Ганя Версин "Жизнь и сны маленького гения"
Дневник
Я - гений. Я родился гением. Однажды много лет назад на сверкающей тонкой нити я пришел в этот странный мир. Это было давно. Я был дыханием зимних звезд и бессмертной душой, свернутой в улитку. Я был всем и ничем одновременно. Для меня не существовало времени, я сам был его канвой и тканью. Но что-то произошло. Пространство туго закрутилось, завертелось волчком и меня, беспомощного и слабого выбросило на эту землю. Я понял, что произошла ошибка. Где-то произошел сбой, пространство исказилось, и мою бессмертную душу притянула страшная Земля.... Я не знаю сколько живу, не считал. Наверное, я живу столько, сколько дней запомнил...
День первый.
Мне 3 года от роду и я неуклюжий замкнутый мальчик. Сон в темноте, когда за окнами яркий день... Открываю и закрываю глаза - свет и ночь - незамысловатая игра ребенка. Колючее клетчатое одеяльце в сладкопахнущем белоснежном пододеяльнике и прохладная подушка. Огромные оранжевые занавески, напоминающие летящий, пузатый парус, ощущение прохлады в огромном кирпичном кубе. Высокий потолок, почти невидимый в сумерках - это место называлось спальней. Больше двух десятков кроваток, кто-то сопит совсем близко, смежив припухшие веки. Тихий час. Почти неслышное движение воздуха, запах крепких духов и пота - и мимо проплыла ОНА, почти касаясь потолка головой, в белом халате, нервно подрагивая носом как большая жирная кошка. Я ничего не вижу. Я делаю вид, что ничего не вижу... Скоро подъем. Еще немного и я, как назло, скоро засну. Совсем не тогда и не со всеми. Я никогда не научусь делать то, что делают все, и со всеми. Почему я должен быть со всеми? Я не хочу спать... не хочу спать... чу спать... спать... спа..ть... Огромные шторы плавно вскидываются, пузырятся и разваливаются на мелкие кусочки, их выносит за окно желтый быстрый ветер.... Потолок растворяется, становится прозрачным.......Я сплю? Как я могу спать, если не хочу? Я не сплю.... Сквозь дремотное марево слышу громкое шуршание, скрип пружин, стук босых ног, попискивание и смех. С трудом разлепляю глаза и уже жалею о том, что не спал как все... Подъем.
Ночь первая
Большой пыльный город, пустынные улочки, утро... Высокое сереющее небо, гигантские дома и широкие дороги. Мне все кажется слишком большим, слишком огромным. Каждый шаг отскакивает мячиком от шершавых старых стен и кажется, каждый твой вздох жадно впитывают черные покосившиеся подъезды. Все для меня слишком - ведь я совсем мал. И я голоден. Мой друг, кажется, этого маленького белокурого мальчика зовут Санька, тоже сирота. Мы беглецы. Уж очень сыро и ветрено в это утро, мельчайшие капельки леденящей влаги оседают на наших разгоряченных лицах. Холодно. Ежусь в своей серой рубахе и чувствую голодную подсасывающую тошноту. Может быть, туда... Мы залезаем в огромную кучу мусора - в картонные коробки, порванные сетки, промасленную ветошь, прячемся от ветра и мгновенно засыпаем... Проваливаемся в свой детский тревожный сон. И уже не просыпаемся. От нашей возни рушатся огромные ржавые трубы, куски разбитой ванны... Мне было 12. И я первый раз убежал из детдома.
День второй.
Какой жгучий, пронзительный ветер. Я почти все время бегу, цепляясь озябшими пальцами за мамино старенькое пальто. Я вполне мог бы просто лететь рядом, я же умею. Но почему-то не могу. Мои ноги дрожат от усталости, мне холодно и слезы стынут прямо на щеках. Куда мы так спешили, я не знаю...
Ночь вторая
Акварельное небо, теплый ласкающий воздух со всех сторон... У меня нет тела, я - тень, мечта, паутинка... Легчайшие белые цветы, одуряюще благоухая, кружатся вокруг меня, танцуя медленный танец лета.... я - избранный. Высокое светлое небо, его почти нет - я вижу пустоту, бесконечность. Я становлюсь прозрачным, через каждую клеточку моего тела сквозит воздух. Я поднимаю голову и перестаю быть собой. Я часть вселенной, самая малая часть. Меня кружит в плавном водовороте и я захлебываюсь от восторга. Мне говорят о том, что я избранный и я принимаю это как должное. Поднимаюсь выше... выше...
День третий
Большое пыльное окно, я сижу и выглядываю на улицу как больная собака - со страхом и любопытством, много чего не понимая. Движение, смех, стук мяча и веселые возгласы...Я улыбаюсь, дышу воздухом ребячливого веселья и запахом цветущих каштанов. Я чуть не плачу от желания играть, бездумно бегать и радостно орать во всю мощь своих детских легких. Я по-настоящему плачу от темноты позади меня, от старых плюшевых стульев, от страха перед улицей - безумной, быстрой, ловкой. Я остаюсь дома...
Ночь третья
В эту ночь мне не снилось ничего....
День четвертый
... я остаюсь дома и беру лист бумаги. Забиваюсь в угол и плачу. Белый лист пузырится от моих слез. Комкаю его и бросаю на пол. Беру другой. И... рисую. Тонкая черная линия, острые углы, отрывистые черточки и нервный штрих. Улыбаюсь сквозь слезы и целую свое первое творение. Похож. Первый автопортрет - резкий, быстрый, жесткий... Второй лист мятым комом летит за первым. Виноградный лист. Вот что я хочу нарисовать. Острый как игла карандаш, еле видимые контуры и очертание готово. Я улыбаюсь уже от того, что не завидую тем, на улице. Я живу здесь, я себя нашел. Я - линия - точная и контрастная. Пятно и точка. Чистый лист.
Ночь четвертая
Серый пыльный ветер, сбивающий с ног. В безумном водовороте кружатся куски бумаги, газет, какой-то мусор... Туман, окутавший плотным белым кольцом основание старой башни. Она огромна. Ее острые шпили скрывают низкие облака. Я вижу широкую спиральную лестницу, обвивающую башню, без перил и старые каменные стены. На каждой ступени гигантской лестницы стоят люди в серых балахонах и в капюшонах, полностью скрывающих их лица. Они движутся, не сходя с места. Круги ада. Дантовские...Отовсюду несется истерический плач и крики. Вы хода отсюда нет.
День пятый
Школа. Первое сентября. Единственный радостный праздник школьных времен. Белые банты, шевеление красно-розовых гладиолусов, возбужденный смех, новизна происходящего и голые детские коленки. "Дюймовочка" в кружевном передничке, счастливо улыбающаяся на плечах аккуратно стриженого выпускника, с усилием звенит тяжелым блестящим колокольчиком. Я стою в толпе цветов, белых накрахмаленных рубашек и передничков и смотрю в землю. У меня дурацкие жидкие косички и тесная форма. Я только слышу гомон, шиканье учителей и обоняю терпкий запах последних осенних цветов, от которых кружится голова. Я хочу домой, слишком много эмоций на сегодня. Но впереди еще аудитория, с остатками запаха краски, неудобные жесткие стулья и эмалевые парты. Стол Учителя, прямо передо мной. Он завален цветами и они лежат, давя друг друга, осыпая лепестки и медленно умирая без воды. Первый день в школе начался с массового жертвоприношения цветов. Я тогда мало что запомнил. Мне безумно было жаль поникшие гвоздики, сломанные розы и агонирующие гладиолусы. И я понял, что школа мне не нравится...
Потом были диктанты, сочинения и арифметика, в которую меня пытались затащить как котенка в реку. Я отбивался как мог - в школе тройки сыпались как из рога изобилия. А дома на мою задницу - шлепки отвешивались с четкой периодичностью. В мою несчастную голову пытались вбить знания, таблицы умножения и правила, правила, правила... А я упорно учил то, что мне было интересно... Или не учил вовсе. А чаще всего забирался на самую дальнюю парту и рисовал. Рисовал все, что видел, что ощущал, чем жил на самом деле. Громкий окрик лишь на мгновение выводил, выдирал меня из моей реальности и пытался вернуть ко всем. В толпу. Я усиленно делал вид, что слушаю, от нетерпения дергая губой. Еще секунда и я возвращался к своему миру, которому было скучно без меня. Я его сам создал, там я был Бог и Господин. Мир одиночки. Безмерный, полный плавного молчания и Творчества. Оттуда меня пытались вырвать не только учителя. Маленькие чудовища, живущие со мной в одном временном пространстве, кололи меня словами и старались достать меня из той таинственной ракушки, в которой я пребывал. Они стучали по причудливым узорам моего дома, выламывали тончайшие башенки и выбивали окна из цветной мозаики. Я забивался в угол и дрожал от страха и ненависти к ним. Они ломали, рушили то, чем я жил, хватали меня за руки и тащили к простым, незамысловатым своим развлечениям. Но я не хотел танцевать под грохочущую музыку, зажиматься в жаркой темноте с душно дышащими типами и громко смеяться сальностям. Мой мир был гораздо честен, чист и прозрачен. И я понял, что толпа мне тоже не нравится...
Ночь пятая
Толпа народа, каждый уткнулся в спину впередистоящего и понуро опустил голову. Очереди не видно края. Пожилые, молодые, совсем юные... Тишина. Вперед, по одному. В каюте корабля жесткие деревянные скамейки, на каждой умещается до пяти человек, сидят плотным рядом. Всеобщее молчание и неслышность шагов моих и моих товарищей. Мы просто делаем свою работу. Уже много лет. Это у нас потомственное. Мой дед тоже был перевозчиком душ.
День шестой
Я всегда задавал себе вопрос. Единственный. Почему меня не могут оставить в покое? Почему я не могу жить так, как хочу? Я шел со всеми по асфальтовым дорогам, никогда не попадая в такт. Нес учебники, которые давили мне руки, и тупо смотрел на коричневую доску в меловых подтеках. Они были со мной, но я не был с ними... Стены в однообразной зеленой краске, пыльные коридоры, скрипящие полы и раздраженные учителя. "Да-да, конечно. Я понимаю. Алгоритм, вот это уравнение... В слове "парашют" пишется буква....". И неизменные "трояки" по всем предметам. Домой идти не хотелось. Что я могу объяснить людям, которые не привыкли воспитывать гениев? О, я мастер маскировки! Улыбаюсь, когда больно, ухожу, когда хочется остаться. Я стараюсь спрятаться среди всех, но я настолько не похож на них, что это трудно удается. Я настолько пытаюсь спрятаться, что это бросается в глаза. И меня бьют. По-разному. Словами и кулаками, снежками, книгами, тапочками и ненавистью. Меня постоянно пытаются достать на свет божий, внимательней рассмотреть, всковырнуть, разобрать по частям и вывернуть наизнанку. Стою у стены, выкрашенной в мутную краску, всей спиной, лопатками чувствуя ее холод и равнодушие. Вжимаюсь в нее сильнее, потому что впереди опасность. Четыре зверя с мрачными оскалами решаются вскрыть меня как помидор и посмотреть, какого цвета я изнутри. У меня нет никакой защиты, только стена и собственная гордость. От засасывающего страха меня спасает злость. Я сжимаю кулаки и улыбаюсь опасности в лицо, понимая, что вот сейчас меня может спасти только Чудо. Еще несколько мгновений и острая сталь расцарапает мне лицо, забрызгает моей кровью холодную стену... Странно, но Чудо произошло - острая полоска света вспорола полумрак - нас обнаружили и приказали выйти. Но сколько этих зверей еще попадется на моем пути...
Ночь шестая
...опять ничего....
День седьмой
Это была не любовь. В восьмом классе это не может быть любовью. И тем не менее, мне казалось, что это она. Странная. Презрительная и злая. Широкоскулая, с серыми глазами. Я прощал ей все. И пренебрежительное ко мне отношение и подножки, изощренно выполненные. И чужой портфель опрометчиво забытый в коридоре, из которого сильные ноги моей любви сделали пыльную котлету. Каждое прикосновение рукавом вгоняло меня в свекольную краску и мешало дышать. Я придумывал любой предлог, чтобы хоть одним глазком... еще... С нарочито скучающим видом бродил возле расписания, поджидая счастливого случая, караулил после школы, пытаясь абсолютно "случайно" попасться на глаза. Моя настойчивость была замечена и даже стыдливо одобрена. К следующему ближайшему празднику я получил в подарок книгу и простенькую открыточку с корявым автографом любимого. Этот подарок до сих пор пылится на книжной полке и напоминает о первой в моей жизни неудачной любви. Покойся с миром. Аминь.
Много лет спустя я встретил свою бывшую любовь и не узнал сперва. Тяжелые мешки под глазами, грузность и намечающийся пивной "мозоль". Сквозь меня глянули мутно-серые глаза и не признали. Я грустно усмехнулся и прошел мимо...
Ночь седьмая
пустота
День восьмой
Я много чего боюсь - громких звуков, нервного смеха и суеты. Боюсь, что надколется, надломится тот хрупкий мир, в котором живу. Ненавижу резкие слова и панически боюсь пьяных. Это то, от чего я не могу защититься. Боюсь толпы и темноту.
День девятый
Следующая ступенька, на которую меня властно поставили - институт. Я - студент. И по идее, будущий педагог. Кто сказал, что студенческая жизнь - одно из самых ярких и лучших воспоминаний в жизни? Воспоминание - да, но не лучшее. Я по-прежнему один, и всеми силами стараюсь оставаться один, хоть это и непросто. И снова меня пытаются вытянуть, извлечь из моей скорлупы, обтесать по общепринятым стандартам и поставить в строй. Меня это приводит в ужас, а окружающих в недоумение. Что такое? Почему не как все? Стань в строй! Да, конечно, учитель должен быть... Он обязан... Непременно и требовательно. Ушинский, Крупская... равнение на лучших... Огромное опухшее гипсовое лицо Крупской, встречающее студентов в холле, меня ввергает в уныние. Стены, расписанные сценами из жизни лучших педагогов - умные, добрые их лица, с указками в руках заставляют меня бежать и прятаться. Огромные пространства, широкие лестницы, пустой щебет раскрашенных студенточек и вечная суета мне претит. Долгих шесть лет я отсидел в этом учебном заведении. Отсидел. Как в тюрьме. Я, конечно, не был лучшим учеником. Меня мало интересовало педагогическое мастерство и, совсем было неинтересно писать конспекты нудных лекций. Я плакал, когда возвращался в свою нору. Я хотел рисовать, а мне этого не давали. Я хотел учиться рисунку, а мне подсовывали экономику и термодинамику, хватали за шиворот и прижимали со всей силой носом в учебники. "Учи! Учи, бездарь!". Глотая слезы от несправедливости, я учил, и даже, сдуру, пытался быть как все. Но мне это плохо давалось. Я стоял как столб, когда меня вызывали к доске, у меня отнимался язык и немели ноги. Больше всего мне хотелось забиться в угол, подальше от всех. Каждое утро было мучением. Я ненавидел эти стеклянные двери, этажи, лаборатории и холодные лекционные. Каждый день больным калекой я полз туда как на расстрел. Я был инородным телом, так и не вписавшимся в толпу.
День десятый
Первая работа. Рвения и усердия хватило ненадолго. Монотонное печатание на развалюхе-машинке въедалось в мозги и сверлило их изнутри. Толстые волосатые руки человека, облеченного властью, пытаются погладить мою шею с нежностью пресыщенного бегемота. Дрожь отвращения, бросаю ключи, убегаю. Первая работа закончена. Еще долго не могу прийти в себя и отмыться.
День одиннадцатый
Грустные сумерки, вкусно пахнет свежей листвой. Стою возле дома, прогуливаю маленькое трусливое существо с длинными ушами. Накатывает тяжелый спиртовый дух и попытка меня схватить за руку. От страха, забыв все на свете, бросаюсь в спасительную ночь подъезда и, не оглядываясь, несусь через две ступеньки домой. Треск платья, длинные царапины на ноге, ушибы и синяки, хриплое сипение за моей спиной. Успеваю вбежать, захлопнуть дверь. Испуг и ненависть на всю жизнь...
День двенадцатый
Длинное темное пальто. Осень. На остановке холодно от ветра. Резкий визг тормозов - машина. Неопрятное, пьяное существо тянет меня изо всех сил в машину. Упираюсь и кричу от страха. Полная остановка каменных изваяний. Каменные лица, в ушах ватные пробки, отворачиваются и зевают, криво улыбаются и делают вид безумно занятых. Порванный рукав, дрожь от страха и спасительная нора...
День тринадцатый
День рождения. День моего появления на этой планете. Оранжевая свеча в виде забавного зайца и наказ сжечь его в день свадьбы. Улыбаюсь. Через много лет у зайца отвалится голова, и свеча так и не будет зажжена... Может быть... когда-нибудь... потом...
День четырнадцатый
День исполнения Мечты. Запах краски, мольберты, узкие коридоры с картинами на стенах, белые изваяния и рулоны бумаги. Это точная копия моего дома. Моей разноцветной ракушки, в которой я прятался столько лет! И мне разрешено здесь жить! От счастья не хожу - летаю. Я же умею летать, черт возьми! Работаю, работаю до изнеможения, до счастливой одури. Рисунки... карандаши танцуют и живут в моих руках. Я дышу запахом красок, я плачу от радости и не верю в свое счастье. Каждый уголок, каждый сантиметр моего нового жилища обследован, обнюхан и попробован на вкус. Я перестаю бояться слова "учитель" и становлюсь всеобщим любимцем, гордостью. Оказывается, и мной можно гордиться. Узкий маленький коридор, пропитанный запахами красок, мелко дрожит от детской беготни и смеха. Здесь тепло.
Четырнадцать дней. Всего. Оказывается так мало. Четырнадцать точек, четырнадцать кусочков мозаики, бережно хранимой. Четырнадцать ячеек памяти. Сколько я живу - не знаю. Две недели, десяток лет и еще четыре года или четырнадцать часов? Мелкие яркие бусины нанизываются одна на другую, просачиваются сквозь пальцы как белый песок и тут же уносятся ветром, стелятся змейкой по шоссе...
Мозаика каждого дня
Осень. Мокрая аллея.
Выхожу только затем, чтобы проскользнуть через толпу, пройти, не потревожив ее и вернуться к себе. Меня никто не заметит. Я обычный прохожий. Я НЕ обычный прохожий. Я люблю смотреть в небо и разглядывать крыши домов. Тем и отличаюсь. Иду по любимой аллее, которая взрослеет и стареет вместе со мной. Тонкие черные ветки расчерчивают белое небо на полоски. Падают умершие листья. Осень. Я иду по мертвым листьям, еще больше впечатывая их в мокрый асфальт. Желтые бабочки в потоке ветра летят, кружатся в своем последнем танце, совершая осеннее самоубийство. Закуриваю и тут же бросаю сигарету в лужу. Удушливый искусственный дым съедает пронзительно-тоскливые запахи дождливой аллеи.
Потрескавшийся асфальт, покосившиеся бордюры, старые дома с осыпающейся штукатуркой - и есть мой город. Город Зеро. Город с ничего не значащим названием. Место обитания. Тощее дрожащее животное, похожее на волчонка, копается с нетерпением в коробке мусора, выискивая, чем бы поживится. Удачной охоты тебе, малыш. Школьники с угловатыми коленками и нарочито хамскими манерами запрудили улицу. Перемена в ближайшей школе. Гомон, громкие разговоры заставляют меня ускорить шаг. Дома выкладываю купленный по дороге спелый черный виноград, ягоды распирает сладкий тягучий сок. Несколько штук скатывается на пол и сочно трескаются... Отзвуки лета, солнца, тепла.... Скоро будет совсем холодно......
Осень. Ветер
Осень. Сочный цвет зрелости. Ярко-рыжие листья, присыпанные ржавчиной. Пока еще теплый ветер, приносящий запах угасания. Старость и распад таится в мельчайших клеточках живого. Скоро зима и обесцветятся все краски. Переход от разноцветной кутерьмы в черно-белые каркасы. Но пока - золотящий свет, мелкое перестукивание веточек и съежившиеся ладони листьев. Слова, сказанные со смехом, подхватываются и уносятся ветром вместе с грустными охапками листьев, лепестков, умерших мотыльков и паутиной. Со скамеек слезет краска, детские качели будут скрипеть только от ветра, а в стеклах домов будут отражаться нависающие серые облака...
Миг Сурка
... Странное чувство повторенности. Когда-то... да-да... Это уже было. Со мной. Я даже знаю, что будет в следующее мгновение - передвину вазу и, тут же кто-то позвонит в дверь. Я знаю кто. Иду открывать. Миг Сурка. Мне дано заново пережить эти секунды, которые уже когда-то были. А может быть время, вращаясь по спирали, слишком близко коснулось обратным витком моего настоящего...Вязкое чувство куклы, управляемой опытным кукловодом. То ли оттачиваются нужные движения, то ли дают возможность переписать заново именно этот кусочек своего бытия. Только кусочек, секунду-другую. Если бы разрешили заново пережить свои поступки, как много я бы исправил... Но это всего лишь параллельность прошлого, которое уже не изменить...
Ночь
Люблю ночь. Боюсь ее темных глаз. У нее много глаз, она все видит. Выхожу в черный воздух, освещенный со спины и, оказываюсь на сцене. Для меня играется маленькая пьеска - ветер, шорох листьев и легкое прикосновение прохлады. Эту пьесу мы играем вместе и уже давно. Каждый раз это по-новому. Каждый раз по-другому. Только актеры не меняются. Мы перестали быть актерами, мы живем каждый друг в друге - ночь во мне, листья в ветре... Мы - единое целое, созданное на несколько минут таяния моей сигареты.
Я курю и выпускаю дым в лицо ночи. Она тихонечко смеется и подхватывает сизое облачко, крутит его в своих тонких пальцах, растягивает и сжимает. Она большой ребенок и любит играть. Дым растаял, растворился и я опять потягиваю носом дорогие духи ночи... Смотрю сквозь нее и вижу самого себя, стоящего на балконе и курящего неизменную сигарету. Только в другой Галактике, на другом конце Вселенной. Уголек тлеет и со мной в ночи миллиарды курильщиков с тлеющими огоньками сигарет, стоят на своих звездных балконах...
Двор
Выглядываю из норы на свет божий. Тяну носом свежий воздух, пропитанный запахами улицы. Внизу медленно проплывает старомодная черная шляпа с белым пластмассовым ведром, набитым изгрызенными арбузными корками. Топот многочисленных детских ножек, стайка ребятишек носится по двору, сосредоточенно играя в свои взрослые детские игры. Там, внизу, каждый занят своим делом. Каждый живет, повинуясь внутреннему инстинкту и норову... Сухонькая старушка в нелепых очках и бордовых поношенных тапочках на босу ногу, шаркает по двору, разгребая кучки листьев тонким прутиком. Листья шуршат и разлетаются маленьким взрывом... Черная юркая молодежь. Почему они так любят черный цвет? Небрежная челка, кривой накрашенный детски-припухлый рот, струйка дыма и претензия на взрослость. Каждый день приходят разные, но такие одинаковые. Почему они так любят черное?! Взрослеющие дети... Не торопитесь, ради бога... Дворовая мозаика, складывающаяся из лиц, походок, спин, голосов, скамеек...
Очки
Не люблю очки. Четкость, резкость стекол становится барьером между мной и миром. Прозрачные пластины на носу заставляют видеть все слишком отчетливо и рельефно. Я отгораживаюсь от мира и чувствую себя сторонним наблюдателем.
Взрослость
Я - ребенок. И никогда больше не вырасту. Я застрял на пролете лестницы, ведущей во взрослую жизнь. Я вцепился в перила и никуда не хочу идти дальше. Мне здесь уютно. Вы привыкнете ко мне такому, вам придется привыкнуть. Ведь я же смог... Мои поступки резки и по-детски эгоистичны. Взрослым быть скучно. Я не смогу прятать слезы, когда хочется плакать. Я не смогу не разговаривать с деревьями и не ловить продрогшими губами пролетающий студеный дождь... Вы умеете летать? А я умею... Я умею видеть то, что вам показывали, когда вы были ребенком, но вы это забыли. Вы давно смотрели в небо? Я смотрю на него каждый день, леплю из ватных облаков причудливые фигуры и бросаю в него цветными фантиками. Мы так играем...
Страшное видение
Иногда бывает очень страшно. Во сне. И от ощущения своей беспомощности становится еще страшнее. Большие темные пространства, стремительное падение и кружащий голову взлет, спираль движения, черные длинные полосы дорог, испарина испуга и ужас нерожденного крика.
Еще не проснувшись окончательно, еще живешь темным ужасом сна. Смерть похожа на осень. Она тоже собирает свои плоды и укладывает в ящики... С усилием сжимаешь ладонями голову и пытаешься встряхнуться, сбросить с себя остатки ночи...
Море
Потрескавшиеся от жары бетонные плиты и колючая острая трава - единственное, что есть на этом берегу. Вернее, есть еще кое-кто. Тот, кто почти каждый день приходит сюда. В любую погоду. Приходит не просто так, а для того, чтобы еще и еще раз увидеть огромную ткань воды, ее переливающиеся складки, услышать шепот и плеск, почувствовать тихое прикосновение прозрачности. Мои ноги по щиколотку вязнут в осыпающемся горячем песке. Мелкие белые от соли ракушки хрустят под ногами. Ноги путаются в жестких черных водорослях. Невидимое глазу солнце где-то там, очень далеко, но так близко - печет в затылок, сушит волосы и красит мою кожу. Его горячечное дыхание обжигает, и каждая клеточка молит о воде. Длинная песчаная коса, насквозь просоленная морским ветром, тянется туда, за горизонт. Она кажется бесконечной. Она и есть бесконечность, я давно иду по берегу. Останавливаюсь от усталости. Смахиваю со лба бисеринки пота и, обернувшись к морю, приветливо ему улыбаюсь. Море задумчиво катает камешки в прозрачной воде, ему ни до кого нет дела, оно слишком мудро, слишком долго живет, чтобы улыбаться каждой проплывающей рыбешке... Я понимаю его без слов и, присев на корточки, осторожно дотрагиваюсь до его тела. Оно прозрачно как слеза, мягко как волосы ребенка и податливо как воздух. Сверкающие капли катятся по моей ладони, возвращаясь к большой воде, тоненькими струйками растекаются по моим горячим рукам и падают в песок, оставляя темные влажные воронки... Море... Огромное живое существо, которое я люблю. Я умею с ним разговаривать, ведь это просто... Мы похожи и понимаем друг друга... Мои рассерженные слова похожи на его злые маленькие баранчики из пены, оно шипит и плюется обидой на песчаную отмель . Моя улыбка похожа на его светло-бирюзовые, стройные волны, в которых резвятся юные дельфины. Моя печаль - его тяжелое небо и черная вода... Я люблю разговаривать с морем. Оно умеет слушать и ластится к ногам как большой добрый пес. Я никогда не сержусь на нечаянно промокшие ноги - это проявление нежности. И я сжимаю в ладонях разноцветные мокрые камешки, потому что это подарок. Я машу ему рукой и говорю, что вернусь, потому что это любовь...
Девушка по имени Зет
Она ворвалась в мою жизнь ослепительной кометой. Девушкой-сорванцом с упрямым подбородком. Под оглушительный рев толпы, щуря глаза от ярких софитов, она пела для меня. Я всегда знал эти тонкие сильные руки, умный взгляд из-под челки и голос... Я всегда ждал ее. Она не могла не прийти... Я знал, что где-то есть кухни, на которых она писала свои первые песни, есть улицы, по которым она бегала девчонкой... Я знал о ней все, или, казалось, что знал.
Я жил для нее и ждал. Ждал, что вот так, однажды, мне скажут: "Знаешь, это чудо. Она невероятна". И тогда, сжав пальцами виски, я улыбнусь отражению в зеркале: "Привет, ромашка..." Я буду курить сигареты одну за другой, водить карандашом по бумаге и рисовать ее удивительные глаза, лепить ее нервные пальцы, чувствовать ее голос. Как же одиноко ей должно быть... Она слишком все понимает и, до нее никому не удавалось разгадать опрокинутую восьмерку. Все, кто кричит о любви к ней - лживы. Все, кто ее окружают - многоголосое эхо и зеркальные отражения. Она лепит слова из времени, чувств и боли, она живая. Она похожа на маленькую ящерку, которая умеет скрывать свои мысли в расщелинах скалы... Она - хрупкий цветок на моей ладони... Мы - по разные стороны зеркала.
- Ты?
- Я. Ждал?
- Конечно... уходи. И я опять стану тебя ждать...
Я всегда буду тебя ждать. Только никогда не приходи, иначе я сойду с ума. Иначе все разрушится и рухнет тот карточный домик, который я так долго строил. Я открываю дверь и молча смотрю тебе вслед, как волочатся по пыльной дороге твои белоснежные крылья...
- Разве ты разучилась летать? - кричу.
- Нет. - грустно улыбаешься ты. - Я могу. Вернее... могла... Я никогда не приду, обещаю. Только не закрывай свою дверь. Пожалуйста...
Как будто выключили свет. Солнце погасло и превратилось в черный камень. Я устал плакать и сел на пол, размазывая слезы по щекам и по-детски хлюпая носом. Сквозняк. Нет-нет, она просила не закрывать... Легонечко подул ветер и качнулись занавески на окнах. Холодно. Как же без нее холодно... Обнимаю руками колени и замечаю белое пятнышко на полу. Перышко. Легчайшее, белоснежное перышко. Сквозняк приподнял его и бережно опустил, переворачивая. И только тут я понял, что мне по-настоящему страшно. Страшно потому что я боюсь цвета крови. Страшно потому что она, действительно, никогда не придет... Даже если еще сотню лет моя дверь будет открыта нараспашку...
Время
Кажется, все слова сказаны, теперь говоришь только банальности, живешь по кругу. Кожа грубеет, чувства притупляются, громкий смех раздражает. Мелкое тиканье стрелок. Кажется, все еще успеешь и понимаешь, что не успеешь ничего. Вот я бы... Тело перестает быть гибким и я начинаю понимать маму, которая не любила смотреть со мной мультики. Я удивлялся - разве можно их не любить? Сказочно, весело, красиво, быстро... Но получал мамин усталый взгляд и недоумевал, обижался. Мне казалось, что мама пропускает в жизни очень важное, самое интересное! Если бы я тогда знал, что кроме мультиков есть и другое... Теперь я вырос. Но не повзрослел...
Коридор
Кажется все уже было, что может быть еще... Высовываюсь во взрослую жизнь и попадаю в водоворот банальностей, пошлости и стремительной суеты. Метро, люди, газеты, лица, шарканье бесчисленных подошв, кашель, теснота толпы... Лица угрюмы и сосредоточены - на книгах, вагонных окнах, собственных ботинках... Энергетические ауры, сталкиваясь, трещат и искрятся. Лопаются как мыльные пузыри и стекают на грязный асфальт. В замусоленных окнах плывут серые лица, нелепые шляпы, руки.... Грузно шагают дядьки, вертятся под ногами дети и с чувством сморкаются старики.... Зима... Здесь всегда зима. Здесь всегда грязь и простуженные голоса. Я закрываю дверь, не интересно. Под рукой теплая замшевая кожа и темные умные глаза. "Пойдем, малыш", - говорю я и дергаю поводок... Мы идем по длинному широкому коридору, по теплому песку. Справа и слева - двери. Много дверей. Одинаковых, в белой эмалевой краске. Ручки отполированы до блеска множеством чужих ладоней. Открываю следующую и, практически, слепну от яркого света, от грохота, рева толпы. "А сейчас мы узнаем, в какой позе лучше получать удовольствие! Сегодня супер-мега-шоу! Только для вас!!" Восторженный ор, свист, улюлюканье. Жар волнами прокатывается по трибунам. Разгоряченные лица, лоснящиеся от пота, суетливые, нетерпеливые жесты, мужчины нервно поправляют галстуки. Кричащие краски, хриплые голоса, безумство плоти..... "Господи," - шепчу про себя и пячусь назад, в коридор...и захлопываю дверь. Тихо. Как тихо здесь. Вздыхаю облегченно и иду дальше, стряхивая с себя налипшие чешуйки массового сумасшествия. "Ну, что, в какую зайдем дальше?", - улыбаясь, спрашиваю своего четвероногого спутника. - может быть вон в ту?" "Зайдем" - молчаливо соглашается он. Поворот ручки - и.... кажется никого... Хотя нет...Черт, темно... В углу маленькой комнаты кто-то есть, явно кто-то есть... Подхожу. Да, мальчик, очень маленький. Он сидит на полу и увлеченно играет обрывками бумажек. Странно, но больше ничего в комнате нет. Он складывает из них причудливые мозаики, легонько подбрасывает в воздух и ловит. Они летят в слабом лучике света, режущем темноту из плотно закрытого окна. Прозрачные тени скользят по грубо штукатуренным стенам, передвигаются из угла в угол, перетекая по трещинам... Подхожу ближе и присаживаюсь перед ним на корточки. Что-то неуловимо знакомое в этом личике...Кажется он меня не видит, улыбается чему-то своему и ничего не замечает. "Эй - почти шепчу я - кто ты?" Он поднимает на меня свои карие глаза и смотрит на меня с улыбкой. Как часто я видел эти глаза и эту улыбку в зеркале! Да-да, та же родинка на левой щеке, те же припухлые губы. Вот значит как..... Газетные конфетти и одиночество...Да-да... конечно...Я ласково глажу его рукой по щеке и на пальцах остается влажный след, соленый... Вскакиваю на ноги и мне внезапно хочется закричать, разбить кулаки в кровь о грубые стены, ударом тяжелого ботинка разнести старые ставни, но я только тупо стою по середине комнаты перед крошечным существом... Теперь я знаю кто ты... Замок противно щелкнул и я снова в коридоре. Кажется, хода мне туда больше нет. Тяжело ступая, иду дальше, боясь открывать следующие двери. Погоди... дай опомниться.... Мимо проплывают двери, двери, двери... "Рискнем?" - слабо усмехаюсь самому себе. Долго стою перед следующей белой эмалевой дверью, носом почти чуя застарелую краску и разглядывая мелкие трещинки времени. Наконец, моя ладонь ложится на теплую позолоту и с усилием жмет вниз. Кажется, снова тихо... Я захожу в.... Вернее, нет. Я выхожу в тот же самый коридор со множеством дверей. "Не будем теперь спешить, приятель" - глажу песочную шкуру своего вислоухогого друга. Он радостно кивает головой и несется вдоль коридора, заливаясь веселым лаем, поднимая облачка застарелой пыли....
Точки касания
Горячая кровь струится по руке и, скатываясь воду, расползается живыми щупальцами. Белесый пар поднимается и становится влажной пленкой на стенах, серебрится бисеринками росы и оставляет длинные потеки. Моя жизнь смешивается с водой, тает и становится уже неважной. Закрываю глаза, и огромные черные круги плывут перед глазами, ресницы еле удерживают соленую влагу, еще чуть-чуть и она прольется в светло-алую воду... Обман... Зачем? Длинные тонкие раны от лезвия болят не сильнее, чем мое сердце. Я так любил тебя... Все остальное пустота и ложь... Не надо... Я теперь ненавижу твою родинку на тонкой шее и дьявольские желто-зеленые глаза... Все...
Меня выносит из забытья... Высокие потолки, матовые лампочки и, глаза невыносимо болят от дневного света. Что это? Где? Мучительно пытаюсь вспомнить и, от усилия, мелкие молоточки стучат в висках. Белый, зеленый, опять белый...Много белого... Запах карболки и едких микстур.
"Ну, как ты?" - заботливо. Пытаюсь улыбнуться, но у меня это плохо получается. Совсем не получается. Лежу, затылком чувствуя горячую немоту, пальцы слишком слабы. "Ничего, ничего, деточка, теперь все будет хорошо" - прохладное движение возле щеки, белый хрустящий халат и поглаживание по руке. "Что же ты, дурачок, надумал, а? Ну, лежи, лежи"...
Весна. Уже весна. Мой нос по-собачьи ощупывает запахи больничного двора, сортирует и откладывает в ячейки памяти. Мне разрешили выходить во двор и я понемногу оживаю. У меня есть любимая скамейка, там, в глубине садика. Туда не доносятся скрип каталок, натужное покашливание и угрюмые взгляды. Я могу сидеть, прикрыв веки, закутавшись с подбородком в теплый махровый халат и слушать веселую трескотню птиц, дышать весенним ветерком и первыми листьями сирени. Пожалуй, это случилось на третий день моего уединения. Я ощутил легкое движение слева и, что-то теплое примостилось на скамейке. Я ждал приветствия, но его не было. Нехотя открыв глаза, с удивлением обнаружил кота, который внимательно смотрел на меня не шевелясь. "Привет, приятель - поздоровался я. - Ты с ближайшей помойки?" Кот презрительно фыркнул и отвернулся. "Ну, прости, это я что-то не то сказал. Извини" - стушевался я. - Будем знакомы? Неудавшийся самоубийца". Я протянул руку и погладил кота по мягкой шерстке. "Видишь шрамы? Да... Так получилось. Глупо, конечно" - я грустно усмехнулся и закурил. Кот запрыгнул мне на колени, вслушиваясь в мой голос... С тех пор мы подружились. Я сидел на скамейке, кот на моих коленях, положив умную голову на мои бинты. Я курил и рассказывал ему о своей жизни, о своей глупости и неудачах. Он внимательно слушал и делал вид, что понимает меня. А мне хотелось в это верить, потому что только он и мог меня понять, несмотря на свои кошачьи желто-зеленые глаза и черное пятнышко на шее...
Просто
Вязкий материал времени, я путаюсь в нем, плыву вместе с ним, со смехом хватаюсь за тонкие нити - мне казалось, что они непрочны, но я ошибался. Они впиваются в мои пальцы острыми лезвиями и жгучей болью. Хорошо, хорошо - отступаю я, - ладно... Я верю, что ты сильнее. Только не очень-то часто напоминай мне об этом, ладно? Посмотри, это из-за тебя мне больно. Я же хотел только поиграть с тобой... Господи, с кем это я разговариваю? Со временем? Да оно не слышит, зачем ему? Оно ухватывает мои слова за шкирку и уносит, подбрасывает, растирает в порошок и сыпет на землю. Угрюмый ветер метет их по асфальту и мрачно мешает с песком. Время несется прозрачным шлейфом по причудливой спирали, поднимаясь все выше, унося с собой города, героев, муравьев, блеклую траву и корабли. Оно перемалывает свою добычу, растирает гигантскими пространствами и превращает в пыль. Оно высасывает жизнь и оставляет после себя обгоревшие каркасы, разрушенные дома и высохшие оболочки. Оно неподкупно и беспощадно. Я люблю зиму, когда с неба летят перемолотые в труху мегаполисы и гении. Они безмолвно лежат у моих ног как первые признаки зимы и холода... Сегодня - я маленький бог, ступаю по снежной крупе - по чьим-то домам и книгам. Я ловлю пролетающие снежинки на горячую ладонь и убиваю их своим теплом. Я не нарочно. Я просто хочу дотронуться до них и совсем забываю про их хрупкость... Зима... Время собирать воспоминания и листать старые гербарии, стараясь не смотреть в окно на растущие сугробы...
Осень
Улица в серо-желтом и черные лужи. Иду по длинному пыльному асфальтному языку в трещинах и прилипших старых листьях. Холодно. Ветер пробирается под куртку и заставляет убыстрять шаги, прятать озябшие руки. Иду мимо старых домов и мутных окон, выхватывая взглядом чужие лица, пронзительно чистое небо и острые корявые ветки с мертвыми листьями. Я часть этой картины, часть этого мгновения, земли, неба, блеклых красок. Я ее главная часть и незаметная. Всё в это мгновение кружится вокруг меня - лица, темные пальто, лобастые машины, заляпанные грязью. Всё это холодно и мерзло. Всё это мимо, мимо, мимо... Я режу эту картину теплым тупым ножом, прохожу под чужими окнами, оставляя невидимый пунктир своих подошв... Иду, не оборачиваясь, наступая на обрывки газет и мелкие веточки, принесенные ветром. ..
Прошлое
Не люблю прошлого. От него тянет плесенью, тягучими медленными слезами и грустью. Это мрачная коробка из толстого картона, который не пропускает звуки. Оно пахнет пожелтевшими письмами, пыльными тетрадями и молью. Это картонная луковица, слой шелухи, ненужная оболочка, которую я сбросил, освобождая крылья. Это стук красных маленьких сморщенных от мороза яблок, детские обиды и тайные наивные дневники. Я очищал свои крылья перышко за перышком, тщательно отряхивая крупинки несбывшихся телефонных звонков, разочарований и выдуманной печали. Я казался себе невероятно умным и мудрым, познавшим эту жизнь. Я горько усмехался, вспоминая круглые глупые обиды-мячики, которые играли на моем лице желваками при малейшей, невзрачной фразе. Я смеялся над собой, тогдашним, быстрым мальчишкой и сжимал свои руки до хруста. Странно, ненавидя прошлое, я все же хранил его в памяти, никогда не выбрасывал детские листочки с каракулями и старые игрушки. Мне казалось, что все это, волшебным образом опять превратит меня в мальчишку, только я дотронусь до них. Я сдувал осевшую серую пыль, разглаживал ладонями мятые листы и подальше отодвигал их от себя, боясь своих слез. Я ненавидел прошлое и любил его. Как любят дети свои цветные "секретики", которые давно надоели, а выбросить жалко. И они снова закапывают их в мягкую землю, чтобы когда-нибудь, тайком опять на них взглянуть... Потом я закрываю альбомы, складываю в стопку старые бумаги и пинаю под шкаф полосатый мяч. Швыряю мутные фотографии и заталкиваю подальше ящики с потрепанными дневниками... Этим всегда заканчивается мое путешествие в прошлое... А теперь я, невероятно мудрый и сильный, легко чистил свои крылья для того, чтобы осевшая пыльца воспоминаний не держала меня. Смеясь, освобождался от ненужной шелухи, чтобы вылетев из своей детской коробки, понять что я все равно не на воле... Я всегда боялся думать об этом - ломал безоглядно, выбрасывал и сжигал. И сейчас чистил выросшие крылья, чтобы летать в коробке чуть больших размеров... Разве что картон стал потоньше...
ДОМ
Это тесный сумасшедший дом. Темные коридоры с низкими потолками сдавливают тебя со всех сторон и ведут туда, куда идти не хочешь. Здесь всего четыре человека. Они связаны между собой - пространством, документами, привычками. Они часто бывают раздражены теснотой и непреднамеренными касаниями. Каждый из них не уникален. Он обычен, но не понимает этого. Тусклый свет и бледные усталые лица. Каждый вечер они собираются в своей норе и, пространство вокруг них скручивается в тугой комок. Уйти некуда. Тебя везде достанут - голосом, требованиями, суетой. Ты стараешься раствориться, впечататься в стену, стать незаметным, но тщетно. Чужие наглые энергетики душно давят тебя, крошат твою тонкую оболочку и неуклюже, не извиняясь, проходят насквозь по своим делам. Ты чувствуешь себя лишним, очень большим, всем мешающим. Ты - гигантский эгоист, редкая сволочь и грубиян. Ты не умеешь себя вести, ты невыносим. Это правда. Спрашиваю себя - почему я не умею не видеть этого всего, почему меня невероятно бесят барский халат, обрюзгшее лицо и привычка брать пальцами из моей тарелки еду без спросу? Я веду себя как глупый молодой щенок, который рычит, дерясь за сахарную косточку. Что с мной? Это глупо, но невероятно раздражает. Еще немного и я взорвусь. Мое энергетическое тело здесь превращается в лохмотья. Я все делаю не так. На меня сваливают рабочую усталость, неудовлетворенность жизнью и ворчание. На мою голову сыпятся истории людей, до которых мне нет дела и чужие проблемы. Меня требовательно трясут за плечи и, не давая опомниться, засыпают недовольством, упреками и презрением. Дни тянутся и тянутся как один длинный нереальный сон, из которого хочется скорее выпрыгнуть на полном ходу, стать под ледяной душ и смыть его с себя... Путаешься в чужих пространствах как беспомощная слабая муха.
Я сегодня тебя видел. Ты сидела ко мне спиной, на дворовой скамейке и качала сына. Я видел только стянутые на затылке медные волосы и тонкую шею. О чем ты думала? Мне казалось, что еще немного и твои хрупкие плечи затрясутся от плача. Но ты не плакала. Может быть боялась разбудить ребенка? Или опасалась посторонних любопытных глаз? Я знаю, что ты несчастна... Я сегодня тебя видел. Стоял и молча смотрел на тебя, чувствуя твою грусть. Ты - женщина-осень. Ты всегда будешь печальна как последний улетевший лист...
Куда мы все бежим без оглядки? Топая легкими каблучками, ботинками, просто босиком... Куда? Мы задыхаемся от бега и на ходу кричим друг другу: "Извини, спешу!" Мы бежим по длинному серпантину времени теряя на ходу вещи, записки, друзей, находя новое и опять его теряя.
Серый странный город. Улицы похожи на сморщенных тетушек в букольках, с поджатыми губами. Они стары, величественны, на их руках вековая пыль, дыхание миллионов прохожих.
Дорожные записки
Неприятное соседство двух теток-проводниц, постоянно щелкающих семАчки. Вульгарны, просты как валенки и крикливы. Всю дорогу ссорятся друг с другом, тут же мирятся и беспрестанно снуют по вагону. Лица топорны, в глазах по рублю. Лоснящаяся широкая м-м-м... лицо идеально гармонирует с манерами. Эдакий эталонец обычной совковой проводницы, которой дадена великая крошечная власть в мировом масштабе. Круглая кривоногая "княжна" в форме. Говор незамысловат, лексикон обеднен до примитива. Иногда бывают проблески сознания - это случается в момент осязания, обоняния, оглядывания денег любого достоинства и любой валюты. Проста в обращении, если денежно "подмазана". Отличный рефлекс Павлова на шуршание бумажек с водяными знаками - обильное слюнотечение и дрожь в пальцах. Строит густонакрашенные припухшие глазки таким же припухшим проезжим кавалерам. Галантность последних превосходит все мыслимые пределы - при всей неустойчивости организма, пребывающем в "подшофе", кидается открывать дверь поезда, мчащегося на полной скорости, перед дамой...
Утро. Прозрачное, осеннее, уже холодное, но еще приветливое. На тонких длинных проводах висят запутавшиеся желтые листья. Бабки в теплых платках носятся по перрону, предлагая круглые спелые яблоки ведрами... Осень похожа на лису. Деревья оделись в лисьи цвета. Крошечные листики, как точки мелко дрожат на ветру...
Мы стоим по разные стороны тамбура и смотрим в пролетающий мимо пейзаж и ватное небо с синими прожилкамми. Сизый удушливый дым стелется по стеклам со следами высохшего дождя. Железный пол дрожит и качается, мощные механизмы стучат и перекатываются под ногами...
Женщина невероятно худа. Старенький плащик цвета застиранных солдатских подштаников болтается на ее тощих плечах. Она устало и серьезно смотрит на наше купе, бегущий людей, на купе... Наклонившись, что-то тихонько говорит на ушко маленькому хмурому мальчику в цветном полосатом свитере и он поднимает на меня свои бирюзовые печальные глаза. Неожиданно для себя приветливо машу ему рукой и улыбаюсь через пыльное дорожное стекло. Женское лицо мгновенно преображается, озаряясь светлейшей улыбкой. На крошечное мгновение она открывается и удивленно-радостно тычет пальцем в меня, обращая внимание мальчугана на это невероятное происшествие. Мальчик рассеянно скользит по мне взглядом, на секунду оторвавшись от разглядывания плевка под ногами и - расплывается в улыбке. Я был счастлив. Мне казалось, что между нами нет никаких стекол, дорог и поездов. На какой-то миг все растворилось, исчезло отодвинулось на второй план. Чудесный миг. В светлой солнечной раме стояли два улыбающихся человека. И не было больше слова "чужой"... Мы давно уже ехали по какой-то скучной равнине, оставив позади двухминутную незнакомую провинциальную станцию. Я думал об удивительном происшествии и это воспоминание пульсировало во мне улыбками двух счастливых людей...
Фантастический красный город. Глазам не верю - красные накатанные земляные дороги, жухлая жесткая трава, пучками торчащая в трещинах и странные мрачные насыпи, поросшие бурьяном. Ржавая плесень въелась в деревья, дома, машины, налипла на камне и кружится в воздухе. Ощущение нереальности и абстрактности. Пустота, полное отсутствие живых существ дополняет "марсианское" впечатление. Разве что прозрачное нежное акварельное небо не вписывается в мрачный пейзаж...
Полутемный, полупустой вагон, приглушенные разговоры и ожидание. Свет тускл настолько, что читать, писать невозможно. Вокзальные фонари освещают грязные вагонные стекла, полосатые занавесочки из жесткой ткани. Тоненький сквознячок, запах вокзального дыма и нагретого металла. Минимальный комфорт и жесткие подушки. Сижу в позе задумчивого "лотоса" "одним из" и жду как все. Темные суетливые фигуры с сумками, одиночки-курильщики и искуственный мертвенный свет. Настоящая здесь только луна. Но ей, похоже, все равно. В ее поле зрения столько вокзалов, суеты и дорог... Люди бегут, стоят, разговаривают, тащат, везут... Полуфигуры за окном... Подпрыгивающие шапки, шляпы, плечи, лица в профиль мелькают за стеклом серой массой...
Светлый кругляшок луны трансформируется, изменяется в волнистом толстом стекле. Серые призраки, ожившие тени, скользят по черному асфальту в искусственном свете фонарей.Непритязательный дорожный натюрморт - вареные яйца и кривые стаканы в облезшем алюминиевом обрамлении. Делать совершенно нечего. Курю, смотрю в окно, повсячески стараясь сократить время. Невольно слушаю чужое чавканье, голоса и споры. Не будем строги. Каждый сокращает ожидание как может. Ленивая осенняя муха моет лапки, нагло устроившись на засохшем кусочке хлеба. Ленивый осенний я даже не собирается ее прогонять. Она единственная из всех нас, кто занят стоящим делом. В открытом купе проводников в пластиковом ведерке стоят последние цветы осени. Их мохнатые лепестки уже ржавеют и умирают, источая сладкий запах пряностей. Кто придумал укутывать их в душную хрустящую пленку? Они выглядят как покойники завернутые в целлофан... Мимо плывут железные коробки на колесах, чахлые деревца и тоненькие паутинки проводов. В ушах глухой стук бесчисленных стальных колес и недовольное ворчанье поезда...
Теплый осенний свет, профили на перроне очерчены светящимся карандашом...
Луна - тонкий светящийся пятак...
Луна - отпечаток солнечного пальца...
Травяные спины холмов несутся навстречу, налезая, толкая друг друга...
Блестящие стальные рельсы как распрямившиеся гигантские позвоночники...
Горячий чай и мерное постукивание колес...
Время течет сквозь пальцы белым чистым песком, мелкими осколками древних высохших ракушек, рассыпавшимися в труху водорослями и изъеденными камешками. Оно сыпется из пригоршни и разносится ветром, забивает мельчайшие поры и въедается в кожу, оставляя свои следы. Оно царапает лица и стучит в седых висках...
Ты танцуешь на кухне тонкая черная сложная. Ты живешь одним днем, одним дыханием, иллюзией. Ты чего-то ждешь, чего-то ищешь, переступая через других, не пытаясь заглянуть им в глаза и увидеть - то, что ты ищешь совсем недалеко. Тонкая, смешливая, ненадежная. Приходишь на один час и уходишь через неделю.
Ты состоишь из мешанины чужих идей, чувств и вязкого времени. Ты никогда никуда не торопишься, даже если тебя ждут. Кто ты? Откуда? Я давно пытаюсь угадать, узнать, пробиться сквозь изящную, но такую прочную стену. Кто ты?
Ты похожа на тень черной лилии, на гибкую ленивую кошку. Противно скрипит железный отполированый засов - ты уходишь, изящно махнув на прощание рукой. Небрежно, отстраненно, равнодушно. После тебя не остается ничего кроме кривых окурков и запаха дешевых духов. Ты перетекаешь из одной плоскости в другую, и там не оставляя ничего после себя. Гостья. Я ломаю голову и пытаюсь рассортировать, расставить по полочкам свои чувства. Неопределенность, неустроенность, не... Сплошные "не"... Но в тебе что-то есть... Боюсь, ты и сама этого не подозреваешь. Очистить бы тебя от шелухи, к которой ты привыкла, от лже-друзей, от тяги к белому злу. Может быть и получилось нечто стоящее. Встряхнуть бы тебя хорошенько и прокричать в лицо:"Открой глаза, черт тебя подери! Что же ты делаешь с собой?" Но я не имею на это право. Я на многое не имею право... Лязгают металлические створки. В тесном вонючем лифте ты нетерпеливо вертишься, предвкушая веселое приключение. Я боюсь догадаться, что за изящной неприступностью стоит пустота, боюсь предположить, что ты не так уж сложна и интересна. Я отпускаю тебя до следующей встречи. Отпускаю... Ты кружишься белым прозрачным лепестком с фиолетовыми прожилками, летишь в потоке ветра, опускаясь все ниже. Этот полет продлится всю жизнь. Всю короткую жизнь лепестка. Я отпускаю тебя - тонкую глупую лилию, стройную неторопливую кошку. Тебя ждут водосточные трубы, бесконечные лестничные пролеты и кусочки неба, ватной мозаикой проносящиеся мимо... Удачи...
Май. Который день нудно стучит холодный дождь и мечется ветер. Все хмуро, серо, промозгло. Неба нет. Вместо него пустота. У города сорвало крышу и он жмется под неуютным дождем, замерзший, притихший, жалобный. Скользкие капли чертят на стекле черточки, вплывают друг в друга и медленно катятся вниз. Кто сказал, что существует музыка дождя? У него нет музыки. У него нет музыкального слуха. Это бездарь, который пытается вдумчиво выстукивать нечто похожее на мелодию капель мерно падающих из кухонного крана. Его таланта хватает только на то, чтобы бросать капли воды с разной силой и частотой.