Гельвич Р., Верещагин О. : другие произведения.

Закон Дарвина. Кусок 5

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Оценка: 3.40*4  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Пятый кусок.

0x01 graphic

Ярослав Найменов

Республика Тюркских Народов

   А на базе, действительно был аврал. Нет - пожалуй даже вот так вот - АВРАЛ.
   Не знаю, к счастью это, или к горю - но я пришел на работу аккурат к началу всей этой чудной истории.
   А началось все с какого-то осмотра - или инспекции, то ли ребенка кто-то мучил, то ли ребенок кого-то мучил.... В общем, во время этой самой инспекции, некой мисс Р. Амадрилос пробили голову, одному из солдат сопровождения основательно сломали нос. Второму солдату повезло гораздо меньше - точнее вообще не повезло - его проткнули вилами. Был еще один конвойный - точнее водитель, вот он-то и прибежал на базу, чтоб поднять тревогу. Кстати, куда делась собственно машина - загадка.
   Суть всего переполоха и аврала была еще в том, что большинства контингента базы на местах не было - по причинам, мне неизвестным, и поэтому сразу начать перехват американцы не смогли. Другие же точно такие базы были настолько далеко, что запрашивать помощь у них было просто глупо.
   Работы было совсем немного. Даже мало. Так, перетаскать пару ящиков с непонятным содержимым на склад - да пошляться по базе до конца рабочего дня. Уходить, даже если все уже закончено, категорически запрещалось - сразу засчитывался прогул. Мда... дурдом.
   Перетаскав те самые ящики, я пошел поискать друзей... ну, или просто кого-нибудь, с кем можно поболтать.... Странно. Не было никого.
   Обычно, раза два примерно в месяц, сюда приезжали автобусы, похожие на тот, который был в первый раз - вот только теперь за ними сидели уже строго... ну, если говорить политкорректно - "представители угнетаемых в прошлом народностей". Если неполиткорректно - то всяко-разные дети гор, сыны степей, и пасынки сопок.... Честно говоря - я не знаю, как именно их угнетали, наверное, тут очень подойдет одна хохма: "Злобные русские варвары врывались в кишлаки и аулы, оставляя после себя поганые университеты, больницы и школы".
   Но надо сказать меня интересовало сейчас не это. И во время таскания ящиков, и во время своего уютного сиживания у стены я думал в основном о прочитанных мною книгах. "Охотник", "Дневник Тернера", "Еврейский вопрос глазами американца" - книги американских националистов было легко найти. И думалось мне много чего.... Да, взгляды там были несколько однобокие, злые (не в обычном своем смысле), и тяжеловесныме.... Но по моему мнению - они были правильны. "Дневник Тернера" мне по крайней мере очень понравился - в нем прекрасно показывает взгляд уже оформившегося человека, человека с полновесными взглядами. Единственное что - мне, понявшему несовершенство моих мировоззрений и знаний о том, "куда ветер дует", было пока что эти взгляды не понять. Точнее не столько не понять, сколько не принять. Мне был чужд настолько радикальный национализм. Знаете - я прекрасно понимал ненависть МакДоналда к неграм - ибо сколько я их не видел, нормальных людей среди них не было. К евреям - тут я еще не оформился, не до конца понял. К остальным народам - не мог. Ну как мне, имевшему в друзьях татар и казахов, можно было принять взгляд полного вырезания всего не-белого населения? Хотя, надо сказать, что я понял одну вещь. Национализм - не такая уж плохая штука. Во всяком случае, в случае негров. Или нигров - как я стал их называть.
   Кстати о них - их нападки на рабочих базы (таких как я) участились. Что-то надо было делать....
   Мои чудные размышления прервал Мишка, бывший на базе кем-то вроде "подай-принеси", для русскоязычных рабочих. По-пиндосски шпарил - будь здоров. Завяжи мне глаза - и дай послушать голос Мишки, я совсем не был бы уверен, что это именно он - акцент копировать умел мастерски.
   - Привет, Яр. Тебя в штаб - и быстро.
   - Нахрена?
   - Расстреливать будут! - попытался схохмить он
   Я молча посмотрел на него и устало буркнул:
   - Не смешно.
   - Ладно, ладно. Полы мыть в подвале, ну в коридорчике... а то почти никого нету на базе...
   - Блин... а чего я то? Что - никого другого не было?
   - Если честно, сказали звать кого угодно. Но нашел я только тебя... - Мишка виновато потупился
   Я вздохнул и поднялся на ноги. Все равно делать больше нечего.
   - Где именно мыть хоть?
   - Да в подвале, в медчасти. Там кто-то поднос с кровью уронил... весь пол заляпан. Засохло... трудно тебе будет.
   - Не трави блин душу! - я слегка приуныл, вот уж только этого не хватало!
   Но как по пословице - взялся за гуж, не говори, что не дюж. Пришлось идти.
   Тряпку, ведро и швабру - выдал незнакомый мне рядовой. Нет, не в том смысле, что не знакомый вообще. В лицо - и более менее личностно, я знал всех на базе, солдат было не так уж и много. Более-менее поболтать - типа "как дела - как жизнь?" - мог всего с парой-тройкой людей, которые с грехом пополам говорили по-русски и отличались нормальным характером. Остальные для меня были просто - болванчики с наклеенными лицами. Надменные, и все такое.
   А вот спустившись в подвал - я горестно вздохнул. Говоря, что весь пол заляпан - Мишка ничуть не преувеличивал. Действительно был заляпан ВЕСЬ пол. Ну, или почти весь. Причем кое-где кровь уже порядком засохла, и ее можно было только соскоблить.
   - Это сколько ж крови на подносе-то было... - бурчал я, вымачивая тряпку в воде и наматывая ее на швабру.
   Кстати, о ней - тут от нее пользы было мало. Почти сразу же мне пришлось закатывать штаны и мыть полы руками. Отскабливать. Поэтому дело продвигалось значительно медленнее, чем мне хотелось бы, да и пачкался я прямо пропорционально вымытому полу.
   Коридорчик, что я мыл - был небольшой. Метра четыре - ну или пять, максимум. В ширину - метра полтора. По обоим сторонам располагалось по две двери. Что было в двух с левой стороны - я не знал, двери были плотные, железные, без отверстий. В двух правых, с какими-то пластиковыми и прозрачными дверями - медчасть. Пару раз таскал туда коробки с медикаментами.
   Никого кроме меня, в коридорчике и медчасти не было, поэтому я совершенно спокойно крыл по родичам, вплоть до девятого колена офицерье базы. Негромко конечно....
   - Так вас растак, чтоб вас в аду черти без вазелина драли.... - это было после того, как я обнаружил, что отличные и крепкие джинсы, купленные мною недавно, уже полностью не отстирать. Даже хозяйственным мылом. Выкидывать такую хорошую вещь я, конечно, не стану, но коситься будут....
   Тряпка уже больше размазывала, а не отскабливала кровь, да и вода больше напоминала декорацию для фильма ужасов в стиле "Ганнибал" - не хватало только плавающих ошметков мяса. Недомытыми оставалась еще примерно третья часть коридора, и поэтому я решил пойти вылить воду и хорошенько прополоскать тряпку. Вот только перед этим оттереть во-о-о-он ту пару присохших лужиц возле железной двери....
   ...Я не знаю, что подвигло меня заглянуть под дверь, но я туда заглянул. Сначала поневоле, а потом, заинтересовавшись, уже добровольно.
   То, что я там увидел - напоминало по себе мешок с чем-то. Мешок был размером примерно метра полтора или больше. Не очень объемный.
   А еще он дышал.
   Пару раз тихо стукнув костяшками пальцев в дверь, я приник к ней ухом. Тишина и молчание. Хриплое, с присвистом, но слабое, дыхание еле-еле слышалось.
   Звук костяшек, встретившихся с металлом двери, во второй раз был чуть более громким. И снова тишина в ответ. Мою настойчивость я мог объяснить довольно легко - никого не запирают просто так. Ну и любопытство - куда ж без него-то?
   - Пс-с-с! Эй! - свистяще шепнул я и снова пару раз стукнул в дверь
   "Мешок" пошевелился, и слабо спросил:
   - Кто?.. - голос был слаб. Но казахский акцент в нем был явственен - даже очень.
   - Хрен в кожаном пальто... а ты кто? - отложив тряпку, я еще сильнее прижался к щели, видимости не прибавилось.
   - Не знаю... парень, дай пожрать... - "мешок", тяжко охая, повернулся ко мне лицом.
   Знаете, первое, что мне бросилось в глаза, это кожа облазившая с опухших и кровоточащих губ. А так... ну я много видел битых рож. Эта была точно такой же.
   Черты этого лица я, пожалуй, смог бы описать всего одним словом - один большой синяк.
   - Э-э-э? - ничего более осмысленного от меня не проследовало.
   - Пожра-а-а-ать....
   Быстро запустив руку в узкий карман джинсов, я достал оттуда батончик "Сникерса", один из тех, что были мною прихватизированы на складе. Но вот беда - в щель он не пролазил. Сняв с батончика обертку, я тщательно надавил на него ладонью - после этих действий протолкнуть его в конце концов удалось....
   Этого казаха я запомню на всю свою жизнь. Я никогда не забуду, как он, рыча и пачкая руки тающим шоколадом, пожирал этот батончик.
  

Тамбов и окрестности

Российская Конфедерация Независимых Народов.

   Нам рот заливали
   Кипящим свинцом...
   "Отрекись!" - ревели...
   Русский человек никогда особо не верил официальной пропаганде.
   Никогда - но перед "сменой власти" недоверие достигло пика и превратилось в откровенное отторжение любых инициатив власти, смешанное с насмешкой. Насмешку вызывал суровый вид молчаливого (на деле - косноязычного и тупого) президента, насмешку вызывали помпезные и на глазах разваливавшиеся "нацпроекты", которыми власть неумело маскировала вывоз из страны огромных бабок в чаяньи грядущего - и наступившего - краха привычной жизни и раздела России оккупантами... Наверное, вздумай эта власть на самом деле мобилизовать людей на защиту Отечества - и это вызвало бы смех, и не более. Она - власть - сквернила и смрадила всё, к чему прикасалась, потому что разлагающийся на ходу труп не может не обгаживать то, с чем контактирует...
   Одной из немногих пиар-удач власти стало создание архетипичного образа скинхеда. Как это ни смешно, но именно это - получилось. Оболганный русский мальчишка превратился в отвратительного бритого громилу, воняющего пивом, непрестанно орущего "хыльхилер!" и караулящего в подъездах "нищазных тыктыкских деватчек", чтобы свернуть им нежную смуглую шейку. В немалой степени поспособствовала созданию этого образа гопота, охотно снимавшаяся в пропагандистских роликах в роли "мерзких скинов" за сто рублей на нос и флягу пива на компашку.
   У среднего русского скина с этим образом общего было не более, чем у таможенника Верещагина с его собратьями начала двадцать первого века - вороватыми, жадными, но к месту и не к месту велеречиво брякающими "мне за державу обидно!"
   Средний скинхед был инстинктивно сообразителен, но удручающе малограмотен во всех отношениях - от русского языка до теории ведения уличного боя. Жизнь просто-напросто не способствовала получению знаний, а к живительному (во многих отношениях) источнику Интернета скинхед подключиться нередко просто не мог, потому что либо рос в неполной семье, либо его родители (чаще всего бывшие работяги, лишившиеся работы всвязи с очередной "модернизацией") бухали в унисон и беспробудно - и денег просто не хватало на жизнь. Что в том варианте, что в этом. Обладал он и природными храбростью и верностью "своим", но чаще всего неразвитыми, зачаточными. О Гитлере знал, что это был хороший мужик, потому что убивал евреев, о России - что её угнетают хачи и евреи (хотя как соотнести эти несоотносимые вещи - не знал, да и не задумывался над такими мелочами). Налысо почти никто из них не стригся, не носил и бомберов с белыми шнурками (просто потому, что они слишком дорого стоили). Назвать скинхеда дегенератом мог только тот, кто не был знаком с контингентом элитных школ - малолетней нерусью, наркотами, извращенцами, прогнатистами, полудаунами и просто денежными бездельниками. К наркотикам - даже лёгким - скинхед не подходил близко "по идейным причинам". Драться с "хачами" считал своим долгом, но никогда не поднял бы руку на малолетку или малолетка, заслужи они это хоть сто раз - потому что уличное воспитание диктовало: "Малолетки неприкосновенны". В скинхеды чаще всего приходил после оскорблений, издевательств, побоев со стороны типичных представителей "маленьких, но гордых народов", а то и убийств или изнасилований друзей или родственников, совершённых теми же "гордыми" скотами. Худощавый, русый, с колючими и беспомощными серыми глазами одинокого волчонка, средний скинхед считал службу в армии единственным долгом государству, который нужно было реально отдавать - "потому что все мужики должны служить", хотя и этот святой долг давно превратился в нелепую профанацию. Недоверчивость и злость сочетались в нём с тоской по каким-то мирам и вещам, для которых в скудном лексиконе он не мог найти названий и которые ярко и властно приходили лишь в снах - снах, объяснить которые он тоже не мог, да и не посмел бы...
   ...Шестнадцатилетний Вовка Семеров был типичным скинхедом вот уже три года.
   Впрочем, когда сменилась власть, их тамбовская ячейка притухла почти сразу. Они просто не знали, как реагировать на события и что делать, никакой опыт в прошлом не подсказывал выходов. Да и сводился этот опыт к простому выходу: "Пошли, набъём е...ще хачикам!" Но бить е...ще крепким парням с винтовками и рациями, которые патрулировали город на джипах, или даже не расставашимся с автоматами евсюкам(1.) было как-то... Кое-кто правда заговорил сначала о партизанах, но как за это взяться и что делать в этой роли - никто толком не знал, да и из оружия в ячейке было только холодное, да два тщательно и гордо сберегаемых в одном из подвалов двуствольных ружья 16-го калибра, за гроши добытые в одной из деревень и бабулек. Патрон к ним почти не было.
  
   1.Евсюки - прозвище конфедеративных ментов, "в честь" майора Евсюкова, устроившего ещё во времена РФ бойню в супермаркете.
  
   Если честно, Вовка и на сбор-то не ходил уже почти месяц - приходилось крутиться, чтобы добыть еду себе и матери, которая осталась без работы на рынке (её хозяин-дагестанец, в целом мужик более-менее нормальный, что-то не поделил со своими же, и они незамысловато шлёпнули его на мостике через Студенец, а потом уже их за какой-то хрен изрешетили у знаменитого Т-34 курды, которых в свою очередь тут же прикончил густой очередью из "браунинга" - видимо, просто со страху, а может, со зла или даже просто так - как раз проезжавший мимо польский патруль). Получалось так себе, но хоть голодными Семеровы не сидели. Те же поляки с базы на территории бывшего училища связи оказались мужики вполне себе ничего и охотно меняли что угодно на самый дерьмовый самогон или просто покупали его за еврики...
   Только по вечерам Вовка пугался своей комнатки и думал: и что же теперь, дальше так и будет всегда?!.
   ...Когда в родном подъезде его вдруг рванули за плечо и отбросили к стене, сперва он подумал, что это гопники - их развелось сверх всякой меры - и, прижав локоть к животу, размахнулся для ответного удара вслепую, рявкнув: "Бля, оборзели через край?!" - но получил сильнейший удар по руке, потом - в колено, потом - уже когда согнулся - в шею - и увидел форму евсюков, за которыми маячил офицер UNFRF - с брезгливым лицом и непонятным чёрно-сине-белым флажком на рукаве формы.
   - Дяденьки, вы чего-о-о?! - заорал Вовка, падая на пол и сжимаясь. Его несколько раз беззлобно пнули, потом офицер-иностранец спросил:
   - Это он? - без акцента, равнодушно. Вовка приподнял голову:
   - Дяденьки, я не делал ничего... - он проследил взглядом отлетевшую к стене сорванную с него барсетку, в которой были деньги и недавно полученное удостоверение личности - ею даже никто не заинтересовался.
   - Он самый, Семеров Владимир, - подтвердил один из евсюков. - Забираем?
   - Сапирайттте, - кивнул офицер. - Дфоййе со мной, путтем опечаттывать кварттиру.
   "Как опечатывать квартиру?! А как же мама?!" Вовка попытался вскочить, но получил ещё один удар - в затылок - и очнулся только когда его уже тащили волоком к стоявшему во дворе грузовику. Мир качался, и парню запомнилась лишь сидевшая на лавочке бабулька, которая несколько раз жаловалась на него ментам ещё при прежней власти. Сейчас она замерла с приоткрытым ртом, держа в левой сухонькой ручке надкусанный ломоть хлеба, и в её глазах был растерянный страх. Был ли ещё кто-то вокруг - Вовка не мог понять, очень кружилась голова.
   Потом его зашвырнули в грузовик - открытый "Урал" - грохнули бортом, и машина сразу дёрнулась с места. В кузове было полно, набитком, мальчишек, Вовке молча помогли подняться. Всех вокруг Семеров более-менее знал, но конкретно из его компании скинов тут был только Тимка, один из младших, пришедший в скины перед самой оккупацией после того, как его несколько раз прямо около школы избила компания курдов. Тимка протолкался к Вовке и встал рядом, хлопая глазами недоумённо:
   - Чего они? - спросил он. - Меня прямо с кровати сдёрнули, дверь выбили... я даже мамке не сказал ничего... она на рынке...
   - А моя где? - вырвалось у Вовки самое главное, самое мучительное, и он закусил губу, обернулся, провожая глазами свой дом - тот уплывал, покачивался, и окно в комнате Вовки было распахнуто. Парень сделал движение к борту - и увидел, что слева и справа едут два открытых УАЗика, в которых за пулемётами сидели всё те же евсюки, но нерусские явно.
   Мальчишки были растеряны и перепуганы. Некоторым, как и Тимке, даже не дали толком одеться. Кто-то тяжело дышал, даже всхлипывал. Кто-то всё время спрашивал: "А куда? Слышь, пацаны, а куда?" Большинство просто держались за борта, ёжились от осеннего холода - многие были одеты совсем легко - озирались - как будто их везли по совершенно незнакомым местам. Вовка тоже поймал себя на том, что провожает взглядом вывеску Beeline - ту самую, под которой он часто встречался с Катюхой - и не может понять, что на ней написано. Как будто она на иностранном языке... а, но она же и правда на иностранном языке... Он долго смотрел вслед этой вывеске.
   - В ментовку, что ли? - прошептал Тимка. Ему никто не ответил.
   Грузовик выехал за город и бодро покатил по рассказовской трассе, набирая скорость. Потянулись слева-справа леса; недалеко от котовской трассы "Урал" свернул и заболтался по разбитой песчаной дороге-просёлку. Малчьишки хватались за борта и друг за друга, по-прежнему немо озирались, замолчали все, даже самые настойчивые в вопросах. Вовка слепо смотрел, как прыгает мимо редкий ельничек - пока не услышал крик одного из ребят, стоявших у переднего края кузова:
   - Пацаны, нас же расстреливать привезли! Нас же... - голос оборвался как-то удивлённо...
   ...Пулемёты - штук пять, на треногах - стояли в двух десятках шагов от края старого песчаного карьера. Подальше - несколько машин. Возле пулемётов ходили и стояли люди - в форме евсюков. Отдельной группкой держались несколько офицеров миссии.
   Грузовик остановился, взрыл песок, мальчишек опять резко мотнуло, положило друг на друга. Они начали подниматься, и тут со стуком откинулся задний борт, послышался крик команды:
   - П...те наружу, ну?!
   Ребята начали спрыгивать на изрытый песок. Только теперь Вовка заметил сбоку - на песке у ельничка - кучи одежды. Несколько евсюков под командой черноусого горбоносого майора, который весело скалил зубы, с матом начали пихать мальчишек к этой одежде. Ребята не шли. Молча не шли, упирались. Вовка упирался вместе со всеми и не понимал происходящего. Тимка цеплялся за его локоть и, кажется, плакал.
   - Чего толкаете?! - нелепо крикнул кто-то. Нелепо, тонко и жалобно.
   - А ну пошли раздеваться! - заорал черноусый почти без акцента и дал поверх голов мальчишек длинную очередь из укороченного калаша, перехватив его с бедра.
   Раздался стонущий животный крик - крик непонимания и испуга. Мальчишки - кто быстрей, кто медленней - стали перемещаться к одежде, но сами начали раздеваться только после ещё нескольких очередей поверх голов, переглядываясь и вздрагивая, медленно, словно ждали, что сейчас кто-нибудь отменит этот приказ. Почти все зачем-то аккуратно складывали одежду и обувь. Ставя свои кроссовки, Вовка с каким-то тихим ужасом понял, что видит всё-всё очень чётко, до мельчайших песчинок и каких-то белёсых волосков на травинке. Потом он подумал, что вот сейчас можно прыгнуть в ельник и... он - он прыгнул и убежал. Убежал в мыслях, остро пережил чувство свободы... и очнулся, когда понял, что тяжело загребает ледяной влажный песок босыми ногами в направлении края карьера. Почему-то совсем не было холодно, наоборот - голова горела, а остальное тело не ощущалось, было словно шарик с гелием, плыло по воздуху.
   Подгоняемые пинками и ударами прикладов, мальчишки, нелепо спеша, выстроились на краю оврага. Вовка медленно оглянулся через плечо и увидел внизу...
   Он сразу отвернулся и попытался сглотнуть. Не получалось - глоток застрял где-то под горлом и заставлял икать.
   - Вован, Вовчик, Вовка, - прошептал Тимка. - Вовка, это чего?
   Преодолевая вязкое сопротивление воздуха, Вовка обернулся и сглотнул. Пулемёты в двадцати шагах перезаряжали. С лязгом и каким-то металлическим журчанием. Вовка не знал, что это за пулемёты, и ему вдруг стало страшно обидно за это незнание. За крайний пулемёт развалисто уселся толстый мордатый евсюк. Он курил, глядя на пацанов водянистыми глазами в белёсых ресницах - глазами откормленной свиньи. Ещё несколько евсюков уже рылось в мальчишеских вещах, по-хозйски набивая разной фигнёй большие рюкзаки.
   - Вовчик, что это?! - тормошил его Тимка. - Вовчик, за что нас?! Воооовчииик! - и вдруг крикнул: - Маааа!!! - рванулся из строя, подальше от края - черноусый пнул мальчишку в живот и засмеялся, когда тот отлетел к остальным и скорчился.
   Кто-то в шеренге заплакал. Ещё кто-то отчаянно крикнул:
   - Не надо, вы что, не надо!
   Вовка помог Тимке подняться. Тот был с синевой и шевелил губами.
   - Не надо, не стреляйте! Ну пожалуйста! - кричал кто-то. Ещё чей-то голос буркнул:
   - Заткнись ты, ну...
   - Ну что, арийцы? - спросил черноусый. - Давайте, делайте так! - он выкинул руку вверх: - Слава России! - и засмеялся. - Ну давайте! Молитесь, свиньи, что смерть лёгкая будет... Готово там? - он отошёл в сторону, поглядев на пулемёты. - Давайте, валите этих свиней.
   Плакали двое или трое. Почти все остальные тупо смотрели перед собой непонимающими взглядами. Вовка тоже поймал себя на том, что смотрит в ближайший ствол и не может оторваться. Толклись обрывки мыслей - надо повернуться и прыгнуть... упадёшь с такой высоты - костей не соберёшь... а какой жёлтый песок... в такой осенний день - и такой яркий песок... а мама, что с мамой?!.
   - Ну не надо, ну не надо же! - твердил чей-то голос. - Ну пожалуйста - не надо! Ну пожалуйста, ну не убивайте меня, ну не надо! Дяденьки, не надоооо!!!
   - Суки! - вдруг крикнул кто-то. - Суки е...ные, хачьё сраное, мало мы вас мочили! Всё равно наша возьмёт! Всё равно наша возьмёт, пацаны, не бойтесь! Пацаны, слава России! Паца...
   Пламя на конце пулемёта было неожиданно беззвучным - и мгновенно заполнило весь мир...
   ...Вовка пришёл в себя от ночного холода. Он закашлялся, начал задыхаться, потом сплюнул со стоном в сторону что-то густое - и дышать стало легче. Не шевелились ноги - в диковатом свете луны, делавшем всё вокруг одинаковым, Вовка не сразу понял, что поперёк них лежит кто-то.
   Болела грудь - тупо и как-то глубоко. Вовка заскрёбся руками, кое-как повернулся, охнул от боли... и уткнулся взглядом в недоумённые серебряные глаза Тимки, лежащего слева. Нижняя губа Тимки жалобно отвисла, и Вовка спросил:
   - Ты чего? - а потом понял, что Тимка мёртв. Убит. Расстрелян. И он, Вовка, тоже расстрелян, но почему-то жив.
   Мёртвые были вокруг - не меньше двух сотен трупов в два слоя, пацаны по 12-17 лет. Отдельной кучкой - чуть в стороне и сверху - лежали десятка два мальчишек со связанными за спиной руками, их, наверное, привезли позже остальных и расстреляли последними. Луна освещала чёрным тельняшки на них, и Вовка не сразу понял - и от луны, и от того, что мозг работал тяжело, с болью - что это никакие не тельняшки, а вырезанные у пацанов на груди и животе узкие полоски, спецом похожие на тельняшки.
   Вовке стало страшно. Он понимал, что это нелепо, что бояться уже нечего. Но оставаться среди голых трупов, сваленных, как манекены возле магазина, он не мог. Он заплакал, со стоном оттолкнул парня, придавившего ноги, и пополз. Пополз, харкая кровью, взрывая ледяной песок, схваченный морозом - пополз, сам не зная куда. Не как спасающийся человек - как животное, маленький раненый зверёк, который уносит свою смертельную боль никуда - просто подальше от охотников, от того места, где его настигла пуля... Мыслей не было. Совсем, никаких. Был ледяной песок, ледяной воздух (странно сжигавший рот, горло, лёгкие...) - и ледяная тяжесть луны на голых плечах и спине.
   И - мёртвые взгляды вслед.
   В ночном, наполненном светом луны и уже почти зимним морозом, заброшенном песчаном карьере посреди разодранной в клочья России полз в никуда раненый, кашляющий кровью и плачущий русский мальчик.
   ...В тот день в окрестностях Тамбова было расстреляно больше семи тысяч русских мальчишек в возрасте 10-17 лет, свезённых со всей области. Большинство из них принадлежало в прошлом к многочисленным и беспомощным "националистическим движениям" и в этом качестве "попали на карандаш" милиции, архивы которой полностью достались новой власти. Но среди расстрелянных были зачастую и их младшие братья ("чтобы остановить распространение националистической заразы"), и немало мальчишек, просто схваченных на улицах за "излишне славянскую" внешность. Вместе с ними были расстреляны несколько десятков кадетов из корпуса при Рязанском училище ВДВ, пытавшихся в начале оккупации оказать вооружённое сопротивление - перевезённые в Тамбов, они на протяжении нескольких месяцев подвергались бесцельным пыткам и издевательствам, после чего их приговорили к расстрелу...
   В ходе таких же акций на территории бывшей РФ за четыре осенних дня было убито не менее 47 тысяч детей, подростков и юношей. Сколько было убито девушек и девочек - точно неизвестно; почти все они перед смертью были изнасилованы, трупы их позже пропали. Среди расстрелянных мальчиков уцелели несколько десятков человек, позже рассказавших обо всех обстоятельствах одного из чудовищных актов геноцида русского народа...
   ...На секунду Вовке показалось, что он всё-таки умер.
   Около него - уткнувшегося в песчаный скат сбоку тропинки и с трудом приходившего в сознание - присел на корточки аккуратный старик с тростью в руке. Похожий из-за неё на грибника, по осени забрёдшего в лес за подосиновиками-опятами и прочей фигнёй. Даже синий ватник на старике казался элегантным, как форма или старинный смокинг. В глазах старика был спокойный интерес, а на плече висела американская винтовка М16 - её Вовка знал хорошо.
   Вовка не удивился. Он больше ничему не мог удивляться. Кроме того, он понимал, что умирает - и был рад только тому, что умирает не в одиночестве.
   Мальчишка улыбнулся старику и закрыл глаза...
   ...Тепло одетый невысокий мальчик лет 10-12 подогнал ближе к кустам расхлябистую, но не скрипевшую подводу, в которую была запряжена небольшая рыжая лошадёнка, уютно дышавшая парком. Куртка мальчика - великоватый верх от армейского бушлата - была перепоясана офицерским ремнём, на котормо висела кобура "макара".
   - Дед Артур, - позвал он негромко, вглядываясь в путаницу обманчивого лунного света и чёрных глубоких теней. - Дееед... ой!
   Старик вышел из кустов бесшумно, положил руку на плечо мальчика:
   - Толик, - сказал он спокойно, - давай-ка вот туда ближе. И расстели там одеяло на сене. Кое-что надо погрузить. Я сейчас буду. И вот ещё что... - он без объяснений вытащил из кармана бушлатного верха мальчишки небольшой цифровой фотик и так же бесшумно, как появился, канул в кусты и исчез в тенях - растворился.
   - Ага, понял, - кивнул мальчик. И, дёрнув вожжами, чмокнул губами - уже привычно: - Уц, пшла!
  

Гунн

Республика Тюркских Народов

   Это была странная идея. Психанутая. Идиотская. Наивно-мечтательная.
   Но слова "невыполнимая" здесь нет.
   На эту идею Гунна сподвигли эти самые женщина с ребенком, которых притащил к нему Марат. Одним из начал Идеи, древней, как говно мамонта, и простой как сатиновые трусы - было приобретение квартиры в Караганде. Оформить ее на совершенно левое, может быть, давно умершее лицо (Марат божился что сейчас за деньги и не такое делают). И начать... начать нечто, что в данный момент классифицировалось как "Деятельность, направленная против гос.строя Республики Тюркских Народов" - ну или как-то так. От пятнадцати, и до пожизненного.
   Если еще точнее - Гунн хотел спасать детей. Русских беспризорников. Тех, которых сейчас в РТН было очень много, которые натурально БЕЖАЛИ, как тараканы, откуда только можно было. Калмыкия, Алтай, Башкирия... Гордые народы, как водится, предпочли любимую ими политику, при которой во всех бедах (аж со времен Чингисхана) было принято винить исключительно русских. И многие из тех в ответ сопротивляться не могли. Кому-то было привычнее заливать горе водкой. Кто-то покорно следовал приказам - умирая, идя в "уютный" зиндан, или оказываясь на улице буквально с голым задом.
   Но были и другие категории. Олжас называл их "Храбрые но глупые", и "Храбрые и умные".
   - Понимаете, сейчас таких полно. Те, что глупые - они по старинке, в руку топор, в другую руку пузырь беленькой... Пузырь до дна - и вперед. В последнем рывке порвать задницу врагу... - Олжас, на столе перед которым стоял как раз упомянутый им "пузырь", залпом опрокинул в себя небольшую рюмашку и тут же закусил из открытой банки шпрот. - Давненько так не сидели, да, брат?... Так о чем я? Ах да! - шмыгнул носом. - А есть "Храбрые и умные". Эти обычно стараются и врага убить, и сами выжить. Те, что порадикальнее - те в партизаны идут - вон, слышал в новостях - щас таких много развелось в России. Те, что другие, те обычно добиваются хороших должностей и начинают гадить врагу уже с них. Порой удачно, смекаешь, да?
   Человек, видевший Олжаса в году так 87-ом или 90-ом, и внезапно перенесшийся во времени в эту трешку, особых различий во внешности Гунна бы не нашел. Те же кроссовки. Светлые джинсы, легкая спортивная куртка темного цвета. Ну... в принципе все. Разве что более новое и качественное соответственно. Надо было отдать амерам должное - в магазинах появилась хорошая одежда.
   Марат, одетый фактически так же, как Олжас (вместо кроссовок на нем были российские ботинки для промышленных работ - с железными носами), тоже выпил рюмку водки.
   - И что предлагаешь? Как именно действовать?
   - Просто. Даже очень. Я сделаю тебе новые документы - благо, есть связи. После чего постараюсь посадить тебя на хорошую должность в местном центре... как они там называется - те, что детей из страны вывозят?
   - "Обрети дом".
   - Точняк. Вот там и будешь сидеть... наверное, где-нибудь в учете списков детей или еще что... ну ты понял, в общем. Будешь собирать информацию - те, которые хотят ехать... - Олжас вздохнул. - Флаг и в жопу и вперед впереди автобуса. Те, которые оказывают сопротивление - списочки о них ты будешь поставлять нам...
   - Кому нам? - удивился Марат
   - Много кому. Работа предстоит трудная. В общем, будешь поставлять нам - и мы будем их оттуда вытаскивать.
   - Как?!
   - Я же говорю - работа трудная. Собственно, из всего сделанного у меня пока идея да квартира. Да еще вот завтра связываться со старыми знакомыми буду... завтра, да. Сегодня никак не могу. Пьянею! - Олжас прервался на высасывания из горла литровой бутыли "огненной воды", рюмка уже давно упала со стола.
   - Прекращал бы... - Марат опасливо глядел на Гунна, которого он видел таким всего пару раз, и то давным-давно
   Олжас прервался и отставил бутылку:
   - Не боись, все не выпью. На крайняк, вон, - кивнул в сторону пакета, где просвечивали контуры еще трех бутылок. - Правда, там уже коньяк и портвейн - время позднее, ничего другого не достал.
   - Олжас, ты так пил последний раз, когда мы....
   - Отвяжись. В том и суть. Я тхак... тьфу! - это он поперхнулся - Тьфу, блин! В том и суть! Я нормально не надирался ДВАДЦАТЬ ЛЕТ! А сейчас такое время, что грех не выпить - хотя бы один раз.... Так ты будешь, или я один?
   Марат молча полез в пакет и достал оттуда бутыль.
   - О. Семьдесят второй... - распечатал. - Ну давай!
   Чокнувшись бутылками, они продолжили пить молча.

* * *

   А с утра, после опохмелки, началось.
   Первым делом приобрели компьютер. С рук, конечно же. На уровне слухов бытовало мнение, что в новые, магазинные компы монтируют жучки и прочую ересь. Конечно, может это и слухи, более того - скорее всего это слухи, но береженого бог бережет.
   Потом мебель. Тоже с рук. Но мало. Так - шкаф, диван, стол и еще немножко всякого необходимого. Стулья сперли из какого-то открытого кафе.
   Согласно общепривитым канонам, ко всему прочему Гунн должен был приобрести еще оружие. Ящик гранат к примеру, вагон АКМ-ов, ну или на крайняк наган или ТТ. Однако это был не фильм. Во-первых - это было не нужно. А во-вторых - слишком долго искать компетентного продавца. А так... финансы Олжаса позволяли вооружить небольшую армию. Начиная от обмундирования и кончая бронетехникой. А чего удивляться? Не всех богачей печатают в Forbes.
   Потом Олжас отправил Марата в квартиру - устанавливать мебель и еды купить. А сам поехал по делам... Да, пожалуй, это можно назвать так...
   ...- Значит вот тебе от меня, в честь нашего старого знакомства и дружественных отношений... - в уединенном кабинете за столом сидели два человека. По одну сторону - цивильно, с иголочки, одетый мужчина. По другую - уже знакомый нам Олжас. Только что от Олжаса в сторону мужчины перекочевала пухленькая пачка, но это были казахстанские тенге. - А вот это - чтобы не делать тебе проблем моей просьбой... - теперь перекочевала уже вторая пачка. Правда, чуть менее толстая - зато более зеленая.
   - И что за просьба? - в голубых глазах мужчины, русского, судя по лицу, не промелькнуло ровным счетом ничего.
   - Да просто понимаешь... Нужен пакет документов.... Удостоверение, паспорт, разрешение на работу, диплом университета и трудовая книжка. Удостоверение, ну и, соответственно, паспорт, на мужчину лет так тридцати девяти... ну, вполне можно до сорока трех. Казах. Диплом - по секретариату. Конечно, понимаешь, что оценки в нем должны быть идеальными.
   Русский кивнул.
   Олжас улыбнулся и продолжил:
   - Трудовая книжка. В ней приемлемый стаж, не знаю, какой там подойдет, и хорошие места работы. Конечно с благодарностями, премиями, и прочей муйней... но без подозрений чтобы. В общем, чтобы взяли хоть к президенту в администрацию. Осуществимо?
   - Вполне. Не самая легкость, конечно, но и не невыполнимое задание. Оставь мне свой номер телефона, я с тобой свяжусь, как все закончу. И вот еще что... принеси мне фотографии этого твоего друга - для удостоверения, и вообще... ну понял, в общем.
   Олжас снова улыбнулся:
   - Хорошо, Саша. Записывай... - быстро продиктовав номер, он поднялся с мягкого стула и протянул через стол руку в рукопожатии. - Ну что, я пошел пожалуй. Дел, знаешь ли, полно...
   Русский пожал протянутую руку и изобразил на лице некое подобие улыбки, первый раз за весь разговор:
   - Гунн, погоди. А где ты пропадал все это время-то?
   - Где-где... где я был - там больше нет!
   - Ну блин... где бы ты не пропадал - ты не сильно изменился.

* * *

   Стопка учебников и самоучителей грохнула о советский стол. Грохнула настолько сильно, что подпрыгнула компьютерная мышь, до этого мигавшая красным светодиодом. Проапгрейженный четвертый пентиум вышел из спящего режима, явив синюю заставку. На коврик ядовито-зеленого цвета опустился красный купончик.
   - И что это? - Марат, позевывая, поднялся с дивана и, протирая одной рукой еще слипшиеся со сна глаза, второй указал на книги и купончик.
   - Самоучители английского. А это - оплаченный купон. Курсы того же английского языка. Вот еще второй, - Олжас достал из кармана спортивной куртки другой купон. Правда уже из картона, и еще он был серого цвета. - Курсы компьютерной грамотности.
   - О как. Это ты себе, да? - безо всякой надежды спросил Марат
   - Такой большой а в сказки веришь... тебе родимый. Тебе. Будешь у меня учить все это, пока от зубов отскакивать не будет. Иначе тебя не возьмут туда, куда нам надо.
   Марат поморщился:
   - Пива купил? А то этот семьдесят второй, такая дрянь....
   - Купил, купил. И не только пива. Много чего. Будем пить, пока можем - потом будет нельзя! - Олжас подмигнул другу и пошел на кухню. - И вот еще что! - он обернулся, облокотившись на шкаф. - Сходи сделай фотографии три на четыре. Бери сразу штук восемь-десять. Тратить будет куда!
   Марат вздохнул и сел на диван. В голове рвались салюты, а во рту явно испытывали ядерное оружие. Грубо говоря, великое дело началось с похмелья...
   ...Шли дни - и пока кроме Олжаса и Марата в квартире не было больше никого. Первый дома бывал редко, утром и вечером. Пропадая днем, он возвращался либо неся с собой какие-то справки и бумажки, либо не неся ничего, но с выражением полнейшего ехидства на лице.
   Второй - учился. У хороших преподавателей, как по английскому, так и по компьютерной грамотности. Все было настолько однообразно, что Марат уже начал было задумываться - а не забылась ли их затея?
   Все это решил один случай...
   ...Произошло это тогда, когда два друга спустились в подземный переход. Куда и зачем шли - Марат уже не помнил. Хотя... если не помнил - значит, это было чем-то неважным.
   Раньше, когда еще не было РТН, а был Казахстан, в переходе пахло сыростью и металлом. Сейчас же первым делом глазу открылась панорама расфуфыренных цыган, торговавших всем, чем только можно. Везде валялся мусор. Кроме того, жутко воняло.
   - Ффу... - Марат сморщил нос - Ароматы-то какие....
   Олжас не преминул ответить:
   - Это еще что - сейчас еще начнут приставать. "Купи! Дай погадаю!" - и всякая такая же муть.
   - Похоже, ты часто тут бываешь...
   - Да уж приходится! Не то, что ты - сиднем сидишь на одном месте!
   Переход делал Г-образный заворот и был довольно длинным. Поэтому как не иди - рано или поздно к двум казахам подошла цыганка:
   - Джигиты, купит серьги? Хороший серьги, девушка твоя....
   Гунн вяло отбрехнулся:
   - Нет, не надо.
   Цыганка либо была мирной - либо слишком усталой - но отстала он сразу же.
   - Ну вот, - Марат ухмыльнулся уголком рта - А ты говорил... - и замолк.
   Потому что набежала толпа. Грязные оборванные дети, клянчащие "денежку, денежку дай, да!", чуть более старшие подростки, продающие вонючие лепешки и пирожки, молодые парни, предлагавшие те же серьги, цепочки и кольца....
   - Пошли вон, чуреки драные! Бл...ди, мать вашу, ох...ели! - грязно ругаясь, Олжас растолкал толпу. Марат не отставал, как в ругани, так и в силе.
   В спину казахам понесся отборный (самое главное - почти без акцента!) мат, на который они, как водится, не обращали внимания. Если бы не одна фраза, вполне безобидная, может быть - то все было бы вообще замечательно.
   - Зажрались в своей Калбитии, мамбетня, мы вас всех еще повыживаем!!
   Олжас сухо улыбнулся.
   Олжас расслабленным шагом подошел к сказавшему это молодому парню.
   Он резко двинул цыгана ногой в пах, после чего умелым захватом бросил его на загаженную землю перехода. Цыган упал на живот и что-то неразборчиво заорал. Все так же улыбаясь, Олжас примерился и, отойдя на два шага, прыгнул цыгану на шею....
   Сто пятнадцать килограмм, округленно, конечно. Ноги слегка согнуты в прыжке - и распрямляются ближе к приземлению. То, что на ногах пружинящие кроссовки - не служит смягчающим фактором.
   Молодой цыган, одетый в серые джинсы и кожаную коричневую куртку, дернул ногами... и все. Ничего больше.
   ТИШИНА.
   - Это - не Калбития. Мы - не мамбетня. Вас тварей, мы еще сами ТАК натянем, что через рот на три метра выйдет.
   Степенным шагом Олжас подошел к Марату - и вместе они пошли дальше - к выходу.
   - До поверхности идем шагом, выйдем - драпаем! - шепнул Гунн
   И они шли. Что примечательно - вслед не бросился никто.
  

Дер. Чистое.

Российская Конфедерация Независимых Народов.

   Злое золото
   Выходит заново
   Из глуби вод.
   Оно не за честь,
   Оно не за страх.
   Оно - за Самое Главное...

Дж.Р.Киплинг. Руны на Виландовом мече.

   - Послушайте, Филяев, - устало, но жёстко сказал Верещаев, в упор глядя на переминающегося перед ним бывшего майора. Сын Филяева Тимка стояла чуть сбоку-сзади отца и смотрел на Верещаева недобро. - Я второй и последний раз вас предупреждаю - если вы не вспомните, что вы офицер и не бросите пить - я вас выкину с нашей территории. Несмотря на ваше весьма достойное поведение в Воронеже. Выкину именно вас, ваша жена, которая взялась за ум, и ваш сын останутся.
   - Как же, остался я без отца! - вызверился Тимка. Верещаев холодно перевёл взгляд на него, заставил замолчать (Тимка явно собирался продолжать, но теперь лишь выпустил воздух) и снова обратился к угрюмо глядящему в землю Филяеву-старшему:
   - Вы моё предупреждение слышали и поняли, я думаю. Вы свободны, идите.
   - Есть идти... - рука Филяева сделала было привычное движение, но он тут же её уронил и, не глядя ни на Верещаева, ни на сына, побрёл прочь. Мальчик, кусая губы, всё-таки обратился к Ольгерду:
   - Вы не смеете так говорить с отцом, - тихо и гневно сказал он. - Вы...
   - Тимофей, - на этот раз мягко прервал его Верещаев, - чтобы я так не говорил с отцом, ему нужно сделать очень простую вещь - перестать пить. Постарайся довести это до его сведения доходчивей, чем это получается у меня.
   Повернувшись и заложив руки за спину, Верещаев зашагал прочь, чувствуя, что мальчишка смотрит ему вслед - сердито и растерянно...
   ...Полковник Лоутон поднялся, когда Верещаев спустился в подвал. И сел только когда на табурете устроился сам Верещаев.
   - Вы ещё не начали копать подземный ход для побега? - поинтересовался он, оглядевшись. Обстановка в подвале была спартанской, но вполне жизнеспособной, даже вместо типичной параши стоял невесть откуда притащенный биотуалет. В конце концов, это как бы не первый раз со времён Первой Иракской - американский офицер такого ранга в плену. Да ещё так дурацки...
   На стену над топчаном полковника чья-то шаловливая рука (Верещаев подозревал, что - кого-то из парней Федосова) привесила портрет Обамы. Каждый раз, когда Верещаев спускался сюда, его подмывало спросить, что Лоутон думает о президенте-негре. Вот и сейчас - захотелось, но Верещаев переборол себя.
   Лоутон был моложе Верещаева, типично такой англосаксонский. Внешность портил только всё ещё не сошедший со лба фигналище от "резинки". Смотрел на Верещаева он устало и с досадой. Сперва орал, что его незаконно задерживают, называл всех бандитами и напоминал о конвенциях и прочей херне. Но с некоторых пор перестал - то ли устал, то ли дошла нелепость такого поведения. В плане сведений полковник оказался нулём - его буквально за день до плена перебросили из Чикаго с единственной целью - забрать у местных и отконвоировать в Вашингтон того ГРУшника, упокой... гм, интересно - кто?.. его душу.
   Верещаев смотрел на полковника и думал, что у него жена и дети - сын девяти и дочь трёх лет. Им сообщили, что отец пропал без вести. Странно, но мысли не вызывали жалости. Злорадства - тоже не вызывали. Верещаев просто их думал.
   - Скажите, вам нравится, что у вас президент - негр?
   Вырвалось, блин...
   - Постойте... - в глазах полковника мелькнуло понимание. - Постойте, вы сумасшедший?
   - Увы - нет, - вздохнул Верещаев. - Сумасшедшим сейчас быть легко и даже почётно. Вот, например, в воронежских школах... где они ещё работают... даунов учат вместе с нормальными детьми. Почему нет?
   - О чём вы? - потерянно спросил американец. Он говорил по-русски без акцента, но слишком правильно. За знание языков у них хорошо доплачивают, подумал Верещаев. - Вы сюда приходите почти каждый день. Ну хорошо, сначала вы меня допрашивали, пусть. Но вот уже чёртову уйму времени вы просто приходите, сидите тут сколько-то времени и задаёте нелепые вопросы или вообще разговариваете сами с собой! Согласитесь, что это...
   - Хотите, чтобы вас расстреляли? - дружелюбно спросил Верещаев. Американец осекся и побледнел. - Угу. Не хотите... Я очень беспокоюсь за моих людей. Особенно за детей.
   - За каких детей? - устало спросил американец. - Послушайте, если я военнопленный, то не могли бы вы разрешить мне прогулки, хотя бы полчаса в день.
   - Вы не военнопленный, - покачал головой Верещаев. - Вы член незаконного вооружённого формирования, которое называет себя "армия Соединенных Штатов". Проще говоря, вы бандит.
   Полковник тяжело вздохнул. Промолчал. Верещаев помолчал тоже. Потом заговорил:
   - Понимаете, война ещё впереди. Война ещё впереди, а мой народ уже теряет людей. Множество людей каждый день. Они умирают от голода, кончают с собой, их убивают или угоняют в рабство... Скажите, Лоутон, кто дал вам право придти сюда и убивать нас? Только не говорите о приказе. Я не имею в виду вас лично, тем более, что вы никого не убили. Кто вам сказал, что мы нуждаемся в вашей помощи и в вашем руководстве? На каком основании вы делаете то, что делаете?
   - На основании того, что вам лень даже выкинуть мусор в мусорную машину, - негромко ответил американец, - и вы гадите прямо около своих дворов.
   - Вы решили нас осчастливить? - хмыкнул Верещаев. - Ну что ж... Я принимаю упрёк... Лоутон, вас ждёт семья. Что вы скажете, когда вашу жену и детей убьют в собственном доме? Вы когда-нибудь заглядывали за фасад собственной страны, полковник?
   - О чём вы говорите? - полковник посмотрел исподлобья.
   - Я спросил, нравится ли вам президент-негр, - Верещаевположил руку на колено. - Я спросил, нравятся ли вам миллионные орды существ, живущих на пособие. Они гадят не только возле своих домов, они гадят в своих квартирах, которые за них оплачивает ваше государство из вашего кармана. А по вечерам они выползают на улицы и смотрят в сторону огней благополучных районов, Лоутон. И жду только малейшей возможности, чтобы... впрочем, - Верещаев встал; полковник наблюдла за ним неотрывно, - вы сами знаете, о ком я и чего они ждут. И знаете, что нам, русским, не достать до Америки. А эти существа - рядом с вашей семьёй. Вот сейчас. Именно в этот момент, когда вы сидите в этом чёртовом русском подвале и пытаетесь убедить себя - нет-нет, полковник, не меня - СЕБЯ - в справедливости вашей Великой Миссии В России. А я могу и не успеть спасти вашу семью. Мы, русские, часто спасаем других, но иногда и мы опаздываем...
   - Честно слово, вы сумасшедший! - крикнул полковник, вскакивая.
   - Тише, не надо кричать, - сказал Верещаев. - Любой психиатр вам скажет, что с сумасшедшими надо разговаривать тихо и увещевающе. А криком - сколько бы вы не орали - вам не заглушить своих мыслей, полковник. Пока - только о семье. Вы, американцы, редкостно несообразительны... Сядьте.
   Лоутон сел - тяжело. Покрутил головой. Усмехнулся. Верещаев сказал благожелательно:
   - У вас будут прогулки. С завтрашнего дня по полчаса. Правда, погода потихоньку начинает портиться - осень. Но пока ещё отличные вечера.
   И вышел, тихонько насвистывая. Посмотрел на часы - ого, до "выездного совещания" у князя оставалось всего десять минут.
   Надо было поторопиться.

* * *

   Дмитрий, Иван, Алексей и Ольгерд стояли вокруг нелепого, во все стороны выпирающего какими-то стержнями и плоскостями аппарата, вокруг которого суетился - не подобострастно, а просто взволнованно - тощий длинный мужчина неясных лет и размытого облика. Казалось, что четверых других мужчин он не замечает.
   - Он собирается начинать? - буркнул Ментило. Ярцевский спокойно ответил:
   - Лично я в этом ничего не понимаю. Ждём-с...
   - Похоже, что и он тоже ничего в этом не понимает, - заметил бывший мент. Между тем длинный вытащил из выдвижного ящика стола полуметровую довольно тонкую ленту золота шириной в два пальца. Что-то бормоча, он заправил ленту в щель сбоку аппарата, дёрнул рубильник. Аппарат низким тоном загудел-запел. Тощий склонился над компьютерной клавиатурой, присобаченной с другого бока, защёлкал кнопками. Аппарат издал харкающий звук, даже качнулся... и в никелированный лоток с коротким ясным звоном начали равномерно - с промежутком в три секунды - падать золотые монеты. Ольгерд быстро нагнулся, взял одну и поднял на уровень глаз. Остальные придвинулись ближе.
   Увесистый золотой диск - ровный и мерцающий особенным, харакетным для золота, сиянием - оказался тонко отчеканенной монетой. По чуть выпуклому ребру шла надпись: "Княжье золото. Русь. Один рубль. 20... год". На аверсе вздымались под стилизованным солнцем-вайгой (1.) хлебные колосья. На реверсе - надпись ОДИН РУБЛЬ и вздыбивший коня над скорчившимся рогатым и хвостатым демоном воин с копьём.
  
   1.Одна из разновидностей свастики.
  
   - Пятнадцать грамм золота 999-й пробы... - пояснил Ярцевский. - Спасибо, Николай Данилович, - обратился он к худому человеку, - это отличная демонстрация.
   Тот молча кивнул. Осенил себя крестом на икону в углу и опять завозился с аппаратом, словно бы перестав замечать остальных.
   - Это и есть твой инженер? - спросил Ментило.
   - Он и живёт здесь, - спокойно ответил Ярцевский. - Его привёз из Москвы Алексей, - Пешкалёв чуть заметно кивнул, глядя в сторону, не на монету. - Обычное дело. Работал главным инженером на монетном. А в начале всей этой истории чёрные убили у него всю семью. Он подвинулся головой, а вот навыков не утратил. Считает, что работает по личному распоряжению господа бога на одоление супостатов. Я не против.
   Слова Дмитрия были холодны, взвешены и циничны. И холодны были его глаза за стёклами очков, и улыбка на тонких губах под ровными усиками была холодной.
   Мужчины гуськом вышли наружу из небольшого цеха. Построенный на краю леса и полностью скрытый кустами, термоплёнкой и масксетью, он тут же превратился в обычный холмик. Над окрестностями начинался осенний закат - сентябрьский, тихий, тёплый, золотой и алый.
   - Должен сказать, что наш план с губернаторами провалился, - сцепив пальцы за спиной, Ярцевский покачивался с пятки на носок, глядя, как алые полосы бегут по водной глади. - Василий Григорьевич был прав, когда предупреждал о чём-то подобном, более не стоит и время тратить на рассаживание своих людей в эти опереточные кресла... Впереди страшная зима, товарищи... Не для нас конкретно - для России в целом. Самая страшная со времён Гражданской. Я думаю, речь пойдёт о миллионах погибших...
   - Что делать с золотом? - спросил Ментило. - Оно в таком виде мертвый груз.
   - Не совсем, - Ярцевский не поворачивался. - Но дело не в этом... Василий Григорьевич выходит в отставку по состоянию здоровья, на его место уже давно рвутся несколько... дебильчиков. А он вместе с семьёй уезжает в Германию... - князь помолчал и продолжал. - Шукаевы погибнут в аварии где-нибудь в Баварии... Стихи получаются - авария-Бавария... Ну а дальше в славной оффшорной стране остров Мэн возникнет фирмочка... ээээ... скажем... "Дрэгонз Лэнд". А управлять ею будет с солнечных островов Тихого Океана бизнесмен Шукевич. Природный хохол... - Ярцевский резко развернулся и грубо сказал: - Ну, что примолкли, граждане соратники? Василий Григорьевич сам предложил мне этот план. И мы ещё увидим, что будет дальше. А сейчас прошу в правление на большой и страшно важный совет - судя по всему, нашим колхозом наконец-то заинтересовались те, кому этим интересоваться совсем не нужно... и с этим надо что-то быстро делать.
  

Ярослав Найменов

Республика Тюркских Народов

   Я так и не узнал, кем был тот мужик, которому я отдал батончик. Не надо думать, что попыток не было - что мог, я сделал. Но не получилось ровным счетом ничего. Ну только уточнилось - что этот тип один из тех, кто Амадрилос мочканул.
   Конечно - особого обнародования не было. Многие знали, что эту инспекторшу закололи, но особого ажиотажа не поднимал никто - амеры умели завязывать язычки особо рьяным трепачам. Им совсем не нужен был подрыв репутации - поэтому эта новость быстро перешла в разряд легенд. Вроде убили - а вроде и нет.
   Жизнь продолжалась. Многие из моих друзей поразъехались кто куда, еще больше просто перестали со мной общаться. "Амерский подстилок!" - это был один из самых мягких эпитетов. Надо сказать, я не понимал, за что? На этой базе работали многие... хотя, может, и остальным так же не сладко? Но в конце концов я понял причину этого. Банальная зависть. Зависть даже не потому, что я там работал - в должности моей ничего завидного не было. И даже не в том, что я сумел кое-как устроиться, и обезопасить себя и маму.
   Причина была в том - что этого я сумел добиться, ни к кому не подлизываясь и не сближаясь ни с кем - с кем я не хотел. Я просто работал, просто получал зарплату и некоторые льготы. Гораздо больше меня в дом приносила мама - со своим недоконченным высшим образованием она смогла сдать уже на полное высшее - и теперь работала врачом скорой помощи, а не фельдшером.
   Близилась осень - и свободного времени у меня оставался целый год с лишком. Если бы не работа - я бы сдох от скуки. Хотя с работы мне все больше и больше хотелось уйти. Если раньше туда просто возили детей - и они оттуда драпали как вода из дырявого корыта - то теперь база стала уже не перевалочным пунктом, а нечто большим. Все чаще я видел, как в уединенные бараки уводят девочек и мальчиков. Еще чаще я видел как им дают какие-то колеса... это был риталин. Последствия - ходящие, подобно зомби из ужастика, пацаны и девчонки. Прием не был обязательным, но часто амеры делали так, что у них не было выбора, кроме как выпить эту гадость. Некоторые индивидуумы скапливали по сто, двести таблеток, и сжирали их сразу и зараз. Кому-то удавалось умирать - однако гораздо чаще этим "героям" профессионально и быстро промывали желудок. И все сначала.
   Конечно, были и бунты, и побеги. Не могли не быть. Как я уже сказал - не все жрали риталин. Но побеги легко ликвидировались браслетами с жучками, правильно снять которые было невозможно. Бунты же подавлялись быстро и беспощадно.
   Конечно, мне хотелось помочь. И иногда - я помогал. Передавал нечто более питательное, чем обычный паек, иногда сигареты - или еще что. К сожалению, на большее у меня не было возможностей...
   ...Мог ли я подумать, что вскорости у меня будет такая возможность? Не мог. Но об этом позже...
   ...Тот день ничем выдающимся не отличался. Я встал рано утром, как водится уже один - мама ушла на двоесуточную смену. Поставил себе что-то из имевшихся супов, взял пару пресных галет. Поев, я вышел во двор, проверить, что там и как, с недавних пор я частенько обнаруживал то измазанный краской забор, то разбитую об ворота бутылку с чем-нибудь вонючим, то еще какую пакость....
   На базе же работы было много - привезли новую партию "переселенцев" из "Обрети шанс". Под надзором охраны с "демократизаторами" идущие через весь плац, в бараки, попарно, ровным рядком... на добровольное переселение это походило меньше всего. Я оглядел их лица, не улыбался почти никто. У тех же, чьи лица все-таки содержали улыбку - прямо было написано на лбу: "Обдолбался" - и улыбка была неискренней. Спиной я чувствовал, как сзади меня стоят такие же разнорабочие, молодые парни и взрослые мужики. Впереди тоже было немало народу.
   И вдруг - молния. Молот на наковальню.
   - Дяденьки, спасите! Помогите, я не хочу!!!
   Где-то в середине идущих "переселенцев" заорала девчонка. Высоким, тонким голосом - лет так одиннадцати, не больше. Я не мог видеть, что там и как... да и не хотел.
   - Вы сильные, вы можете!! Дяденьки, помогите!!
   Это было противно. Нет, не крики, противным было осознание того - что ты не можешь ничего сделать. Тем временем к девчонке подошел охранник.
   - Дяденьки!
   - Жаткнишь, - и дал ей подзатыльник. Рукой, в грубой перчатке, прямо по детскому затылку. И все. Дальше была тишина и всхлипывания несчастной девочки.
   Повернувшись и расталкивая толпу, я пошел, не глядя куда. Лишь бы подальше отсюда. На душе как будто лежала огромная и вонючая куча дерьма. И куда ни глянь - всюду слышится одно и то же: "Вы сильные, вы можете!! Дяденьки, помогите!!".

Воронеж и Святоданиловский монастырь

Российская Конфедерация Независимых Народов.

   Своей волей гулял,
   Своей волей всё взял...

Былина IX века.

   Перевалочную базу на окраине Воронежа взорвали ранним утром, когда ещё только-только начинало рассветать.
   Нет, конечно, это было слишком силь сказано - "взорвали базу". Взорвана была не база, а ограждение и один из кунгов охраны. Что там произошло на самом деле - было сложно определить. Генеральный комиссар ООН Паолизи спустил всех собак на военных. Его мало интересовали потери среди миротворцев, разрушенные здания и прочая ерунда. Куда важней было то, что с базы исчез ценнейший товар, оплата за который уже была произведена на личный счёт Паолизи в одном из швейцарских банков. Как могли исчезнуть... м... в общем, как могла исчезнуть такая масса товара - Паолизи не понимал.
   Больше всего на свете пронырливый и трусоватый, но очень хитрый итальянец, за время своей деятельности в экс-России сколотивший уже несколько десятков миллионов в евро, не любил что-то не понимать... Но для того, чтобы понять, ему пришлось бы перенестись в прошлом - в вечер перед той ночью, когда была взорвана база.
   И даже если бы он мог это сделать и мог наблюдать то, что происходило - он бы не понял увиденного, как не понимает цветовой гаммы ахроматик...

* * *

   На окраине Воронежа, недалеко от пересечения улицы Перхоровича и Проспекта Патриотов (не так давно спешно переименованного в Проспект Покаяния), человек разговаривал с богом.
   Было холодно (центральное отопление почти не работало), горела подвёрнутая для экономии керосиновая лампа, и в её желтоватом свете внимательные глаза человека смотрели во внимательные глаза бога на иконе.
   Из своих двадцати восьми лет отец Георгий разговаривал с богом двадцать три. С первого посещения церкви. Он никому и никогда не говорил об этом, но общение с Господом было для молодого священника - а ныне расстриги, безработного, спасавшегося от ареста только тем, что его считали полусумасшедшим, и он этот имидж тщательно поддерживал - так вот, общение с Господом всегда было прямым. Он говорил - и Господь отзывался. Он спрашивал - и Господь отвечал.
   Однажды - ещё в семинарии - он рассказал об этом ректору. И получил совет - очень вежливый, очень сочувствнный - посетить психолога. Семинарист поблагодарил наставника, а про себя усмехнулся: зачем психолог тому, кто говорит с Богом?
   Сегодня Бог не отвечал. Может быть, он не хотел говорить с человеком, который расстрижен, но продолжает считать себя священником, а по ночам поджигает гей-клубы и тычет заточкой в подворотнях в тех, кого считает врагами веры?
   - Может быть, я ошибаюсь, Господи? - негромко спросил отец Георгий и сплёл на краю светового пятна на столе пальцы в прочный замок. - Встал Бог в сонме Богов, среди Богов произнёс речь... Господи, ты жив?
   Он сказал это - и не успел испугаться кощунственности своих слов, потому что услышал стук во входную дверь. Негромкий и отчётливый стук.
   Это могли быть оккупанты, решившие наконец взять расстригу. Могли быть бандиты из диаспор, которые за последний месяц убили в Воронеже более трёхсот человек только за то, что они открыто говорили о своём православии. Могли быть, наконец, просто гопники, голодные и злые. И ещё это мог быть кто-то, пришедший за Словом Божьим.
   Поэтому отец Георгий поступил, как всегда - просто подошёл и открыл дверь...
   ...Мальчишку, стоявшего на пороге, он не сразу узнал. А когда узнал, то охнул:
   - Сеня?!
   - Отец Георгий... - мальчишка переступил раздрызганными кроссовками. - Можно я... войду?
   - Да конечно! - священник втащил внутрь ночного гостя (ощутив, что тот дрожит - на мальчике была только тонкая джинсовка и спортивные штаны), хорошо знакомого по церковному приюту, который священнику удалось удачно эвакуировать в самом начале оккупации. - Что ты тут делаешь, ты же в...
   - Я оттуда сбежал, - мальчик, попав в относительное тепло, зашмыгал носом, но от порога так и не отходил и посматривал неуверенно, робко и в то же время с каким-то вызовом.
   - Зачему?! - священник всплеснул руками. - Раздевайся, я сейчас воду согрею, ты же грязный весь... и дрожишь! Зачем ты сбежал, горе?
   - Партизан искать, - мальчишка всё-таки сделал несколько шагов. - Я не могу просто так... Сбежал и попался к этим... с перевалочной. Отец Георгий! - мальчишка вдруг встал на колени. - Отец Георгий, миленький! Помогите! Помогите!
   Священник-расстрига замер с кувшином в руках, которым набирал воду из бочки в углу...
   ... - Значит, двести человек.
   Сидевший напротив мальчик, державший обеими руками кружку с настоящим чаем и закутанный в подрясник, кивнул. Он рассказал всё и теперь ждал от отца Георгия... чего? Чуда ждал.
   Двести человек, приготовленных к отправке в Турцию с перевалочной воронежской базы. Мальчики, не старше двенадцати лет. Не младше десяти. Когда Сеньке удалось сбежать, то он бросился к единственному взрослому человеку, которого знал в Воронеже. Которому верил.
   С которым больше не говорил Бог. Потому что не знал, что сказать. Или вообще - умер.
   - Вы поможете? - прошептал мальчик. И в его шёпоте уже не было надежды. Он видел растрянность взрослого, видел его прячущийся взгляд... - Отец Георгий?
   И тогда отец Георгий встал.
   Встал, и его тень упала на икону, по краям которой зажёгся оклад, ранее казавшийся тусклым.
   - Теперь запоминай, - отец Георгий внимательно посмотрел в глаза мальчишки. Тот подтянулся, отставил кружку с чаем, кивнул. - Сейчас ты поспишь. А потом я тебя одену потеплей, дам еды - и ты пойдёшь в деревню Чистое. Знаешь такую?
   Мальчик кивнул. Добавил неуверенно:
   - Но она же почти брошенная...
   - Не перебивай. Дойдёшь - а дойти ты должен обязательно, запомни! - и поймёшь всё. Там отыщешь человека по имени Ольгерд. Он один такой - Ольгерд, имя запомни. Ему расскажешь всё, что мне. Всё в таких же подробностях. Ответишь на все его вопросы. И обязательно добавишь, что детей отец Георгий вывез в Святоданиловский монастырь и что... - священник помедлил, словно бы собираясь с духом, и продолжал решительно: - И скажешь ему, что детей оттуда надо забрать. Там они тоже пропадут, только позже и по-другому. Понял?
   - Понял, - мальчишка не сводил со священника глаз. - В Чистом найти Ольгерда. Рассказать ему всё. И обязательно сказать, что наших надо забрать из Святоданиловского монастыря.
   - Верно, - отец Георгий улыбнулся. - А теперь допивай чай и пару часов поспи. Я тебя разбужу, когда будет надо. Иди, ложись.
   Мальчик сполз с табурета, побрёл к кровати, засыпая на ходу. Для него теперь всё было ясно - взрослые всё сделают и всех спасут. Эта детская вера была убийственной и, видимо, неискоренимой... даже если взрослые стали предателями. Предателями. Почти все.
   Отец Георгий сел и стиснул кулаками виски.
   Зачем нужны были русские мальчики в Турции, почему не младше десяти и не старше двенадцати лет, почему так много - двести - и с какой стати миссия ООН сотрудничает с турками вне их зоны ответственности "на югах" - отец Георгий, честно говоря, не задумался. Если бы он сделал это и поделился с кем-то простыми выводами или хотя бы информацией - возможно, ему удалось бы слегка изменить историю. (1.)
   Но отец Георгий не собирался ничего менять. И думать мог теперь только об одном...
  
   1.В лагеря на территории Турции по соглашению с кукловодами, стоявшими за спиной ООН, было вывезено более 30 тысяч мальчиков с территории России и Украины. Руководство Турции, претендовавшее уже тогда на роль абсолютного лидера мусульманства, предвидело большой конфликт мусульман с "азиатским миром" за опустевший Китай (см. текст книги - ч.2) и готовило из белых детей - более крепких, здоровых и сообразительных, чем мусульманские - малолетних "одноразовых" смертников. Подобные попытки, хотя и в меньших масштабах делались с детьми и из других европейских стран, где мусульманам удавалось хотя бы временно получить сколь-либо значимую власть. (см. там же) Подавляющее большинство детей погибло в боях.
  
   ...Снаружи шёл осенний дождь, воронежский, холодный и мерзкий. Неподалёку стреляли, где-то что-то горело - зарево на небе. По проспекту проехал, заунывно нудя сиреной и крутя прожектором, патруль. Подняв воротник пальто, отец Георгий ещё раз подёргал запертую дверь и сказал тихо:
   - Помоги мне, Господи. А?
   И быстро, крадучись, пошёл в темноту.

* * *

   - Поможешь?
   Щупак ссутулился за столом. Молча. Он молчал долго, сидя в тени. Отца Георгия освещала керосинка, и её бронзовый чуть дрожащий свет делал прямо сидящего священника-расстригу похожим на образец старообрядческого письма. Его смешная козлиная бородка торчала, как карающий меч.
   Наконец бывший атаман тяжеловато поднялся, упершись ладонями в стол. Постоял так, не поднимая глаз, потом, грузно ступая, вышел в соседнюю комнату. Послышался его голос, потом - вскрик жены и бурчание: "Молчи, дура..." Щупак вернулся, следом за ним почти сразу проскочил из комнаты, на ходу застёгивая куртку, его младший сын. Под тихие, неразборчивые причитания жены - она сама так и не показалась - появились старшие сын и дочь, тоже вышли, но в другую дверь.
   - Ну вот. Значит, пора. Сейчас ещё пятерых младший приведёт, - сказал Щупак. - Ты, я, мои двое, да пятеро - девять человек.. Я сказал - не вой! - повысил он голос, чуть обернувшись в сторону двери в спальню. - Собирайся давай, нам теперь тут оставаться нельзя будет... Жорка, ты куда? - это он спросил у священника.
   - Домой добегу, отправлю гонца, - отец Георгий встал. - Где собираемся?
   - Да тут, - Щупак прищурился. - К Ольгерду посылаешь? - священник кивнул, застёгивая пальто. - Он же нехристь. Язычник.
   - Дурак ты, Юрочка, - печально сказал расстрига. - Хоть и старше меня, и казак, и атаман - а дураааак... Оружие на меня оставьте. Если есть. Я скоро.
   - Найдём, - в спину ему пообещал атаман...
   ...Вооружена группа оказалась неплохо. У самого Щупака был АКМ с подствольником, "копаный" ТТ, пара ручных гранат РГД-5, "муха". У старшего сына - когда-то привезённый из Югославии Юрием Сергеевичем М70Б1 (фактически копия АКМ) и шесть РГ-42. У дочери - АКС-74, две немецких "колотушки" и "копаный" "вальтер" калибра 7,65.
   Пришёл казачонок Андрей - сейчас полубеспризорный, его родителей в како-то ссоре на улице две недели назад убили дагестанцы. У мальчишки оказался невесть как попавший в его руки М4 "кольт" с подствольником, плюс ПММ и три РГД-5. Его приятель Федька пришёл с отцом, реестровым казаком. У них у обоих были АКМС, по "копаному" "парабеллуму" и гранаты, две "лимонки" у Федьки, шесть РГО у его отца. Ещё прибыли двое бывших молодых казаков, ушедших из войска после того, как выгнали Щупака. У одного был югославский же пулемёт М72АБ1 и опять-таки югославский ТТ плюс три РГ-42. У второго - АКМ и три "мухи". Патронов вполне хватало всем.
   Они ждали во дворе заброшенной пятиэтажки - за домом Щупаков, сюда можно было попасть через лаз в заборе. Ждали, покуривая и негромко переговариваясь - не для обсуждения, всё уже было обсуждено, просто так.
   - Грузовик жалко, - буркнул усатый, сухощавый, из одних жил скрученный невысокий казак. Щупак хмыкнул:
   - Ты автобус свой готовь. Тебе с нами не идти, но твоё дело, может, поавжней нашего... На ходу?
   - На ходу... Двести человек - набью, как сельдей в бочку. Ладно, не подавятся. Довезу.
   Казак Евгений Палыч был известен тем, что уже несколько раз вывозил детей с баз оккупантов - даже из Казахстана, а первые рейсы начал совершать вообще по своему почину, ни с кем не советуясь и не связавшись, с бывшим атаманом они встретились и разговорились позже. Щупак заметил ему ещё:
   - Отвезёшь детей - и давай сам сюда. Технику свою бросай к нехорошей маме. Уходить будем на конспиративки вместе с семьями. Чую я, скоро полыхнёт тут...
   - Я всё ж таки ещё раз под Курск смотаюсь, - покачал головой Евгений Палыч. - Там завязка прочная, ребята ждут, много... А потом вас найду.
   - Па, я с вами? - с надеждой спросил младший Щупак, подходя. Атаман мотнул головой:
   - С матерью пойдёшь. И не спорь, а то в лоб схлопочешь.
   Тот надулся, но промолчал. Щупак мягче сказал:
   - Мать побереги. А мы придём скоро.
   Мальчишка обнял отца обеими руками, уткнулся головой ему в грудь. Потом сам оттолкнулся и быстро, бесшумно канул в ночь - как не было.
   Подошёл отец Георгий. Он нёс выданный АКС-74 и выглядел спокойно-сосредоточенным. Но всё-таки не смог сдержать удивления, когда Щупак сказал ему:
   - Помолимся, что ли, батюшка?
   И почти вскрикнул, услышав спокойно-разрешающий голос: "Ну давай, за дело."

* * *

   Последних детей в автобус впихивали и правда как сельдей в бочку. Опомнившаяся охрана вела уже густой, хотя и неприцельный огонь, выли сирены, метались лучи прожекторов. Щупак, помогавший влезть на крышу автобуса раненому сыну, повернулся к ведущему огонь из-за угла кунга священнику:
   - Скорей, отправляемся! - в голосе атамана был неистребимый казачий юморок.
   - С богом! - крикнул отец Георгий и махнул рукой так яростно, молча, резко, что атаман разом понял всё. Он ещё хотел крикнуть что-то, возразить, хоть и бесполезно это было... но застонал сын, рванулась машина, внутри закричали, заплакали - и последнее, что запомнил Юрий Сергеевич, было - яростный свет прожекторов, сошедшихся на фигуре в расхристанной рясе с занесённой рукой, бегущие сквозь холодное белое зарево чёрные получеловеческие силуэты - и крик отца Георгия, сильный, почти мелодичный: - Прости, Господи!
   Потом заклубилось рыжее пламя, намертво перекрывая путь погоне - если о погоне могли помышлять те, кто уцелел...

* * *

   Последний раз Верещаев убивал в армии, в давнем начале 90-х. И это были не бои, а так - нелепые стычки, и стрелял он в тех, кто ничего ему не сделал, чьих проблем он не понимал и кто вряд ли мог понять его самого.
   Совсем не то, что было сейчас.
   На вывоз детей из монастыря послали группу "евсюков" из дагестанской диаспоры с тремя турцекими офицерами. Турки "рулили" "братьями-мусульманами", как нечистым и тупым скотом, и те "шуршали" без единого возражения. Сейчас четыре больших грузовика - пустующих - стояли в ряд на подъездной дороге, а возле запертых ворот монастыря торчали два УАЗика и "хаммер". Тоже пустые, если исключить пулемётчиков, бдительно развернувших два ДШК и "браунинг" в разные стороны - ну и водителей. Четыре "евсюка" и трое турок явно собирались высаживать ворота чем-то вроде сапёрного заряда. На колокольне истерично гудел колокол. Верещаев усмехнулся. Ага, набат. Вставайте, люди г'усские. Сейчас, прибежали к вам на помощь из соседней давно спившейся деревни, где осталось три калеки. Или ещё вот прям сей секунд ангелы спустятся и всех разгонят огненными мечами... Неужели правда верят в эту лабуду? Ещё бы по стенам с иконами прошлись...
   В сотне метров от ворот лежали восемь человек - Ольгерд в их числе. Пологий длинный холм образовывал там двойной изгиб, поросший голым уже, но густым кустарником, надёжно маскировавшим группу. У троих были снайперки: две СВД и "мосинка", с которой Верещаев тренировался в любую свободную минуту всё последнее время. У троих других были РПГ-6, заряженные выстрелами МШВ. И - пара с ПКМ.
   Лежали уже довольно долго, успели соскучиться и сейчас ждали первого выстрела.
   Верещаев аккуратно пересел "по-егерски" и плотно устроил винтовку в руках. Приложился. Четырёхкратный прицел сразу сделал близким лицо пулемётчика в "хаммере" - типичное лицо горского хоря, злобного и жестокого в ощущении своей силы и своего превосходства.
   Верещаев усмехнулся, плавно повёл оружие от губ ко лбу и одновременно нажал спуск...
   ...Двенадцатиграммовая пуля, летевшая со скоростью восемьсот метров в секунду, попала точно между бровей джигита как раз в тот момент, когда он сожалеющее думал о том, что в монастыре нет девок, а мальчика турки не дадут, трясутся над ними. Попав - передала в заполненный нехитрой скотской мыслью мозг три с половиной тысячи джоулей энергии и с приятным чувством исполненного долга вышла в основании черепа, пролетела ещё полсотни метров и мирно упала в грязь.
   Голова пулемётчика брызнула алым и серым, и он сполз в люк - остались торчать в осеннее небо дёргающиеся руки со скрюченными пальцами. Впрочем, это никого особо не заинтересовало, так как в тот же миг были убиты двое других пулемётчиков, а через две секунды взорвались и все три джипа...
   ...Вторую пулю Верещаев посадил в пах успевшему обернуться турецкому офицеру - посадил с наслаждением и даже понаблюдал секунду, как гордый осман крутится около монастырских ворот, то сжимаясь в комок, то резко распрямляясь, а через ладони свищут неудержимые красные струйки. Третья - рука быстро и плавно перебрасывала затвор - угодила в кадык вскинувшему в броске к обочине автомат "евсюку", пробила позвоночник и уложила кавказца на месте.
   А больше стрелять было не в кого. Лишь из кабины одного ЗИЛа медленно выпал и потёк кровью - по волосам и упавшим рукам - водила.
   Четырнадцать оккупантов были убиты и три машины сожжены за четыре секунды. Было потрачено три МШВ и четырнадцать патрон 7,62х54. ПКМ-у работать не пришлось, а у Верещаева был самый плохой "счёт" - из-за турка, на которого он отвлёкся.
   Но, если честно, его это не интересовало.
   Из монастырских окон видели, как возле кустарника, только что бразгавшего свирепым огнём, возник среднего роста человек в не очень чистом камуфляже, мешковатом, перетянутом ремнями, с непокрытой головой. Под левым погоном торчал берет, до подбородка поднималась толстая высокая горловина тёплого свитера. Положив на плечо стволом старую винтовку, человек неспешно пошёл к монастырю. Большая коричневая пистолетная кобура - как в фильмах про Гражданскую войну - покачивалась у него возле правого колена. Лавируя между трупами и машинами, горящими и целыми, человек подошёл к воротам, постучал в них ногой в высоком заляпанном грязью ботинке на шнурках и ремнях.Левая рука у него была в чёрной кожаной перчатке, правая перчатка торчала из-за борта камуфляжа.
   - Открывайте, святые отцы, - негромко, но ясно сказал он, щуря карие глаза в сеточке морщин по углам. Немолодой уже, совершенно обычный человек.
   Ворота открылись...
   ...Отец Исидор, игумен монастыря, с достоинством указал гостю на накрытый стол. Верещаев не стал чиниться, сел, пододвинул тарелку с картошкой и зеленью, сказал:
   - Людей надо накормить тоже. И детям соберите в дорогу.
   - Да, дети... - игумен постоял, глядя на икону в углу. - Я распоряжусь, чтобы ваших людей накормили, конечно. Мы вам очень благодарны! Но дети... Куда вы их забираете? Зачем? Двести человек...
   - Есть и куда, есть и зачем, - Ольгерд уже ел. - Спасибо, что приняли их, но, как видите, ваши стены - не защита.
   - От опасностей мирских - возможно да, - задумчиво возразил отец Исидор. - Но страшней опасности духовные. И более надёжной защиты от них, чем стены монастыря, не найти.
   Верещаев хрустнул солёным огурцом.
   - Вы предлагаете оставить детей у вас до следующего визита гостей, который состоится ближе к вечеру? - уточнил он. Налил себе левой рукой кипятку в чашку с заваркой.
   - Куда вы их хотите забрать? - вопросом ответил священник, слегка повысив голос. Верещаев посмотрел на него, как волк на говорящего кролика - недоумённо и даже с робостью. Потом усмехнулся:
   - Воевать, батюшка. За нашу победу, как в одном кино сказано. Чтобы их больше не таскали за химок сперва в концлагерь, потом в монастырь, потом из монастыря... А то так мы и не успеть можем. Уже много куда не успели.
   - Вы знаете, - мягко и уже спокойно сказал священник, - я не признаю этой позиции: добро должно быть с кулаками. Добро должно быть с добротой. С добротой, понимаете?
   - А вы знаете, я тоже не признаю этой позиции - насчёт кулаков, - сказал Верещаев спокойно. Отец Исидор посмотрел удивлённо - кажется, он ожидал возражений. - Добро должно быть не с кулаками... - Верещаев выдержал паузу, - ...добро должно быть с пулемётом. И должно уметь им пользоваться. Вот тогда не будет таких, как те, кого мы сегодня положили под стенами вашего монастыря - и кому наплевать на вашу доброту, отче, кому она смешна и безопасна, а значит - полезна! - в голосе Верещаева прорвалось на миг раздражение, но он явственно скрутил его и прочёл: -
   А смысл Истории, в конечном -
   В добротном действии одном:
   Спокойно вышибать коленом
   Добру не сдавшихся добром... Спасибо за чай, за картошку с огурчиками, батюшка. А детей мы у вас забираем. Вы не можете ни защитить их, ни научить ничему, кроме абстрактной жижицы. И не грозите мне карой бога и угрызениями совести, - почти скучным голосом опередил Верещаев гневно выпрямившегося священника. - Что до совести - я раздавил её сапогом уже давно - за беспомощную назойливость. О боге - мои боги старше и мудрей вашего. Если попробуете препятствовать - пристрелю вас прямо тут и накрою сверху иконой, чтобы было не скучно. Итак?
   В тишине, наступившей за этим вопросом, раздался тугой щелчок. Это Ольгерд большим пальцем отбросил крышку кобуры "маузера".

* * *

   - Пойдём быстро, - Верещаев прошёлся перед строем, словно бы наугад ткнул в грудь мальчишки, другого... - Ты, ты, ты... ты, ты... - он отсчитал двадцать человек. - Назначаетесь командирами десятков, в которых стоите - направо от вас. Ваша задача - следить, чтобы никто не отстал, чтобы никто не жрал на марше продуктов, чтобы на привалах все осматривали ноги и не вздумали орать и жечь костры. Замечу что-то подобное - спрос будет с вас. Ясно всё?
   Ещё не столь давно очень многие из этих мальчишек вполне могли - ощущая за собой родителей, "права", охрану возраста - схохмить или огрызнуться на командный тон постороннего взрослого. Во всяком случае - не избежать было вопросов типа "а куда мы?", "а кто вы?", "а чего я?" Но сейчас над строем лишь прошелестело:
   - Да... понятно... есть... понял... угу, то есть ой, да... да... ага... я понял...
   - Кто умеет пользоваться "калашами"? - задал следующий вопрос Верещаев. Поднялось несколько рук, неуверенно. - Так, эти ко мне, ждать около ворот. Остальные разбирают вон оттуда вещмешки и продукты по норме - три буханки хлеба на десяток, у старшего, каждому - по шесть "бомж-пакетов", по банке тушёнки и по три пакетика чая. Потом разбираем бутылки вон из той кучи, заливаем водой вон в той колонке - по десяткам. Кто залил - берут одеяла вон у того входа. Всё это пакуем в вещмешки и строимся. Десятники, проконтролировать, первый десяток слева пошёл.
   Толпа задвигалась - неожиданно организованно, как под гипнозом. Послышались негромкие окрики-полукоманды-полупросьбы. Поднявшие руки уже переминались у ворот, в которых ухмылялись приехавшие с Верещаевым бойцы, державшие в поводу коней.
   - И вам хватит, - кивнул пожелавшим вооружиться Верещаев. - Два... три... пять. Хорошо. Значит так. За воротами есть "калаши". Идёте и приносите сюда по "калашу" и по лифчику... знаете, что это?.. с магазинами и прочей тряхомундией. Пошли, быстро!
   Один из мальчишек влетел обратно почти сразу. Посмотрел ошалелыми глазами, икнул. Верещаев ткнул пальцем:
   - Ко всем, марш.
   Остальные четверо вошли почти одновременно. Одного покачивало, он нёс оружие на вытянутых руках, второй приткнулся к стене и вдруг начал блевать. Верещаев переждал, скомандовал:
   - Влезли в лифчики, околочеловечки. Быстро, быстро лезем, как в школьные рюкзаки... Так. Около того, что надо. Оружие к осмотру! Я сказал - оружие к осмотру, долбаки малолетние! Вот так... Хорошо. Патроны подобрать, магазины дозарядить, примкнуть, взвести оружие и поставить на предохранитель... Тебе чего?
   Конопатый мальчишка лет двенадцати, невесть когда успевший сбегать за ворота, держал в руках окровавленный "лифчик" и автомат.
   - Я с ними хочу, - заявил он и мотнул головой в сторону вооружённых.
   - Из чьего десятка? - поинтересовался, повысив голос, Ольгерд, и ударом в ухо сшиб подбежавшего заранее перепуганного десятника с ног. - Марш следить, пока у тебя все не разбежались! Встал, марш, быстро!.. Так, теперь с тобой, - он оглядел конопатого. - Можно с ними.
   - Э, Ольгерд, - подошёл к Верещаеву один из его людей. - Тут ещё монахи... пятеро, молодые. С нами просятся. И трое пацанов из местных послушников. Как?
   - Как сам думаешь - берём, конечно, - буркнул Верещаев. - Давай, подгоняй их скорей! Выходить надо быстро, быстро уже!
   И подумал, что скоро пойдёт снег, а Юрка как раз должен сегодня привести в Чистое очередной груз золота...

* * *

   Около дороги ещё стреляли, но это были отрывистые, отсечённые "трёхстрелки" американских М16. а значит - наверное, добивали раненых или просто палили для бодрости. Юрка слышал это как бы издалека.
   Он лежал на животе среди сухих осенних камышей, качающих мягкими метёлками на ветру, смотрел, как вечереет и в тихом ясном воздухе начинает сеяться снежок. Холодно не было, ну а тела ниже пояса он не ощущал вообще, хотя знал, что оно лежит в стылой болотной жиже. Ещё он знал, что скоро найдут и его - кровавый след, мятые и изломанные светлоголовые камышины... Поэтому в правой, работающей руке, он держал "бердыш", а обе оставшихся гранаты с выдернутыми кольцами сунул под грудь, и они там неудобно давили.
   Юрке не было ни больно, ни страшно. Снег падал и падал, красивый, плавный, а выстрелов больше не было. Зато уже потрескивали камыши. Климин понимал, что подвёл своих. Подвёл самонадеянностью, решив проскочить ментовский блокпост с грузом. Он, конечно, не знал, что вместе с ментами там окажутся янки из UNFRF. Конвой смял и этих картонных вояк... но у янки всегда было хорошо со связью, и через десять минут на просёлке его накрыли вертушки, а потом выбросили вокруг ударные группы, у которых были сканеры, тепловизоры и до чёрта гранатомётов и пулемётов.
   Сто пятьдесят килограммов золота, подумал Юрка. И семь человек, семь взрослых мужиков, которыми доверили командовать ему, семнадцатилетнему идиоту. Впрочем, он провёл пять караванов. И улыбался, когда Ольгерд говорил что-то вроде: "Не зазнавайся..."
   Голоса. Совсем близко. Наверное, они уже видят его на экранах.
   Он вспомнил маму, отчима, сводного брата Никитку. Отчётливо вспомнил, ясно так. Никитка как раз перед объездом Юрки собирался в очередное "задание" - Евгений Павлович должен был его зачем-то отвезти в Воронеж к отцу Георгию. Хорошо бы всё закончилось благополучно, мелкие так рискуют... Показалось Юрке даже, что он увидел своих... а когда сморгнул, то понял, что вокруг мягкая тьма, и это не стемнело окончательно, а просто он не видит. Юрка не знал, зачем заполз на болото, почему не остался у дороги, где его ранили и где погиб конвой. Золотые слитки тяжело падали в грязь... Узнают, нет? Поймут или нет? Хорошо бы приняли конвой за обычную бандитскую группу, где-то надыбавшую золото... Вдруг вспомнились лица мальчишек-кадетов, которым он в Воронеже отдал оружие. "Всё равно у нас получится," - спокойно подумал юноша и попытался ощутить пистолет, но уже не было ни рук, ни вообще тела, а только... только... только...
   И Юрка Климин перестал быть...
   ...Темнело медленно, и даже без подсветки было видно лежащего наполовину в чёрной подёргивающейся ледком жиже, наполовину на мёрзлом и окровавленном берегу высокого белокурого парня с раздробленным пулями крестцом. Левая рука - в тёплой перчатке - была вытянута вдоль тела ладонью вверх, на неё уже нападал снег. Правая - с прочно зажатым пистолетом - на отлёте в сторону. Подошедший вплотную осторожными шагами солдат - весь в углах диковинной амуниции, безликий - хотел толкнуть лежащего ногой, но шедший следом сержант его остановил:
   - Стой, не дури. Видишь, он умер не сразу, почти наверняка сунул под себя гранату.
   - Да? - рядовой присел, осторожно пошарил под трупом. - О чёрт, святая задница, точно! - он осторожно достал маленький кругляш, закусывая губу, вставил временную чеку. Подбросил гранату и повесил на плечевой ремень. Сержант между тем говорил по рации. - Похож на моего младшего брата, - задумчиво сказал рядовой. - Такой же длинный и белобрысый... Сержант, а я вот раньше на самом деле думал, что русские похожи на монголов...
   - Надо было меньше смотреть телевизор, - посоветовал сержант. - Наши там допрашивают одного, взяли живым... Похоже, это всё-таки не банда, а партизаны...
   - Я обалдел, когда увидел столько золота, - признался рядовой. - Честное слово, будь слитки поменьше, запрятал бы хоть один. Всё равно в тылу разворуют всё... Бррр, какая же тут неуютная осень. Неудивительно, что эти русские все долбанутые. За что они хоть воюют?
   - Если бы я знал, я сидел бы в Белом Доме, - отозвался сержант. - Может, им просто нравится воевать. Может, они нас ненавидят. У них вообще может быть всё, что хочешь. Армия сдалась без единого выстрела, а какие-то непонятно кто всё равно стреляют. Народ полоумных, хуже ирландцев.
   - Говорят, в Ирландии какие-то серъёзные беспорядки, - вспомнил рядовой. - Что-то такое рассказывали вчера по CNN. В этом... Твистере.
   - Ольстере, - поправил сержант. - Моя бабуля была из Ольстера. Совершенно чокнутая старушенция, как-то раз застрелила двух ниггеров, которые хотели её ограбить на улице - нет чтобы как все нормальные люди отдать пару двадцаток...
   - Ха, так вы тоже малость полоумный? - усмехнулся рядовой.
   - Будь я нормальным, я бы опять-таки сидел в Белом Доме, а не таскался по этой ледяной каше, - не обиделся сержант. - А вообще, - вдруг добавил он, - мне всё это дико обрыдло. Арабы и прочие хаджи - чёрт с ними, они всё равно не люди... эй, только не вздумай донести, что я веду расистские разговорчики... - рядовой клятвенно поднял два пальца. - Ты не видел, в какой грязи они живут, а я-то побывал в Кабуле и в Багдаде тоже... Дерьмо они и обречены прозябать в дерьме. Но тут у меня всё время какое-то сраное ощущение... - сержант покрутил головой и замолчал. Рядовой, не дождавшись продолжения, вспомнил:
   - Я в увольнительной был знаете где? В музее. Нет, честно, там, где старинные пушки у входа. Зашел ради смеха, кинул им там на входе двадцатку, всё равно не жалко... Там одна бабка знает английский, увязалась за мной ходить и объяснять. Оказывается, этот город, ну, Воронеж - он, мать твою, старше наших Штатов на полтора века! Я ушам не поверил, когда услышал!!! Когда уже уходил, туда завалились двое хаджи из местных, эти... ну... русские называют их зверьки... в общем, я не знаю. Завалились, чтобы поссать в холле... - рядовой хмыкнул. - Ну, дело житейское. Но мне почему-то не захотелось, чтобы они там ссали, и пришлось напинать им под хвост...
   - Ну да ладно, - вздохнул сержант, - хватит разговоров. Давай-ка его обыщем как следует...
   Он присел и перевернул тело умершего русского.
   - Сержант, что это? - спросил рядовой, нагибаясь над выкатившимся под ноги предметом.
   - Граната, сынок, - спокойно ответил сержант...
   ...На взрыв у края болота обернулись сразу все - кроме двух человек, стоявших возле перевёрнутой телеги.

* * *

   На лежащие на столе бруски золота генерал-лейтенант Твиндэм смотрел, как на мины. Еговзгляд был таким, что комиссар Паолизи занервничал и вгляделся тоже. Ничего такого. Обычное золото высочайшей пробы...
   - Доигрались, - тяжело произнёс Твиндэм и перевёл на итальянца взгляд, вызвавший у латинянина приступ генетического страха перед германцем. - Достукались. Твою мать, - это генерал сказал по-русски. - Вы, тупой пожиратель макарон, - Паолизи сделал оскорблённое лицо, - я говорил вам и всей вашей сраной администрации, что нельзя, понимаете, НЕЛЬЗЯ играть с русскими в эти игры?! "Ах, они отселяются на землю, ах, пускай!" - передразнил он кого-то. - В концлагеря их надо было отселить! В гетто! - он выругался и повторил: - Доигрались.
   - Не понимаю, что вас так беспокоит... - с апломбом начал Паолизи. И осекся - в глазах генерала появилось чокнутое бешенство.
   - Бесссссссспокоииииттттт? - протянул Твиндэм. - Меня беспокоит, вашу мать, что теперь я вижу все кусочки мозаики! В окрестностях города, в ваших пастроальных поселениях на земле, бородатых и лаптеносных - вы знаете, что такое лапоть, Паолизи? Это вы, чёрт побери! Так вот, в этих поселениях, судя по всему, собралась армия, а мы этого не заметили! - и генерал заорал, уже не сдерживаясь совершенно, двинул бруски по столу. - Вы лапоть! Взяточник, бабник и тупой русский лапоть! А я старый идиот, слепой идиот! Теперь мне всё ясно, всё!!! Вы представляете, что они сделают на эти миллионы? Думаете, купят виллу на Лазурном Берегу и смотаются туда? Чёрта с два. Они - не вы. Уже через пару недель нас прямо в этой резиденции будут обстреливать ракетами!!!
   Он отвернулся от молчащего в недоумении Паолизи и что-то скомандовал адьютанту - стоявшему у карты с каменным лицом.
   А Паолизи вдруг ощутил - тем самым седьмым чувством итальянского жулика, которое всегда ему помогало - что его присутствие срочно необходимо... в... в... да где угодно, только подальше отсюда!
   - Не вздумайте улизнуть, - Твиндэм повернул к нему каменное лицо. - Отвечать будем вместе. И молите бога, Паолизи, чтобы отвечать нам пришлось всего лишь перед ООН. Это будет просто-напросто счастье. Невероятная удача.
   И снова повернулся к включившему связь адьютанту.
  

Воронеж и окрестности.

Российская Конфедерация Независимых Народов.

   Бой так бой -
   Разговор другой!
   Ну а биться мне -
   Не учиться у вас!

Былина XII века.

  
   Когда Верещаев вошёл к Ярцевскому, князь благополучно дрыхнул в обнимку с какой-то женщиной, которую Ольгерд видел разве что мельком. Худощавый, с усиками, ироничный, Дмитрий всегда пользовался успехом у женского пола и отчасти поэтому не обзавёлся семьёй, ценя независимость. Катастрофа, постигшая Россию, его привычек не изменила...
   Верещаев поднял руку, собираясь опрокинуть на пол тяжёлый старинный стул, но Ярцевский, не открывая глаз и не меняя позы, предупредил:
   - Не надо шуметь.
   - Шума тут скоро будет достаточно, - Ольгерд сел. - Через двадцать минут из Воронежа на нас выступает колонна. По некоторым данным, юркин обоз не просто так пропал - видимо, кто-то попал в руки "миссионеров" и раскололся, Дима...
   - Данные поподробней, - Ярцевский наконец открыл глаза, левой рукой закинув одеялом завозившуюся женщину. - Спокойней, радость моя, это мужские дела...
   - Подробности хреновые, - ответил Верещаев. - Рота янковской лёгкой пехоты - девяносто человек, восемь "брэдлей", два "хаммера". Чваки - шестьдесят, на пяти "хаммерах". Евсюки - сорок, на шишиге и двух УАЗиках. Усиление - янки - два самоходных миномёта, 120-мм, 155-мм самоходная гаубица, с воздуха - две "мыльницы" с миниганами и НУРСами. Сейчас уже летит "предатор", на разведку. (1.)
  
   1. Чваки - ЧВК, бойцы частных военных компаний. Шишига - грузовик ГАЗ-66. Мыльница - лёгкий вертолёт огневой поддержки типа ОН-6.
  
   - Транспортных вертушек нет? - Ярцевский сел и зевнул. Верещаев покачал головой. Князь вдруг посмотрел на него злыми и весёлыми глазами: - Ну и отлично, Ольг. Сегодня ты увидишь, как мы их хороним. Все увидят, как мы их хороним. И не по мелочи.
   - У нас сто сорок стволов, - заметил Верещаев. - Ну - успеют ещё с сотню подойти из окрестных починков. А самое тяжёлое оружие - РПГ.
   - Сходи за Федосовым, - попросил Ярцевский. - Скажи ему, чтобы собрал экипажи. Так и скажи. Думаю, человек сто нам хватит. Не будем тревожить молодёжь и занятых работами.
   - Дим... - начал Верещаев осторожно. И тогда Ярцевский вдруг заорал:
   - Блядь, Ольг, не тормози, как целка в публичном доме! Иди - и выполняй, и вечером наши сопляки будут срать в их каски!!! Бегом!!!
   Верещаев вспыхнул. Но потом вгляделся в глаза князя, помедлил... отсалютовал и быстро вышел.
   Ярцевский засмеялся. Искренне и немного ненормально. А потом откинул одеяло:
   - Думаю, мы успеем ещё раз, золотце...

* * *

   Колонна двигалась обычным порядком. То есть, впереди спецмашина ЧВК-шных минёров, потом - евсюки и снова ЧВК-шники. Дальше - половина янки, артиллерия и оставшиеся лёгкие пехотинцы. Вертолёты барражировали над колонной "восьмёркой", охватывая движущийся цилиндр высотой в полмили и диаметром в три мили.
   Майор Бернсуэйд трясся в головном янковском "хаммере". Разбитый просёлок порядком подмёрз, автомобили подкидывало. Русская грязь разбивала шины колёсной техники вдрызг, а стоило зазеваться - клинила даже танковые гусеницы. Пулемётчиков мотало в люках. Каково было солдатам в "брэдли" - лучше было и не представлять. Майора раздражало происходящее. За последние два месяца он зачистил три деревни, жители которых претендовали на что-то большее, чем просто житьё на земле за счет натурхозяйства (это у командования сил UNFRF возражений не вызывало). И всегда проходило без осложнений. Ну да, ну была стрельба, были несколько убитых. Ну и что? Зачем гнать в ещё одну дикарскую деревню бронеколонну под прикрытием вертушек, да ещё и снабжать кодами вызова F-16 с авиабазы? И никаких объяснений... Майор был опытным солдатом и видел, что начальство явно мандражирует, С чего бы? И что там такого может быть? Он осмелился задать прямой вопрос - и получил очень вежливый и многословный ответ, в "выжатом" виде означавший: не лезь не в своё дело, солдафон. При воспоминании об этом майор злобно фыркнул и посмотрел на экран, где передвигались пятна засветок. В России тепловизоры работали отвратительно. Тут ВСЁ работало отвратительно, как будто техника заражалась от местных обитателей. Но экран как будто не показывал ничего угрожающего, как не показал ничего и предварительный облёт "прэдатора". В эфире переговаривались вертушки, и майор решил, что после окончания всего этого тупого дела вставит летунам фитиль со скипидаром - чтобы не...
   - О господи, что это?! - в голосе старшего пилота было скорей изумление, чем испуг. Но уже в следующую секунду белая спираль поразила вертолёт в днище - белёсое, похожее на брюхо снулой рыбы, прямо в нарисованную морду Микки Мауса, точно в оскал дебильной диснячьей улыбки - и вертолёт разлетелся огненными брызгами. Секундой позже та же судьба постигла вторую машину, экипаж которой не успел даже пискнуть.
   Подняв глаза от экрана, где таяли алые, белые и зелёные хлопья, майор вдруг увидел то, чего не видел раньше, увлечённый электронной картинкой и успокоительным шумом эфира. Увидел реальность.
   Реальность заключалась в том, что его колонна сейчас вползла на участок лесной дороги, изогнутый широкой петлёй буквы "си". А точнее - на старую болотную дамбу. С глубоким кюветом слева и стометровой унылой болотиной слева.
   - О господи, - повторил Бернсуэйд слова страшно и непонятно погибшего вертолётчика. - Заса...
   0x01 graphic
   ...Две "тунгуски" стояли в трёх километрах от колонны, почти на окраине села, замаскированные строительной фольгой и ветками. Именно они сбили вертолёты и остались на позиции, хотя у каждой оставалось ещё по семь ракет - Ярцевский не хотел рисковать. Ещё четыре машины были укрыты за кюветом на пригорках в лесу - метров за сто от дороги. Между ними и за болотом - "на флангах буквы "си"" - россыпью лежали в поляризующих "логовах" дружинники, вооружённые в том числе гранатомётами и "шмелями". Но в их участии в первые секунды боя нужды не было.
   Во вращающихся башнях четырёх "тунгусок" были установлены восемь 30-мм автоматических пушек 2А38. В следующие пять секунд они обрушили на колонну тысячу триста бронебойно-зажигательных снарядов.
   По полсотни снарядов на каждую из машин колонны.
   Две трети улетели мимо, превращая в бурелом осенний чахлый лесок за болотиной. Но и тех 10-25 снарядов, которые попали в каждую из машин, было вполне достаточно, чтобы на дороге не осталось ничего, даже отдалённо напоминавшего воинское подразделение. И без того слабая западная броня с бортов была ещё слабее. Снаряды огненными комьями влетали внутрь - вместе с кусками самой брони, ошмётками конструкций, обшивки, приборов, закреплённого на бортах снаряжения...
   Через семь секунд после начала атаки негорящих машин на дороге не было. Через девять - взорвалась самоходная гаубица, чуть позже - шишига, которую так и не успели покинуть большинство евсюков. Остальные машины просто горели. Ни одна из авиационных скорострельных 25-миллиметровых пушек "брэдли", ни один хаммеровский "браунинг" или Мк19 - не стреляли. Стрелять из них было некому. Большинство стрелков были либо убиты наповал, либо корчились в горящих машинах с оторванными ногами. Первые выстрелы со стороны колонны - разрозненная пальба нескольких стволов - раздались только через пятнадцать секунд после начала разгрома.
   И тогда голос подал товарищ Калашников - един во многих ипостасях. Тратить 30-миллиметровые снаряды на оставшихся в живых оккупантов и предателей не стоило...
   ...Майор Бернсуэйд, лёжа рядом с горящей машиной, кричал в микрофон:
   - Код красный для шестнадцатого! Красный для шестнадцатого! - пока не увидел, как со стороны кривого, нелепого и страшного, как в фильме ужасов, серого леса за болотом приближается стремительный рыжий плевок. В стороне летели к колонне ещё два таких же. Бернсуэйд судорожно сжал гарнитуру, открыл рот... и через миг волна уплотнённого до твердости бетонной плиты воздуха - после взрыва первого из трёх выпущенных "шмелей" - размазала его о горящий остов командирского "хаммера", который мгновенно потух - пламя снесло, сбило и скомкало...
   ...Первый из двух вылетевших с авиабазы "фалконов" погиб в трёх километрах от места засады - "тунгуски" от села достали его на пределе возможностей, выпустив - для верности - десять ракет серией, по пять каждая. Зафиксировав облучение радаром зенитки, лётчик отстрелил целую порцию ловушек, совершил заученный манёвр - и получил-таки ракету в сопло. Правда, три остальные, "заходившие" на его самолёт, "отвлеклись", но ему уже было всё равно. Исправно сработавшая катапульта пробила его телом несбросившийся колпак кабины, и через две минуты труп пилота упал на заброшенном колхозном выгоне буквально в десяти метрах от того места, где пятеро беженок из города варили поздние помёрзшие грибы для детей, кучкой спавших под ворохами досок и старого рубероида и шифера. На трупе женщины нашли пистолет, хороший нож, кое-какой НЗ, десять золотых английских соверенов, официальную записку на русском с просьбой "помочь пилоту сил ООН добраться до своих и получить вознаграждение" и фото семьи, которое тут же разорвали в десять рук с какой-то звериной яростью. Потом они стащили с лётчика комбинезон, тёплое белье, а с похоронами возиться, конечно, не стали.
   Второму пилоту - ведомому - повезло немногим больше. При виде того, что происходит вокруг, он неожиданно резко осознал, что с компьютерным тренажёром это не имеет ничего общего. Через секунду после того, как он с истеричным воплем ужаса жидко опорожнил кишечник в специальный памперс, ракета попала под левое крыло, и вошедший в кабину осколок дюраля чисто и безболезненно отрезал пилоту голову. То, что осталось от машины, грохнулось в старый затиннный пруд возле заброшенной деревни...
   ...Ярцевский стоял на броне выехавшей к дороге "тунгуски". Маскировочная, рогатая от ракет, антенн и стволов, она была вызывающе украшена во весь лоб косой чёрно-жёлто-белой полосой с золото-алой на чёрной полосе вайгой и гербом бронесил Княжества - кольчужным кулаком с зажатой палицей. Остальные машины к дороге не выезжали. Передвигавшиеся по дороге дружинники то и дело нагибались, запасая в серо-коричневые мешки из грубого рядна часы, коммуникаторы, прицелы и вообще всё, что представляло интерес для княжества в целом или для кого-то из дружинников в отдельности. Добивать было практически некого, только в болоте уже нечленораздельно вопили и ревели двое каким-то чудом добравшихся туда евсюков, протягивая к берегу руки и пытаясь выбраться из ледяной жижи, неспешно заглатывавшей их. На них смотрели равнодушно - и немногие.
   - Примерно так, - сказал Ярцевский и поглядел на часы. - Саня, пора, - сказал он негромко...
   ...Верещаев убрал с лица шарф и осмотрелся. Когда ему показали "тунгуски", он не поверил. "Тунгуски" какими-то неведомыми путями доставил Пешкалёв, равно как и офицерские экипажи - как раз этих людей Ольгерд видел, но принимал, естественно, просто за переселенцев, тем более, что офицеры приехали с семьями и в разное время. Сейчас Ольгерд находился в некоторой растерянности, через которую прорастал гнев. На его глазах шесть этих машин уничтожили два самолёта, два вертолёта, больше двадцати единиц техники и двести оккупантов - за какие-то две минуты. Шесть машин, всего шесть!!! Каждая из них стоила какие-то двести тысяч долларов. Ну, пусть полмиллиона. Пусть!!! Но ведь те яхты, клубы, гулянки, бессмысленные "нацпроекты", похожие на беготню обезглавленной курицы - перед сдачей власть дураков и подонков бухала на всё это десятки миллионов!!! И теперь мучился и умирал русский народ, становились рабами и игрушками русские дети и женщины, вымирали русские города, вывозились русские богатства, осквернялась сама русская земля, русская история, русская память... из-за чего? Из-за тупости и жадности кучки негодяев?! Сотни таких машин, сотни новых самолётов и вертолётов, сотни новых танков, десятки кораблей, десятки тысяч хорошо обученных солдат - не цыплят с тощими шейками и замученными глазами... всё это было украдено, и Россия осталась беззащитной, и само будущее её повисло на тонкой ниточке над жадно чавкающими слюнявыми пастями чудовищных монстров... И кто же защищает Россию? Да вот же - её защищают адвокаты, учителя, менты, инженеры... все, кто угодно - кроме тех, кто трещал об этом и делал широкие жесты! И снова приходится воевать на своей земле...
   Верещаев ощутил, как мышцы лица свело судорогой. В этот момент, попадись ему предвоенные "деятели" - он бы разорвал их в клочья голыми руками и втоптал клочья в обгорелую землю. "Ну нет, - подумал он ясно, - если будет шанс - они не спрячутся нигде. Разберёмся с пришлыми, вытащим всю сволочь сюда с их уютных вилл в "Курвахшалых" и распнём всю эту свору - голыми и вниз головами - на московских "ежах". Или будет так - или мне не жить. Поворачивать всё равно некуда."
   Он подумал о своих мальчишках и девчонках. И - о миллионах мальчишек и девчонок России - вот сейчас, вот в эту секунду плачущих, умирающих, растерянных, испуганных, непонимающих, бегущих, прячущихся, зажмуривших глаза, кричащих, увозимых прочь...
   - Проснитесь, боги, - сказал он, поднимая голову к хмурому осеннему небу и рывком сдёргивая с головы берет. - Смотрите, вот он я стою перед вами. Проснитесь, взгляните на русскую землю, сойдите на неё, воплотитесь в нас для мести. Я отдаю вам своё тело для этого воплощения, слышите? Помогите отстоять Родину и свершить месть над нелюдью - такую месть, боги, чтобы закачалось небо и земля дрогнула, потому что иного они не заслужили и давно полна моя чаша терпения. А потом можете убить меня, если будет нужна плата за вашу помощь. Я, Ольгерд Верещаев, посвящаю себя вам, боги...
   ...Как раз в это самое время стоявший у ворот давно заброшенного длинного ангара на пересечении 5 Декабря и Краснознамённой Федосов утопил в подёрнутой по краям ледком луже окурок и сказал подпиравшему ворота парню:
   - Рафинадыч, начинаем, - тот кивнул и исчез в тёмном проёме, а через несколько секунд там заработали моторы. - Ну что, - пробормотал Федосов, - настала пора сделать так, чтобы о нашем маленьком колхозе быстренько забыли...
   ...Колонна ворвалась в воронежскую "зелёнку" вокруг ООНовских миссий неожиданно. Три открытых УАЗа, утыканные пулемётами и ПТУРами, два грузовика с тендами, которые украшала гордая надпись КОМПАНИЯ РосДератизация, два джипа "лэндкрузер" - тоже превращённые в передвижные огневые точки. В грузовиках было по три тонны самодельной взрывчатки, их вели вовсе не смертники, а отличные водители, многократно отработавшие свои действия.
   Подобного здесь ещё не было. Вихри пулемётного огня смели растерянную охрану, мгновенно протянутыми тросами "крузеры" растащили блоки заграждения - и колонна ринулась по территории сеттельмента, расстреливая и взрывая всё на своём пути. Через одиннадцать секунд после начала атаки первый грузовик врезался в склад ГСМ, ещё через три второй въехал в холл главного офиса миссии...
   ...Среди погибших во время рейда (их насчитывалось около трёхсот) оказались генеральный комиссар ООН Паолизи плюс почти весь его аппарат - и командующий силами UNFRF в Центральном Секторе генерал-лейтенант Твиндэм со всем своим штабом. Группа Федосова потерь не имела, как не имел их и отряд Ярцевского. Строившие схемы действий на основе "миротворческих операций" на юге и востоке, где главная опасность исходила от смертников-одиночек и ракетных обстрелов "по площадям", оккупанты оказались совершенно не готовы к классическим засадам и рейдам, наличию у противника современных ракет, а главное - чёткого плана действий. Население Воронежа тем временем грабило и растаскивало всё, что уцелело на месте сеттельмента - от канистр с водой до оружия, причём грабежи не прекратились и когда прибыли подкрепления - усиленный батальон американской лёгкой пехоты, усиленный батальон валлийских гвардейцев, батальон польских парашютистов под общей командой бригадного генерала армии США Ортеги. Первоначально, впрочем, прибывшим было не до местных - подобных потерь одномоментно ООНовцы и НАТОвцы не несли ещё никогда.
   К вечеру второго дня "миссионеры" опомнились, малость подразгребли своё и попытались образумить население, которое, казалось, сошло с ума. Началось со стрельбы газовыми гранатами по мальчишкам, разбиравшим остов "хаммера". Пацаны с визгом и воем разбежались в соплях, но через полчаса появились с подкреплением, в старых армейских противогазах и закидали блок-пост камнями и бутылками со смесью бензина и машинного масла. В ответ в них начали стрелять уже по-настоящему, и под утро в городе шёл масштабный бой. Вооружённые кто чем - от пулемётов до кусков арматуры - горожане разного возраста и обоего пола сожгли больше сорока единиц самой разной техники, от джипов до танков, перебили ещё около сотни солдат миссии (совершенноне считаясь со своими - впятеро большими! - потерями!) и не пошли на штурм ошалело откатившихся в оборону на выжженной территории бывшего сеттельмена миротворцев только потому, что не имели ни командиров, ни плана - казалось, ими руководит какой-то инстинктивный разум, подсказывающий, что чужих надо убивать, но дальше этого не идущий. Авиаразведка засекла начавшийся из города массовый исход населения, авиация нанесла по колоннам беженцев несколько хаотичных ударов "просто так" (в коммюнике было заявлено, что удары наносились по отходящим из города разбитым частям националистов)... и совершенно неожиданно потеряла два самолёта - американский и голландский F-16, сбитые запущенными с окраины "стрелами". Помимо этого какие-то группы неплохо вооружённых и явно организованных людей - по отрывочным данным разведки во главе с бывшим казачьим атаманом Щупаком - продолжали скрываться по периметру развалин сеттельмента, вели беспокоящий огонь невзирая на артиллерийские и авиационные удары, а к вечеру... ахнули по площади невесть откуда взявшимся "смерчем". Дюжина ракет с четвертьтонными термобарическими боеголовками перемешала с техникой, землёй и воздухом почти полтысячи "миротворцев". Оставшиеся в живых поспешно "прорвались" (их никто не задерживал) прочь из ополоумевшего города.
   0x01 graphic
   Решено было спешно перебрасывать с юга части казачьей дивизии ООН и батальоны конфедеративного СОБРа, укомплектованные кавказцами...

Дмитрий Ляляев.

ТОСТ

(интерлюдия)

   Может, в чём-то бывал неправ и я,
   Власть бандитскую зло кляня,
   Но пока страной правит мафия,
   Попрошу не держать меня!
  
   Попрошу не читать нотации,
   Дескать, молод ты и горяч.
   Мне от вас не нужны дотации,
   И силком меня не запрячь.
  
   Мне всегда был понятен весёлый смех
   Над вождями из чугуна,
   Но никто не просил опускать нас всех
   До отметки морского дна.
  
   Я гляжу на экран сапфировый,
   Изнасилованный враньём.
   Из страны несётся по миру вой,
   А поэты пьют шнапс с ворьём.
  
   Мне не нужно искать нынче модных тем,
   Я б очистился от грехов,
   Звезданув по холёным мордам тем
   Плетью, скрученной из стихов!
  
   Попируйте, попейте кровушки
   Средь народной лютой беды!
   Будет время - слетят головушки
   И растают ваши следы.
  
   И хватило бы вам везения
   Хоть за гробом спастись от слёз.
   Но и там не видать спасения
   Тем, кто людям мученья нёс.
  
   По гулянке выйдет похмелие,
   Толпы нищих развеселяя.
   Кровью выльется то веселие
   И оплатятся векселя.
  
   Враз раскаетесь, твари злобные,
   Поваляетесь вы в ногах,
   И придушат крики утробные
   Парни в кованых сапогах.
  
   И никто, ни теперь, ни в будущем,
   Не проронит о вас слезы.
   Пейте ж водку в море бушующем
   И разбейте свои часы!
   0x01 graphic
  
Оценка: 3.40*4  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"