Владимир Петухов

НАПРЯМИК ПЯТЬ КИЛОМЕТРОВ

1

Первую ночь в дороге спали на чистых простынях фирменного экспресса, торопившегося в северную столицу. Утром же перебрались в пригородный или, по-местному, в "подкидыш", названный так от слова "подкинуть".

И потащил тепловозик десяток дребезжащих вагонов от суетной жизни. Останавливались чуть ли не у каждого телеграфного столба. Лара усмехалась:

- Техника третьего тысячелетия! Интересно, сколько каналов у них здесь телевизор принимает?

- Не знаю, - отвечал Валька, - приедешь - посмотришь.

"Конечно, у бабки нет никакого телевизора, - думал он, - да и к телевизору от телевизора в отпуск не ездят". В душе он верил, что понравятся жене его родные места, так что и про телевизор вспоминать не захочет.

Привстав, Валька опустил оконную раму. В купе пахнул сырой с ночи воздух. Лара зябко поежилась и натянула на плечи теплую кофту. Прямо к полотну дороги подходил лес. Листья еще не успели потемнеть, зелень казалась подсвеченной, и в лесу было празднично.

Иногда лес расступался, и в окно било яркое низкое солнце. Тогда Валька щурился, а Лара закрывалась ладонью и откидывалась в угол сиденья. Почуяв погоду, зажглись по откосу солнечные головки запоздалых одуванчиков, и Вальке стало совсем хорошо. Он чувствовал, к нему возвращается покой. И подумалось: столько лет уже прожил он на свете - скоро тридцать, и где бы его ни кружило, ни мотало, чего только ни случалось, и плохого и веселого, - всегда носил он в себе сознание, что есть на земле вот это самое место, простое и правильное, где все, от травы до облаков, помнит его, Вальку, и переживает за него.

В тяжкие минуты он надеялся еще посмотреть на эти изумрудно-зеленые откосы в желтых одуванчиках, а в дни удач в нелегкой пограничной службе знал, ради чего старается.

И еще он думал о том, что вот скоро появится у него сын, а может, родится девчонка, и будет ли им, детям, родившимся на пограничной заставе, сниться песочница рядом с блочным домом для семей офицеров, синь карельских озер, как снится ему вот эта зеленая страна, что за окном.

Валька стоял, по плечи высунувшись в окно. "Ничего, своего на лето к бабке буду возить. Ну, а если с ней случится что... придумаем!"

- Загородил мне свет, - сказала Лара, - сядь.

Валька опустился на скамейку напротив жены, через столик.

- Подержи зеркало. В этом вагоне даже причесаться негде.

- Удобно тебе? - спросил Валька, прислонив зеркальце к бутылке из-под пепси-колы.

Лара кивнула, начала протирать лицо каким-то кремом.

- Там хоть рынок есть? - Она массажировала подбородок. - В городе пусть дороже, зато все можно купить. И ягоды, и помидоры, и мясо. В деревне сейчас какое мясо?

- У бабки все есть. И клубника своя, - сказал Валька.

- Клубника клубникой!

Мимо качнулся сырой лужок в лютиках, низко над ним пара грачей блеснула черным лаком крыльев.

Громыхнул мосток, поезд нырнул в березняк. Ветки чуть не хлестали по обшивке вагона, по окнам.

- Ос-поди! - откидывалась на сиденье Лара.

Валька смеялся. Вдруг он замер, прислушался, подняв палец:

- Чу...

- Птички? - Лара собрала сумку, прошелестев "молнией".

Валька счастливо улыбался. Был момент, когда и вправду в вагон влетела и рассыпалась ртутью чистая древняя трель.

- Соловей, что ль? - спросила Лара.

- Ну! - И это значило: "Что я тебе говорил?!"

2

С бабкой встретились в огороде - она полола картошку. Старуха долго вытирала руки о темный длинный фартук, всматривалась в гостей. Голова, покрытая белым платком, тряслась. Бабка не могла справиться с голосом, наконец заплакала. Валька гладил ее худые плечи, говорил:

- Все хорошо, все хорошо, вот и мы. - А самого больно схватила за горло спазма.

Совсем маленькая стала бабка. Не разгибаясь, суетилась по низкой избе, и выскобленные старые половицы даже не скрипели под ее ногами.

Гостья сидела за столом, положив тонкие пальцы на белую скатерть, оглядывалась. Валька говорил много и громко: старая плохо слышала. Бабка закончила хлопотать, встала над ними и, стараясь угостить, подвигала к Ларе тарелки с домашней ветчиной, прошлогодними солеными огурцами, рассыпчатой картошкой, смотрела на гостей, и было не понять: улыбается она или вот-вот снова заплачет.

- Я уже капитан, - говорил Валька. - Начальник заставы. Служба идет отлично.

Она кивала: хорошо...

- Главное, чтоб солдатики тебя любили и начальство уважало.

- Ага, - соглашался Валька. - Трудно, конечно. Но зато интересным и нужным делом занимаюсь.

Она опять кивнула.

- Всем трудно. Кому ж легко? Легко никогда не бывает. А вы кем будете? - решилась она спросить Лару.

- Она учительница в местной школе, - ответил за жену Валька.

- Хорошо, - порадовалась за жену внука бабка.

Низко над хатой пронесся самолет, звякнули стекла в окнах, задрожала водка в рюмках. В сенях подняла гвалт курица.

- Снеслась, - сказала бабка и торопливо вышла ее пугнуть.

Желая понравиться бабке, Лара вызвалась помочь убрать со стола, но старая замахала на нее, испуганно сердясь:

- Да вы что? Я сама! - И проводила ее посмотреть, "что и как у нас тут".

Валька ревниво смотрел за настроением жены и радовался, когда ей что-то нравилось: у речки песчаный берег, на старой липе гнездо вороны или кислющий до судорог неспелый крыжовник.

- Солнце тут другое, - говорила Лара, ощипывая с прозрачных зеленых ягод сухие цветочные хвостики, - как сквозь дымчатые очки светит. Загар мягкий получится. А такой, говорят, крепче южного.

Она бросила горсть крыжовника в рот, сочно захрустела, и Вальку покорежило, словно железный прут при отжиге.

- Нравится тебе? - спросил он, сглатывая слюну.

Лара кивнула.

- Здесь все зеленоватое, - сказал Валька. - Травы много, сок испаряется - и воздух зеленоватый. Потому и свет такой.

- Сходи к соседям, договорись насчет молока. Я же не могу, как ты, пить козье. Меня тошнит от него.

- Схожу, - обещал Валька. - Бабке сейчас тяжело корову держать. Старая, слабая. Да и куда ей молоко девать? Продавать? А козы и веселые, и молока хватает. Я тебе еще лес покажу! Еловый. Ты в таком ни разу не была. Знаешь, как шумит в верхушках!

Постель они устроили в огороде, в сенном сарайчике: на свежем воздухе да вдвоем - оно лучше, конечно.

Ночью в щели ворот заглядывали дрожащие звезды, далеко в поле кричали поезда, шуршала в темноте мышка.

Валька заботливо укрывал плечи жены шубняком поверх одеяла и рассказывал, как раньше боялся по ночам выбегать во двор.

- Сарай темный, и знаешь: чертей нет, волков нет, а выскочишь босиком и дрожишь от страха - кажется, в темноте кто-то шевелится! Назад летишь сломя голову - и под одеяло!

Лара усмехалась.

- В августе спишь тут и слышишь, как яблоки падают. Выйдешь, нащупаешь в темноте мокрое, тугое, скрипучее...

- В городе тоже яблоки можно купить, - сказала Лара.

Они помолчали.

- Ты знаешь, - беззащитно прижимаясь к мужу, зашептала Лара, - не по себе мне что-то. Бывает же так тоскливо. Сегодня стирала, заодно и бабкино все перестирала, на газе воду греть замучилась, пока ты удочки мастерил. Бабка надо мной стоит, говорит. Да все про смерть. Работать, говорит, не могу и жить скучно стало. Что за жизнь, когда болит все? Какая работа?

- Старая совсем. Что ж делать, - вздохнул Валька. Нашарил под подушкой сигареты, закурил. Лара зажмурилась от огня.

- Ходит за мной и говорит, рассказывает.

- Понравилась ты ей.

- Да, - согласилась Лара. - Говорит, ты мне сразу как дочка стала. И плачет. Я спрашиваю, что вы плачете? А она: плачется мне - вот и плачу.

"Заплачешь, - подумал Валька. - Одна в хате и старая".

Лара уснула сразу, как всегда, и скоро даже пробовала всхрапывать. Валька старался не шевелиться лишний раз и боялся закурить, хотя в горле першило.

Потом и сам уснул, а проснулся от плотного шума. По дощатой крыше сарая шпарил дождь. Где-то рядом капало. В щели полыхнула молния, ударило рядом за стенкой, словно что-то раскололось и с треском прокатилось над головой.

Лара кашлянула и тоже проснулась.

- Какой ужас, - шептала она при каждом ударе грома и прятала голову под одеяло. - Прямо конец света!

- Не надо бояться, - виновато объяснял Валька после каждой вспышки. - Летом тут часто гремит. Громоотводы и у школы, и на току.

- Все равно страшно. У меня такое чувство, что кругом ходит смерть. И бабка все о смерти, о смерти. Уедем, Валька, милый, давай уедем. Можно в Москву или в Питер, можно по путевке в санаторий - мне обещали на работе... - Она отчаянно целовала его глаза, виски, шею.

Ветер стегнул дождем в стену.

- Скоро утихнет, раз ветер. - Валька гладил шелковую спину жены, но Лара отвернулась и, кажется, всхлипывала.

Утро пришло сверкающее. Зеленая земля дымилась под солнцем. Валька укрыл посапывающую жену, подоткнул под бока одеяло, насунул кроссовки и, прихватив удочки, подался на речку.

Вода слепила отраженным светом. По влажным песчаным стежкам, протоптанным вдоль берега скотом, Валька прошел за деревню, под высоким глинистым обрывом отыскал знакомую быстрину, разулся, скинул штаны и, зябко поеживаясь, вступил в реку.

Забормотала вокруг ног вода, стукали в щиколотки тупыми носами пескари, и вот уже поплавок нырнул, выскочил из воды и снова ушел. По удилищу прошел в плечо слабый удар, Валька подсек, азартно тукнуло.

"Жалко, Лара спит, - переживал Валька, насаживая на крючок очередного кузнечика. - Ей обязательно бы понравилось".

На кукане уже жевал леску десяток белобрюхих рыб. Солнце поднялось выше. Валька снял рубашку, обвязался ею по бедрам, подставил спину мягким утренним лучам.

А возле другого, тенистого от лозняка берега еще змеился по воде туман и расходились круги от сильных всплесков крупной рыбы.

...Когда-то давно, лет шесть было Вальке, может, чуть больше, погнался за мальками, да угодил в колдобину, закрутило его и понесло быстрое течение. До сих пор не поймет Валька, почему сразу не пошел на дно, а плыл головой вниз, как глушеная рыба, добрых полкилометра. Как раз на этом вот обрыве сидели школьники, втихаря за селом резались в карты да курили. Видят парни, белеет что-то из воды. Поскидали всю одежду с себя вмиг, прыгнули в воду, вытащили, смотрят - Валька. Вылили из него воду, отшлепали, домой отправили да помалкивать велели, что он видел их тут.

На другой день, говорят, бабка, как-то узнав, голосила то ли с перепугу, то ли с радости...

- Ты долго будешь тут торчать?

Валька вздрогнул от знакомого голоса.

Лара спускалась с обрыва, цепляясь за кусты полыни. Из-под розового цветастого платья высоко обнажались белые полные ноги.

- Проверь донку! - крикнул ей Валька. - Смотри - поплавка не видно... у берега, слева!

Но Лара вошла на три шага в воду и зло сказала:

- Завтрак давно остыл. Бабка волнуется. У тебя сердца нет.

Она повернулась и через минуту уже снова карабкалась на обрыв. Сыпались из-под ее босоножек комья, докатывались до воды и пускали пузыри.

Валька собрал удочки, на донке и вправду сидел замечательный окунек - полосатый, с красными плавниками и зелеными, как у кошки, глазами. Но радости от удачи не было.

Он поплелся домой.

- Что ж ты, сынок, - говорила бабка укоризненно и виновато. Морщины у рта жалко подергивались. - Ушел чуть свет - и нету. А здесь столько тонут.

- Это кому делать нечего, тот тонет, - сказал Валька. - А мне еще служить да служить на границе. На, почисти рыбу, - кивнул он жене.

- Не нужна мне твоя рыба. Вон, кот облизывается.

И правда, под ногами уже ластился полосатый толстый кот.

- Я сама, сама, - заволновалась бабка, - в сметане на газе мигом пожарю. - Взяв большую белую чашку, она заторопилась в сени, где в ведрах стояла вода. Лара спохватилась, метнулась за ней:

- Бабушка, я почищу!

Валька закурил. Дым синей полоской поплыл в окно, где в палисаднике поблескивала листьями яблоня.

Завтрак прошел неожиданно хорошо: и рыба оказалась сладкая, и Лара, стараясь загладить вспышку, много говорила с бабкой и даже пригубила рюмку.

Валька весело рассказывал про рыбалку, вспомнил, как дрожала от страха ночью Лара, и обещал ей наконец показать настоящий лес.

3

Собрались и вышли после одиннадцати. Обедать решили на природе, и Валька, собрав нехитрую снедь, сунул сверток в большой пакет.

В небе кудрявились белые облака, дрожал над полем жаворонок. Лара удивлялась невиданно крупным свежим ромашкам под голубой стеной ржи, и все было хорошо.

Валька тихо радовался, глядя на жену в простой косынке среди ржи, что наконец ей тоже стало здесь просто и легко.

Но вот тропа вильнула в кустарник и, путаясь в осиннике и малиннике с крапивой, пошла под уклон. Скоро заросли стали плотнее, и солнце плохо продиралось сквозь листья, а дорожка и вовсе скрылась под разлапистыми папоротниками. Валька и Лара утопали в них выше колен. Густо пахло сырой зеленью. Шарахнулась в ветвях и сварливо затрещала сорока.

- Куда ты прешь, как медведь? Я все ноги изодрала прямо в кровь! - не выдержала Лара.

- Сейчас, потерпи, - извинялся Валька. - Я тебе хочу показать...

- Хватит, насмотрелась досыта, - оборвала его Лара, - дома покажешь. Козявки какие-то... - Она брезгливо смахнула что-то с шеи.

- Сейчас выберемся.

Желая скорее вывести ее, он полез напрямик, попал в колючие ветки малинника, и дальше ничего не оставалось, как помалкивать, чувствуя затылком справедливое раздражение Лары.

Другой склон оврага оказался песчаным, с редкими кустами черемухи, поросший пастушьей сумкой и подорожником.

Выбрались. Лара присела отдышаться и, вытянув ноги, начала слюной затирать царапины на икрах.

Пытаясь загладить вину, Валька подал ей пакет:

- Есть хочешь?

- А ты? - она расстелила газету. - Ну, посмотри, куда с такими ногами?

Он молчал и думал о своем.

Родителей своих Валька почти не помнил. Совсем еще мальцом был, когда отец, майор-пограничник, погиб в Афганистане. Вскоре и мать с сердцем слегла, да и не встала больше. Вальку бабушка на ноги поднимала. Школу окончил, пограничное училище. На заставе уже который год служит. Начальство им очень довольно, на учебу в академию посылает...

За спиной хихикнула Лара.

Валька оглянулся. Жена, надвинув на глаза косынку от солнца, жевала яйцо всмятку и смотрела в газету, на которой лежали домашние припасы.

- Фельетон читал? - спросила она, не отрываясь от строчки. - Все-таки интересно Жванецкий пишет.

Щелчком Лара сбила с газеты муравья, тащившего хлебную крошку.

Дальше в лес, как собирались, не пошли: что там сейчас - ни грибов, ни ягод. Обходить же овраг - километра три, так что на сегодня, решили, хватит.

Лара шла босиком. Она то и дело припадала, наступив на что-то колкое - камешек, сучок, вскрикивала и шепотом зло ругалась. Валька плелся следом, размахивая пакетом с ее босоножками, и молчал.

- Ну что ты дуешься? - вдруг остановилась Лара. - Ну я же не ты, да и тебе не двенадцать лет, чтоб по оврагам ворон пугать.

- Я ничего, я не дуюсь, - попробовал защищаться Валька, - с чего ты взяла? - Он даже сделал попытку улыбнуться.

- Что я, слепая или не чувствую?

С обочины дорожки взлетел чибис и, почти касаясь полукруглыми крыльями травы, полетел впереди с тревожным и безнадежным кликом: чьи-вы, чьи-вы...

- Я все жду-жду, когда ты поумнеешь, когда настоящим... мужиком станешь, чтоб не стыдно было перед людьми. - Здесь было поле, простор, не надо понижать голос, и Лара, что называется, пошла вразнос. Все, что накопилось в ней, теперь хлынуло разом. - Или, может, ты меня сюда к бабке собираешься перевезти? В дом с поместьем, пока сам в академии в Москве учиться будешь?

Она била своей прямолинейной, как скалка, логикой, и Валька, замыкаясь в себе, защищался грустной снисходительной улыбкой: давай, давай все в кучу...

- Ишь, патриот деревни! С удочкой, по травке, босичком... А мне это не надо! Мне это на границе уже все опостылело! Я хочу в город, хочу, где люди, а не... Ишь, в собственный мемориал затащил: "Я тут плакал, тут я без штанов бегал..." А я должна питаться козлячьим молоком и глотать умильные слезы. Муж. Мужчина. Хозяин. Да тебя и дома-то никогда не бывает, сидишь все в канцелярии заставской и со своим замом в карты дуешься!

- Я - в карты?

- В карты, в карты! Что я, не понимаю, почему ты по выходным даже на своей заставе торчишь? Без тебя там не обойдутся! Другие офицеры, смотрю, что-то хлопочут, что-то достают, организовывают, а этот ходит, как дурачок, боится собственной квартиры... И я, я... послушалась, пошла на поводу, та-акую путевку упустила!

Валька чувствовал, как стыд и ужас разрушают его, он даже не мог сообразить, в чем же она не права, все было четко, метко и по ее справедливо.

- Нет, голубчик, на лирических воспоминаниях нынче не проживешь - не то время на дворе!

4

Двор уже заполнила свежая вечерняя тень, только труба над крышей дома горела позолотой в последних лучах ушедшего дня. Они сидели у забора на почерневших от времени бревнах, что лежали здесь вечно, вросли в землю.

Бабка, привязав козу к забору, готовилась к дойке. Белая коза с тонкими шершавыми рогами пережевывала жвачку, вздрагивала хвостиком, косила на Лару желтым квадратным глазом, и на ее длинной морде играла ухмылка.

- Скучно вам без детей, - сказала бабка, как бы продолжая какую-то свою думку. - К нам тут из города все с ребятами едут. На лето.

Валька лениво курил.

- Успеется, - отозвалась Лара. - Куда нам торопиться. - Она чуть смутилась, но подытожила: - Мне еще полтора года в институте учиться.

Валька поднял голову, внимательно посмотрел на жену, а бабке сказал:

- Она заочно в педагогическом учится. Работает и учится.

- Учеба учебой, - сказала бабка, разминая козе вымя, и сварливо крикнула: - Не балуй! А без детей как же?..

Коза пыталась захватить губами ее платок.

- Бабуля, - сказала Лара, - мне надо ехать. В институте дел слишком много.

Валька снова удивленно взглянул на нее.

- Как ехать? Назад? Так скоро? - старуха бросила доить, растерянно глядела то на Вальку, то на Лару.

- Ей надо.

- Мне надо, - виновато повторила Лара.

- И ты, Валя? - упавшим голосом спросила бабка.

Коза двинула задней ногой по ведру, из него густой струйкой потекло молоко.

- Нет, - мотнул головой Валька, - я еще тебе надоем.

- Надоешь! - Бабка покачала головой, подняла ведро. - Так вы не вместе? Как же это не вместе?

Валька отвел глаза в сторону.

- Неважно, что не вместе.

- Я ж так хотела, чтоб вы вместе, - говорила бабка.

- И я хотела. - Лара сорвала травинку и сунула в губы.

Валька пожал плечами. "Чудно! Выходит, все хотели вместе, один я не хочу!"

5

Вологодский скорый останавливался на разъезде на одну минуту. Валька успел подсадить жену на высокую подножку и зря полез сам в вагон - хотелось помочь втащить чемодан.

- Целоваться будем? - жалко заглянула в глаза ему Лара.

- Будем, как же, - пробормотал он, протискиваясь с чемоданом в узкую дверь купе, когда мимо проплыл назад белый вокзальчик. Вот уже темные липы закрыли и красную водокачку под железной крышей.

- Поехали, - жарко прошептала Лара, торопливо обвивая его шею гибкими мягкими руками. - Ну и хорошо, билет возьмем на следующей станции, а бабке дадим телеграмму... Поехали, Валик, милый, я же не виновата, что не могу тут, ты не обижайся, мы еще успеем выкупить путевку, у нас еще целых двадцать дней, у нас еще все будет хорошо...

- Ты не виновата, - сказал он. - Не всем же любить козье молоко.

А за окном все быстрее взмывали и опускались телеграфные провода, уплывала назад маленькая зеленая страна. Страна, ради которой он везде - и в пограничном училище, и на заставе - старался быть человеком.

Отстучали под колесами стыки на стрелках; набрав привычный ритм, уже вздрагивал корпусом длинный вагон, отделанный блестящим немецким пластиком, по-свойски блестели ручки и защелки на двери купе. А Лара все не отпускала Вальку, держала крепко.

Он осторожно разжал на затылке ее пальцы, поцеловал в оба глаза, оглянулся только из тамбура, махнул рукой: не бойся! Открыл дверь. Ветер спутал волосы и бросил в лицо колючий песок. Уцепившись за поручень, Валька глянул вперед. Стальной холодной гусеницей поезд извивался среди поля бело-розового клевера. А внизу, под колесами, с грохотом неслась черная полоса шпал, водоворотом заносило щебенку, и, словно на каруселях, мчались столбики у края насыпи.

С минуты на минуту мог появиться проводник. Валька открыл подножку.

- У-у-у! - гудел далеко впереди тепловоз.

Воздух рванул глаза, ноздри. Валька тренированно прыгнул, тут же вскочил и бросился прочь, но тотчас сообразил, что одна нога босая.

Рядом грохотал поезд. Валька вытащил из песка свой сорванный башмак и быстро пошел обратно.

- Фельетон Жванецкого! - быстро проговорил он, потом крикнул: - Уходя, гасите свет! Уважайте труд уборщиц!

Он засмеялся и побежал. Бежал вдоль рельсов долго, как на кроссе в погранучилище, и на бегу повторял про себя с непонятной радостью: "Жить можно, жить можно..." Потом перешел на шаг. Но вскоре подумал: "Бабка уж на ходики посматривает, боится, не случилось ли чего. Если напрямик, через болотце, тут не больше пяти километров". И опять побежал.

Автор: Владимир Александрович Петухов