Веретенников Владимир Адольфович : другие произведения.

Исповедь перед Концом Света. 1965. Песочное 5. Мой 1-й побег из дома. Голос

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:

  
  Исповедь перед Концом Света
  
  1965
  
  Песочное 5. Мой 1-й побег из дома. ГОЛОС
  
  
  Последние приготовления к побегу
  
  Это было последнее лето, когда мы снимали дачу в Песочном. Всего - в 5-й раз, а у Симоненковых - в 3-й. Этот дом уже давно не существует...
  
  Я уже практически не общался с хозяйскими ребятами - а на целый день уходил один в лес, на запретную территорию танкодрома и в его окрестности. Я уже окончательно готовился к намеченному на осень побегу...
  
  Исследовал обширный пустынный район к северу от своей "Большой тундры" - и к югу от своего дикого озера (которому я дал "индейское" название "Пеканвез"); можно сказать и шире: почти всё пространство между Дибунами и Белоостровом...
  
  Когда я раньше, сколько раз, проезжал на электричке этот участок ж/д пути между Дибунами и Белоостровом - там, справа, тянулись сплошные, сплошные леса!..
  
  Нашёл на огромном заброшенном пустыре, в районе танкодрома, какой-то небольшой бункер, или что-то вроде земляники, из двух бетонных колец. С хлипкой и узкой дощатой дверью. Ни окон, ни печки, ни лежанки, ничего там не было, вообще ничего там не было, сколько помню. Но я решил, что перезимовать в этом сооружении я вполне смогу...
  
  Если бы я знал, что меня ожидает!..
  
  + + +
  
  2 сентября 1965 года мне исполнилось 14 лет.
  
  Возраст 2-ой инициации в традиционной культуре, исходящей из 7-летних циклов (7, 14, 21). И я получил эту инициацию... И воинскую, и шаманскую... Этот опыт, и его результаты, я переживаю и осмысливаю всю свою жизнь...
  
  Смысл этой инициации, этого опыта - постижение тайны жизни и смерти, и новое рождение, в новом качестве...
  
  Что-то может открыться сразу - а что-то будет раскрываться годами, и десятками лет...
  
  Смысл Жизни, Смысл Всего - может открыться человеку только через инициацию...
  
  И у каждого - она своя...
  
  Без неё - ты будешь недороженный и недоделанный, и ничего настоящего и прочного не сможешь создать...
  
  А мы все - общество недороженных и недоделанных людей, недопонятых и недолюбленных. И способны воспроизвести на свет - только таких же несчастных...
  
  А людям - нужно Счастье!..
  
  И Свобода - тождественна Счастью!..
  
  Только надо проснуться!..
  
  ...
  
  1 сентября я пошёл в 8-ой "В" класс...
  
  Это был мой последний класс в тогда ещё 8-летней 204-ой школе на улице Халтурина (Миллионной). Школе, которую я ненавидел всей душой, и не любил никогда, ни в одном из классов, но которой я, всё равно, благодарен, пусть даже лишь за одну-единственную учительницу, и хотя бы уже за то, что я нашёл там хоть немногих друзей...
  
  И одним из которых - был Игорёха...
  
  Даже если он и предал меня - я никогда не держал и не держу на него обиды. Он слишком много для меня значил...
  
  ...
  
  Готовились к нашему побегу мы с Игорёхой, действительно, очень долго и тщательно, и начали это ещё очень давно, ещё когда всё это было лишь на уровне мечтаний... Хотя насколько это всё оказалось здраво и продумано - это показала дальнейшая практика...
  
  Помню, как на сэкономленные от школьных завтраков (которые я перестал есть) копейки мы покупали рыбные консервы, самые дешевые, типа кильки в томатном соусе, в подвальном магазине на Кировском проспекте, недалеко от музея Кирова. Почему там - это было недалеко от Петропавловки, от нашего "штаба"... Помню эту самую первую банку, помню, что она стоила 36 или 37 копеек... Покупали похожие банки, два или три раза, и в гастрономе напротив цирка. Почему там - он был недалеко от нашего Инженерного замка, и раньше мы там (пока немножко не повзрослели) изредка покупали конфеты "Кавказские"...
  
  Я знал, что в разных серьёзных путешествиях, в экстремальных обстоятельствах, и особенно, зимой, в мороз, может пригодиться, для согревания, спирт... И вот я нашёл небольшую бутылку тёмного стекла - и стал сливать в неё - буквально по капле - остатки любого спиртного из бутылок и рюмок, что оставалось у нас после разных праздников и застолий. А пили у нас, отец и его родственники и друзья, в основном, крепкий алкоголь, даже мать вина не пила, только немного водки или чего-то крепкого... Я даже добавил туда немного сиропа от жидкого черничного варенья, надеясь, что это прибавит крепости моему коктейлю...
  
  В "Исповеди перед инфарктом" я писал, что Игорёха дал мне перед побегом портрет Ленина, вырезанный из газеты. Но, сколько я сейчас хорошо помню, этот большой портрет с улыбающимся Лениным в кепке вырезал из газеты я сам; а Игорёха, увидев его у меня уже позже, подарил мне другое известное фото Ленина, более качественное, хотя первый портрет был как-то более тёплым...
  
  То, что я бежал с портретом Ленина, очень интересно характеризует наше тогдашнее с Игорёхой мировоззрение: мы оба считали себя коммунистами и ленинцами, и считали, что нынешние наши тогдашние правители отступили от заповедей Ленина и от его дела...
  
  Были у нас с ним и разговоры о возможности грядущей революции - но мы оба считали, что народ к этому ещё совершенно не готов, и господствует тупое "мещанское болото"...
  
  ...
  
  Наконец, днём побега у нас был назначен первый учебный день после окончания осенних каникул...
  
  И буквально в самый последний момент, в самый последний день, Игорёха заявил мне, что у него что-то там "не всё готово", что он не может из-за родителей взять какие-то там вещи, и что он присоединится ко мне чуть позже, через недельку или через две...
  
  Я не был удивлён этим его фактическим предательством, я уже достаточно хорошо знал Игорёху и внутренне ожидал подобного. И я при этом не был на него ни зол, ни раздражён, ни сердит, и даже почти не стал относиться к нему хуже. Я его уже просто слишком хорошо знал...
  
  Но, наверное, самым главным для меня в этой ситуации его предательства было то, что где-то я уже понимал, что Игорёха - он был просто огромный фантазёр и мечтательный, романтический мальчишка, хоть и довольно редкостный, но "идти до конца", при всём своём "романтизме", он, всё-таки, не способен, и что это - нормально для нашего общества и для человеческого поведения в нём...
  
  Я же был в этом обществе - абсолютно ненормальным, и таких, как я - я это понимал, в какой-то степени, уже тогда - могут быть только совершенно исключительные единицы...
  
  У меня уже было какое-то предчувствие своего Призвания и своей Судьбы. И я знал, что это - абсолютное одиночество...
  
  
  Мой 1-й побег из дома. ГОЛОС
  
  10 или 11 ноября 1965 года, вскоре после того, как мне исполнилось 14 лет, в понедельник, в первый день после окончания осенних школьных каникул, я в 1-й раз бежал из дома...
  
  Позднее я связывал для себя этот день с древним языческим праздником Самайн...
  
  Почти всё необходимое было приготовлено мною в нашем маленьком тесном подвальчике под лестницей 1-го этажа, который отец как-то сумел "приватизировать", навесить железную дверь с замком, и где он держал, в основном, за неимением никакого гаражного помещения, всё необходимое для нашего "Москвича" (к моменту этих событий уже проданного)...
  
  Мой побег чуть не сорвался из-за того, что где-то за день или два до намеченного дня побега отец зашёл, зачем-то, в наш подвал - и нашёл там сетку с какими-то вещами (уже не помню какими), приготовленными мною для побега...
  
  Он предъявил эту сетку и мне, и матери; и спрашивает меня:
  
  "Это ты куда собрался?.."
  
  Не помню, что я им ответил, но конфликт как-то удалось замять... И наш подвал - я всё равно ещё успел использовать, чтобы припрятать там что-то необходимое для моего побега, не смотря на весь риск...
  
  Кажется, я пожалел тогда, что не выбрал последней отправной точкой для своего побега "штаб" на чердаке Петропавловки, где мы с Игорёхой собирали многие вещи для побега...
  
  Сколько помню, я бежал из квартиры утром, когда родители ушли на работу, и зайдя затем в подвал, где у меня был приготовлен уже полностью собранный рюкзак...
  
  ...
  
  На электричке доехал, минуя Песочное, до Дибунов, откуда было легче добраться до "запретной зоны"...
  
  Из всей тёплой одежды на мне были лишь два, довольно тонких, шерстяных свитера. Ни шапки, ни рукавиц не было вовсе. Как я намеревался в такой экипировке перезимовать в лесу всю зиму - абсолютно непонятно. Возможно, собирался убить какого-нибудь лося или медведя и сделать из звериной шкуры себе какую-нибудь "индейскую шубу"...
  
  Сойдя в Дибунах, я, первым делом, принял меры предосторожности, если меня будут искать, для чего я тут же зашёл в ближайший лесок и совершил "маскировочное переодевание", поменяв местами мои два свитера: бежал до этого места я в синем свитере сверху, а теперь я одел снизу синий, а сверху зелёный. Думал, что если меня будут искать по приметам, то это поможет, хоть немного, сбить с толку моих будущих преследователей...
  
  Было очень пасмурно, подмораживало, и шёл мелкий снег... Похожая картина приснилась мне восемь лет спустя и была описана мною в моём небольшом, но очень знаменательном для меня, рассказе "Взрыв" (цикл Сонное царство") 1973-го года...
  
  Уже гораздо позже я задумался о том, какой мистический и магический смысл был в этом моём ритуально-шаманском переодевании... И ведь я действительно - вошёл в иную реальность, чтобы и самому стать другим...
  
  Где-то, наверное, уже в березняке перед "Большой тундрой" я вынул из рюкзака припрятанную старую солдатскую гимнастёрку (не "распашонку", в которой потом сам служил, а с воротом, старого образца, ещё военного), которую нашёл на какой-то стройке и сам выстирал, и надел её сверху. Гимнастёрка была мне изрядно велика и болталась почти до колен. Пояса у меня тоже никакого не было, и я потом подвязывал свою гимнастёрку сложенным в несколько раз капроновым шнуром...
  
  Мокрый снег всё усиливался... Также и ветер...
  
  Я прошёл "Большую тундру" (какой она теперь была холодной, унылой и неприветливой, по сравнению с тем, какой я привык её всё время видеть летом!..), миновал первые широкие танковые трассы, и углубился в обширную вересковую болотистую пустошь...
  
  Не знаю, почему я решил устроить себе "обед" в столь неудобном месте, а не дошёл до ближайшего соснового леса, где у меня было на примете сухое и удобное место, да и с топливом для костра там было лучше (правда, с водой было хуже): возможно, потому, что нашёл среди мхов-сфагнумов небольшое окошко чистой воды...
  
  Попытался разжечь огонь. Вроде бы, что-то задымилось... Набрал в котелок воды, открыл банку консервов. Это были бычки в томате. Выложил их в котелок. Решил, что сварю себе из них суп (или уху)...
  
  Но костёр мой, из местного дрянного топлива, гореть не хотел, только дымил... Было действительно очень сыро, и мокрый снег шёл, почти не переставая...
  
  Тогда я ещё не умел разжигать больших костров, которые могли бы гореть, не потухая, даже под проливным дождём. Весь секрет - именно в максимальном количестве топлива. Главное - суметь разжечь начальный огонь; а как хорошо разгорится - можно бросать туда, что угодно, будет гореть всё, и сырое, и гнилое, и мокрая от дождя листва...
  
  А уже начинало смеркаться... Я невольно думал о том, и ясно представлял это себе, как родители сначала просто беспокоились, что меня долго нет со школы, потом стали звонить моим друзьям, а потом - в милицию... Я ведь не оставил никакой записки...
  
  И меня уже может искать милиция...
  
  А я - на этой открытой пустоши, пусть и совершенно безлюдной, но где я тем более могу быть заметен, если меня уже ищут...
  
  Мой костерок так и затух. И никакого горячего супа я себе сварить так и не смог. А надо было торопиться... Я выхлебал побыстрее эту холодную жижу с томатом, пахнущую моховым болотом, так, что меня стало всего трясти от внутреннего холода; и - пошёл искать ту землянку из бетонных колец, что летом наметил себе в качестве своего зимнего жилища...
  
  Но землянку эту я так и не нашёл - ориентироваться на местности в холодных сумерках, под мокрым снегом в ноябре месяце, я тогда ещё не привык...
  
  Не помню точно, когда я нашёл ту низкую бетонную (или кирпичную?) будку, о которой писал в своей прежней "Исповеди" как о месте своего 1-го ночлега; не скоро, кажется, уже, действительно, на 2-ой день... Нашёл её на огромном пустыре, который был стрельбищем, или точнее, быть может, обширным "серым" пространством после пространства собственно для стрельбы. Хотя и не уверен в последнем, потому что в центре этой будки стоял мотор, который, как мне показалось, должен был двигать на тросе мишени. Но чтобы там рядом были какие-то рельсы - не помню... И выглядело это всё довольно заброшенным, зарастающим дикой растительностью, свежих признаков присутствия людей я совершенно не видел...
  
  Место было крайне унылым и не гостеприимным. Но выбирать мне не приходилось...
  
  Не могу вспомнить точно, сколько дней и ночей продолжался мой 1-й побег. Кажется, у меня было три ночлега: два в этой моторной будке, а третий, между ними, если это можно назвать ночлегом, на "Змеином берегу"... Но - не уверен... Само время тогда воспринималось очень сложно...
  
  Будка была с плоской крышей из рубероида, и между стенкой и крышей было ещё пространство в 5-10 см. Над цементным полом в стенках было ещё две больших квадратных дыры (для тросов?), так что продувалось всё очень мощно...
  
  У меня был большой топор с Марсова поля (из той самой воронки с огромной немецкой авиабомбой), который едва помещался в моём рюкзаке, и потом я носил его на плече, и проблем с заготовкой топлива для ночлега не было; но само топливо было предельно сырым из-за почти непрерывно идущего мокрого снега...
  
  Я попытался развести костерок в этой будке - но он почти не горел, зато было полно дыма, который не выходил как следует даже в весьма широкое пространство между стенкой и крышей, и не смотря на тягу через нижние дыры. Мне пришлось сделать в крыше дыру для дымохода, прорезав для этого ножом рубероид в углу крыши, над костром...
  
  И тепло в эту дыру - уносилось гораздо более стремительно, чем дым...
  
  Если бы я сумел развести тогда более крупный огонь - он мог бы не потухнуть, и я мог бы согреться и подсушиться; но боюсь, что и дыма тогда тоже было бы гораздо больше, и меня бы не спас никакой дымоход...
  
  В своей "Исповеди перед инфарктом" я уже писал об этих событиях. Я довольно подробно описал там этот свой 1-й ночлег в этой моторной будке. Как у меня, в который раз, потух мой костерок в углу этой будки. Как я лёг, в сырой одежде и сырых ботинках, на жидкий, полу-сырой хвойный лапник и попытался уснуть. Но меня стал бить такой жуткий колотун - что ни о каком сне не могло быть и речи...
  
  И я действительно очень хорошо помню, как я стал, лёжа на этом, почти не прикрытом, холодном цементном полу, ритмически бить ногами в этот, полностью голый в ногах, цементный пол, чтобы согреться, и громко запел "Варшавянку":
  
  Вихри враждебные веют над нами,
  Тёмные силы нас злобно гнетут.
  В бой роковой мы вступили с врагами,
  Нас ещё судьбы безвестные ждут...
  
  Одна из действительно любимых песен моего советского детства...
  
  Только сейчас я могу оценить по достоинству, до какой степени мощно я был воспитан и взращён на этих революционных большевистских песнях, на таких же книгах и фильмах, на идеях Революции и Коммунизма!..
  
  И газетный портрет Ленина, сложенный вчетверо, лежал у меня в рюкзаке, в одной из моих записных книжек, с заметками о самом необходимом для лесной жизни...
  
  ...
  
  Я ничего не писал в своей прежней "Исповеди" о своих галлюцинациях (или это было что-то другое), что приключились со мной, 14-летним мальчишкой, в этих супер-экстремальных испытаниях. И хронологический порядок сейчас восстановить трудно, хотя он важен... Помню то ночь, то густые сумерки... Дня почти не помню... И сплошное ненастье...
  
  Но все мои три глюка были в условно светлое время...
  
  Опишу свой 1-й глюк (или наваждение)...
  
  Помню, как я вышел из своей будки, чтобы наломать в ближайшем сосновом леске ещё какого-нибудь хворосту, или сухих веток (на "крупный формат" уже почти не было сил), для своего почти не горящего костра...
  
  И вдруг вижу: у кромки этого леска стоит довольно большая группа солдат, в шинелях и в зимних шапках, курят, и смотрят на меня...
  
  А выглядел я тогда вроде какого-нибудь лешего, или призрака, или "снежного человека": голову обмотал тренировочными штанами вместо шапки, а на руках - тонкие носки вместо рукавиц. И эта, не по росту, болтающаяся гимнастёрка...
  
  Я метнулся назад в свою будку, схватил только топор (с рюкзаком мне было бы не убежать), спички, нож были в карманах штанов и гимнастёрки, и бросился (надеясь, что будка меня сейчас прикрывает от глаз солдат) в противоположную сторону, в сторону своего озера и Змеиного берега...
  
  Вернулся в будку уже когда хорошо стемнело... Рюкзак был цел и нетронут. И в тот лесок я ещё потом не раз ходил за топливом, снега было уже изрядно, но никаких солдатских следов я там не видел. И голосов этих странных солдат на опушке, так меня поразивших, я не слышал, никто меня даже не окликнул. От воинской части это было далеко, и даже какой-либо дорожки или тропки от неё, как и хоть немного удобного подхода, не было к этому месту... Что они могли там делать?..
  
  Уже тогда я заподозрил, что это мне привиделось...
  
  Не помню всех приключений и их точный порядок...
  
  Опишу свой 2-ой глюк...
  
  Видел с высокого берега своего озера (это был почти что мой "Змеиный берег", только чуть пониже по стоку и чуть поближе к воде), как точно в мою сторону идёт по льду озера, пересекая его, охотник с собакой...
  
  Я поспешил побыстрее смыться... Но потом думал: собака не лаяла, никаких звуков шагов я не слышал, больше я их тоже не видел и не слышал, и главное: лёд на озере был очень тонкий, совершенно свежий, едва в 3-4 см; я осторожно пытался выйти на него - но он, совсем прозрачный, тут же начинал катастрофически трещать и трескаться под моими ногами. А взрослый мужик был потяжелее меня. И лёд по центру озера должен быть тоньше, чем у самого берега... Да и какой там мог быть охотник?..
  
  Самой необыкновенной и красочной была моя "3-я галлюцинация"...
  
  Это было примерно рядом с тем местом, где я видел "охотника", но, опять-таки, несколько ниже по стоку и ближе к воде...
  
  Иду я по берегу своего озера, ниже "Змеиного берега", в направлении стока. Места хорошо знакомые. Берег почти везде крутой, очень сложный, неровный, много разного крупного и мелкого бурелома...
  
  И вдруг вижу: стоит на этом, почти детально знакомом мне, пустынном, захламлённом буреломом и диком берегу - красивая, даже роскошная, дача. И на 2-ом этаже этой дачи, на открытом балконе, сидят за столом, напротив друг друга, какой-то, наверное, морской капитан в тёмно-синей форме, со знаками отличия, и молодая девушка в длинном белом платье, и пьют чай...
  
  Я прекрасно знал, что никакой дачи там не было и быть не могло, и всей этой совершенно летней дачной идиллии тоже не могло быть под ноябрьским снегом; но картина была совершенно чёткой и реальной...
  
  Я медленно и осторожно подходил всё ближе к этой "даче" - не спуская глаз с этого видения - и только всё лучше различал разные детали этой картины... Наконец, я подошёл к этой удивительной "даче" почти вплотную; и - в один момент эта моя фантастическая картина развеялась... И предстал моим глазам - знакомый, дикий, очень наклонный, берег, с прямо и косо торчащими обломанными гнилыми стволами деревьев...
  
  Я был поражён этой совершено явной, и столь яркой, галлюцинацией! Я уже давно знал из описаний разных путешественников, что в очень экстремальных условиях, при сильной бессоннице и огромной усталости, и при очень сильном нервном напряжении, подобные вещи бывают; и это - как я полагал - как раз мой случай!.. Я был поражён. Но - не испуган этим видением нисколько...
  
  "3-я галлюцинация" твёрдо убедила меня и в таковой же природе первых двух...
  
  Человек традиционной культуры сказал бы, что это были безобидные шутки местных духов. Но то, что они со мной играли, было уже хорошим знаком...
  
  Возможно, это решила поиграть со мной хозяйка этих мест, которая когда-то явилась мне в образе змеи...
  
  ...
  
  Положение было совершенно критическим...
  
  Я это начал понимать довольно рано...
  
  Однако, сдался я далеко не сразу, чтобы мне признать полную неудачу своего 1-го побега; и мне, всё-таки, надо было как-то устраиваться на зиму...
  
  "Строительство" на Змеином берегу (и когда я стал слышать Голос), видимо, происходило у меня где-то между двумя моими ночёвками в моторной будке...
  
  Дошёл я опять до своего озера Пеканвез (как я назвал его "по-индейски"), до его верхнего узкого участка. Там, на высоком берегу, на небольшой прогалинке среди невысокого соснового леса, я решил построить себе большой шалаш, чтобы в нём и перезимовать...
  
  Это было как раз примерно то место, где у меня когда-то летом произошла встреча с гадюкой: самая памятная встреча со змеёй из всех, что у меня были. Я описывал её не раз... Я чуть не наступил на неё. Гадюка отскочила от меня, выгнулась из своего кольца, из своей змеиной спирали, угрожающе зашипела... Она была небольшая, серо-серебристая, с чётким, чёрным, красивым угловатым узором на спине... Помню, я бежал тогда от этого места довольно долго... А змея была красивая!..
  
  Эту встречу со змеёй я подарил и своей Анфисе в своём мета-романе...
  
  Вспоминаю, что уже во время нашего "тренировочного выезда" с Игорёхой (кажется, уже в год моего побега), мы с ним расположились примерно на этом же месте, развели костёр, открыли банку килек с овощами и в масле...
  
  Игорёха всё говорил:
  
  "Пригнись, пригнись, на всякий случай!.."
  
  "Запретная зона"... Он боялся её больше, чем я...
  
  Там потом и ночевали... Кажется, был сентябрь... Игорёха смог спать у костра, а я так и не смог заснуть... Пошёл собирать морошку. Набрал почти полную кружку, угостил потом Игорёху...
  
  Знал бы я, что меня ещё ожидает на этом моём "Змеином берегу"!..
  
  Эта змея - насколько не случайно она отметила это место!..
  
  Кстати, опять-таки, и "дача", и охотник с собакой, как я уже отмечал, это всё тоже было здесь примерно неподалёку...
  
  Но самым значительным из всего, что со мной приключилось на этом "Змеином берегу", был мой Голос...
  
  ...
  
  Топлива здесь было довольно много. Было много небольших и в разной степени усохших сосен, где хвоя была лишь у самой верхушки, а то и вовсе почти отсутствовала, со множеством отсохших веток и на стволах, и под ними. Хорошей работы для большого топора было много...
  
  Я навалил кучу топлива на выбранный участок, чтобы выжечь и высушить место себе под шалаш. Наметил себе уже хорошие сосновые жерди для каркаса... Но огонь за весь день - опять, по-настоящему, так и не разгорелся...
  
  Горючего материала было достаточно, чтобы разжечь достаточно большой огонь, которому была бы не страшна никакая сырость; но я ещё не умел этого делать...
  
  Хотя топливо, надо признать, было совершенно сырым из-за почти постоянного мокрого снега, хотя и не очень сильного, но чувствительного...
  
  Я мок под этим снегом, замерзал, страдал от отсутствия сна, чувствовал, что неимоверно устал, и был уже предельно вымотан всем этим...
  
  Ситуация складывалась, действительно, критическая...
  
  И вот здесь - было нечто исключительно важное и совершенно необычное, о чём я в своей "Исповеди перед инфарктом" не упомянул, но что отразилось и в моих стихах, и в других моих текстах...
  
  Было уже темно. Снег шёл почти не переставая, хотя и не очень сильный. Вся одежда на мне была уже давно мокрой... Я ходил со своим большим топором (повторю: что украл с Марсова поля, с огороженного забором места, где выкапывали, из глубоченной ямы, немецкую авиабомбу) и, уже который час (да считай, что весь день), как одержимый, тупо рубил топливо для своего едва тлеющего кострища, для того, чтобы, всё-таки, постараться выжечь и приготовить себе место для моего зимнего жилья...
  
  Насколько я был устал и вымотан, и с перевозбуждёнными нервами, свидетельствовали уже мои "глюки". И, ко всему, я не мог не думать о родителях, о том, как они сейчас сходят с ума из-за меня. Я жалел, что не оставил никакой записки...
  
  ...
  
  И вот, в этой сгущающейся холодной ноябрьской темноте, под мелким снегом, под мою относительно ритмичную топорную работу, я стал как бы слышать в себе - какой-то ГОЛОС...
  
  Голос этот был как бы и мой, и не мой... Это был какой-то очень сильный голос, сильный не внешним звучанием, а какой-то глубинной внутренней силой, голос, как бы уже, наверное, не молодого и очень сильного, властного, целеустремлённого и мужественного человека. В этом Голосе звучало какое-то вдохновение. И этот Голос как бы читал какие-то необычные стихи... Без рифмы, с каким-то длинным, неопределённым размером, но с чёткой внутренней ритмикой...
  
  О чём повествовали эти стихи?..
  
  Это было как бы и просто описание происходящего, как у индейцев, чукчей, саамов и других первобытных народов, и, в то же время, это описание организовывалось ритмически в нечто, напоминающее какую-то очень архаическую поэзию...
  
  Я потом не раз думал, что это равно напоминало мне и "Калевалу", и "Песнь о Гайавате", и "Илиаду", и Бхагавадгиту, и гимны Ригведы...
  
  Эти ритмические речения произносил как бы и я - и не я. Некто больший во мне - чем просто я... Здесь было нечто - транс-персональное и транс-субъективное...
  
  Это был как бы какой-то эпос, описывающий и запечатлевающий то, что я делал, и что происходило со мной... И как бы устанавливающий какой-то внутренний алгоритм моего поведения не только для настоящего момента - но и на всю мою дальнейшую жизнь... Подспудно раскрывая в ней - в моей жизни, и во всём происходящем - какой-то до того скрытый Смысл, живущий в этом ритме, больше даже в самом ритме, чем в словах...
  
  Здесь опять невольно вспоминаешь, что Логос - это не только Слово, но и Число, это и математика и грамматика одновременно, что особо раскрывается в поэзии и в музыке...
  
  И в мистерии шаманских камланий, о чём я тогда, конечно, ещё не знал...
  
  "Зов Полярной звезды" у народов Севера - это тоже об этом...
  
  Стихи эти были странными и красивыми. И какими-то величественными и спокойными... И я тогда, помню, не оценивал их как слуховую галлюцинацию, хотя и отмечал для себя, что это всё - из-за моего крайнего физического, нервного и умственного переутомления и всей экстремальности моей ситуации...
  
  Конечно, наши психиатры могут оценить этот феномен по-своему. Но, всё-таки, это были стихи (хотя один психиатр и говорил мне, что "нормальные люди стихов не пишут"). И по-своему красивые... И полные какого-то красивого и загадочного смысла...
  
  Уже много-много лет спустя мне пришлось читать многочисленные описания, у разных антропологов и путешественников, "шаманской болезни" и прочего шаманского опыта, и я мог увидеть, насколько этот мой личный необыкновенный опыт, пережитый мною тогда, был поразительно похож на то первобытное шаманское, что было описано исследователями многократно...
  
  Гениальнейшее стихотворение "Пророк" нашего А.С.Пушкина - это всё об этом... Кстати, это писалось им под влиянием "Книги пророка Исайи"...
  
  Я действительно тогда получил немалую "шаманскую инициацию". Но осмыслить и оценить это смог только гораздо, гораздо позже...
  
  И мне ещё продолжать осмысливать всё это - надо очень долго...
  
  Был ещё один маленький, хитрый и лукавый момент в этом деле, о котором, всё-таки, надо упомянуть...
  
  Я всегда в детстве, летом, в лесу, ел сырые сыроежки. Вот и сейчас, во время моего побега, ходя по лесу, ещё до большого снега, я не один раз встречал ещё здоровенькие и крепенькие маленькие сыроежки, уже начинающие чуть подмерзать и чуть хрустеть на зубах, и с небольшим аккуратным снежком на своих шляпках. И я с удовольствием, и с благодарностью Природе, ими закусывал... И кто знает, какой особенный грибочек мог я отведать среди этих сыроежек...
  
  Хотя - дело, конечно, не в грибочках...
  
  ...
  
  Было уже где-то очень темно, когда я, совершенно замёрзнув, промокнув и выбившись из сил, в едва вменяемом состоянии, понял, что площадку для шалаша мне не выжечь, нормального огня не развести, и никакого шалаша на зиму мне не построить...
  
  Вернулся, едва живой, и с перекошенными мозгами, к своему единственному, подлинно убогому, убежищу... К своей жалкой моторной будке...
  
  Убежищу юного (и ещё такого глупого!..) беглеца... Да, такого глупого...
  
  Кажется, я уже понимал тогда, что на этот раз - я проиграл...
  
  И сколько же глупостей я допустил!.. Боже мой!..
  
  Но - видит Бог и вся Вселенная - этот мой поиск Свободы не был напрасным!..
  
  И мой, такой смешной и глупый, детский, "индейский" побег - заключал в себе побеги из всех Освенцимов и ГУЛАГов!.. Из всех тюрем, созданных человечеством - на его пути к Свободе!..
  
  Путь к Свободе - лежит только через тюрьму!..
  
  Через полностью понятую тюрьму...
  
  Когда все замки и решётки, все самые непроницаемые и непробиваемые стены - растворяются в ничто одной лишь силой пробудившейся мысли...
  
  ...
  
  После 2-го (и последнего) моего ночлега в моей моторной будке, когда я опять не смог нормально развести там огонь, и даже уже раньше, я понял, что мой 1-й побег - не состоялся, и мне придётся возвращаться домой, чтобы просто не погибнуть...
  
  Оставалось дождаться рассвета, позавтракать - и в обратный путь...
  
  Помню, что на ужин и на завтрак я открыл ещё одну баночку рыбных консервов. Это были "Тефтели в томатном соусе". Там оказались две рыбные котлетки. Одну я съел "на ужин", вторую оставил "на завтрак", поставив баночку на приступок под низкую крышу из рубероида. Ел ещё мелкие самодельные сухарики, ржаные и пшеничные (они у меня были в маленьком синем полотняном мешочке - надолго ли мне хватило бы этого мешочка?). Больше, кажется, ничего...
  
  За все эти трое суток, или около того, я так и не смог ничего себе сварить и поесть чего-нибудь горячего... Была шоколадка - её я хранил как НЗ. Была ещё маленькая плоская баночка какой-то рыбы в горчичном соусе - её я тоже носил в правом кармане своей гимнастёрки на крайний случай...
  
  Стало рассветать... Свою последнюю холодную рыбную котлетку в томате я съел с аппетитом и с благодарностью Судьбе. Пора было выходить...
  
  Я снял со своей головы тренировочные штаны, снял свою страшную и стрёмную гимнастёрку, оставшись лишь в двух тонких свитерах, засунул в рюкзак свой топор, котелок, ещё что-то...
  
  Вышел в очень хмурый, очень серый, холодный и снежный рассвет...
  
  ...
  
  Как я вернулся на станцию в Дибуны - у меня в старой "Исповеди" описано... Но есть ещё некоторые детали...
  
  Опишу сейчас один очень важный момент...
  
  Снег шёл обильный, густой, крупными белыми хлопьями... Завывал метелью ветер, а шёл я почти всё время по открытым пространствам...
  
  Дошёл до хорошо знакомого, но сейчас трудно узнаваемого, поворота с танкодрома, с "запретной зоны". Повернул налево, на свою "Большую тундру". Мою тропинку под уже толстым снегом было не различить, узкую и мелкую мелиоративную канавку, как ориентир, тоже засыпало снегом до неразличимости... Но идти теперь надо было прямо на юг... И как начало темнеть - стали видны крайние огни посёлка...
  
  Чувствовал я себя на последнем пределе своих сил. Ботинки, и все ноги, были абсолютно мокрыми, рыхлого снега было местами уже больше, чем по колено... Несколько раз я падал с рюкзаком в уже довольно глубокие снежные ямы, и потом с большим трудом снова вставал...
  
  Помню, что уже громко стонал, и когда шёл, и когда падал, пока шёл это своё последнее поприще... Но страха не было абсолютно никакого. Была абсолютная уверенность, что я выберусь. И что моя главная борьба за Свободу - ещё впереди!..
  
  И помню (это важно!), что была мысль: дойду до станции, или хоть до ближайшего человеческого жилья, и попрошу у людей "Скорую помощь"... И потом - тёплая, чистая и мягкая больничная койка; и я надолго, и совершенно, отрубаюсь на ней в блаженстве, под чуткой заботой добрых, внимательных и знающих врачей в белых халатах...
  
  Здесь важно то, что отношение к советской медицине, воспитанное, конечно, в огромной степени, на советских фильмах, у меня было тогда как к чему-то абсолютно спасительному и священному...
  
  И это отношение к советской медицине было лишь частью моего отношения ко всему советскому, ко всему Советскому Строю и ко всей Советской Власти в целом, не смотря на всё моё критическое к ним отношение...
  
  Впрочем, к тому времени я уже успел побывать в двух детских больницах, где мне лечили мою печень, и отношение там к детям было самое доброе и чуткое...
  
  И как я верил тогда в эту доброту и чуткость!..
  
  Вот сбежал я из этого нехорошего "мира взрослых" - но ведь должны же где-то и как-то быть и "хорошие взрослые"!..
  
  Хорошие взрослые, добрые взрослые... Если бы знали эти взрослые, как дети нуждаются - в этих добрых взрослых!..
  
  Я верил в "хороших взрослых"! И верил, что в этой ситуации - когда я чувствовал себя на грани жизни и смерти - они мне помогут!..
  
  ...
  
  Помню, что когда я, почти буквально, едва дополз до первого освещённого домика посёлка, до этих живительно светящихся двух маленьких окошек под низкой косою крышей, у меня было огромнейшее желание постучать в дверь этого домика и просто попросить "Скорую помощь"... Но постеснялся, не решился, пошёл по улице посёлка дальше, в сторону станции...
  
  Так я и шёл по этой тёмной, заснеженной улице посёлка, от домика к домику, с горящими светлыми окнами, думая, что вот в этот постучусь, или вот в этот... Но всё не решался...
  
  Решил, всё-таки, как-нибудь дойти до станции: там должны быть какие-то дежурные, государственные люди, и они должны мне помочь...
  
  Так я и дошёл до станции Дибуны...
  
  А было уже совершенно темно...
  
  Поднялся на платформу, к тогдашнему небольшому деревянному зданию станции... Вижу - явно служебная дверь. Хотел зайти...
  
  Но вижу, что на ней - строгая табличка с грозной надписью:
  
  "Посторонним вход запрещён"...
  
  Ах, кто бы знал, какую робость внушала советскому человеку эта надпись!.. Вплоть до оцепенения!..
  
  И я заробел, чтобы так сразу в эту дверь постучаться... Зашёл в небольшой зал ожидания, где сидело, на типичном длинном вокзальном сидении, человек 5-6, больше, кажется, пожилые женщины... Как увидели меня - просто остолбенели, разинув рты... И я только в этот момент заметил, что я весь, с головы до ног, совершенно облеплен снегом...
  
  Я с трудом стащил со своей спины рюкзак, грохнул его на это сидение, и сам на него повалился, распространяя вокруг клочья мокрого снега, так как уже почти не стоял на ногах, и с трудом снова встал...
  
  Оставаться здесь, всё-таки, не было абсолютно никакого смысла; и я, не глядя на этих испуганных бабок, снова вышел из тёплого помещения на платформу, и - постучался, всё-таки, в эту дверь с почти парализующей начальственной надписью...
  
  Зашёл в очень тёплое помещение - вижу женское лицо за каким-то столом - и с трудом произнёс это своё, уже почти как заклинание:
  
  "Мне бы "Скорую помощь"!.."
  
  И - чуть не повалился на пол, едва устоял на ногах...
  
  Сидевшая за столом женщина лет пятидесяти, в накинутой на плечи чёрной служебной железнодорожной шинели (или бушлате), увидев меня, буквально ахнула и всплеснула руками, вскочила из-за стола и кинулась ко мне, со словами:
  
  "Господи, ты это что, куда - в Финляндию собрался?.."
  
  Только много лет спустя я подумал, что ведь следующей за Дибунами станцией - был уже бывший пограничный Белоостров, за которым - за рекой Сестрой - была Финляндия...
  
  И Белоостров, и Дибуны, и многие другие станции финляндской Выборгской ветки (включая соседние Сестрорецк и Разлив) - это всё места побегов и убежищ Ленина от царского и Временного правительства, на его пути к революционному Петрограду и к Октябрьской революции 1917 года...
  
  Женщина тут же усадила меня поближе к жарко топившейся круглой печке, на старую деревянную (похоже, что ещё дореволюционную) скамью с большой резной спинкой, притащила из зала ожидания мой рюкзак, напоила меня очень крепким, чёрным горячим чаем, из большой, не крашеной, алюминиевой служебной кружки, и уложила меня потом греться и отдыхать на этой скамье, укрыв своей замечательной чёрной шинелью...
  
  Я тут же радикально отрубился...
  
  Разбудил меня - молодой милиционер...
  
  
  Милиционеры и вольные пираты
  
  Уже было утро...
  
  С милиционером мы доехали на электричке, одну остановку, до Песочной. Отделение милиции там было неподалёку, и недалеко от того места, где мы в самый первый раз снимали дачу в Песочном, в 1959 году...
  
  Меня принял там чуть седоватый, грузноватый и грубоватый, но добродушный, с беззлобным матерком, мент, который, в ходе ленивого допроса, стал детально изучать содержимое моего рюкзака...
  
  Поинтересовался у меня:
  
  "Ты рюкзак, что, у рыбака какого-нибудь украл?"
  
  Я заявил, естественно, что рюкзак мой...
  
  Это, возможно, ему попались в руки какие-нибудь мои рыболовные крючки и лески... Но когда он довольно внимательно просмотрел несколько моих школьных папок с моими тетрадками, где у меня были записи и рисунки о съедобных растениях, о приёмах охоты, о необходимом для туризма и для лесной жизни, ну, и о рыбной ловле, конечно, и даже что-то про индейцев - тут он, кажется, поверил, что рюкзак мой...
  
  Хмыкнул, рассматривая мои наконечники для стрел, но, видимо, не счёл это холодным оружием...
  
  Уложил всё назад в рюкзак, комментируя всё это не злым матерком...
  
  Его сменил другой милиционер, помоложе и немного поинтеллигентней с виду. Мной он как-то особо не интересовался, видимо, всё необходимое уже было в протоколе задержания (хотя я тогда на эту бумажную сторону дела не обратил внимания)...
  
  Я долго помнил фамилии этих двух милиционеров; но потом осталось в памяти, что фамилия первого начиналась, кажется, на "Г", а фамилия второго была Токмаков...
  
  Со вторым я просидел недолго. Приехала мать. Вся в слезах, со слёзными причитаниями и упрёками ко мне, и с какой-то тёплой верхней одеждой для меня...
  
  Поблагодарила, прощаясь, вежливого Токмакова, пожала ему руку; тот, со скромной улыбкой, эту благодарность принял...
  
  Я тогда ещё подумал, что вот, мною столько времени занимался первый дежуривший, а благодарность досталась этому Токмакову, который только что пришёл и, кажется, не задал мне вообще ни одного вопроса...
  
  ...
  
  Почти не помню, как доехали с матерью на электричке, как добрались до дома, как меня там встретили остальные домашние... У меня осталось впечатление, что отец к моему побегу отнёсся как-то теплее, чем мать, больше чувствовал свою ответственность за случившееся, да, наверное, когда-то он и сам мечтал о чём-то подобном, о разных путешествиях и приключениях, о море, о пиратах...
  
  От сильного разноса со стороны матери меня, видимо, спасло то, что я был реально болен. У меня обнаружилась очень высокая температура, и меня уложили в постель. Естественно, отсыпался я довольно долго... Лежал, сколько помню, на кровати в правой нише нашей большой комнаты...
  
  Отец нашёл мой "коктейль" в синей бутылке, и он ему понравился. Он приготовил мне из него горячий "грог" для лечения от простуды, и я впервые попробовал результаты этого своего эксперимента с алкоголем: получилось что-то вроде крепкого черничного ликёра с экзотическими добавками. В лесу я к этой своей бутылочке так ни разу и не приложился. И, как знать, не погубил ли бы тогда меня этот мой "коктейль"...
  
  Когда лежал, из школы прислали ко мне, проведать, двух моих друзей, Игоря Загрядского и Володю Борбицкого. Они абсолютно не были посвящены в планы моего побега, как и никто другой, помимо Игорёхи, и смотрели на меня с некоторой неловкостью, недоумением и некоторым осуждением, явно внушённом им той школьной инстанцией, которая их ко мне послала...
  
  Володя Борбицкий сказал:
  
  "У тебя такой вид, будто на тебе кирпичи возили!"
  
  Не помню, что я ему ответил...
  
  Потом они мне рассказали, что в классе уже говорят о том, что я сбежал из дома, чтобы "негров освобождать"... Меня это позабавило, но они были не очень далеки от истины...
  
  И я уже планировал свой следующий побег...
  
  ...
  
  А насчёт того, чтобы "негров освобождать", то здесь явно сыграл какую-то роль очень популярный в то время детский фильм "Друг мой, Колька!.." (1961), времён "хрущёвской оттепели" и самых светлых и радужных надежд, который и я сам пересматривал по телевизору не один раз...
  
  В этом фильме школьники-старшеклассники, устав от бездушного формализма учебной и пионерской работы, создали настоящую "подпольную организацию": ТОТР ("Тайное общество троечников"), и достаточно законспирированную...
  
  Девиз общества был:
  
  "Помогать обиженным и слабым, мстить зубрилам и выскочкам".
  
  А по факту ребята занимались чем-то вроде тимуровской и волонтёрской работы; никаких "избиений пионерских активистов" и "срывов пионерской работы", в чём их потом обвиняли, они не устраивали...
  
  До руководства школы, благодаря одному "шпиону" из числа "активных пионеров" дошли сведения о "тайном обществе", и оно пришло в ужас! Это же "политическое дело"!А дело в том, что в какой-то соседней школе уже было одно "тайное общество", из-за которого был неимоверный скандал (с намёком, что именно "политический"). Тот скандал удалось замять. Но чтобы подобное повторилось в их школе?!.
  
  Под конец выяснилось, что - то загадочное "тайное общество", из соседней школы, под названием "Вольный пират", планировало захватить на Чёрном море боевой корабль (кажется, "вражеский") и создать что-то вроде пиратского флота, пиратов-освободителей и пиратов-мстителей, чтобы безжалостно топить корабли "империалистов" и, действительно, "освобождать негров", представляя это себе, видимо, как нападение на парусные корабли работорговцев прошлых веков, которые перевозили из Африки захваченных чернокожих для продажи их в рабство в Новом Свете...
  
  Фильм кончается, конечно, очень благостно, и это вызывало во мне некоторое недоверие с самого начала, и возможно, что я тут что-то домысливаю из других фильмов, пьес и книжек того времени; но факт то, что подобные идеи роились в головах не только у меня и у Игорёхи...
  
  "Подпольная организация", "тайное общество", это всё - касалось самых тайных струн души, заставляло замирать сердце, входить в резонанс с героикой и романтикой в истории всех революций, всякой борьбы за справедливость, всех освободительных движений!..
  
  Как хотелось - такого "настоящего дела"!..
  
  И как хотелось - таких настоящих товарищей, и таких настоящих друзей!..
  
  И у меня ведь был задуман целый роман про пирата-революционера!..
  
  И эта задумка ждёт своего раскрытия уже многие, многие годы...
  
  Конечно, меня как раз в то время очаровала "Одиссея капитана Блада" Сабатини, но не только она...
  
  Хотя, несомненно, здесь есть и отцовские гены, который всю жизнь гордился, что он "потомок викингов"...
  
  (отредактировано 5.4.2024)
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"