Потрескавшиеся от времени и событий камни образовывали полукруг комнаты, лишенной окон. В центре на небольшом возвышении располагалась широкая скамья, вытесанная из цельного валуна.
Ни ковра на пыльном полу, ни вытканного гобелена на стене, ни даже вышитой салфеточки, или простенького букета цветов, чтобы украсить комнату.
На старинной скамье сидела девочка-подросток с коротко и неровно обрезанными зеленовато-синими волосами.
Тоненькая, словно изломанная, угловатая фигурка, неправильные черты лица не обещали со временем превратить девочку в замечательную красавицу: Чересчур длинный нос, упрямо сжатые тонкие губы, упрямо выпирающий подбородок. Радовали взор лишь волосы, выдающие нечеловеческую кровь, да не детские серьезные глаза красивого, насыщенно-черного цвета, что мрачно поблескивали в полутьме.
Наяда. И такая юная...
Удивительно, я думала, что их уже не осталось! Дед говорил, что последняя умерла несколько десятков лет назад, а его словам можно доверять. Как и голосу собственной крови, что сейчас звучал в нас обеих - я чувствовала это. Голос крови Древних, что звучал во мне, был слаб, но отчетлив. А девочка, наверное, сейчас просто оглушена, ведь она чистокровная наяда, это видно по цвету ее волос, похожих на синий поток воды, по которому плывут короткие полоски-обрывки водорослей, переливающиеся, словно продолговатые зеленые всполохи.
На вид наяде не дашь и четырнадцати лет, но глаза выдают ее с головой. Глаза старухи на лице подростка. Нет, не выцветшие и не поблеклые, но уставшие, будто отжившие свой срок и даже сверх того.
Мне стало почему-то больно на нее смотреть. Да что не так с этой девочкой?
Чтобы отвлечься от нее, я перевела взгляд на лампу, что стояла на той же скамье.
И снова мне что-то показалось странным - обычный с виду светильник: медная ножка, состоящая из пяти переплетенных веток, дополненными искусно вырезанными опытным мастером-ювелиром мелкими серебряными листочками. Удобная ручка выполнена в виде черенка, заканчивающегося нераскрывшемся бутоном розы, словно в смущеньи перед собственной красотой, склоненным к ветвям. Переплетения на верхушке заканчиваются мелкими зубчиками, в которые вставлен светящийся кристалл.
Как мне рассказала Лирешта, эти лампы выполнены по личному распоряжению моего нелюбимого Магистра, чтоб его ехидна забрала к себе в лес-болото. Он, дескать, придумал несколько лет назад Поглотитель, специальный аппарат, призванный обезопасить стены и стражников темницы от осужденных магов, ожидающих казни.
Единственная в Герии, да и во всех центральных землях темница для магов работала безотказно. Никто не мог сбежать из нее потому, что лишенные с помощью Поглотителя волшебной силы маги не опаснее слепого котенка. До этого, вышедших из под контроля Совета Магии волшебников просто убивали на месте, теперь же им давалась возможность осознать свои злодеяния и подготовиться к смерти. Ну, и народ всегда рад красочному зрелищу.
Тьфу, гадость какая...
Так вот, магическая энергия вытягивается из заточенного мага в Поглотитель, а потом преобразуется в чистую энергию света, которую аппарат заключает в кристаллы. Ими освещаются не только королевский замок, но и Площадь Королей, главные улицы столицы Герии, Эденгарда, богатые дворцы дворян, дома зажиточных купцов.
В замке я неоднократно видела эти светильники. Ничего особенного, на мой взгляд, пульсар Лирешты намного лучше освещает, а мне так привычнее свечи. К тому же, на ночь лампы требовалось уносить, потому что свечу или даже пульсар легко загасить, а такая лампа светит день и ночь, пока энергия в кристалле не закончится.
Что же необычного было в этой лампе? Я еще раз оглядела ее и отметила, что свет кристалл дает не белый и не желтый, как во всех виденных мной раньше лампах, а... серый. Черный кристалл, зажатый резными серебряными зубчиками лампы, рассеивал мрак бежево-серым светом.
Странная лампа, странная девочка.
И тут меня словно молнией ударила догадка - я не вижу леса за деревьями!
Я смотрю на девочку-наяду с необычной лампой, посреди мрачной комнаты в древнем полуразрушенном замке, который давно покинула жизнь, где, по легендам, хранится Черный Лед.
И не вижу Вечную Жрицу древнего артефакта.
Словно с легкостью прочитав мои мысли, синевласка усмехнулась.
Мои спутники молчали, скорее всего потому, что поняли кто и что перед нами намного раньше. Все же я набралась смелости и заговорила первой:
- Мир тебе, хранительница Черного Льда, Вечная Жрица.
- Мир. А покой вашим усталым телам и душам принесу не я. Вы ведь догадались уже, что сегодня не покинете это место?
- А... когда покинем? - Лирешта, верная себе, старалась не потерять присутствия духа.
Жрица молча смотрела на нас и устало улыбалась. Наконец, она проговорила:
- Вы пришли за Черным Льдом. Берите его, чтобы он стал вашим!
Не знаю, чего она от нас ждала, может быть, что отталкивая друг друга, мы кинемся выполнять ее распоряжение, но никто из моих спутников не двинулся с места. Только Ирритаэль дернулась за моей спиной, и я почувствовала, как дыхание эльфийки участилось.
Неожиданно на меня нашло оцепенение, сковывающее не только тело, но и ум..
Что-то еще меня беспокоило, и довольно сильно. Какая-то мысль словно бы потерялась в тумане, окутывающем сознание. Но это все было так далеко, так мимолетно и неважно... Глаза мои затуманились, голова стала необычайно тяжелой...
Королевский замок в Эденгарде, столице Герии
Новая ученица Севелия, Верховного Магистра Магии Герии никак в эту ночь не могла спокойно заснуть. То она в бессилии металась своей комнатке в королевском замке, в закутке, который милостиво выделил ей Магистр, то принималась плакать, растирая злые слезы по распухшему лицу, то отчаянно смиряла рвущиеся наружу рыданья и пыталась начать думать. Последнее выходило у девушки из рук вон плохо.
Девушка, которая не знала своего имени, которая думала, что забыла все и вся, сегодня поняла, что ошибалась.
Она не забыла, она просто не имела имени. Она появилась на свет без малого два года назад.
Ее мать мертва, жестоко убита, казнена на площади, сожжена заживо у позорного столба. А палачом стал ее отец, пожелавший избавиться от надоевшей и опасной любовницы.
Сегодня Безымянная обрела память. Не свою, но о себе. Это были воспоминания ее матери. Ее последнее, посмертное заклятье.