Большую часть Идеального мира занимает огромный материк. На севере упираются в небеса снежные горы, возносится крепкими стенами Город Людей. Чуть южнее и на запад простираются глубокие каньоны и шумит ульем разворошенных пчел столица зооморфов. Восточнее и ниже по карте раскинулись зеленые долины сидов и их священное древо. И глубоко на юге омывает океан берега островов тайдборнов.
Приходящая ночь проносится по миру темным покрывалом, укутывает земли четырех рас черным шифоном, на котором рассыпаны беспорядочным дождем жемчужины звезд. Ночь скрывает и прячет, ночь позволяет забыть и забыться. Ночь срывает покровы, разбивает скорлупу тайн, вытягивает самое сокровенное, обнажает сердце. Ночь разрешает шептать глупости и лгать, но ночь и заставляет говорить правду. Ночь коварна.
На юге Идеального мире ночь набрасывает плед на острова, и темнота проглатывает их. Сай кажется, что она даже слышит звук, с которым их маленькая страна проваливается в бездонную глотку, и от этой аналогии она испуганно прячет лицо.
Сегодня ночью ей страшно. Она сидит на кровати, подтянув коленки к груди, и прислушивается к тому, что происходит в доме. В углах ее комнаты прячется темнота, и с каждой минутой ночи она становится смелее, тянет мягкие лапки к постели.
Иногда Сай думает, что надо было поужинать со всеми и что глупо прятаться в комнате, как будто она что-то сделала. Но потом приходит мысль, что за столом непременно будут гостящие в доме, и тогда она недовольно встряхивает волосами. Ей не хочется представлять их рядом, не хочется видеть вместе. Брат. Невеста брата. И Колтер. Это слишком, чтобы просто смириться. Это просто слишком.
Она думает, что понимает, зачем Фуэго заставил Колтера быть своим телохранителем. Это выглядит странно, но она знает больше, чем остальные. И ей больно. Ей так больно, что тяжело дышать. Именно поэтому она не выходит из комнаты. Ей кажется, что если она увидит их вместе, ее сердце просто остановится. И она все время думает - как брат может это выносить? Как вообще кто-то может такое выносить?
А потому ей становится страшно. Что, если она случайно столкнется с Колтером в коридоре? Что, если он заговорит? И что, если она всегда будет бояться? Мысль о том, чтобы бояться друга, сводит с ума.
Она думает, что несправедлива к нему. Он всегда заботился о ней, и не имеет значения, что было тому первопричиной. Он всегда был рядом, даже тогда, когда и сама не сознавала потребности в этом. Он просто всегда был. Он ей почти как брат. И он - любимый ее брата.
Ее жизнь сделала слишком крутой поворот, чтобы быстро к этому приспособиться. Она почти видит, как все меняется. И именно поэтому ей кажется, что она никогда не сможет смотреть на все по-старому. Что никогда не сможет говорить с Колтером, как раньше. И это тоже пугает.
Когда ночь разгорается, Сай устало вздыхает и откидывается на подушку. Волосы щекочут ей шею, и она недовольно трет кожу, думая о том, что было бы намного лучше, будь здесь Функе. Рядом с лисой никогда не бывает страшно, рядом с лисой все кажется возможным, как будто мир благоволит к ней. Она рада, но тот простой факт, что к ним благоволит брат, делает ее не в пример счастливее.
Она зажмуривается, широко улыбаясь. Ей странно, что обычные воспоминания могут заставить страх отступить. И в то же время это кажется вполне естественным.
Сай пару мгновений лежит с улыбкой на лице, а потом встает и раздевается. Завтра она сбежит. Она поедет к Функе и будет там, пока не наберется от лисы достаточно смелости, чтобы взглянуть в глаза другу. Она просто будет с любимой, пока не смирится с тем, кого любит брат. И пусть это трусость. Но это даст ей время. И она так рада увидеть дру, что едва сдерживается, чтобы не помчаться к ней сейчас.
А потому она торопится лечь. Чем быстрее придет сон, тем скорее ее ждет улыбка лисы. И это так хорошо, что она почти счастлива. Потому что любовь - это любовь.
Когда ночь обхватывает Город Людей и сжимает его в своих объятиях, Дива думает, что ее побег войдет в историю как самые нелепый в Идеальном мире.
Не успела она уйти, как пришлось вернуться. Родители хмыкнули, но недовольными не выглядели. Только и заставили остаться на ужин, а вечером она уже была дома. Опять.
Дом - очень странное слово, он значит так много, что она не в силах сформулировать это, не в силах даже осознать. Она только чувствует, что счастлива. Потому что, не смотря ни на что, ее дом здесь. Не рядом с семьей, не в родной уютной комнате, а в особняке варов.
И она лежит, обнимая подушку, и вспоминает, как странно и неожиданно прошел ее день. Вспоминает, как грустила утром, как думала об Але. Как он пришел. И как она от неожиданности бросила в него тряпкой.
Ей становится смешно. Смешно от того, какое он сделал тогда лицо. Лицо смиренного мученика - как странно это смотрелось.
- Полагаю, я заслужил это, да?
Альтан скривился. В другой раз он бы рассмеялся, а сейчас так серьезен. Она не привыкла видеть его серьезным, и потому слишком удивлена, чтобы вымолвить слово. И еще - напугана, потому что сердце снова пляшет как бешенное. Потому что чувствует, как к щекам приливает кровь.
И она пытается отвлечься.
- Вы что, в окно влезли?
- Ты мне опять "выкаешь"?
- Я вам всегда "выкаю".
Это правда. Одна ночь - это ничто. Для него ничто, и она тоже пытается так думать.
- Я бы хотел, чтобы ты прекратила. Мы с тобой...не в таких отношениях.
Она хочет знать, в каких они отношениях, но в то же время боится услышать ответ. А потом он поворачивается к ней боком, и она замечает кое-что. И снова ойкает.
- У вас ссадина.
Он ощупывает скулу, чуть улыбаясь.
- Подарок моей маленькой сестренки.
Если бы Эмнир услышала, что ее так называют, то наверняка ударила бы его снова. Или попыталась ударить. Но дело в том, что они почти не дрались - разве что в шутку. И уж тем более не били друг друга.
Она скрещивает руки, чтобы удержаться и не потянуться к нему. И не обнять. И не погладить. У нее большой опыт, она столько лет боролась с этим желанием.
- Вы же не поссорились?
- Нет, конечно. Ты же знаешь Нир, она просто тебя любит.
Это ничего не объясняет. Кроме того, что она и так знает.
Альтан тем временем слазит с окна и подходит к ней. До нее только сейчас доходит, что она в домашней одежде и вся в пыли. Странно, что это не смущает.
- Но правда в том, что...Дива, послушай.
Все, что начинается с такого проникновенного "послушай", плохо заканчивается. Так родители говорили о переезде. Так Аль начнет объяснять ей, что эта ночь ничего не значила.
Она решительно мотает головой.
- Ничего не хочу слушать. Если хотите в гости, я угощу вас чаем, но не надо говорить мне такое.
- Такое?
Она чувствует, что почти плачет. Сколько времени должно пройти, прежде чем она перестанет так реагировать?
- Я все понимаю. Вам нужна была девушка, я попалась под руку. Я все знаю. Все хорошо.
Дива сглотнула. Она попыталась не заплакать и вложить в последнюю фразу столько уверенности, сколько могла - даже если у нее вообще не было уверенности. Она надеялась, что он поймет и не станет ее больше мучить. В конце концов, она любила этого человека, а значит, он просто не мог быть плохим.
Тем не менее, он не ушел. Он мог бы кивнуть, отвернуться и направиться на кухню. Тогда она подождала бы пару мгновений и угостила бы его чаем. Как раньше.
Так могло быть. Она даже подумала, что это было бы лучше всего. Но вместо этого он просто сделал шаг вперед и обнял ее за плечи.
- Я кретин, да?
Она промолчала. Ей было слишком сложно не заплакать, чтобы что-то еще говорить.
- Но ты же понимаешь, Дива, что мало кто тащится в пригород, бросая пирушку, чтобы найти девушку, которая просто попадется под руку. Так поступают, только когда хотят видеть именно ее.
Он осторожно гладит ее по волосам. Это прикосновение ей знакомо. По той ночи. И по мечтам.
- Правда, надо быть настоящим идиотом, чтобы не сказать ей, что любишь. Но я идиот, и ты всегда это знала. Теперь ты еще знаешь, что я тебя люблю.
Она вздрогнула, когда он прижал ее к себе сильнее.
- Возвращайся, Дива.
Она хотела сказать "да" - как тогда, как той ночью. Она почти произнесла это, но дверь с грохотом распахнулась. И Эмнир рявкнула:
- Руки прочь от нее!
А потом начался хаос.
Дива едва не рассмеялась, когда вспомнила, как подруга ворвалась в ее комнату, отталкивая Альтана от магички. Как сердито отчитала ее за побег, а брата - брата просто так. А еще за то, что он нарушил ее указания и полез к Диве обниматься. А потом воительница долго расписывала, как приличный мужчина тридцати лет должен ухаживать за молодой волшебницей двенадцатью годами младше него. И у нее все так гладко получалось, что Дива даже заслушалась. А Альтан энергично кивал.
Эмнир, как оказалось, просто дождалась родителей магички и вошла через дверь. Так что они еще пообедали. А затем поболтали. И поужинали. И лишь после этого брат с сестрой пытливо взглянули на нее, словно ожидая чего-то. Она улыбнулась и вслух заметила, что ей повезло уехать без вещей. Теперь и собирать толком нечего.
Дива обнимает подушку сильнее и улыбается, когда вспоминает их лица в тот момент. Они так похожи и так рады ее видеть, что ей становится больно в груди от счастья.
И она думает, что, возможно, у нее в жизни действительно что-то получится. Если Эмнир останется ее подругой. Если Альтан будет рядом. И если она снова не убежит. Потому что бежать от собственного счастья - глупость. А она одни и те же глупости дважды не совершает. Ну, по крайней мере, постарается.
Ночь опускается на Город Драконов нежным шорохом. Штром смотрит в окно, из которого хмурится чернотой небо, и думает о том, что он свободен.
Ему никогда не было тесно в родных землях. Сидам неизвестно это чувство, крылья дарят им небо, а небо - это воля. Тем не менее, он был скован. И даже не замечал этого, пока не вырвался.
Может быть, это любовь. Его любовь тянула его вниз, как груз. Его любовь была не такой, о какой он мечтал. Но еще хуже было то, что он верил в нее даже тогда, когда ее не стало.
Когда он полюбил Кай-ен, то сперва испугался. Он боялся получить отказ и боялся, что сестра не простит. Боялся, что это помешает. И недооценил их обеих.
В конце концов, он был счастлив даже так. Он опасался, что будет все время смотреть на жрицу, но просто научился жить другим. А потом любовь ушла. Любовь превратилась в нечто другое, что позволяло ему радоваться за девушек и больше не стискивало сердце болью. А он даже не заметил.
И только теперь, глядя в черноту, он понимает, что произошло. И осознает, что этот порыв, забросивший его в Город Драконов, действительно помог. Потому что теперь он свободен. А если свободен, то скоро будет и счастлив.
Он смотрит в окно и думает, что завтра будет еще лучше. А затем стучат в дверь.
- Привет.
Штром удивленно вскидывает брови.
- Аи?
Ученик Кай-ен отчаянно краснеет и кивает, словно это был вопрос, требующий подтверждения. Но во всем Городе Сидов, наверное, нет больше такого приста, как Аидэн, и вряд ли лучник вообще смог бы его с кем-то спутать. Он пропускает жреца внутрь и интересуется.
- Что-то случилось?
К сожалению, Аи всегда выглядит так, словно что-то случилось. Поначалу Штром каждый раз пугался, что сказал грубость, но потом понял, что молодой жрец смущен всегда, и привык. И они почти подружились. В конце концов, ему нравилось выполнять задания с Аи. Кому угодно бы понравилось, сумей он разглядеть в том не только робость, но и талант, и, что для приста немаловажно, доброту и незаурядный ум.
- Ничего. Извини, что я так поздно, я просто...
Он замолчал. Штром терпеливо вздохнул и подтолкнул жреца к кровати, а сам подвинул себе стул.
- Садись. У меня тут тесновато, но есть конфеты, хочешь?
Конфеты Аи наверняка хотел, потому что любил их безмерно. Но признаваться, как всегда, стеснялся, и Штром сунул ему пакет с леденцами, а потом спустился вниз, где хозяйка гостиницы как раз готовилась идти спать. Ему доверили чайник, предварительно проведя целый экзамен на знание правил пользования этим предметом, а когда он принес наверх чай, Аи как раз дохрумкивал очередную кофетку.
- Я не хотел тебя беспокоить. - пробормотал он. - Просто... И у меня письмо от наставницы!
Жрец торопливо зашуршал, доставая конверт. А лучник подумал, что раньше наверняка заволновался бы, получив послание от Кай-ен. А сейчас ему просто приятно, как она две трети страницы рассказывает, что за ним уже все скучают и ждут. И что им с Зорькой интересно, как он.
- Значит, она хочет, чтобы я помог тебе с испытанием? - спрашивает Штром, складывая письмо.
Аидэн кивает. И снова смущается.
- Если тебе не сложно, конечно.
- Мне не сложно.
Ему только странно, что девушки не отправились со жрецом сами. Кай-ен души не чаяла в ученике и берегла его как зеницу ока. Значит ли это, что ему доверяют?
- Мне...
Щеки Аи покрываются красными пятнами. Прист стыдится всего на свете, но одного ему не занимать - он всегда говорит правду и не прячется за спиной Кай-ен. Возможно, именно поэтому она его так ценит.
- Это не наставница. Это я ее попросил. Точнее, тебя прошу.
Прист замялся. Он всегда запинался, и Штром ободряюще улыбнулся. Обычно это помогало, но сейчас Аи только еще больше смутился. А потом выпалил:
- Ты самый лучший лучник!
Тут он смутился еще больше.
- То есть, для меня самый лучший...То есть, мне с тобой очень хорошо выполнять задания и...
Позволить ему запутываться дальше было бы издевательством. Конечно, он мог бы просто молчать и любоваться, как жрец смущается все больше и больше, но... Но Штром никогда не был жестоким.
- Я понял, понял.
Он улыбнулся, надеясь, что сейчас его улыбка подействует не так странно.
- А ты самый лучший жрец. Для меня.
- Правда?
Иногда Аи поразительно напоминал ребенка. Когда он вот так глядел - пытливо, неотрывно. Так пристально, что Штром едва ли не впервые мог рассмотреть его лицо. Даже цвет глаз, которые оказались темно-зелеными, почти изумрудными. Даже длинные, едва ли не девчачьи ресницы. Даже чуть дрогнувшую нижнюю губу.
- Правда-правда.
В Город Зооморфов ночь пробирается тихой кошкой. Мягко ступает по выжженной траве, бьет недовольно хвостом, когда натыкается на факелы, разрывающие пламенем тьму. И урчит, усыпляя, успокаивая.
Айрис спешит домой. Она только что была у мастера питомцев и купила достаточно масла и вкусняшек, чтобы накормить пета, а теперь ей не терпится прогуляться со скорпионом, потому что он больше всего любит ночные прогулки, а она любит его. Это ее первый пет, она приручила его еще тогда, когда только-только училась быть друидом, и они давно стали друзьями.
Она почти бежит, на ходу размышляя о том, что приготовить завтра, и едва не спотыкается, когда черное небо прорезают пламенно-рыжие крылья. Замирает на миг, удивленная. Крылья огромны, и горят, кажется, настоящим огнем. Она таких никогда не видела, хотя навидалась сидов.
А потом ей вспоминается Колтер и его рассказы. И она понимает, что просто встретила тайдборна. И невольно присматривается.
Тайд схлопывает крылья и плавно опускается на землю. На вид он ее ровесник, и первые мгновения она даже принимает его за девушку, так красиво его лицо. И с завистью вздыхает. У нее никогда не было таких медовых волос, взъерошенных и чуть вьющихся. И такой кожи - смуглой, словно припорошенной золотой пылью.
Он оборачивается, видит ее и кивает, здороваясь. В руке у него странный блестящий шар, искрящийся солнечным светом, и она не сразу вспоминает, что это должно называться жемчужиной. Значит, в этот раз ей повезло повстречать шамана.
Айрис смотрит на психика, вспоминая, что говорил о них Колтер. И думает, что его появление в их столице ночью - событие незаурядное.
- Ваш старейшина. - произносит тайд, приближаясь.
Голос у него мягкий и текучий, как мед. И все-таки она испуганно вздрагивает. Ей почему-то страшно, даже когда он улыбается.
- Он мне нужен.
Вряд ли он пришел убить их главу. Тем не менее, Айрис смотрит на него подозрительно. И старается не бросить ненароком взгляд на дом старейшины.
- Это у вас дружелюбие такое? - спрашивает шаман в ответ на ее молчание.
- Вряд ли вы ожидали дружелюбия, заявившись посреди ночи.
Нечего над ней подшучивать, она и огрызнуться может. Лиса всегда лиса.
- Разумно.
Он все-таки ловит ее взгляд и кивает в сторону.
- Он там, да?
И улыбается.
- Не волнуйся, я приглашен.
Он подмигивает ей и уходит. Она стоит, смотря ему вслед, и думает, что это не просто незаурядно. Это подозрительно. Тревожно. И, быть может, опасно.