один?
   - Сейчас - да...
   Кажется, ему не очень нравились мои вопросы. Но Танюшка вдруг попросила:
   - Расскажи нам о себе. Расскажешь?
   Он поднял глаза от огня. Посмотрел на неё. На меня, и опять - на неё. Пожал острыми, худыми плечами под лежащим на них пышным капюшоном куртки:
   - Я расскажу, - он потёр руки над пламенем. - Да, расскажу, - Джек словно бы сам укреплял себя в этом намерении...
   ...Около тридцати лет назад, тёплым майским днём, сорок три английских мальчишки из элитной школы пошли в поход. Среди них были сыновья аристократических родов и сам наследный принц Чарльз. Мальчишки были крепкой закалки, привыкшие вставать, если упал, на удар отвечать ударом и не теряться, а главное - их отличала характерная для англичан любовь к упорядоченности. Оглядевшись в опасном и путаном мире, они решили строить здесь свой мир. Вскоре им стало понятно, что не им первым пришла в голову подобная идея, но негативный опыт предшественников их не остановил, скорее наоборот - показался брошенным вызовом. Уильям Голдинг слишком плохо думал о своих соотечественниках(1.) - через восемь лет цепь каменных башен с английскими львами опоясала Европу от Атлантики до Урала, и негры раз за разом откатывались от
   1. Английский писатель, автор мрачного и пессимистичного романа "Повелитель мух", в котором изобразил быструю и сокрушительную деградацию группы английских школьников, оказавшихся на необитаемом острове.

181.

   неё, а у Чарльза в отряде ходило больше четырёхсот мальчишек (девчонок до боя не допускали ни при каких обстоятельствах) - и не только англичан. Даже не столько.
   Они тоже прослышали о Городе Света. И вот, восемнадцать лет назад, отряды Срединного Королевства - так называли англичане своё объединение - вместе с бойцами многих союзных отрядов, всего до тысячи человек - двинулись на юг.
   Они недооценили силу врага. На иранских равнинах их окружили негры. И было их не меньше чем по сотне на каждого бойца.
   В битве пал Чарльз, погибли и почти все, кто шёл с ним. Что сделали с попавшими в плен - лучше и не рассказывать. Раненый в бок, ногу и дважды в грудь, тринадцатилетний Джек пересёк, уходя от погони, страшные солончаки Дешт-и-Кевира и чуть не умер на южных берегах Каспия. Его подобрала "чайка" астраханских казачат, старых соперников Срединного Королевства. Но эти счёты не имели больше смысла. Казачата и рассказали о том, как негры потоком хлынули на север - в ответный поход...
   ...В альпийской пещере ждала Джека красивая девчонка Магда, Магдалена. Джек любил её, он шёл к ней, держась всей душой за ниточку веры: жива... ждёт... Из тех сорока трёх - а они себя не щадили - он оставался один. И он дошёл.
   Только вот негры дошли раньше.
   Джек говорил - ему повезло. Не пришлось мучиться мыслью, что её увели в рабство, на позор, на издевательства. Тело её, уже кишащее червями, но узнаваемое ещё, Джек нашёл на камнях под скалой, высившейся за пещерой. Точно он так и не узнал никогда... но был уверен - Магда прыгнула оттуда сама...
   ...За двенадцать лет с тех пор Джек Путешественник нигде надолго не задерживался. Он бывал в Америке, добираясь туда по сухопутному "мосту" - там, где в нашем мире Берингов пролив. Три года - тут получилось исключение - ходил со скандинавами по морям-океанам, был в Австралии и на островах Южных Морей... На побережье Вьетнама Джек попал в плен, негры бросили его в кишащую мерзостью яму, закрытую сверху решёткой. Друзья-скандинавы не бросили - отбили лихим налётом. Но до дому не добрались - зашли в дельту Нигера запастись водой, тут и навалились на них негры - уже на всех. Живых, попавших в плен, вместе с мёртвыми, голых и связанных, зарыли в общую могилу и пировали на ней, объедаясь мясом тех, кого отобрали для съедения, поминали своих убитых, которых было по десятку за каждого белого.
   Джек выбрался из страшного погребения. Выбрался, выжил - и не ушёл из тех мест, пока в округе дышал хоть один негр. Не всех он убил, нет - больше бежали в ужасе перед страшным белым призраком, поселившимся в джунглях. В конце той истории никто уже не осмеливался напасть на Джека даже когда он на виду у всей деревни резал на могиле своих товарищей горло схваченным неграм - каждый вечер по нескольку, не жалея ни женщин, ни детей...
   Через всю Северную Африку добрался Джек до Европы. И прошлым летом прибился к отряду, в котором в основном были немцы. Но под Новый Год началась нелепая свалка с пришедшими с юго-запада французами, обозлённые противники кромсали друг друга - лучше некуда. Тут их и зажали подошедшие негры. Недолгие враги объединились, но было уже поздно.
   Джек уцелел, хотя был ранен. И с тех пор скитался по морозным лесам, ночуя у костров - никто, как назло, не встречался. Мальчишка был отличным лучником, но и охота вышла плохая. Он ослабел и тащился куда-то день за днём просто потому, что покорно лечь и умереть не умел. А сегодня наткнулся на небрежно устроенную ночёвку и совсем уж был готов напасть на ночующих, убить их и забрать еду, если она у них есть.
   Получилось иначе...
   ...Джек Путешественник умолк и вновь протянул руки к огню. Его лицо сделалось усталым и равнодушным.
   Мы с Танюшкой молчали, заворожённые рассказом, который оказался длинным. Не

182.

   знаю, о чём думала она - а я вдруг с ужасом, холодея изнутри, подумал: вот так и я лет через двадцать буду сидеть у чужого огня, рассказывая незнакомым и равнодушным в общем-то людям свою историю - одинокий... с железным комом внутри... И всех друзей - палаш да дага. И - рана вместо памяти...
   Так оно и будет!

Александр Розенбаум

   Ах, как много выпало снега!
   Да как же когти рвать поутру?
   Одиноким волком я бегал -
   Одиноким волком умру.
   След за ней пурга заметает -
   Не достать их, слаб стал и стар...
   А кабы я водился со стаей -
   Был бы хоть какой-то навар!
   Я бы залетел на оглоблю
   (Оттолкнуться легче с неё!),
   А потом - за гриву ли, в лоб ли!
   Что моё, волки - то моё!
   Я в удачу с измальства верю
   (Мне удачи не занимать!),
   А из всех на свете артерий
   Сонную люблю обрывать!
   Ты как дашь по ней правым нижним,
   Дёрнешь влево - и нет проблем!
   Стая мигом кровищу слижет -
   До залысины на земле!
   И обнимет меня волчица -
   За детей, растудыть в качель!
   А это надо же так напиться
   Родниковой воды в ручье!
   А это надо же так объесться
   Той коровы в прошлом году!
   Убегай, семья моя, лесом -
   Без добычи я не уйду...
   Люди пьют на радостях водку
   И целуют ружья взасос...
   И вот волчонок мой - самый кроткий! -
   Пулю взял, как мяса кусок...
   ...На луну я выл - захлебнулся
   Непроглоченной вязкой слюной
   И от этой песни заснул сам,
   Чтоб проснуться с новой женой,
   Чтобы снова взять это тело,
   Без которого мне не жить,
   Чтобы снова пурга свистела -
   А ты по следу иди, не тужи...
   ...Одинокий волк - это круто!!!
   Но это так, сынок, тяжело...
   Ты владеешь миром - как будто -
   И не стоишь в нём ничего...
   ...Ах, как много выпало снега!
   Как же когти рвать по утру?
   Одиноким волком я бегал -
   И одиноким волком умру -
   умру...

183.

   ... - Слушай, Джек, - сказал я, протягивая свои руки над огнём, - хочешь идти с нами? К нам?
   Он посмотрел на меня. Потом - на Танюшку. В лес. И только после этого ответил, глядя мне прямо в глаза:
   - Пойду, Олег.

* * *

   Если Джек и голодал, то, во всяком случае, ходить на лыжах это ему не мешало ничуть. Он шёл вторым, и я видел его спину. Мы спешили, хотя на этот раз было ясно - успеем до нового понижения. Да и места пошли знакомые - сюда мы забирались во время охотничьих экспедиций.
   Почему-то мы бли уверены, что в знакомых местах с нами ничего не может случиться. Как будто не убивают людей на пороге родного дома, а то и в своей постели...
   ...Негры выскочили из-за заснеженных ёлок, и было их трое - казавшиеся ещё более крупными из-за мехов, они неслись по сугробам, проваливаясь в них, но легко вымётывали себя обратно. И выли, как дикие звери, решив, должно быть, с ходу смять троих усталых лыжников.
   И ведь честное слово - у них бы это получилось! Я не сразу расстегнул пальцами в меховой краге задубевшую на морозе застёжку кобуры нагана, при этом очень спокойно думая, что вот сейчас меня убьют из-за того, что я так и не удосужился переделать крышку. Танюшка из-за меховых рукавов никак не могла дотянуться до аркебузы за её спиной - она повесила оружие по-походному.
   И только наш новый знакомец действовал...
   Да нет. Я не знаю, как назвать то, что он делал. Наверное - искусство. Страшное, купленное тем, через что лучше не проходить...
   ...Левой рукой он выдернул из чехла лук - щёлкнула тетива, - а правой из колчана - стрелу, мгновенно перебросив её в зубы. Движением всего тела согнул лук, удерживая его левой, а правой накинул на верхнюю честь дуги кожаную петельку тетивы. В руках у него оказался огромный "лонгбоу" - английский лук из тех, про которые я читал в книжках, даже больше, чем виденные мной у людей Свена или ван дер Бока. Лук выше человеческого роста... Я и понять ничего не успел, а рука Джека молниеносным движением растянула тетиву к уху, и с коротким щелчком вперёд метнулась метровая стрела.
   До первого негра оставалось шага три, не больше. Удар стрелы бросил его назад и буквально пришил к бежавшему следом. Столкнувшись, оба рухнула в снег замертво, а стрела... стрела полетела дальше и зарылась в снег матров за сто от нас.
   Этих двух секунд мне хватило, чтобы выдернуть из чехла метательный нож - и третий негр покатился по склону, поднимая вихри сухого снега.
   - А ножи ты мечешь неплохо, - совершенно спокойно отметил Джек.
   - А я вот думаю, - прищурился я, - как бы мои ребята не назвали тебя князем, когда увидят, как ты стреляешь.
   - Нет уж, - улыбнулся Джек, - это не по мне, Олег Верещагин. Не меня они назвали князем первого, не мне им и быть дальше. Но, - Джек пошёл за стрелой и оглянулся через плечо, - не кажется ли тебе, что в твоих землях завелась нечисть?

* * *

   Джек был прав.
   Эта встреча с неграми не оказалась для нас неожиданной - нет. Но и приятного в ней было мало.
   До нашей пещеры оставалось километров десять - не больше часа хода, мы бы успели до темноты - когда впереди и чуть слева, за скалами, послышался шум схватки: лязг металла и крики негров.
   - На наших напали, - пробормотал я, сбрасывая лыжи и подстёгивая полы к поясу, - или

184.

   на чехов... Танюшк, держись позади, стреляй, - она кивнула, заряжая аркебузу. - Джек, ты... - я вовремя оборвал себя, едва не оскорбив его вопросом, будет ли он драться - англичанин уже достал свой бастард и прикидывал его в руках. - Тогда вперёд!
   Мы разом вскарабкались по скользким ото льда выступам на гребень скалы. И под своими ногами увидели картину, которую и ожидали, но меньше всего хотели увидеть.
   Негров было не меньше двух десятков. Вернее - было и больше, но три или четыре порубленных тела лежали в алом истоптанном снегу. Полукольцом прижав к подножью скалы двух человек, негры бросались на них, как стая шакалов.
   Арнис дрался топором, стоя на одном месте, как гранитный столб. Только столбы не рычат, а он рычал. Я ещё никогда не слышал из человеческой глотки такого страшного, клокочущего звука.
   А с места он не двигался оптому, что за его спиной прижималась к скале Ленка Рудь. Она быстро заряжала аркебузу.
   Топор Арниса тяжело и точно рубанул в бедро близко подобравшегося негра, овернувшись, обухом отбил летящую толлу. Негр отползал, завывая и силясь зажать рану в бедре.
   - Пошли, - буркнул я и прыгнул вниз, сжимая в правой палаш, а в левой - револьвер. Выстрел, выстрел, ещё выстрел - в упор! Пламя почти расплющивалось о грязные меховые куртки (интересно, кто их шьёт?), негров швыряло спинами в снег, и некогда было думать об экономии патрон.
   - Вовремя! - крикнул Арнис. Я согласно кивнул, швыряя пустой "наган" за спину и выдёргивая дагу. С другой стороны уже стоял Джек, и Арнис не стал даже спрашивать, кто это такой - достаточно было и того, что клинок бастарда закрывал его левый бок. Обрадовано закричала Ленка, ещё кто-то из негров упал, и ещё - девчонки стреляли из аркебуз. - Везучий сегодня день!
   Негры попятились. Одно дело - двадцать на двоих, другое - десять на пятерых. Я не стал ждать, пока они опомнятся - выпадом достал одного, рубанул сверху в голову, и он осел в снег, обливаясь кровью. Арнис сбил кого-то кулаком, впереди вдруг замелькали, замельтешили спины, я ещё кого-то догнал и свалил косым ударом в плечо - а дальше сражаться было уже не с кем. До первых деревьев не добежал ни один.
   - Быстро всё кончилось, - заметил я. - Арнис, и как вы дошли до жизни такой?
   - На прогулку отправились... - покаянно начал Арнис, поворачиваясь, и вдруг крикнул встревожено: - Лена!
   Крикнул так, что я обернулся тоже.
   Ленка садилась в снег - сползала по каменной стене к ногам спрыгнувшей со скалы Танюшки. Растерянно улыбаясь.
   Слева в груди у неё торчала рукоять толлы.
   Танюшка не успела её подхватить - Ленка села в снег и, завалившись вбок, ткнулась виском в Танькин унт. Только тогда Арнис длинными прыжками бросился к скале.
   Никогда не забуду, как он, рухнув на колени, подхватил голову Ленки и не закричал, а спросил: "Лена?" И, не услышав ответа, прижал её голову к своей груди, а сам сложился возле её тела в беспомощный комочек.
   Я попытался его оттащить - Арнис отбросил меня так, что я упал в снег. Танюшка осторожно присела рядом, что-то сделала и встала на ноги, качая головой. Она побледнела и закусила губу. Я подошёл, даже не пытаясь отряхнуть снег.
   - Что с ней?
   - Убита. Сразу умерла, - Танюшка прижалась ко мне, и я почти судорожно обнял её обеими руками, не зная, что сказать, не умея ничему помочь... да что там, не осознавая до конца произошедшее и не веря в возможность того, что Ленка - Ленка, Ленка Рудь, девчонка Арниса! - убита.
   Мы так и стояли молча, и Арнис не двигался, пока верещащий вопль не заставил

185.

   меня вскинуть голову.
   Джек Путешественник стоял в снегу на колене над одним из негров - тот всё ещё подёргивался. Второй негр - тоже живой, хотя и с окровавленным лицом - сидел рядом, его челюсть тряслась. Я увидел, как Джек тщательно вытер и убрал охотничий нож. И почему-то именно эта картина вновь сделала меня князем.
   - Подожди, Тань, - почти приказал я и, освободившись от её рук, подошёл, подняв наган, к Джеку.
   - Ты что, говоришь на их языке? - спросил я. Джек поднялся:
   - Да... Он сказал, что сотня чёрных стоит лагерем на морском берегу. Они собираются уходить послезавтра.
   Один глаз негра был выколот, горло перерзано наискось. Я скользнул по нему взглядом и вновь посмотрел на Джека:
   - Послезавтра - это ещё много времени... Куча времени... Посмотри... помоги Танюшке с Арнисом, это была его девчонка.
   Он кивнул и пошёл к скале. А я повернулся к сидящему в снегу негру.
   Он плакал. И челюсть тряслась... тряслась... тряслась...
   Я взял его за волосы и потащил за собой, и он покорно волокся на коленях, помогая себе руками. Молча. Только плакал, и я, оборачиваясь, видел его перекошенный раззявленный рот.
   Скучно мне было. Скучно. Мне вдруг вспомнилась одна из книг Пикуля - как умирал отравленный герцогом Левенвольде русский вельможа, и перед смертью говорил в тоске: "Скучно мне... ой, скучно-о!"
   "Скучно мне... ой, скучно-о!" - мысленно завыл я. Такая тоска, такая беспросветность навалились на меня, что я не слышал, что говорит мне негр, цепляясь за мою руку. Нет, не слов не понимал, это понятно, а именно - не слышал, и хотел только одного: чтобы он перестал быть.
   Я толкнул его на оклени, но он упал на четвереньки, и я приподнял его носком ноги под подбородок:
   - Голову подними.
   Он застыл на коленях, чуть наклонившись и сведя руки у живота.
   Я потянул из ножен палаш. Долго-долго он вытягивался наружу, и шуршал... шуршал... шуршал... А я смотрел поверх головы негра в лицо Танюшки. "Отвернись," - попросил я губами. Она отчаянно замотала головой, а глаза стали огромными и застывшими, как зелёный лёд. Смотреть в них было просто невыносимо.
   Я взялся за рукоять палаша обеими руками, разрезав мякоть левой ладони о край слишком тесной для двух рук гарды. Встал сбоку от негра, и примерился, и поразился будничности происходящего, и трупу Ленки, лицо которой по-прежнему пряталось на груди у Арниса, и кровавым пятнам на снегу возле влипших в него тел... и мысли о том, что это - пройдёт, и мы как-то будем жить дальше...
   И тому, что это вообще будет возможно - жить.
   Палаш режуще свистнул.
   Кровавым дождём ударило мне в лицо...
   ...Я сидел на камне, и Танюшка обтирала мне лицо снегом. Тёплым снегом - он таял в её ладонях, а у меня плохо ворочался язык, и я никак не мог спросить, не противно ли ей. А вместо этого спросил наконец:
   - Что с Арнисом?
   - Вон он сидит, - она указала на литовца. Тот застыл на камне - голова поникла, руки висят между колен. Джек деловито прикрыл лицо Ленки курткой, потом встал и подошёл к нам:
   - У тебя это первый? - без насмешки спросил он. Я поднял на него глаза:
   - Так - первый.

186.

   - Я это и имел в виду... Мы будем её хоронить, или мне делать волокушу, князь?

* * *

   Что меня поражало вот уже больше полугода - так это дебильная беспечность негров. Постоянная и повсеместная. Около кожаных палаток горели костры, бродили то ли стражники, то ли так - праздношатающиеся, слышались смех, вопли и скрежещущая перекличка. У них сегодня пропали три десятка товарищей - а они и не чесались... да и вообще - считали ли они друг друга товарищами?
   И вдвойне мерзко было от того, что Ленка погибла от рук этих грязных тварей.
   Мы спускались с перевала почти открыто. И очень спешили. Очень. Никогда ещё мы так не спешили убивать.
   Наверное, в какой-то степени спешка нас подвела, потому что метров за пятьдесят нас всё-таки заметили. И, когда я понял это, то закричал - во всю мощь лёгких, надсаживая голос:
   - Ро-о-о-ось!!!
   ...В костёр медленно оседает раскроенный наискось негр. Руку другого я ятаганом я поймал в развилку палаша и даги - он взвыл, и я пнул его в живот, а потом рубанул по затылку. Вокруг убивали. Ассегай полоснул по толстой коже бригантины, я отшвырнул негра ударом кулака, шагнул и приколол его к твёрдому, промёрзшему песку. Над моим плечом мелькнул ятаган, но тут же рука вместе с ним полетела в сторону, а вторым ударом Сморч обезглавил нападающего.
   Несколько негров убегали по заснеженному льду прочь от берега. Я увидел, как Танька и Валька Северцева, подойдя к кромке, стреляют в них из аркебуз; стреляют-заряжают-стреляют...
   Андрей Соколов волок кого-то за ноги из палатки, одновременно тыча в темноту тесаком. Басс, запрокинув голову, сидел на валуне, и Наташка Мигачёва бинтовала ему рассечённое лицо. Негр карабкался на прибрежную скалу; сорвался, и взлетевший палаш Сергея перерубил ему позвоночник. Ирка Сухоручкина, упершись ногой в грудь стоящему на коленях негру, тянула из него корду...
   - Ищите их! Убейте всех! - кричит кто-то... и я внезапно понимаю, что это мой голос.
   Удар, ещё удар - рубящие в живот. С хлюпаньем негр падает в собственные внутренности; дага вонзается ему в глаз и ударяется внутри в череп. Перешагиваю через труп. Трое поворачиваются и бегут от меня, но на их пути возникает Саня, свистит кистень... Андрюшка Альхимович охотничьим ножом перерезает горло стоящему на коленях негру... Ещё один пятится в глубокий сугроб, придерживая - очень осторожно - руками вошедшую ему в живот валлонку Щуся.
   Потом крики, лязг и стоны начали утихать. Утихли совсем. Слышался только голос Ольки Жаворонковой:
   - Никто не ранен? Раненые есть?
   Меня больше интересовало, есть ли убитые... Но среди тел, чернеющих в снегу, наших не было видно. А вот раненые были, и не один Басс, которому ятаган рассёк лицо справа от глаза до подбородка. Арнис терял кровь целыми горстями - ему раскроили грудь в двух местах, разрубив несколько рёбер. Удивительно, что он ещё держался на ногах. Олег Фирсов сидел в снегу, девчонки вокруг него хлопотали - его ранили ассегаем глубоко в живот, и он только тяжело дышал и тихо бормотал: "Жжёт, ёлки-палки, как жжёт-то, а..." Игорю Северцеву разрубили левое бедро топором, но он ухитрялся даже шутить с Кристиной и что-то насвистывать. Из девчонок ранили Наташку Мигачёву - броешнная толла распорола ей левый бок, неглубоко, но крови было много. Наташка зажала бок снятой крагой и не только не жаловалась, но и ухитрялась помогать раненым, пока не заметили, что она и сама задета.
   Ко мне подошёл Вадим. Бастард у него был в крови до рукояти.

187.

   - Восьмерых взяли живыми, - сказал он и окровавленной боевой перчаткой - не крагой - провёл по лицу. - Что с ними делать, князь?
   - В костёр, - ответил я, и серые глаза Вадима расширились. - Всех в костёр, какой побольше. Что непонятно?
   - Да, князь, - ответил Вадим.
   И... поклонился мне.

* * *

   Рассвет был прозрачным и холодным, как оставленное на морозе стекло. Мы все стояли за ручьём, над могилой, вырытой в мёрзлой земле под отваленной гранитной плитой. Сталь постукивала о камень - Колька выбивал на граните короткие строчки прощанья. Не пришли только Олег Фирсов (он просто не мог подняться) и сам Арнис (литовец лежал без сознания). Даже Север, опираясь на самодельный костыль и плечо Кристины, стоял вместе со всеми.
   Ленка лежала на расчищенных от снега камнях, закрытых меховым плащом. Совершенно живая, торлько очень бледная... и ещё ей не смогли закрыть глаза, и теперь на ресницах серебрился иней. Девчонки плакали все, даже Кристина, даже Наташка Мигачёва, не пикнувшая, когда ей зашивали бок. И плечо Танюшки вздрагивало под моей рукой. Да и некоторые мальчишки плакали тоже...
   А у меня не было слёз.
   - Всё, закончил, - Колька встал на ноги, отряхивая колени от снега и каменной крошки. Я подошёл к нему. На алом граните белели штрихи надписи:

Елена Рудь

12.05.73 г. - 16.02.88 г.

Мы помним

   - Что ж, это всё, - хрипло сказал я, расстёгивая кобуру нагана. У меня оставался последний патрон... - Хороните.
   Санек со Сморчом подошли к Ленке с одной, Вадим и Андрей - с другой стороны, взялись за углы плаща.
   - Подождите! Не зарывайте! - послышался болезненный, хриплый крик. Мы обернулись разом, а потом так же разом бросились навстречу Арнису - он еле шёл от пещеры, шатаясь, и, буквально рухнув нам на руки, прошептал: - Дайте... последний раз... - и потерял сознание.
   Плащ подняли. Ленка поплыла над заснеженной землёй. А потом свободные концы плаща закрыли её, и остался только длинный свёрток в мёрзлой яме...
   - Кто хочет что-нибудь сказать? - скрежещущее спросил я. Мне ответом было молчание, только Валька Северцева, шагнув вперёд, сдёрнула с пальца и бросила на плащ своё простенькое колечко со стразами и сказала мне:
   - Всё наверное...
   - Да всё, - я поднял револьвер. - Зарывайте.
   Короткий выстрел расколол морозное утро пополам.

Игорь Басаргин

   Пограничье. Поле боя.
   Ты да я да мы с тобою.
   Постоянная война.
   Я один и ты одна.
   Слева пушки, справа бомбы,
   Душ пустые катакомбы,
   Как берлинская стена.
   Чья вина? Ничья вина.

188.

   Мы живём в пылу сражений,
   В взрывчатости отношений,
   В мёртвой пропасти без дна,
   И победа не видна,
   Но расписаны, как ноты,
   Канонады, артналёты.
   Наша бедная страна
   В эти дни совсем бедна.
   Убедившись в неудаче,
   Мы сойдёмся и поплачем,
   Поцелуемся спьяна.
   Что поделаешь - война...
   ...Свой наган я спрятал в нише под нашим, мальчишеским настилом для спанья, замазав кани глиной.
   А аркебузу Ленки взяла Ирка Сухоручкина.

  

РАССКАЗ 8

ШПОРЫ НА БОСУ НОГУ

И как в войну, мы продолжали

В жизнь играть...

О.Митяев

189.

Александр Розенбаум

   Снег и метель вьюжат -
   Дай мне тепла в стужу,
   Дай быть тебе нужным
   каждый час,
   Дай мне тепла лета,
   Дай мне чуть-чуть света,
   Чтоб луч летал где-то
   возле нас,
  
   Дай мне чуть-чуть воли,
   Тяжкой не дай доли,
   Дай совладать с болью,
   будь нежна,
   И в грозовых бликах
   Слышать не дай крика -
   Знай, мы не как
   никогда нужна!
  
   Чтобы сутью трудный путь мой полон стал,
   Чтоб июль настал в январе -
   Засверкает в нём твоей любви кристалл,
   Чтоб в огне его мне,
   Чтоб в огне его мне
   сгореть!
  
   Дай уходить твёрдо,
   Дай быть всегда гордым,
   Чтоб в тишине мёртвой
   не упасть,
   Дай мне моё право
   Быть до конца правым
   И самого себя
   не украсть,
  
   Дай обрести веру
   В то, что приду первым,
   Рыси не дай мерной -
   шпоры дай!
   Бросить в лицо спеси
   Главную дай песню
   И в поднебесье
   её сыграй!
  
   Чтобы сутью трудный путь мой полон стал,
   Чтоб июль настал в январе -
   Засверкает в нём твоей любви кристалл,
   Чтоб в огне его мне,
   Чтоб в огне его мне
   сгореть!
  
   Дай выйти сквозь стену
   Из пустоты плена
   И над морской пеной
   чайкой взмыть,
   Дай мне упасть в волны
   На острие молний,
   Всё в этот миг вспомнить
   и забыть,
  
   Дай мне чуть-чуть воли,
   Тяжкой не дай доли,
   Дай совладать с болью,
   будь нежна,
   И в грозовых бликах
   Слышать не дай крика -
   Знай, ты мне как
   никогда нужна!
  
   Чтобы сутью трудный путь мой полон стал,
   Чтоб июль настал в январе -
   Засверкает в нём твоей любви кристалл,
   Чтоб в огне его мне,
   Чтоб в огне его мне
   сгореть!

* * *

   В горах в этот день ещё лежал снег, но ниже по склонам уже грохотали ручьи, подрывая и скатывая в реки валуны, неся песок, глину и гальку. И ветер был тёплым, совсем весенним.
   Княгиня Юлия пришла с охраной из двух человек почти в последний момент - я задержался у могилы Ленки Рудь в роще за пещерой. Охрана осталась ниже по склону, а она подошла ко мне, по колено проваливаясь в рыхлый снег.
   - Уходите? - спросила она. Я кивнул:
   - Сергей пришёл неделю назад. Он разведал путь и осмотрелся там... Но, может быть, мы когда-нибудь вернёмся. Мир, в конце концов, круглый.
   - Тут вы всегда желанные гости, - вежливо ответила Юлия. Но потом взяла меня за локоть тонкими сильными пальцами и заглянула прямо в глаза. - Я знаю таких, как ты, -

190.

   тихо сказала она. - Ни я, ни Борислав, никто из наших не говорили никому из вас... У меня был брат-близнец, Йожо. Когда мы обосновывались тут пять лет назад, он не остался с нами. Он и ещё несколько человек... Они ушли на юг. А три года назад нам сообщили, что негры уничтожили отряд Йожо на Крите, у него уже был большой отряд... Мне было бы легче узнать, что он убит. Но его взяли в плен и сделали рабом, Олег... Да, иногда бывает и так, - кивнула она в ответ на мой недоумённый взгляд. - Ты ведь идёшь примерно в те места... - Юлия вновь, как тогда, при первой нашей встрече, беззащитным жестом прильнула щекой к вороту плаща. - Если вдруг случится так, что ты... я была бы благодарна за любую весть.
   - Да, княгиня, - кивнул я. И вновь - тоже как тогда, только не становясь на колено - поднёс свои губы к её руке. - Я ничего не обещаю, но я сделаю всё, что могу. А сейчас мне пора идти.
   Я не оглянулся, уходя. Здесь надо было прочно отвыкать оглядываться...
   ...Танюшка ждала меня там, где начинался спуск к морю. Стояла, прислонившись к белому стволу берёзы, в котором уже, наверное, начинали закипать соки, и издалека смотрела на меня. И этого взгляда было вполне достаточно, чтобы разом стереть все заботы и неприятности - как мокрой тряпкой с доски.
   - Пойдём? - кивнула она мне, и рукоять корды качнулась над плечом, на котором лежал край мехового капюшона.
   - Пойдём, - кивнул я в ту сторону, где наш уходящий во главе с Сергеем отряд превратился уже в цепочку тёмных силуэтов. Мы начали спускаться вниз. - Весна наступает, и мы пойдём навстречу ей - уже хорошо, а?

* * *

   Дунай вскрылся где-то за день до нашего прихода. Присутствие Таньки удержало меня от матерных ругательств, но Сергей не был столь щепетилен и вызверился на Саню:
   - Ну что, достукался?! Раньше надо было выходить, а ты всё ныл, блин, чего-то дожидаться призывал... Дождались! Что теперь - ждать, пока лёд сойдёт?!
   - И подождём, - абсолютно невозмутимо отозвался Саня. - Куда лететь?
   - Ах, куда лететь... - но между ними встал и распёр их в стороны Вадим.
   Ругань руганью, а половодье нам и в самом деле отрезало путь вперёд. Снега в этих местах почти не осталось (разве что в низинах он лежал бело-чёрной пористой массой), мы шли по раскисшей земле, готовой проклюнуться сплошной щетиной травы. Над нами тянулись и тянулись на север бесконечные вопящие косяки птицы.
   Сергей успокоился, напоследок нежно обложив Саню "саботажником". Плюнул и пошёл, подсел к своей Ленке, которая немедленно начала его утешать.
   - Можно попробовать по льдинам, - сказал, подойдя ко мне, Арнис. Я даже не посмотрел на него:
   - Бредишь...
   - Думаешь, не перейду?
   - Думаю, перейдёшь. А я не перейду. И ещё много кто не перейдёт... Нет, правда, задержались мы, - с досадой вырвалось у меня. Я повернулся и крикнул: - Разбиваем лагерь, чёрт с ним!..
   ...Если и есть на свете неудачное время для разбивки лагерей - это вот такая весна. Мы нашли место в роще недалеко от того места, где берег поднимался кручей - тут можно было не бояться внезапного разлива. Зато некуда было деваться ото всё ещё холодного весеннего ветерка. Впрочем, другим плюсом было наличие в рощах огромного количества смолья, жарко горевшего даже в сыром состоянии, и мы, не долго думая, запалили два линейных костра метров по десять длиной в десяти шагах друг от друга, между которыми и обосновались. Костры жрали гигантское число коряжин и сучьев, зато между ними было тепло и стало почти сухо.

191.

   Я отправил несколько человек на охоту и объявил привал. Подобные мероприятия у нас уже неделю как начинались с сушки сапог и одежды. Занудное, но необходимое дело. Мне иногда становилось дурно при мысли, что мы могли полениться и не продубить кожу для одежды и снаряжения - что сейчас с нами было бы...
   Танюшка подсела ко мне, и мы закутались в плащ, подаренный мне Бориславом. Я приобнял девчонку, она с удовольствием привалилась к моему плечу. В последнее время это у нас получалось абсолютно естественно, так же естественно, как поцелуи; шли, шли, шли, переглянулись, остановились, поцеловались, пошли дальше.
   - Весна, - сказала Танюшка.
   - Только прохладненько, - заметил я.
   - Всё равно весна, - упрямо сказала Танюшка, и я кивнул:
   - Конечно, весна.
   В Зурбагане, в бурной, дикой, удивительной стране,
   Я и ты, обнявшись крепко, рады бешеной весне.
   Здесь весна приходит сразу, не томя озябших душ, -
   В два-три дня установляя благодать, тепло и сушь.
   Здесь в реках и водопадах, словно взрывом, сносит лёд;
   Синим пламенем разлива в скалы дышащие бьёт.
   Здесь ручьи несутся шумно, ошалев от пестроты;
   Почки лопаются звонко, распускаются цветы.
   Если крикнешь - эхо скачет, словно лошади в бою;
   Если слушаешь и смотришь - ты и истинно в раю.
   Здесь ты женщин встретишь юных с сердцем честным и прямым,
   С дружбою верною и вечной, взглядом твёрдым и простым.
   Если хочешь быть убийцей - полюби и измени;
   Если хочешь только дружбы - просто руку протяни.
   Если хочешь сердце бросить в увлекающую высь -
   Ты глазам лучисто-серым покорись и улыбнись...
   - Грин, - негромко сказала Танюшка, всё это время тихо-тихо слушавшая. - Рассказ... ой, не помню, как называется... Про кругосветное путешествие на пари. Помню, что главного героя зовут Седир, Жюль Седир... Ты же не любишь Грина?
   - Ну, кое-что я всё-таки читал...
   - А зачем? - Танюшка чуть извернулась и заглянула мне в лицо. - Эй, не отворачивайся!
   - Потому что тебе нравится, - отвтеил я, глядя ей прямо в глаза.
   Мимо прошли Колька с Валькой - оба босиком, в подкатанных штанах. Колька, указывая на видневшееся ниже по течению на нашем берегу серое пятно тумана, сказал:
   - А всё-таки интересно, что там такое, в этих кляксах?
   Я окаменел. Танюшка тревожно посмотрела на меня. Но эпизод продолжения не имел.
   - Э-э-эй! - услышали мы вопль. Все головы разом повернулись в сторону крика; по склону прыжками поднимался Щусь - нёсся так, словно за ним гнались, и один - без Сани и Сморча. Мы, собственно, и подумали, что на них напали и, повскакав, схватились за оружие, но Щусь, мотая одновременно головой и руками, выдохнул:
  -- Саня... мост... подвесной...

* * *

   Мост и в самом деле был подвесным - полная дичь на равнинном Дунае. Но тут помогли три островка, цепочкой тянувшиеся наискось к течению. Мост, собственно, состоял из четырёх раздельных секций-мостов, перекинутых какими-то трудягами с острова на остров и сделанных из вечной лиственницы и столь же вечных канатов крапивного волокна. Джек тоже не знал, кто его строил и вообще впервые видел этот мост, хотя по этим местам хаживал.

192.

  -- Ну что, - решился я, - будем переправляться?
   И первым ступил на скрипящий, раскачивающийся настил. Высоты я никогда не любил. Точнее - боялся. Но на свете есть много вещей, которых ты боишься, а всё равно делаешь. Это я уяснил ещё в младших классах.
   Белую угловатую массу с рёвом, треском и грохотом несло метрах в пяти у меня под ногами. Оттуда дышало холодом, льдины ползли друг на друга, раскалывались и падали. Вид был величественный и жуткий.
  -- Кра-со-ти-ща-а! - проорал шедший следом Север. - Смотри, как прё-о-от!
  -- Ага, вижу... - процедил я еле слышно. И тут же застыл, вцепившись руками в
   жёсткий канат и открыв рот.
   Арнис шёл по льдинам.
   Литовец прыгал почти непрерывно - чуть ли не по рёбрам шевелящихся чудищ, лишь иногда останавливаясь передохнуть на крупных и более-менее устойчивых кусках. Потом - вновь и вновь бросал вперёд своё сильное, послушное тело.
  -- Чёртов кретин... - выдохнул Север. - Что он делает?! .
   Уже не задумываясь о своём страхе, я опрометью бросился вперёд. На втором острове едва не сломал ногу, с маху влетев между двух брёвен, перемазался в какой-то чёрной жиже... На четвёртом проёме чуть-чуть не ухнул в дыру на месте отсутствующей доски - перелетел прыжком в последний момент... Короче, на берегу я был раньше Арниса и даже на месте не мог устоять - ждал его, пританцовывая то на одной ноге, то на другой.
   Арнис подошёл минут через десять - уже когда на берегу возле меня толклись ещё человек семь наших. Прыгнул к нам с безмятежной улыбкой - и я немедленно схватил его за плечи:
  -- Ты что, рехнулся?! - заорал я. - Тебе жизнь не дорога?!
   Одним ловким движением литых плеч боксёра Арнис ушёл из моих пальцев. И очень-очень спокойно сказал:
  -- Ты знаешь, Олег - нет.

* * *

   Чертовски интересно, оказывается, идти навстречу весне. Это странное ощущение, плохо передаваемое. Совсем не то, что ждать весны на месте; похоже на убыстренный просмотр киноплёнки. Если сидеть сиднем, то все изменения происходят, как правило (или это только так кажется?) ночью. А в движении... Наверное, никогда не забуду, как мы переправились вброд через какую-то речушку, перевалили холм - и увидели цветущие вишни! На том берегу реки дикие вишни тоже росли, но и не думали цвести, а тут - нате! Это было так здорово! Девчонки просто онемели, да и мы хлопали глазами...
   Природа тоже менялась. Берёзы, ели, осины остались где-то позади. Дубов стало меньше, сосен тоже, но появились кипарисы, олеандры и оливы - интересные деревья с уже пробившейся серебристой листвой... С каждым днём теплело, а когда мы обошли с запада Родопы и спустились в долину Вардара (Танюшка комментировала каждый день словно по хорошей карте) - теплеть стало уже с каждым часом.
   В конце апреля мы вышли к большому камню недалеко от говорливого ручья. Сергей удовлетворённо хмыкнул и подмигнул Бассу:
   - Помнишь? - тот кивнул, и Сергей указал мне на камень. - Могила, - на камне в самом деле были выбиты чёткие строчки греческого алфавита с датами. - Вот тут мы встретили Франсуа Жюссо. Он со своими живёт в двадцати километрах к югу. Приглашал в гости.
   - Ну так и пойдём к нему! - подал голос Андрей Соколов. - Чего стоять-то? Вон какая погода-природа классная!
   - Вообще-то правда, пошли, - махнул я рукой. - Отшагаем до вечера...
   Сам я задержался.Не знаю - почему.Мне только на миг показалось, что непонятно,

193.

   но ощутимо-увесисто потяжелел палаш... а потом - просто выскользнул серебряной змеёй мне под ноги! И когда портупея успела съехать? Да и вообще - раньше он не выскальзывал, даже если перевернуть ножны и тряхнуть...
   Я наклонился... и медленно выпрямился.
   Тропинка тут была, хотя и не очень заметная. Достаточно отчётливая... И клинок лежал поперёк этой тропинки, пересекая её, словно диковинный шлагбаум.
   Прямо передо мной. У моих ног, обутых сейчас в лёгкие немецкие туфли - я вылез из сапог от жары.
   Как запрет идти дальше.
   Я никогда не был суеверным. И всё-таки подобрал клинок не сразу.

* * *

   Здешние долины походили на глубокие зелёные чаши. Вот примерно в такую чашу вдоль бегучего ручья мы и начали спускаться - в тот самый момент, когда на краю этой чаши - напротив - появились негры. Не меньше полусотни, плотной группкой - впечатление было такое, что вышли они именно на нас, а не просто так.
   - Девчонки назад, на гребень! - заорал я, обнажая клинки. - Все к бою! Рось!
   Это было уже на уровне рефлексов - увидев врага, тут же атаковать. Мы посыпались вниз, не пытаясь тормозить, с ходу перемахивая через камни, трещины и кусты. Негры бежали навстречу...
   - Рось! - в бешеном прыжке я взлетел с камня и обеими ногами с лёту врезал в выставленный щит оказавшегося передо мной и чуть ниже негра - его буквально швырнуло наземь, а я удержался на ногах. - Рось! - скользнув под щит и занесённый ассегай, я рубанул ещё одного снизу вверх в пах. - Рось! - отбросив его плечом, полоснул по ключице не успевшего закрыться другого...
   Мимо пролетел Арнис - прямо над окаменевшим негром, в кувырке вогнав ему топор между лопаток, подсечкой в приседе сбил ещё одного...
   Камень упруго вывернулся у меня из-под ноги, словно живой, и я полетел назмеь. Не выпустил оружия и вовремя отклонил голову - квадратное лезвие с визгом высекло искры из гранита у моего виска. Крутнулся вновь - топор негра грянул по камню на месте моей груди. Негр занёс оружие ещё раз, но брошенный Олегом Фирсовым нож угодил ему точно в горло. Выкатив глаза, негр упал куда-то вниз, а я вскочил как раз вовремя для того, чтобы перехватить палашом рубящий удар ятагана в плечо Сашки. Бубнёнков тут же уложил нападавшего бросковым ударом кистеня.
   - Не давайте им уходить! - крикнул я. - Не давайте им отрываться!
   Мимо прокатился по камням ругающийся Сморч - некогда было посмотреть, что с ним. Кто-то из негров уже пытался бежать, за ними гнались, но передо мною выросла пернатая маска. В негр был вооружён двумя топорами, с гулом вращавшимися в его длинных руках.
   Я отступил на несколько шагов назад перед этим веером, рождавшим настоящий ветер. А следующим моим движением стал молниеносный нырок с кувырком вниз-вперёд. Топор прогудел где-то возле уха... но я уже вогнал палаш до рукояти в мелькнувший чёрный бок и вырвал его вместе с фонтаном крови - есть! Негр ещё пытался стоять на ногах, когда я косым ударом отсёк ему правую руку с частью плеча.
   Схватка кончалась. Ещё мелькали и лязгали клинки, но в общем и целом всё уже было ясно. Я наклонился, чтобы вытереть палаш о густую высокую траву.

* * *

   Танюшки почему-то нигде не было, хотя я очень старался её найти.
   На валуне Кристина бинтовала вытянутую правую руку Андрюшке Соколову, ловко орудуя окровавленными пальцами. Андрей смотрел в сторону и морщился, а Кристина что-то успокаивающе болтала о скрепках, швах и прочем, чего у неё нет под рукой, а жеаль и т.д.

194.

   - Где Танька? - спросил я, чувствуя, как плохо слушается язык. Получилось: "Э ака?" Кристина, впрочем, поняла и только помотала головой. Неподалёку Колька и Арнис держали за плечи Сморча, а Олька, присев перед ними на корточки, просила его не материться, а то белки с деревьев осыпаются - в ноге у Игоря, над коленом, торчала толла, и Ольга готовилась её извлечь. - Где Танька, ребята? - поинтересовался я. В ответ Сморч зарядил в меня трёхэтажным, и Арнис локтем придержал ему голову, что-то сказав по-дитовски.
   - Не видали, Олежка, - ответила Оля. - Держите его, ребята, как следует.
   Мне надо было спросить, нет ли убитых. Я обязан был это сделать.
   Но я искал Таню.
   Несколько убитых негров лежали там, где мы спустились с холма. Я прошёл мимо, и стало тихо - холм отрезал звуки начисто.
   Тут бушевала весна. Пахло тимьяном и миртом, яркая зелень кустов контрастными мазками расписывала алые гранитные склоны. От земли шёл жар, и белое горячее небо лежало на холмах - словно нарисованных в нём слишком старательным начинающим художником. Я видел, как внизу, вдоль речушки, продирается семья кабанов, как над кипарисами на склоне холма напротив, парят и перекликаются два орла.
   Знаете, когда начинаешь понимать и ценить такое? Когда понимаешь, что в очередной раз остался жив. И что это - немало.
   Я положил всё ещё испятнанное кровавыми подтёками лезвие палаша на плоскую верхушку одного из валунов. На клинке остались мелкие щербины - от ударов о чёрную сталь негров. Меня пробрала дрожь, с которой ничего не получалось сделать - она настигала меня перед боем и после него, как холод настигает человека, выскочившего на мороз легко одетым. Может быть, у меня слишком развитое воображение, но я помнил каждую щербину и каждый удар, оставивший её.
   И - пугался, вспоминая.
   Но ещё один взгляд вокруг снова вернул меня в весну. И я понял, что вокруг меня - жизнь. И ещё вспомнил, что эта сонная от весеннего цветения земля - Эллада, страна богов и героев, восхищавших меня ещё до школы, когда я читал греческие мифы...
   И я прочёл в солнечное пространство перед собой - негромко и задумчиво:
   - Когда-то в утренней земле
   Была Эллада...
   Не надо умерших будить,
   Грустить не надо.
  
   Проходит вечер, ночь пройдёт -
   Придут туманы,
   Любая рана заживёт,
   Любая рана.
  
   Зачем о будущем жалеть,
   Бранить минувших?
   Быть может, лучше просто петь,
   Быть может, лучше?
  
   О яркой ветреной заре
   На белом свете,
   Где цепи тихих фонарей
   Качает ветер,
  
   А в жёлтых листьях тополей
   Живёт отрада:
   - Была Эллада на земле,
   Была Эллада...
   - Была Эллада на земле, была Эллада, - повторил за моей спиной задумчивый голос Татьяны. Я обернулся и встретился с ней взглядом. - Не бойся, я не была в бою, - в голосе её мне послышалась то ли насмешка, то ли горечь, - стояла на холме и смотрела, как вы дерётесь, - она подходила ко мне неспешным медленным шагом, словно начинала разбег перед акробатической программой, - как убиваете и сами подставляетесь под оружие... Ты заботливый, Олег. Ты беспокоишься обо мне... - она сглотнула и остановилась в шаге от меня. - А когда ты упал, я думала, что у меня остановится сердце... - я видел её приокрытые губы и слышал, как она дышит. От её волос пахло солнцем. - Вы такие

195.

   благородные и рыцарственные, мальчики. Но однажды вы все упадёте и не встанете, а что тогда останется нам? Когда ты будешь убит, - она протянула руки и горячими твёрдыми ладонями взяла меня за щёки, слова её били, как стрелы, как пули, - когда ты будешь убит, Олег, как я буду чувствовать себя - спасённая тобой дура? Ты не услышишь, как я буду выть над тобой, как буду кричать всё, что не сказала, пока ты был жив...
   - Тань, не надо, - от её слов у меня немели губы.
   - Олег, - она склонила голову вбок, - в следующий раз я пойду в бой рядом. Чтобы... чтобы не жить, если ты... - она перевела дух и с усилием закончила, - ...упадёшь насовсем.
   - Ты никуда со мной не пойдёшь, - так же тихо сказал я. - У нас очень мало осталось. Но в числе прочего - честь. Ты не будешь драться, пока жив я.
   - Я. Тебя. Ненавижу, - прошипела она мне прямо в лицо. И ударила в плечо: - Ненавижу, понял?
   - Понял, - послушно ответил я. - Ненавидишь. Пусть. Только не лезь в бой.
   Мы стояли друг против друга. Потом я отпустил палаш и, медленно подняв руку, коснулся кончиками пальцев девичьей щеки.
   - Таня, - сказал я, т это прозвучало, как стон, - я совсем не боюсь за себя. Весь мой страх - это ты. И вся... вся любовь здесь - тоже ты. Почему ты... - я не договорил и вместо этого сказал, улыбнувшись: - Умереть, зная, что ты жива - это не такой уж плохой конец, если по-другому никак...
   - Не надо, - её ладонь легла мне на шубы. - Ничего больше не говори, - и попросила очень обычным, спокойным голосом: - Поцелуй меня, Олег. Мне страшно.
   Я неумело коснулся губами её губ - четырнадцатилетний мальчишка, за спиной которого лежал окровавленный палаш; мальчишка, научившийся убивать, но не умевший целоваться; мальчишка, даже самому себе боявшийся признаться в любви к зеленоглазой девчонке...
   И задохнулся от того, что почувствовал в этом тёплом касании.
   Вот она
   куда-то идёт!
   Вот он - я
   смотрю на неё!
   Было вчера - мы молчали вдвоём,
   Она свежа и прекрасна; я сказал: "Пойдём!
   Я там, где небо без крыши,
   Где дым без огня,
   Где саблезубые мыши - всё мимо меня!
   Где гвозди, вбитые в воду,
   Ржавеют дождём,
   Где мы в непогоду погоду найдём!"
   Эта весна прекрасна!
   Эта любовь хороша!
   Ах, твои, твои глазища!
   Твоё имя на заборе!
   Я согласен выпить море,
   Лишь бы доползти до днища!
   Разгулялася природа -
   При деньгах, а всё же нищий!
   Продолженья просят рода
   Эти чёртовы глазища!
  
   Вот она
   куда-то идёт!

196.

   Вот он - я
   смотрю на неё!
   Здесь я не знаю, что петь,
   Я не знаю, кем быть,
   Я научился не спать - но разучился любить...
   Я, вроде, что-то забыл?
   Ты, наверно, права...
   Иди ко мне; мы потом
   Напишем слова...
   Помню, что нам очень мешало снаряжение. Даже не мешало, а просто злило, и когда между нами в очередной раз оказалась рукоять моей даги, Танька засмеялась и, отстранившись, начала вылезать из своей "сбруи". А на меня вновь напал столбняк, и только когда она взялась за верхнюю пуговицу ковбойки, я задёргал одной рукой ремень, другой снимая перевязь. Руки у меня дрожали. Танюшка улыбалась в полушаге от меня, и мы обнялись, снова начали целоваться. Я опустил руки ей на поясницу и, положив голову на плечо, уткнулся носом в основание шеи.
   - Всё будет, как будет, - прошептала Таня. - Я знаю, что это правильно. Будет, как будет, Олег. Но ты и я будем вместе. Если мы можем умирать, как взрослые, то и жить мы должны так же... Нет, ничего не говори. Я знаю, что у нас всё получится.
   Я поднял голову и поцелуи продолжились. Единственное, о чём в тот момент я думал - чтобы не появился кто-нибудь из наших. Других мыслей не было. Танюшка расстёгивала на мне куртку, но узел не поддавался, и я сказал сбивчиво:
   - Погоди... Тань, я сейчас... - задёргал шнуровку сам, потом чертыхнулся сдавленно, сдёрнул куртку через голову, вывернув её наизнанку, бросил в сторону. Только теперь я увидел, что Танюшка уже без рубашки.
   - Расстегни, - попросила она, кладя руки мне на плечи.
   - Э... это? - у меня пересох не только рот, но и горло.
   - Это, это, - девчонка смотрела мне в глаза, чуть прикусив уголок губы. - Там, сзади.
   Её спина - с гладкой, шёлковой кожей - казалось, обжигает мне пальцы. И в то же время я как-то весь онемел. В смысле - как после заморозки у зубного, только в ушах звенело, из-за чего я плохо слышал, что мне говорит Танька. Она потянула вверх мою потную футболку, вытащив из штанов - я пригнул голову и послушно вытянул руки, а когда снова увидел происходящее, то понял, что она сбросила вместе с моей майкой и расстёгнутый мною купальник. Ну, верхнюю его часть...
   Пальцем Таня легко коснулась шрама на боку. Я этого почти не почувствовал - точно, как во время анастезии. Я боялся раздеваться дальше - и в то же время понимал, что сейчас больше не выдержу. Я пытался, как это ни смешно, заставить себя не смотреть на Танюшкину грудь. Смешно, потому что ясно же было - в этом мире роднее Танюшки человека у меня нет и не будет. Смешно и потому ещё, что точёный бюст Тани был красив...
   - Боишься, глупый? - шепнула она, но не обидно совсем, не насмешливо.
   - Я не знаю, Тань, - я смотрел ей в глаза, похожие на воду лесных озёр, глубокую и загадочную. - Нет... боюсь. Я боюсь что-то сделать не так... ну... тебе что-то сделать.
   - Эх, ты, - и она прижалась ко мне просто и естественно, так, что у меня словно рухнул с плеч огронмый груз. - Что ты мне можешь сделать не так? - прошептала она, щекоча этим шёпотом мне щёку. - Что ты можешь сделать не так, если я тебя люблю?
   - Та... ня... - задохнулся я. Мои руки блуждали по её телу и - словно сами собой - раздёрнули ремень джинсов.
   - Погоди, Олег, - она засмеялась, - кроссовки, мы же так запутаемся...
   - Тань, со мной сейчас случится большая неприятность, - простонал я. Танюшка опять засмеялась и, присев на камень, нагнулась - расшнуровать кроссовки. Я, прыгая на одной

197.

   ноге, сражался со своей обувью и носками - всё это превратилось в моих злейших врагов. Таня уже стояла босиком и, смеясь над моими усилиями, спускала джинсы. Потом переступила, выходя из них, оставшихся лежать на земле "восьмёркой". А земля в самом деле была тёплая, почти горячая, я ощущал это.
   - Знаешь, - сказала Танюшка, - меня в сознательном возрасте ещё никто не видел голой. Я даже во всякие там "игрушки" с мальчишками не играла...
   - А я, Тань... - я облизнул верхнюю губу, но она шагнула ко мне - легко, плавно - и сказала:
   - Это не важно. Ты всё равно мой мальчик, - и мы опять начали целоваться, а когда смогли оторваться от этого занятия, я отстранился:
   - Погоди, Тань, сейчас, - и быстро стащил штаны - в них, спортивных, была резинка, не возиться с "молнией" или пуговицами - оставшись в спортивных трусах. - Вот... почти всё.
   Наверное, это прозвучало немного глупо. Но это и в самом деле было "почти всё", и мы снова обнялись, плохо понимая, куда попадаем губами и руками - весь мир звенел и сиял вокруг, глуша и стирая обычные звуки и краски. Я немного очнулся, когда мои руки - пальцы - попали в упругие шелковистые завитки волос, и я даже качнулся назад, но Таня подалась вверх, выныривая из остатков одежды; одновременно её ладони - я вздрогнул - скользнули вниз по моим ягодицам, а шёпот толкнулся в ухо:
   - Да раздевайся же наконец, Олежка...
   Мы попятились на меня, и я, ощутив спиной тёплый камень, вжался в него, на миг представив каким-то краешком мозга (оставшимся холодным) то, что сейчас может увидеть сторонний наблюдатель - залитая полуденной жарой каменная чаша в окружении увенчанных кипарисами холмов, а в ней, в центре весеннего мира - ласкающие друг друга обнажённые мальчик и девочка, посреди разбросанных одежды и оружия, испачканного чужой кровью.
   - Как дальше, Тань?.. - сбивчиво спросил я.
   - Я... сейчас лягу... на спину... - прошептала она. - Наверное, так...
   - Подожди, Тань... я так не смогу... я же тяжёлый... - она засмеялась (щекотно!) и толкнула меня куда-то вбок и вниз, к одурело пахнущей земле, на что-то мягкое - кажется, на мох. Солнце хлынуло мне в глаза, и я, прижмурив их, видел только сияющий силуэт над собой - будто сгустившийся свет... Пахло горячей землёй, мохом и камнем, и ещё чем-то, чему я не мог отыскать названия - и не хотел его искать. Потом меня пронзило непередаваемое, ни с чем не сравнимое наслаждение, от которого моё тело выгнуло - броском! - вверх, и я услышал, как застонала Танюшка, вскрикнула... но тут же низким тоном засмеялась.
   - Тебе... больно? - встревожился я, ощущая, как движется её тело и сам двигаясь в такт. - Я... что-то... не так?..
   - Да я всё сделала сама, - голос у неё был странный, ладони крепко упёрлись в мой живот. - И всё... хо-ро-шо-о... - она вновь застонала - длинно, с каким-то восторгом. - Хо-ро-шо-о... О-лег... оооохххх...
   Да, теперь я и ощущал полностью, что это - хорошо. Мои руки наконец-то нашли себе место - я положил ладони на раздвинутые бёдра Танюшки и хотел сказать, что мне и правда хорошо, но вместо слов у меня непроизвольно тоже вырвался стон - долгий и неожиданный, я не смог его удержать. Девчонка нагнулась - я этого не увидел, солнце мешало, но около губ ощутил её сосок, твёрдый и горячий, как накатанная в ладонях свинцовая пуля. И захватил его губами...
   ...Плохо помню, что я делал дальше. Наверное - делал не очень умело. Да не "наверное" - "наверняка", конечно. Но в тот момент, когда мы с Танюшкой - одновременно! - достигли уже какой-то запредельной точки наслаждения, когда мы закричали - вот в этот миг я понял, что мы никогда не умрём. Нельзя умереть в мире,

198.

   где возможно такое чудо...
   ...Танюшка лежала чуть сбоку от меня - нога поперёк моих раскинутых ног, рука - у меня на груди. Мы оба громко дышали и были мокрыми, как из ванны. Наслаждение откатывалось прочь, но после него оставалась не пустота (как после - ну, того, с самим собой), а чувство глубокой удовлетворённости. Таня посмотрела на меня сквозь шторку спутанных волос, подняв голову с моего плеча - и засмеялась:
   - Я думала, что умру!
   - Я сделал тебе больно, - виновато сказал я. Таня загадочно засмеялась:
   - Да нет, это... там другое. В конце я думала - сейчас задохнусь... и это будет самая лучшая смерть, которую только можно пожелать.
   - Нас уже ищут, наверное, - я приподнялся на локте, но Танюшка нажала мне на грудь:
   - Да пусть ищут...
   - Тань, у тебя что, кровь?! - это я успмел заметить, но она снова пресекла мою попытку вскочить, немного средито сказав:
   - Да всё как надо! Ну... так положено, глупый.
   - А... да, - я почувствовал, что краснею. Теория-теория, как же ты меня подводишь... Танька, паразитка, щёлкнула меня в нос и хихикнула. Но тут же сказала серьёзно-задумчиво:
   - А там у нас этого ещё долго не было бы, Олег.
   - Там... - я откинул свободную руку. - Там нас не могли убить, и я ложился спать уверенным, что утром тебя снова увижу...
   - А ты хотел меня увидеть? - спросила Танюшка.
  -- Да.
  -- Ты меня любил там?
  -- Я не понимал этого, Тань, - признался я. - Просто - не понимал.
  -- Давай тогда ещё раз, - она легла на бок и подперла голову ладонью. - У тебя
   получится?
  -- Вполне, - улыбнулся я, тоже поворачиваясь к ней лицом. - Только подожди. Вот.
   Послушай.
   Я закрыл глаза и заговорил...

Игорь Басаргин

   ...И когда твоё сердце захлестнёт темнота,
   И душа онемеет в беспросветной тоске,
   Ты подумай: а, может быть, ждёт тебя Та,
   Что выходит навстречу со свечою в руке?
   Эта свечка разгонит сгустившийся мрак
   И проложит тропинку в непогожей ночи.
   Ты поверь - он зажжётся - маяк,
   Словно крепкие руки, простирая лучи!
   Ты не знаешь, когда он озарит небосклон,
   И откуда прольётся спасительный свет...
   Просто - ВЕРЬ. Эта вера - твой крепчайший заслон.
   Даже думать не смей ты, что Той -
   Той, Единственной -
   НЕТ.

* * *

   Густая тень олеандра падала на наши лица приятной прохладой, а всё остальное тело окатывали волны жара, в котором кожа казалась золотистой. Пахло разогретым мёдом - то ли от Танюшки, то ли просто воздух пропитался этим запахом. Оглушающе гремел хор цикад вокруг.
   Танюшка села, опершись твёрдой ладонью о мой живот (похоже, ей это доставляло удовольствие, а я еле успел его напрячь), склонила голову набок, волосы волной упали ей на плечо и руку. Глаза девчонки зажглись изумрудным пламенем.

199.

  -- А хочешь, я тебе станцую? - не дожидаясь ответа, она вскочила и, прогнувшись
   назад, уперла руки в бока, а потом тряхнула волосами так, что меня (несмотря на всё, что уже было) опять почти "зажгло". Я приподнялся на локтях - и только в этот момент понял, что ни капельки её не стесняюсь (странное было ощущение, я такого никогда в жизни не испытывал). - Смотри, Олег!
   Я не понял, что именно она танцевала. Что Танюшка это умеет, я вообще-то знал давно (и, кстати, всегда комплексовал, что не могу толком её тут "поддержать"). Но я не знал, что она умеет так танцевать. И не заметил даже, как сам поднялся на колени, не отрывая глаз от бешеного танца, похожего на... разогретый мёд, смешанный с треском цикад - словно бы сама земля подкидывала Танюшку. А она смеялась - в какой-то миг прыгнула ко мне - и я, угадав, чего она хочет, подставил ей "замок" из рук, поймал её узкую, твёрдую, горячую ступню и метнул гибкое, сильное тело вверх - Танюшка прокрутила двойное сальто и продолжала танец, не потеряв дыхания.
   Цикады. Солнце. Горячий мёд. Золото на коже.
   Всё - и беда, и радость, и горе, и счастье, и боль, и смех - всё тут ярче и острее, чем там, где мы были раньше. Одно стоит другого, а всё вместе временами стоит того, что мы потеряли.
  -- Иди сюда! - крикнула Танюшка, протягивая ко мне прямые руки в то время, как
   остальное её тело продолжало ритмично надламываться в поясе и коленях - влево-вправо.
  -- Я не умею, ты же знаешь! - засмеялся я, но вскочил на ноги, и Танюшка, дёрнув меня
   за руку, подтянула ближе, замотав головой:
  -- Умеешь! Просто ты этого не знаешь! Ну - давай вместе со мной! И-и!..
   ...Земля была тёплой и сухой - и как будто правда подталкивала в ступни. Лицо Танюшки металось перед глазами - смеющееся, с блестящими зубами и глазами, в ореоле подсвеченных солнцем волос.
  -- Получается! У тебя получается! - кричала Танюшка. Потом сильно оттолкнула
   меня от себя и весело сказала: - А без одежды ты, между прочим, ещё симпатичнее...
   Я шагнул к ней, и мы положили руки друг другу на плечи. Танюшка кусала уголок губы.
  -- Давай ещё? - спросила она.
  -- Потанцуем? - я сцепил пальцы у неё на затылке.
  -- Попрыгаем, - хихикнула Танюшка, - и покувыркаемся... - она опустила руки мне на
   бёдра, а потом свела впереди. Меня тряхнуло, я невольно выдохнул: "Ммннн...", а она мурлыкнула: - Готов?..
  -- Нахальство, - дрожащим голосом сказал я, еле сдерживаясь. - Да ты насильница...
   Танюшка вскинула руки, толкнула меня в плечи, а я, падая на спину, успел обхватить её за талию.
   Мы со смехом свалились на мох.

Юрий Ряшенцев

   Легче облака и нежней
   Спит в ладони моей твоя -
   И эту ночь
   ты не торопи.
   Я не стою любви твоей
   И прошу тебя снова я,
   Прошу тебя:
   "Лишь не разлюби!"
  
   Ты единственный луч во тьме
   В этом мире, что так жесток -
   И я шепчу:
   "Лишь не разлюби!"
   Словно узник я, что в тюрьме
   Нежный вырастить смог цветок -
   Сорвав его,
   ты не погуби...
  
   Вдруг глянешь, не любя,
   Скажешь, не любя:
   "Это - насовсем..."

200.

   И кто я без тебя?
   Что я без тебя?
   Что я - и зачем?..
   Зачем?..

* * *

   На этот раз мы устали конкретно. Даже толком не помню, как я уснул, зарывшись лицом в волосы Танюшки, пахнущие горячей сухой травой.
   А проснулся от ощущения взгляда, заставившего меня сесть, схватившись за рукоять даги.
   Танюшка спала рядом - на животе, подложив руки под голову. А Сергей сидел на камне возле моего оружия - спиной ко мне, его кожаная куртка была обёрнута вокруг пояса, солнце жарило его уже покрытую золотым загаром спину.
  -- Не дёргайся, я не смотрю, - не поворачиваясь, бросил он. - Мы вас почти потеряли.
   Я оперся на камень возле него. Особого смущения не было - Сергей ведь мой друг, да и что такого мы с Танюшкой делали?
  -- Ну извините, - немного насмешливо ответил я. Сергей посмотрел на меня через плечо
   и широко улыбнулся:
  -- До чего же у тебя сейчас довольная физия, ты бы видел.
   Я коротко ткнул его кулаком - косточками - между лопаток; вернее - хотел ткнуть, но Сергей быстро извернулся и, взяв меня на излом, прижал спиной к камню, сказав с шутливой угрозой:
  -- Ти-хо.
  -- Пусти, - улыбнулся я. Мне было хорошо даже вот так лежать с вывернутой рукой и
   смотреть в понимающие серые глаза дружка. - Оденусь.
  -- Одевайтесь, - Сергей спрыгнул по другую сторону камня и свистнул: - Эгей, они
   идут! Нашлись!
   Я присел на корточки рядом с Танюшкой. Она смотрела на меня из-под вздрагивающих пушистых ресниц с пляшущими на них золотыми искрами.
  -- Пора вставать? - она села, и мы немедленно поцеловались.
  -- Пора, Тань, - я посмотрел на разбросанную одежду, - и поскорей. Нас уже ищут.
  -- Я слышала Серёжку, - Танюшка зевнула, изящно прикрыв ладонью рот. - Уффф...
   встаю!
  -- А может... - я ей подмигнул, - подождём вставать? Ещё разок, только быстро?
   Танюшка закусила губу. Смерила взглядом непоколебимо-загорелую спину Сергея. Стрельнула в меня зеленью глаз:
  -- Давай, - шепнула она, - только теперь давай ты, как тебе хочется. Сам... О-о, вижу,
   что ты можешь... сам.
   И она прогнулась в моих руках назад - в поясе, раздвинув колени и бёдра и подаваясь ближе.
  -- Сергей, мы сейчас, - сообщил я. - Быстро. Наверное...

* * *

   В ближайшие два часа мы так и не ушли с тех холмов - наверное, не только нам с Танюшкой довелось найти среди них что-то важное. Когда я сам пришёл в себя и ухитрился собрать рассеявшийся отряд, уже перевалило за полдень, и было ясно, что до лагеря Жюссо, о котором говорил Сергей, нам сегодня уже не добраться. Кое-кто вообще предлагал остаться здесь, но я заявил, что уж километров десять мы в честь наступившей весны вполне можем отмахать - и нечего скрипеть.
   Скрипеть мы всё равно продолжали, в том числе - и я сам. А прошли всего километра три - навстречу нам, перевалившим через холм, из олеандровой рощи высыпал отряд.
   Я взмахнул рукой, и мои ребята рассыпались в цепь, девчонки отступили за их спины. Ирка, Валя и Танюшка деловито защёлкали затворами аркебуз. Джек с

201.

   философским видом натянул лук. Колька снял с плеча ружьё - у него ещё оставалось две пули и одна мелкая дробь.
   В отряде, вышедшем нам навстречу, было около десятка мальчишек. Они замерли напротив нас; у троих были аркебузы. Двое неспешно подкручивали пращи. От общего строя отделился черноволосый парень и, сделав несколько шагов, поднял вверх длинную, почти прямую саблю-эспадрон:
  -- Кто вы такие и чего вы хотите?! - он говорил по-английски, а я уже достаточно
   хорошо понимал этот язык. - Если хотите схватки, то знайте - это наша земля, и мы будем её защищать!
  -- Это Франсуа, - прошептал Сергей, подходя ко мне. У него в руках оружия не было. -
   Давай я поговорю? - я кивнул, и он, сделав два шага вперёд, махнул рукой: - Франсуа, это я, Серж, привет!
   Сабля опустилась к ноге черноволосого француза.

* * *

   Франсуа Жюссо со своим отрядом тоже не сидел на месте - просто зимовал на плоской вершине одного из холмов, в большом доме, плетёные стены которого были промазаны глиной, а боковыми столбами служили живые деревья. Четырнадцать парней, десять девчонок. До вчерашнего дня мальчишек было шестнадцать, но вчера вечером короткая, яростная схватка с захожими неграми унесла жизни двоих ребят. Негры свернули в холмы, не решаясь больше атаковать. Франсуа погнался за ними, но мы успели раньше...
   Всё это Франсуа рассказал мне после обеда, когда мы сидели на тёплом ветерке в роще, у подножья холма.
  -- Сколько ты здесь? - поинтересовался я, ставя босую ногу пяткой на пень, на
   котором сидел.
  -- Меньше года, - француз сыпанул мне руку сушёных яблок. - Я вообще-то был кадетом
   военной школы, а попал сюда ещё с двумя нашими ребятами. Прибились к отряду франко-испанцев, с которым двинулись южным побережьем Европы на восток. В сентябре были аж в Крыму, где и попали неграм в зубы. Лидер отряда был убит, а я тогда сумел возглавить оставшихся в живых и прорвался "на волю". С остатками отряда добрался в Грецию, где и зазимовал, сам видишь.
  -- Неплохо вижу, - кивнул я и прислонился спиной к дереву. - Послушай, Франсуа... Ты
   знаешь Нори Пирелли?
  -- "Мясника"? - Франсуа вытянул ноги и потянулся сам. - Который со Спорад? Знаю.
  -- Я хочу... - я оборвал себя и помолчал, потом заговорил иначе: - У меня был недолгий
   знакомый, который мог бы стать моим другом. Он пытался прикончить Нори, но не смог, а этой осенью погиб сам... Я хочу сделать то, что не удалось ему.
   Франсуа не удивился:
  -- А твои люди пойдут за тобой? Нори - не негры.
  -- Мои люди пойдут за мной, - подтвердил я. - А потом - мы уже отправили на тот
   свет одного такого, вроде Нори... Я хотел предложить тебе долю в этой игре.
  -- Я ничего не делил с Мясником, - покачал головой Франсуа. - Мне он не нравится, но не
   более.
  -- А я думал - все французы рыцари без страха и упрёка, - полушутливо заметил я.
   Я-то почти пошутил. Но странно - это возымело действие! Франсуа вскинулся, его светло-карие глаза коротко сверкнули, но он промолчал, а я сменил тему:
  -- А о Городе Света ты что-нибудь слышал?
  -- Легенда, - отмахнулся Франсуа, успокаиваясь. - Такая же, как о Туманных Стражах,
   - я вздрогнул, но француз этого не заметил. - Или о Бесконечной Тропе...
  -- А что за Бесконечная Тропа? - заинтересовался я. Франсуа удобней устроился на
   пеньке и заговорил, сцепив руки на коленях:

202.

  -- Это тоже легенда... - инадолго умолк, а я удивился, потому что уже понял - француз
   любит поболтать. Молчал он долго-долго, но потом заговорил снова: - Мы все так или иначе хотим вернуться, но возвращаться нам просто некуда. А умирать бессмысленно никому не хочется уж и вовсе, вот и выдумывают себе... утешение. Что вроде бы наступает такой момент, как бы переломный. И перед тем, кто остался жив во многих боях и вообще вёл себя достойно, открывается что-то вроде... двери. Это может произойти в любом месте, где угодно и когда угодно. Тогда можно уйти.
  -- Обратно? - поинтересовался я. Франсуа пожал плечами:
  -- Нет, зачем? В том-то и дело. Уйти в совсем иные миры. По Бесконечной Тропе - и
   выбрать любой мир себе, по желанию - тропа-то бесконечная! Совсем любой. И поселиться там, и жить, как тебе хочется. Совсем по-нормальному. Взрослеть, иметь детей, строить дома... - голос француза был тоскливо-мечтательным, но он оборвал себя: - Только это просто мечта. Легенда. Отсюда можно уйти только на тот свет, - он криво усмехнулся и уже деловито продолжал: - Вы, если хотите, можете задержаться тут на сколько угодно. Мы уйдём в июне на север, всегда хотел побывать в Скандинавии. И на твоём месте, - он соскочил с пенька, - я бы всё-таки не трогал Мясника, Олег.
   Он не стал дожидаться моего ответа, да я и не собирался ничего отвечать...
   ...Вокруг бушевало почти настоящее лето. Пожалуй даже, здешняя весна была получше любого лета - я ни разу не видел такого сумасшествия прущей из земли зелени...
   Я босиком спустился к неширокой, но бурной и быстрой речушке. Огляделся, стоя по пояс в разлапистом папоротнике. И начал раздеваться. Осатанелое комарьё немедленно поднялось из сырых местечек под листвой, и я поступил единственно правильным способом - вошёл в воду по пояс и нырнул.
   Плавать я так и не полюбил, хотя и научился. Но сейчас мне просто хотелось выкупаться, и я минуты три нырял и плавал посерёдке реки, где было поглубже. Вода была холодной и очень чистой; замёрзнув, я выбрался на берег. Комары снова набросились на меня, но я не спешил одеваться. стоял и наслаждался майским днём.

Игорь Басаргин

   Зачем кому-то в битвах погибать?
   Как влажно дышит пашня под ногами...
   Какое небо вечное над нами...
   Зачем под этим небом убивать?
  
   Над яблоней гудит пчелиный рой...
   Смеются дети в зарослях малины
   В краю, где не сражаются мужчины,
   Где властно беззащитное добро,
  
   Где кроткого достоинства полны
   Прекрасных женщин ласковые лица...
   Мне этот край до смерти будет сниться -
   Край тишины. Священной тишины.
  
   Я не устану день и ночь шагать,
   Не замечая голода и жажды.
   Я так хочу придти туда однажды
   И ножны ремешком перевязать!
  
   Но путь тяжёл, и яростны враги,
   И только сила силу остановит.
   Как в Тишину войти по лужам крови,
   Меча не выпуская из руки?!

* * *

   Вечером у костра был общий сбор - вече. Я излагал свои дальнейшие планы касательно атаки на Нории Пирелли. Если честно, я и сам для себя толком не мог объяснить, что я так на него взъелся. Может быть, он заочно напомнил мне Марюса с его зоологической ненавистью к русским? Может быть - меня возмутила мысль о том, что в мире, где и так не продохнуть от негров, приходится ещё и с белой сволочью дело иметь? Наконец - мне нравился Свен. Очень нравился. А Свен теперь уже не мог прикончить Нори.
   Но до своих ребят-девчат я не пытался донести эти мне самому не вполне понятные мысли. Я просто говорил - излагал план похода - непререкаемым тоном. И внезапно увидел себя со стороны - длинноволосого мальчишку в самодельной кожанке,

203.

   уже привычным жестом придерживающего на боку длинный палаш в широкой перевязи. А через секунду поднялся Саня. Он выглядел совершенно спокойно, говорил спокойно, но что-то не то было в его поведении и голосе:
   - А ты не можешь объяснить, почему мы должны делать это?
   Вопрос оказался неожиданным. Настолько неожиданным, что я, всегда умевший убедительно говорить и аргументировано спорить, просто осекся и заморгал. Саня же настаивал:
   - Почему мы должны идти сражаться с теми, кто нам ничего не сделал? - я промолчал, а Саня продолжил: - Потому что тебе хочется поиграть в рыцарей? Но это, пардон, не за наш счёт, Олег!
   - Что значит - "не за наш счёт"? - прорезался наконец у меня голос. - Что ты глупости говоришь, за какой за "ваш" счёт?! - и только тут до меня дошёл мерзкий смысл обвинения!!! - Ах ты... - слов у меня не находилось, и я, рванув куртку, показал выпуклый шрам на боку: - А это - за чей счёт?! - я вздёрнул куртку выше, к шрамам на груди: - Это - за чей?! . - мной овладела вспышка ярости, ещё более усилившаяся от того, что Саня был спокоен.
   - Тогда это было необходимо, - сказал он, пожимая острыми плечами под такой же, как у меня, кожаной курткой. - Сейчас ты действуешь, как благородный рыцарь, борющийся с несправедливостью. А платить - своими жизнями! - придётся нам. Остановись, Олег.
   - Защищайся! - рявкнул я, выхватывая палаш. Саня вскочил, но на него навалились Сморч и Олег Фирсов, а щусь испуганно закричал:
   - Не надо, Сань!
   Я тоже не успел взмахнуть клинком - мою руку выше запястья обвил хлёсткий ремень, рванул - и я увидел Вадима, тянущего на себя кистень. Он спокойно-иронично улыбался:
   - Олег, тихо, ты что? Успокойся...
   Опомнившись, я вбросил в ножны палаш и, шире расставив ноги, сунул большие пальцы за ремень. Санек остыл ещё быстрее - по крайней мере, внешне.
   - Вы обещали выполнять то, что я скажу, - с расстановкой, тяжеловато произнёс я, глядя себе под ноги. Потом вскинул голову: - Но я не стану вам об этом напоминать. Не буду говорить, как князь, и... - я сделал над собой усилие, - ...прошу прощенья за то, что вообще говорил с вами в таком... приказном тоне, - я думал, что кто-нибудь подаст реплику, но все молчали, глядя на меня. - Тогда давайте так. Давайте голосовать, как мы это всегда делали. Вече - так вече! Ставлю на голосование вопрос об активных действиях против Нори Пирелли по прозвищу "Мясник". Просто потому, что он хуже любого негра и возомнил себя крупным работорговцем и удельным князьком. Мне не нравится то, что рядом со мной такой же мальчишка, как я, торгует другими мальчишками и девчонками. Вот моё обоснование, и я первым поднимаю руку за то, чтобы уничтожить Пирелли, как мы с Лёшкой Званцевым уничтожили Марюса. Теперь пусть говорят остальные, - я сел, и Танюшка пожала мне локоть.
  -- Ты молодец, я с тобой, - щекотнул мне ухо шёпот. Я благодарно улыбнулся ей.
  -- Я за нападение, - встал Вадим. Санёк ожёг его взглядом, но Вадим невозмутимо
   продолжил: - Мне хочется поразвлечься. Ничего больше я объяснять не собираюсь.
   Я не очень ему поверил и даже встревожился. Вадим всегда был себе на уме и очень часто за словами прятал двойной, а то и тройной смысл. Впрочем, я не додумал - поднявшись, Танюшка сказала:
  -- Я с Олегом.
  -- Кто бы сомневался, - буркнул Саня. Танька спокойно парировала:
  -- Естественно.
  -- Я против, - отвернувшись от неё, бросил Саня. Танька спокойно парировала:

204.

  -- Я за, - коротко сказал Арнис, даже не вставая.
  -- А я против, - покачала головой Ленка Власенкова. И добавила в ответ на удивлённый
   взгляд Олега Крыгина: - Не считайте меня бессердечной, просто нам лучше в это не соваться.
  -- Я тоже против, - вздохнула Ленка Черникова.
  -- Я за, - кивнул Игорь Мордвинцев.
  -- И я, - поднялся Север. - Тут Саня сказал, что Олег играет в рыцарей. Не вижу в этом
   ничего плохого, кстати.
  -- Я как Саня, - помотал головой Щусь.
  -- А я - как Сергей, - извиняющимся тоном оповестила Ленка Чередниченко. Серёжка
   тряхнул светлым чубом:
  -- Я за драку!
  -- И я за драку, - сообщила Наташка Мигачёва, обычно молчаливая, как пень.
  -- Я... - Сморч потёр лоб. Видно было, что ему хочется подраться, но пойти против
   мнения Сани он не мог. - Я против, - с усилием выдавил наконец Сморч.
  -- Я тоже, - неожиданно сказал Андрей Альхимович. Сергей не выдержал:
  -- Приехали!
  -- Не хочу новых похорон, - прямо отрезал Андрей.
  -- Я тоже против поэтому, - присоединилась Олька Жаворонкова.
  -- И я против, - глядя в огонь, Колька Самодуров ничего не стал объяснять.
  -- Я за, - подняла руку Ирка Сухоручкина. Кристина Ралеска тоже подняла ладонь:
  -- Мне не нравится рабство. Я за бой.
  -- Я против, - отрезал Олег Фирсов.
  -- А я за, - одновременно с ним сказала Наташка Крючкова.
  -- Я с Колей, - подала голос Валька Северцева. Брат покосился на неё и чуть скривил
   губы.
  -- Я за, - Игорь Басаргин вскочил. - Мы должны помогать творить справедливость в
   этом мире, понимаете?!
  -- Я тоже за, - раздумчиво произнёс Олег Крыгин.
  -- Против, - коротко отрезала Наташка, сестра Сани.
  -- Против, - так же коротко сказал Андрей Соколов.
  -- Я тоже не хочу драться не с неграми, - покачал головой Богуш.
  -- Я за бой, - заключил Джек Сойер.
  -- Пятнадцать "за", тринадцать - "против", - тут же подвёл итог Вадим, всё это время, оказывается, считавший голоса.
  -- Небольшой перевес, - тихо пробормотал я, снова поднимаясь: - С голосованием всё?
   Теперь позвольте мне сказать. Те, кто не хотел идти, могут не идти. Я никого не хочу тащить насильно.
   Наступило молчание. В тишине хмыкнул Санёк. А Андрей Альхимович покачал головой:
  -- Ну уж нет. Идти, так всем. Всем, Олег. Иначе ни к чему было затевать голосование.

Игорь Басаргин

   Я - меч. Прославленный кузнец
   Меня любовно закалял.
   Огонь могучий - мой отец,
   А мать - глубокая Земля.
  
   Прорву кольчугу, как листок,
   Чертя смертельную черту.
   Пушинка сядет на клинок -
   И распадётся на лету.
  
   Но всё ж не этим я силён.
   Не тем душа моя горда.
   Я силой правды наделён
   И неподкупностью суда!
  

205.

   Когда истрачены слова
   И никакой надежды нет
   Понять, кто прав, кто виноват -
   Спроси меня. Я дам ответ!
  
   Суров мой верный приговор.
   Всему на свете есть цена!
   На мне горит стальной узор -
   Священных рун то письмена.
  
   Закон небесный и земной
   Навеки вплёл в себя мой нрав.
   И потому хозяин мой -
   Непобедим. Покуда - прав...

* * *

   Джек Сойер пил возле ручья, когда я, подойдя сзади, тронул его за плечо. Англичанин поверул узкое лицо и коротко улыбнулся.
  -- Если бы ты проголосовал против, была бы ничья, - тихо сказал я. - Если честно - я
   был уверен, что ты не захочешь драться.
  -- Нас никто не гнал в тот поход, в котором погибли мои друзья, - тихо сказал Джек. -
   И мы не искали выгод. Мы просто хотели справедливости... Тот парень, Александер, назвал тебя рыцарем, чтобы оскорбить. Но я бы не оскорблялся. Это скорей похвала.
  -- Спасибо, - я пожал ему запястья. - Спасибо... Ты не видел, где Танюшка?..
   ...Мой палаш и корда Татьяны столкнулись с коротким лязгом. Тонкий лёгкий клинок опасно засвистел, плетя плотное кружево ударов. Улучив момент, я сильным толчком в основание клинка вышиб корду из рук Татьяны и, перехватив её запястья, притянул девчонку к себе. Луна освещала нас; со стороны костра ещё слышалась перекличка самых неугомонных.
  -- Ты не жалеешь, - засмеялась Татьяна, - это хорошо, ведь и в бою не жалеют!
  -- Ты пошла со мной только потому, что это - я? - я держал её запястья крепким
   хватом, хотя она и не вырывалась.
  -- А этого мало? - тихо спросила она. Я упрямо покачал головой:
  -- Мне бы не хотелось, чтобы ты одобряла мои ошибки из-за того, что они - мои.
  -- Тут не было ошибки, - она заглядывала мне в глаза, и из её зрачков смотрела луна. - Я
   не хочу говорить избитые слова, но в жизни должен быть смысл. Даже в бессмысленной и заведомо обречённой. Мы всё равно погибнем, так к чему бежать и прятаться? Лучше быть таким, как Джек - сражаться с врагом и встречать опасность лицом к лицу... - я с уважением смотрел в лицо своей подружки, а она продолжала: - Если есть выбор - быть трусихой или рыцарем - я предпочту быть рыцарем. Даже если это выглядит глупо... - она подняла свободную руку и коснулась моей щеки: - Помнишь, ты мне говорил про одну книжку Астрид Линдгрен? Там двое братьев сражаются со злом, и один спрашивает другого, почему тот идёт в бой, если мог бы спокойно сидеть дома, не рискуя жизнью? А тот отвечает: "Чтобы быть человеком, а не комком грязи."
  -- "Братья Львиное Сердце", - вспомнил я. - Я читал про эту книжку в "Пионере". А её
   саму так и не успел...
  -- Может быть, там ты её ещё прочитаешь, - сказала Таня. - А здесь мы просто
   должны жить, как люди.
  -- Просто? - переспросил я.
  -- Просто, - подтвердила Танька. - Даже если это и... непросто.

Валентин Миляев

   В тумане теплится восход.
   Копьём, мечом и кулаками
   С баранами и ветряками
   Сражаться едет Дон Кихот.
  
   Он едет тихо мимо стен
   И кровель, слабо освещённых...
   Как много есть неотомщённых...
   ...А отомщённых - нет СОВСЕМ!
  
   И в миг, когда сверкнёт над ним
   Латунный таз огнём холодным,
   Смешное будет благородным,
   А благородное - смешным.
  

206.

   В тумане теплится восход...
   Сражаться - глупо и опасно...
   Смириться может Санчо Панса.
   А Дон Кихот, а Дон Кихот...

* * *

   Коридор был бесконечным, тускло освещённым и совсем не страшным. Одно плохо - бесконечным. Я даже не шёл, а просто брёл уже по нему, время от времени толкая и дёргая двери, в шахматном порядке расположенные по обеим сторонам. Двери не шевелились. Казалось, они просто вмонтированы в глухую стену. Кое-где между дверей попадались прислоненные к стене швабры. Их созерцание выводило меня из себя, но тоже как-то устало. Это занятие меня так заколебало, что я не сразу заметил происходящие со мной изменения. А совершались они как-то плавно и совершенно естественно. Я шёл только что одеты так, как был одет этим вечером... а потом оружие осталось прежним, но самоделковая кожа сменилась отлично выделанной, и длинные перья широкополой шляпы то и дело цеплялись за стены... через секунду я отпихивал локтем мешавший мне дисковый ППШ, а мешковатую гимнастёрку перетягивал потёртый ремень... ППШ сменялся мечом, плечи тяжело облегала плотная кольчуга... И ещё что-то было, снова и снова, чуть ли не возле каждой двери.
   У меня возникло ощущение, что я иду по коридору уже много часов. Три шага - дёрг - шаг - поворот - дёрг - три шага - дёрг... Что же дальше-то?
   Впереди - мне показалось - внезапно возник тупик. Но это оказалось разветвление - коридор уходил вправо и влево.
   Ишак, которого поставили между двумя возами морковки, в конце концов сдох от голода. Печально... Я решительно повернул направо, начисто отметя все соблазнительные мысли о том, что слева мог быть близкий выход.
   Справа, впрочем, выхода не было тоже. Да и коридора тут тоже не было. Вместо этого - тупик, в котором стояло мягкое кресло, а перед ним серым холодным глазом поблёскивал стоящий на растопыренных тонких ножках массивный телевизор "чайка". В точности такой же, как стоял у нас дома, только там он находился на тумбочке. И этот телевизор включился в тот самый момент, когда я, удивлённо разглядывая это чудо, подошёл к креслу.
   Экран провалился, растаял, став открытым окном в никуда... нет, не в никуда. В тумане, висевшем где-то плотной кисеёй, рисовались распростёртые ветви кустов - то ли ещё, то ли уже голые, хотя мне почему-то казалось, что там не холодно. Мне показалось, что я различаю фигуры людей, уходящие в туман; чуть сбоку мне почудились несколько воткнутых в землю клинков... или нет,что ли? Изображение уплыло в сторону, я увидел... себя. Да, это был я, в точности такой, как сейчас, только одежда была другой, не было оружия, да ещё поперёк лба над левой бровью почти на переносицу тянулся тонкий белый шрам. Я кусал губы и хмурился, глядя прямо перед собой.
   Потом это видение уплыло, а сменили его сцены яростной схватки - в мелькании клинков и тел непонятно было, кто и кого кромсает, различалось только, что белые дерутся с неграми. Но это изображение оказалось ещё более коротким, чем предыдущее. Вместо него возник заснеженный лес и человек, идущий по нему на лыжах. Я видел его только со спины, но почему-то человек показался мне знакомым. И при виде этого накатила на меня глухая, тяжёлая тоска...
   ...Я открыл глаза. Волнами откатывалась прочь посетившая меня во сне печаль. Весенняя ночь была тёплой, стрекотали какие-то насекомые, и огромная звезда чаша без дня висела над миром.
   Я глубоко вздохнул и, чуть повернувшись, различил в темноте южной ночи лицо Татьяны - мы совершенно открыто устроились на склоне холма на разостланных одеялах, брошенных на сорванную и стасканную в "матрас" траву. И только сейчас я понял, как это чудесно - вот так спать рядом со своей девчонкой. Со своей. Не...

207.

   делать то, что мы делали сегодня днём (вчера, вернее), а просто вот так лежать рядом с самым родным в этом мире существом.
   Странно. Сон был тягостным, но не страшным, так от чего же я проснулся?
   Это была уже мысль командира, вождя - и я сел. Максимально осторожно, чтобы никого не разбудить (и в первую очередь - Танюшку).
   На ночь мои соплеменники разбрелись кто куда, начисто позабыв, что мы вроде бы как на войне. Так что невозможно было определить с ходу, кто на месте, кто - нет, где вообще это место...
   Беспокойство не отпускало, и я сперва сел на корточки, потом встал в рост, засунув за резинку спортивных штанов дагу. Помедлил - и шагнул с одеял в тёплую траву.
   Танюшка позади что-то бормотнула - и не проснулась, я это понял.
   Собственно, я не собирался никого искать, а просто хотел успокоиться, вернуться и завалиться спать вновь. Я спустился к ручью, попил, потом присел на камень, прислушиваясь и вглядываясь в темноту. В низине за ручьём с хрустом, топотом и хрюканьем пробежали несколько кабанов, потом прошло какое-то очень крупное животное - я даже расслышал мощное сопение, но какое-то добродушное. Странно, я совсем не боялся, хотя год назад меня ужаснула бы сама мысль о такой вот прогулке по лесу. Мне вспомнились наши с Танюшкой первые ночёвки, и я улыбнулся в темноту. Да уж, резко проехался по нам этот год...
   В заводи возле моих ног появилась тёмная тень. Я сперва не понял, что это, а просто нагнулся к воде - посмотреть - и тут же отпрянул, подбирая ноги. На меня из-под воды смотрела чудовищных размеров плоская рыбья харя с усами, похожими на кнуты. Усы шевелились в струях течения, маленькие глазки с интересом посматривали снизу вверх.
  -- Ни финты себе... - выдохнул я, и сом - а это был сом - исчез, только проструилось
   похожее на бревно толщиной и длиной тело. А через несколько секунд послышался плеск - кто-то шёл по мелководью того берега, и это шёл человек... два человека. Не скрываясь, а значит, это могли быть только наши - мои или Франсуа. Скорей всего, гуляла парочка, обалдевшая, как недавно мы с Танюшкой, от ночи, весны и природы.
   В таких случаях чувствуешь себя идиот идиотом - лучше всего молча посидеть, ничем себя не выдавая, а при первой возможности - просто смыться и позже об этом никогда не вспоминать вслух. Я плавно переместился к кусту на берегу и слился с ним, приготовившись пережидать.
   Через несколько секунд буквально на противоположном берегу появились две фигуры - повыше и пониже, послышался неразборчивый разговор и смех. Ещё через мгновение я узнал Саню и удивился - уж кто-то, а Саня-то к девчонкам относился с вежливым высокомерием. Олька Жаворонкова с Наташкой Мигачёвой, остававшиеся в нашей компании "свободными", насколько мне известно, интереса к нему не проявляли. Ха, неужели Саня (во мне вновь шевельнулась злость, но я открутил ей голову в эмбриональном состоянии) успел встретит какую-нибудь француженку или испаночку?..
   Но, едва я это подумал, как во второй фигуре - пониже и похрупче - я узнал Щуся.
   Так. Я напрягся. Это что - заговор в лучших традициях французского кино с Жаном Марэ - под покровом ночи, тайно, против законного короля? Ин-те-рес-но-о...
   Всё оказалось намного интереснее, чем я мог предположить. Вернее - такого я вообще не мог предположить. Ни представить, ни вообразить. Ну - никак.
   Я по-прежнему не слышал, о чём они там говорят, несмотря на то, что голоса по воде доносятся хорошо - уж очень тихо вёлся разговор. Зато видно было здорово - они остановились как раз напротив меня, нас разделяли метров пять: глубина от "моего" берега и отмель на том берегу.
   Саня потрепал Щуся по волосам, поерошил их. Тот, по-моему, улыбнулся - точно я

208.

   сказать не мог, не день всё-таки - и, повернувшись к Сане спиной (они стояли в воде примерно по колено) нагнулся, лёг грудью и скрещенными под подбородком руками на выступающую из берега корягу, широко расставил ноги. Саня, встав позади него, начал одной рукой гладить Щуся по плечам и спине, а другой растаскивать узел на самодельном ремне своих потрёпанных джинсов, которые потом спустил до колен.
  -- Сейчас, погоди немного, радость моя, - это он сказал громко, начиная спускать
   штаны с оглянувшегося с улыбкой Щуся и одновременно присев. Я увидел, что он поглаживает - сверху вниз - голый зад Щуся. - Ка-ка-я кра-со-та-а... - почти пропел Саня. Сейчас я не видел, что он делает, кроме общих движений и не отводил глаз, пытаясь осознать происходящее, пока Щусь не вскрикнул, а потом - застонал, выгибая спину. Стон был очень-очень знакомым... и только в этот момент я на самом деле понял, что именно они с Саней делают.
   Они трахались. Именно это слово пришло мне в голову первым.
   Но я до сих пор не могу найти слов, чтобы описать свои последующие мысли. Физическое состояние описать было проще. Мне показалось, что меня сунули головой в печку. В ушах зазвенело, рот наполнился привкусом крови, ноги и руки стали ватными. На то, что видели мои глаза, у моего мозга просто не хватало возможностей осознания. Мне легче было привыкнуть к постоянным убийствам, чем уяснить для себя происходящее.
   Они там что-то ещё делали, потом целовались - Саня вёл себя со Щусём в точности, как с девчонкой, теперь я мог сказать это по своему личному опыту, и Щусю, похоже, нравилось!!! А я не мог сдвинуться с места, во мне все уголки разума заняла смесь ужаса с гадливым любопытством и отрывочными, коротенькими какими-то мыслями на тему: "Что делать?!" А потом всплыла ещё одна, но потрясающая в своей простоте мысль: "А завтра?!" Нет, в самом деле - завтра-то мне как быть?! Мне же надо будет с ними общаться, разговаривать, дотрагиваться до них...
   Что же делать?!
   До прибытия сюда я вообще ничего не знал о "таких" отношениях - кроме научного названия "гомосексуализм" и отрывочных сведений из книжек. Да и это мне казалось чем-то инопланетянским и вообще не существующим в сегодняшней реальности - вроде работорговли или людоедства. Тут я впервые увидел нечто подобное, когда мы вошли прошлым летом в сожжённое неграми поселение. Но и это воспринималось просто как некая часть демонического облика врагов, ещё одно подтверждение их нечеловеческой сущности - ну, вроде их масок, людоедства, похожей на звериный лай и вой речи... Но тут-то ничего подобного просто не было! А было... было что-то...
   Я видел, как Щусь, ласкаясь к Сане, со смехом переговорил с ним и ушёл по берегу, перекинув через руку штаны и что-то насвистывая. Санек, одевшись, посидел на коряге, глядя ему вслед, потом бросился в воду, в два взмаха пересёк ручей и выбрался на берег почти напротив меня.
   Наверное, он прошёл бы мимо, но я его не пропустил. Меня подбросило с земли, как пружиной. Саня отшатнулся. Я вцепился ему в плечи, протащил перед собой вяло сопротивляющегося парня на два с лишним года старше своего - и впечатал его спиной в толстый ствол олеандра.
   В первые несколько секунд Саня, ошеломленный нападением и тем, что не понимал, кто именно на него напал, не сопротивлялся (а я какой-то частью мозга, оставшейся холодной, отметил, что его легко могли бы убить) Но, увидев меня, выдохнул: "Ты?! Подглядывал?!" - и рванулся.
   Чёрта с два. Да, он был старше, но даже на "нашей" Земле в последние год-полтора мы сравнялись в силах. Сейчас же мною двигала ещё и ярость. Я позволил ему податься вперёд, на меня, и, вдобавок дёрнув в том же направлении, обратным движением снова впечатал Саню в то же дерево - причём так, что он обмяк по-

209.

   настоящему и, мотая головой, лишь испуганно смотрел на меня.
   - Убью! - выплюнул-выдохнул я, несколько раз тряхнув его. - Ты что делаешь, идиот, скотина?!
   - Пусти, - Саня опомнился. Он не делал больше попыток вырваться, но смотрел спокойно. - Пусти, ключицы сломаешь. Больно.
   Он не врал. Помедлив, я опустил руки, но корпусом продолжал закрывать Сане путь для ухода. Злость у меня внезапно почти прошла и, кажется, Саня это понял.
   - Вот так вот, - тихо сказал он, по-прежнему не двигаясь. - Думаю, после того, что было у вас с Танюшкой, ты меня поймёшь...
   Я ударил его. Хуком справа. Саню мотнуло вокруг древесного ствола, он сполз наземь, закрывая лицо локтем - и остался лежать неподвижно.
   Я перешагнул через него и пошёл прочь от берега.

Игорь Басаргин

   С тобой хоть однажды было такое?
   Чтоб небо кружилось над головою,
   Чтоб чёрные точки перед глазами
   Метались огненными роями?
   Чтоб воздух горло палил на вдохе,
   Не достигая бьющихся лёгких,
   И на лопатках прела рубаха,
   Мокрая от безотчётного страха?
   И ты сознаёшь: свалилось на темя
   Такое, что вылечит только время,
   Но в завтра тебе заглядывать жутко,
   Ты хочешь вернуть прошедшие сутки,
   Где было уютно и так тепло,
   Где ЭТО ещё не произошло...
   ...Бывало? И длилось больше, чем миг?
   Тогда ты Отчаяние постиг.
   ...Франсуа сидел недалеко от спящей Танюшки, держа на высоко поднятом колене клинок своей сабли. Он обернулся на мои шаги и молча смотрел, как я, подойдя, встал рядом.
   - Не спится, - то ли спросил меня, то ли о себе сказал, то ли - всё вместе - Франсуа. - Послушай, ты не был в Карелии? Там и правда так красиво, как говорят?
   - Не знаю, - рассеянно ответил я. - Мне там не приходилось бывать.
   - Ясно... Ладно, как-нибудь потом побываю, - он встал, несколько раз, заложив одну руку за спину, рассёк воздух поющим сабельным клинком. - Я пойду с тобой на Нории. И ещё кое-кого позову по пути. Ты хорошо сказал о нас, французах. Может быть, мы и не такие рыцари, как принято о нас думать. Но мы хотим быть такими. Хотим, а это уже немало...

* * *

   Я фехтовал с Андрюшкой Альхимовичем и Олегом Фирсовым - они просили ещё раз показать кое-какие защиты. Временами мне казалось, что вчершаняя ночь мне почудилась - и Саня, и Щусь вели себя совершенно как обычно. Так бывает - что-то очень страшное кажется нам нереальным...
   Отряд Франсуа собрался тоже. У них наверху, в хижине, кто-то наигрывал на самодельной свирели простенький, но красивый мотив из нескольких повторяющихся нот. Солнце пекло беспощадно - потоки света, казалось, выливаются с неба ручьями расплавленного металла. Я машинально обратил внимание на то, что ровный южный загар начинает уже ложиться на тела ребят и девчонок. И Танюшка тоже была загорелая, тоненькая в поясе и смеющаяся - она вместе с Ленкой Чередниченко и Валькой Северцевой о чём-то разговаривала с двумя девчонками из компании Франсуа. Слышалась непередаваемая трескотня на чудовищной смеси из нескольких языков. Вот Танюшка

210.

   показала корду, несколько раз ловко крутнула её в руке... Надо же, то ли об оружии заговорили...
   Андрей "проколол" мою защиту и шлёпнул кончиком валлонки по плечу. И даже сам удивился, судя по выражению его лица.
  -- Ты что-то не в форме, - заметил он, проводя ладонью по мокрому от пота лицу.
  -- Вроде того, - кивнул я, отходя в сторону. Клинки продолжали звенеть. Арнис
   боксировал со Сморчём, Колька показывал какие-то приёмы.
   Я должен был поговорить. Поговорить немедленно... с кем? Я рассеянно осмотрелся кругом - и увидел Вадима, который поднялся на склон холма снизу. Он нёс на плечах тушку косули, а шагавшая следом Наташка тащила в каждой руке по кабанёнку.
   Я подождал, пока Вадим, свалив добычу, двинется обратно - к ручью, мыться. Наташка за ним, к счастью, не пошла. А вот я - пошёл. В конце концов - Вадим был не только моим другом, но ещё и лучшим другом Сани и познакомились они друг с другом на год почти раньше, чем со мной.
   Вадим отмывался у ручья. Заметив меня, он весело сказал:
  -- Хорошая косулька! Я тут ещё в болоте таких зараз видел - вроде длинномордых
   бегемотов с клыками...
  -- Платибелодоны, - вспомнил я иллюстрацию в "Палеонтологии в картинках". -
   Честное слово, чертовщина тут творится необъяснимая. Их просто не может быть всех вместе - водяных слонов и косуль, например... Ты знаешь, что Саня гомосексуалист?
   Ляпнул я это в отчаянье, просто не зная, как подступиться к теме.
   Глаза Вадима не просто широко распахнулись. Даже не распахнулись - этому нет названия. Он упустил с плеча в ручей куртку, подхватил её, чертыхнулся, отбросил, словно обжёгшись. Потом спросил, поднимаясь:
  -- Ты что, мозги отоспал?! Или сбесился по весне?! А в морду, по-простому
   выражаясь?!
  -- А что от этого изменится? - спокойно поинтересовался я. - Он со Щусём... - я
   помолчал и выговорил, - ...трахался. Вчера ночью.
   Наверное, он бы всё-таки мне врезал. Если бы не знал, что у меня нет привычки врать. Его взгляд метнулся вправо-влево, словно он искал Саню, который опроверг бы это дикое, чудовищное обвинение. Конечно, никого рядом не был, кроме меня - а именно я это обвинение и высказал...
   Вадим потряс головой.
  -- Неплохо ты меня приложил, - признался он. - Нокаутировал, если честно... - и
   сердито спросил: - А промолчать ты не мог?!
  -- Здра-ась! - удивлённо развёл я руками и добавил слова песенки из детского фильма: -
   Я не шкаф и не музей - хранить секреты от друзей!
  -- В данном случае - ты уж, пожалуйста, храни, - Вадим ожесточённо сплюнул в
   сторону. - Не хватало ещё, чтобы об этом растрепали по нашей компании!.. Нет, но... - он не договорил - мерзко и удивительно сложно выругался, я удивлённо посмотрел на него, а потом сказал:
  -- Да я-то промолчу. Я не об этом... - я присел на камешек, задумчиво проводил
   взглядом парочку стрекоз над водой, занятых тем, что я в раннем детстве называл "брачной игрой". - Что нам делать-то дальше? В смысле - а если Саня и дальше свою деятельность будет разворачивать? Э... на других?
   Вадим присел на берегу, начал остервенело тереть руки песком. Потом тихо сказал:
  -- Не знаю... На кого он в первую очередь может... ну, кинуться?
   Я засопел. Если честно, мне не приходило в голову рассматривать окружающих меня с такой точки зрения. Какие тут критерии? Как с девчонками? Ирка Сухоручкина красивая. Ленка Черникова - симпатичная. Наташка Бубнёнкова - так себе. Танюшка -

211.

   это Танюшка. Созерцая спину Вадима, я попытался - умное слово! - экстраполировать это видение на парней, хотя это было смешно и как-то неловко, словно я сам был... "небесного" цвета.
   Север - красивый. Серёжка - симпатичный. Андрюшка Альхимович - так себе. А Щусь...
  -- Нет! - уверено выпалил я. Вадим обернулся:
  -- Что "нет"?
  -- Нет, - кивнул я. - Я был неправ. Никого больше Саня не тронет.
  -- И на каком основании такие выводы? - Вадим встал, не сводя с меня глаз.
  -- На таком, - я помедлил. - На том, что Санёк любит Щуся, - меня невольно
   передёрнуло. - Уверен. Я всё видел и точно могу это сказать...
  -- Блядь, - задумчиво сказал Вадим. Посмотрел на меня и вздохнул. Потом вдруг
   добавил: - Знаешь, а я ведь хотел голосовать-то против этого похода.
  -- Интересно, - оценил я, ожидая продолжения.
  -- Мне понравилось, что ты решил быть рыцарем, - хмыкнул Вадим. - Знаешь, у меня
   такое ощущение, что я проживу тут довольно долго. И мне интересно посмотреть, что с тобой, Олег, будет дальше.
  -- Со мной? - нейтральным тоном выделил я. Вадим кивнул:
  -- С тобой. Я, если честно, удивился тому, как ты за дело взялся. Крутенько. Ещё
   осенью начал удивляться - до сих пор остановиться не могу. Мне тебя князем в шутку называть уже и не хочется.
  -- Спасибо...
  -- Пожалуйста, ради бога... Так что считай - мне просто хочется быть рядом с
   тобой. И увидеть, как ты падёшь в бою, накрыв собою свой палаш.
  -- Даже так? - хмыкнул я. Мне вдруг стало смешно. - Не знал, что я выгляжу таким
   чудным.
  -- Не чудным, - без улыбки возразил Вадим. - Совсем не смешным и не чудным. Иногда,
   если честно - страшным ты выглядишь, Олег. Как тогда, в феврале, на морском берегу...
  -- Помнишь, как мы убили медведя? - я подошёл, сел рядом, опустив руки к воде. - Ты.
   Я. Сергей. Помнишь?
  -- Конечно.
  -- Хочешь - ты будь князем.
   Он хлопнул меня по плечу мокрой рукой:
  -- Не хочу, Олег. Но тебя поддержу всегда. И во всём... брат.

* * *

   Ещё издалека стало слышно, как Игорь Басаргин под взрывы хохота бренькает на гуслях, а Север поёт:
   - Как на Поле Куликовом
   Засвистели кулики,
   И в порядке бестолковом
   Вышли русские полки.
   Как дохнули - перегаром
   За версту от них разит...
   Значит - выпито немало,
   Значит - будет враг разбит!
   Слева наша рать,
   Справа наша рать -
   Хорошо с перепою
   Мечом помахать!
   Воевода красноносый
   В ратном деле знает толк -

212.

   Через речки и покосы
   Он повёл засадный полк...
   Вокруг наших стояли ребята и девчонки Франсуа, тоже смеялись, подталкивали друг друга локтями - вперемешку с нашими. А Игорь уже сам запел, сам себе и аккомпанируя - что-то про вампиров, но тоже смешное и явно им самим сочинённое:
   - ...обнажает в лунном свете
   Предлиннющие клыки
   И кричит, хрипя при этом:
   "Дайте выпить, мужики!
   Самогонки, или воджки -
   Даже пиво подойдёт!.."
   Полночь. Одиноко. Жутко.
   Спит упившийся народ.
   - Это всё смешно, пока поёшь, - покачал головой худощавый черноволосый мальчишка. - А на самом деле вампиры совсем не смешные.
   Он говорил по-русски с лёгким акцентом.
   - Да брось ты, - отмахнулся один из испанцев - в его исполнении русский звучал куда более странно, - опять за своё...
   - Не за своё! - мгновенно завёлся черноволосый. - Я не вру, я их правда видел!
   - Да иди ты... - отмахнулся испанец.
   - Погоди, погоди, - вмешался Север, подкидывая на д\ладони метательный нож. - Ты что, хочешь сказать, что видел вампиров?!
   - Он сейчас расскажет, - насмешливо заметила одна из девчонок. Черноволосый ощетинился:
   - А ты не слушай! Я вон им собираюсь рассказывать!
   - Да мне их и жалко, - вздохнула девчонка, - у них же уши от твоей лапши отвалятся.
   Черноволосый засопел. Север похлопал его по плечу:
   - Стой, не дуйся, рассказывай. Нам правда интересно. Про вампиров.
   Наши поддержали его слитным гулом. Люди Франсуа ответили дружным стоном. Черноволосый мальчишка смерил их воинственным взглядом и начал, демонстративно обращаясь только к нашим:
   - Я тут, кстати, на год дольше, чем эти обалдуи, - он мстительно улыбнулся. - Вообще-то я родом из Лупени. Это в Южных Карпатах, - значительно добавил он, осмотрев всех по кругу. - Знаете, что это за места?
   - Знаем, - я увидел Танюшку, опиравшуюся на корду. - Горы недалеко отсюда. Тянутся на полторы тысячи километров...
   - Подожди, Тань, - остановил её Север, - он не об этом... В тех местах где-то жил Влад Дракула?
   - Влад Дракула, - торжественно кивнул черноволосый и несколько раз перекрестился. Кто-то хмыкнул, ещё кто-то засмеялся. - Влад Дракула, - повторил черноволосый настойчиво.
  -- Ты ерунду-то не лепи, - недоверчиво сказал Колька. - Дракула - это вампир. Из
   сказки.
  -- Коль, - поморщился я, - Дракула - это князь. В ХV или ХVI веке правил.
  -- Верно, - подтвердил черноволосый. - Дракула был князь. И вампир - тоже. Совсем не
   из сказки, в наших местах про него до сих пор хорошо помнят... Так вот. Мы тут оказались вдвадцатером, поровну парней и девчонок. И сперва прямо там и обосновались - ну, в родных местах, мы же там всё знали... А весной у нас начали пропадать люди. Сперва одна девчонка. Потом девчонка и парень. И сразу двое парней, задержались на охоте - и всё...
   - Негры, - отмахнулся Колька.

213.

  -- Нет, - возразил Север, - они бы обязательно напали на лагерь...
  -- Да, - кивнул темноволосый. - Мы искали наших, но никого не нашли. Когда пропали
   те двое ребят, мы решили уходить. Часовые жаловались, что по ночам мучаются от того, что их разглядывают из темноты. Несколько раз те, кто возвращался в лагерь, припозднившись, видели какие-то... ну, тени, которые их преследовали, но не приближались. Вот тогда мы и решили уйти. И ушли, но за Железными Воротами на нас напали негры... Вот и всё.
  -- Да с чего ты взял, что это вампиры? - хмыкнул Колька. - Тут полно всяких древних
   животных. Может, это были они?
  -- Я видел вампиров, - просто и тихо ответил черноволосый. - Они даже спасли мне
   жизнь. Так получилось... Я уже сказал, за Железными Воротами на нас напали негры. Их было много. Меня и одну девчонку взяли в плен... - он повёл плечами. - Ну это ладно. Меня не убили. Оставили на утро. А ночью за неграми пришли. Их было пятеро. Я не спал и видел. Высокие, тонкие... то ли в плащах, то ли это были так сложены крылья... Негры не развели костров, и эти пятеро ходили между спящими - нет, скользили совершенно бесшумно - и перекусывали им горло. До сих пор помню - ходят, нагибаются, кусают. Я наверное от страха сумел вывернуть руки из верёвок, отполз в сторону на руках, свалился в какую-то ямку и там притих. Негров я не так испугался, как этих, - румынский мальчишка помолчал и добавил: - Они не пили кровь. Они просто убивали. И никто из негров так и не проснулся.
  -- Он не врёт.
   Все обернулись на голос. Джек Сойер стоял чуть в стороне, опираясь на свой лук, и слегка улыбался, глядя мимо нас.
  -- Он не врёт, - повторил Джек, - и не выдумывает. Носферату существуют - ну, по
   крайней мере, в этом мире - точно. Чарли Виндзор и Нэд Кардиган убили одного на моих глазах, и было это как раз за Железными Воротами... не помню, сколько лет назад, но нашего Срединного Королевства ещё не было.
  -- Носферату? - переспросил кто-то из девчонок. - А что это?
  -- "Неумершие" в переводе с греческого, - пояснил Джек. - Только это ерунда. К людям
   они не имеют никакого отношения - это какая-то тупиковая ветвь эволюции. У них есть крылья, и они в самом деле умеют летать. В некоторых местах этого мира живут весьма странные существа, - он помолчал и повторил: - Весьма.
   А я невольно посмотрел на пятно серого тумана - ближайшее было совсем недалеко, в лощинке. И вспомнил, как этот румын говорил: дважды у них люди пропадали попарно - девчонка с парнем и два парня... А что если вампиры - кем бы они ни были - тут ни причём? Что если кто-то просто нашёл способ вернуться, от которого смог отказаться я?
   Меня передёрнуло. И я заметил, как тревожно смотрит на меня Саня. Он наверняка думал, что я размышляю о нём.
   Но я и правда пришёл сюда поговорить с ним... Мысли о вампирах и тумане вылетели у меня из головы. Я сделал Сане знак глазами и отошёл сам.
  -- Чего ты хочешь? - тихо спросил он, подходя.
  -- Саня, - начал я и сам удивился своему жёсткому голосу, - мне неохота знать, какого
   чёрта ты развлекаешься таким диким образом. Но я хочу знать другое: ты изнасиловал мальчишку, когда у вас это было в первый раз?
  -- Это не твоё дело, - зло сказал он, но я преградил ему путь, когда он хотел уйти:
  -- Ошибаешься.
  -- Нет, - с ядом сказал Саня. - Я, может быть, и пидор, но я не сумасшедший. Ме давно
   хотелось его отыметь, но я и в мыслях не держал его насиловать. Тогда, в феврале, ему было плохо. Я приласкал его и предложил... и он согласился, а потом ему просто понравилось. В следующий раз он пришёл ко мне сам... У тебя всё?

214.

  -- Нет, не всё, - возразил я. - Может, Щусю это и нравится. Но мы с тобой были
   друзьями, и я хочу предупредить тебя честно: если вздумаешь расширить сферу своей деятельности - я тебя просто убью.
   Глаза Сани потемнели. Он положил ладонь на рукоять валлонки.
  -- Не стоит, - коротко приказал я. - И ещё учти. Я рассказал всё Вадиму.
   Руки Сани вцепились мне в куртку на груди.
  -- Ты рассказал Вадиму?! - прохрипел он, и глаза у него были уже не просто тёмные -
   их переполняло бешенство.
  -- Я уже ударил тебя ночью, - тихо сказал я. - И не хочу бить снова.
  -- Ты - меня - бить, сопляк?! - выдохнул он. - Ты?! Да я тебя...
   Вместо ответа я ударил его прямым правой в корпус - в солнечное. Саня переломился пополам, но тут же снизу вверх врезал мне апперкотом в челюсть - он тоже много чему научился. Девчонки завопили испуганно, что-то заорали парни. Я нанёс Сане свинг левой, подскочил ближе, добавил хук правой; его нога врезалась мне в колено, и на растащили.
   Странно, но и я и он мгновенно успокоились. Со всех сторон посыпались удивлённые и испуганные вопросы на тему: "Что вам понадобилось-то друг от друга?!"
  -- Мы поцапались из-за похода, - спокойным тоном объяснил я, снимая с плеча руку Сергея. - Всё в порядке. Мы всё-таки выступаем. Да, Сань?
  -- Да, Олег, - нейтральным тоном отозвался он.

Игорь Басаргин

   Ветер воздвигнет громады седых облаков,
   Чтобы навеки рассеять в лазури небес.
   Выстроят зодчие замок на веки веков...
   Годы мелькнут - на развалинах вырастет лес.
   Двое клянутся в любви до скончания лет
   И с упоением верят друг другу, хотя
   Сдержат, не сдержат они свой красивый обет -
   Кто это вспомнит каких-то полвека спустя?
   Наша покорность судьбе, или споры с судьбой,
   Духа порывы и жизни размеренный труд,
   Страсть, и надежда, и вера, водившая в бой -
   Пыль на ветру. Мимолётная пыль на ветру...
   Чёрная вечность безлико глядит мимо нас.
   Мчатся песчинки - гордыня, веселье и страх,
   Мчатся, мерцая, и гаснут в положенный час...
   Скоро утихнет и ветер, вздымающий прах.
   Совести груз (ибо каждый успел нагрешить!),
   Кривда и правда, венец или бремя оков,
   Суетный скарб или чистые перлы души -
   Всё это тени плывущих в ночи облаков...
   Наги войдя, мы окончим свой путь налегке.
   Разницы нет между тем, кто взыскует небес -
   Или всю жизнь копошится, как червь в нужнике...
   Пыль на ветру...
   Или разница всё-таки ЕСТЬ?! .

* * *

   Всё-таки весьма нудное занятие - идти, если это не прогулка по собственному желанию, а средство передвижения. Даже если кругом весна. Даже если кругом вообще Греция и в частности очень красиво.
  -- А что это за гора? - поинтересовалась догнавшая меня Наташка Мигачёва, кивая на
   величественный пик, поднимавшийся прямо по курсу - широкий, укрытый до половины ковром свежей весенней зелени, а дальше расчерченный тёмными изломами. Самую

215.

   вершину, рисовавшуюся в бирюзовом безоблачном небе, венчала ослепительно-белая снеговая шапка.
  -- Знаешь, - заворожённо сказала Танюшка, - по-моему, это - Олимп.
  -- Да, это Олимп, - подтвердил один из ребят Франсуа.
  -- Гора богов! - вырвалось у меня, и я невольно остановился, восхищённо рассматривая
   прославленную гору.
  -- Гора богов, - Франсуа, голый по пояс, подошёл ко мне и указал в направлении горы. -
   Завтра утром переправимся через Пиньос. Потом ещё два дня - и окажемся на оконечности полуострова. А там рядом Спорады.
  -- Ты говорил - к нам кто-то ещё присоединится? - я смахнул со лба пот. Франсуа
   кивнул:
  -- Да, и как раз здесь. На склонах Олимпа обосновался Тезис Фарискос со своими
   ребятами и девчонками. Он-то как раз готов воевать против Нори - итальянец убил его девчонку, просто сил было маловато у одного...
  -- Олег! - крикнул Андрюшка, стоявший в полусотне метров впереди. - Наши дозорные!
   Игорь Басаргин и один из мальчишек Франсуа, уходившие в передовой дозор, опрометью выскочили снизу, из-под холма.
  -- Негры, Олег, негры! - Басс подскочил ко мне, сжимая шпагу в руке. - Не меньше
   полусотни!
   Я оглянулся на Франсуа.
   Тот пожал плечами и обнажил саблю.

* * *

   Двое негров прошли мимо меня - протопали широкие ноги, украшенные браслетами из перьев. Следом - ещё двое... эти остановились точно напротив меня, и я напрягся: увидели?! Догадались?! Сейчас приколют к земле ассегаем или ятаганом...
   Нет, пошли дальше. Прижатое к земле ухо уловило слитный топот - идут.
   Я трижды пискнул мышью. В узкую щёлку между землёй и краем накидки, сквозь былки травы, я видел приближающихся чёрных. Их было десятка три, не меньше, они шли во всю ширину тропки, срывая и нагибая без нужды листву и ветки. Чёрными отсветами блестело оружие.
   Тридцать шагов. Двадцать шагов. Десять шагов.
  -- Рось!!!
   Левой рукой я отбросил накидку, одновременно вскакивая на колено и взмахнув рукой. Передний негр схватился за маску и рухнул на спину, под ноги шарахнувшимся товарищам - нож попал ему в глаз; ещё кто-то упал накрест с ножом в затылке; наискось - так же, на колене, - стоял Олег Крыгин, а его топор уже торчал в спине падающего негра...
   Ага - четверо из передового дозора бегут обратно - добро пожаловать! Арнис и Сашка Бубнёнков прыгнули мне за спину, о тылах можно не думать - вперёд!!!
  -- Рось!
   Навстречу - вой, скрежет и визг...
   Над верхним краем щита - молниеносный укол сверху вниз. Дага перехватывает и отбрасывает чужой ятаган; удар палаша отбивает в сторону летящую толлу - рраз! А разойтись у вас не получится, кусты не дадут... а нам очень даже неплохо - за кустами мелькнула фигура Игорька Летягина, атакующей змеёй метнулся кистень, с коротким стуком проломив затылок одному из моих противников. Потом Сморч выскочил на тропинку, с низким угрожающим воем перекидывая в руках топор. Один из двоих оставшихся негров повернулся к нему, закрываясь щитом и размахивая ассегаем. Против меня тоже остался один - со щитом и ятаганом. Первый - тот, которого я ударил палашом - был мёртв, я угодил ему точно между ключиц. Тот, которого "ошарашил" Сморч, тоже не двигался - ремень кистеня шёл от его окровавленной головы, и убитый

216.

   был похож на робота, выключившегося из-за обрыва кабеля.
   "Поединщиков", как говорили наши предки, среди негров я не встречал, и мой последний противник не был исключением. Он скалился из-под маски, ухал, хрипел, размахивал ятаганом, как вентилятор... и отступал, пока не упёрся в кусты спиной.
   - Настало время умирать, - не смог я удержаться от красивых слов, хотя знал: негр не поймёт. Мой палаш лёгким движением обвил ятаган негра невидимой спиралью... его клинок вместе с рукой перестал повиноваться хозяину и рванулся в сторону... дага вошла снизу вверх под щит, в пах - и повернулась в теле.
   Негр рухнул к моим ногам и с воем начал корчиться у них.
   Сморч тоже "закончил", и мы плечом к плечу бросились в драку. Рубка шла вовсю - негров было втрое больше, но на тесной тропе они не могли нас обойти, а Танюшка, Ирка Сухоручкина и Валька стреляли по ним сквозь листву из аркебуз - даже за шумом боя было слышно, как пули щёлкают по металлу и кости.
   Навстречу мне, хромая, выбрался Андрюшка Соколов - он улыбался и опирался на меч. Левое бедро спереди у него было рассечено. К нему тут же бросилась Ленка Черникова; я ввинтился в драку.
   Все рукопашные свалки похожи друг на друга, как счастливые семьи - я это много раз отмечал. В тесноте все толкаются, ожесточённо колют и рубят по мере возможности, и ни о каком фехтовальном искусстве речи быть не может. У меня выбили дагу (ятаган мой противник потерял вместе с ней, а через миг - потерял и жизнь; я проколол его насквозь в грудь), и я отбивал (точнее - отводил) удары перчаткой. В какой-то момент высоченный негр ударом щита сбли меня наземь, но я принял его животом на выставленные ноги, а в следующую долю секунды он уже валился с финкой Севера в ухе. Мне помогли встать на ноги.
   - Ты что падаешь?! - засмеялся Вадим. С его бастарда стекала кровь.
   - Ноги подкашиваются, - буркнул я. - Пора заканчивать.
   - Да почти закончили уже, - кивнул Вадим и локтем вытер пот со лба. - Интересно, как там у Франсуа? Я посмотрю?
   - Глянь, - кивнул я, поднимая свою дагу. - Эй, ещё раненые есть?!
   - Бескровный удар по голове ранением считается? - осведомился Игорек Мордвинцев, придерживавший левый висок рукой. - Больно вообще-то... Древком копья огрели...
   - Освобождение всё равно не получишь, - я поближе рассмотрел его висок. - Свободен.
   - Что с человеком власть делает, - осуждающе покачал головой Игорёк. - Ой, больно!!!
   - Что с Андреем? - я подошёл к Ленке, возле которой уже стояла и Олька Жаворонкова. Она мне и ответила:
   - Глубокое ранение. Идти ему не стоит.
   - Да смогу я! - Андрей попытался встать, но Олька нажала ему на плечо и сказала категорически:
   - Я не сказала "не сможешь", я сказала "не стоит".
   - Медицина произнесла своё веское слово, - развёл я руками. - Останешься в лагере у этого Тезиса...
   - Ч-чёрт... - процедил Андрей и, безнадёжно махнув рукой, отвернулся. Ленка, присев рядом с ним, начала негромко утешать.
   - Заманали эти негры, - сообщил, подойдя ко мне, Олег Фирсов. - Толпами под ногами путаются. Прямо как тараканы.
   Вернулся Вадим. Франсуа тоже расправился с аръегардом без потерь и уже успел встретить нескольких человек Тезиса - те тоже выслеживали негров.

* * *

   Жилище греков (так я их стал про себя называть, хотя, конечно, там были не только греки) пряталось в лавровой роще, теснившейся на скальном выступе, куда вела обрывистая тропа. Несколько пещер, переходивших одна в другую, давали неплохой

217.

   приют почти трём десяткам человек вот уже третий год.
   Мы втроём разожгли костёр на склоне над пещерой и вот час тому как неспешно беседовали друг с другом. У меня было шестнадцать бойцов, у Франсуа - четырнадцать, у Тезиса - восемнадцать. Всего - сорок восемь. По слова грека, у Нори было не больше двдацати бойцов, но его остров представлял собой настоящую природную крепость.
   - Здесь пляж, - чертил в песке палочкой Тезис. В медных волосах грека горели тяжёлые металлические искры. - Остальной остров - это плато, метрво пять высотой, по краю - вал. А вот с этой стороны - двадцатиметровый пик. На него тропинка только с одной стороны, а внутри - пещеры, вот он там и обосновался. Его несколько раз выкурить пытались. Не вышло.
   - Знаем, - я подкинул в огонь хвороста. - Значит, плохо думали.
   - Хорошо думали, - без обиды возразил Тезис и вздохнул. - Укрепился он здорово. Наверное, тоже неплохо думал.
   - Предлагаю завтра, - Франсуа с хрустом потянулся, - дать всем, в том числе - и себе день отдыха. А послезавтра выйти в поход - на месте решим, что делать. Тез, если наши девчонки останутся с твоими - ты не сочтёшь, что мы решили захватить ваше милое обиталище?
   - О чём разговор... - указал Тезис вниз, на пещеру, широким жестом гостеприимного хозяина.
   - Оставить девчонок - хорошая мысль... - пробормотал я. - И трудновыполнимая...
   - Товя зеленоглазая не захочет оставаться? - хмыкнул Франсуа. - По ней видно, что эта... как её, богиню охоты, Тез?
   - Диана, - рассеянно ответил тот. Франсуа снова потянулся и встал:
   - Ладно, пойду-ка я спать... Вы тоже не засиживайтесь. И не шалите, малыши, особенно - с огнём...
   Он ушёл вниз. Я проводил взглядом растаявшую в ночи фигуру и спросил грека:
   - Правда, что Нори убил твою девчонку?
   - Да, - ответил он из-за пламени.
   - Просто так?
   - Ему не нужны причины. Он держит рабов, и Стефании ещё повезло. Это было недалеко отсюда, на побережье. Она собирала мидии. Ребята видели - прямо на их глазах напали, выплыли на лодке и, когда она выхватила шпагу, то просто застрелили её из арбалета.Один из его людей;я знаю - кто.С носа лодки и застрелил.И тут же отплыли...
   - Ясно... - я вздохнул. - Моя девчонка тоже едва не погибла. Её захватил такой же, как этот Нори... только совсем сумасшедший.
   - Ты поэтому решил вмешаться в это дела? - полюбопытствовал Тезис.
   - Поэтому. И ещё много почему, долго рассказывать... - я помедлил и решился: - Видишь ли, Тезис. Я хочу попробовать знаешь что? Попробовать сражаться за справедливость. Глупо, да?
   - Нет. Думаешь, ты один такой? Ничего подобного, так что особо не гордись - ты не первооткрыватель... Правда знаешь - они все плохо кончают.
   - Все? - уточнил я.
   - Практически, - честно подумав, ответил Тезис. - Хотя и не стопроцентно... Ты умеешь читать по-немецки?
   - Понимаю-то еле-еле, - признался я. Тезис задумался, тряхнул кудрями:
   - Всё равно. Я тебе сейчас отдам одну штуку. Может быть, когда-нибудь разберёшься. Я бы и сам тебе перевёл, - он поднялся на ноги плавным движением, - но не хочу.
   - Давай, - слегка удивлённо согласился я.
   Грек исчез в темноте. Я откинулся на пахучий вереск и стал просто смотреть в звёздное небо. Если честно, я не думал ни о предстоящих боевых действиях, ни о

218.

   непонятном "подарке" от Тезиса... Думал просто о красивом небе. И, кажется, заснул, потому что Тезис возник из ниоткуда - сидел рядом и слегка потряхивал меня за плечо:
   - Спишь?
   - Да так, отключился, - я сел, скрестив ноги. - Что ты хотел подарить-то?
   - А вот, - он, не садясь, протянул мне блокнот.
   Такими бывают старинные книги - пухлые и в то же время лёгкие. Наверное, зависит это от качества бумаги, клея, а ещё от того, что переплёт - из настоящей кожи. Блокнот был именно таким - пухлым и лёгким, примерно в две моих ладони размером. Кожаная обкладка обложки по краям и на углах отслоилась. Тиснение - похожее на знаменитый скандинавский "звериный" орнамент - очевидно, когда-то было пробито золотом, но позолота стёрлась почти везде, кроме резких углублений. И всё-таки я различил на обложке силуэт орла. Примерно так вырезанный, как у нас вырезали разные буквы и символы на обложках "общих" тетрадей при помощи половинок бритвенных лезвий... Кривоклювая птица распростёрла крылья, сжимая в когтях обвитую туго сплетённым венком свастику.
   - Я нашёл его в пещере, когда мы тут обосновывались, - объяснил Тезис. - Он был зарыт в сухой песок и хорошо сохранился...
   Я машинально кивнул, открывая легко скрипнувшую, словно на деревянных петлях, обложку. С обратной стороны в неё была врезана необычайно чёткая чёрно-белая фотография: девчонка лет 14-15, красивая, белокурая, одетая в майку, короткую плиссированную юбку, гольфы под колено и лёгкие туфельки, держала на отлёте теннисную ракетку и улыбалась, как всегда улыбаются, позируя для фотоснимков. Фотография была подписана чернилами, от времени порыжевшими, но обрётшими неестественную чёткость. Однако, подпись я так и не разобрал - и дело было даже не в том, что написано по-немецки, просто почерк был очень вычурный, с завитушками и росчерками. Кстати, весь дневник был написан именно таким почерком - а а это оказался именно дневник, числа я вполне разбирал, и они относились к 40-48 годам нашего века. Постепенно записи становились всё убористей, в конце оставалось несколько чистых листов. Пробежав пальцами по обрезу листов, переворачивавшихся с сухим шелестом, я натыкался на рисунки - сделанные карандашом, как и все записи, но очень чёткие, чем-то похожие на рисунки Олега Крыгина. В самом начале был нарисован мальчишка моих лет: весело прищуренный, с короткой стрижкой вроде бы светлых волос (только впереди длинный чуб), возле вздёрнутого курносого носа - россыпь веснушек, губы раздвинуты в улыбке, на подобродке ямочка. Шею поверх расстёгнутого ворота рубашки охватывал чёрный галстук. Ниже было подписано, и я разобрал: "Ich, Lotar BrЭnner". "Я, Лотар Брюннер"... Потом - рисунок какого-то плаца, выстроились мальчишки в форме (в шортах, на поясах - кинжалы), развевается большой флаг со свастикой... Портрет Гитлера, но не карикатурный, к которым я привык; на этом Гитлер выглядел полубогом с пронзительным взглядом мудрых глаз - чем-то напоминал Ленина, как ни странно... Снова мальчишки - фехтуют без масок на какой-то лужайке, несколько пар... Спортивные занятия - гимнастика на хорошо обставленном плацу под руководством подтянутого инструктора в форме... Ага! Вот! Негр. Рисовали явно с убитого. Зарисовки оружия негров - это, кажется, уже здесь... Несколько человек сидят на камнях - на разном уровне, одеты почти так же, как мы, в руках и на коленях держат разное холодное оружие... Портрет девчонки - не той, что на фотографии, н овсё равно очень красивой... Голые мальчишки бесятся в ручье... И ещё довольно много неуловимо знакомых зарисовок здешней жизни.
   Последнее слово в дневнике Лотара Брюннера я разобрал. Оно было написано отдельно. Больше того - я знал его, это слово.
   "Гехаймэ".
   "Тайна".

219.

Юрий Шевчук

   Мелодии цветов, затерянных вначале...
   Я помню эти ноты, похожие на сны.
   Скажу вам, как Любовь с Бродягой обвенчалась -
   Связали их дороги, хрустальные мосты.
  
   "Прекрасная Любовь, нам праздновать не время!
   Багровые закаты пылают над рекой!
   Идём скорей туда, где ложь пустила семя
   И нашим миром правит уродливой рукой!
  
   Прекрасная Любовь, там ждут тебя живые!
   Так дай себя увидеть тем, кого ведут на смерть!
   Там по уши в грязи - но всё же не слепые...
   Дай разум им, свободу, дай чувствам не истлеть..."
  
   Прекрасная Любовь влетела птицей в город -
   И... плакал, видя Чудо, очнувшийся народ!
   Трон Зла не устоял. Бежал разбитый ворог!..
   ...Да жаль - погиб Бродяга у городских ворот...
   ...Танюшка поднялась снизу. Она была босиком, в подвёрнутых штанах и небрежно зашнурованной безрукавке.
   - Не спишь? - она опустилась на груду хвороста. - А я тебя искала, искала...
   - Нашла? - улыбнулся я.
   - Нашла, - она удовлетворённо вздохнула и, взяв меня под локоть, привалилась високм к плечу. - Наконец-то я тебя нашла...
   - И я тебя нашёл, - я коснулся её волос. - Поэтому ты завтра останешься здесь. Со всеми.
   Танюшка окаменела. Отстранилась.
   - Я за полсотни шагов попадаю в щель их маски, - тихо сказала она.
   - Аркебузу отдашь кому-нибудь из ребят, - безжалостно добавил я. Танюшка несколько секунд помедлила, потом жалобно сказала:
   - Раньше бы я начала на тебя орать. Теперь - не могу... Я отдам аркебузу, я всё сделаю, я буду твоей рабыней, только вернись, вернись... вернись!!!
   - Что ты? - я вновь обнял её. - Я вернусь.
   Танюшка обмякла под моими руками. Тихо сказала:
   - Они жили долго и счастливо и умерли в один день... Пускай недолго, лишь бы счастливо - и в один день. Да?
   - Мы ещё поживём, - спокойно сказал я. И, протянув руку, начал, глядя ей прямо в глаза, распускать шнуровку у неё на груди. Танюшка ответила спокойным, чуть насмешливым и любящим взглядом. - Жизнь - игра. И смерть - игра. Ведь так?
   - Не так, - покачала она головой. - Жизнь - вещь серьёзная. Даже здесь. Особенно здесь... Ну что ты путаешься в шнуровке? Я специально не дошнуровала, неужели неясно?
   - О, вот как, специально? - хмыкнул я, садясь удобней. - Ла-адно... Симпатично, и даже очень.
   - Нахал, - заметила Танюшка, обнимая меня обеими рукам за шею. - Что там симпатичного? Купальничек у меня был симпатичный, но он, кстати, долго жить приказал. Совсем я одичала. Мне бы сейчас в галантерею. И денег. Знаешь, у меня четвертной остался в тумбочке лежать.
   - Не остался, - заметил я. - Ты его давным-давно потратила...
   Моя рука плавно, нежно гладила груди девчонки, и я чувствовал, как под пальцами тяжелеют, твёрдо набухают соски. Это было уже так привычно, и не хотелось верить,

220.

   что первый раз я делал это совсем недавно, и не хотелось думать, как же я жил до этого... Наверное - никак. странно, но я не боялся потерять Танюшку. Я твёрдо знал, что не дам ей умереть раньше себя. а после моей смерти мне уже будет всё равно.
   Я сидел без куртки. Твёрдые горячие ладони Танюшки плавно и сильно массировали плечи. У неё всегда были крепкие пальцы гимнастки, и это нажатие ощущалось необыкновенно приятно. Потом ладони опустились на мою грудь, а я скользнул руками на бока девчонки и замер, полузакрыв глаза и улыбаясь.
   Чьё-то присутствие заставило нас вскинуться. Я рванул из ножен, лежавших рядом, палаш, вглядывась в темноту. Танюшка быстрым движением выхватила из-за спины кинжал.
   Пляшущий свет костар обрисовал тёмную фигуру, рыжими искрами зажёгся на каштановых волосах, одел медью узкое лицо. Танюшка, ойкнув, уронила кинжал и скрещёнными руками прикрыла грудь. Я чертыхнулся:
   - Джек?!
   - Прошу прощенья, - англичанин был босой, в одних кожаных штанах, но на поясе висел кортик. - Я увидел, что Татьяна ушла ночью одна и забеспокоился. Ещё раз прошу прощенья.
   Он повернулся и так же бесшумно канул в ночь. Мы с Танюшкой посмотрели друг на друга и тихо рассмеялись.
   - Он что, к тебе неравнодушен? - в шутку спросил я... и вдруг сам обеспокоился: - Тань?! .
   - Наверное, даЈ- кивнула она, но так, что все мои подозрения растаяли. - Он настоящий джентльмен. И очень несчастный...
   - Танюшка, - проворчал я, потянувшись к ней, - смотри. В случае чего - убъю его, тебя и себя. правда, не знаю, с кого начну...
   - Ой-ой-ой, какой грозный... - мурлыкнула она, подаваясь навстречу. - Может быть, сейчас и начнёшь убивать? Нас, наверное, больше никто не побеспокоит?
   - Думаю, что нет, - замтеил я, активно начиная раздёргивать ремень на старых Танюшкиных джинсах.
   - Ого, как заторопился, - продолжала мурчать она, наклоняясь чуть вбок и привставая. - Убивец... - добавила девчонка со смешком.
   Дальше ничего особо членораздельного ни она, ни я не говорили.

* * *

   Наверное - по крайней мере, мне так показалось в какой-то момент - в пещере все должны были проснуться. Потому что стонами на этот раз дело не ограничилось - Танюшка вопила так, что у меня заложило уши. Я, по-моему, тоже не отставал - во всяком случае, охрип, что обнаружилось уже позже.
   - Убил? - поинтересовался я, валяясь рядом.
   - Ой уж, - ответила она из полутьмя. - Я бы ещё могла.
   - Ну - извини, - покаянно развёл я руками и потянулся. - Пошли, Тань?
   - Не пойду я никуда, - отказалась она. - Тут заночую.
   - Не выйдет, - поднявшись, я довольно легко поднял её на руки. Ощущение - непередаваемое. Татьяна, улыбаясь, приткнулась к моему плечу, потом попросила:
   - Поставь меня, мы что, голые пойдём?..
   ...Джек сидел у огня - в одиночестве. Тезис, как гостеприимный хозяин, выставил часовых сам, а нам предложили просто отдыхать. Так что это было странновато.
   Не не удивительно.
   Я присел рядом, придвинув ноги - если честно, замёрзли и набились - к огню. Помолчал, спросил:
   - Слушай, ты когда босиком привык ходить?
   - На третий год, - не удивился Джек. - По-моему, да, на третий...

221.

   - А ты таких ребят не знал, - я напряг память, но вспомнил только двоих: - Маккс Одер и Питер Седжвик?
   - Знал, - так же спокойно ответил он. - Это наши, англичане, только попали сюда позже, когда всё уже рухнуло. Они были где-то на востоке... Ты что, виделся с ними?
   - Погибли в мае 85-го, - ответил я. - Они и ещё один... забыл, ирландец какой-то.
   - Генри О'Нэйл, - определил Джек. - Скорее всего... Они вместе ходили... Значит, погибли. Ну что ж... А что ты мне хотел сказать?
   - Джек, - напрямую начал я, - Таня - моя девушка. Только моя. И если она нужна тебе, то вставай и пойдём драться. Насмерть. Но даже если ты победишь - не факт, что она станет твоей после этого.
   Англичанин довольно долго молчал. Потом тихо сказал, глядя в огонь:
   - Я не буду причиной вашего разлада. Ты мне нравишься, князь. Слишком нравишься, чтобы портить тебе жизнь.
   - Хорошо, - отсёк я. - Теперь вот ещё... Если вдруг случится так, что я не вернусь из этого похода... или ещё откуда-то... Вот тогда, Джек, не дай Танюшке остаться одной. И в первую очередь посмотри, чтобы она не вздумала уйти следом за мной. Ей может стукнуть в голову такое.
   Вот на этот раз он удивился. Даже, пожалуй, обалдел. Уставился на меня, недоумённо моргая, потом наконец выговорил:
   - Но послушай... почему просишь меня?! У тебя хорошие друзья...
   - Хорошие, - кивнул я. - Но они должны думать и о себе. И о своих девчонках. А ты сможешь думать только о ней.
   Джек помедлил. Достал из ножен меч и поднялся. Постоял. Я наблюдал за ним снизу вверх. Джек медленно опустился на колено и протянул мне бастард, держа его на ладонях обеих рук и глядя мне прямо в глаза:
   - Клянусь, - отчётливо произнёс он, - пока я жив - я буду твоей девушке надёжным щитом и другом. Только другом, князь.
   Я коснулся его меча. Джек поймал им лежащие ножны, вбросил в них оружие и сел.
   - Принц Чарльз - какой он был? - поинтересовался я. Джек снова немного удивился, но отвтеил охотно:
   - Да каким... Храбрым. Скрытным. И никогда никому ничего не прощал. Он был хорошим вождём и... королём. Вот и всё. Друзей у него не было. Вождю трудно иметь друзей.
   - Да, трудно, - задумчиво согласился я. И, поднявшись, собираясь идти спать, убеждённо повторил: - Очень трудно, Джек.

* * *

   Утром, ещё до того, как мы проснулись, неожиданно прошёл весенний дождь - бурный, шумный и короткий. Я слышал сквозь сон, как он лупит по камням и листве, шумит по скальному карнизу над входом. Потом кто-то спросил по-французски (а я понял сквозь сон): "Кончился?" - и чьё-то утвердительное бормотание.
   Вставать я не спешил - наслаждался балдёжным состоянием, этими негромкими разговорами, дыханием Танюшки рядом. Кстати, подумал я, а у нас уже все спят рядом со своими девчонками... а Щусь с саней?
   Утренний покой накрылся никелированным тазиком. Я сел, тем же движением подогнув ноги.
   Да, Щусь спал возле Сани. Само по себе это не выглядело чем-то странным (вон и Олег Фирсов с Басом валяются рядом, перепутавшись ногами и руками). Если не значть, что к чему.
   Я мысленно даже не сплюнул - смачно харкнул. И потянулся за туфлями.

* * *

   Сколько раз я это видел - в кино, когда солдат уходит на фронт, прощается с

222.

   девушкой, и это прощанье длится, длится, и ни он, ни она не могут найти в себе силы его оборвать.
   Меня всегда раздражали эти куски фильмов, потому что - по моему мнению - они мешали воспринимать течение событий. А оказывается, что я просто-напросто был дурак и не лечился, потому что уже десять минут стоял, держа ладони Танюшки в своих, сжав их перед грудью.
   И не мог уйти.

Виктор Цой

   Тёплое место - но улицы ждут
   Отпечатков наших ног.
   Звёздная пыль
   на моих сапогах.
   Мягкое кресло, клетчатый плед,
   Ненажатый вовремя курок -
   Солнечный день
   в ослепительных снах!
  
   Группа крови
   на рукаве,
   Мой порядковый номер
   на рукаве!
   Пожелай мне удачи в бою,
   Пожелай мне
   Не остаться в этой траве,
   Не остаться в этой траве...
   Пожелай мне удачи в бою,
   Пожелай мне
   удачи.
  
   Есть чем платить - но я не хочу
   Победы любой ценой.
   Я никому не хочу
   ставить ногу на грудь.
   Я хотел бы остаться с тобой.
   Просто - остаться с тобой.
   Но высокая в небе звезда
   зовёт меня в путь!
   - Я пошёл, - вздохнул я и, отпихнув локтем рукоять палаша, последний раз сжал ладони Танюшки и зашагал по тропинке вниз.
   Я уходил не последним. Меня широкими шагами нагонял Север, придерживая на бедре шпагу, а ещё несколько человек - изо всех трёх отрядов - по-прежнему стояли возле пещеры с девчонками.
  -- С Кристинкой попрощался, - печально сказал он, подлаживаясь под мой шаг. - Плохо
   мне как-то , Олег.
  -- Угу, - буркнул я. Север вздохнул. Его тонкое (аристократическое) лицо стало
   задумчивым, он вдруг пропел негромко:
  -- Я пока ещё
   живой...
   Жизнь моя - как ветер,
   Кто там меня встретит,
   На пути домой...
  -- Не замечал за тобой страсти к русским народным песням, - удивился я.
   - Я за собой её тоже не замечал... Однако вот. Что-то другое не поётся, - пожал он плечами под своей кожанкой.

223.

  -- Угу... - повторил я. - Как там у тебя? - я помедлил и напел, как всегда, фальшивя:
   - Жизнь моя - как ветер,
   Кто там меня встретит,
   На пути домой...
   Оглянувшись, я увидел, что Танюшка стоит с поднятой рукой на верху тропы.
   Прямо в пронзительно-голубом небе.

* * *

   До вечернего привала оставалось не так уж много, и мы с Сергеем пристально посматривали по сторонам, выглядывая место для бивака среди всей этой сумасшедшей зелени. Под вечер в головной дозор я напросился сам - все устали, а у князя есть интересное право: в таких случаях брать самое трудное на себя. Сергей пошёл со мной, потому что знал эти места по зимнему рейду. А ещё потому, что он был мой друг.
  -- Вон там хорошее местечко, - Сергей указал палашом. Я вгляделся - примерно в
   километре от нас (по прямой, впереди начиналась лощина) две поднимающиеся над зеленью жёлто-серые скалы сходились буквой л .
  -- Да, неплохо, - согласился я. - ну что, подождём наших?
  -- Что-то... - Сергей подёргал ноздрями. - Слушай, дымом пахнет.
   Я принюхался и кивнул. Действительно, слегка пахло сухим дымом, от хороших дров. Мы быстро обежали глазами окружающее, но самого костра или дыма видно не было. И тем не менее Сергей уверенно сказал:
  -- Они там, - и указал на скалы.
   Я молча согласился с ним. Те, у кого хватило ума развести бездымный костёр, наверняка выбрали и самое удобное место для ночлега - то, которое бросилось в глаза нам.
  -- Негры? - предположил Сергей. Я пожал плечами и предложил:
  -- Посмотрим?
  -- Пошли, - коротко кивнул Сергей.
   Мы убрали палаши и, на ходу доставая даги, тихо начали спускаться в лощину...
   ...По дну, в зарослях, тёк тихий и чистый ручей. Сергей присел на колено, с усмешкой показал мне следы, оставленные на берегу - плоские следы сапог без каблука, шитых без различия ноги. Следы ещё не полностью заполнила вода.
  -- Мальчишка, - тихо сказал он. - Совсем недавно спускался... Это не негры.
   - Странно-о... - протянул я, - очень тихо. Такое впечатление, что они засаду
   устроили; тогда зачем костёр? Пошли всё-таки глянем.
   Противоположный берег оказался круче того, по которому мы спустились, поэтому мы карабкались долго - лезть-то надо было тихо. Потом нам попался резко выступающий каменный карниз. Я пошёл в обход справа, Сергей - слева.
   Подтянувшись за ветку оливы, склонившейся над выступом, я выбрался на камень. И буквально нос к носу столкнулся с человеком.
   Сергей был прав - это оказался мальчишка. Чем-то похожий на Вадима (только черноволосый) - такой же круглолицый, не очень высокий, но широкоплечий. Одетый в кожаные штаны и низкие сапоги с ремнями, он, очевидно, стоял и прислушивался - не видя, но слыша меня, - когда я выскочил перед ним, он отскочил и выхватил из-за голенища длинный, плавно изогнутый нож, выставив перед собой безоружную левую руку с растопыренными и согнутыми пальцами. Я вытолкнул в руку дагу, которую сжимал в зубах. Несколько секунд мы молчали, глядя друг на друга и не двигаясь. С другой стороны на каменный карниз выбрался Сергей; бесшумно ступая, пошёл сзади к мальчишке, но между нами и им на камень соскочила рослая белокурая девчонка - тоже в коже, босиком, но с длинной шпагой в руке; синеватое лезвие описало шипящую "восьмёрку" и закачалась, словно гадюка перед броском. Сергей, мгновенно прикрыв живот и грудь рукой с дагой, выхватил палаш.

224.

  -- Стоп, стоп, - быстро сказал я. - Мы свои, вы свои. Все свои.
  -- Русские? - спросил мальчишка, но не оглянулся и не опустил засапожник, явно
   отточенный, как бритва.
  -- В основе своей, - ответил я и, нарочито медленным движением убрав дагу, показал
   пустые руки. - Мы не враги.
  -- Откуда нам знать, - девчонка говорила по-русски, н ос гортанным немецким
   акцентом, - может быть, они люди Мясника?
  -- Нет, фроляйн, - на плохом немецком возразил Сергей, тоже убирая палаш, - мы не
   имеем отношения к Нори Пирелли. Мы наоборот - вроде как идём на него походом.
  -- Вильма, убери шпагу, - сказал темноволосый тёзка моего дружка. - Сейчас
   разберёмся.

* * *

   Судьбы Сергея Лукьяненко, нашего, советского парнишки из Алма-Аты и австриячки Вильмы Швельде были, в общем-то, неинтересными и обычными. Сергей со своими друзьями попал сюда с Медео два с небольшим года назад, Вильма - из Альп вот уже шесть лет. Прошедшей зимой негры разбили друзей Сергея в Молдавии, а товарищей Вильмы - на юге Италии. Остатки отрядов встретились в Югославии, но в марте и эту небольшую группку почти полностью перебили. Вильма и Сергей спаслись чудом и добрались сюда, но интересным было то, что напали на них в Югославии не негры, а как раз ребятки Мясника! Так что новенькие присоединились к нам с закрытыми глазами. Я лично был только рад появлению ещё двух бойцов. Вильме, правда, Франсуа предложил было уйти к нашим девчонкам, но австриячка просто посмотрела сквозь француза, и тот отошёл...
   ...Было всё ещё тем вечером, когда наш отряд только собирался отправиться в поход - недалеко от пещеры Тезиса. Мы жгли костры и отдыхали. Было немного странно видеть почти сотню вооружённых мальчишек и девчонок, ходивших, лежавших, перекликавшихся, что-то певших, жевавших, смеющихся у нескольких костров. Чем-то это напоминало турслёт в особо романтических условиях.
   Я аккуратно затачивал кусочком песчаника режущую кромку палаша, весело поглядывая по сторонам и прислушиваясь к тому, как Игорь Басаргин смешит собравшихся вокруг, читая на память филатовского "Федота-стрельца". Читал он, по-моему, даже лучше самого Филатова.
  -- Царь:
   Али рот сабе зашей -
   Али выгоню взашей!
   Ты и так мне распугала
   Всех заморских атташей!
   Из Германии барон
   Был хорошо со всех сторон -
   Но ты ж и тут не утерпела,
   Нанесла ему урон!
   Кто ему на дно ковша
   Бросил дохлого мыша?!
   Ты же форменный вредитель,
   Окаянная душа!
   Совершенно неожиданно вмешалась Наташка Мигачёва. Скорчив физиономию базарной торговки (что при её раскосых глазах и круглом плутоватом лице было довольно просто), она вступила сварливым голосом:
  -- Как же, помню! Тот барон
   Был потрескать недурён!
   Сунь его в воронью стаю -

225.

   Украдёт и у ворон!
   С виду гордый: "Я! - да, - Я!",
   А прожорлив - что свинья.
   Дай солому - съест солому,
   Чай чужая, не своя...
   Я попробовал остриё палаша пальцем и, оставшись доволен, поднялся, потягиваясь.
  -- Пойду пройдусь, - вполголоса бросил я Вадиму, который, смеясь, мельком кивнул.
   Неспешно, лениво, я побрёл в темноту - от костра к костру, ощущая какую-то весёлую пустоту и тихонько посвистывая сквозь зубы. Трава под босыми ногами была ещё тёплой, мягко-шелковистой.
   Около соседнего костра мальчишка с копной медных кудрей наигрывал простенький мотив на самодельной блок-флейте. Девчонка из отряда Франсуа напевала по-французски, и я неожиданно понял, что улавливаю суть - через слово, но улавливаю...
  -- Жизнь драгоценна - да выжить непросто -
   Тень моя, тень на холодной стене...
   Короток путь от мечты до погоста -
   Дождик осенний, поплачь обо мне...
   Печальная была песенка, а голосок девчонки - чистый, как звон хрустального бокала. Я постоял, слушая ещё, но смысл рассыпался на отдельные слова, остался только красивый голос, сплетавшийся с посвистом флейты. И я двинулся дальше.
   Возле другого костра кто-то из русских Франсуа вспоминал под общий хохот, как они встретились - в своё время - с пятью девчонками, попавшими сюда с сумками, полными чёрного хлеба, без которого все к тому времени уже обалдели. Я сглотнул слюну, на миг ярко-ярко представив себе вкус и - главное! - обалденный запах свежего чёрного хлеба. Из магазина лично я домой никогда не доносил хлеб с необкусанной горбушкой...
   Я вздохнул и, передёрнув плечами, зашагал обратно - к своему костру. Точнее - к тому, у которого сидел вначале. И ещё издалека услышал бесшабашный, сильный голос Кристины - стоя возле огня, она пела, и как пела - я даже не помню, чтобы слышал от неё ещё когда-нибудь такое...
  -- Как за чёрный Терек,
   как за чёрный Терек
   Ехали казаки - сорок тысяч лошадей...
   И покрылось поле,
   И покрылся берег
   Сотнями порубанных-пострелянных людей...
   Любо, братцы, любо,
   Любо, братцы, жить!
   С нашим светлым князем не приходится тужить!
   Любо, братцы, любо,
   Любо, братцы, жить!
   С нашим светлым князем не приходится тужить!
   А первая пуля,
   а первая пуля,
   А первая пуля в ногу ранила коня!
   А вторая пуля,
   А вторая пуля,
   А вторая пуля в сердец ранила меня...
  -- Любо, братцы, любо... - ахнули хором сидящие у костра, и я видел обнявшиеся руки
   и вдохновенно-отстранённые лица...
  -- А жена поплачет -

226.

   выйдет за другого,
   За мово товарища - забудет про меня...
   Жалко только волюшки
   Во широком полюшке,
   Жалко сабли вострой - да буланого коня... - уже как-то запредельно звенел весенним громом голос Кристины, и ему откликались остальные:
  -- Любо, братцы, любо...
  -- Кудри мои русые,
   очи мои светлые
   Травами, бурьяном, да полынью зарастут!
   Кости мои белые,
   Сердце моё смелое
   Коршуны да вороны по степи разнесут...
  -- Любо, братцы, любо...
  -- Эй-й - любо-о-о! .. - последней отчаянной струной лопнул в наступившей тишине
   голос Кристины, и она почти упала рядом с Севером, который обнял её и, притянув к себе, постарался словно бы укрыть со всех сторон...
   А мне вдруг вспомнился палаш, упавший поперёк тропы передо мною... Но уже в следующий миг я увидел, как Танюшка, чуть приподнявшись с места, ищет меня взглядом.
   И я вышел из темноты - к ней.

Игорь Басаргин

   Не строй у дороги себе избы:
   Любовь из дома уйдёт.
   И сам не минуешь горькой судьбы,
   Шагая за поворот.
  
   Идёшь ли ты сам, силком ли ведут -
   Дороге разницы нет!
   И тысячи ног сейчас же затрут
   В пыли оставшийся след.
  
   Дорога тебя научит беречь
   Пожатье дружеских рук:
   На каждую из подаренных встреч
   Придётся сотня разлук.
  
   Научит ценить лесного костра
   Убогий ночной приют...
   Она не бывает к людям добра,
   Как в песнях про то поют.
  
   Белёсая пыль покрыла висок,
   Метель за спиной кружит.
   А горизонт всё так же далёк,
   Далёк и недостижим.
  
   И сердце порой сжимает тоска
   Под тихий голос певца...
   Вот так и поймёшь, что жизнь коротка,
   Но нет дороге конца.
  
   Следы прошедших по ней вчера
   Она окутала тьмой...
   Она лишь тогда бывает добра,
   Когда нас ведёт домой.

* * *

   Скелеты лежали в одном и том же положении - как "указатель Флинта" из "Острова сокровищ", протянув вскинутые над головой руки в море. Их было не меньше десятка, но лёгкий ветерок доносил отвратительный запах гниения - с левого края лежало уже здорово разложившееся, но ещё целое тело. Неясно - чьё. Нам не очень хотелось подходить.
   Тезис, Франсуа и я стояли чуть выше скального выступа, "украшенного" скелетами, и разглядывали высящийся в полукилометре от берега остров.
   Он напоминал крепость с башней, только всё это было естественным. Светло-жёлтое полукольцо пляжа, естественный вал, естественная скала-башня... Даже отсюда было видно, как на "валу" ходят люди, а на "башне" развевается знамя.

227.

   По проливу в сторону берега двигалась лодка. С неё нас не видели - мы вышли из-за поворота тропинки и двигались на фоне скалы. Остальные ребята наших отрядов вообще были за километр отсюда в удобной рощице.
   - А что если попробовать взять языка? - предложил Тезис. - Сколько их в лодке?
   - Вроде бы трое, - вгляделся Франсуа. - Справимся... Ты как, Олег?
   Я молча поднял руку в знак согласия...
   ...Когда мы добрались до кустов, росших на границе пляжа, лодка уже подгребала вплотную. Это была если и самоделка, то очень умелая. Двое - они сидели спинами к нам, видны были только голые плечи, чёрные от загара и торчащие во все стороны вихры, у одного светло-русые, у другого тёмные - гребли. Третий - в коже - устроился на корме, положив на высоко поднятое колено арбалет. Неловко положив - случайно выстрелит, и кто-нибудь из его друзей словит болт в лоб...
   Я тихо вздохнул. Мне было так себе - гадко, если честно. Трое, минус два - останется один, и того мы будем допрашивать, а потом - всё ясно... Вот б...ство, вечная проблема: "носители Зла" внешне и каждый по отдельности могут быть вполне нормальными людьми, даже симпатичными...
   Просто ненавидеть "их". Куда труднее - конкретно "его".
   В то же время я знал, что не замешкаюсь и не дрогну, убивая. И это тоже было мерзко.
   Лодка вошла в полосу невысокого прибоя. Гребцы перестали работать вёслами и неловко вывалились через борта в воду.
   - Так, - сказал Тезис.
   Они двигались неловко, потому что на левой ноге, выше щиколотки, и у того и у другого сидела деревянная колодка, из-за которой приходилось подволакивать ногу и вообще - ступать как-то боком, еле-еле. Напрягаясь, мальчишки вытащили лодку на берег, и только тогда тот, с арбалетом, соскочил на песок, придерживая шпагу. Бросил закованным две больших сумки и махнул рукой по берегу, что-то сказав по-итальянски. Они побрели в разные стороны, а арбалетчик уселся на носу лодки и, отложив оружие, достал откуда-то со дна какую-то еду, начал со вкусом лопать. Нас разделяло метров десять - мало, но вполне достаточно, чтобы он успел схватить оружие и выстрелить. И слишком, пожалуй, много, чтобы я сумел точно попасть ножом...
   Двое... рабов (мне понадобилось усилие, чтобы даже мысленно назвать мальчишек этим дрвеним словом) занимались тем, что друли мидии с прибрежных камней, собирая их в кожаные мешки. Когда темноволосый свернул было за скалу, надсмотрщик, лениво подняв арбалет, выстрелил в ту сторону - стрела свистнула над плечом парнишки, и он съёжился, подавшись назад.
   А Тезис бросился вперёд. Сразу же, с остервенелым лицом. Я видел, как надсмотрщик схватился за арбалет, бросил его, выдернул шпагу... Ни о каком поединке тут не могло быть и речи. Пока Тезис рубился с ним, я, подскочив сбоку, подсёк ему левую ногу. Раненый невольно взмахнул руками; Франсуа размашистым, свирепым ударом сабли снёс ему правую руку над локтем, а через секунду Тезис, пинком в грудь повалив искалеченного надсмотрщика, приколол его к песку яростным отвесным ударом. И, вырвав клинок из судорожно содрогающегося тела, следующим взмахом отсёк ещё живому парню голову.
   С разных концов пляжа, выпрямившись, на нас изумлённо смотрели рабы.
   Нет. Теперь - свободные.

* * *

   Хорошо, что с нами не было девчонок - выслушав Збышека и Светана, они бы начали требовать немедленного штурма. Ну, если честно, я и сам с трудом удерживался от такого шага.

Пятнадцатилетний варшавянин Збышек пробыл в рабстве всего два меясца, но за

228.

   это время его довели до чудовищного состояния. Сейчас он находился в самом обычном невменяемом состоянии - плакал навзрыд, трясся, не воспринимал обращённых к нему вопросов и не мог остановиться, несмотря на то, что Богуш не отходил от соотечественника. Черногорец Светан был младше на год, в рабстве находился больше года, но сохранил трезвый рассудок, ненависть к "хозяевам" и даже определённое достоинство. Вот именно из-за этого достоинства ему и доставалось - вся спина у мальчишки была покрыта следами палки, свежими и старыми. Я не мог отвести от них глаз, хотя понимал, что это невежливо. Сидел и думал, что стал бы делать, ударь кто-нибудь меня палкой, как собаку.
   Ничего не придумывалось. Я просто не мог себе этого представить.
   Пока наши сшибали с освобождённых ребят колодки, заклиненные разбухшими затычками, Светан отвечал на наши вопросы.
   У Нории Пирелли сейчас осталось восемнадцать бойцов - считая его самого. Плюс одиннадцать "его" девчонок. Рабов на острове сорок шесть... теперь сорок четыре, а будет ещё меньше, потому что за побег каждого троих скармливают акулам, которые приважены к северной оконечности острова. Остальных выводят смотреть... Если кого-то ловят при побеге - его варят в кипящем ручье, такой есть в пещерах. Варят по частым - начиная от ступней.
   Слушать не очень хотелось. Но мы слушали. Светан говорил, говорил... Много. Больше, чем нам хотелось бы слышать. Я бы не поверил в то, что он рассказывал, если бы не видел, как быстро и равнодушно выстрелил надсмотрщик в Светана из арбалета.
   Он всё ещё говорил, когда я увидел, что меня манит Андрюшка Альхимович. Поднявшись, я отошёл за ним к тому месту, откуда был виден остров.
   - Послушай, тихо сказал он, - я, кажется, знаю, что можно сделать.
   - Я тоже, - ожесточённо потвердил я. - Взять это логово и прикончить их всех до единого... Знаешь? - спохватился я. - В смысле?!
   - Я готов поклясться, что смогу подняться вон по той скале, - палец Андрея обрисовал в воздухе контур скалы-башни, обрывавшейся прямо в море. - Из башни можно контролировать весь остров... Ты же знаешь, я хороший альпинист. Думаю, найдётся ещё десяток таких же... идиотов. Когда мы захватим башню, вы сможете высадиться на остров - мы никого не выпустим из пещер. А уж там... - он сделал резкое движение рукой, словно рубил сплеча.
   - Это хорошо и великолепно, но только в проливе - акулы, - возразил я.
   - Это хорошо и великолепно, но только у нас есть лодка, - ответил Андрей. - Приплывём ночью. Не думаю, что они хорошо охраняют ту сторону. Там сплошной обрыв.
   - Вот именно, - заметил я. - У тебя же нет никакого снаряжения. Как вы подниметесь?
   Андрей какое-то время молчал, держа ладонь в жёсткой краге на рукояти валлонки. Потом неожиданно спросил:
   - Думаешь, ты один хочешь быть рыцарем? Я достаточно послушал этих ребят... Сделаем, как в кино - "Русь изначальная", помнишь? Влезем, а там посмотрим, чья жопа шире.
   - Мда? - я покосился на него. - Ну и чья же?

* * *

   Как с башни сбрасывали акулам рабов - мы видели, к сожалнию, достаточно хорошо. Шестеро - один за другим - падали с высоты семиэтажного дома в медленное, страшное кипение водных бурунов у подножья скалы. Акул там были десятки - иногда появлялся плавник, и меня передёргивало.
   Я никому не признавался, но всегда боялся обитателей моря - вроде акул, спрутов... Даже на картинках в книжках не мог на них смотреть.

229.

   Из тех, кого сбрасывали, четверо кричали - вопли доносило до нас. двое упали молча...
   ...На берегу наши строили плоты - зло и размеренно тюкали топоры, брёвна зажимали гибкими захлёстами, прочно схватывая их по краям верёвками. За нами наблюдали, но наблюдали лениво, равнодушно. Ясно было, что люди Нори видят такую картину не в первый раз. И уверены, что не в последний.
   Андрей отобрал девятерых. Из наших это были Арнис и Север - оба отличные скалолазы, занимавшиеся этим ещё до появления у нас в компании Андрея. Двое были из отряда Франсуа - тот мальчишка-румын, который рассказывал про вампиров, Антон Себряну, а с ним... сам Франсуа, который в кадетской школе занимался альпинизмом. Большинство же оказались из отряда Тезиса, что, впрочем, понятно - у него в основном были здешние, южане, выросшие в горах: греки Нико Падри и Димитри Ставракис, серб Видов Дражич и швейцарец Стан Оттомар.
   Десятым стал Светан - освобождённый нами черногорец. Он просто не воспринял никаких заявлений о том, что ему нужно остаться, он ослабел и т.д.
   Все взяли с собой луки, аркебузы или арбалеты. Но до темноты им всё равно никуда нельзя было отправляться, и они пока отдыхали.
   Джек добавил нам работы, заметив, что с острова нас могут расстрелять на переправе. Мы немедленно начали устанавливать мантелеты - высокие осадные щиты - и усиливать сами плоты, чтобы они выдержали добавочную нагрузку - тем более, что плавника не хватило, пришлось частично пускать в ход сырое дерево. Никто не филонил, все работали с какой-то мрачной остервенелостью. И, очевидно, это заметили с острова - за нами стали наблюдать более плотно, а потом кто-то из наших заметил на "башне" блеск. И нам стало ясно, что у врага есть по крайней мере один бинокль. Это было уже хуже. Впрочем, мы вели себя совершенно как было надо, а "особый отряд" отплывёт только в темноте...
   Уже начало темнеть, когда плоты были готовы, и валившиеся с ног ребята попадали на разостланные на брёвнах куртки и плащи, даже не поев. Мне тоже больше всего хотелось последовать их примеру, но я, переборов себя, потащился за мыс вместе с Тезисом - там готовился к отплытию отряд Андрея.
  -- Мы сбросим флаг в знак того, что готовы к атаке, - Андрей поправил на груди моток
   верёвки. - Отплывайте перед рассветом, не раньше.
   Я пожал ему руку - молча. И какое-то время стоял на берегу, пока лодка окончательно не превратилась в часть ночной тьмы, чьё движение совершенно не угадывалось. Тезис остался на берегу, а я побрёл в лагерь, то и дело посматривая на цепочку мечущихся факельных огней на "валу" острова. На "башне" тоже горели несколько огней.
   Я проверил часовых - они не спали - и тяжело упал куда-то между Сергеем и Бассом, одновременно проваливаясь и в сон - глубже, глубже, глубже...

* * *

   Предосторожность Джека оказалась очень даже нелишней - первые стрелы ударили в щиты наугад примерно на полпути. Стреляли из арбалетов - болты с коротким стуком прошибали плетни и застревали в них широкими оперениями. Луков у людей Нори, похоже, не было, потому что никто не пробовал стрелять навесом. У нас был только лук Джека - его он отдать "спецгруппе" наотрез отказался и сейчас пустил в ход. Он натянул лук ещё на берегу, а теперь, встав примерно на середине плота, облизал палец, поднял его, несколько секунд "прислушивался", потом - сплюнул в воду и, вскинув оружие, тем же движением натянул тетиву с наложенной стрелой вместе... и спустил лук.
   Стрела ушла вверх по дуге - и я, наблюдавший в щель за происходящим на покачивающемся валу (это плот покачивался, а не вал, конечно), увидел, как куда-то вниз

230.

   осел один из арбалетчиков. Стрела ударила его сверху в основание шеи и, похоже, пробила насквозь. Наши три плота откликнулись восторженным воем. С вала тут же перестали стрелять.
  -- Отлично, - сообщил я Джеку. Он двинул бровью и, перекинув лук за спину, тетивой на
   грудь, проверил меч над плечом.
   Я ещё на берегу влез в бригантину, а сейчас вдел левую руку в перчатку. Вадим, подгребавший грубым веслом, спросил меня:
  -- Ты что собрался делать?
  -- Да так... - уклончиво отозвался я. Посмотрел на флаг, развевающийся на скале.
   Теперь я видел - флаг был чёрным, на нём рука скелета сжимала меч.
   Где сейчас ребята? Наверное, ползут по скале вверх. Или, может, уже не ползёт никто?.. Белые брюха акул, переворачивающихся перед тем, как схватить добычу... Сверху - стрелы... Неужели Андрею первому пришла в голову эта мысль - влезть по откосу?.. А если не первому, то там вполне может быть стража - специальная...
   Лучше бы я сам пошёл с ними. Мне было бы легче...
   Ну ничего. Сейчас.
  -- Джек, - окликнул я англичанина. Он подошёл ко мне - два шага. Берег приближался. -
   Джек, ты помнишь, о чём мы договорились... Никому не сходить с плотов! - крикнул я и, примерившись, прыгнул в воду.
   Мне оказалось здесь по бёдра. Сразу что-то заорали ребята, но я уже брёл к берегу, приподняв руки, всем телом ощущая нацеленные мне в грудь стрелы. Страшно не было. Наверное, так чувствуют себя немного выпившие люди - меня несло с пустой весёлой головой на какой-то бесшабашной волне.
   Стрела! Это было как вспышка, и я отбил её прямо перед лицом ударом даги. Позади раздался с плотов гул изумления. Я шёл по песку пляжа и видел, как над валом поднимаются головы людей Мясника. Двое целились из арбалетов.
   Стрела! Стрела! Я уклонился от одной и отшвырнул другую палашом. Необычайно чётко и ясно виделось всё-всё вокруг.
   Я остановился на полпути к валу и уперся палашом в песок между ног. Поигрывая дагой, провёл взглядом по валу. Вновь посмотрел на "башню" и спросил - негромко, но отчётливо, меня услышали:
  -- Кто ещё будет стрелять?
   Ответом мне было молчание. Я тоже какое-то время молчал, потом поднял палаш: - Нори! - крикнул я. На каменном валу произошло какое-то шевеление, но ответа не было. - Нори Пирелли! - повторил я. Щёлкнула тетива; я, угадав мгновенный промельк, ударом палаша смахнул направленную мне в лицо стрелу арбалета. И снова не было страха - только холодная собранность. - Я вижу, что вы там не умеете стрелять! Но я не знал, что ваш командир - трус! - я повторил то же по-английски и на плохом немецком, а потом вновь перешёл на русский: - Я говорю тебе, Нори Пирелли, что ты трус, негодяй и повелитель рабов! Если хочешь ответить мне на эти слова - выйди и докажи, что они несправедливы!
   Снова движение - и на гальку с камней ловко соскочил мальчишка. Спружинил ногами и выпрямился.
   Так я увидел разбойничьего "короля" Спорад.
   Нори Пирелли стоял в десятке шагов от меня в свободной позе, опустив к ноге широкую шпагу-чиавону. В другой руке он держал маленький круглый щит, поблёскивающий отполированными выпуклыми роговыми бляхами. Итальянец выглядел моим ровесником, примерно одного со мной роста и сложения. Скорее всего, он нравился девчонкам - смуглый, тонколицый, с большими карими глазами и волнами чёрных кудрей, рассыпанными по плечам. Руки Нори от запястий до локтей закрывали наручья из толстой кожи, а прямо на голое тело была одета такая же, как у меня, бригантина.

231.

  -- Я - Нори Пирелли, - он говорил на неплохом английском. - Зачем ты хотел меня
   видеть? И почему оскорбляешь меня, если мы с тобой не ссорились?
  -- Я вызываю тебя на поединок, - я вытянул в его сторону палаш. - И уже объяснил -
   почему. Что тебе нужно ещё?
  -- А... - Нори усмехнулся, блеснули белые зубы, но улыбка была нехорошая, злая. -
   Рыцарь. Ещё один рыцарь. Ещё один идиот. Ещё один правдолюбец. Ты не русский? - я кивнул, не спуская с него взгляда. - Ну, я подозревал это. А зачем мне сражаться с тобой? С какой стати? Моей крепости вам не взять. Постоите под стенами - и уйдёте. Так уже бывало. Ты думаешь, что ты первый?
  -- Я не первый, но я, похоже, самый умный. Или самый удачливый... Оглянись, - и я
   махнул рукой.
   Нори обернулся. Как раз вовремя, чтобы увидеть падающий с зубца флаг - он летел, похожий на гаснущий язычок пламени, и Нори проводил его взглядом до земли. Повернувшись ко мне, он быстро спросил:
  -- Что это?
  -- Это наши ребята, - любезно пояснил я. - Всю ночь лезли. Надеюсь - никто не
   сорвался... Кстати - у них луки, арбалеты и аркебузы, оттуда ваши позиции - как на ладони. Перебьют вас с удовольствием. Прямо сверху, а вам вверх стрелять будет не очень-то удобно, - я излагал всё это обстоятельно и почти доброжелательно. - Следить нужно лучше за своими часовыми. И не расслабляться. Теперь разговор другой.
   Нори, конечно, был работорговцем и бандитом. Но лидером он тоже стал не просто так. И, судя по всему, всё оценил.
  -- Тогда зачем тебе этот поединок?
  -- Ты же сам сказал - я рыцарь, - пожал я плечами.
  -- Хороший ответ, - он вновь скользнул взглядом по скалам, махнул рукой своим,
   которые уже начали беспокоиться. - Но у меня ведь есть люди и в помещениях...
  -- Внутрь мы можем войти без проблем. А там - один за одного, и наших-то больше
   намного... А кого возьмём живьём - топим в море. Если доведём.
  -- Если ты убьёшь меня - что будет с моими людьми? - Нори был спокоен и серьёзен.
  -- А чего бы ты хотел? - вопросом ответил я.
  -- Ясно... Ладно. Хорошо погуляли, - усмехнулся он. - А если я убью тебя, русский?
   Я впервые прямо посмотрел ему в глаза. И ответил уверенно:
  -- Не убьёшь. Не сможешь.

Игорь Басаргин

   Весёлый колдун тебе ворожил -
   До века не знать утрат.
   Словца поперёк тебе не скажи,
   А скажешь - будешь не рад.
  
   Богатство и удаль - залог удач,
   А ты - и богат, и смел...
   А под ноги кто-то попался - плачь!
   Когда и кого ты жалел?!
  
   Богатство мужчин, девичья краса
   Едва пожелал - твоя!
   Но... всё же нашла на камень коса.
   Тебе повстречался - я.
  
   Тебе не поладить со мною добром,
   Как водится между людьми.
   В гробу я видал твоё серебро,
   А силой - поди, сломи!
  
   Не будет пощады - или ничьей,
   Не кликнешь наёмных слуг.
   С тобой нас рассудит пара мечей
   И Правда, что в силе рук!
  
   В этой схватке - лишь Правда в цене!
   За всё отдувайся сам!
   Кому из нас - тебе или мне? -
   Оставят жизнь небеса?!
  
  
  

232.

   В этой схватке - лишь Правда в чести,
   И Меч - глашатай её!
   Из этой схватки двоим пути
   Не быть.
   И кричит вороньё.
   Раскланиваясь, Нори двинулся по кругу, заходя мне за спину - чтобы заставить меня повернуться, тогда солнце засияло бы мне в глаза. Я начал отступать, не давая развернуть себя, потом метнулся вперёд, и Нори едва спас ноги, подпрыгнув, а я уклонился от щита, ударившего меня в лицо. Жёстко скрежетнула сталь чиавоны о мою дагу, я оттолкнул шпагу итальянца. Совсем не фехтовальные, с замахом с плеча, удары рассыпали бледные искры. Подставленный щит гулко ухнул, как маленький пионерский барабан. Я отскочил, спасая колено от дробящего пинка, чиркнул кончиком даги по бригантине итальянца. Его лицо вздрагивало перед каждым ударом - не от страха, конечно, а от напряжения. Сталь уже не лязгала - скрипуче вскрикивала. Нори был силён, а главное - ловок, очень ловок... Удар! Мелькнувшая нога впечаталась мне в плечо, бросив на спину, но я перекатился через спину и, вскочив на ноги, едва не снёс голову НориЮ вонзившему чиавону в песок там, куда я упал. Он кувыркнулся назад - прямо из приседа - и, сбив влево мой укол щитом, размашисто рубанул меня в голову. Я отклонил удар дагой, и мы плавно отодвинулись друг от друга. Нори тяжело дышал.
  -- Ты не куришь? - спросил я его по-английски.
  -- Нечего, - он пожал плечами. - И всё-таки это нечестно. Если я тебя убью, твои
   отпустят моих ребят?
   Вместо ответа я закрутил палашом "восьмёрку", держа дагу у бедра остриём вниз. Вновь брызнули веером искры. Удар пришёлся точно под прямым углом, отчего я перестал чувствовать руку до локтя - хорошо ещё, что и у Нори, кажется, была та же проблема. Он морщился и шевелил локтем, не торопясь больше нападать.
  -- Твои люди уйдут, если ты победишь, - сказал я. Нори оскалился, кивнув. Клинки сухо
   хряскали, сшибаясь. Я перехватил дагу и, улучив момент, изо всех сил вогнал её в центр щита, за край одной из роговых блях. Дагу вывернуло из моей руки, но и Нори с рычанием отбросил щит - то ли я его ранил сквозь него, то ли с дагой щит стал неудобен.
  -- Клинок против клинка, - сказал он, словно предложил мне пари. Я поклонился, чуть
   отведя левую руку в сторону. В моём поклоне не было наигрыша - просто равнодушное уважение к тому, кто хорошо владеет шпагой.
   Мы неспешно, с дальней дистанции, обменялись несколькими ударами. Казалось, у нас обоих внезапно пропало желание драться. Но я по себе знал - это не так.
   Хрясть! Хрясть! Клинки столкнулись уже всерьёз - на уровне колен. Нори сделал плавное, как летний ветерок и быстрое, как молния, движение - и на левом бедре спереди у меня с хрустом распалась штанина. Наружу брызнула яркая кровь, а внутрь хлынула жгучая боль, но я сказал отскочившему итальянцу:
  -- Это всё? Ты не ветчину к завтраку режешь, макаронник.
  -- Я тебя нарежу, как ветчинку, - спокойно пообещал он, грозя поднятой чиавоной. -
   Куда мне спешить? Когда ты истечёшь кровью...
   Он не успел мне сообщить, что со мной будет в этом случае, потому что я бросился вперёд - на правую, нераненую ногу. Раньше я никогда такого не делал, но сейчас было не до мыслей о неотработанности приёма. Мой палаш ударился клинком у самой гарды в то же место чиавоны, вскинутой над головой Нори - и мгновенно я расслабил кисть руки...
   Клинок палаша "перехлестнулся" через клинок чиавоны и пополам развалил лицо Нори - от середины лба до подбородка. Кровь брызнула в обе стороны красивым рубиновым веером, но поднести руки к лицу Нори не успел - мой клинок, взметнувшись вверх, упал ему на темя. Такой удар называют "московским".
   То, что упало наземь, уже не было похоже на Нори Пирелли. Да и человека вообще

233.

   напоминало очень слабо. На песок била, закипая, струя крови, выбрасывавшая кусочки мгновенно окрашивающегося розовым мозга.
   Я уже отвык нагибаться за трупами - поэтому отбил в сторону ещё один болт. А больше оттуда, из-за камней сверху, и не стреляли, зато мимо меня слева и справа уже бежали мальчишки, тащившие заранее припасённые лестницы. Задержался Вадим, взял меня за локоть:
  -- Ты что?
  -- Нет, всё нормально, - я наклонился, чтобы выдернуть дагу из щита Нори.
  -- Ты ранен!
  -- Немного, ерунда, - я выпрямился. - Вперёд, пошли вперёд!
   Я в самом деле мог бежать, почти не хромая. Лестницы уже опустели; изнутри доносились крики и лязг оружия, сверху свисали два тела с бессильно вытянутыми руками, в спинах у них торчали два арбалетных болта у каждого. Возле руки одного тяжело болтался прихваченный к кисти петлёй меч...
   За "валом", на плато, было уже пусто - только лежали - ни одного нашего! - несколько трупов со стрелами. Около входа в пещеры "башни" шла схватка, но там просто кого-то добивали, оттеснив в сторону от проёма... Немного подальше того места, где я лез через стену, стоял на коленях, уткнувшись лбом в камни и удерживаю руками выпадающие внутренности, кто-то из людей Нори...
   Из проёма "башни" - на половине высоты - боком выпало, полетело вниз, ударяясь о выступы, тело. Отдельно упал, упруго подскочив в воздух от удара, длинный клинок.
   Я вбежал внутрь.
   Не знаю, повезло Нори от природы, или кто-то ещё до него обработал эти коридоры - но сейчас тут было неплохо. Если бы не трупы. Остатки отряда Мясника попались крепко - бежать им было просто некуда, их крепость стала ловушкой. Сверху спускался Андрей со своими. А внизу был только один вход-выход.
   Кто-то уже успел освободить рабов - вместе с нашими были оборванные, истощённые мальчишки и девчонки с подхваченным с пола оружием, они-то яростней всех и рвались вперёд. На моих глазах трое, не обращая внимания на шпагу, прижали к стене рослого рыжеволосого парня; тот упал, и я услышал противные, страшные мокрые звуки, а потом - задушенное бульканье, и на камни из-под рук этих троих начала толчками бить кровь. Кто-то уже тащил откуда-то девчонку - волокли вдвоём, она истошно кричала и цеплялась подколенным сгибом за каменный косяк.
   Этого выдержать я уже не мог. Я отбросил одного мальчишку (под спутанными космами мелькнули высверком остервенелые глаза) плечом, девчонка со слезами обхватила меня за ногу (раненую, надавила на порез - бо-о-оль-но-о-о!!!) и прижалась...
  -- Стой, вы что?! - вытянутой рукой я уперся в грудь второго парня. - Стой, не
   трогайте, люди вы, или нет?! Вы свободны, так и ведите себя, как свободные!!!
   Я кричал по-русски, но парень меня понял и заорал в ответ с сильным непонятным акцентом:
  -- Они хуже парней! Ты не видел, что они делали с нами!
   Это могло быть правдой. Это наверняка и было правдой, но оттолкнуть тихо хнычущую от ужаса, уже даже не кричащую девчонку я не мог. Они это поняли и отступились, но уже ещё из нескольких мест слышались девчоночьи крики. Я поймал за руку пробегавшего мимо Сергея, прокричал:
  -- Собери ребят! Видишь, что творится?! Они же потом сами это вспоминать не
   смогут!
   Сергей кивнул и умчался. Я пока так и не скрестил ни с кем клинка... да и не с кем было... но, когда я поднялся на ярус, то увидел, что тут идёт поединок.
   Тезис гнал по коридору отбивающегося саблей мальчишку. Грек был ранен в плечо и в грудь, но шёл напролом и что-то хрипел. Тут же стояли ещё человек пять наших и один

234.

   из них мне объяснил:
  -- Этот... вот этот самый застрелил девчонку Тезиса...
   Мальчишка дрался умело. Но трудно драться с тем, кто не просто сражается, а мстит, да ещё и не за себя... Через секунд пятнадцать после моего появления шпага Тезиса рубанула не успевшего закрыться мальчишку между ног - снизу вверх.
   Он закричал - даже нет, это был вой, визг - и, роняя саблю, зажал пах ладонями.
  -- Стефания, - сказал Тезис. И его шпага утонула во лбу мальчишки - точно между
   бровей. Через него словно пропустили электрический ток - и мёртвое тело тяжело ударилось о каменный пол.

* * *

  -- Шей давай, - буркнул я Северу и, выставив ногу, прислонился к скале.
   Штурм обошёлся нам до идиотизма дёшево - у Тезиса был убит один, человек десять поцарапанных у всех нас. Правда - из тридцати восьми бывших рабов погибли одиннадцать.
   Из мальчишек Нори не уцелел никто. Троих схватили живыми, и мы даже не пытались отбить их у освобождённых пленных.
   Бой окончился уже около часа назад. А кричать эти трое перестали всего как минут десять.
   Но были ещё живы пять девчонок. Из одиннадцати... Сергей постарался, как мог. Четыре из них сейчас кучкой сидели возле вала. Одна держала на коленях голову подружки - та вся была в крови и не приходила в сознание.
   Пятая не отходила от Басса. Игорь Басаргин стоял возле неё, положив руку на палаш, и лицо его, пересечённое тонким шрамом - памятью о февральской схватке на морском берегу - оставалось напряжённым и вызывающим, словно бой ещё не кончился.
   Ясно... Север между тем затянул узелок, и я оценил его работу:
  -- Коновал.
  -- Ты у меня не первый и не последний, - хладнокровно отрезал он, переходя дальше. Я
   рывком опустил штанину и встал.
   Подошли Тезис и Франсуа.
  -- Они, - француз хотел ткнуть рукой за плечо, но скривился - у него было распорото
   предплечье, - решили остаться тут. По-моему, бог с ними.
  -- А что делать с девчонками? - я кивнул в сторону сбившихся в кучку "местных".
   Подошедший Светан хмуро, но решительно сказал:
  -- Пусть остаются. Мы их не тронем. И так уже... - он не договорил, но всё было ясно.
   Мне стало совершенно всё равно, я отошёл в сторону. Тот мальчишка, который был ранен в живот, лежал на боку. Его не позаботились добить, видно было, как ужасно и долго он мучился перед смертью. А вот тех, которые висели на "валу", кто-то стащил сюда, вниз - они лежали плечо к плечу, стрелы вынули, оружие забрали, сапоги и штаны с обоих тоже стащили. Я отвернулся - у одного из них твёрдо торчал член, и видеть это на мёртвом было тошнотворно...Говорят, что перед смертью иногда люди испытывают невероятное наслаждение, неужели это правда?!
   ...Бандитского гнезда Нори Пирелли по прозвищу "Мясник" больше не существовало.
   ... - Это Ингрид. Ингрид Сёген, - Игорь подтолкнул ко мне девчонку. - Она пойдёт с нами, князь.

* * *

   Наташка Крючкова отыскала меня за изучением карты, дополненной Тезисом. Я сперва даже не поднял головы, решив, что она явилась, как посланец Ленки Власенковой с жалобами на нехватку походных продуктов, поэтому со вздохом попросил:
   - Потом, а?
   - Не потом, Олег, - возразила она, и я подгял голову в лёгком удивлении. Девчонка стояла передо мной, одетая уже по-походному, с вещмешком и скаткой за плечами.
   - В чём дело, Нат? - я поднялся, убрал карту. В лице Наташки что-то дрогнуло, и я по-настоящему забеспокоился: - Нат?..
   - Я ухожу, Олег, - она на миг опустила глаза, а потом вдруг, вскинув их, отчаянно и горячо зашептала: - Я знаю, это и Вадиму больно, и по отношению ко всем вам просто подлость, мы же клялись... но я не могу остаться, я его люблю!!!
   - Ничего не понял, - прервал я её, уже всё понимая. - Кого любишь?
   - Франсуа, - тихо прошептала Наташка и опустила глаза, теперь уже надолго. И захлюпала. Нет, не пытаясь меня разжалобить, а именно "просто"...
   - Приехали, - обречённо сказал я. - А Вадим знает?
   Вот тут она вскинулась - даже глаза просохли! Она всегда была гордой девчонкой - и сейчас резанула:
   - Ты считаешь - я бы могла уйти тайком?!
   - Извини, - вздохнул я.
   - Теперь с вами эта норвежка, - тихо сказала Наташка, - боеспособность не снизится...
   - Да разве в этом дело, - вздохнул я. - Что ж. счастливо тебе, Нат. Только с девчонками попрощайся.
   - Я уже...
   - Да?.. Ну тогда просто - счастливо... - я пожал протянутую ею руку. - Я не знаю, что сказать, Нат... Может быть, увидимся?
   Она молча кивнула.
   И... ушла.
  
  

РАССКАЗ 9

УБИТОЕ ЛЕТО

...Свет станет красным на десантном ноже,

   Занесённом для слепого удара!

Когда он ревёт - кровь течёт из-под век,

Когда он смеётся - у него не все на месте -

   Он уже не человек!

Группа "Наутилус Помпилиус"

236.

Андрей Макаревич

   Увы - расставанья теперь не в цене.
   Увы - не в цене обещанья...
   Нас ветром разносит по этой земле -
   Какие тут, к чёрту, прощанья?
   Не прощаясь, выходят в люди...
   Только в детстве
   Мы встретили старых друзей
   И новых старых - не будет.
  
   Пусть нас оправдают тысячи раз
   (А мы уж себя - непременно!)
   Но старых друзей всё меньше у нас,
   А новые им - не замена...
   И как получилось, и кто виноват
   (Нечистая чья-то игра!) -
   Прощались мы тысячу лет назад
   И верили, что до утра.
  
   Пусть день пройдёт без забот о былом.
   И вечером этого дня
   Мы сядем все за одним столом
   У одного огня.
   А наш огонь ни когда не гас,
   А что невелик - ничего.
   Не так уж много на свете нас,
   Чтоб нам не хватило его.
  
   Я с ними проблемы свои решу -
   Те, что не решались без них.
   А после прощенья у них попрошу -
   У старых друзей своих...
   На берегу мальчишки учили немцев играть в хали-хало - до меня доносились вопли, но мне как-то лениво было вставать и принимать участие, хотя меня уже несколько раз звали. Кроме того, мне было куда приятней наблюдать за купающимися на отмели девчонками, которых контролировал Андрюшка Альхимович. Он сидел на скале и покрикивал время от времени "акула!"
   На него внимания не обращали.
   Мы находились на полуострове Пелопонесс, мыс Малея - во всяком случае, так утверждала Танюшка. Где-то за проливом Китира лежал Крит. Июньское солнце с лазурного неба поливало яростным жаром прозрачную воду, рощи на крутых склонах и вершинах холмов. Огненный полдень прихлопнул мир раскалённым куполом неба.
   С немецкой командой Андерса Бользена, пришедшей сюда чуть раньше нашего, мы познакомились позавчера. Ребята и девчонки оказались отличными, как, впрочем, и большинство ребят и девчонок здесь. Хотя сперва, конечно, хватались за клинки, "принюхиваясь" друг к другу. Но только сперва...
   ...Мы ушли от Спорад почти три недели назад, всё это время непростительно медленно пробирались на юг. Негров мы не встречали, "местных жителей" не видели тоже, хотя на карте Йенса тут были обозначены два посёлка. В общем-то, то были хорошие три недели - спокойные, тёплые, сытые и неспешные, с вечерними кострами и без особых забот. Охота оказалась неплохой, рыбалка - великолепной, всяких съедобных травок оказалось предостаточно. Когда на Истме я предложил идти на Пелопонесс, никто не возражал, даже толком не спросил, зачем нам это нужно.
   Я сел и, сощурившись, начал всматриваться в ту сторону, где лежал Крит. Именно в этот момент я понял окончательно: я хочу переправиться туда.
   Снизу поднялись Сергей и Север. Север был затянут в горячую кожу, на лбу выступили капли пота - он водил дозор по окрестностям и сейчас, плюхнувшись на песок, начал с ожесточением вылезать из куртки. Сергей был просто голый - в последнее время мы только так и купались, по молчаливой договорённости с девчонками просто держась друг от друга на некотором расстоянии. Странно, но это в корне пресекло любые смешки и подглядыванья - может быть, потому что выглядело вполне естественно... а может быть, потому что мы и так уже достаточно много знали друг о друге.
   - С дуба падают листья ясеня -

237.

   Ни фига себе, ни фига себе... - пробормотал Сергей, садясь рядом. - Ну что, будем соревнования-то устраивать?
   Вообще-то это была идея Андерса - "шустрого, как сперматозоид", по выражению Сани - немецкого фюрера (это была не шутка, именно так он себя и называл, и я от изумления не сразу вспомнил, что, вообще-то "фюрер" - это просто "вождь"!) В смысле - насчёт соревнований. Я-то отнёсся к этому индифферентно, если честно, но моё "племя" аж взвыло от восторга.
  -- Чего они там предлагают? - я прилёг на бок, подперев ладонью висок.
  -- Да мы уже программку набросали, - Сергей лёг напротив меня. - В футбольчик
   постукаем...
  -- Очень оригинально, - пробормотал Север. Он, как и я, не любил футбол.
  -- Так, в футбольчик, - согласился я. - Что ещё?
  -- Бег. Там уже дистанции размеряют на берегу... Кого на бег кинем?
  -- А сколько бегать? - заинтересовался я.
  -- Стоху и кило.
  -- Стоху я побегу, - решил я, постепенно увлекаясь. - А кило...
  -- Кило пусть Мордва бежит, - вмешался Север. Я кивнул:
  -- Точно... Девчонок бы ещё подбить в волейбол сыграть.
  -- Хорошая идея, - одобрил Сергей, - верёвку натянем... Кстати, у фрицев есть
   футбольный мяч. Настоящий, он и для волейбола сгодится... Там стрельба ещё - лук, аркебуза... Из лука Джек будет стрелять. Твоя будет из аркебузы?
   Я секунду поразмыслил и покачал головой:
  -- Нет, пусть Ирка Сухоручкина, она лучше стреляет. Там гимнастики нет?
  -- Е-есть... Точно, Танюшка пусть крутится!!! Метание ножей и топоров?
  -- Да тут-то что, - я повозился на песке. - Басс и Фирс.
  -- Там ещё бокс, я Арниса попросил, а он меня послал в такое место, куда я при всём
   желании не пролезу... Будешь уговаривать, или пусть я?
  -- А не лучше Вадим? - с сомнением поинтересовался я. - Ты легче...
  -- Давай я, Олег! - с умоляющим видом попросил Сергей. - Ну давай, а?
  -- Давай, давай, - не стал больше я спорить. - Дальше?
  -- Рукопашный бой. Ну, это Кольке... А вот фехтование? - Сергей прищурился. Я
   треснул его по затылку и промолчал. Сергей, потирая затылок, продолжал:
  -- Прыжки в длину. С а-афигенного разбега. Я думаю - Наташка Мигачёва прыгает.
   Ещё заплыв на двести...
  -- Моя Валька поплывёт, - Север, раскинув руки, улёгся на песок. Я наоборот - поднялся
   и начал одеваться.
   Делать нечего - надо было идти оговаривать окончательные условия "Первых Малейских Игр".

* * *

   В командных играх счастье улыбнулось нам поровну. Футбольный матч наша команда во главе с Андрюшкой Соколовым выиграла 4:1 под глумливые выкрики девчонок с "трибун" вдоль пляжа: "Ан-дрей чем-пи-он!" - и: "Ста-лин-град, Ста-лин-град, мой дед будет рад!" Но немецкие "валькирии" разнесли наших волейболисток со счётом 15:7 в первом и 15:11 - во втором сете. Девчонки, злые, как гадюки, расползлись по трибунам подальше друг от друга, чтобы не подраться. Но от них тут же начало доставаться и неповинным в проигрыше соседям... "Валькирии" - и правда все белокурые, рослые, крепкие - нахально продефилировали строем по песку, держа правую руку вскинутой вверх. Андерс стоял на своём месте, точно так же подняв руку. Кажется, он воображал себя Гитлером.
   Я расшнуровал свои туфли, поглядывая на разминающегося у черты немца-соперника.

238.

  -- Никогда не бегал босиком, - буркнул я Танюшке, стоявшей рядом. - Чёрт, я опять
   волнуюсь.
  -- Ты же всегда дрожишь перед соревнованиями, - успокаивающе ответила она.
  -- Пожалуй, - и я пошёл на черту.
   Немца звали Мюлле - это я помнил. Веселый такой белобрысый парнишка с фигурой легкоатлета, со шрамами на плече и груди. Он дружелюбно улыбнулся мне, принимая рядом низкий старт. Чёрт побери, как трясёт... Я хорошо бегал короткие, но часто сбивался на старте... Хоть бы болельщики перестали орать!
  -- На старт!.. Внимание!.. Марш!
   Когда бежишь - надо видеть только цель. Но в первые же мгновения я понял, что проиграл. Твёрдый песок прибрежного пляжа бил в пальцы ног. Мюлле вырвался вперёд на два шага... я нажал, нагнал; боль рванула пальцы уже по-настоящему - и я отстал, на этот раз уже совсем...
   ...Когда я вернулся на своё место, Игорь Мордвинцев со своим соперником уже бежали. Я уселся, ни на кого не глядя, взялся за большие пальцы ног и тяжело вздохнул.
  -- Выбил? - тихо спросила Танюшка, садясь рядом. Я отмахнулся:
  -- А...
  -- Ну тихо, тихо, ерунда, - она обняла меня за мокрые от пота плечи. - Смотри, как
   Игорь бежит!.. Ну проиграл - я что, из-за этого тебя меньше буду любить? Мы вон тоже продули... ой, ура-а-а!!! - завопила она, вскакивая.
   Действительно - это было "ура", потому что Игорь обошёл немца (а точнее - датчанина) метров на десять и сейчас нёсся уже просто так, не в силах сразу остановиться, вскинув над головой руки, словно на настоящем стадионе.
  -- Блин, надо было Севера на бег ставить, не выпендриваться, - я снова махнул рукой. -
   Дурак я... И что разулся - дурак, и что вообще побежал - дурак. Кругом дурак.
   На линию стрельбы выходили Джек и немец с таким же длинным луком. В двухстах шагах от них уже поставили мишени - полутораметровые столбы, вкопанные в песок примерно на полметра ещё, толщиной в две руки. Выпустить предстояло по пять стрел - не только на точность, но и на скорость. Олег Крыгин, судивший стрельбы, свистнул.
   Я уже видел, как стреляет Джек. Немец тоже стрелял очень и очень неплохо. Только он успел выпустить три стрелы в тот момент, когда пятая стрела Джека... вывернула столб из песка, и он тяжело, но бесшумно упал. Прежде чем моя орда разразилась торжествующим воем, я услышал, как кто-то из немцев сказал соседу по-польски (я понял всё):
  -- Да это же Джек Путешественник, лучший лучник в мире, и как только русские его
   заполучили...
   Ирка Сухоручкина со своей соперницей стреляли из аркебуз по спиленным древесным кругляшкам на сотню шагов тремя пулями с одинаково-аккуратным результатом: по две пули в центр, чуть ли не одна в одну, третью - в край, только Ирка выше, а немка ниже середины.
   Танюшка возле меня уже сидела, переодевшаяся в спешно сооружённый "костюм для выступлений" из двух полосок кожи на системе завязок. Я посматривал на неё, опасливо размышляя, что будет, если хоть одна из завязок лопнет. Девчонка аккуратно и умело разминала себе икры ног. Выступать она так и так предпочитала босиком, а от моих услуг массажиста сосредоточенно отказалась, просто мотнув головой. Она внимательно поглядывала на разминающуюся напротив "немку"-венгерку, черноволосую гибкую красавицу в почти таком же экстравагантном наряде, только ещё с кожаными манжетами на запястьях и щиколотках.
  -- Так, я пошла, - Танюшка резко выдохнула и, рывком поднявшись с места, отправилась
   на жеребьёвку - вечную, как мир, при помощи палочки "с крышкой". "Крышка" оказалась немки, которая венгерка.

239.

   В рядах сидящих немцев вдруг коротко застучал барабан, взвизгнул и вплёл свой пронзительный голос в мелодию барабана рог. Девчонка, стоявшая на линии прибоя, вскинула голову...
   Она здорово танцевала. Я не узнавал музыки (да, может быть, и не знал её), но движения девчонки - резкие и молниеносные, похожие на фехтовальные фразы - говорили о чём-то грозном и воинственном, неостановимом, как буря, как смерч, как беспощадный натиск штормового моря на скалы! Когда она замерла, я с удивлением понял, что мои пальцы свело на рукояти палаша. Ни на кого не глядя, девчонка пошла на своё место, где её обнял мой счастливый соперник, Мюлле.
  -- Пожалуй, Танюшка проиграла, - сказала негромко Наташка Мигачёва, стоявшая
   возле меня. Я поднял на неё глаза, посмотрел сердито, но про себя с ней согласился.
   Вместе с Татьяной вышли Кристина и Игорь с арфой. Его пересечённое шрамом лицо было совершенно бесстрастным. Они с Кристиной остались возле площадки, а Танюшка вышла на линию. Замерла, подавшись вперёд с упором на левую ногу...
   И зазвучал серебряный, печальный голос Кристины, сплетаясь со звоном струн...
  -- И глянет мгла из всех болот, из всех теснин...
   И засвистит весёлый кнут над пегой парою...
   Ты запоёшь свою тоску, летя во тьму один,
   А я одна
   Заплачу песню старую...
   ...Я не знаю, как называлось то, что делала Танюшка - я не очень хорошо разбираюсь в гимнастике, хоть постоянно и смотрел её выступления. Знаю только, что не было по отдельности ни её движений, ни голоса Кристины, ни звона гусель Игоря. А было прост овсё вместе...
  -- ...Разлука - вот извечный враг российских грёз...
   Разлука - вот коварный тать счастливой полночи...
   И лишь земля из-под колёс -
   И не услышать из-за гроз
   Ни ваших шпаг,
   ни наших слёз,
   ни слов о помощи...
   ...Я видел приоткрытые губы Арниса. Слёзы на его светлых ресницах. Я видел потрясённое лицо Джека. И ещё, ещё лица...
  -- ...Какой беде из века в век обречены?
   Какой судьбе мы платим дань, прощаясь с милыми?
   И для чего нам эта явь такие дарит сны -
   Как лунный свет
   Над песнями унылыми?..
   ...Руки Танюшки прощались... прощались, прощались с кем-то... прощались навсегда... Казалось, она готова, разбежавшись по песку, полететь за ним следом... побежала, но упала на песок...
   - Быть может, нам не размыкать счастливых рук?
   Быть может, нам распрячь коней на веки вечные?
   Но плачет Север, стонет Юг,
   И вот копыт прощальный стук,
   И вновь судьба разбита вдруг
   О вёрсты встречные...
   Первыми восторженно взревели немцы...
   ...Метание ножей Басс проиграл. Он довольно ровно шёл в метании просто на дальность и точность, даже бросал с двух рук,но когда его соперник начал, подкидывая обеими руками в воздух шесть ножей, ловить их попарно и тут же бросать, не давая ни

240.

   одному упасть на песок - сдался. Никто ни в чём не мог его упрекнуть. То же произошло и у Олега Фирсова с топорами - немец, с которым он соревновался, третьим брошенным топором просто расколол пополам врытый в двадцати шагах столб - тут тоже всё было ясно.
   Но на импровизированный ринг уже выходили Сергей Земцов и его спарринг-партнёрпо имени Ханзен. Немцы поступили честно - по весу Ханзен был примерно такой же, как и Сергей. Оба были в штанах и шпажных крагах - откуда перчатки-то взять? Судить вышел Вадим, который уже успел со мной поцапаться из-за того, что я его не пустил на ринг, а с Арнисом - из-за того, что тот не захотел драться.
   - Бокс! - услышал я команду.
   Сергей всегда был на ринге дьявольски быстр и безоглядно-атакующ. Случалось, он сминал даже более сильного, тяжёлого и опытного противника просто за счёт бесстрашного натиска. Отец Сергея - КМС СССР по боксу - тренировал его с семи лет, и удар у моего друга был отличный. Мой же сломанный нос и мог бы это подтвердить.
   То же самое было и сейчас. Сергей обрушился на немца, молотя его прямыми и хуками правой. Через три или четыре секунды Ханзен полетел на песок, сбитый хуком в челюсть, но по счёту "четыре" поднялся. Сергей свалил его второй раз - в конце первой минуты своего бесконечного наступления нехарактерным для себя апперкотом левой. Но у немца оказалась буквально чугунная башка - он встал по шестому счёту.
   А в середине второй минуты Ханзен влепил Сергею такой свинг правой в скулу, что бой был проигран. Сергей пришёл в себя минуты через две.
   - Я бы его сделал, - досадливо сказал Вадим. Саня вполне справедливо возразил:
   - Против тебя выставили бы кого-нибудь другого, и всё.
   - Как он меня звезданул... - сообщил Сергей, усаживаясь рядом с Ленкой. Та немедленно объявила:
   - Я тебе сто раз говорила, двести говорила - бросай заниматься этим мордобоем!
   - Как раз сейчас и брошу, - согласился Сергей почти искренне, придерживая голову рукой...
   Противник Кольки по рукопашке был ясен, как пень - это оказался дзюдоист, плотно занимавшийся боксом, весьма опасное сочетание. Что и выяснилось на пятой минуте, когда Колька попал в залом, из которого так и не смог вывернуться, хотя побагровел до слёз на глазах.
   Это был уже позор. Моя команда примолкла. Я клял себя за то, что вообще согласился на соревнования.
   Тем более, что мне предстояло фехтовать. И мой противник уже шёл на пляж. Почти не было удивительно, что это оказался Андерс Бользен собственной персоной. Он на ходу салютовал мне охотничьим хиршфенгером. Я ответил на его салют. Клинки у нас были обмотаны надёжно закреплёнными полосами кожи.
   Четвёртую позицию, которую я привычно взял перед боем, он перекрыл третьей - правая рука с клинком - вниз-влево. Позиция была неупотребительная, и я сразу насторожился.
   Не люблю неожиданностей и непонятностей в поединке.
   Терпеть не могу. И первым атаковать человека, стоящего в третьей позиции - дело опасное. Из такой позиции легко отразить любой удар и укол, а потом - ответить мгновенной атакой...
   А чёрт с ним...
   Я атаковал "расщелиной" - прыжком вперёд. В конце концов, ещё Наполеон говорил: "Главное - ввязаться в схватку, а там посмотрим!"
   Андерс мгновенно взял итальянский демисеркль - его рука метнулась вверх, отбрасывая мой палаш вверх-в сторону и одновременно нанося свой укол. Я отбил его четвёртой круговой и бросил палаш уколом вниз. Андерс взял, спасая колено, первую

241.

   защиту и уколол в живот. Я взял вторую, отбросил хиршфенгер и уколол в колено. Вместо защиты Андерс пошёл вперёд, ловко пропустив у колена моё остриё, и я вынужден был превратить неоконченный укол в третью круговую, поспешно растягивая дистанцию, но, едва Андерс окончил атаку, я уколол в живот. Палаш немца столкнулся с моим и сделал мгновенное обвязывающее движение - круговое завязывание! Я ощутил его очень вовремя, хотя покрылся ледяным потом - и так же вовремя ответил, быстро приняв третью защиту. Палаш Андерса отлетел не остриём в моё правое плечо, а просто в сторону - его усилие сыграло против него же...
   Демисеркль!
   - У-уа-а-а-а!!! - взревели зрители.
   Андерс схватился руками за подбородок. Будь палаш у меня "боевым" - его остриё либо вошло бы, раскроив губы, в рот, либо, скользнув влево или вправо, рассекло челюсть, после чего я легко добил бы раненого и ошеломлённого болью противника.
   - Та-нюш-ка-а!!! - проорал я, вскидывая палаш в ту сторону, где сидела - нет, прыгала! - Татьяна. Моё лицо горело. - Та-нюш-ка-а!!!
   Немец подобрал палаш и, беззлобно улыбаясь (дышал он тяжело и весело), сказал, подбирая русские слова:
   - Тиль ван дер Бок говорил мне, что ты лучший боец, которого он когда-лиюо видел. Это было здорово.
   - Ты видел Тиля? - улыбнулся я. Андерс махнул рукой:
   - Зимой. На севере. Он рассказал, как вы разгромили негров в Карпатах...
   ...Наташка Мигачёва здорово "обпрыгала" немку-соперницу. Валька Северцева не столь убедительно - на две секунды - но тоже тоже обошла пловчиху на двухстах метрах. И вообще, как предательски заметил Андрюшка Альхимович, "девчонки сегодня сражались лучше, чем мы!"
   Меня это не оскорбило и не огорчило.

* * *

   Костёр мы развели на мысу. Немцы обосновались подальше вглубь полуострова. И вообще - они, кажется, понимали, что у нас намечается "разговор".
   Наши это знали - тем более. Но пока что все спокойно ели или негромко переговаривались, сидя на охапках хвороста. Игорь трогал струны и напевал под Градского песню из нового мультика "Перевал" - очень интересного, фантастического... а песня - грустная...
   - В жизни так мало красивых минут...
   В жизни так много тяжёлой и чёрной работы...
   Мысли о прошлом морщины на бледные лица
   кладут...
   Мысли о будущем полны
   свинцовой заботы...
   А настоящего - нет!
   Как между двух берегов,
   Бъёмся без счастья,
   без веры,
   надежд и богов...
   У барьера - много серых,
   Некрасивых, странных лиц -
   Но в глазах у них, как искры,
   Бьются крылья синих птиц!
   Вот уже открылось небо - голубое полотно!
   О, по цвету голубому стосковались мы давно!
   И не меньше стосковались

242.

   По ликующим словам,
   По свободным, смелым жестам,
   По несбыточным мечтам!
   Дома стены, только стены,
   Дома жутко и темно...
   Там, не зная перемены,
   Повторяешь всё одно...
   Я скользил взглядом по лицам своих. Пойдут ли они за мною? Неужели могут не пойти? И что делать тогда? И можно ли вообще будет что-нибудь сделать? А главное - нужно ли то, что я хочу им предложить?
   - ...всё одно! Но так ведь трудно
   Искры сердца затоптать!
   Трудно жить, и знать, и видеть -
   Но не верить, но не ждать!
   И играть тупую драму, покорившись, как овца -
   Без огня, без вдохновенья, без начала, без конца!..
   ... - Ладно, всё, - я поднялся. - Начинаем то, для чего собрались.
   - "Взвейтесь, кострами..." петь будем? - уточнил Вадим.
   - Обязательно, но в финале, - пообещал я спокойно. - Итак... Я хочу переправиться на Крит. И призываю вас следовать за собой, - это должно было прозвучать смешно. Но не прозвучало, хотя воцарившееся молчание стало удивлённым. Я продолжил: - Это ближе к неграм. Это ближе к загадочным местам на юге. Это ближе к разгадке мира, в который мы попали...
   - Это ближе к нашей гибели! - заорал, вскакивая, Саня, словно его подбросила с места мощнейшая пружина. - Ты окончательно рехнулся, Олежек! Кем ты себя вообразил?! Королём Артуром?! Тогенбургом, блин?!
   - Ты всё сказал? - полюбопытствовал я. Саня, тяжело дыша, сел. И уже сидя поднял голову:
   - Я всё сказал. И я знаю, что меня не поддержат. Но попомните мои слова: очень скоро наступит время, когда мы - все мы! - склянёмся, что послушались этого авантюриста от справедливости. Взвоем!
   - Меня пока ещё никто не послушался, - заметил я. - Как раз перехожу к этому вопросу. Называю имя и фамилию. Кто за Крит - говорят "да". Кто против - соответственно, "нет".
   - Жизнь и свободу Гусу. Да, - задумчиво сказал Вадим.
   - Пусть сгинет этот чех. Нет,(1.) - откликнулся Север.
   Я усмехнулся:
   - Легат Север,(2.) заткнитесь... Поехали... Вадим Демидов.
   - Да.
   - Александр Бубнёнков.
   - Нет.
   - Арнис Скалнис.
   - Да.
   - Татьяна Бурцева.
   - Да.
   - Игорь Мордвинцев.
   - Нет.
   - Игорь Северцев.
   - Да.
   ____________________________________________________________________________________________________________________
   1. Будучи образованными мальчишками советского времени, Вадим и Игорь цитируют протокол допроса Яна Гуса на соборе в Констанце (приведён в учебнике истории 6-го класса издания 1987 года). 2. Герой румынского исторического фильма "Даки".

243.

   - Елена Власенкова.
   - Да.
   - Джек Сойер.
   - Да.
   - Александр Свинков.
   - Нет.
   - Елена Чередниченко.
   - Да.
   - Богуш Скалон.
   - Нет.
   - Игорь Летягин.
   - Нет.
   - Андрей Альхимович.
   - Да.
   - Сергей Лукьяненко.
   - Да.
   - Вильма Швельде.
   - Да.
   - Наталья Мигачёва.
   - Да.
   - Ольга Жаворонкова.
   - Нет.
   - Николай Самодуров.
   - Да.
   - Олег Фирсов.
   - Нет.
   - Игорь Басаргин.
   - Да.
   - Ирина Сухоручкина.
   - Нет.
   - Кристина Ралеска.
   - Да.
   - Олег Крыгин.
   - Да.
   - Андрей Соколов.
   - Нет.
   - Ингрид Сёген.
   - Да.
   - Валентина Северцева.
   - Да.
   - Сергей Земцов.
   - Да.
   - Наталья Бубнёнкова.
   - Нет.
   - И мои два - "за, - подвёл я итог. - Десять - против. Двадцать один - за.
   - Взвейтсь, кострами, синие ночи! - загорланил Север. - Мы пионеры, дети рабочих... не все, впрочем... Близится эра светлых годов -
   Клич пионера:
   "Всегда будь готов!"
   - Будете... готовы! - Саня вскочил, швырнул в Игоря сучком и с руганью пропал в темноте. Щусь метнулся за ним. Сморч и Наташка Бубнёнкова, извиняющее посмотрев

244.

   на остальных, пошли за ними.
   - Ты вылепил, Олег, - заметил Колька, толкнув плечом Фирсова. - Труханул?
   - Да так... - спокойно улыбнулся Фирс. А я вдруг полнял - вот только сейчас! - что он изменился. Не внешне. Нет.
   Что все изменились. И что трусов среди нас нет. А значит за десятью "нет" стояли мотивы, которых я не понимал.
   И это - было - плохо.
   - Решено, - отрезал я. - Начнём искать способ для переправы. Тань, сколько тут?
   - Немного, - отзовалась она. - Километров сто-сто двадцать.

Владимир Высоцкий

   Темнота впереди - подожди!
   Там стеною - закаты багровые,
   Встречный ветер, косые дожди,
   И дороги - дороги неровные...
   Там чужие слова,
   Там дурная молва,
   Там ненужные встречи
   Случаются,
   Там сгорела, пожухла трава
   И следы не читаются -
   В темноте!
  
   Там проверка на прочность - бои,
   И туманы, и ветры с прибоями...
   Сердце путает ритмы свои
   И стучит с перебоями...
   Там чужие слова,
   Там дурная молва,
   Там ненужные встречи
   Случаются,
   Там сгорела, пожухла трава
   И следы не читаются -
   В темноте!
  
   Там и звуки, и краски - не те...
   Только мне выбирать не приходится!
   Очень нужен я там - в темноте...
   Ничего! Распогодится!
   Там чужие слова,
   Там дурная молва,
   Там ненужные встречи
   Случаются,
   Там сгорела, пожухла трава
   И следы не читаются -
   В темноте!

* * *

   Всё ясно с Наташкой, Сморчом и Щусём. Они - вместе с Саней. Сам Саня?! . Вариант "боится" отметём сразу и для всех... Неужели - неужели ему нужна моя власть?! . И подумать мерзко, кроме того - он же не был против, когда меня выбирали князем... Нет, неясно. Ничего не понимаю... Андрюшка Соколов. Ленка Черникова - "за", он - нет... Тоже странно... Ирка Сухоручкина - она, кажется, просто вместе с Мордвой. А он - он всегда был осторожным и обстоятельным, вот и вся причина... Олька Жаворонкова - вот она боится, но боится не за себя, а за тех, кого могут ранить или убить... Богуш. Поляк показал себя смелым и надёжным парнем. Тоже чёрт его знает. И самое странное - Олег Фирсов.
   Я зевнул и по дуге бросил палку, которую стругал ножом, в темноту. Позади светил ещё наш костёр, возле которого сидели часовые, впереди - костёр немцев, возле которого ностальгически пиликала губная гармошка и два голоса непонятно, но печально ей подпевали. Ночь вокруг меня была тёплой и насыщенной ароматами, к которым я уже начал привыкать... и начал скучать по неяркому, но родному лету России. Хотя тут, на этой дрвеней земле, было, спору нет, очень красиво.
   Впрочем - здесь у земель нет истории. Не строили в этих местах прекрасных храмов, не населяли ручьи и рощи красивыми духами, не отваливали от берегов глазастые корабли... Да и в моей России не возводили соборов, не было ни Невского, ни Кутузова... Мир без памяти. Без истории.
   Или с непонятной историей.

245.

   На осыпи зацокали камни. Я замер, всматрвиаясь сквозь ажурно-кованую из чёрной тени путаницу листвы в склон холма. По нему спускались олени. Вдали тяжело, хмуро взревел какой-то зверь, судя по звуку - здоровенный, и я подумал: не далеко ли зашёл?
   Краем уха я уловил тихий хруст ветки за спиной и, быстрым плавным движением отступив за ствол дерева, слился с ним. Зверь?.. Человек?.. Если да - то кто? И зачем?..
   - Да не стой, не стой ты там, - негромко сказал Вадим. Не скрываясь, но очень тихо, он пересёк открытое пространство и остановился рядом со мной. Он грыз веточку, в глазах поблёскивала луна.
   - Ты чего не с нашими-то? - осведомился я. Вадим не ответил, а я и не стал переспрашивать - в конце концов, его дело. - Не спится, что ли?
   - Тебя на кой чёрт несёт на Крит? - поинтересовался Вадим.
   - Я всё сказал у костра, - ответил я честно. Вадим посмотрел на меня с интересом:
   - Значит, Саня всё-таки неправ... - задумчиво сказал он и сузил глаза. - Ты не Артуром хочешь быть и не То... кого он там назвал?
   - Тогенбургом, - вспомнил яю - Это рыцарь из баллады Жуковского.
   - Угу... Ты не меньше чем в Иисусы Христы метишь. В спасители мира.
   Я разозлился - внезапно и резко, как вспыхивает береста. Поэтому промолчал, но Вадим о чём-то догадался по моим глазам и со своей непробиваемой насмешкой продолжал:
   - Ты сам-то знаешь точно, чего хочешь?
   - Знаю, - отрезал я. - Я хочу, прежде чем сдохнуть... а ведь ты не будешь отрицать, что мы все сдохнем, дружище?.. сделать что-то действительно большое и полезное. И я никого не тащу с собой.
   - Тащишь. - возразил Вадим. - Просто личным примером, при котором отказаться мешает чувство стыда.
   - Так, - я придвинулся к нему, - я что-то не понимаю, фишку не секу. Ты не хочешь участвовать в авантюре?
   - Ты собираешься зимовать на Крите? - полюбопытствовал он вместо ответа.
   - Может быть.
   - Пойду-ка я спать...
   - Подожди, - я задержал его за плечо. - Я как-то говорил с Джеком. Он сказал, что вождю трудно иметь друзей. Это правда?
   - Да, это правда, - ответил он мне через плечо.

* * *

   Драккар появился рано утром, когда я ещё толком не поднялся, а просто лежал, завернувшись в одеяло и не очень спешно размышляя о перспективах переправы на Крит. Меня растолкал Олег Крыгин, и я, с неудовольствием отпихнув одеяло, сел.
   - Что случилось?
   - Корабль, - он махнул в сторону пролива.
   Я поднялся и, потягиваясь, пошёл за своим тёзкой на вершину холма.
   Солнце ещё не встало, небо имело фиалковый странно-красивый цвет. На серебристой воде размеренно шевелил вёслами драккар. Несколько секунд я вглядывался - до него было около километра, - а потом весело спросил у Олега:
   - Не узнаёшь его?
   - Нет, - помотал он головой.
   Я приставил руки рупором ко рту и с удовольствием заорал по-английски:
   - Эй, Лаури ярл! Поворачивай к берегу, если не боишься!..
   ...Лаури явно искренне обрадовался. Англичане, наверное, не обнимаются, но руку он мне жал и тряс долго. Правда, уже через пару минут выяснилось, что в значительной степени он радуется, потому что уже успел прослышать о конце Мясника, но всё равно.
   - Хорошая встреча, - Лаури присел на камень у берега. - Ты решил тут зимовать?

246.

   - Ты знаешь, нет, - я взвешивал на ладони метательный нож. - Я хотел тебя просить... Нам надо перебраться на Крит.
   Лаури повернулся ко мне и рассматривал не меньше минуты. Я не мешал. Потом он дёрнул углом рта:
   - У тебя в отряде Джек Путешественник. Он тебе не рассказывал про Крит?
   - Я не спрашивал, но он был "за"...
   - Поверь мне, это нехорошее место, - Лаури покачал головой. - Там пропадают целые отряды. Не раз уже было. А Джек сумасшедший, и это все знают.
   - А ты? - уточнил я.
   - Что я? - Лаури приподнял рыжеватую бровь.
   - Ты болтаешься по белу свету на драккаре и играешь в ярла викингов. А я хочу поиграть в крестоносца. Возражения?
   Очевидно, что-то подобное Лаури в голову просто не приходило. Он смотрел на меня, приоткрыв рот - кажется, пытался сообразить, всерьёз я говорю, или нет. каюсь - мне всегда нравилось озадачивать людей.
   Сейчас это получилось.
   Лаури закрыл рот и, засмеявшись, хлопнул меня по колену:
   - Будь я проклят, русский! Вот ты-то точно сумасшедший!!! Ты ещё более сумасшедший, чем мы - а мы плавали в Африку просто ради того, чтобы посмотреть, как живут негры...
   - Ну и как они живут? - осведомился я. Лаури не ответил на мой вопрос, но сказал:
   - Да, хорошо. Я переправлю вас на Крит. Там, где в наш... том мире стоит город Ираклион, живёт Жоэ Кавергаш, отличный парень, хоть и португалец. У него там крепость и есть корабль. Конечно, не такой, как наш, - он бросил любовный взгляд на дракар, - но неплохой. Я высажу вас в Ираклионе.
   - Пусть будет Ираклион, - согласился я.
   Мы больше не разговаривали. Только слушали, как в лагере несколько мальчишеских голосов поют:
   Белый снег,
   Серый лёд,
   На растрескавшийся земле...
   Покрывалом лоскутным на ней -
   Город в дорожной петле...
   А над городом плывут облака,
   Закрывая солнечный свет.
   А над городом жёлтый дым...
   Городу две тысячи лет,
   прожитых под светом Звезды
   по имени Солнце...
   И две тысячи лет -
   Война!
   Война без особых причин.
   Война - дело молодых,
   Лекарство против морщин.
   Красная-красная кровь
   Через час - уже просто земля,
   Через два - на ней цветы и трава,
   Через три она снова жива
   и согрета лучами Звезды
   по имени Солнце...
  

247.

   И мы знаем,
   Что так было всегда,
   Что судьбою больше любим,
   Кто живёт по законам другим
   И кому умирать молодым...
   Он не помнит слова "да" и слова "нет",
   Он не помнит ни чинов, ни имён,
   Он способен дотянуться до звёзд,
   Не считая, что это сон,
   и упасть, опалённым Звездой
   по имени Солнце...

* * *

   - На Крите из пены родилась Афродита, - задумчиво сказал Север, который стоял у борта, приобняв Кристину.
   - Афродита родилась на Кифере, - поправил я, - а ветер принёс её на Крит...
   - Умный, - весело подтолкнул меня локтем Сергей, - может, и Минотавр не здесь жил?
   - Минотавр жил здесь, - кивнул я, опираясь на борт. - Афинский мастер Дедал построил владыке морей, могущественному критскому царю Миносу, дворец-лабиринт, куда Минос заключил родившегося у его жены сына - полубыка-получеловека Минотавра... Со всех подчинённых городов брали критяне ежегодную дань - по дюжине юношей и девушек. И так продолжалось до тех пор, пока афинский царевич Тезей с помощью полюбившей его дочери Миноса Ариадны не убил чудовище...
   - Нас там не ждёт кто-нибудь вроде Минотавра? - хмыкнул Север. И вдруг - замер, отодвинув Кристину себе за спину.
   По драккару прокатились крики. Англичане и норвежцы расхватывали луки, поспешно их натягивая.
   В километре от нас через тёплые, весёлые волны скользило чудовищное тело, чем-то напоминающее крокодила. Только с ластами. И длиной метров пятнадцать.
   - Ихтиозавр, - потрясённо прошептал Олег Фирсов, почти перевесившись через борт. Вадим молча втащил его обратно за штаны.
   Остальные молчали, но, мне кажется, больше всего всем хотелось спросить, может ли это чудо на нас напасть. Вопрос так и остался неразрешённым - когда расстояние между нами сократилось вдвое, ихтиозарв беззвучно нырнул и больше не появлялся. Я видел, как Лаури похлопал по шее носовое украшение драккара и что-то сказал... Может быть - благодарил за то, что корабль отпугнул чудовище?
   Ну что ж - тут и не до такого можно дожить...
   - Обогнём мыс - и мы в Ираклионе! - крикнул Лаури и ловко сделал поворот над водой, держась рукой за шею "дракона". - Греби, ребята! Навались!
   Вытесанные из сосны вёсла дружней и быстрей вспороли воду. Драккар, набирая скорость, по дуге огибал жёлто-зелёный, залитый ярким солнцем мыс. Белая пена прибоя красиво вскипала на камнях у берега.
   - Ираклион! - звонко выкрикнул мальчишка, устроившийся на высокой корме.
   Я увидел белый пляж, на котором стоял, подпёртый с боков креплениями, широкий корабль с высокой кормой. На скале - над пляжем - поднимался частокол, над ним, в свою очередь, возвышалась крытая башня, а на ней покачивался зелёно-красный с белым прямым крестом флаг. "Белый крест Лузитании" - вспомнил я название очень интересной военной книжки.
   - Нам тоже не мешало бы обзавестись флагом, - заметил Вадим. Я покосился на него удивлённо: никогда не замечал за ним страсти к атрибутике. Подумав, ответил:
   - Там решим... Лаури, а что это они нас так встречают?! - окликнул я англичанина.
   Почти в пене прибоя, сдвинув прямоугольные щиты, стояли около десятка ребят.

248.

   Ещё полдюжины - с аркебузами - замерли по бокам.

* * *

   Жоэ Кавергаш не походил на португальца в моём представлении - он был рыжий, с очень жёстким, "взрослым" каким-то ртом и весёлыми, слегка раскосыми янтарными глазами. Лаури он очень обрадовался, уже через час мы все сидели в рощице под олеандрами, заогромным столом, и девчонки, восхищённо ахая, резали свежий хлеб - тут, как и у чехов Шверды, были то ли поля, то ли дикое зерно. Сидели вперемешку все три отряда, а мы устроились во главе стола и негромко разговаривали.
   - Я ваши корабли так и не научился различать, - Жоэ говорил по-английски. - А тут вчера девчонки прибежали с берега, говорят - Эмиль ярл высаживался. Они видели его людей. Вот я и боюсь, что он всё ещё болтается тут...
   - Эмиль? - Лаури скривился, взял с блюда горсть сушёных яблок, начал бойко жевать. - Святая пятница...
   - Кто такой? - толкнул я англичанина в бок локтем.
   - Не знаю, швед он, или норвежец, - Лаури вздохнул. - Свен с ним был хорошо знаком - ещё по той Земле... вон, кое-кто из наших его тоже хорошо знает... У него гнездо где-то на югославском берегу. Грабят, - Лаури далеко сплюнул попавшееся семечко. - Негров бьют лихо, на грабят всех.
   - Ясно... Послушай, Жоэ, - я повернулся к португальцу, который аккуратно резал копчёное мясо, - на острове есть негры?
   - Приплывают, - пожал Жоэ плечами, - из Африки, высаживаются на южном побережье, но нечасто... Иногда приходят, я отбиваюсь.
   - О, а мне говорили, тут опасно... - протянул я.
   Жоэ поднял на меня глаза. Поднял ещё и бровь. Вздохнул.
   - Да-а... Ты что, собираешься идти вглубь острова? - я кивнул. - Не надо, - посоветовал Жоэ. - Я посылаю людей вглубь острова очень часто. Просто из любопытства. Я любопытный, иначе не сидел бы здесь... Но дальше горы Ида они не заходят.
   - Почему такая таинственность? - удивился я.
   - Да-а... - снова протянул Жоэ, разделяя на два и без того небольшой кусочек мяса. - Когда я тут только обосновался, у меня пропала охотничья партия, четыре человека. Я думал - негры. Но за последние три года пропали три отряда. Последний - осенью, Серёжки Климова, я его до этого не видел, но парень решительный. Хотел "посмотреть, что там". И пропал... До этого был Дэннис Лиан...
   - Это американец, здорово прибабахнутый, - вспомнил Лаури, - мотался по миру годами... Джек, - повысил он голос, - помнишь Дэнниса?
   - Лиана? - откликнулся Джек и кивнул.
   - Так вот, - Жоэ вздохнул, - тоже не вернулся... А с ним шло больше тридцати человек, и были это не новички... Ну вот. А сюда мы пришли вместе с Йожо Гарбо...
   - Йожо? - переспросил я. - У него есть сестра Юлия, да?
   - Была, - уточнил Жоэ. - Я остался на побережье, а он ушёл на юг. И всё...
   - Говорят, он попал в рабство, - сказал я. - Его сестра просила меня что-нибудь узнать о нём.
   - В рабство? - Жоэ задумался. - Конечно... всё может быть, но... - он помолчал и тряхнул головой: - Нет, не может быть. Он был не такой - скорее всего, лежит где-нибудь в горах возле Иды.
   - В плен попадают по-разному, - возразил Лаури. Жоэ не стал возражать, но, как видно, остался при своём мнении.
   - Ты думаешь, это негры виноваты? - уточнил я. Португалец покачал головой:
   - Я не знаю. Не думаю, что это так. Они же не могут появиться из воздуха... а чтобы все трое были настолько беспечны - ни разведки, ни часовых... Нет, не думаю... Так ты

249.

   всё-таки пойдёшь?
   - Пойду, - кивнул я. - И, может быть, даже буду там зимовать.
   - Ну - дело твоё, - Жоэ покачал головой. - Если что - выбирайтесь сюда, отсидимся или хоть уплывём...
   - Да, спасибо, - искренне поблагодарил я.

Михаил Таривердиев

   Не думай о секундах свысока.
   Наступит время,
   сам поймёшь, наверное.
   Свистят они,
   Как пули у виска,
   Мгновения,
   мгновения,
   мгновения.
   У каждого мгновенья свой резон,
   Свои колокола,
   своя отметина.
   Мгновенья раздают -
   кому позор,
   Кому бесславье,
   а кому - бессмертие.
   Мгновения спрессованы в года,
   Мгновения спрессованы в столетия,
   И я не понимаю иногда,
   Где первое мгновенье,
   где последнее.
   Из крохотных мгновений соткан дождь.
   Течёт с небес вода обыкновенная.
   И ты, порой,
   почти полжизни ждёшь,
   Когда оно придёт,
   твоё мгновение.
   Придёт оно,
   большое, как глоток,
   Глоток воды
   во время зноя летнего...
   А в общем -
   Надо просто помнить долг,
   От первого мгновенья
   До последнего...

* * *

   И вот мы снова идём... Сквозь рощи на склонах холмов, по козьим тропкам, мимо холодных ручьёв... К этому времени почти у всех были бригантины и фехтовальные перчатки, и я поругался с Саней, когда заставлял дозор идти по жаре в этой амуниции в то время, как остальные шагали, подвязав куртки к вещмешкам, босые, и даже девчонки шли "с голым торсом". Но в этом споре я победил.
   Однако, нельзя не признать, что вокруг было тихо и спокойно. Даже живности крупней оленя тут не имелось, а море, блестевшее с высот, настраивало на окончательно умиротворяющий лад.
   - Как же здесь здорово, - Танюшка, взобравшись на скальный выступ, огляделась. - Курорт настоящий, правда?
   Я встал рядом с ней, обняв её за плечи. Кожа у девчонки была горячая и гладкая, как атлас.

- Красиво, - согласился , бросая взгляд на гору Ида, возвышавшуюся на юге. - А вот там

250.

   будет ещё красивее.
   - Лучше гор могут быть только горы,
   На которых ещё не бывал! - пропел Басс, взмахивая рукой. - Эй, вы что там засели, горные орлы?!
   - Догоним! - рявкнул я через плечо. - Вот ведь неуёмные, - заметил Танюшке. Она без слов потёрлась щекой о моё плечо, для чего ей пришлось нагнуться - мы с ней были почти одного роста...
   - Это хорошо, что неуёмные, - ответила Танюшка и чихнула: - Солнышко нос щекочет, - объяснила она. Я улыбнулся и чихнул тоже, но специально. - Ну что, пойдём?
   - Пошли, - я соскочил вниз и подал ей руку.

* * *

   Ширококонечный крест был вырублен из камня в незапамятные времена - прямо в скале, возвышавшейся над ущельем, в которое мы входили. За коротким проходом видна была широкая долина. Её противоположный склон поднимался круто, а дальше уже совсем отчётливо видна была Ида.
   Долина тонула в тишине и сонном зное полудня.
   - Э-эй! - крикнул сверху Андрюшка Альхимович. - Смотрите, что тут!..
   ...Вблизи становилось ясно, что крест и в самом деле очень древний. Его полностью украшала резьба - "растительный" орнамент, как на рукоятях славянских мечей. Андрей расчистил у подножья креста плиту - точнее, обозначенный в каменной подушке прямоугольник. В нём были высечены строки церковнославянских букв.
   - Ёлки, наши! - выдохнул Сморч. - Советские, то есть русские!
   - Не просто русские, - я, присев, поводил по ним пальцем. - Чёрт, я плохо это читаю...
   - Я могу, - Серёжка Лукьяненко наклонился над моим плечом. - Это ХV век.
   - Йенс говорил, что самые старые могилы, которые он видел, были ХVIII века, - вспомнил я.
   - Я видел и ХII, - сообщил Джек. - Ну так что там?
   - Просьба к богу позаботиться и простить грехи, - Сергей встал. - И ещё - восемь имён и прозвищ. Мальчишки 13-16 лет. И вот тут дата от сотворения мира - по-нашему 1490-й год... Имена, кстати, не все русские, вроде бы два немецких и польское есть...
   - Ну ясно, - кивнул Сергей Земцов, - как обычно - интернационал! - он отсалютовал палашом кресту, и мы повторили его жест.

* * *

   Родник бил из скалы под напором, как из прорвавшейся отопительной трубы. Только тут вода была холодной - она прыгала в большое углубление, выбитое в скале напротив, а оттуда стекала вниз, превращаясь в обычный ручей. Пещеру мы отыскали метрах в сорока от источника и повыше - туда вела звериная тропка, и Олег Фирсов с Богушем долго кидали внутрь камни, поощряемые мною, Вадимом и Сергеем (мы трое хорошо помнили встречу с медведем в Карпатах). Внутри никого не оказалось.
   И почему - стало ясно, когда мы вошли внутрь.
   В пещере жили люди. Не сию секунду, но жили, и жили долго. А ушли, скорее всего, не по своей воле, потому что везде были разбросаны заплесневелые шкуры, какая-то мелочёвка, вдоль стен громоздились обломки лежаков... На какой-то момент мне показалось, что мы - в нашей собственной пещере в Карпатах.
   - Смотрите, - Саня, зашедший дальше остальных, появился из темноты. В руке он нёс какую-то палку, и только при ближайшем рассмотрении я понял, что это винтовка. Ржавчина и сырость искалечили её почти непередаваемо, но я всё-таки узнал немецкий маузер.
   - Очень интересно, - заметил Вадим.

- Ой, мальчишки! - прорезалась Ленка Власенкова. - Это всё немедленно надо убрать -

251.

   раз. Развести костёр побольше - пуст ьвсё просохнет, два...
   - Ясно, - вздохнул я. - Командуй, завхоз. Мы поступаем в твоё распоряжение.
   Следующие полтора часа мы метались туда-сюда, словно спятившие водомерки, под ободряющие команды Ленки, сводившиеся к фразе: "Я не знаю, что тут нужно сделать ещё, но вы всё делаете не так!"
   Пещеру, судя по всему, обыскивали - и не надо даже спрашивать, кто это делал, как не надо было спрашивать и то, где останки бывших хозяев. Поэтому я весьма удивился, когда Вадим молча подал мне рваный, разлохмаченный блокнот с расплывшимися строчками карандаша. Понять в нём ничего, кроме отдельных строк, было нельзя, хотя блокнот был исписан по-русски.
   Но слова "Йожо Гарбо" на одном из последних исписанных листов я различил.
   - Смотри, - Вадим пристроился чуть сбоку и отчеркнул ногтем абзац. Я вгляделся и медленно прочёл вслух:
   - "...погиб наш командир Йожо Гарбо..." Значит, погиб, - я захлопнул блокнот и, подумав, протянул Вадиму: - На, держи. Спрячь в мешок. Если будем в Карпатах - скажем Юлии, что её брат не стал рабом... - и я добавил задумчиво: - А всё-таки их перебили негры...

* * *

   Солнечный луч разбудил Танюшку. Не открывая глаз, она тихонько, но с наслаждением потянулась, негромко пискнула от удовольствия и открыла глаза.
   Она лежала поближе к выходу - после того, как в пещере чуть ли не полдня горел чудовищный костёр, выжигавший сырость и запахи, там всё ещё было слишком душно. Олег спал рядом на левом боку, вытянувшись под одеялом, спрятав под него руки и пригнув голову к груди. Солнце очертило на загорелых скулах лучшего на свете мальчишки лёгкие ломаные полукружья тени от ресниц. Тени дрожали - Олегу снился сон. Танюшка прислушалась, улавливая тихое, ровное дыхание - дыхание здорового, сильного парнишки.
   Она почувствовала, что на глаза навернулись слёзы - сами собой. Неужели его убьют? Вот просто возьмут и убьют, и всё...
   Она чуть повернула голову. За кустами перед пещерой сидели, обнявшись, Колька с валюшкой северцевой. "Часовой," - усмехнулась Танюшка и представила себе Олега - нагишом, стоящего перед нею с опущенными руками - как он закусывает губу и тихо, беспомощно как-то выдыхает, когда касаешься его там... как сглатывает... как его тело отзывается на ласки...
   Врнувшись взглядом к Олегу, она увидела, что мальчишка смотрит на неё внимательными весёлыми глазами - как будто подсмотрел мысли.
   - Ну что? - спросил он негромко. - Встаём?..
   ... - Хорошее место для зимовки, - отметил Сергей (он так и остался Сергеем, а вот Серёжку Лукьяненко всё чаще и чаще называли просто Серым). Посмотрел на меня искоса: - Ты ведь зимовать здесь решил?
   - Решил, - кивнул я. - Только сначала хочу убедиться, что негров нет поблизости... и в отдалении тоже. Пойдёшь на юг в разведку?
   - Пойду, - пожал он плечами, - почему нет?
   Мы неспешно шагали вдоль ручья, посматривая кругом. В ручье шныряла туда-сюда крупная форель.
   - Как у тебя с Ленкой? - поинтересовался я. Сергей выставил большой палец, подмигнул. И вдруг посерьёзнел:
   - Знаешь, - тихо сказал он, - мне недавно приснился такой странный сон... Рубленый дом, большой такой зал, горят факелы,огонь ещё горит - в очаге, посреди зала... Я сижу в кресле, Ленка рядом со мной, кругом ещё какие-то люди сидят на лавках вдоль стен... И ты стоишь у огня и что-то говоришь. Я не помню, что, - Сергей запнулся, - но мне во сне было плохо. Словно я предал кого-то...

252.

   - Сны, сны, - усмехнулся я. - Сны нам снятся разные... Посмотри лучше, как красиво!
   - Красиво, - согласился Сергей. Но тут же вновь озаботился: - Вадим-то ходит, как Каменный Гость... Вот Наташка с-с... - но он всё-таки удержался.
   - Наташка, - повторил я. - Ни при чём тут Наташка. И Вадим ни при чём, и даже Франсуа ни при чём... Это просто жизнь такая. Сложная.
   - Сложная... - эхом откликнулся Сергей. - А если бы... Танюшка?
   Я посмотрел на него внимательно и тяжело. Но Сергей не отвёл глаз:
   - Это жизнь такая, - сказал он, и мне почудилась в его голосе насмешка. - Она нравится Джеку, ты знаешь?
   - Да, - ответил я. Вот тут Сергей удивился - до выпучивания глаз:
   - Да-а-а?!. Ну ты силён, братишка... Или так уверен в своей неотразимости?
   - Я уверен в Танюшке, - тихо сказал я. - Понимаешь - в Танюшке... Больше, чем в себе, в тебе и во всём остальном вплоть до того, что Земля круглая.
   - А что если она здесь плоская? - задумчиво, но как-то очень серьёзно спросил Сергей. - И солнце вращается вокруг неё?.. Это Серый рассказывал такую историю, вроде сказки. Про Солнечного Котёнка - он говорил, что хотел написать такую книжку... Ты что, не слышал?
   - Спал, наверное, - вздохнул я. - А при чём тут котёнок?
   - Он стал солнцем для одного мира... Долго рассказывать... А всё-таки точно, тут очень красиво... Смотри, козы!
   Большое стадо горных коз цепочкой пробиралось повыше нас через редкие кусты по обрывистой тропинке. Краем глаза я увидел в руке Сергея метательный нож.
   - Спорим? - шепнул он. - С одного броска.
   - Спорим, - я достал из перевязи один из своих ножей. - С одного броска.

Илья Кормильцев

   посмотри как блестят бриллиантовые дороги
   послушай как хрустят бриллиантовые дороги
   смотри какие следы оставляют на них боги
   чтоб идти вслед за ними нужны золотые ноги
   чтобы вцепиться в стекло нужны алмазные когти
   горят над нами горят
   помрачая рассудок
   бриллиантовые дороги
   в тёмное время суток
   посмотри как узки бриллиантовые дороги
   нас зажали в тиски бриллиантовые дороги
   чтобы видеть их свет мы пили горькие травы
   если в пропасть не пасть - всё равно помирать от отравы
   на алмазных мостах через чёрные канавы
   парят над нами парят
   помрачая рассудок
   бриллиантовые дороги
   в тёмное время суток

* * *

   В дневном свете язычки костра, танцующие на сухих до звонкости дровах, были почти невидимы. Жареной козлятиной пахло на весь лагерь.
   Мне перебивала аппетит Ленка Власенкова, зудевшая о предстоящей зиме. Спорить с ней было трудно - зима в самом деле предстояла, и готовиться было нужно, поэтому я слушал и кивал.
   - Раньше начнём готовиться - сытней зимой пожрём, - подвела итог Ленка и ухватила кусок козлятины. - Здесь таких удобных пещер, как там, в Карпатах, нет. но в дальнем закутке вполне можно кое-что хранить уже сейчас, там прохладно.
   - Ладно, хорошо, завтра же начнём запасаться, - согласился я.

253.

   - Сегодня, - уточнила Ленка. Я развёл руками:
   - Ну когда сегодня?!
   - Когда хочешь, - отрезала она, - но сегодня.
   - Но деньги вперёд... - пробормотал я и встал. - Ну хорошо, сейчас распоряжусь... Эй, добровольцы на охоту есть?
   Добровольцы имелись, как всегда. Буквально за десять минут мне удалось разогнать по делам весь лагерь - я даже сам не ожидал. То ли все тоже озаботились состоянием запасов, то ли просто увидели в этом возможность смыться подальше от начальственного ока.
   - Ничего себе, - сказал я в пространство, растерянно озирая очистившийся плацдарм. - Это я так всем надоел? - я поразмыслил и решил: - А ну и ладно.
   Я взобрался на скальный выступ, бросил под куст куртку, улёгся на неё и, закрывая глаза перед тем, как уснуть, весело фыркнул...
   ...Я проснулся от ощущения чьей-то близости и, слегка приоткрыв глаза, увидел над лицом ладонь, защищавшую меня от солнца. Спал я, кажется, долго, тень сдвинулась в сторону - и...
   Повернув голову, я увидел Танюшку, удобно сидящую рядом. Она улыбалась и, увидев, что я проснулся, пошевелила пальцами, а потом слегка щёлкнула меня в нос.
   - Ты не ушла? - улыбнувшись в ответ, спросил я.
   - Я пришла, - ответила она, откидываясь спиной к камню. - Я петрушку нашла, нарвала целый мешко и разложила сушить... Ты уже долго спишь, знаешь?
   - Не знаю, - я поднёс к глазам часы, которые уже давным-давно ставил "на глазок" и не был уверен, что они идут правильно. Но время они отмеряли честно, и я увидел, что в самом деле сплю больше трёх часов. - Ого.
   - Устал? - тихо спросила Танюшка.
   - Немного, - признался я. - Ничего, отдохну немного и приду в себя... - я подумал и признался: - Знаешь, у меня какое-то ощущение... как будто краем глаза видишь движение, поворачиваешься, а там ничего нет... И опять, опять... Мерзкое чувство, Тань, - я потянулся и добавил: - Редкостно мерзкое. Или я что-то упустил... или где-то ошибся... или что-то ещё случится...
   - Оле-ег!!! - вопль был такой, что я даже не сразу понял, кому принадлежит голос. И, прежде чем я успел вскочить, на выступ взлетел Олег Фирсов. Глаза у него были бешеные, в руке валлонка. - Скорей! На наших напали!
   - Приехали, - буркнул я, вскакивая.

* * *

   Схватка шла на мелководье залива, которого, как позже уверяла Танюшка, тут не должно было быть. Точно так же позже выяснилось, что всё началось с лодки, причалившей к берегу - в ней было четверо явных скандинавов, оборванных и злых до последней степени. Не говоря худого слова, все четверо напали на Вальку Северцеву и Наташку Бубнёнкову, собиравших устрица. Неизвестно - точней, известно - чем бы это всё кончилось, но на берегу возникли Саня, Сморч и Щусь, а через несколько секунд - и ещё кое-кто, причём Олег Фирсов, не разобравшись в ситуации, ринулся за мной.
   Я подбежал как раз в тот момент, когда нападавших осталось двое, а Сморч сидел на мелководье, и Наташка перевязывала ему рану в живот. На моих глазах рослый блондин отшвырнул кулаком клинок шпаги Олега Крыгина, и, распоров тому плечо, что-то крикнул своему другу, отбивавшемуся от Сани и Щуся.
   Я соскочил в воду с покатого камня и одним тяжёлым прыжком оказался клинок в клинок с блондином. У него был меч - короче и шире моего палаша, с простой массивной рукоятью.
   Мой противник отступал в воду - ему она доходила уже до бёдер, - отмахиваясь мечом на разных уровнях круговыми движениями. В воде его клинок казался серебряной

254.

   рыбой. Я шёл следом, угрожая ему палашом. Левой рукой норвежец сорвал и отбросил плеснувший кожаный шлем. Светлые волосы прилипли ко лбу и щекам.
   - Бросай оружие, - сказал я, краем глаза видя, что его товарищ с трудом отбивается от троих наших. - Бросай, мы не тронем тебя.
   Меч со скрежетом ударился о мой палаш, я повернул кисть, и норвежец, увлекаемый силой своего удара, упал на колено. Я вувидел его глаза - он ждал удара, и я в самом деле мог бы его заколоть, но вместо этого отступил назад. Норвежец оскалился, тяжело поднимаясь, что-то хрипло сказал.
   Его товарищ уже качался в воде ничком, и вокруг расплывались нити и облачка крови.
   - Клянусь - тебя не тронут, - повторил я, держа палаш опущенным. Мальчишка дышал широко открытым ртом, потом сплюнул и, оглянувшись, начал пятиться. - Стой, придурок! - крикнул я, обходя его. Вместо ответа норвежец прыгнул вперёд, размахиваясь мечом для отчаянного удара. Убойного. Наверное, он свалил бы меня, но помешала вода, и он снова промахнулся.
   Я ударил его ниже уха кулаком в перчатке, и норвежец тяжело упал в воду. Я поймал его за ворот куртки и поволок к берегу, крикнув:
   - Помогите, ну?!.
   Кто-то подхватил рыбкой нырнувший в воду меч, ещё кто-то взял норвежца за ноги. Санек, расплёскивая воду ладонью, спросил меня:
   - Зачем он тебе, князь?
   - Попробую уговорить его остаться с нами, - ответил я.

* * *

   Норвежец пришёл в себя довольно быстро. Мы как раз спустили его в яму, кинули два одеяла, поставили поесть и воду - и он сперва зашевелился, а потом резко сел. Схватился за висок, быстро посмотрел вокруг, а потом - наверх. Встретился взглядом со мной, странно усмехнулся и что-то сказал.
   - Я тебя не понимаю, - вздохнул я и сделал движение, как будто ел и пил. - Давай, я же сказал, что мы тебя не убьём. А потом поговорим... Ингрид, иди сюда, скажи ему!
   Но он уже не смотрел на меня, а уставился куда-то в пол между ног. Кажется, ему было холодно, но он даже не пытался закутаться в одеяла.
   Я постоял ещё немного, потом вздохнул, пожал плечами и отошёл...
   ...Норвежец умер ночью. Вернее - под утро, наверное. Это заметила Кристина, которой вздумалось сменить ему воду. Она подняла шум, и меня тоже подняли - с постели.
   - Не понимаю, - Санек, уже вытащивший (не сам, конечно!) тело из ямы, сплюнул и ожесточённо развёл руками. - Он не ранен. Олька говорит, что у него просто остановилось сердце!
   Олька Жаворонкова кивнула в знак того, что это так. Я присел возле мёртвого - он смотрел в небо спокойными бледными глазами и чуть улыбался.
   - Всё ясно, - сказал я. Санек возразил:
   - Мне, например - нет.
   - Да уж...- кивнул я и встал. - Он просто не захотел жить в плену. И умер... Чёрт побери, я так и не смог ему объяснить, что он нам нужен не как пленный!!! - я перевёл дух и приказал коротко: - Похороните. Как нашего...
   ...Тем вечером к берегу прибило несколько досок и труп желтоволосого мальчишки лет шестнадцати со страшной раной на груди, которую размыла вода. Труп был ещё свежим.
   Ингрид и Джек опознали Эмиля ярла. Мы так никогда и не узнали, что случилось с ним и его отрядом, остаток которого погиб недалеко от нашего лагеря.
  

255.

Юрий Левитанский

   Каждый выбирает для себя
   Женщину, религию, дорогу...
   Дьяволу служить, или пророку -
   Каждый выбирает для себя!
  
   Каждый выбирает по себе
   Слово для любви и для молитвы,
   Шпагу для дуэли, меч для битвы
   Каждый выбирает по себе!
  
   Каждый выбирает для себя
   Щит и латы, посох и заплаты,
   Меру окончательной расплаты
   Каждый выбирает для себя!
  
   Каждый выбирает для себя!
   Выбираю тоже - как умею!
   Ни к кому претензий не имею -
   Каждый выбирает для себя!

* * *

   - Ну ты собираешься меня отправлять?
   Мы с серёжкой загорали (носами друг к другу, попами вверх, щекой в сложенные руки, пятки над краем обрыва) и вели философскую беседу, на данный момент плавно перешедшую в деловой разговор.
   - Собираюсь, - кивнул я. - Завтра пойдёт Север к Идее, он давно просился. Посмотрит, что и как, денька через два вернётся, а там и ты рванёшь... Кого возьмёшь с собой-то?
   - Баса возьму, Арийца... Серый с Джеком тоже просятся. Вот впятером и пойдём. За десяток дней обернёмся.
   - Угу, - я перевернулся на спину, забросил руки под голову. - Серж, у тебя нет ощущения, что, так сказать, "что-то страшное грядет"?
   - Что это ты Брэдбери вспомнил? - мой друг зевнул. - Нет у меня ощущения никакого, кроме ощущения голода, - он рывком сел, помотал лохматой головой: - Брр, а то усну... Интересно, чем нас девчонки будут кормить?
   Он вскинул руки над головой и с обрыва махнул в море - только пятки мелькнули. Я, тоже поднявшись, присел на краю, качая ногой и поставив подбородок на другое колено. Сергей внизу бесился, как спятивший дельфин.
   Меня грызло беспокойство...
   ...Оно не замедлило вылиться в реальную форму. Сергей всё ещё плавал, когда я обернулся - подходил Саня.
   Он подошёл в полном снаряжении, а если учесть, что ко мне напрямую он последний раз обращался очень давно, то это казалось удивительным. У меня было поганенькое настроение, и я демонстративно закинул юёдра курткой.
   - Меня не интересует твоя попка, - хладнокровно сказал Саня.
   - Не уверен, - отрезал я.
   - Это твои проблемы, а я как раз и пришёл тебя от них избавить, - Саня оперся локтем о выступ скалы. - Дело в том, что мы уходим.
   - Кто это "мы"? - через плечо уточнил я.
   - Мы - это я, Сашок, Сморч и Наташка, - в тон мне уточнил Саня.
   Я встал. И развернулся к нему лицом. Несколько секунд мы мерили друг друга взглядами - и нехорошие же были у него глаза...
   - С какой стати ты это решил? - спросил я.
   - Нам не нравится то, что ты делаешь, - Саня чуть прищурился. - Всё это плохо кончится, но раз уж ты забил мозги большинству, то я уведу тех, кто верен мне.
   - Ты дурак, - "откровенно" сказал я. В кавычках - потому что я так не думал, а ляпнул просто то, что мне пришло в голову. И Саня это понял - он презрительно усмехнулся и отбрил:
   - Ты вспомнишь эти слова потом.

256.

   - Чёрт с тобой, убирайся, - я вновь сел и свесил обе нроги. Но чувствовал - Саня не ушёл. И ждал, что он скажет ещё - он не мог уйти, больше ничего не сказав.
   - Мы были друзьями, Олег, - послышался его голос, и я, повернувшись, увидел его большие глаза, в которых была печаль. - И я предупреждаю тебя: игра в рыцарей не доведёт до добра. В этот мир надо встраиваться, а не пытаться его перестроить.
   Я отвернулся. Мне просто стало неинтересно, что ещё может сказать Саня, и он, очевидно, понял это.
   Потому что ушёл.

* * *

   Вообще-то у нас весьма однообразная жизнь, если подумать непредвзято. Ни книг, ни кино, ни телевизора... Только то, что сами для своего развлечения изобретём, да и тут фантазия ограничивается отсутствием материальных средств. Хотя - никто из нас особо не был избалован игрушками, а руки имелись у всех, так что устроить, например, теннис из самодельных ракеток и кожаного мячика с воткнутыми перьями для нас было делом плёвым. Кроме лироарфогуслей (с понтом просто "гуслей") Баса появились несколько самодельных свирелей, на одной из которых, вспомнив свою учёбу в музыкальнйо школе, самозабвенно насвистывал Вадим. Кто-то (я так и не узнал - кто) склепал почти настоящий футбольный мяч с волосяной набивкой - его же использовали и во всех остальных играх, требовавших мяча. Рикошетировал он весьма неожиданно, был увесистым и инерционным, но это только придавало игре шарм - всегда можно было попытаться ухайдакать игрока противника прямым попаданием... Правда, девчонки восстали на футбол, когда поняли, что игра этой самоделкой непоправимо калечит обувь. Мальчишки стали играть босиком, и слабый пол унялся - очевидно, наши ноги их не очень беспокоили... Арнис вырезал из дерева шахматы, а Олег Крыгин, позавидовав ему, но не имея таланта резчика, сооружил домино и шашки. Колькин - старый - набор шахмат тоже не бездельничал.
   Наконец, никто не отменял тренировок, и я с удовольствием замечал, что многие подтягиваются в фехтовании до меня... хотя и мой уровень рос. Я всё больше понимал, что становлюсь способен на весьма впечатляющие вещи - например, в прыжке словать ногой выставленную навстречу жердь и, приземляясь, рассечь другую палашом...
   Но, если честно, больше всего мне хотелось просто загорать (купаться я так и не полюбил) - одному или в обществе Танюшки. Жаль, что нечасто получалось... Но иногда мы заплывали на небольшой островок, где на клочках земли между каменных глыб росли оливы с серебристой листвой, выбирались на плоские каменные козырьки и... Впрочем, случалось, что мы просто спали голова к голове, болтали или бродили по островку, наслаждаясь одиночеством, солнечным теплом и тишиной, в которую вплетался шорох прибоя. По характеру мы с Танюшкой идеально подходили друг другу - хотя и говорят, что сходятся противоположности, но мы были похожи: спокойные, но способные на резкие, почти неконтролируемые вспышки гнева и ярости; умеющие говорить и молчать; даже ростом почти одинаковые...
   ...Мы сидели плечо в плечо на камне над небольшим озерцом дождевой воды, похожим на зеркало в рамке из багрового гранита. У наших ног в ровной, спокойной поверхности отражались мы сами: одинаково обнимающие руками коленки, с почти одинаково длинными волосами, тёмными и уже начинающими завиваться на висках и на концах сзади у меня, русыми и прямыми у Танюшки. Последнее время она заплетала их в тугую косу (мне не очень нравившуюся, но удобную), а я перехватывал кожаной повязкой, но сейчас, после купания, волосы у нас были распущены - сохли.
   - Подрезать пора, - она провела нальцем по моей шее. Я невольно дёрнулся, Танька повторила жест и хихикнула. Я недовольно спросил:
   - Подрезать что? Шею мне?

- Дурак, - резко сказала она, но тут же погладила меня по плечу: - Извини, я не

257.

   подумала. Тебе правда надо постричься, хотя бы подкоротить... - она запустила пальцы в мои волосы, довольно безжалостно подёргала.
   - Ну пусти, - пробормотал я, не пытаясь освободиться. Она вместо этого рывком притянула меня к себе...
   ...Губы Танюшки были солоноватыми от высохшей на них морской воды. Горячими и живыми. Глаза блестели шалой зеленью, и в них отражалось моё лицо с такими же безумными глазами. Мы оба хорошо знали, чем кончится эта игра с поцелуями - и оба не очень торопились.
   В таким мгновения казалось, что они - навсегда.

Игорь Шевчук

   Шумит река времён,
   И ночь идёт к концу,
   И дым пустых надежд
   Струится по лицу.
   Я по цветам иду
   На дальний свет звезды,
   Где были мы с тобой,
   Где только я - и ты!
   Ты - моя судьба!
  
   А за стеной обрыв,
   И только ветра свист,
   И кто сказал, что мы
   Сошлись и разошлись?!
   И знаю точно я,
   Что сбудутся мечты!
   Где были мы с тобой,
   Где только я - и ты!
   Ты - моя судьба!
   Я люблю тебя!
  
  
   Я тебя никому никогда не отдам,
   Я тебя пронесу по горящим мостам,
   По снегам, небесам, по зелёным лугам!
   Я тебя никому не отдам!
   Я тебя никому никогда не отдам,
   Нас не сможет согнуть никакая беда,
   Не разнимут враги, не состарят года!
   Я тебя никому не отдам!
   - А Саню ты зря отпустил, - сказала Танюшка.
   Она сидела у меня сзади на пояснице и делала массаж. Приятно было - жуть. А вот разговор мне не слишком нравился. Я уже почти совсем собрался промолчать, но не удержался:
   - Я никого не неволю, Тань, оставаться со мной. Но те, кто остаётся, должны выполнять мои приказы. Саня захотел уйти - это его дело.
   - И всё-таки это неправильно, - упрямо сказала она. - Когда Север пойдёт в предварительную разведку?
   - Завтра, - буркнул я, уже предвидя её просьбу.
   - Олег, скажи ему, чтобы он поискал Саню. И предложи ему вернуться, а?

* * *

   Было ещё совсем темно, когда Север меня растолкал. Зевая и тряся головой, я поднялся, прошёл к выходу. Андрюшка Соколов, стоя уже снаружи, перетягивал ремень.
   - Возьми ещё кого-нибудь, - предложил я. - Вдвоём - мало ли всё-таки...
   - Быстрей обернёмся, - отмахнулся Север, одёргивая свою "вечную" кожанку. Зевнул, прилязгнул сильными челюстями, засмеялся: - Нет тут никого, Олег. Не могли же они из воздуха появиться?
   - Ладно... Если встретишь Саню с его олухами - заверни их, договоримся как-нибудь, - вспомнил я. Север, помедлив, хлопнул меня по плечу:
   - Это ты правильно... Постараюсь их найти.
   - Ну ты всё-таки разведку веди, а не Саню ищи, - спохватился я. Игорь кивнул:
   - Ладно, ладно... Скажи Кристинке... - он махнул рукой: - А, ладно. Вернусь - сам всё скажу... Андрей, готов?
   - Готов, - буркнул Соколов, тоже зевая и расчёсывая пятернёй волосы.

- Ну и пошли, - Север первым зашагал вниз пружинистым шагом - и растаял в

258.

   смешанной с ранним туманом предутренней тьме.
   Я ещё какое-то время смотрел ему вслед, зевая и ёжась. Потом окликнул часового - Игорь Мордвинцев отозвался коротким свистком - и пошёл досыпать.

* * *

   К вечеру отмахали километров двадцать - вверх, вниз, с вершин холмов внимательно осматривая окрестности. В конце концов Андрей махнул рукой и объявил:
   - Всё, хватит на сегодня. Нет тут никого.
   - Да, пожалуй, - согласился Игорь, ослабил пояс и перевязь. - Давай вон туда, в лощинку, спустимся. Там костёр не будет видно.
   - Трепещешь? - фыркнул Андрей.
   - Да так, - улыбнулся Игорь, - на всякий случай.
   - Вообще-то правильно, - согласился Андрей и, подфутболив носком мягкого сапога камешек, огорчённо сказал: - Я думал - чего найдём, поэтому и вызвался... Так бы я фик от Ленки ушёл, - он толкнул локтем Севера. - Знаешь, как с ней трахаться здорово?
   Север хмыкнул. Он, конечно, спал с Кристиной и мысленно согласился с другом, но, будучи более сдержанным и воспитанным, тему не поддержал. Что, впрочем, не мешало Андрею её развивать:
   - ...а когда она первый раз мне в зад предложила, я прямо офигел, у меня даже не вставало сперва...
   Мальчишки, спустившись на дно ложбины, обогнули росшие там понизу кусты - и...
   ...Первые негры стояли метрах в пяти от них - стояли и прислушивались, а дальше их были ещё десятки. По всему дну ложбины. Две или три секунды мальчишки смотрели на негров. Те тоже не двигались - очевидно, ожидая, что сейчас из-за кустов появятся ещё белые. Потом Север истошно вскрикнул и, молниеносным движением метнув нож, увязший точно в горле у первого негра, толнул Андрея плечом назад:
   - Бежим!
   Они рванулись вверх по склону. Но верхним краем лощины уже хрустели, ломаясь, кусты - там мелькали султаны из перьев на масках, наперерез ломилась ещё одна группа!
   - Беги один! - крикнул Север. - Туда беги! - он почти швырнул Андрея дальше по склону оврага. - Беги, я их задержу!
   - Я тебя не брошу! - крикнул Андрей, хватаясь за меч над плечом. Север зарычал:
   - Дурак! Наши же думают - тут никого! Беги же, всех погубишь!
   И снова толкнул Андрея. Тот попятился. Потом - повернулся и побежал. Сразу - изо всех сил.
   Так, тут - всё. Второй нож полетел в первого из бежавших поверху, и тот покатился вниз, пробил своим телом кусты, застрял там, словно какой-то манекен. Игорь прыжком выскочил на край лощины. Со всех сторон - ближе, ближе - лезли озверелые рожи или страшные маски. За Андреем не бежал никто - вот и хорошо...
   Всё? Кажется - всё. Значит, вот как это... А где же страх? Где вся жизнь, промелькнувшая перед глазами?
   "Прощай, Кристина," - подумал он, выхватывая шпагу и дагу - они послушно, с радостным гудением, описали в сильных руках зло свистящие "восьмёрки".
   Но он, наверное, всё-таки ещё не верил в смерть, отталкивал её всей силой своего недолгого существования, всем своим крепким, живым мальчишеским телом, всей жаждой жизни - когда, не дожидаясь броска негров, сам прыгнул вперёд.
   И успел подумать ещё, что Андрей теперь точно успеет, и всё будет хорошо...
   ...Его убили только через полчаса, брошенными в спину толами - после того, как отчаялись свалить в рукопашной.

259.

Игорь Басаргин

   Каждому хочется жить. Но бывает, поверь -
   Жизнь отдают, изумиться забыв дешевизне.
   В безднах души просыпается зверь.
   Тёмный убийца. И помыслов нету о жизни.
   Гибель стояла в бою у тебя за плечом.
   Ты не боялся её. И судьбу не просил ни о чём.
   Что нам до смерти, коль служит порукою честь -
   Та, что рубиться заставит и мёртвые руки!
   Что нам до ада и мук, если есть
   Ради кого принимать даже адские муки?
   Тех, кто сражался, в бою не гадал, что почём -
   Боги, бывает, хранят. И своим защищают мечом.
   Кончится бой - и тогда только время найдёшь
   Каждому голосу жизни, как чуду, дивиться.
   Тихо баюкает дерево дождь...
   Звонко поёт, окликая подругу, синица...
   Вешнее солнце капель пробудило лучом...
   Павших друзей помяни - и живи.
   И не плачь ни о чём.
   Жалобно выли раненые. Их было около десятка, и почти все уже не бойцы. Убитых было девятнадцать - их порубленные и поколотые тела лежали на краю лощины и на склоне, застряв тут и там в кустах. Землю пропитала лениво льющаяся кровь. Валялось изломанное оружие, рассечённые щиты и маски.
   Убитого белого оставили там, где он упал - около большого дерева, к которому он хотел, но не успел прижаться спиной: в ней сейчас торчали пять толл. Упал он только после пятой, последней. Кто-то принёс и бросил рядом левую руку белого с зажатым в ней кинжалом - её удачно отрубили ещё в середине схватки. Выдернуть чёрную от крови шпагу из правой руки не удалось вообще.
   Отталкивая друг друга, сопя и скержеща гортанно, негры отрубили убитому голову и насадили её на грубо оструганный кол. открытыми глазами, из которых уже ушла жизнь, Игорь Северцев по прозвищу Север смотрел на то, как, то и дело схватываясь, негры делили его тело, тут же пожирая сырые куски мяса. Потом вставили шпагу, отрубив на державшей её руке пальцы, в расщелину камня и начали ломать, сгибая клинок в дугу, но он каждый раз распрямлялся с коротким злым гулом.
   Навалившись втроём, его переломили, и сталь лопнула с плачущим звуком. Обломок, выскочив из расщелины, вонзился в горло одному из негров, и тот, захлёбываясь кровью, покатился на дно оврага...
   Двадцатый.

* * *

   Первые несколько минут Андрей вообще ничего не мог сказать - только хватал ртом воздух и не мог даже проглотить воду, которую лили ему в рот перепуганные девчонки. Он был чёрный от усталости, глаза ввалились, а волосы склеила выступившая из пота соль. Лишь потом, явно испытывая физическую боль, он прохрипел чужим, хрустким голосом:
   - Негры... много... Я бежал всю ночь... опередил... на час... пришлось петлять...
   На секунду воцарилось испуганное молчание. Потом в него врезался крик Кристины:
   - Где Игорь?!
   Андрей измученно махнул рукой (Олька всё ещё пыталась его чем-то напоить и просила, чтобы он не глотал, а полоскал рот и сплёвывал) и ответил уже более нормально:
   - Он остался там, прикрывать. Без него я бы не ушёл.
   - Сколько негров? - быстро спросил я. Сейчас я не мог позволить себе ничего личного. Я

260.

   был князем, за которым стояли три десятка человек. - Мы сможем отсидеться?
   - Нет, нет, - Андрей помотал головой. - Их тысячи, они идут с юга острова, чешут тут всё, как расчёской...
   - Брать только вещи и продукты, приготовленные про запас, - я выпрямился. - Скорее. Мы уходим через ущелье на север, к Ираклиону.
   - Поздно.
   Все обернулись на голос, раздавшийся от входа. На пороге пещеры стоял Санёк с обнажённой валлонкой в руке. Он был страшно бледен. За его плечом мрачной тенью высился Сморч, методично затачивавший выщербленное лезвие гизармы. Левое плечо Игоря было обмотано окровавленной тряпкой. У входа, поглядывая назад, замерли Щусь и Наташка.
   - Поздно, - повторил Санек, шагнув внутрь. - Они перерезали дорогу через ущелье. Желающие могут убедиться - их отряды текут сюда, как река.
   Почти всек метнулись наружу. Я задержался.
   - Про тебя я думал, что ты-то уж точно в Ираклионе, - тихо сказал я. Саня хмыкнул:
   - Я был там. Отдыхал, пёр в жопу Сашка, давал ему в рот, игрался с его детальками... - он с усмешкой смотрел мимо меня. - Но когда это началось, я подумал: не очень-то хорошо будет бросить вас... Жоэ сказал, что будет ждать, пока ниггеры не полезут на сходни его каравеллы, так что мы ещё можем успеть.
   - Успеть? - я вскинул голову. - Но ты же...
   - Как ты думаешь, - с ядом спросил он, - я что, пробивался сюда через эти толпы? Есть тропка. Надеюсь, что они её ещё не перерезали.
   Помедилв, я протянул Сане руку. Он со смешком посмотрел на меня.
   И не пожал её...
   ...Если Саня сравнивал негров с рекой, то он ошибся. Сейчас они больше напоминали шумное чёрное половодье, разливающееся по долине километрах в семи-восьми от нас.
   - Их тут х...ва туча, - сказал Колька Самодуров, и никто не обратил внимания на мат. - Тысячи!
   - Тысячи три, - оченил на глаз Игорёк Мордвинцев.
   - Вон ещё! - Олег Фирсов в возбуждении вскинул руку, указывая на север, в направлении горного хребта. Километрах в десяти от нас текли вниз пять или шесть чёрных ручейков.
   - Это те, от которых я бежал, - пробормотал Андрей. - Надо уходить, ребята, скорее!
   - Я не пойду, - заторможено сказала Кристина. - А если Игорь придёт, а меня нет? мы потеряемся...
   Олька обняла её за плечи:
   - Надо идти, Кристи. Ты же знаешь, Игорь ловкий и смелый, он обязательно нас нагонит, если останется жив. А нам оставаться нельзя. Пойдём-пойдём...
   - Девчонок в середину, - я обнажил палаш. - Парни - в клин...
   - Нет, Олег, - отчётливо и спокойно сказала Танюшка, и девчонки сплотились за ней.
   - Что - нет? - сердито спросил я.
   - Сегодня мы пойдём рядом с вами, - сказала он, обнажая корду. - Мне кажется - сегодня нехорошо будет тем, кто останется в живых, если мы столкнёмся с чёрными и проиграем. Вы не сможете нас защитить. И тогда будет лучше погибнуть всем вместе.
   Две или три секунды я молчал. Потом бросил:
   - Что же - может быть, нам ещё повезёт... Тань, становись слева от меня. Будешь прикрывать бок... Всё. Пошли.

Игорь Добронравов

   Жарких костров развесёлый треск,
   Руки тяжёлын над огнём.
   Окаменевший и грустный лес -
   Стаю волков обложили в нём.

262.

   Серые мечутся меж берёз,
   Прячут детей, зарывают в снег...
   И в онемевших глазах вопрос:
   "Что же ты делаешь, человек?!"
   Вот и всё... Приходит смертный час,
   Тот час, когда вся жизнь - сплошная боль...
   Снег несёт... Ах, если б он их спас!
   Но этот день не станет иной судьбой...
   Кружит матёрый - здесь главный он...
   Чует - вот-вот и начнут стрелять...
   Но на флажки не пойти - закон...
   Лучше под пули - учила мать!
   Лучше под пули, оскалив пасть,
   Молча за горло, с разбегу в грудь,
   Лапами, сильно, подмять, упасть...
   Может, и вырвется кто-нибудь...
   Кто-нибудь... Всё уже смерти круг.
   Уже давно на спуск жадно палец лёг...
   Кто-нибудь... Пусть это будет друг!
   Он допоёт, когда голос мой уснёт...
   Цепи смыкаются, крик и смех,
   Запах железа, собачий лай...
   Волка - не лебедя. Лебедя - "грех"!
   А волк - он разбойник, его стреляй...
   След - словно пеленги, на виду...
   И, заглянув в поднебесья синь,
   Воздуха грудь вожак глотнул,
   Прыгнул - как проклят, что было сил...
   ...Ветра свист... Опять не повезло...
   Ударил гром - и палевый бок в крови...
   Жизнь - прости... Прости всех нас за зло...
   Дай времени нам - себя научить любви...

* * *

   Тропа, по которой нас вёл Санёк, в самом деле уводила в обход негров - под пологом зелёных рощ, чьи кроны прочным покровом закрывали нас от взглядов со стороны. Мы шли в строю, на страшном напряге, но в какой-то момент Саня шумно перевёл дух и сказал достаточно громко:
   - Всё. Они остались там, - он махнул рукой влево, - мы сейчас выше их... Впереди прямая дорога на Ираклион... Если пойдём быстро - дойдём к утру.
   - Да, хорошо, - я тоже перевёл дух. Слева виднелся склон холма, переходивший в открытую узкую и длинную долину, терявшуюся где-то среди рощ. По долине двигался отряд негров - параллельно нам, явно о нас ничего не подозревая. Над ними плыл, покачиваясь и ныряя, шест с человеческой головой - ещё не сухой, как обычно... Впрочем, все сухие головы, которые мы видели у них, когда-то кому-то принадлежали...
   - Кристин, ты куда? - отвлёк меня оклик Ольки. - Ты чего, Кристин?!
   Девчонки загомонили. Я резко обернулся.
   Кристина стояла совершенно открыто - на плоском большом валуне, нависавшем над склоном. Она, вся подавшись вперёд, всматривалась в сторону негров. Потом повернулась к нам. Её синие глаза почернели и стали огромными.
   - Это Игорь, - сказала она.
   Да. На шесте над неграми плыла, покачиваясь, с развевающимися по ветру волосами голова Севера.
   Помню, что в ушах у меня словно забурлила горячая вода. Я стал хуже слышать. А зрение наоборот, как всегда в такие моменты, обрело странную чёткость.

263.

   - Это Игорь, - повторила Кристина. - Я должна забрать... забрать его... у них...
   - Кристина, что ты несёшь? - быстро спросил я. Глаза девчонки обежали нас всех, и их взгляд был страшным, как промороженная сталь, прикасающаяся к обнажённой коже.
   - Его надо забрать, - тихо сказала она, вытаскивая ландскетту. - Он же и ваш друг тоже...
   - Кристина, не валяй дурака! - рявкнул Саня. - Он мёртв! Это просто кусок его трупа!
   - Боитесь?! - вдруг бешено крикнула Кристина. - Боитесь?! Тогда я сама! Одна!!!
   Прежде, чем её успели удержать, она соскочила вниз. Устояла на ногах. Мы подбежали к краю, негры уже, конечно, нас видели... Кристина, доставая левой рукой стилет, уже шла к остановившимся и замолчавшим неграм. Одна. Быстро пересекая свободное пространство.
   - Мальчишки... - тихо сказала Ольга, обводя всех нас взглядом, в котором были мольба и боль. - Мальчишки, да что же это?.. Она же... одна... Ну мальчишки же...
   Негров было сотни три. На глаз... Я замтеил, что кусаю уголок губы.
   Голова Севера на шесте.
   Идущая навстречу неграм Кристина.
   Глаза Ольги.
   Гул нарастал. Гул в ушах...
   - Ладно, - Ольга глубоко вздохнула. - Я тогда с ней.
   Я поймал её за руку. Наверное -очень сильно сдавил, она даже задёргалась. Но голос мой звучал спокойно - удивительно спокойно даже для меня самого, я ожидал от себя дикого вопля...
   - Погоди, Оль, - я подошёл к краю и, соскочив вниз, повернулся к остальным. У меня быстро немели губы. Следя за своим голосом и уже не узнавая его, я сказал: - Карать, ребята. Карать. Будем карать.
   И пошёл за Кристиной, никого не позвав за собой и не удивившись остатками человеческого разума, что рядом со мной оказались Танюшка и Сергей, а голос Вадима где-то сзади попросил напружиненно:
   - Дай, Тань... чтоб звенело!
   И - голос Танюшки... И вновь - меня не удивило, что она поёт:
   - ...так что ж друзья -
   Коль наш черёд -
   Да будет сталь крепка!
   Пусть наше сердце не замрёт,
   Не задрожит рука!
   И пусть и смерть - в огне, в дыму! -
   Бойца не устрашит,
   И что положено кому -
   Пусть каждый совершит!
   Негры пятились. Шаг. Шаг. Ещё шаг назад - всей толпой, переминаясь и переглядывась, сталкиваясь оружием. Они не могли поверить, что нас всего три десятка.
   Просто не могли.
   Потом они замерли.
   А ещё потом - рванулись навстречу.
   - ...пусть свет и радость прежних встреч
   Нам светят в трудный час!
   А коль придётся в землю лечь -
   Так это ж только раз!..
   ...Я шёл вперёд и нёс перед собой беспощадно сверкающий клинок палаша. Я видел только этот летящий передо мной серебряный блеск.

264.

   Как солнце. За этим блеском надвигалась какая-то чёрная стена, и я выкрикнул:
   - РОСЬ!!!

Владимир Высоцкий

   Четыре года рыскал в море наш корсар!
   В боях и штормах не поблекло наше знамя!
   Мы научились штопать паруса
   И затыкать пробоины телами!
   За нами гонится эскадра по пятам,
   На море штиль - и не избегнуть встречи...
   Но нам сказал спокойно капитан:
   "Ещё не вечер!"
   Вот развернулся боком флагманский фрегат -
   И левый борт окрасился дымами!
   Ответный залп - на глаз и наугад! -
   Вдали - пожар и смерть, удача с нами!
   Из худших выбирались передряг...
   Но с ветром худо и в трюме течи...
   А капитан нам шлёт привычный знак:
   "Ещё не вечер!"
   На нас глядят в бинокли, трубы сотни глаз -
   И видят нас, от дыма злых и серых...
   Но никогда им не увидеть нас
   Прикованными к вёслам на галерах!
   Неравный бой... корабль кренится наш...
   Спасите наши души человечьи!
   Но крикнул капитан: "На абордаж!
   Ещё не вечер!"
   Лицо в лицо, ножи в ножи, глаза в глаза -
   Чтоб не достаться спрутам или крабам,
   Кто с кольтом, кто с кинжалом, кто в слезах -
   Мы покидали тонущий корабль!..
   Но нет - им не послать его на дно!
   Поможет океан, взвалит на плечи!
   Ведь океан-то с нами заодно!
   И прав был капитан -
   ещё не вечер!

* * *

   Я не очень помню подробности этой драки. Командир из меня тогда был никакой, и хорошо, что мои ребята в командах и не нуждались.
   Негров мы раскроили, как нож гильотины - брусок масла, после чего они мгновенно разделились на две части. Одна часть негров побежала откуда пришла. Вторую мы прижали к скалам и изрубили в считанные минуты. К этому времени я обрёл связность роечи и мысли, но взять команду на себя опять не успел, потому что на нас навалились с трёх сторон не меньше полутысячи - подошло подкрепление и, конечно же, не к нам...
   Дальше - опять провал. Я знаю, что дрался, но не помню - как. Кажется, до скал мы добирались вместе, а там рассеялись. Окончательно я "включился", когда понял, что тащу на себе, закинув его руку на плечо, Игорька Мордвинцева. Он вроде бы шёл сам, но из головы у него хлестала кровь, заливая мне плечо и лицо. Где-то на краешке сознания я удивлялся, сколько в человеке может быть крови... Танюшки рядом не было. Набо было остановиться, перевязать Игоря, но это оказалось невозможно - негры шли за нами по пятам. Позади меня держались Сергей со своей Ленкой и Колька Самодуров - он тоже потерял Вальку и вообще и вообще в правом плече сзади у него торчала толла. Олька Жаворонкова помогала ему идти.
   Сергей догнал меня.

265.

   - Не уйдём с ранеными, - сказал он. Вместо ответа я спросил:
   - Где остальные? Остальные живы?
   - Не знаю, - помотал головой Сергей. - Я не видел.
   - Танька где?
   - Не видел, я говорю!.. Олег, не уйдём мы с ранеными.
   - Так что же - бросать их?! - огрызнулся я. Под курткой у меня текла кровь Игоря, текла в штаны, текла по ноге, в сапог...
   - Олег, - сказал Игорь, и я наконец-то посмотрел, что у него с лицом. Голова у него была разрублена наискось, череп расколот, а вторая рана обнажала в рассечённыом левом плече лёгкое, пузырящееся розовой пеной. - Хватит, положи меня. Всё кончено. Я отыгрался.
   Врать я уже не мог. Да и не хотел, да и нечестно это было. Я просто тащил его, но Игорь вдруг потяжелел ещё сильней и попросил:
   - Олег, не мучай меня. Очень больно.
   И повис совсем. Окончательно, только ещё дышал - с хрипом, с клёкотом.
   - Умирает, - сказал я и потащил его в сторону с тропки, в кусты. - Сергей, дальше, веди дальше!
   - А ты?! - он кусал губы.
   - Я останусь с ним, потом нагоню... Мотайте отсюда! Сергей, не сходи с ума - уходи, я догоню!..
   ...Я втащил Игоря под вывороченные корни. Он опять пришёл в себя и, нашарив мою руку, сказал:
   - Темно... Олег, Ирка остаётся одна...
   - Всё будет нормально с ней, - пообещал я. - Я клянусь.
   - Как обидно, - на губах Игоря лопнул кровавый пузырь, он широко зевнул. По дороге пробегали негры, но я это слышал как-то очень-очень отдалённо, словно всё это меня не касалось.
   - Что остаётся от сказки потом -
   После того, как её рассказали? - спросил Игорь.
   Потом он умер.
   ...Я догнал наших примерно через километр. Но негры догнали их ещё раньше. Кажется, Колька совсем ослабел, а остальные не бросали его до последнего.
   В общем, я метров за двести увидел, как Сергей пятится перед десятком, не меньше, негров - они не спешили нападать, потому что на тропе по пути Сергея лежали уже три или четыре трупа. Ленка прикрывала Сергею спину с рапирой наперевес.
   Чуть ближе ко мне Колька, держа топор в левой, тяжело отмахивался от негров, наседавших на него и отрезавших его от остальных. Олька, прижатая к кустам на обочине, вращала корду в обеих руках, рубя с потягом.
   Я опоздал... Колька завязил свой топор в основании шеи одного из негров, не смог - с левой - быстро его выдернуть... Ассегай ударил его в бок - под вытянутую руку. Колька отпустил топор, схватился за ландскетту, его ударили в спину, и он упал. Уже на бегу я увидел, как он, приподнявшись, всадил выхваченный левой рукой охотничий нож в ступню одного из чёрных.
   Каким-то невероятным усилием Олька пробилась к лежащему, раскидав негров - и, встав над ним, отчаянно рубила кордой. В неё начали бросать толлы, и я, не добежав каких-то двух десятков шагов, увидел, как она закачалась и, осыпаемая ударами клинков, упала, прикрывая Кольку своим телом.
   Наверное, их изрубили бы в куски, но тут я, наконец, добрался до негров. Они очень увлеклись, поэтому я прикончил троих раньше, чем они опомнились - одному снёс руку с плечом, второму перерезал горло дагой, третьему всадил палаш между лопаток - и тоже не не сразу освободил лезвие.

266.

   Ятаган раскроил мне левое плечо и грудь под ключицей. Ликующий вопль захлебнулся - дага вонзилась в орущую пасть негра, скрежетнув о позвонки. Замахнувшийся топором схлопотал пинок в живот - такой, что его унесло в кусты, а в следующий миг я, в приседе крутнувшись волчком, подсёк коленки ещё одному и вывалил ливер другого ему же под ноги. Третьего я отоварил в висок кулаком с зажатой в нём рукоятью даги - он свалился без писка.
   Потом я метров пятьдесят гнался за убегающими неграми, почему-то не догнал - и, остановившись, обнаружил, что у меня в правом бедре торчит толла. Лезвие ощутимо скреблось о кость, и я, вырвав толлу, вскрикнул и выругался.
   Ленка старалась остановить кровь, хлеставшую из раны в боку у Сергея. Какой-то негр уползал, пачкая за собой траву кровью и поносом, в кусты. Я догнал его и, наступив на спину, рывком за спутанные жёсткие волосы переломил ему позвоночник. Потом подошёл к нашим.
   Олька была мертва. Это я понял сразу - в горле у неё торчала толла, это не считая всех остальных ран. Я оттащил её в сторону - правая рука слушалась плохо, её окатывали волны боли, от которых мутилось в глазах, а земля начинала казаться толстым слоем резины.
   Олька напрасно пожертвовала собой. Серые глаза Кольки равнодушно и внимательнро смотрели сквозь меня куда-то... не знаю - куда. Может быть - туда, куда уходят все окончившиеся сказки?
   Я нагнулся ниже - закрыть ему глаза. И упал в глубокую-глубокую яму, откуда меня вытащил Сергей - он волок меня, как я недавно Игоря, а одновременно бил по щекам свободной рукой.
   - Пусти, я сам пойду, - прохрипел я, с удивлением обнаружив, что сам несу свой палаш, хотя руку ощущаю плохо. Я кое-как был перевязан, сам Сергей - тоже. Идти, впрочем, мне не хотелось. После того, как за полчаса на моих глазах погибли трое моих друзей, мне хотелось умереть, только как-нибудь так, чтобы не прилагать к этому усилий... и не очень больно, потому что и так уже хватит боли...
   Я волокся куда-то сквозь эту боль, как сквозь густой, горячий, приторный кисель. И ненавидел себя за то, что я ещё жив, когда все мертвы, что у меня не хватает духу вонзить дагу себе в сердце, так легко и просто - ещё чуточку боли, а потом - покой и тишина...
   - Сергей, убей меня, - попросил я его. Он выругался и покосился на меня дико.
   Потом я увидел Танюшку. Она вышла навстречу из-за кустов, а следом ещё кто-то, и ещё - и ещё несли носилки, на которых лежала Кристина, я узнал её сразу.
   - Ты весь в крови, - Танюшка уронила залитую кровью корду, и та вонзилась в землю.
   - Это не моя кровь, это Игоря, - я забыл о том, что и сам ранен, поискал глазами Ирку Сухоручкину и сказал: - Ир, Игорь убит, - потом мой взгляд наткнулся на Вальку Северцеву, и я добавил: - И Колька убит тоже...
   Ирка заплакала, спрятав лицо в ладонях. Валька рассеянно посмотрела вокруг, покусала губу.
   - Значит, и брат, и парень... - она медленно улыбнулась.
   А потом вогнала стилет, который держала в левой руке, себе под левую грудь.
   "Ну и правильно," - подумал я. И снова потерял сознание.

* * *

   В последующие несколько часов на вынужденном привале я ещё несколько раз приходил в себя и отрубался. То ли от потери крови, то ли от нервного перенапряжения... В бездонном безверменье ко мне приходили Олька, Игорь, Колька - живые, и тоскливый ужас выталкивал меня "на поверхность".

Кто-то принёс трупы - сходили, не побоялись. Это было правильно. Похоронить их по-человечески - мы были обязаны сделать это... Вроде бы плакал Андрюшка Соколов - а

267.

   потом оказалось, что это правда. И ещё оказалось - его Ленка Черникова погибла буквально в шаге от него, ей разрубили голову топором...
   Не было Вадима. Не было Джека, не было Ленки Власенковой с Олегом Крыгиным. И Серёжки Лукьяненко с Вильмой не было тоже, и Богуаш, и Наташки Бубнёнковой...
   Была ночь. Глухая, полная барабанов где-то неподалёку... или, может, вдалеке, по здешним ущельям звуки разносятся странно... Чёрная, полная вязкого ужаса - ночь... Клинок выскальзывал из моих ножен снова и снова, падал передо мною, словно шлагбаум... Это было хуже смерти, это было нечестно - такая мука от мысли, что я привёл своих друзей сюда на смерть. Я не хотел, я не мог хотеть их гибели - я всего лишь пытался остаться собой... или стать кем-то лучшим, чем раньше...
   Я заплатил. И, наверное, ещё не всё.
   Безднга мучения... Интересно, каков был конец всех вождей, князей, конунгов, королей этого "мира низачем"?.. Чарльз, принц Великобритании и король Срединного Королевства, погиб раньше, чем его настигло это отчаянье...
   Как же ему повезло.
   - Олег, вставай.
   Я безучастно поднял глаза. Танюшка стояла передо мной, тоненькая, сильная и прямая, как выкованный из стали восклицательный знак, держа руку на поясе. Левая рука (рукав куртки оборван у плеча) была замотана повязкой от локтя и выше. Повязка намокла от крови...
   И её ранили.
   - Зачем? - спросил я.
   - Надо хоронить наших и идти дальше.
   - Зачем? - повторил я. - Всё кончено, Тань.
   - Не смей так говорить, - тихо, но упрямо сказала она. - Мы же погибнем без тебя, Олег...
   - Пусть ведёт Саня... - я поморщился. - Андрюшка вон Альхимович... А меня оставьте. Я кончился.
   - А я? - так же тихо и упрямо спросила она. - Что прикажешь делать мне?
   - Что хочешь, - равнодушно отозвался я. - У нас больше ничего не будет, Тань, пойми же ты это. Мы будем идти и идти по этому проклятому миру, убивать, убивать, убивать - и умирать сами... в этом смысл жизни? Потом - придут другие, будут убивать и умрут... Вон Валька решила правильно. Я бы тоже так сделал, но я боюсь...
   - Не смей так говорить! - она топнула ногой. - Я же знаю!.. Мы же люди!..
   - Мы не люди, - я вздохнул. - Мы копии. Картинки на экране. Пешки на доске... Настоящие Олег и Танька там. Там. Они там и живут по-настоящему. А мы - мы какая-то еба...ая игра. Просто чья-то игра в войну, Тань... Оставь меня в покое. Всё.

Группа Hi-Fi

   Я один -
   я как ветер!
   Я пью земную благодать.
   Гаснет день -
   и под вечер
   светило тоже хочет спать.
   Снова ночь летит раненой птицей,
   И дрожит огонь усталой свечи...
   Проплывают знакомые лица,
   Но им не понять
   беспризорной тоски...
  
   Где ты,
   Мой ангел-хранитель?
   Возьми, если можешь,
   Меня к небесам!
   Убежал
   Я из дома,
   Бродил по сказочным мирам!
  
  

268.

   Я прошу - забери меня, мама,
   С улиц городских
   Обратно домой...
   Я послушным и правильным стану,
   Я хочу домой -
   А здесь я чужой...
  
   День прошёл
   незаметно,
   А я на улице опять...
   Где же он?
   Спит мой ангел...
   Я не желаю погибать!!!
   Танюшка стояла на том же месте... но словно бы отодвинулась.
   - Помнишь. - задумчиво спросила она, - мы говорили о рыцарях?о справедливости. О борьбе?
   - А... - я усмехнулдся. - Да. Говорили. Чушь...
   - Так вот, - она покусала уголок губы острым белым зубом. - Ради той чуши... Нет, погоди. Я тебя люблю. Просто так люблю. Но ради той чуши, Олег, я ещё и уважала тебя. Ради той чуши стоило жить, - она вдруг по-мальчишески сплюнула и без насмешки сказала: - Жалко смотреть, когда кто-то оказывается недостойным своей же мечты... - она повернулась, чтобы уйти. Но, наверное, ей тоже было больно и тошно, потому что она добавила мне - уже через плечо: - Ну - кто прыгнет выше радуги? Эх, ты!..
   Какие-то несколько секунд я смотрел в её удаляющуюся прямую спину. Но за эти секунды перед моим мысленным взором пролетел калейдоскоп картинок. Странно - просто-напросто фрагментов из недавно вышедшего фильма "Выше радуги не прыгнешь", который очень нравился мне... и Танюшке. Словно кто-то продёрнул перед глазами склейку из отдельных ярких кадров. Весёлый такой и немного грустный фильм о... ни о чём... и обо всём... и о нас, и о том, что...
   - Тань, что ты сказала? - спросил я в спину. Наверное, что-то такое... ну, такое было в моём голосе. Потому что она обернулась. - Повтори, что ты сказала.
   - Кто прыгнет выше радуги? - с вызовом повторила она.
   - Да сам же Радуга и прыгнет, - ответил я. Вздохнул. И поднялся. - Ладно. Пошли. Попробуем... прыгнуть выше радуги.

* * *

   Убитых мы похоронили в расщелине под скалой недалеко от места последнего бивака. Им не досталось даже окротких надписей - мы боялись, что негры разроют могилу.
   Но, пока мы живы, мы их не забудем. Это тоже - памятник.
   Никто и не думал жаловаться, когда я объявил, что надо идти дальше. Мне почему-токазалось, что все видели мою слабость, но то ли никто внимания не обратил, то ли не хотели вспоминать.
   Кристина была тяжело ранена - не считая мелких "царапин" (которые там уложили бы любого в койку). Ассегай пробил её насквозь в районе солнечного. Ольги с нами больше не было, но и так все понимали - доставать его нельзя. Мне почему-то лезли в голову строчки из "Книги будущих командиров" - как фиванский полководец Эпаминонт был ранен при Мантинее: дротик попал ему в грудь, и он приказал обрезать древко, чтобы оно не качалось и не причиняло лишней боли. Потом, после боя, отдав последние распоряжения, велел вынуть дротик - и после этого умер.
   Кристина была без сознания. Иззубренную ландскетту с искорёженной гардой из её пальцев вытащить просто не удалось, так её и нескли на импровизированных носилках. Носильщики менялись, но я не мог - плечо... Мы шли через глумливо перекликающуюся барабанами ночь, словно раздвигая её собой. Шли в тишине, чутко вслушиваясь и сжимая в руках оружие. Шли, стараясь не думать, что где-то лежат, наверное, тела других наших друзей - и их даже похоронить некому...
   Что же - может быть, и мы будем скоро лежать так же. Это не причина для скулёжа.
   У меня снова начала промокать повязка на бедре. Кровь текла в сапог, и он захлюпал. Вот мерзость...

269.

   - Люди впереди, - неслышно подошёл Арнис.
   - Люди или негры? - быстро спросил я.
   - Я же сказал - люди... Вроде бы наши.
   ...Вадим шёл первым. Он нёс меч на плече и покачивался, припадая на левую ногу. Следом шёл Джек; потом - Ленка, Сергей, Вильма, Олег...
   Мы обнялись - я, Вадим, Сергей... Надолго обнялись. Потом, отстранившись, я хрипло сказал:
   - Всех вывел. Молодчина...
   - Не всех, - он посмотрел на Саню, который подошёл к нам и остановился чуть в стороне. - Саш, Наташку убили... Игорь, - окликнул он Сморча, - слышишь?
   - Слышу, - деревянно откликнулся вместо него Саня.
   - Мы на тропинке столкнулись... - Вадим прикрыл глаза, перевёл дух. - Её - ассегаем в горло, она сразу упала... Мы её вытащили, но... - он махнул рукой.
   - А где Богуш?! - отчаянно крикнула Наташка Мигачёва.
   - Богуш... - Вадим снова прикрыл глаза. - Если бы не он, мы бы все там остались... Они навалились, Джек упал... - я заметил, что у англичанина рассечён висок, волосы слиплись в кровавую сосульку. - А он встал там... с кистенём, и не подпускал... Ему... - Вадим скрежетнул зубами, качнулся, - ему голову смаху... Но он пять или шесть штук успел свалить, и нас прикрыл...
   Наташка зарыдала. Ленка Власенкова, подойдя, обняла её. Вот так, а я и не замечал, что она неравнодушна к поляку...
   - Где Олька? - спросил Вадим. - Пусть перевяжет, не могу больше...
   - Она больше никого не перевяжет, - сказал Сергей. - Её убили... И Кольку, и Игоря, и вообще... - он шмыгнул носом и скривился.
   - Я перевяжу, - Ингрид, державшаяся, как всегда, рядом с Басом, подошла к нам. - Я хорошо умею...
   - Тогда держи, - Сергей отдал ей Олькин мешок. - Работай.

* * *

   Жоэ был честен. Он ждал нас, пока мог.
   Сожжённая наполовину каравелла лежала боком на мели. Песок был истоптан и почернел от крови, валялся разный мусор. Вяло чадил большой костёр - остаток ниггеровсокго пиршества. Тут же, у чёрного борта корабля, лежали несколько голов.
   Жоэ был третьим слева.
   Мы одновременно подняли головы. Там, где стояла крепость, тянулись в утреннее свежее небо столбы дыма.
   - Север... - я осекся. - Джек, посмотри - нет ли там живых.
   - Да, - кивнул он.
   - Корабль сожжён, - Саня попинал борт, тронул его пальцем, с гримаской вытер испачканную руку о песок. - А нас двадцать два человека...
   - Двадцать один, - подошла Ингрид. - Кристина умерла.
   - Достаньте ассегай, - приказал я. - И похороните её.
   Но потом - не выдержал, пошёл сам посмотреть.
   Пальцы Кристины после смерти разжались, и ландскетта выпала. Я поднял шпагу, помедлил... положил её на грудь девчонке. Мышцы её красивого лица расслабились, нижняя губа чуть отвисла - и от этого Кристина казалась обиженной...
   ...Джек со своими прикатил из крепости четыре больших глиняных сосуда и принёс моток верёвки.
   - Плот, - сказал он. - Надо строить плот, иначе погибнем. Не спрячемся. Остров-то небольшой вобщем... У нас есть время - немного, но есть, они пока сюда не додумаются вернуться.
   - Через пролив на плоту? - Фирс покачал головой.

270.

   - Тогда можешь вернуться в горы и ещё несколько дней по ним побегать, - отрезал я. - Ладно. Похороните Кристину - и за работу!

* * *

   - Еды мало, - Ленка Власенкова тоже получила своё, она была ранена в левое плечо и в левое запястье. - Воды в эти кувшины войдёт литров по пятьдесят, всего, значит, двести, если по литру в день - это всем на десять дней. Думаю, хватит за глаза, а еды мало.
   - Поголодаем, - отрезал я, тревожно оглядывая холмы и лес на них. - Я вообще не жрать готов, лишь бы отсюда подальше...
   - Логично, - вздохнула она. - Ладно. Пойду укладывать, а то побросают, как попало...
   "Вот и всё, - подумал я. - Два часа - и всё. Мы уже ни про кого не помним. Дела и надо укладывать груз..."
   - Есть одна опасность, - раздался голос за мной, и я повернулся. Джек стоял около меня, машинально оттирая руки от чёрных пятен смешанной с грязью и гарью смолы. - Нас может подхватить течение. Плот не выгребет, не корабль.
   Джек говорил тихо и спокойно. Поэтому и я ответил так же:
   - Тогда что?
   - Тогда - Мальта. Пантеллерия. А дальше - Балеарские острова. Только до них есть риск уже не доплыть. Или, может, нас кто-нибудь подберёт.
   - Шансы?
   - На благоприятный исход? Три из десяти... Надо ещё все фляжки наполнить... Знаешь, князь, а умирать-то не хочется.
   - И тебе? - хмыкнул я.
   - И мне... А всё-таки, - он сощурил глаза, - на юге что-то есть. Недаром они так бросаются на всех, кто идёт туда!
   - Недаром, - согласился я. Потом задумчиво сказал: - И всё-таки ещё - странно они появились. Ведь не было их. И вдруг - на тебе! Как с неба...
   С плотом наши спешили, но делали его прочно. Море - это море... Плавника, обкатанного ветром, песком и водой, на берегу хватало, и все вкалывали - кроме девчонок, которые несли стражу и пытались напоследок поохотиться (аркебузу Вальки Северцевой взяла Наташка Мигачёва) да подсобрать травок и кореньев. Таскали воду в кувшины, набирали фляжки...
   Плот нарастал на мелководье.
   - А всё-таки я вернусь, - тихо, но упрямо сказал я.

* * *

   Ленка долго скребла котелком по дну кувшина. Ёжилась, словно на холодном ветру, что-то бормотала...
   Мы смотрели. Девятнадцать пар глаз. Танюшка, сидя на "условном носу" со скрещенными ногами, глядела в другую сторону - в море.
   - Ничего нет, - сказала ленка. Я знал, что она сейчас ответит, но внезапно на миг возненавидел её за этот ответ.
   Мы плыли двадцать второй день. Нам выпал тот самый один шанс из семи на десять. По расчётам Танюшки мы сейчас находились где-то южнее Сардинии.
   В первые два дня мы, не особо ограничивая себя, выдули кувшин воды - по всем приметам нас вроде бы несло в нужном направлении. И потом поздновато опомнились... Короче, к исходу десятого дня у нас оставался один кувшин, который в то утро кокнул Сморч. Случайно, конечно - рукоятью гизармы.
   Случись такое сейчас - его бы убили. Но тогда жажда ещё не добралась до нас по-настоящему. Сморч, конечно, скис почти до слёз, да и мы ругались, но - так... Сутки мы продержались на фляжках и надежде, что нас прибьёт к Сицилии (шутили про тамошнюю бессмертную мафию, вспоминали "La piovra" и Каттани...) Сицилию мы не

271.

   увидели, но прошёл дождь, и мы набрали кувшин и фляжки. Рыбалка была плохая...
   Одиннадцать дней - по стакану воды в день. Воду отмеряла Ленка Власенкова, и я отдал ей все аркебузы, сказав, что она может стрелять, если что.
   Надо сказать, я плохо подумал о своих. Они подсовывали воду девчонкам (Щусь - Сане!) Сперва я сделал то же несколько раз, но Танька не пила, и я сказал, что, если кто-то ещё раз попытается "сбагрить" свою воду - буду бить. Продуктов не было уже две недели...
   Сегодня вода кончилась. У нас оставалось где-то по поллитра во фляжках. Да и то - я подозревал - не у всех.
   Ещё несколько секунд я рассматривал Ленку, чувствуя, что борюсь с диким, мерзким желанием - закричать ей, что это она пила тайком воду, поэтому та и кончилась так быстро...
   Я тряхнул головой. Обвёл всех взглядом:
   - Вода кончилась, - сказал я, сам испугавшись сказанного. И повторил: - Вода кончилась. Всё, что у нас осталось - фляжки. И я сейчас спрашиваю всех - кто хочет пить?
   Послышались смешки. На меня глядели с исхудавших лиц покрасневшие глаза.
   - Ясно, - я откашлянул мерзкую сухость в горле. - Я знаю, что вода во фляжках не у всех, - я помедлил, вспомнив, как три дня назад, ночью, сам открыл фляжку и в страшных, непередаваемых муках несколько секунд боролся сам с собой, пока... пока не заткнул пробку обратно. Сейчас я выдернул её снова и, подойдя к кувшину, сунул в него руку и опрокинул фляжку внутрь. В тишине все слушали, как вода стучит о дно. Потом - капает. Звонко и медленно. Потом - всё... Я потряс фляжку. - Все по очереди подходят сюда и выливают воду. Никто не узнает, пустая была фляжка или полная. Но этой водой... - я снова сглотнул, - ей мы будем поить только девчонок. По полстакана в день.
   - У вас ещё раны не зажили!.. - начала Ингрид, но я прервал её:
   - У вас тоже. И я закончил на этом. Я не предложил, я приказал. Всё. Пошли...
   ...Танюшка подошла второй, потом вернулась ко мне на "нос", где я устроился, глядя вперёд. Она резко похудела, от чего неожиданно чётче выступили её формы. Глаза стали огромными, скулы выпирали, губы обметало. Я, наверное, выглядел не лучше, но подмигнул ей:
   - Сперва пьют лошади, потом дети и женщины. Джентльмены пьют последними.
   - Но ведь тогда уже ничего не останется, - усмехнулась она.
   - Вот именно... Тань, - я обнял её левой (правая плохо двигалась в плече), - если случится так, что я буду умирать - ты не вздумай меня отпаивать. Если доберётесь до берега - идите вдоль него на Скалу. Лаури вас примет.
   А про себя подумал, что смогу избавить Таньку от зрелища собственного медленного умирания. Вставлю дагу рукоятью во-он там между брёвнами - и упаду на неё. Ради Танюшки - смогу...
   Воды было около восьми литров. Должно было - больше десяти, но я отмёл эту мысль: всё, и никто никогда не узнает, у кого не хватило выдержки... Восемь литров - это девчонкам на четыре дня, если по двести пятьдесят... Они ещё будут пить, когда нас уже не станет... Потом у них будет ещё дня три.
   Неделя у них есть. Целая неделя.
   У нас - три дня.
   - Ленка, - сказал я через плечо, - выдавай девчонкам воду.

Николай Гумилёв

   Старый бродяга в Аддис-Абебе,
   Покоривший многие племена,
   Прислал ко мне чёрного копьеносца
   С приветом, составленным из моих стихов.
   Лейтенант, водивший канонерки
   Под огнём неприятельских батарей,

272.

   Целую ночь над южным морем
   Читал мне на память мои стихи.
   Человек, среди толпы народа
   Застреливший императорского посла,
   Подошёл пожать мне руку,
   Поблагодарить за мои стихи.
  
   Много их, сильных, злых и весёлых,
   Убивавших слонов и людей,
   Умиравших от жажды в пустыне,
   Замерзавших на кромке вечного льда,
   Верных нашей Планете,
   Сильной, весёлой и злой,
   Возят мои книги в седельной сумке,
   Читают их в пальмовой роще,
   Забывают на тонущем корабле.
  
   Я не оскорбляю их неврастенией,
   Не унижаю душевной теплотой,
   Не надоедаю многозначительными намёками
   На содержимое выеденного яйца,
   Но когда вокруг свищут пули,
   Когда волны ломают борта,
   Я учу их, как не бояться,
   Не бояться и делать, что надо.
   И когда женщина с прекрасным лицом,
   Единственно дорогим во Вселенной,
   Скажет: "Я не люблю Вас," -
   Я учу их, как улыбнуться,
   И уйти, и не возвращаться больше.
   А когда придёт их последний час,
   Ровный, красный туман застелет взоры,
   Я научу их сразу припомнить
   Всю жестокую, милую жизнь,
   Всю родную, странную Землю
   И, представ перед ликом Бога
   С простыми и мудрыми словами,
   Ждать спокойно Его суда.

* * *

   - Пить хочу, - тихо сказал Сергей. И, нагнувшись к воде, воткнулся в неё.
   Я выдернул его из моря за волосы и от души врезал кулаком промежь лопаток - так, что Сергей выплюнул даже то, что успел проглотить.
   - Этой дрянью не напьёшься, - внушительно сказал я, сам с трудом отводя глаза от сверкающей под лучами жаркого сентябрьского солнца водной поверхности.
   Если бы я умирал от жажды в пустыне, мне было бы легче, потому что я мог бы идти. А так? Десять шагов на восемь. И кругом тоже умирающие от жажды люди. Мои друзья...
   Сидеть и умирать - это очень страшно.
   Олег Крыгин что-то рисовал в блокноте уже совсем небольшим огрызком своего карандаша. Молчаливый Арией заполнял его своими зарисовками довольно регулярно. Ленка возле него чинила Олегу сапоги.
   В этой картине было что-то невероятно спокойное и непоколебимое. Настолько, что я подошёл и поинтересовался:
   - Что рисуешь?

273.

   Олег молча листнул несколько страничек. Это были воспоминания о Крите. Подняв на меня глаза, казавшиеся на совсем чёрном от загара лице почти прозрачными, он спокойно сказал:
   - Жаль, что тут нет ни холстов, ни красок. У меня накопилось полно материала для настоящих картин...
   - Ничего, - я выпрямился. - Нарисуешь ещё... Так! Приказ по плоту, блин! Начинаем приводить себя в порядок! Зашиться! Заштопаться! Залататься! Почиститься! Отмыться... по мере возможности!
   Головы инертных тел повернулись в мою сторону.
   - Ты что, очумел? - поинтересовался Саня.
   - Возможно, - подтвердил я. - Но мне не хочется подохнуть в драной куртке.
   - Ты сейчас вообще без куртки.
   Вместо ответа я швырнул ему его же сапог, лопнувший по шву:
   - Зашить!
   - Сбесился, - проворчал Саня, но полез в мешок. Остальные тоже зашевелились.
   - Вода осталась только на завтра и послезавтра, - сказала Танюшка, когда я сел рядом. Голова у меня кружилась, а вот пить уже не очень хотелось. - Олег, уже сегодня вечером самые слабые потеряют сознание. А послезавтра к вечеру вы все уже будете мертвы. Олег! - она вцепилась мне в руку. - Пожалуйста - попей! Сегодняшнюю мою порцию! Я умоляю! Пожалуйста!
   - Тише, - попросил я её, хотя она не кричала. - Танюшка, если земля ещё далеко, это меня всё равно не спасёт. А у тебя может отнять день или даже два. Если она близко, то я и так дотяну.
   Она не заплакала, только положила голову мне на грудь и тихо сказала:
   - Я хотела бы, чтобы мы с тобйо сейчас опять... Но... Хотя можно зайти за кувшины...
   Я с нежностью посмотрел на неё:
   - Там, за кувшинами, туалеты, а не спальни. Лучше зашей мне куртку, Тань...
   ...Вода колонки из-под руки брызжет веером, повисают в воздухе, рождая радугу, мельчайшие капли. Север прыгает в десятке шагов и хохочет. Что он машет руками, почему не пьёт? Воду надо пить. Воду надо пить, надо помнить, что её в любой момент может не стать... Я перестаю брызгаться и подношу к губам мокрую ладонь...
   ... - Земля!
   Я открываю глаза.
   - Земля... - Сергей не кричит, как мне сперва показалось, а хрипит эти слова. На потрескавшихся губах - капельки крови.
   Я тяджело приподнимаюсь. Те, кто ещё может, встали, остальные смотрят лёжа или сидя.
   Огромное алое солнце садится за острую, изломанную от скальных пиков, линию земли. Это не остров - она уходит вправо и влево, насколько хватает глаз. Плот медленно, но верно несёт к ней.
   Сил у меня больше нет. Но, кажется, мы всё-таки будем жить.

  
  
  
  
  

Оценка: 4.40*15  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"