Аннотация: Глава из повести " Исполнись волею моей " Рассказ получил приз на конкурсе Холокоста в Москве. Опубликовано три раза.
ШМУЛЬ и ГИЛЬ
Легкий белый снег падал на белую землю. Свежий ветер пьянящий, пронизывающий качал их нетвердые ноги. Шмуль и Гиль шли, шагали, падали и снова двигались вперед. Куда? В никуда, в противоположную от серого здания фашистского гетто сторону. Шмуль не мог сдержать волнение, переполняющее его.
-- Мы выжили, Гиля, мы живые, да святится имя твое, Боженька! Один из ста вышел из этого ада. Мы будем долго теперь ходить по этой земле полные сил и энергии, будем добры, великодушны. Нас ждет успех и богатство, счастье и процветание, но мы все отдадим бедным и голодным.
-- Да, поесть очень хочется.
Их кормили горячим борщем из походного солдатского котла. Улыбчивые русские военные были добры. Братьям дали полушубок такой теплый и шинелку такую длинную, так что теперь их тело было прикрыто не только кипалкой.
-- Мой дом -- совсем недалеко, -- как очнувшись, возвращался к жизни Шмуль. -- Переночуем в этом теплом шелтере, с утра пораньше встанем и пешком дойдем.
Вечерело, когда братья добрались до места. Кирпичный дом совсем не пострадал от обстрелов и бомбежек. Нажав потайную кнопку, Шмуль сразу вошел вовнутрь, сердясь, что на косяках двери уже не было мизузы. За столом в застывшем молчании с водкой и квашеной капустой сидела орава не по войне упитанных хозяев.
-- Здравствуйте, люди добрые, -- поклонясь, сказал Шмуль -- Хорошего вам аппетита! Я -- Шмули Левин, я живой, я вернулся. Это мой дом, моя синагога. Я живой, я вернулся.
В большом зеркале напротив Гиль мог разглядеть себя и брата. Неописуемо худые, одни глаза торчат, бледные, как вынутые из могилы.
-- Чайку горячего не дадите ли, люди добрые.
-- Ноги бы надо с улицы вытирать, -- произнес седой с усами, сидящий напротив. По его короткому жесту на скамье за столом образовалось место, куда смогли приткнуться братья. Им налили чай. Тяжелая тишина. Очень давящая тишина. Сделав несколько глотков, нежданные гости встали.
-- Спасибо, чай очень хорош, не будем вам мешать сегодня. Мы переночуем здесь недалеко, а завтра уж, пожалуйста, вернемся поговорить. Еще раз спасибо.
Темный снег падал на темную землю. На улице было свежо.
-- Этот квартал, сколько я себя помню, всегда был еврейский. Перед шабатом включали гудок. Может, наши вернутся?
Шмуль снова разглагольствовал о грядущей счастливой жизни, о своих планах, о том, какой он живой, о божьей доброте.
-- Ой, забыл только в туалет попроситься, -- вспомнил он, -- сейчас я вернусь. И снова скрылся за дверями.
Гиль разглядывал дома вокруг. Безлюдно, серо. Он не мечтал о новой жизни. Завтра пойдет искать Мушку. Он ведь знает в какой город ее отвезли. Освенцим. Как запоминающе звучит. Ос-вен-цим. Обязательно ее найдет и спасет и поможет, и они вернутся на скамейку на бульваре Капуцинов. И снова скрипка зазвучит.
Очнувшись от грез, он обернулся. Где же Шмули? Он вдруг увидел, что в доме погасли огни. Дом стоял мрачный. Огромные черные мухи падали на черную землю.
Гиль начал стучаться все сильнее и настойчивей. Никакого ответа. Он обошел строение, барабаня во все двери. Зловещая тень скользнула за углом. Гиль побежал, его догоняли. На перекрестке он упал.
Какой же ты счастливый, богатый человек. ну, просто в рубашке родился! Ни одесский погром его не берет, ни турецкий, ни итальянская тюрьма. Гитлер такую бодягу затеял чтобы его, Гиля, окончательно порешить, а он все живет. Ну, наконец, осталась лишь пара секунд, чтобы закончить его вечное еврейское счастье звонким плотницким топором. Так опять нет. Его, лежащего, осветил фарами проезжавший грузовик с военными. Опять эти, спасающие меня русские солдаты! Подари вам Бог вечную благодарность мою! Он начал им объяснять, показывая на дом, но его не понимали и, спасибо, взяли с собой.
Уже была глубокая ночь, когда Гиль добрался до комендатуры, и бывает же такое чудо, его принял держащий всю власть в городе капитан НКВД. Комендант был полураздет, хмур, по русским меркам не пьян.
Он слушал Гиля, говорящего на всех языках.
-- Брательника, говоришь, убили. Оно, однако, не весело. У меня тоже и малого, и старуху, и всех остальных. Головешка от деревни осталась.
Он недоверчиво ошупывал длинные пейсы, неаккуратную бороду Гиля, подержал кипалку, вытащил с превеликим удивлением кудрявые белые цицис.
-- Униформа у тебя шухерная, однако. Зачем такая? Порчу наводить? Так ты, однако, из этих, которые Христа гвоздями к стенке прибивали. Всю Россию извели, Гитлеру продали. Люди говорят -- все беды от вас...
Семенов, закрой - ка его на губе, завтра посмотрим...