Где-то, где звёзды сверкают не только на небе, где плещется солёный океан, жил маленький краб. С виду он был вполне обычным крабом, такой же желтенький, как и другие, и жил он как все крабы: выбегал ночью на песок из-за камней поесть, при любой опасности прыгал в море и бегал боком. Но все же крабик был не очень обычным, иначе не было бы сказки.
В то время как все другие крабы набрасывались на еду и объедались до того состояния, что даже клешнями двигать было противно, маленький крабик кушал совсем немножко, только чтобы утолить голод, а потом выходил на песок, освещенный звездами и луной, и рисовал. Да, он любил рисовать. Плеск волн был для него самой прекрасной музыкой, а влажный песок - лучше любой бумаги. И когда океан смывал его рисунки с песка, крабик не расстраивался: ведь появлялось столько свободного места, чтобы снова рисовать!
Он водил клешней по песку и получались кружочки, закорючки, палочки и точки. Это был не бог весть какой узор, но крабику, океану, луне и звездам он нравился. Всеми закорючками, кружочками, точками и палочками, которые рисовал крабик, можно было бы покрыть пляж много-много раз. Он рисовал до утра, пока розовая заря не рассеивала магию ночи, пряча луну за горами, и жаркое солнце, поднимающееся из-за горизонта не начинало припекать панцирь маленького крабика. Тогда он довольным уходил спать, чтобы вечером снова под песню ветра и океана, при свете звёзд и загадочной луны встретиться с закорючками, кружочками, палочками и точками.
Каждый вечер песок принимал узоры крабика, а океан забирал и хранил их в своей солёной памяти, каждую ночь до утра звёзды любовались творчеством старательного крабика и небо, умилившись, роняло слезу.
Может быть, он рисовал звезды, может быть, волны, а может, он писал песню, звучащую внутри и сливающуюся многоголосной гармонией с песней окружающего мира, мне не известно, но я точно знаю, что это было для него великой радостью, по сравнению с которой все крабьи наслаждения - всего лишь капли воды по сравнению с морем. Поглощенный своим творчеством, крабик иногда даже пропускал рассвет и потом быстрее ветра мчался в прохладное убежище мокрых камней.
И вот однажды под утро пришел человек, а крабик был так увлечен рисованием, что не заметил опасности и попался в железные сети. Крабик был маленьким, поэтому наверняка не годился в пищу. Но, как это свойственно людям, его не отпустили. Человек посадил его в стеклянную банку с водой и бросал туда хлеб. А крабик, в тоске по песку, океану и звездам, не ел хлеба и грустно чертил по гладкой поверхности стекла тоскливые закорючки. Стекла было мало, и он обводил свой рисунок по несколько раз, от чего на стекле оставались царапины, которые влажно блестели, как грустные глаза крабика.
Изредка мимо стекла тюрьмы бедного маленького художника проплывала темным пятном с обратной стороны чья-то тень. Когда она приближалась к банке, крабик мог видеть искаженное призмой стекла и воды человеческое лицо. Оно расплывалось во все стороны и окружало банку, словно посягая даже на это убогое пространство. Крабик отворачивался, и тогда что-то стучало по стеклу и звонкий гул, оглушая, отзывался болью в голове. Крабик сжимался в комочек, пытаясь спрятаться от этой пытки, а в мыслях был океан и пляж.
И пришел день, когда крабика вытащили из его темницы, потому что кто-то увидел рисунки на стенках банки. Его положили на банановый лист и подтолкнули пальцем. Сначала крабику показалось, что его отпустили на свободу, и он побежал, но не успел добежать даже до конца листа, как чья-то рука поймала и положила его на прежнее место на листе. Крабик подумал, что его никогда не отпустят, и горестно стал царапать палочки и точки.
Закорючки и точки, кружочки и палочки проступали зеленым соком на свежем листе и сливались в узор по всей площади. Когда лист кончился, крабика положили на новый лист и опять подтолкнули пальцем. Но на этот раз он не стал рисовать. Он неподвижно сидел на сочном зеленом пространстве, которое даже на сотую долю не радовало его так, как простор пляжа, и вспоминал, как здорово было, зачерпывая влажный песок, выводить разные линии на свободе, кутаясь в солёный воздух под мягким светом звезд.
И тогда, словно почитав мысли пленника, те же руки подхватили грустного вялого художника и вынесли на улицу. Тысячи звёзд вспыхнули над головой вновь свободного крабика, цикады пели ему радостную песню, а он бежал, бежал по траве, по земле, по камням навстречу океану. Он словно знал дорогу, словно слышал зовущую песню океана, и звезды освещали ему путь, как не сможет осветить и сотня уличных фонарей. Крабик чувствовал влажный солёный запах , чувствовал, что и океан, и песок тоже скучали по нему все время, мерцая звездными бликами на нетронутой поверхности, грустили без незамысловатых рисунков, вспоминая прошлые кружочки и закорючки.
А человек обводил царапины на зеленом банановом листе черным угольком, удивляясь чудесному крабу, узору и своей удаче. Закончив, он показал закорючки другим людям, умолчав о их происхождении, ведь он был просто человек и ему очень хотелось в чужих глазах выглядеть более значительным, чем его считали остальные. Людям очень понравились красивые закорючки, они хвалили принесшего, удивляясь замысловатости узора. Так появился сингальский алфавит. Каждый человек захотел рисовать такие же круглые значки.
Но крабик не знал об этом. Он просто рисовал и рисовал кружочки и палочки на мягком влажном песке, и ничего больше не было нужно. А луна светила ему, океан пел песни и ветер рассказывал всему миру о чудесном крабике.