День заканчивался. Дальний берег был затянут дымкой, и казалось, что солнце опускается прямо в Байкал. До озера оставалось не больше полусотни километров, но это уже не имело значения. Горло внезапно перехватило, и его иссохшее тело затрясло от рыданий. Ноги подогнулись, Артем упал на запорошенный склон, соскользнул пару метров до куста багульника и несколько минут лежал там, чувствуя, как сквозь одежду постепенно проникают холод и влага от тающего под ним снега. После нескольких приступов, последовавших вдогонку за первым, пришло спокойствие и ясное понимание - им не дойти.
Несколько минут назад он ловил в прыгающее перекрестье прицела сойку. Птица неторопливо перескакивала с ветки на ветку, поглядывая то слева, то справа на привалившегося к шершавой коре старой лиственницы человека. Сухо щелкнул выстрел, маленький кусочек свинца вонзился в древесину. Сойка, мелькнув ярко-синим зеркальцем на крыле, нырнула между ветвей кедрового стланика и исчезла. Патрон был последним.
Приближался декабрь. Прошло больше четырех месяцев, как они с отцом ушли в тайгу. Зачем, была ли у них какая-то внятная цель? Может, это просто - тяга к странствиям? Или что-то еще? Скорее всего, на эти вопросы даже они сами вряд ли смогли бы точно ответить. Но ежегодно, наверное, уже лет семь подряд, после того, как Артем окончил школу, отец с сыном собирались и в середине лета уезжали на какой-нибудь дикий таежный хребет, в те места, где людей не водилось на десятки и сотни километров вокруг. С запасом продуктов на пару-тройку дней, в основном рассчитывая на охоту, рыбалку и собирательство. Как правило, к началу похода оба уставали от прежней работы, ругались с начальством и увольнялись. Через 2-3 месяца, изможденные и умотанные до последнего, в рваной и прожженной одежде, разбитой обуви, они выходили к ближайшему населенному пункту и заканчивали свое путешествие, давая и себе и друг другу клятвы больше никогда в такие безрассудные затеи не ввязываться. Но проходил месяц, за ним другой. Как бы ненароком, но снова вечерами начиналось изучение карт, литературы, выбирались и закупались важные для походной жизни вещи. С приближением лета непреодолимое желание полностью заслоняло сознание, отбрасывались все разумные аргументы, и подготовка к очередной авантюре шла полным ходом.
На первом этапе им обычно везло. Так было и на этот раз. На второй неделе похода на одной из альпийских лужаек между куртин кедрового стланика Артему удалось за утро подстрелить сразу трех сурков. Еще два попались в этот же день в настороженные отцом у сурчиных нор капканы. Одного некрупного прошлогоднего они съели сразу, отрезая небольшие кусочки, и слегка поджаривая их на костре на ивовых прутьях. Полведра густейшего бульона из костей и потрошков, заполнившие их желудки в тот вечер, не раз вспоминались потом как одно из самых ярких событий этого сезона. Остальное мясо, в виде завяленных и подкопченных полос, в бязевой наволочке уложили в рюкзак к Артему. Эти мясные полоски (местные эвенки называли их "кукурой"), разваренные в котелке вместе с горным луком и диким чесноком, довольно долго служили основным блюдом во время их дальнейших переходов.
В августе они неплохо разнообразили свой стол маслятами, встречавшимися небольшими группами по краям чащоб кедрового стланика. Как-то в глубоком темном распадке им попались густые заросли смородины, с ароматными спелыми гроздями ягод, с немыслимо волшебным вкусом. В начале сентября, наткнувшись при очередном переходе на некрупное, но оказавшееся рыбным, озеро, с помощью куска китайской сетки они наловили почти ведро мелкого, но жирного осеннего хариуса. Тогда отец достал из рюкзака пластиковую бутылку с остатками спирта, и пир получился на славу! Еще Артему удалось подстрелить несколько рябчиков и молодого глухаря, но крупная дичь упрямо обходила их стороной.
Конец сентября оголил кроны тополей, рябин и берез, растущих в глубоких долинах Баргузинского хребта. Давно исчезли с небес курлычущие журавлиные клинья, не стало слышно вечерами и гусиный гомон с ближних озер. Задули холодные пронизывающие ветра, стало понятно, что пора возвращаться домой. Ближайшим и наиболее доступным путем к цивилизации, судя по изрядно потертой на сгибах карте-километровке, была тропа через высокий и сложный перевал в верховьях Медвежьей реки. Переход туда не обошелся без приключений и занял не три дня, как они сначала планировали, а все пять.
Сначала отец, неловко ступивший на каменной осыпи - "курумнике", внезапно провалился сквозь мох и только чудом не сломал ногу. Но ушиб оказался сильный, и на быструю ходьбу уже не приходилось рассчитывать. Затем под Артемом при переходе невзрачного ручья обломилась сухая и крепкая с виду валежина, при падении рюкзак перевесил, и он с головой ушел в воду. В незастегнутом кармане куртки от энцефалитного костюма лежала последняя, уже начатая, пачка патронов к малокалиберной винтовке - "тозовке", с укороченным стволом - основному средству добычи пропитания в их дальних походах. Пачка раскрылась и мелкие патрончики рассыпались по заиленному, с гладкими камнями, дну ручья. Часть так и не удалось собрать, а поднятые, даже после просушки, стреляли только со второй-третьей попытки.
Поднявшись по Медвежьей реке, они остановились на ночевку у верхней границы леса, рассчитывая назавтра перевалить и, при удачном стечении обстоятельств, через пару дней быть в Улюне - небольшом бурятском поселке, откуда можно было на рейсовом автобусе добраться до райцентра. Ночью пошел дождь. Холодные грязно-серые завесы облаков накрыли склоны гор, медленно переползая из одной таежной долины в другую. Пройти незнакомый перевал при полном отсутствии видимости казалось делом практически безнадежным, и они остались дожидаться улучшения погоды. Самодельная печурка, крохотная по размерам, тем не менее, обеспечивала экономное тепло и в палатке, даже при моросившем снаружи дожде, было вполне уютно. Хуже обстояли дела с едой. Через три дня они разделили последнего вяленого хариуса. Через неделю настала очередь шкурок сурков, в присоленном и засушенном виде лежавших под клапаном отцовского рюкзака. С них соскабливали ножами шерсть, резали полосками, варили и ели, долго пережевывая мелкие кусочки, пригодные для глотания. Получавшийся бульон, хотя и не отличался высокими гастрономическими качествами, тоже выпивался с аппетитом.
Дождь шел три недели. Большую часть времени они просто лежали в палатке, экономя силы. Несколько попыток охотиться оказались неудачными. Однажды утром, проснувшись, обнаружили, что вокруг все покрыто снегом. Приходилось срочно искать выход из серьезно ухудшившегося положения. Вариант направиться через перевал отпадал однозначно - вверху снег все еще шел, да и уже, собственно, не было сил брать такую трудную преграду. Пройти вниз по ущелью Медвежьей реки тоже не представлялось возможным - множество прижимов и большая после дождей вода делали сейчас этот путь непроходимым. Соседняя Оленья река текла в более широком и удобном для пешей ходьбы русле. Обсудив все возможности, они решили идти до Оленьей, а потом, по ее долине, спуститься к кордону Заповедника. Там грозило объяснение с егерями и их начальством, что, конечно, не вдохновляло, но избежать этого в их положении никак не получалось. При таком раскладе предстояло пройти по тайге почти полторы сотни километров, но двигаться надо, и чем скорее, тем лучше - скоро должны были упасть большие снега, а без лыж в этих местах любое передвижение зимой исключено. Для подготовленных людей полтораста верст - не расстояние, но к этому времени оба от недоедания ослабли так, что едва могли ходить, а до соседней реки еще надо было преодолеть покрытый снегом, и от этого выглядевший еще более суровым, отрог хребта.
Утром Артем подстрелил куропатку. Птицу съели сырой, тщательно разгрызая кости и впитывая в себя каждую крошку ее плоти. Еда придала сил. Взяв с собой только самое необходимое и оставив на месте все, что вряд ли могло пригодиться на пути, к вечеру отец и сын спустились в долину реки Оленьей. Тропа шла по другому берегу, заросшему тальником и редким тополевником. Через полчаса удалось найти подходящий участок реки с несколькими рукавами и изгибом ниже по течению. Один рюкзак они завернули в палатку, другой - в полиэтиленовую пленку. Одежду положили внутрь, оставшись только в туристических ботинках на босу ногу.
Наискось по отмели двое скитальцев пересекли несколько проток и выбрели на очередной остров, за ним шла темная широкая стремнина основного русла Оленьей. Не задерживаясь, они вошли в воду и поплыли наискосок к заветному берегу, намотав на одну руку лямку от рюкзака и загребая другой. Ледяная вода обжигала, дыхание перехватывало, течение швыряло из стороны в сторону. Когда впереди возникал бурун, приходилось переворачиваться на спину, чтобы не разбить колени о близкий подводный валун. Через несколько десятков метров река сделала поворот, и их вынесло на отмель противоположного берега. Подвывая от холода и выбивая зубами чечетку, закинув рюкзаки за плечи,хлюпая водой в ботинках, они побежали к опушке леса. Через десять минут и без того нешумная тайга совсем затихла от их радостных криков и безумного танца вокруг смолистого, жарко горящего, пня. Постепенно отогреваясь и подсушивая участки намокшей одежды, отец и сын наслаждались теплом и радовались удачной переправе.
За следующую неделю получилось пройти только половину расстояния до кордона. Силы с каждым днем убывали, но они, хоть и медленно, брели и брели вперед. Тропа местами была размыта, местами завалена ветроломом. Приходилось долго продираться сквозь густые заросли молодого леса, поднявшегося частоколом на старых гарях, облезать прижимы по мокрым скалам, либо снова и снова брести по скользким валунам в русле, иногда уходя по пояс в холодную воду. Еще трудней становилось, когда тропа терялась, и путь преграждала стена кедрового стланика. Двигаться в ее адском переплетении сучьев и ветвей было сущим мучением.
Но больше всего донимал голод. По паре горстей ягод рябины и шиповника, еще не доклеванных птицами, и несколько небольших луковиц саранки - это было все, что удалось найти. В прибайкальских лесах очень редко бывает, когда кедровая шишка не уродится два года подряд. Этот год, к их беде, оказался именно таким, и Артем напрасно по привычке шарил глазами под деревьями в поисках сбитых ветром на землю шишек - "паданки". Дичь, как и положено по известным законам стечения неприятностей, совсем исчезла.
Отец слабел на глазах. Сегодня с утра, когда уже собрали палатку, он привалился к осине и, перемежая речь натужным простудным кашлем, сказал:
- Артем, ты это... Иди один. Я, похоже, уже всё. Отгулял свое... Больше не могу! - его вид красноречиво свидетельствовал, что все так и есть на самом деле.
Артем снял рюкзак, взял "тозовку", еще раз пересчитал оставшиеся 4 патрончика и отправился в ближайший распадок, рассчитывая хоть что-нибудь добыть. Но, видимо, приключения не обошлись даром для ружья, и ствол явно повело, искривило. Три выстрела по дятлу, выдалбливавшему что-то съедобное в сухой вершине сосны, оказались безрезультатными - пульки уходили куда-то в сторону. И вот сойка...
Засунув уже бесполезную винтовку под валежину, Артем вернулся. Отец лежал возле рюкзаков в той же позе, при звуке шагов он поднял голову. Слабая надежда, появившаяся было в его глазах, так же быстро пропала. Артем вздохнул и стал развязывать рюкзак, доставая палатку.
...
"Правильно, что не стал ничего с собой брать. Может, налегке и дойду. Вряд ли, конечно. Но, вдруг по пути какая ягода попадется? Не могли же эти свиристели всё съесть? Тогда точно доберусь. Надо дойти... Хорошо бы на кордоне лошадь была... ", - так следующим утром думал Артем, отойдя уже с пару километров от места ночевки. Солнце уже стояло высоко, но легкий морозец все еще проникал под ветхую одежду. Стертые подошвы ботинок скользили по кожистым листьям бадана, сердце стучало часто, но временами как-то неровно. С трудом перешагивая стволы упавших деревьев, спотыкаясь о корни, иногда останавливаясь, чтобы отдышаться, непрерывно водя глазами по сторонам в надежде найти уцелевшую ягодку шиповника, он медленно поднимался в очередной крутой взгорок по узкой тропе, сильно заросшей с обочин высоким багульником.
Осенняя тайга в Южной Сибири удивительно красива, пока на деревьях еще сохранились разноцветные наряды листьев, пока желтые кроны лиственниц радуют вас своей праздничной яркостью. К началу ноября ледяные ветра, дожди и снега беспощадно расправляются с остатками этого великолепия красок, и лес приобретает унылый вид с уже потускневшей зеленью кедров и елей, с контурами множества голых стволов, протянувших к небу, в бессильной и напрасной мольбе о милости, свои ветви.
На размытом участке тропу пересек совсем свежий след взрослого медведя. "С полчаса назад прошел, не раньше", - машинально отметил Артем, убедившись, что снег еще даже не схватился морозом. Оставив рядом отпечаток своего ботинка, он удивился - такие крупные экземпляры еще не встречались ему в прошедших выходах. Мысли пошли в другом направлении. "Шишки нет, ягоды нет, медведь голодный, еще не залег, ведь может попытаться и скрасть". На всякий случай Артем набрал в горсть большой пучок сухой кедровой хвои и плотно завернул его в скрученный обрывок бересты, оторванный от трухлявого пня. Дважды чиркнув зажигалкой, он убедился в ее готовности. Замысел заключался в том, чтобы быстро поджечь хвою при появлении мишки, и успеть ткнуть вспыхнувший факел в пасть зверю, если тот набросится. Когда-то давно, еще в раннем детстве, Артем слышал, что кого-то такой прием спас от неминуемой гибели. Надежды было мало, но принять хоть какие-нибудь меры безопасности ему сейчас показалось правильным.
С трудом поднявшись, наконец, на вершину прижима, Артем опустился на снег возле большой сосны. В глазах резко потемнело, и заплясали разноцветные зайчики. Сердце колотилось в рваном ритме, пропуская отдельные такты. Полежав несколько минут, переведя дыхание и ощутив холод от промерзшей земли, он сел, затем, опираясь на ствол дерева, с трудом снова поднялся на ноги. Надо было идти дальше. Повернувшись и сделав с десяток шагов, он замер. Впереди, на дальнем краю лежащего перед ним распадка, светлым пятном ошкуренных бревен выделялось новенькое свежесрубленное зимовье.
"Наваждение...", - Артем закрыл глаза, постоял, отвернулся. В горле опять стало сухо, сердце скакало непонятно где, отдаваясь то в пятках, то в плечах, то в затылке. Стараясь не частить, он досчитал до десяти, снова взглянул - зимовье никуда не делось. До него оставалось не больше километра. Артем потом не мог вспомнить, сколько он стоял на том месте, прислонившись к оказавшемуся рядом огромному кедру. Тряс головой, тер глаза, но зимовье не исчезало. Оно было, БЫЛО!! Артем повернулся и пошагал назад, за отцом.
Трудно описать - как они добирались. В конце концов, Артем ножом срубил две молодых березки, примотал к ним палатку и на такой волокуше тащил отца. Тот ходить, действительно, уже был не в состоянии, а ползти мог, но слишком медленно. Только к вечеру следующего дня они оба упали без сил у крыльца, сколоченного из толстых лиственничных плах. В зимовье к потолку оказался подвешен мешок, в котором были мука, крупы, двухлитровая бутыль подсолнечного масла, чай, соль и сахар. На чердаке Артем нашел несколько банок тушенки. Это была жизнь...
...
Через неделю они вышли на кордон. Потом им пришлось пережить еще много других приключений, пока добирались до своего дома, но про это - отдельная история...