Горбатое тело горы изгибалось причудливым каменным укладом, переплетенным злыми, пронырливыми кустами. Даже солнечные лучи лениво скользили по извилистым углублениям, не желая растопить темноту неприветливых мест.
Долго будут недобрым словом поминать тот свирепый снежный шторм, набросившийся на село. Гудел, ревел, наломал крыш, деревьев. Потом услышали треск жуткий, словно провалилась земная кора, застонала. Когда откапывались, разглядели, что от Черной горы откололась скала, застряла, к подножию не упав.
Обвалившийся, словно гнилой гриб, каменистый кусок горы открыл темноватое углубление, похожее на пещеру угрюмого, тоскливого вида. Ни шатающиеся камни, ни пугающая темнота не могли остановить Мирко и Златко, забравшихся внутрь. А для чего еще мальчишкам жить? В глубине сохранился ствол толстенного дерева без листьев, веток и коры. Странный звук, похожий на глубокий стон, заставил вздрогнуть обоих. Отблеск свечей осветил прогнившее дерево, как гигантской змеей окрученное бесконечными витками позеленевшей толстой веревки. Второй страдающий зов, поначалу негромкий, эхом отражался в глубине пешеры. Златко зажег еще несколько свечей, поставил вокруг ствола. Третий стон еле слышный, человеческий звал на помощь из тяжелой толщины прогнившей древесины.
Веревка, похожая на корабельный канат, многоярусными витками держала ствол. Мирко нашел узел. Хоть и истлевший, напоминавший гигантский кулак, тот не желал разжимать замлевшие пальцы. Только огонь свечи смог отрезать связующую сердцевину. Разматывали тяжелые витки долго, бесконечно. Внутри прижалось полуживое существо, почти скелет. Трудно было поверить, но уродливая женщина была жива и снова издала шипящий звук. Вдруг она открыла глаза. Залитые мутной кровавой слизью, безобразные, вселяющие страх.
Из гроба краcавиц не вынимают, но уместно сострадание. Здесь же отвратительное создание не вызывало ни жалости, ни желания помочь, было столь омерзительно, что мальчишки попятились назад, едва сдерживая тошноту.
Неожиданно свечи разом погасли. Ребята успели добежать до выхода из пещеры, резкий свежий воздух рывком качнул их. Ветер ли? Показалось, будто трясется склизкая поверхность Черной горы. Через некоторое время в проеме появилась развязанная гадкая горбунья, она коряво шла, натужно ступая одной ногой, вторую волочила. Не мерещилось ли мальчишкам, что с каждым ее шагом колыхалась трескающаяся почва? Мирко и Златко пятились назад, давно знали, что нельзя быстро бегать по ненадежному склону, когда увидели-почувствовали, как дрогнула обвалившаяся скала, зашаталась. Покатились кубарем. Острые кусты, да голые злые камни изуродовали, оглушили их до того, как скала накрыла беглецов, похоронила.
Зачем развязали ее?
Невезучая жизнь пошла по черногорским селам. Вдруг дрогнула рука молотобойца. Удар обухом не убил быка, тот, осатанев, разнес сарай, весь загон, покалечил людей. Ни с того, ни с сего сбесились собаки, носились безумной сворой, рвали скот, бросались на людей. И стреляли по своим многолетним лаящим друзьям удрученные хуторчане.
Гончары, вернувшиеся с ярмарки, рассказывали, что подорожали лошади на рынке. А словены поймали конокрада, не похож был тот на цыгана-румына, оказался из дружелюбного с давних пор албанского села, что с другого склона горы. Дошли туда разбираться, да не довели вора, замордовали по дороге. Разговор с албанцами начался криками, потом кулаки пошли в ход , за ними ружья. Столько народу пострадало, что о скором замирении и думать не пришлось.
На гуцульской свадьбе забили до смерти, закидали камнями Урсулу- предсказательницу. Четыре жениха-богатыря, четыре невесты-красавицы собрались под праздник урожая отметить брачный союз, а она - думали добрая гадалка - подошла к невестам; шакалом хриплым, змеей шипящей заскрежетала:
-- Все вы до первого снега станете вдовами, вдовами, вдовами!
Мальчишки-фантазеры, водившие коней на утренний водопой, сочиняли-выдумывали на все лады, что видели девчонку-горбунью дикую, неместную, страшную. Хромала она тяжело по ручью, а лошади испугались ее, разбежались. Не верили выдумкам таким, но дряхлый Недад закричал в неистовстве, мол, помнит он бой-резню под Плевной - прошло с тех пор лишь тридцать лет. Тогда лавиной с гор сошла-скатилась казачья сотня и в жуткой тишине звенели-посвистывали шашки, головы летали словно горшки с забора, залило клеверный луг красным киселем. И шла-хромала по разрубленным телам мерзкая горбунья с черным орлом-стервятником на плече.
Кто развязал ее?
-- "И не важно, кто развязал ее. Она идет и будет продолжаться до победного конца во славу Отечества. Ваши пораженческие настроения, полковник, утопичны, бесмысленны. Никто и ничто не остановит ее!" --
Фриц очень хотел вернуться с мобилизации живым-здоровым, в призывном пункте сунул штандартфюреру золотые изделия в коробочке. Помогло. Попал он в похоронную команду, полегчало в его трусливом мозгу. Паскудно ошметки человеческие таскать-закапывать, но радостнее, чем в окопе под бомбами дрожать. Нацепил темные очки, маску на нос, перчатки на пальцы - жить можно.
Приставал к нему трухлявый Курт, сослуживец:
-- Не видал ли ты, камрад, бабы какие-то по ночам кидаются факелами, прыгают?
-- Eщe у одного крыша пошла, -- догадывался Фриц, -- бывает часто в могильной землекопалке.
Но, когда после газовой атаки мертецов без крови собирали, вдруг услышал он какафонию ржащих жеребцов под гул ревущей канонады. И танцевала-радовалась под такую музыку вертлявая ведьма, облепленная галдящим вороньем.
Но не от помешательства загнулся храбрый Фриц, от удовольствия. То поле разминированным считалось, и пошла по нему непутевая рота, потом и артиллерия постаралась. Размолотили, измельчили поляну под грядки - хоть морковку сажай. Хоронить некого, но Фриц ковырял лопатой, золотишко, иные полезные вещички выискивал. Эй, какой амулет богатый! Еще один. Фриц радостно нагнулся, когда пальцы валявшейся оторванной руки схватили его за запястье, другая рука обняла за шею. В последнюю секунду жизни он увидел мерзейшую, всю в зловонных язвах, бабу, прижавшуюся к нему в страстном поцелуе. Наслаждайся, герой!
Перемирие настало, когда с обеих сторон линии фронта тиф загулял-воцарился. А когда инфекционный барак не вмещал, перестали хоронить, то ли дали крутую команду сжечь-спалить весь лазарет с еще живыми и непохороненными, а, может, сами приговоренные постарались. Поднялось-колыхалось пламя до черных небес. Очевидцы врали-сочиняли, что прыгал через огонь зеленый конь-скелет с женщиной-змеей на загривке.
Так завяжите ее!
Истерзанный боями эсминец "Бесстрашный" понуро добрался до спасительной гавани. Адмиралтейству решать что будет с потрепанным устаревшим кораблем. Может, закончилась, наконец, эта никому не нужная четырехлетняя стрельба-катавасия?
Моряки с гармошкой сидели на пирсе, разглядели хромающее мимо страшилище. Омерзительная толстенная старуха с дохлой птицей на плечах вызывала отвращение, но не это привело матросов в ярость. Во рту она держала-жевала всю в крови гвардейскую бескозырку с надписью "Бесстрашный".
-- Степанов, -- скомандовал мичман, -- собери ребят, привяжите-ка красавицу к якорю. И на дно. Побольше узлов, канат у нас аглицкий, крепкий. Видишь написано: "Годен до июня сорок первого".