Весна раскинула широкие объятия, бежит мне на встречу, смеется и радуется старой знакомой. Кинуться ей на встречу или сделать вид, что не узнала ее? Случается же такое, когда разочаровываешься в близких друзьях. Хороша подруга! Заведет куда-нибудь вдохнуть аромат свежести, познакомит, подождет, пока не полюбишь, как в последний раз, и была такова. Стой, вернись, что хоть он за человек, ты же меня с ним познакомила! Июльский зной мимолетен, ветер уже успел надуть серые паруса туч, в кругосветное путешествие отправляется лето. Багаж его огромен: любовь, нежность, слезы... Я так доверчива! Сколько мне, двадцать пять или тридцать? Мне, как и той весной, семнадцать.
Найти корни уравнения: икс в степени логарифм икс в квадрате пополам равно девять в степени икс в квадрате.
Я сидела в своей спальне за письменным столом и прорешивала пособие для поступающих в вузы. Если можно так сказать: прорешивала. Мои мысли, с трудом направляемые сознанием в русло алгебры, отражались от страницы подобно тому, как солнечный луч скользит по поверхности ослепительно-белого снега и не может пробраться внутрь сугроба.
- Мне, по-моему, уже попадалось такое уравнение, я его так и не решила. Или решила? Нет, я бы помнила. Я хотела спросить, как это решать у Аллиной мамы, но так и не спросила, я с ней в тот раз занималась тригонометрией, а про это уравнение узнать постеснялась. Икс в степени логарифм икс в квадрате пополам равно девять...
В окно стучалась подпиленная и от того горбатая черемуха, махала длинными руками, дразнила цветущей белозубой улыбкой.
Живет ведь по-прежнему, находит в себе силы. Ее убить пытаются, а она каждую весну невестой наряжается. Каково, интересно, надевать платье свадебное, если на тебе вечный обед безбрачия. Проклятие, видимо, такое. Слышала я, что незамужних в платьях свадебных хоронят... Икс в степени логарифм икс в квадрате... Песня классная. Tell me, are you ready, tell me, are you ready now... Первый раз слышу эту песню в "клетке". Икс в степени логарифм...
Это была одна из тех песен, мотив которой, казалось, был наигран на моих еще крепких и правильно настроенных нервах. Текст же ее, понимаемый частично, был сложен из живых клеток моего организма. Теперь, когда ее слышали все посетители летней дискотеки "клетка", и еще как минимум десяток окружающих парк кварталов, меня посещали мысли о том, что я первая наткнулась на насквозь просверленный острой соленой волной камушек, называемый "куриный бог" в бесконечном ворохе морского песка. Уже примерно полгода я слушала на кассете, где был записан сборник с раздражающим меня названием "Арлекино" только эту песню.
Электрический "Соловей", затянув восторженную оду наступающему весеннему вечеру, внезапно замолчал. Подобное майской грозе внезапное короткое замыкание, однажды сильно его напугав, навсегда превратило электросоловья в заику.
Дверь спальни приоткрылась ровно на столько, чтобы впустить коротенькую фразу:
- Иди, тебя!
Еще ни разу в жизни я не преодолевала расстояние от спальни до коридора за сотые доли секунды.
- Привет! У тебя что-нибудь случилось? Собирайся, пойдем в "клетку"!
Две мои одноклассницы, а точнее, с учетом отзвеневшего последнего звонка бывшие одноклассницы, пахнущие вперемешку с духами ароматами мая, яркие и недостижимые для меня красотой своего почти двухметрового, с учетом шпилек, роста, стояли в моем коридоре. Уставшее от хождения по математическим лабиринтам сознание, отказывалось принять действительность.
- Да я вообще то никуда сегодня не собиралась. Я математику решаю.
- Одна ты, что ли, готовишься. Пойдем!
- Не знаю, сейчас у матери спрошу.
Я осторожно вошла в зал:
- Мам, я пойду с девчонками погуляю.
Отец заерзал на диване, нервно дернул ус и переключил "НТВ" на "Евроспорт".
- А математика?
- Я много сегодня решила.
Серые глаза смотрели на меня так, что было не понятно, о чем думает содержащая их голова.
- Ну, иди.
- Мам, дай пятерку.
"Евроспорт" сменился на "Дискавери". Отец выдернул еще несколько волосянок из своих рыжих усов. Если бы не возраст - старик Хотабыч. Интересно, над чем он сейчас колдует?
Мне редко говорили нет, в силу, конечно, финансовых возможностей нашей заурядной среднестатистической семьи. Мать с застывшими на лице следами мысленной медитации спустила ноги с дивана, окунула их в твердые, словно деревянные сабо, шлепанцы, встала, задернула и завязала потуже синий распахнувшийся халат и подошла к длинноногой как лань тумбочке.
- Пройдите, девчонки, я сейчас.
- Нет, мы тебя подождем на улице.
Вечные проблемы с гардеробом сегодня не могли ничего испортить. Кроваво-красная помада в тон трикотажному костюму, дезодорант вместо духов за неимением последних, из украшений - крупный мельхиоровый перстень с лунным камнем на указательном пальце, купленный всего лишь за восемь тысяч рублей по случаю окончания школы.
Застегивая бежевые на платформе туфли, которые я так часто брала у матери на прокат, что забывала ее об этом предупредить, я крикнула:
- Все, ушла!
Закрываемая мною дверь издала резкий звук, прокатившийся лесным эхом по лестничной площадке, а затем пропустила сквозь свое фанерное, обтянутое коричневым кожзаменителем тело неласковое шипение:
- Там всего пять тысяч осталось!
От услышанных слов сердце подпрыгнуло как мячик, по которому ударили ладонью, оно хотело выпрыгнуть через горло, но плотно сжатые губы его задержали. Я побежала вниз. На первом этаже возле матрицы из почтовых ящиков я остановилась, перевела дыхание и как следует застегнула туфли. Наш почтовый ящик был открыт настежь, он уже несколько лет никем не закрывался на ключ.
- Чего там брать? Газеты мы покупаем, письма нам не пишут, - говорил отец, когда мама просила его сделать ключ.
Я изо всех сил ударила рукою по ящику, освободившись таким образом, от переполняющей меня энергии. Ящик захлопнулся. Сердце-мячик отчеканило еще несколько прыжков, а затем полностью остановилось, закатившись в левый угол грудной клетки, как будто под диван. Я вышла на улицу.
Тогда я испытала такое яркое и всепоглощающее ощущение свободы, которое, наверняка испытывали только вырвавшиеся на волю узники, например, из тюрьмы Шоушенко, или его прототип Эдмонд Дантес. Складывалось впечатление, что Света и Мирра принесли с собой отмычку, которой они же и открыли замок на цепи, приковавшей меня не меньше, чем на два месяца к письменному столу. Хотя, не смотря на выпускные и вступительные экзамены, они довольно часто пользовались этой невидимой волшебной отмычкой.
- Молодой человек, мы не свободны. Она никуда с вами не пойдет. Мужчина, пожалуйста, отвалите... Девчонки, пойдемте, выйдем, я уже устала.
- Свет, с тобой так и замуж никогда не выйдешь, - Мирра выглядела смущенной, стояла, склонив голову набок, и таращила огромные восточные глаза на окружающую действительность. Впрочем, это ее обычное состояние.
- Ни здесь надо замуж выходить. Посмотри, рвань одна. Джинсы на заднице висят, курит "Союз Аполлон", ну и прочие недостатки присутствуют в огромных количествах. Обвисшие джинсы - это вернейший показатель финансовой зависимости, которая может проявляться в двух вариантах: либо содержащийся в этом предмете одежды молодой человек вечно не доедает, либо он покупает вещи впрок, надеясь со временем возмужать.
- Что ж мы тогда сюда пятерки ежедневно носим, благотворительность особого вида? - Я отчетливо представляла цель нашего визита на дискотеку столь популярную у молодых людей с обвисшими джинсами, но, моя, никогда недремлющая, совесть, не сдаваясь даже под натиском громкой зарубежной попсы и выпитого портвейна "Анапа". Совесть тянула руку с наболевшим вопросом как отличница из кружка "хочу все знать".
- Девочки, мы душою здесь отдыхаем. Искать себе спутника жизни - это адский труд. Мозг работает на предмет выявления сущности личности, тело напряжено, готовое к самообороне, если понадобиться. Душа забилась...
Я перебила ее:
- В пятки!
Мы внезапно, без всякой раскачки, легко и непринужденно засмеялись. Тогда мы еще умели делать это.
- Может у кого и в пятки, - Светка измерила взглядом мои метр пятьдесят девять как рулеткой. А у меня в любой другой уголок тела, просто для того, чтобы не мешать своей сентиментальностью работе других органов.
Мирра, всегда достаточно сдержанная, задорно ухмыльнулась и с издевкой спросила:
- Это каких же?
- Пяток! Когда убегать будешь от воспылавшего страстью мужчины с неудовлетворительной для тебя сущностью, - в моей шутке, в соответствии с известным трансформированным афоризмом, массовая для шутки была столь мала, что ей можно было пренебречь.
Несмотря на это, все тот же искренний смех взлетел к небу и долго звенел там, среди зеленеющих веток берез.
Одна из основных отличительных особенностей семнадцатилетнего возраста от двадцатипятилетнего заключается не в том, насколько молодо выглядит ваше лицо, и не в том, насколько тщательно соблюдены все каноны моды "кому до семнадцати", открывающей большую часть тела, а в том, как вы смеетесь. Попробуйте засмеяться также легко сейчас, когда Ваша семнадцатая весна спит вечным сном, как спящая красавица. Подобие того юного смеха уже не сможет взлететь. Ваш смех изменил свою консистенцию. Ваш смех стал тяжелее воздуха. Ваш смех не будет носим ветром, он упадет на землю и впитается в нее.
Где же та легкая семнадцатилетняя искренность? Куда она делась? Это многочисленные люди - вампиры сделали свое дело. Нет, им не нужна сладкая молодая кровь. Им нужна та воздушная искренняя доверчивость, с которой вы вручаете им свою душу иногда торжественно, с пафосом, возьми, мне нисколько не жалко, иногда робко с боязнью, на, возьми и отстань от меня, иногда по необходимости выговориться, послушай, за ради Бога. Они забирают все, до капли, хранят эту эфемерную материю в себе, как в секретной лаборатории, ставят над ней опыты и перерабатывают в собственный яд. И если вы окажетесь хоть на толику удачливее их, они впрыснут этот яд обратно вам в душу. Запасайтесь противоядием против своей же искренности.
- Последний медляк, пора расходиться по домам.
Мы, принципиально игнорируя приглашения парней, одетых в слишком большие джинсы, а в "клетке", как правило, все были именно такими, всегда удивлялись на то, как хрупкие нескладные девушки с выжженными перигидролью волосами, похожие на невызревшие початки кукурузы, стояли и дожидались, пока кто-нибудь, не решившийся подойти за весь вечер, вдруг, "укусит себя за локоть" и опрометью кинется к первой попавшейся из них с минимальным намерением проводить ее домой.
По аллее, ведущей из парка к выходу, тянулись, словно слившиеся с наступающей ночью тени, поздногуляющие.
Наша дружная троица отчеканила несколько бравых солдатских шагов в противоположном направлении от решетки дискотечной арены, когда ласковая и нежная рука дернула меня за прядь распущенных волос.
Такой же мягкий, как и жесты, голос вспыхнул и расцвел волнующимся огоньком зажженной на ветру, дающей мимолетное тепло спички:
- Девушка, можно с вами потанцевать?
Прожекторы-гуманоиды, уставшие за вечер кивать головами, опустили стеклянные лица и тускло подсвечивали танцующим парам сотнями мелких глаз. Сумерки, как раковые опухоли, выпустили щупальца-метастазы и поглотили дневную жизнь. Я не видела ни лица, ни джинсов того, кто меня так мило попросил об услуге. В любом случае, мы не девушки - весенняя мягкая травка, в объятиях которой так сладко поваляться, мы - колючая майская крапива. "Wind of change" навязла в зубах и вязала рот, как недозревшая хурма в ноябре.
- Нет, моя очень близкая подруга останется недовольна, - я обняла Светку за талию и прижалась головой к ее телу. Если бы мне позволял рост, я, возможно, чмокнула бы ее в губы.
- Так значит, вы несвободны, - он опять дернул меня теперь уже за измазанную в помаде и постоянно оставляющую на лице помадные "царапины" прядь волос.
Светка отпихнула его руку от моего лица:
- Она нет, а вы да! Мимо, мимо, молодой человек! - взяла нас с Миррой под руки и развернула спиной к неподвижно стоящему парню, - Маньяк! "Клеточный" маньяк!
Светка умела говорить вычурно, маневрируя не только огромным, как кошелек искомого ею миллионера, словарным запасом, но и тонкой, как ее расчеты по поимки оного, интонацией. Слово "маньяк", она произносила по-особенному особенно. Она не вкладывала в него наводящий на определенные размышления подлинный смысл. Она говорила так, будто адресат этого "эпитета" не маньяк Андрей Чекотило в собирательном образе всех других живодеров, а так, словно он маньяк-недоучка, неумеха, неудачник и т. п. Как правило, на мужской пол это произнесенное особенно, по Светкиному, слово действовало не просто как пощечина, а как удар по лицу грязной мокрой тряпкой от пьяной уборщицы муниципальных туалетов.
Светка шла, задрав голову так, будто с ее носа сейчас упадут строгие пенсне. Я представила ее в них, засмеялась и зачем-то сказала:
- Свет, тебе пойдут очки.
- Сплюнь, глупая.
Мы с Миррой никогда не обижались на Светкину грубость.
Она обернулась и посмотрела назад.
- Вы не поверите, все еще стоит и любуется нами. Не пожелаю такого счастья никому, даже тебе неразборчивой провинциалке, - она погладила меня рукой по голове с ласковой материнской любовью к единственной, давно желаемой и поздно полученной дочери.
- Можно подумать, вы - леди из Столицы.
- По крайней мере, живу ближе вас всех к центру города.
Наш смех летел все выше и выше, к звездам, возможно, он был на Луне.
Синий легкий велюр майской ночи облегал наши стройненькие фигурки роскошным вечерним платьем. Он был нам к лицу. Страстно жаждущие весенней любви парни с обвисшими джинсами обходили нас стороной, боясь наступить на струящиеся за нами темно-синие велюровые шлейфы. Они никогда не провожали нас домой. Мы провожали свою семнадцатую весну.
Я долго не могла уснуть. Впервые за время своего существования я физически ощущала место расположения своего сердца. Разумом я понимала, что это сердце, хотя складывалось впечатление, будто в правой части меня кто-то обронил слиток мятного леденца, примерно такой, который образуется при склеивании залежавшихся в теплом месте конфет-сосулек. Я думала о том, что прядь волос, побывавшая в ладони оставшегося без лица в моей памяти парня, сейчас хранит отпечатки его руки, и по этим отпечаткам можно прочитать его судьбу. Мне, почему-то, хотелось, чтобы его судьба была идентична моей. Эти мысли тоненькой струйкой горячей воды стекали из моей головы прямо на слиток мятного леденца, который, медленно тая, источал приторно-ментоловый, холодящий и засахаривший часть моего тела, сироп.
Первые ласточки
Снова утро, если можно так выразиться. Первый час. Во сне я искала корни нерешенного вчера уравнения. Стоя в ванне под душем и чистя зубы, я задела щеткой давно терзавший все мое плотское и бесплотное существо зуб. Хищной быстрокрылой птицей боль выпорхнула из больного зуба как из укромного гнезда и устремилась на поимку моего бодрого самочувствия. Выскочив из ванны, накинув на мокрое тело халат, я бросилась в спальню и схватила всегда готовый к употреблению яд для подобных плотоядных хищников. Пущенные вдогонку три таблетки не сразу ее усмирили. Пришлось перетереть яд в порошок и тщательно посыпать жилище злодейки. Такую процедуру мне приходилось проделывать иногда до трех раз в день, хотя я четко понимала, что у моей мучительницы за столь долгое время уже выработался крепкий иммунитет к подобной отраве. Зубная боль довольно спокойно жила у меня во рту, питалась моим страхом зубных врачей, размножалась, и если бы не анальгин, точно бы свела меня на нет.
- Надо заменить пломбу. Ладно, будут деньги, обойдусь без босоножек, похожу в старых, наберусь храбрости и схожу в платную больницу. Всегда после очередной охоты на зубную боль, я откладывала мысленную покупку какой-либо вещи, однако, еще ни разу в жизни я не променяла покупку новых шмоток на покупку даже пусть импортной светополимерной пломбы.
Внезапно, словно в теплый водоем, почему-то с темной стоячей водой, я окунулась во вчерашний сон. Я заменила переменную логарифм икс в квадрате пополам через переменную t. Решила простенькое уравнение и вернулась к неизвестному икс.
Махровый халат висел у меня на плечах, как спасенный мною, нахлебавшийся воды тонувший. Я уложила "пострадавшего" на свою кровать, переоделась в футболку и села за письменный стол. Черная гелиевая ручка заскакала по тетрадному полю как погоняемая моею рукою вороная лошадь. Я точно знала, куда надо ехать.
Иногда я сплю крепко, чаще чутко, но, в любом случае, меня посещают сны. Сон - это такое кино, только не художественное и не анимационное, а документальное. И вот почему: Человек - это три составляющие, неразрывно связанные между собой: тело, разум и душа. Своего рада тройные сиамские близнецы, случай уникальный.
Тело - это биофизиохимомеханический робот. А какому роботу не нужен отдых? Тело ночью отдыхает, таков его режим эксплуатации.
Разум - это сознание и подсознание. Сознание - работает с целью питания робота. Днем, если тело функционирует, сознание постоянно должно активно питать свое тело, ночью же ему необходим покой, иначе будут сбои в работе робота. Подсознание - это круглосуточный сторож человека, обладающий уникальным самописцем. Подсознание сторожит человека от смерти, проявляющейся в полном отключении разума. Днем сторож дремлет, а самописец фиксирует всю окружающую информацию. Когда наступает ночь, подсознание, охраняя человека, просматривает всю собранную за день информацию. Иногда ее много, и работа перетекает на следующую ночь. Иногда ее мало, тогда сторож достает архив и копается в нем, сортируя и перебирая стопки с документами. Подсознание - это "сова", работающая по ночам, когда тихо и никто не мешает. Подсознание работает - человеку снится причудливый сон.
Душа - особая субстанция, мятежная и беспокойная, такой уж придумал ее Создатель. Душа никогда не спит. Даже в темное время суток душа тревожится, переживает и ищет. А как искать, если питание отключено и тело отдыхает? Вот и вынуждена душа временно покидать тело. Недаром явление смерти, когда душа навсегда оставляет тело, сравнивают со сном. Бывало ли у вас такое, когда Вы не можете проснуться, тело дергается, проснулось и сознание, но вы не можете пошевелить ни рукой, ни ногой? Доводилось ли вам спать "мертвым" сном, не слыша ни сумасшедшего дверного звонка, ни будильника, ни крика под окнами? Души нет в человеке, когда он спит. Что она ищет не известно, приносит ли человеку информацию, как пчела мед, тоже тайна. Летают души спящих людей, может, и обмениваются какой-нибудь информацией. К утру душа как матрешка поменьше спрячется в тело, как в матрешку побольше.
Возможно, подсознание следит и за душой, что бы та не спровоцировала генный катаклизм, вселившись на начальном этапе рассвета в чужое тело.
Доброе утро! С этой минуты вы, например, умеете решать уравнения определенного вида. Только вы об этом еще не знаете, и узнать об этом не так-то просто.
Здесь срабатывает система предохранителей человека от перегрузки типа "много будешь знать, плохо будешь спать". Этой системой опять таки заведует разум, а именно сознание и подсознание, материи, честно говоря, ленивые и капризные. Заставить их работать в паре - редкое дело случая. С утра сознание вечно ворчит и ленится, нехотя принимается за работу. Еще не уснувшее подсознание, может, когда и поможет сознанию. Оно ведь не только охранять и перебирать документы умеет, оно и функции питания выполняет отлично, только не его это обязанности. Слово, за слово, сознание спросит: "Чего нового"? Тут то и откроется, что нового полно, бери и разучивай. Подсознание постаралось, всю ночь записи документов просматривало.
"Спасибо, спасибо!"
"Чего уж там, не за что..."
Только вреден, не любит общения сторож-подсознание, а может быть грешен, приписывает себе заслуги душевные. А та, знай себе, ищет да мается...
Моя радость установила новый рекорд: она переполнила ранее установленные пределы. Все уравнения, решаемые через замену переменной, были расщелканы как орешки. Ядра этих орешков сложены в аккуратные стопочки в виде обведенных в кружки найденных корней. Скорлупа - подробно расписанные решения.
Запах майского вечера похож на запах свежезаваренного кофе. Его аромат взбодрил даже стариков, они проснулись и отпивались этим напитком после приема снотворного под название зима. И хотя семнадцатилетний возраст заставлял меня быть активной ежесезонно, открытый настежь балкон наводил на мысль, что где-то без меня проходит чудесное кофейное застолье.
Трясущийся от волнения рукой я нажимала кнопки телефона, как будто вводила секретный код при взломе хранящего деньги и секретную информацию сейфа.
- 63-12-17. Здравствуйте, Свету можно? А когда она будет? Не будет?? Спасибо, до свидания.
По всей видимости, сейф не хотел так быстро сдаваться, код не подошел, и я воспользовалась другим.
- 48-68-47. Мирра, привет! Да я знаю, я ей звонила. Что-что? Давай через час, сколько сейчас, двадцать минут, через час, у входа.
Сейф был открыт, но вместо ожидаемого, там лежала "пластиковая карта" с неизвестным мне шифром. Я не умею их взламывать и по сей день.
Примерно через час мы встретились с Миррой.
Как это, наверное, чудесно, иметь отца-полковника. Иногда я хотела стать ею только потому, что у нее есть коричневые джинсы от Valentino, лакированные туфли Dolce and Gubbana и в тон им сумочка Rocco Borocco. Часто, перебирая свой небогатый гардероб, я мысленно становилась Миррой, гуляла по проспектам в ее одежде и целовала ее всемогущего отца в щеку и искренней благодарностью за то, что он произвел меня на свет. Однако всегда, подходя к зеркалу, чтобы представить, как мне пошли бы ее наряды, я ощущала бесконечный уют своего собственно обличия. Ни за какие, да же генеральские почести я не променяла бы свою внешность на огромные эллипсовидные глаза, расположенные под острым углом к тонкому, как лезвие ножа носу, и смуглую, похожую на темно-коричневую бархатную обивку для мягкой мебели, кожу.
Мы взялись за руки и понеслись, почти не касаясь каблуками асфальтированной дорожки, к любимой, неофициально числящейся за нами скамейке. В глазах Мирры, всегда отчаянно печальных, казалось, вот-вот разрыдающихся чернящими слезами, я увидела нечто такое, что смогла объяснить немного позже, когда подобное нечто подчинило себе и меня.
Дорога, ведущая нас после дискотеки домой, была, по всей видимости, создана по сказке. Прямо пойдешь, окажешься дома у Светки, направо пойдешь, окажешься дома у Мирры. Пойдешь налево, окажешься, соответственно, у меня в гостях. Вот этот дорожный узел мы любили особенно, подолгу здесь стояли, обговаривали прожитый вечер, строили планы на будущее и никак не могли распрощаться. Вчера я сдалась первая, махнула на прощание черной кожезаменителевой сумочкой, прошла несколько шагов каблуками вперед не в силах сразу потерять из вида подруг, потом развернулась на прямой угол и легкой пылинкой полетела к дому. Возможно, если бы я знала, что в нескольких десятках метров от дорожного узла стоит огромный, похожий на дикого быка джип, рычащий на раздражающий его красный сигнал светофора, я пожертвовала бы несколькими минутами, а может, и часами, сна.
По словам Мирры, он был великолепен. Окрас этого диковинного чудища, неизвестно откуда взявшегося в наших, напрочь забытых Богом краях, был экстравагантен, а именно, Мирра здесь долго ломала язык, стараясь как можно точнее передать неизвестный нам до сих пор оттенок. После долгих терзаний, у нее вышло нечто следующее:
- Он был темно-зеленый, нет, не зеленый, по крайней мере, не очень темный, синий, даже не совсем синий, отливающий изумрудно-серым, нет, зелено-синий, похожий на цвет морской волны, но не такой, чуть светлее... И весь блестящий.
- Лосниться от хорошего ухода, - я ужаснулась от хриплого, принадлежащего какому то мужчине, голоса, который извергли мои, обычно издававшие сопрано голосовые связки.
Вместо растущего возле нас покрывающегося зелеными перышками барбариса теперь громоздилось диковинное животное джип, созданное моим чутким к подобным восторгам воображением. Я слышала даже его разгневанный на тесноту улиц нашего города рев. Голос Мирры тонул в этом реве, не имея ни малейших шансов на спасение.
Мирра внезапно замолчала. Я оторвала взгляд от машины-приведения и посмотрела ей в глаза. В них опять ютились все те же пока неизвестные мне эмоции.
- Ты будешь слушать дальше?
- Я слушаю.
- ...он смотрел сквозь меня, как сквозь лупу, чтобы лучше разглядеть Светку. Он видел во мне только увеличительное стекло, благодаря которому Светка становилась значительно весомее, - голос Мирры был надломлен и потрескивал, как сломанный сук в сильный ветер. Треск ее голоса действовал мне на нервы.
Неуспевший завязаться рассказ Мирры, минуя стадию кульминации, подходил к развязке. Я опять не слышала ее, я отчетливо видела, как лучезарная улыбка Светки озарила тройной перекресток улиц, когда твердая мужская рука пригласила ее принять участие в столь волнующем родео. Она не могла отказать в силу своего здорового эгоизма.
- Девчонки, подвинетесь? Не совсем адекватно воспринимающий окружающую обстановку парень, пошатываясь, пытался прикурить торчащую изо рта фильтром наружу сломанную сигарету.
Воображаемый джип с садящейся в него Светкой с буксами тронулся и моментально исчез где-то в такого же, как и он сам, цветом небе.
- Нет! Бросила я ему прямо в лицо небрежную словесную подачку.
- Осень... плоха, - пробормотал он невнятную фразу, которая могла означать либо то, что мы отвергли его компанию "очень плохо", либо то, что когда осень, тогда плохо.
Сделав на согнутых в коленях ногах полушаг, он рухнул возле меня, придавив подол моей любимой юбки. Я резко отпрыгнула от него, как будто он мог меня заразить своей пьяной болезнью. Мирра тоже брезгливо встала, и мы, не сговариваясь, побрели к облаченной в прозрачный пеньюар, еще не успевшей как следует одеться после сна, рощице.
Я неожиданно для себя оглянулась. Парень лицом вниз завалился на скамейку и так сладко спал, будто это было единственное место в мире, где он смог побороть как минимум десятилетнюю бессонницу. Джинсы на нем не просто висели, они держались на честном слове, на том честном слове, которое он будет торжественно вручать свой матери, отцу, возлюбленной девушке и т. д., обещая больше не пить до состояния полного выхода из строя всех ранее действующих органов.
Мы с Миррой хотели присесть на заваленную еще прошлым летом грозою березу. Береза оказалась жива, только, по всей видимости, сильно парализована. Ей очень хотелось жить, и она в надежде на будущее пускала мелкие, как сыпные прыщики, почки. Береза узнала нас и махнула высохшей тонюсенькой ручкой, которая сразу же повисла в бессилии.
Мы сели на лавке напротив. Долго молчали, впускали и выпускали каждая в свою голову различные мысли. Теперь уже Мирра, медленно подняла частые жалюзи своих ресниц и посмотрела на меня:
- Что ты думаешь об этом?
- Я думаю о том, что было с ее матерью, когда Светка не пришла ночевать.
- Я видела, что ты меня не слушаешь... Она позвонила с его мобильного телефона и сказала, что мы все ночуем у тебя, потому что твои родители уехали на дачу, а ты боишься коротать ночь в одиночестве. Также у тебя был отключен за неуплату телефон, поэтому пришлось звонить от соседей, которые были крайне недовольны ночным вторжением "незваных татар" и не разрешили говорить слишком долго. Поэтому не ты, не я не смогли это засвидетельствовать.
В меня кто-то выстрелил и попал прямо в сердце. Мирра ничего не заметила, оружие, по всей видимости, было с глушителем. Однако я, почему-то, не умерла, не истекла кровью и даже не потеряла сознание. Я по-прежнему сидела рядом с Миррой на ошкуренной зимними морозами скамейке и молчала. Тогда я подумала, что возможно, уже никогда не смогу заговорить, потому что мой язык теперь больше походил на каннибальский деликатес, чем на орган речи.
В голове, как бегающие и цепляющиеся друг за друга, играющие в салки ребятишки мелькали довольно разумные, как те же детишки, мысли: "Я не хочу быть насильно впряженной в погоняемую Светкой упряжку спокойно идущей лошадью... Остатки ее совести давно утонули в море желаемых ею денег...Если бы ее мать позвонила мне среди ночи... Мои бы ответили, что да, дома, давно уже спит... А ведь кто-то звонил ... Во сне, что ли... Я не помню сегодняшний сон... Подсознание уснуло, не захотев выполнять функции питания...Почему именно меня... Мирра живет ближе, чем я, можно было дойти к ней и проверить... До меня долго идти... Впрочем, у Светкиной матери крепкие нервы, она редко о ней беспокоится...Почему же сегодня, когда я звонила Сушкиной, ее мать ничего у меня не спросила... Она наверное все уже знала".
Я дернула Мирру за рукав ее сиреневой, вязанной крупной пупырчатой вязкой кофты, на миг подумала о том, что мне бы тоже хотелась иметь что-нибудь в таком роде, и спросила:
- Светкина мать мне сегодня прямо сказала по телефону, что ее не будет. Она что, уже все знает?
Мирра с отчаянием смотрела на подорожник, сбросивший со своих плеч тяжелый пласт земли:
- Я знала, что ты меня не слушаешь... Сегодня утром, где-то часов в десять, она зашла домой и сказала родителям, что приблизительно недельку поживет со старым молодым человеком у него в доме в "нищем поселке". Призналась, что у тебя она не ночевала, а просто сказала так, чтобы не беспокоить тревожными мыслями об убийстве, изнасиловании, похищении и тому подобное, хотя подобные мысли практически всегда обходят голову ее матери стороной. Потом позвонила мне и вкратце пересказала то, о чем я тебе повторяю уже второй раз. Ты меня слышишь?
На сей раз, я не упустила ни одного, даже самого маленького союзного слова.
Тишина как театральный звуконепроницаемый занавес опустилась туда, где только что разыгрывалась психо-эмоциональная пьеса. Перерыв между актами мы с Миррой заполняли каждый своими размышлениями.
Я размышляла о завидной решимости. Из нас троих только одна Светлана обладала столь редким человеческим качеством. Она смело брала быка за рога и моментально оседлывала его. Именно так она и поступила с неводящимся в наших краях животным джип. Ее редко что-нибудь смущало, она умела находчиво врать, положив руку на сердце, как на библию, она часто доказывала нам не только на словах, но и на поступках, что выходов из любой ситуации несколько.
- Девчонки, вы крайне недалекие. Любое обстоятельство - это темная пещера, куда волей-неволей попадают все, без исключения, смертные. Очевидный выход из этой пещеры - это вход. Наткнувшись на трудно решаемый вопрос, т. е. попав в темную пещеру, проще всего, ужаснуться низкому потолку, душному воздуху и практически отсутствию света, закричать и выбежать обратно, пока случаем не засыпало вход. Доступно говоря, забыть, и выкинуть из головы как сон ужасов. Остальные выходы - это лазейки, туннели, и спрятанные под ранее случившимися завалами вылазки, такие маленькие, что в них иногда не может протиснуться твое жаждущее скорейшей свободы естество. А чтобы вырваться на волю, надо расширить тонюсенькие выходы, начав копать. Кажущаяся камнем в пещере почва мягкая, как фасованный цветочный грунт, заправленный митлайдеровским удобрением. Только начни трудиться, и скоро твои труды прорастут.
Практически безразмерная, ненасытная утроба массивного советских времен книжного шкафа, стоящего в Светкиной спальне, содержала непомерное количество всевозможных книг. На первом плане стояла длинная вереница сочинений Г. Р. Хагарда. "Копи царя Соломона", видимо из-за лени, по мере прочтения была выставлена у шкафа на голове. Возможно, именно из оттуда она зачерпнула ковшом своей души размышления о проблемных пещерах, выливаемые теперь на нас с Миррой прохладной водой.
Утратив свою значимость после того, как выяснилось, что Светка призналась матери в своих ночных приключениях, я ощутила, как моя кровь вместе с необходимой дозой кислорода несет по венному руслу смешанные чувства ущемления никогда не болевшего самолюбия, заочного оскорбления моего достоинства и еще чего-то неразгаданного, что сочилось из глубины Мирреной души в ее взгляд.
Мои, будучи совсем недавно коротенькими, мысли теперь подросли и уже беспорядочно не бегали, а тянулись длинной вереницей связанных между собой прочной веревкой туристов куда-то ввысь, за перевал.
Кособокий скворечник, как заколка-невидимка, скромно сдерживал развивающиеся со спиральной перманентной завивкой волосы березы-манекенщицы. Неожиданно я разгадала тайну взгляда Мирры.
В меня никто не стрелял. Это коварная Зависть пустила своих первых ласточек, также как пустила весна на разведку теплолюбивых скворцов. Ласточки целой стаей ворвались в самую глубь моего сердца и теперь строят там свои гнезда. Такая же дружная семья поселилась и в сердце Мирры.
Здравствуй, грусть!
Выпускные экзамены - банальная формальность. Наши аттестаты - заранее приготовленные учителями, словно поварами, пирожки, начиненные не только результатами десятилетней успеваемости, но и посильной, в отдельных случаях даже непосильной, помощью родителей общеобразовательному учреждению. Бывали и сюрпризы, конечно, ждешь пирожок с кремом, а получаешь со сгущенкой. Разница не принципиальна. Самое главное, что пирожок с ароматным свежим мясом никак не может быть заменен пирожком с жареным зеленым луком.
Будущие медалисты отрабатывали приемы получения "пирожков" с желаемой начинкой. Избранные волей избранных, они еще неделю назад записали номера биллетов и тему сочинения. Эти светлые умы тщательно скрывали свою облегченную участь под слоем вылезших неизвестно откуда, упруго деформирующих их лбы морщин, однако все до единого выпускника знали, что биллеты по физике под номерами 4, 12 и 28 учить не надо.
В принципе, можно и совсем ничего не учить. Ни один из учителей нашей школы не взял бы на себя ответственность по украшению четверошно-пятерышного аттестата злобной оскалившейся тройкой с двумя жирными холками за спиной. Тем более что многие уже поступили в институты, сдав платные предварительные вступительные экзамены, и теперь занимались тем, что бегали по приемным комиссиям с целью поудачнее пристроиться.
"Пристроиться по удачнее" понятие размытое и нечеткое, как любая панорама, видимая из-за залитого дождем стекла едущего с приличной скоростью автомобиля.
Некоторые видели себя как минимум владельцами автосервисов, и поэтому старались вложить результаты экзаменов в выгодную соответствующую специальность "автодело".
Другие ориентировались по пускаемым такими же абитуриентами слухам, моментально превращающих всех мимо летящих мух в огромных неуклюжих слонов. Девчонки в страхе шарахались от какой-то с непонятным названием кафедры, где, вроде как преподаватели закрывали сессию по принципу "дашь-здашь". Не знающие жаргона маменькины дочки в маленьких очечках, хлопали глазками, открывали ротики и произносили трясущимся голоском:
- Чего дать-то? Денег? Если мама...
Другие, росшие под менее бдительным оком родителей, прикуривая длинные ароматно-ментоловые сигареты, обрывали их на полуслове и довольно грубо объясняли многогранное значение слова "дашь", после чего ведущий в приемную комиссию с недоброй репутацией кафедры предбанник заметно пустел. Видимо, происки конкурентов.
Хронические троишники, в основном мальчики из скромных инженерных семей, еле натянув на проходной балл, теперь искали менее востребованные места. Расписанная родителями во всех подробностях армия довольно сильно напоминала им фашистские концлагеря.
И хотя мне не грозила армия, я изо всех своих сил старалась влезть в кузов громадной машины под названием ВУЗ, кабина которой была забита кандидатами и докторами, а за рулем сидел седовласый, на лицо старый до изнеможения, но бойкий и крепкий умом старик-ректор.
Сэкономив деньги на платных экзаменах, я считалась счастливой обладательницей единственного шанса, представленного экзаменами "на общих основаниях", который в случае благоприятного исхода дал бы мне возможность влиться в поток уже сидевших в кузове студентов.
Математика - царица наук, но слуга физики. Руководствуясь этой незыблемая истиной, я, отрешившись, как аскет, от всего мира, грызла скрипящие на зубах гранит математики и мрамор физики. Видимо, поэтому, у меня и болели зубы. Недавно я спросила у матери, не вызывает ли анальгин привыкания. На что она мне ответила, что я узнаю об этом первая, если не пересилю себя и не схожу в больницу.
Жившая во мне и независимо от меня совесть, особенно тогда, когда я пыталась ее игнорировать, цепко вгрызалась в мои нервы и упрямо заставляла меня, без того изведенную, мучиться чтением учебников по истории и химии. Я, проклиная итоговые экзамены, вымещала гнев на тех, чьи невзрачные портретики-виньетки скромно расположились, как в выпускных альбомах, на страницах изданий для школ. Подрисованные синими чернилами аксессуары абсолютно не шли не Розе Люксембург, не Марии Кюри.
В "клетке" о нас забыли. Я не пыталась звонить Светке, ее все равно не было дома. Контакт, соединяющий нас с Миррой, был перекушен острыми кусачками непонимания. И почему тогда в парке я не ободрила ее и не сказала, что она тоже красивая, просто в наш скромный городок, демонстрируя нереальные спецэффекты, ворвалась смелая, как и она сама, невозможно ею желаемая судьба Светки?
За два дня до сочинения наконец-то подал голос мой телефон, принявший в знак несогласия по поводу отсутствия Светки обет молчания. В начале разговора голос Мирры был немного сдержанным, но, по мере того, как дело приближалось к главной новости дня, она разошлась и пела свои восточные песни уже как обычно вдохновлено.
- За час успеешь? За полтора? Светка была в сказке. В какой именно? Светлана Прекрасная, наверное. Пока. Подробности позднее. Как всегда. В половине. Пока.
Промасленный новостью о возвращении Светки фитилек моей души охватило сочное пламя радости, но внезапный сквозняк резко погасил его. Это Ваше Величество Зависть приоткрыла дверь в мир, где я обитала.
Я лежала в своей сбитой не хуже безе механическим миксером рук и ног постели и не могла заснуть. Голова гудела, гудела и неразборчивыми звуками ночная улица. Иногда частоты совпадали, и тогда мое тело испытывало душераздирающее явление резонанса, от чего мне просто хотелось орать, как горящая в огне сумасшедшая из фильма Джейн-Эйр. Все сказанные Светкой и Миррой фразы я проговаривала как свои, умело подделывая не только голоса и интонации, но и даже небольшой акцент Мирры. Только рот и все остальные звукопроизводящие органы теперь находился у меня не в положенном месте, а где-то внутри головы, на месте мозгов.
- Я запрыгнула к нему в машину как кошка, прыгающая с места в форточку окна на первом этаже. Зовут его Игнат, - мы с Миррой фыркнули как нюхнувшие ацетона щенки, - минут через сорок мы оказались за городом со стороны кожного диспансера, - доза ацетона увеличилась, и мы с Миррой уже не фыркали, а обильно фырчали, только что не чихали, - Светка нас упорно игнорировала, - дом у него трехэтажный, окружающая его территория гектара полтора-два.
Мы сидели на нашей любимой скамейке, я и Мирра бок о бок, Светка немного подальше, через одно место от нас. Это с виду пустое место заняла вышедшая полтора часа назад из своей обители и теперь нашедшая нас Зависть. Это ее духú напоминают запах ядовитого вещества, похожего на ацетон. Это она превратила нас с Миррой в глупых щенков.
Светка смотрела на валявшееся возле скамейки, видимо, укатившееся у закусывающих, начавшее гнить розовобокое яблоко. Согласно русским народным сказкам, катаясь по блюдечку с голубой каемочкой, яблоко могло показать все, что только возможно пожелать. И хотя яблоко было испорчено, вместо блюдечка с голубой каемочкой неподалеку валялась рваная одноразовая пластиковая тарелка, я точно знала, что видит Светка вместо этого неприглядного натюрморта. Светки здесь нет. Она там, где он, как это не цинично, ее возлюбленный джип.
Не отрывая взгляда от яблока, улыбаясь, Светка продолжала:
- Во дворе бассейн.
- Купаться холодно еще, - Мирра со слезящимися от паров ацетона глазами смотрела сквозь Светкино лицо.
- Вода с подогревом. Какая-то невзрачная, маленького роста женщина вынесла горячий халат, я бегом в дом. Там музыка, стол накрыт, - в слове "невзрачная" Светка после каждого слога расставила пятисекундные паузы.
- Что на столе? - Единозвучно спросили мы с Миррой.
- Рог изобилия. Но я пила только вино и ела виноград. Потом мы танцевали.
Мирра толканула Светку локтем:
- Мазурку?
- Мазурку в завершении балла танцуют, а у меня весь праздник еще впереди.
Имя интересное: Света. Свет должна давать, как лампочка. Я посмотрела на подругу и заметила, что она действительно излучала мягкий счастливый свет, как уютная розовая бра в моей спальни.
Я швырнула подушку в противоположную от изголовья кровати сторону и перевернулась. Здесь было посвежее, но звучные церковные колокола в моей голове звонили как при пожаре.
- Нет не Василиса, в смысле Светлана, Прекрасная... Золушка, золушка, золушка, горюшко, долюшка, полюшко, полюшко...
Колокола в моей голове звали к заутренней, но я их уже не слышала. Мечущаяся душа наконец-то дала телу отдохнуть и улетела, видимо, куда-то в чистое поле.
Еще до появления Игната, когда все решения выносились на совет трех, мы постановили обойти своим драгоценным вниманием школьный выпускной вечер, считая себя слишком взрослыми для подобных детских праздников. Теперь же, когда нас было пятеро с учетом Игната и его зверя-машины, каждый решал сам за себя.
Я уже не казалась себе бескрайне незакомплексованной, самоуверенной, и властной по отношению к свой жизни особой. Моя недавняя самоуверенность, носимая мною на плечах невидимой цыганской шалью, после стирки в сбывшихся Светкиных амбициях, сильно подсела и превратилась в носовой платок, который я частенько, почему-то, стала забывать дома.
Похоже, что душа надменной Снежной Королевы, потеряв свое тело, случайно попала в горячую оболочку ласковой Герды.
От нахлынувших неизвестно откуда сентиментальных эмоций сердце постепенно оттаяло, как тает выложенный из морозилки в условия комнатной температуры кусок мяса.
Я стала гораздо образованней, выучив буквально за неделю незнакомый мне до сих пор иностранный родительский язык. Мама внушила мне, что выпускной вечер - это не принудиловка к обязательному любезничеству со всеми без исключения учителями, не пожертвование вымученной благодарности за их неблагодарный труд и не демонстрация нарядов от кутюр. Это, всего-навсего, прощание с прожитой жизнью, которая, если верить фильму "Лангальеры", будет незамедлительно съедена многочисленными зубастыми аморфными объектами. Мама смотрела на меня с ласковой иронией:
- Любая часть ушедшей жизни заслуживает достойных проводов. Распрощавшись с младенчеством, ты целый месяц плакала навзрыд, посещая ненавистный тебе в первое время детский садик. Тем самым ты проводила первый период своей жизни, не умея это сделать по-другому. Покидая детский сад, ты радовалась, как младенец, новой игрушке - портфелю, еще не понимая, что это не игрушка, пила вечером слабо заваренный чай с птичьем молоком и рассказывала мне, как ты на прощальном празднике выиграла медаль, решив какой-то сложнейший пример на сложение. Тем самым ты проводила второй период своей жизни. Почему же теперь, навсегда уходя из школы, ты не хочешь в последний раз посмотреть, чтобы запомнить, в какой цвет были выкрашены ее стены, в тот период, когда ты не просто там получала необходимые в дальнейшем элементарные знания, но и плавно превращалась из застенчивой молчаливой девочки с двумя жиденькими косичками в стройную своенравную, - мама убрала ласковость и добавила порцию иронии, - так хорошо разбирающуюся во взрослой жизни девушку.
Освободившееся ото льда сердце смягчилось, после того, как было тщательно отбито стальным кулинарным молоточком маминых слов.
До этого разговора, я никогда не задумывалась, в какой цвет выкрашены школьные стены.
Весна, осыпавшись у меня под балконом черемухой, завянув персидской сиренью, наклюнувшись бутонами жасмина, канула в реку лет брошенной на память монеткой. Недавно родившееся, неокрепшее лето плохо стояло на ногах, капризничало и частенько устраивало продолжительные истерики. Опившаяся летними слезами земля лежала мокрым и преющим ватным одеялом.
После последнего экзамена по химии я сказала Свете и Мирре, что все-таки пойду на выпускной. Мы стояли на щербатых, напоминающих плохо санированные зубы ступеньках центрального входа школы. Реакция на мои слова была окислительной. Лицо Светки сморщилось, как лимон, из которых выдавили сок. Сок потек сквозь ее губы щиплющей мои душевные ранки кислотой:
- Тебе есть, в чем пойти? Кроме твоего костюма, у тебя нет ни одной приличной вещи. Красный цвет - признак сексуальной неудовлетворенности, исходя из того, что ты, в силу отсутствия стоящего молодой особы гардероба, поддерживаешь кровавую гамму вот уже три месяца подряд...
- Я тоже решила идти, - Мирра поймала Светкину руку, извивающуюся над моей головой сбесившейся коброй.
Светка была удивлена, расстроена, встревожена и прочее, обескуражена, одним словом. Она никогда не была ни злой, не ядовитой, ни вредной. Она, видимо, считала себя умной и успешной девушкой, а теперь еще и полноценной взрослой женщиной после встречи с Игнатом и его практически одушевленным средством передвижения. Дело все в том, что такая самохарактеристика давала ей повод для нравоучений менее везучих, и менее смелых, как Мирра, и менее счастливых, к тому же скромно одевающихся, как я, подруг.
- У меня уже все куплено, вплоть до красных коралловых бус, - Мирра все еще держала за запястье Светкину руку, которая испытывала от перекрытого потока крови мелкие судороги.
Реакция на мои слова была классифицирована неправильно, она, как я вскоре убедилась, относилась к категории окислительно-восстановительных.
Правильные, немного заостренные из-за чуть излишней худобы черты Светкиного лица вскоре восстановились. Она освободила свою руку, которая тот час же заходила в воздухе теперь уже безобидным ужом:
- Опять красный, как вы однообразны...
Мирра снова перебила ее:
- Только у тебя голубо-розовый гардероб женщины, стопроцентно удовлетворенной мужчиной предпенсионного возраста.
- Игнату сорок пять, а не пятьдесят пять.
- Я и говорю предпенсионного.
В нашем дружном смехе все еще слышался отзвук отзвеневшего месяц назад последнего звонка. Светка, ничего не сказавшая по поводу своих намерений относительно выпускного, иногда смеялась не в тему, ее мысли, видимо, были заняты предстоящим разговором с любящим и, возможно, даже любимым мужчиной по поводу праздника прощания с детством и поиском праздничного наряда. Канун предстоящего праздника летал над нами, как пестрая южная бабочка, сыпля на нас пыльцу восторга и радости. Старая школа угрюмо смотрела нам в след, открыв дверь-рот, вдыхала наше семнадцатилетнее обаяние и, казалось, жалела о том, что нас она уже никогда и ничем не напугает.
Мое розовое шифоновое платье было не от Valentino, не от Dolce and Gubbana и не от Rocco Barocco. Оно было от дочери подруги знакомой по работе моей мамы, которая пожертвовала на прокат свою выпускную работу, предварительно получив за нее оценку "отлично" и в придачу диплом дизайнера-модельера.
- Чей пошив? - спросила прибежавшая на примерку из смежной с моей комнатой квартиры Алла. Ее острый взгляд без малого тридцатилетней незамужней женщины отрезал выпавшую из строчки на подоле нитку.
- Одного неизвестного, но очень талантливого модельера. Возможно, я даже поучаствую в показе ее будущей коллекции.
Иногда, по особому вдохновению, так хочется взять несколько мажорных аккордов на чужих расстроенных нервах.
Алла несколько раз вспарывала энергетическими потоками потомственных колдунов надетый в период полового созревания неизвестной ненавистницей на ее тело пояс девственности, но, шов, чудесным образом схватывался снова и снова. Мужчины обходили ее как вырытую посередине дороги канаву, и, не один из них не решался броситься и утонуть в стоячей воде ее чувств. Она пеняла на сглаз и наговор, очищалась и молилась, ждала и страдала. Я же, просто-напросто, считала ее слишком некрасивой, чтобы быть актрисой одной единственной роли любимой женщины-жены. В не столь далекие времена ее молодости, мужчины-режиссеры своей собственной жизни предлагали ей иные эпизодические роли, но она, прочитав однотипные сценарии, оскорблялась и отказывалась. Алла знала, что она некрасива, не фигуриста, не оригинальна и не изобретательна, однако, по закону сохранения энергии, работающего не только в естественных науках, но и в естественной жизни, она была добра, отзывчива, скромна и сентиментальна. Возможно, сказывалось морально-нравственное воспитание ее матери-педагога, полностью посвятившей себя служению царице наук. Возможно, что мне, никогда не верившей в искреннюю доброту, просто казалось, что такое ее поведение - выдуманный ею способ заслужить у Создателя пай в виде страстного и любящего мужчины. Впрочем, я мало интересовалась ее судьбой, тем более, не опробовав подобное на своей еще телячьей шкуре, не испытывала ни малейшего к ней сострадания. Поверх ее имя я навесила кустарный ярлык, гласивший нарицательное "соседка из пятнадцатой".
Толи экстравагантное, изумительно сидящее на моей ладной фигурке платье, то ли остаток прежней самоуверенности, породили во мне желание уколоть соседку. Уколоть острием своего превосходства, заточенного перочинным ножом Светкиного воспитания. Я собрала в рассыпчатый, как свежая каша, пучок своих цвета пшена волос, подошла, покачивая худенькими, но имеющими правильную форму бедрами к новым, купленным вчера за сто двадцать тысяч босоножкам, вставила в них свои средней длинны, довольно стройные ноги и вызывающе посмотрела на Аллу:
- Я могу быть манекенщицей?
- Можешь, если будешь демонстрировать детскую одежду.
- Я могу удачно выйти замуж?
- Можешь, если опять-таки будешь демонстрировать детскую одежду.
Я посмотрела на Аллу так, будто это не я не поняла шутку, а она не сумела пошутить.
- С твоим маленьким ростом ты можешь демонстрировать только одежду для...
- Это я поняла.
- Если ты подразумеваешь наличие огромного количества денег под словом "удачно", то пока ты не заработаешь их сама, у тебя имеется крайне небольшой шанс влюбить в себя миллионера.
- Это почему же?
- С твоим маленьким ростом...
Получался замкнутый заколдованный круг.
Однажды, будучи первоклашкой, я видела, как одна неуклюжая рослая девушка в зеленом, трещащем по швам спортивном костюме, сдавала выпускные нормативы по метанию мячей. Все смеялись, как шальные, включая учителей, а она, грязными от мячей руками размазывала по красному как перезрелый помидор лицу сочащиеся томатным соком слезы. Теперь же Алла метко метала острые увесистые камни.
Я вспомнила Светкины метр восемьдесят три, а также удачно и складно выстраивающуюся как стены посещаемого ею коттеджа, жизнь. За перегородкой, разделяющей наши с соседкой спальни, обутые в шлепанцы ноги волокли на себе все метр девяносто Аллиного тела, начавшего еще больше полнеть от нерастраченной любви.
Мне впервые смотрели вслед и мужчины, и женщины, причем внимание последних было не менее, а скорее более приятно.
Сегодня, когда мне по настроению случается то двадцать пять, то тридцать, а иногда и все сорок, я точно знаю, что только женская оценка дамской внешности может быть объективна. Причем, те гарантии, которые дадут подруги, окажутся или по любезности подделанными или по равнодушию просроченными. Самая достоверная информация храниться в глазах недругов... или бывших подруг, которые в пожизненный кредит под доверие приобрели себе приставку-трансформер не.
Теперь случается и мне быть недругом, но, я давно провела внутри себя евроремонт. Я навесила на окна своих глаз прочные ставни и установила стальные дополнительные двери на место моего рта. Только я сама, чтобы проветрить свежими эмоциями свое внутреннее помещение, могу открыть сложные замки. Пришлось, конечно, изрядно повозиться, но зато, ни одна соринка теперь не выскочит из избы моей индивидуальности.
Когда же тебе не более двадцати, ты можешь смело доверять не связавшимся еще пока с кредитом подругам.
Лето взрослело, крепчало и набирало жизненную силу. Мокрое одеяло земли начало просыхать и источать душистый аромат травы, такой, который распространяют выстиранные ароматизированным порошком "Весенние травы" вещи.
- Светка, привет! - кричала я, перебегая дорогу.
Светка, наряженная в небесно голубое, похожее на свадебное по покрою платье, улыбаясь как Джулия Робертс, она вообще была чем-то на нее похожа, тянула для объятий свои длинные руки:
- Я тебя даже не узнала! В тебе с учетом платформы и начеса не менее метра семьдесят! Ты похожа на Ким Бенсенджер, - Светка с восторгом осматривала приближающуюся к ней бегом меня.
Я засмеялась, повиснув у нее на шее увесистым кулоном:
- А ты на Джулию Робертс. А вон и Наоми Кембел.
В черном с едкой пурпурной отделкой платье к нам приближалась Мирра. Ее походка была экзотической, если бы она подняла вверх свои гибкие руки, можно было бы подумать, что она танцует танец живота. От Наоми Кембел у нее был только цвет кожи.
Дотанцевав до нас, Мирра впала в нашу речку из объятий дополнительным притоком. Наши духи перемешались и образовали новый несравненный аромат, который, проникнув в меня через органы обоняния, прожег отпечаток в моем мозге. Я помню этот тяжелый запах духов и по сей день.
После угощения пирожками-аттестатами, время повело себя по-особенному. Не смотря на лето, оно погрузилось в хорошо смазанные сани и понеслось на бешеной скорости с искусственно построенной ледяной горы, прыгая на трамплинах до самых облаков. Наполненные кислым шампанским, липким ликером и даже пронесенными через какой-то лаз водкой и пивом пластиковые стаканчики то и дело взлетали в полумраке стаями белых голубей. Содержимое стаканчиков набило сознание всех присутствующих то ли ватой, то ли синтепоном. Укутанные в такую постель мозги отрешенно дремали, не заботясь о выработке чувств меры, стыда, нерешительности и прочее. Пары образовывались на глазах, причем моральные принципы уже не основывались на различиях в социальных статусах и возрастных ограничениях. Романтика лилась прямо через край заполненного партами и музыкальной аппаратурой со светомузыкой бокала-фойе. Огромные школьные окна были раскрыты, и неспящие жители рядом стоящей девятиэтажки наблюдали, покуривая на балконах, как спровоцированные "Энигмой" и горящими сплошным потоком свечами приторные поцелуи спускались с губ повзрослевших девчонок на шею и ниже.
Наша знаменитая троица обособилась на треснувшем от сидения на нем во время перемен школьников, жующих сухие бутерброды. Мы мешали коктейли из легальных напитков и напитков, принесенных инкогнито, конечно же, смеялись, а я дополнительно ко всему, еще смотрела на бежевые стены школьного фойе, коричневый в мелкий, давно осыпавшийся цветочек линолеум и контейнеры для гигантских яиц, исполняющие роль люминесцентных светильников. Сегодня мы наступили на собственные, брошенные в этом школьном фойе примерно пару лет назад грабли, и если бы не полумрак, возможно, были бы видны конусообразные шишки у нас на головах. Ни один одноклассник или параллелеклассник, зная наше чрезмерное пренебрежение к таковым, не захотел испортить себе настроение брезгливым отказом на приглашение потанцевать с ним. Светку это нисколько не печалило, после первого же пластикового стаканчика с шампанским она торжественно сообщила нам, что сегодня в шесть утра возлюбивший ее принц верхом на зеленом "мерине" будет ожидать в первую очередь ее, ну и по совместительству нас с Миррой возле парадного входа школы. Весь вечер, помимо коктейлей, Светка упивалась еще двумя напитками: своим ослепительным нарядом и непревзойденным эффектом, который она произведет на всех и вся, когда прилюдно пред толпой поцелует вышедшего ей на встречу из Мерседеса элегантного поджарого принца, правда, немного засидевшегося в "девках", примерно такого, как принц Чарльз.
Не смотря на непопулярность у мужского пола, скучно не было. Наши голосовые связки трещали как рвущиеся при распарывании наметки нитки, когда мы пытались переорать динамики, из которых "Агата Кристи" сообщала о своей сексуальной принадлежности.
- Я оптимист, я оптимист, я Гетерасексуаллист.
Когда же жалобный иностранный голосок, льющийся из тех же трясущихся колонок, взмолился: "Com on, pleas, help me, doctor Dik, I need your love, I feel so ill", мы соскочили с подоконника и превратились в часть тела огромнейшей змеи-питона, состоящего из всех присутствующих на вечере. Змея-переросток ели-ели умещалась в предложенном ей помещении, ударялась о стены, теряла части своего тела, которые тут же, как у ящериц, нарастали заново. По всей видимости, неизученный пока гад принадлежал к тому же отряду, что и ящерицы. Кто-то схватил за руку пришедшею из туалета завуча и сделал ее головой питона. Эльвира Кирилловна как нельзя лучше справилась с этой ролью, так как выделялась среди своих коллег и сослуживцев наличием небывалой широкотелой комплекции, и, кроме того, сквозь пасть, содержащуюся в этой голове, прошло в желудок школьного тела нимало средств к его существованию.
- Сегодня вы свободны или опять весь вечер проведете в объятьях подруг? - Какой-то пушистый, горячий зверь нежно пощекотал мне правое ухо и часть шеи.
Сказанное не спешило к финишу и доползло до моего сознания только через несколько минут после того, как тронулось со старта, высокие децибельные барьеры орущей музыки мешали его продвижению.
Я обернулась, не переставая двигаться. Благодаря пронесшемуся в этот миг по всем лицам лучу света увидела нечто для себя неожиданное, резко остановилась, бросив свое скачущее впереди ведущее звено. Одна часть питона поползла дальше, другая часть сложилась в гармошку в месте его разрыва. Питон, недовольно зашипев, ударом своего в складках хвоста выбил из себя инородное тело, спровоцировавшее рану, и тут же сросся. Я и ведомое мною звено, все еще двигаясь на манер движения змеи, рискуя быть ею раздавленными, поспешили к выходу.
Две отмершие клетки тела змеи никак не отразились на ее существовании.
Свежий предутренний ветер размотал вату и синтепон с мозгов и предоставил возможность немного соображать.
- Я Максим, друг Ильи Аксенова. Это он меня пригласил на ваш выпускной. Я прошел через заранее подготовленное окно в туалете на первом этаже, через которое проносили водку и пиво. Я видел тебя и твоих подруг в парке на дискотеке. Самая длинная назвала меня маньяком... - освещенный долговязыми с понурившимися головами фонарными столбами двор показал мне обрусевшего цивилизованного цыгана, который хриплым, как карканье грача в зимнем небе, голосом ответил на некоторые мои не успевшие превратиться во фразы вопросы.
- Помню. - Я, прокатившись в недавнее прошлое на скоростной машине времени, теперь не стояла посередине квадрата школьного двора, а шла с подругами по аллее парка, и, упираясь головой в Светкин подбородок, плотно прижималась к ее согретому маем телу.
Его меланхоличная улыбка пустила невидимые щупальца и нежно тронула ими мою сердцевину.
Сама того не желая, я поделилась с незнакомым мне человеком всеми считаемыми мною бесценными драгоценностями, хранящимися как в сундучке в моей душе. Помню. Я могла бы промолчать или сказать, что не знаю, о чем идет речь. Но я помню. Он улыбнулся именно этому. Помню. Внутри меня заерзал как пугливый желторотый птенец только что народившийся страх. Помню. Он, конечно, понял, откуда взялись эти смешные драгоценности. Помню. Возможно, они мелким цветным бисером наивной разорвавшейся фенички просыплются у него сквозь пальцы. Помню. Возможно, они бесследно затеряются среди других несметных, подаренных ему кем-то богатств.
Его крупная ладонь опять оставила отпечаток судьбоносных линий на моих уже потерявших былую форму, липких от лака волосах. Недавно народившийся страх теперь породил такой же пугливый стыд. Стыд за то, что я недавно желала прожить с этим человеком одну судьбу на двоих.
"Парк Горького" поплыл на волнах воспеваемого ими океана. Мы то же поплыли по глади воздушных потоков предсказывающего скорый рассвет воздуха, медленно перебирая ногами и совсем не двигая руками, крепко соединившими нас. "Парк Горького" давно скрылся за горизонтом, а мы все еще плыли. Буквально два-три трамплина, через которые летело время - и утро прервет его скоростной спуск. Я подняла голову, чтобы посмотреть как расплескавшееся молоко млечного пути, перемешиваясь с ежевичным киселем ночного неба, образует не имеющий названия оттенок синего.
Десятки глаз, осовевших от бессонной ночи и напитков, снимающих с девчонок тугие корсеты, а с ребят сковывающие наручники, с высоты третьего этажа следили за тем, как окруженное стенами школы двухголовое, четырехрукое и четырехногое чудовище нехотя плескалось в волнах зарождающейся зари.
Я проснулась в полночь по времени Петропавловска-Комчатского. Как только веки, словно ночные шторы, обнажили не совсем выспавшиеся зрачки моих глаз-окон, я тут же телепортировала в плохоиммунитетное простуженное детство. Только если раньше во время простуды бальзам "Звездочка" наносился мне на лицо, преимущественно на нос, то теперь им было смазано все мое тело, причем с внутренней стороны. При воспоминании о прошлой ночи, мне становилась еще больнее, оттого, что выгоняющий недуг бальзам жгуче щипал и тут же леденил заболевшую чем-то область сердца.
Вчера все было отлично. Я, не злоупотребив доверием знающих о водке учителей, стойко, как оловянный солдатик, держалась на ногах, не мяла своей комплекцией брюки двум мужского пола учителям, не курила "план" в мужском туалете и не рыдала винными слезами по поводу окончания школы. Моим родителям никто не звонил из учительской с просьбой забрать безмерно обрадованное окончанием детства тело домой. Моя совесть крепко спала, не смотря на то, что я уже проснулась.
Вчера было все отлично, а сегодня мне хотелось сначала с надрывом заплакать, а потом внезапно, не мучаясь, умереть. Я по одному выдергивала из себя свои нервы, как струны из расстроенной гитары и, изламывая их, наматывала на руку.
Пролежав примерно час, я наконец-то поняла, как охарактеризовать свое состояние. Его нельзя описать одним или несколькими словами, его нельзя описать ни несколькими предложениями, ни увесистой главой романа. Ему нужно посвятить роман целиком. Здравствуй, семнадцатилетняя, неискушенная, светлая, словно источаемая плачущей иконой мирра, грусть! Здравствуй, грусть! Здравствуй, испившая полные бокалы такой грусти вечно одинокая Франсуаза Саган.