Бразильское солнце уже закатилось,
Но ветер крепчал, и пылал небосвод,
Когда по нему облака проносились,
Как сизые рыбы малиновых вод.

Привычная к звукам ветшавшего дома,
И к скрипу, и к плачу его половиц,
Хозяйка (что дом, уж состарились оба)
О прошлом вздыхала под звон своих спиц.

Но вот негритянка, вся в мире видений,
Не в силах былое из сердца прогнать,
Как будто из милых своих сновидений
Увидела кошку. Хотела позвать:

"Ах, Шери, глупышка, куда ж ты пропала?
Мне так одиноко одной без тебя!"
Но чёрная кошечка с пятнышком малым
Тянула хозяйку, без слов говоря:
"Идём же отсюда! Скорей! Тут опасно!
Идём! Ну поверь мне!" - и тёрлась, любя,
Хватала подол, отбегала напрасно,
Опять возвращалась, надрывно глядя.

"Да что с тобой, Шери?" - Мария привстала
И, тяжко кряхтя, поплелася за ней,
"Ох, нету покоя..." - старуха ворчала,
Едва различала, где кошка бежала,
Но пятнышко в сумерках стало видней.

От дома Мария прошла недалёко,
Вдруг - гром услыхала и скрежет, как стон.
Миг... Сосны стоят позади одиноко,
Под ветром сложился, как карточный, дом...

Лишь гул ей мерещился, всё не стихая,
И пыли клубы, штукатурки былой,
Во тьме в очертаниях ясно вставали
Радость и муки судьбы прожитой...

Долго смотрела Мария бесслёзно,
Так над покойником молча стоят...
И лишь потом оглянулась тревожно,
Кошку позвала, всё глядя назад.

Вот уж соседи бегут заполошно,
Машут руками и что-то кричат,
Только от их причитаний ей тошно,
Ищет всё жарче впотьмах её взгляд.

Ищет созданье, что ближе всех было,
Ищет единственную нужную ей,
Ищет... И тихо бредёт на могилу,
Надпись гласит: "В память Шери моей".