- Баб, а баб! Расскажи - как вы в Иркутск с дедом Иваном попали? Сами попросились?
- Что ты такое, Митя, говоришь-то? Кто же по доброй воле в Сибирь-то поедет? Деда отправили, ну и я за ним. Танечку, маму твою, родила и поехала. Стасик-то тоже еще совсем малой был - шесть лет, намаялась тогда в дороге. Распродали все, что-то и раздали просто так. Взяли только самое нужное, и поехали. Почти полмесяца добирались - хоть и литера была, как жены офицера. Два чемодана больших с собой, да баул с постельным. За него переживала, что украдут, не догляжу. В Москве на вокзале, чуть прикорнула, смотрю - а одного чемодана уже и нет. Украли. Жалко было, много чего доброго там лежало, но что поделаешь...
- Это, получается, вроде как - в ссылку вас отправили? А почему?
- В газетах писали, что заговор раскрыли. Против Сталина. Военных и обвинили как шпионов. Кто старше званием, ну, командармы, комкоры, комдивы, - почти всех расстреляли сразу. Во главе с Уборевичем. Он тогда нашим округом командовал. Кто пониже по должностям-званиям был, тех арестовали и посадили. А младший комсостав, и деда тоже, куда подальше по гарнизонам разослали.
- Баб, а ты сама Уборевича видела?
- Издали много раз, а совсем близко - только однажды. Прямо - как тебя сейчас.
- Вот это да! Здорово! Расскажи, а? Он же герой гражданской войны?
- Да, Митя, Уборевич хороший командир был. Любили все его. В госпитале зимой лежала. Я же тоже в военной части служила. Курсы еще в Ленинграде кончила, карты топографические рисовала. В тридцать третьем Ваню, мужа моего, а тебе деда, отправили на Украину триангуляцию делать. Он отдельным геодезическим отрядом командовал, двадцать бойцов и шесть лошадей. Туда я как чертежница поехала, ну и поварихой заодно. Стасику чуть больше года тогда было, с собой взяла - не оставлять же чужим людям? До Белой Церкви на поезде, два вагона отдельных занимали, а дальше - своим ходом. Страху тогда натерпелась, ужас! Люди мертвые всюду валялись на дорогах, в хуторах. Мужчины, женщины, старики, дети... Голод. Люди людей ели. Сейчас трудно представить, но было такое. Ладно, не будем про это, не хочу вспоминать... Там я малярию и подхватила. Каждый год скручивало, вот в госпиталь и попала, в аккурат перед Новым годом. Так, а про что это я?
- Про Уборевича рассказывать начала!
- А, ну да! Госпиталь большой такой, в бывшем дворце устроен. А напротив, на холме - другой дворец, где штаб Белорусского округа и находился. А там - новогодний бал! Мы с соседкой по палате бинокль где-то выпросили и смотрели - как танцуют! Жены командиров все в белых платьях, с прическами! Оркестр играет - нам все слышно! А в половине двенадцатого в госпитале - шум, суета! Санитарки и медсестры носятся, все прибирают! И заходит к нам в палату командир с сопровождающими офицерами. Сначала я и даже и не поняла - кто это. А он рядом с моей кроватью встал, высокий, сухощавый такой, в пенсне. Гляжу - а в петлицах четыре ромба! Это же командарм! Уборевич Иероним Петрович - командующий Белорусским военным округом!
- Ничего себе! И что он пришел?
- Поздравил всех больных с наступающим Новым годом, пожелал выздоровления скорейшего. Недолго говорил, но душевно. И подарил на каждую палату торт большой, и по бутылке шампанского на трех больных!
- Ого! А что это он пришел? Случилось что-то?
- Ничего не случилось. Он такой был - человечный. О людях заботился. Голоса, говорили, ни на кого не повышал, но слушались его все. Подруга Верка, у нее муж офицером при штабе служил, рассказывала, что из Прибалтики он родом, то ли литовец, то ли латыш. Строгий, но без вины никого не наказывал, справедливый. Уважали очень сильно его, хоть и гонял всех на учениях и зимой и летом до седьмого пота. Мы же никогда раньше об этих вещах не разговаривали. Потом, когда перестройка началась, гласность объявили, Ваня как-то мне и сказал, мол, был бы живой Иероним Петрович, так разве пустил бы он немца до Москвы и Ленинграда? Да никогда!
- И такого командира расстреляли?
- Да, потом писали, что у Гитлера какую-то фальшивку сочинили, а Сталин поверил.
- А что с дедом?
- Потаскали моего Ванечку на допросы. Да что с него взять - голытьба, из батраков, три кубика в петлицах. По-нынешнему - старший лейтенант. Осенью отправили в Иркутск, в распоряжение военно-топографического управления. Так он с бойцами с тридцать восьмого и до конца войны триангуляцию границы от Борзи до Владивостока и вел. Как японцев побили, так ему орден Ленина дали.
- А ты как?
- Так, а куда ж я денусь? Куда иголка, туда и нитка... На сносях тогда была. Дождалась, родила Танюшку, пару месяцев подрастила, да и поехали. Трудно здесь было, особенно
первое время - ни друзей еще, ни знакомых. Дали комнату в бараке - воду с колонки таскать за два квартала в гору приходилось, печку топить. Морозы же лютые тогда зимами стояли - это же не Смоленск... Дров не хватало, экономили. В комнате в углах и по окнам все во льду. Кутались, во что могли, спали, друг к другу прижавшись, мерзли сильно, детишки то и дело болели... Потом, на следующий год, комнату уже в благоустроенной квартире дали, сразу легче стало.
- А в войну как вы жили?
- В войну всем горя хлебнуть пришлось. В семье у меня три сестры и один брат росли. Братика Серафима в сорок втором на фронте убило. У одной сестры тоже муж с войны не вернулся. Дед с весны до осени на границе. Я в госпитале на Уткина, в девятой школе, всю войну санитаркой проработала. Дети дома одни. Паек маленький, совсем не хватало. Придешь с работы никакая, умотаешься совсем - по двенадцать часов работали. Принесешь с кухни баночку жидкого супа да кусок хлеба, делили, что оставалось от раненых - а Стасик с Танечкой как галчата голодные... Да и после войны, год или два, тоже трудно с едой было. Ленд-лиз закончился, страна разрушена, мужиков кого повыбило, кто калеками вернулся. Не сразу все наладилось... Все ценное, что оставалось, пришлось распродать - детишек-то кормить надо.
- Баб, скажи, а жалко, наверное, было со Смоленска уезжать?
- Не то слово! Ревела как белуга, особенно поначалу. Полдома в военном городке мы занимали - две комнаты большие, с высокими потолками, да кухня отдельная! И сад-огород свой - пять соток! Все росло как на дрожжах, здесь так ничего не растет, хоть что делай... А какие яблоки - огромные, вкусные! А подвал какой в доме был! Сколько банок я закатывала - и солений и варений! Ваня в выходной выйдет на лодке на Днепр - полную сумку рыбы принесет! Печь у нас большая была, русская. Пироги в ней получались отличные! Подруги закадычные рядом жили. Семьями вместе время проводили, праздники отмечали, помогали друг другу всегда, чем могли. Детишки примерно одного возраста, тоже дружно играли, так все хорошо было... Я и сейчас иногда, как вспомню, так и плачу...
- Ты с ними как-то переписываешься? С детьми, может?
- Не с кем переписываться. Узнавала потом. Немцы на нас напали, война началась. Через неделю самолеты на Смоленск налетели. Много самолетов. От военного городка ничего не осталось. И никого. И мои подруги со всеми своими детьми под бомбами погибли, никто не уцелел... Так вот и получилось. Кляла судьбу, казалось - все так плохо, что дальше некуда, а вот как все повернулось. Спас нас Боженька, отвел от смерти. А подруг моих нет. Почему так? Не знаю... Видно так надо было...