Видьма Богдан Александрович. Готрим

"Даже в смерти должны пылать дух ваш и добродетель, подобно вечерней заре над землей: иначе смерть ваша плохо удалась вам".

[Ф.В. Ницше "Так говорил Заратустра"]

"В чем смысл жизни? Служить другим и делать добро".

[Аристотель]

"Наша совесть нам и есть лучший судья".

[Н.И. Гнедич]

РАССКАЗЫ О МИДГАРТИДЕ

Готрим

[Dark fantasy]

Отблески горящего камина плясали в комнате, вырывая из темноты старый интерьер. Пожираемая пламенем древесина потрескивала умиротворяюще. Полумрак, мягкий и теплый, нежно окутывал его, уставшего после ночной охоты. Исступленный бег по ночному лесу, чуткое выжидание момента, яростное нападение и, наконец, долгожданное насыщение -- после такого всегда клонило в сон. Он лежал на старой кушетке, расслабленный, откинув голову на мягкую подушку и прикрыв глаза. Сейчас он чувствовал спокойствие, большое спокойствие, -- такое, которое бывает только во время предельной сытости, наступившей после длительного, изнуряющего голодания. Он дышал глубоко и ровно, пребывая в состоянии сладкой полудремы. Его тело сейчас, получив необходимое питание, восстанавливалось, пульсируя блаженством. Выразительные морщины на пугающем сером лице теперь немного разгладились и его черты стали чуть более, чем обычно, походить на человеческие. Он был обнажен до пояса и его пепельная кожа мягко отражала свет огня. Его тело было длинным и жилистым, но сейчас на нем выделялся округлый выпученный живот, наполненный пищей... Несколько резаных ран виднелись на руках и груди...

Если бы кто-нибудь мог наблюдать этой ночью за странным существом, то он, возможно, усомнился бы в том, что здесь, на этой кушетке, умиротворенно дремает именно та бестия, которая набросилась с демоническим воплем на банду разбойников в ночном лесу. Неужели эта длинная тощая фигура с пепельной кожей и есть то страшное чудовище, которое, бешено рыча и воя, в полуночной темноте разметало целую шайку закаленных бандитов? Бедняги, они вероятно подумали, что за их грешными душами явился сам Варнагхаят. И действительно, трудно было поверить, что именно эти, не особо мускулистые и на вид не слишком сильные, руки хватали объятых ужасом бандитов и швыряли их во все стороны словно безвольные соломенные чучела, и что именно это худое тело, исступленно метаясь среди разбойников, быстро и ловко уворачивалось от тяжелых ударов и тут же с неимоверным натиском и беспредельной яростью атаковало.

Однако, несомненно, именно эти острые когти, пронзая грубые одежды из шкур, впивались болезненно в тела обреченных злодеев. Именно эти пугающие клыки смыкались на их шеях. Именно эта грива седых волос мелькала в пространстве, очерченном светом костра. Да, здесь, мирно отдыхая, лежало то самое существо.

Из полудремы он провалился в сон. Сейчас в его теле протекали интенсивные процессы. Питание, которое он получил, перерабатывалось и все полезные вещества, содержащиеся в нем, жадно всасывались организмом, восполняя утраченное во время голодания. Этот сон необходим -- с его помощью восстановление пройдет быстрее. Именно поэтому, вернувшись из ночной вылазки, он смыл с себя кровь и грязь, разжег камин и, раскинувшись на кушетке, погрузился в дремоту. Он знал, что когда проснется, его внешний вид немного изменится -- он словно помолодеет на пару сотен лет... После отдыха морщины на лице разгладятся еще больше, глаза станут яснее, клыки слегка просядут вглубь кости, отчего визуально уменьшатся, кожа станет не такой темной и сухой и приобретет более живой вид. Когти же отслоятся и отпадут, что очень кстати, поскольку они чудовищно мешают в повседневном быту. После них останутся только небольшие твердые выступы серо-черного цвета, немногим больше человеческого ногтя.

Его обновленный вид продержится примерно дней двадцать пять, в течение которых он будет есть обычную пищу и жить почти так же, как и обыкновенный человек. Будет ходить в лес за дровами, соберет немного шишек гигантской араланской ели и будет смаковать по вечерам у камина ее питательные семена, возможно, с луком и стрелами поохотится на молодого оленя, еще будет обдумывать всевозможные вещи, делать заметки и много-много читать... -- таковы были его обычные занятия в то время, когда он возвращался в свое нормальное состояние. А затем, по истечении срока, начнется все заново... Начнутся снова перемены в обратную сторону, которые будут давать о себе знать не по дням, а по часам -- в его облике все больше и больше опять будет вырисовываться чудовище: страшное, неспокойное, кровожадное... Вампир, когда начинает голодать, получает невероятную силу, наличие которой поистине сложно предположить в его тощем теле. Его тонкие, но твердые как дубовый корень, мускулы в этот период становятся способными на чудовищные усилия. Во время голода с каждым часом понемногу увеличиваются клыки и челюсть сводит от неистового желания кусать и пережевывать. Кроме того, постоянно и с большой скоростью растут когти на длинных жилистых пальцах пока не достигают шестисантиметровой длины. Сохранять спокойствие голодному вампиру становится все труднее с каждым днем -- ему кажется, что огонь сжигает его изнутри. И действительно, температура его тела поднимается, глаза наливаются кровью, а кожа становится сухой и темно-серой...

Без пищи вампир может продержаться очень долго. В действительности, чтобы заморить вампира голодом, может понадобиться несколько лет. Вот только скорее он придет в такое неистовство, что разобьет себе череп о стены своей темницы... И унять этот нестерпимый огонь внутри могут лишь плоть и кровь. И они должны быть человеческими... Охота на животных может утолить голод лишь отчасти и ненадолго, и только в человеческом теле содержатся те вещества, которые крайне необходимы вампиру и которые он не способен получить другим путем. Поскольку все вампиры когда-то были людьми, теперь им периодически требуется другой человек, чтобы на время и хотя бы частично восстановить свою человечность...

Поэтому он и вышел этой ночью из своего дома, стоящего на высоком холме среди зарослей араланского леса, и стремительно ринулся к тому месту, где раньше, блуждая чащей в поисках лечебных трав, обнаружил стоянку грабителей и наблюдал издалека за тем, как они, гнусно ругаясь и чуть ли не хватаясь за оружие, делили свою добычу. Он не хотел бессмысленно рисковать и сначала планировал по-тихому утащить лишь одного, подкравшись из-за спины, прикрыв ему рот и воткнув в шею убийственные когти. Он оттянул бы его подальше в чащу и поглотил бы его живительную плоть. Но это не получилось. Ему пришлось схватиться с дюжиной злодеев. И возможно, несмотря на всю его силу, они прикончили бы его, если бы их окружал ясный день, но в густом лесу, погруженном в темноту ночи, они не могли видеть дальше, чем простирался свет от небольшого костра, на котором жарилась пара зайцев. Он же, ночной охотник, видел в темноте без труда... Он атаковал, уходил от удара, ныряя в заросли, взбирался ловко по стволу сосны, перескакивал с дерева на дерево и снова бросался в смертоносном прыжке, с острыми когтями, нацеленными в лицо и шею, хватал атакующую руку и с хрустом вонзал в нее мощные клыки... Крики агрессии и ужаса только распаляли в нем азарт ночного хищника...

Однако сейчас, в этой тихой комнате, заполненной мягким полумраком, неистовый пыл смертельной схватки был далеко позади... В камине умиротворяюще потрескивали дрова, пожираемые пламенем. Он тихо спал, спокойный и насытившийся...

Проснувшись утром, он чувствовал себя замечательно. Свежесть и легкость во всем теле радовали его. Прекрасная ясность в голове, которая бывает только в первый день сытости, способствовала чудесному настроению. И лишь воспоминания о неудержимой кровожадности, инструментом которой он был этой ночью, как всегда слегка омрачали его. Он собрал свои отпавшие когти и положил их в урну, которая была уже заполнена более чем на половину... Но если бы собрать все когти, которые он сбросил за жизнь, то они, вероятно, могли бы заполнить и всю эту комнату...

Полученные ночью раны зажили и даже шрамы от них уже успели рассосаться. Живот его приобрел нормальный размер -- пища переварилась и усвоилась. И вскоре он почувствовал, что ему необходимо опорожнить кишечник.

Время до полудня он провел читая "Тенденции мира" Хэдвига Мэртиса и попивая сладкую наливку из лесных ягод. У него здесь было несколько шкафов забитых книгами и он любил читать, сидя возле камина и аккуратно перелистывая желтоватые страницы. Большую часть книг он привез с собою когда переселился сюда из Кирэнсфольда, а многие выменял на шкуры и янтарь у торговцев, что водят караваны по расположенному у кромки леса большому тракту... Когда-то он не только читал, но и активно делился своими изысканиями со студентами Кирэнсфольдского университета. Профессор Готрим Кэйн -- так его называли тогда, но это было очень-очень давно...

Дрова из дикой араланской яблони, подброшенные в камин, горели, расточая приятный аромат. Он отхлебнул из большой деревянной кружки и опустил глаза на ветхие страницы, покрытые ровными строками.

"Поистине, видимый мир -- это воплощение вселенских тенденций, результат взаимодействия и развития изначальных сил. Эти силы ищут реализации и их стремление творит и преображает видимый мир. Они движутся, увлекая за собой материю, подобно тому, как течение уносит упавшие в воду листья. Так же, как разум двигает тело, так эти энергии приводят в движение весь мир. И то, что называют злом (как и то, что именуется добром) -- это всего лишь один из способов их реализации. Зло и добро, свет и тьма, порядок и хаос -- это всего лишь названия для глубинных течений в безбрежном океане мира, которые увлекают за собою существа и события. Чтобы действовать на уровне форм им необходима объективация. Воплощаясь в разнообразных созданиях, эти энергии находят для себя возможность реализации; различные поступки существа -- это их проявления. Все живущие становятся их проводниками: человек, животное или чудовище -- все реализуют через свои действия какие-то тенденции мира. И часто, к большому сожалению или удивлению, мы можем видеть как разные силы взаимодействуют и переплетаются и как все это -- и дурное и хорошее, и приятное и отвратительное -- сливается воедино в одном существе..."

Готрим отложил книгу, откинулся на спинку кресла и расслабился, провел рукою по своему лицу. Сейчас оно было более человеческим чем вчера и не представляло уже такой отталкивающе жуткой гримасы. Губы не были так ужасно оттянуты клыками и могли сомкнуться. Мышцы лица не сводило от чудовищного напряжения. И дыхание было ровным... Он уже давно привык к этой двойственности внутри себя. Для него это не казалось более ни страшным, ни удивительным. Все это было теперь просто обычным для него... Ведь в этих макабрических метаморфозах он провел не годы и не десятилетия, а долгие, ужасно долгие века... Действительно, он привык быть чудовищем, привык быть проводником кошмарной демонической силы, которая пробуждалась в нем с неизменным постоянством и требовала безукоризненного повиновения. Невозможно было противиться этой жажде, неистово пылающей в груди жарким огнем и болезненно пульсирующей в каждой мысли. Сначала он пытался, он искренне пытался побороть свой чудовищный изъян, решительно и бесповоротно отвергнуть свою вторую сущность раз и навсегда, но, к его горькому разочарованию, каждый раз все заканчивалось безнадежной капитуляцией с его стороны. Он вспомнил как однажды, когда он был еще моложе и голод с особой силой затуманивал ему рассудок, он запер себя в комнате и далеко отбросил ключ через щель под дверью, а затем уселся на кровать в медитативной позе и принялся убеждать себя в том, что он может победить эту жажду, что в нем просто не способно присутствовать нечто такое, чего он не в силах контролировать... Но даже теперь, прожив вампиром долгие столетия и научившись во время голода сохранять хотя бы часть своей человеческой природы незатуманенной, он знал, что не могло быть и речи о том чтобы полностью побороть природу монстра... И тогда, с той запертой дверью, итог был таков, что он метался бешено по комнате, раскидывая мебель и нанося себе раны, воя и рыча, он катался по полу, сжимая зубы и корчась от сведенных до боли мышц и все больше и больше безнадежно теряя связь с реальностью... Все это закончилось неутешительно. Когда к нему вернулось сознание, он обнаружил себя жадно вгрызающимся в плоть молодой девушки...

"Хватит! Не буду я этого вспоминать!" -- проворчал он...

Поднялся и подошел к зеркалу, мрачный и взбудораженный нахлынувшими воспоминаниями, зажег светильник на столике. Его серое лицо с бледными, но выразительными глазами, смотрело на него из-за стекла...

"Силы, которые двигают мир... -- пробормотал он, вглядываясь своему отражению в глаза. -- Они двигают его очень неосмотрительно".

Он приоткрыл широкий рот и провел языком по кончикам острых зубов...

"Ладно. Пора пойти осмотреть место ночной потасовки, -- подумал про себя. -- Там, среди награбленных бандитами пожитков, должно быть что-нибудь ценное".

Он съел немного еловых зерен, допил наливку из деревянной кружки, оделся и вышел, заперев за собою дверь большим железным ключом.

Его встретило нежаркое осеннее солнце, выглядывавшее из-за плывущих по ясному небу мягких пушистых облаков, и лицо ему обвеял свежий ветерок, несущий запахи хвои и вереска. Местность, на которой стоял его дом, была чудесной. На многие мили окруженная древним густым лесом, плотно смыкающимся над многочисленными холмами и равнинами, выстилающим впадины, изрезанные крутыми оврагами. С разных сторон лес плотно подступал к деревням, в которых жили земледельцы и охотники. В этих поселениях, конечно, ходили слухи о кровожадном лесном монстре, нападающем на заблудившихся путников... Многие не верили этим глупым россказням суеверных простаков и смело забредали глубоко в чащу в поиске грибов или в надежде на крупную дичь... Готрим часто был рад этому. А бывало, если в лесной глуши не получалось наткнуться на годную добычу, он и сам наведывался то в одну, то в другую деревушку. Он также высматривал себе подходящую добычу среди разношерстного сброда, что без устали валандался по тракту. Конечно, приглушенные сожаления поутру разъедали его темно-серую душу, но что мог он поделать? И все же он старался держаться подальше от обычного мирного населения, за исключением случаев крайней нужды, когда его человеческая сущность окончательно засыпала, проваливаясь в жуткие объятия демонического кошмара. Все же больше он предпочитал бандитов и дезертиров, частенько забредающих в эти леса.

Заканчивался Месяц Пушистых Облаков, первый месяц осени. Сегодня было сорок второе число и завтра будет первый день Месяца Частых Дождей, месяца мрачного неба, мокрой травы, влажной одежды и сырости. Именно в этот день по дороге будет проходить с караваном знакомый торговец, и было бы неплохо выменять у него какую-нибудь новую интересную книгу или горсть звонких монет. В связи с этим разбойничье барахло придется как нельзя кстати...

Готрим спустился вниз по пологому склону холма, поросшему елью и вереском. Это возвышение, на котором стоял его дом, окружал участок заболоченного леса. небольшие речушки, спускающиеся с далеких гор, столетиями приносили сюда воду, которая разливалась в низинах большими лужами и пропитывала землю, делая ее рыхлой и небезопасной для беспечного странника... Но Готрим хорошо знал ходы, которыми можно было пройти туда и обратно.

Из мешочка на поясе он достал деревянную трубку, наполнил ее курительной смесью, состоящей в основном из полыни и мяты, разжег и, потягивая мягкий приятный дым, неторопливо побрел через болотистую чащу.

III

На месте ночного побоища уже потрудились мелкие падальщики. Они с большим аппетитом полакомились тем, что не было закрыто ржавыми кольчугами и толстой дубленой кожей. Земля вокруг потухшего костра была истоптана, везде виднелись пятна спекшейся крови. Невдалеке лежали кости, которые вампир обгрыз собственными зубами... Здесь пахло лесом и недавней смертью...

Он знал, что все это -- его рук дело... точнее -- его когтей и его клыков. Однако сейчас вампир смотрел на живописные результаты ночного побоища с холодной констатацией. Его воспоминания о случившемся были ясны и красочны -- за долгие столетия нелегкой жизни со своею биполярной личностью он научился не впадать безнадежно в беспамятство, как это бывает с неопытным молодняком, или же с теми бедолагами, которые вследствие слабой воли так и не смогли развить в себе достаточную осознанность... Но случись ему утратить память и узреть подобную картину словно впервые, он искренне бы ужаснулся мерзким плодам необузданной жестокости... Да, сейчас к нему вернулся его здравый рассудок -- рассудок человека, университетского профессора и одинокого отшельника из араланских лесов... Демонический голод ужасного монстра был позади... на некоторое время...

Готрим внимательно осмотрелся. Теперь он мог взглянуть на это место по-другому. Вчера его заслепляла жажда -- он видел только сладкую добычу и желал только насыщения, остальное его не волновало... Теперь же он мог не спеша осмотреть пожитки бандитов и выбрать из них то, что ему понравится. Конечно, это не лучшее занятие -- обирать истерзанные трупы, но здесь, в лесной чаще, не так уж и часто выпадает случайность обзавестись предметами материальной культуры.

Он присмотрел себе хороший меч, не слишком тяжелый и добротно заточенный. Он вспомнил, что вчера этот меч мелькал у него перед глазами, а он пригибался и уворачивался от его сверкающего лезвия. Из-под туши одного из грабителей он вытащил ножны к этому мечу, обтянутые тисненой кожей. Снял самую лучшую кольчугу, тронутую ржавчиной, однако весьма пригодную. Наскреб из кошельков увесистый мешочек монет -- в основном серебро и медь, но и это тоже неплохо. Вдруг он припомнил, как в разгаре ночной схватки один из головорезов кинулся к мешку с добычей, вытащил из нее большой кошель и бросился наутек, оставляя своих приятелей сражаться. "Видимо, там было нечто более ценное, чем ненадежные узы разбойничьей дружбы", -- проворчал себе под нос Готрим. Порывшись в том мешке, он нашел несколько дорогих тканей, серебряную посуду, пять бутылок элланийского красного вина, массивный серебряный амулет на цепи, странный и, очевидно, очень старый, пару платиновых колечек и оправленную в кожу небольшую книжечку... "Хм... Интересно, что же там пишут... Неужели эти неотесанные болваны знали грамоту?"

Он открыл книжечку. Первая страница была вырвана. Он осмотрелся и заметил на земле притоптанную папиросу, скрученную из похожей бумаги. Она была лишь немного обожжена. Видимо, потасовка началась именно в тот момент, когда кому-то из налетчиков вздумалось покурить. Готрим поднял ее и раскрутил, высыпая табак на землю. Это была половина первой страницы. На бумаге он прочитал надпись: "Дневник Ирвинга Манфэльда, свободного исследователя и собирателя древностей. Без моего разрешения не чита..." Вторую половину, видимо, уже скурили, поскольку ее нигде не было видно.

"Значит они ограбили ученого, -- подумал Готрим. -- Интересно, о чем он пишет в своем дневнике..."

Упаковав в разбойничий мешок все то, что хотел забрать, Готрим направился домой -- нечего было торчать на этой заваленной трупами поляне, способной привлечь хищного вепря, стаю волков или гигантского медведя...

Попивая сладкое элланийское вино, сидя в своем удобном кресле напротив камина, он с интересом вглядывался в неровные строки, набросанные быстрым почерком исследователя.

"Мои поиски привели меня в прохладный Аралан, покрытый древними лесами. Я нашел достойные доверия свидетельства, что стародавний артефакт давно забытых дней, легенды о которых так привлекли мое внимание, должен находиться именно здесь, в этой стране, поросшей гигантскими елями. Однако, чтобы с достаточной точностью определить место, в котором покоится эта реликвия, мне могут понадобиться месяцы, а то и годы...

Я остановился в городе Моринхэм, что стоит в том месте, где реки Фрэя и Харма сливаются воедино, образуя широкий поток Эстры. Мне удалось снять хорошую комнату в недорогой гостинице практически в центре города. Я намерен поработать во всех библиотеках и архивах, до которых мне только удастся получить доступ. Я готов потратить столько времени, сколько потребуется для поисков... Легендарный Меч Вампира стоит того..."

Готрим кашлянул и сделал несколько больших глотков сладкого пьянящего вина... А затем набил свою трубку курительной смесью и глубоко затянулся, погруженный в задумчивость.

"Меч Вампира... Надо же... -- пробормотал он, выдыхая белесый дым. -- Вот это интересно..."

"Поистине, эта реликвия имеет огромное значение. Этот артефакт, это оружие, достойно внимания уже хотя бы потому, что принадлежало чудовищу, демону во плоти, который сумел повернуть свое ужасное проклятие во благо. Эта легенда мало известна в наши времена, однако в старых источниках об этих событиях можно найти определенные сведения. О вампире -- защитнике простых людей упоминают и Келберт Маноримский, и Орэнфаст из Мельна, и Эддербах Мудрый. Все они рассказывают легенду о том, как благородный воин Родгир Адэлрик, пораженный мерзким проклятием, в порыве бешенства зверски растерзал свою семью..."

"Это ужасно, -- подумал Готрим. -- Я читал об этом у Келберта Маноримского... Я же свою семью оставил долгие века тому назад и больше никогда не виделся с ними... Я даже не знаю, где лежат их останки..."

"Когда к воину вернулась память, он пришел в ужас от содеянного им преступления. Безутешное отчаяние переполнило его от такого поворота судьбы, что был издевательской насмешкой над его сокровенными идеалами и убеждениями, которыми он жил до сих пор, -- во многих битвах он героически защищал свою родину от свирепых врагов, но оказался не в силах защитить собственную семью от своей же слепой жажды. Исполненный мучительного раскаяния, Родгир поклялся перед ликами Богов, что сможет усмирить проклятие и направит свою силу на борьбу со злом. Легенда гласит, что Боги помогли ему сдержать обещание... Конечно, будучи человеком, кое-что знающим о вампиризме, можно усомниться в том, что больше ни одна невинная жертва не пала от его когтей и клыков, однако история сохранила для нас описание многих благородных деяний, совершенных этим необычным вампиром. И я нашел в одном древнем томе, который попался мне в библиотеке Мааркайта, сведения о том, что последний свой подвиг Родгир Адэлрик совершил именно в Аралане. Он возглавил оборону деревни Фарэнхом, на которую напал отряд орков... И эта книга говорит, что были это именно северные орки..."

"Силы, которые двигают мир, -- подумал Готрим. -- Силы, которые заставляют вампира убивать и защищать... Вот это интересно..."

Готрим знал эту легенду. Он познакомился с ней еще в те времена, когда сам преподавал в университете Кирэнсфольда. Тогда эта история сильно заинтересовала его, но особое значение она приобрела для него немного позже...

С этим дневником в руках Готрим просидел до поздней ночи и удостоверился, что целеустремленный ученый таки докопался до той информации, которую искал...

"Бессчетные дни, проведенные за кипами книг, дневников и карт, наконец-то дали плоды. Я выяснил, что деревня Фарэнхом действительно существовала на территории Центрального Аралана, но в течение эпох она сменила несколько названий и сейчас именуется Вайрэнмар... Я сейчас же собираю вещи и иду нанимать карету...

...

Поразительно! В храмовых летописях действительно упоминается Родгир Серый, рыцарь-чудовище, который в 862 году III эры сыграл решающую роль в защите деревни от северных орков, однако сам был убит предводителем захватчиков. Его гробница расположена на правом берегу Хармы, где-то на том ее отрезке, который называют Большим Изгибом... Родгира похоронили, как извещает храмовая рукопись, вместе с его доспехом и оружием... Вход в усыпальницу можно открыть с помощью древнего амулета, который хранится здесь, в храме...

...

Что же касается самого легендарного меча, то он являет собою поистине уникальный продукт оружейного ремесла гномов. Легенда гласит -- и это подтверждается некоторыми сведениями, которые я нашел в источниках, -- что это оружие было наградой для героя-вампира от благодарных двергов за то, что он бесстрашно бросил вызов злу, пришедшему к их воротам. В первых столетиях III эры на юго-западные окрестности древнего гномьего города Тэнгэрворта обрушился метеоритный дождь. Гномы были напуганы и готовились к выселению из этой части города, однако вскоре выяснилось, что упавшие с неба глыбы не похожи на те странные камни со зловещими письменами, в местах падения которых образуются так называемые мистические или аномальные зоны, где природа становится больной, а люди сходят с ума и превращаются в монстров. Самое большое и плотное скопление таких зон, как известно, находится в землях Йумнагат... Эти же метеориты имели вполне естественный вид, но содержали в себе некий неизвестный металл. Когда дверги попробовали разогреть этот новый материал и поработать с ним, оказалось, что из него получаются прекрасные изделия, по своей прочности превосходящие лучшую сталь. Металл, не долго размышляя, назвали метеоритием. Вскоре в побитой метеоритным дождем части города трудились гномьи рабочие, добывая из кратеров подаренный небом материал. И хотя эти глыбы не похожи были на печально известные Осколки Бездны из Йумнагата, пострадавшую часть города стали заполнять жуткие существа. Они начали нападать на рабочих и простых жителей и стали похищать добытый гномами металл. Как оказалось, чудовищами управлял могущественный темный чародей, который чувствовал большую магическую силу, заключенную в этих метеоритах и желал заполучить ее. Гномьи воины, которые выступили против колдуна, не имели достаточных духовных сил чтобы выстоять против его чар -- многих он заставил обратить оружие против самих себя, а многие пополнили его мрачную свиту. И хотя здесь не было Осколков Бездны, благодаря порочной магии колдуна эта часть города стала превращаться в настоящую мистическую зону. Вокруг нее выставили баррикады. Положение казалось отчаянным. Прибыл отряд паладинов из Мааркайта, но и они не решались войти на территорию, где властвовал маг. Было ясно, что он владеет такой мощью, что даже защита святых воинов Вэорэана будет здесь бессильной... Однако случилось так, что в эти места судьба привела Родгира Адэлрика. Рыцарь-чудовище решил, что, не смотря на всю опасность, самоотверженно войдет в часть города, наводненную отвратительным злом и таким образом еще раз испытает свою волю. Командир паладинов дал ему свой благословленный меч, который предоставлял некоторую защиту от деструктивной магии. Родгир прошел через проклятый район и сохранил свой рассудок -- воля рыцаря, который победил в себе самом ужасное чудовище, была сильна. Прорубив себе путь через множество отвратных тварей, он сразил нечестивого колдуна и его чары развеялись. Предводитель паладинов предлагал Адэлрику оставить себе в награду его клинок за то, что он сделал их работу, но тот отказался, не желая отнимать оружие у благородного воина. Тогда гномы расплавили меч паладина и, смешав темную бронзу со странным металлом, упавшим с небес, изготовили два меча, одинаково изысканных и смертоносных...

...

Меч предводителя, вероятно, еще и сейчас носит кто-то из высшего руководства ордена, или же он хранится где-нибудь на почетном месте -- мне об этом ничего не известно... А вот оружие Родгира лежит в гробнице героя... Так близко... Но я не могу даже взглянуть на него. Верховная Жрица местного храма решительно отклонила мою вежливую просьбу, а я просил всего лишь возможности осмотреть, зарисовать и описать этот чудесный артефакт... Это невыносимо... Я так близко к цели... Я прошел такой долгий и трудный путь, а теперь вынужден позволить какому-то незначительному препятствию преградить мне дорогу в самом конце... Она говорит, что войти в гробницу и взять меч может только тот, кто будет избран судьбою чтобы продолжить путь славного героя и снова поднять его оружие против недремлющего зла, -- определение совершенно дурацкое и мутное, как по мне, но в более подробных разъяснениях мне отказали. Тот, кто будет избран судьбою... Как избран? Каким образом?

...

Храмовый писец, которого я расположил к себе с помощью нескольких монет, рассказал, что предки вайрэнмарцев, которые похоронили Родгира, ждали появления другого вампира-героя в будущем. Они верили, что те же самые силы, которые соединились и переплелись в личности славного Адэлрика, возродятся в новом воине и он встанет на тот путь, с которого Родгир сошел. И тогда этот новый рыцарь-чудовище должен будет получить амулет и меч своего предшественника... Предки завещали вайрэнмарцам, когда до них дойдут слухи о новом вампире-герое, отыскать его, вручить ему амулет и провести его к усыпальнице Родгира, чтобы он вошел в обитель его духа, взял его меч и продолжил его дело... А до того времени никому не позволено потревожить останки и прикоснуться к оружию героя... Записи с этими наставлениями есть в древних храмовых текстах -- писец показал мне их, хотя они и не предназначены для непосвященных глаз... Странно, что эти записи вообще сохранились в течение Темных веков...

...

Я, конечно, никак не могу быть проводником тех сил, которые нес в себе Адэлрик, и не достоин взять его меч... Но я ведь просил только взглянуть на клинок, а не забрать его... Хотя, нечего таить, изначально я желал именно этого...

...

Мне стыдно об этом писать, но я украл амулет... Жрица еще долго будет спать после добавленного ей в напиток сока сонной травы... Я совершенно точно отдаю себе отчет в том, насколько это было безрассудно с моей стороны, но, пройдя такой долгий путь, я просто не мог позволить себе увязнуть в паутине глупых деревенских суеверий. Я получу то, что искал... Ключ в моих руках. Также у меня есть проводник из местных, которого я нанял за полтора дуката. Не теряя более ни минуты, мы отправляемся..."

Готрим вздохнул и отложил дневник. Сладкое вино и мягкий дым полыни наполнили его истомой. Его клонило в сон и он не имел желания сопротивляться, тем более, что на завтра были намечены важные дела...

Когда солнце уже катилось вниз с вершины небосвода, он переправился через реку Харму с помощью плота, укрытого в прибрежных зарослях. Теперь ему нужно было углубиться в лес и через чащу выйти к холмам. Среди них и стоял древний курган с массивной каменной дверью, на которой имелось углубление, соответствующее по форме найденному амулету. Готрима вела любознательность -- Меч Вампира не покидал его мысли. "Что же это было за дивное оружие, сделанное из металла упавшего с небес? -- спрашивал себя Готрим. -- Быть может его некогда сверкающие грани давно уже изъедены беспощадным временем?.. Но... а все же..." Кроме того, в нем пульсировало смутно осознаваемое желание проникнуть в тайну монстра, презренного и ужасного как и он сам, которому не может быть места среди людей, но который, в отличие от него, чудовищным усилием воли переломил роковой ход событий, связал свою демоническую природу узами благородного долга, и снискал себе признание в человеческом обществе. Но было в его душе также и нечто такое, что вступало с этим любопытством в борьбу. Он опасался, что селяне, обнаружив пропажу амулета, отправили вооруженный отряд к гробнице. Сейчас в его теле не было той силы, которая просыпалась с началом голода, и он предпочел бы избежать любого столкновения.

Сегодня Готрим решил не встречаться с торговцем. Два платиновых кольца и остальные пожитки он продаст ему в другой раз, или обменяет на что-нибудь ценное. Сейчас же ни в каких товарах еще нет большой надобности. Вампир знал, что торговец не станет ждать долго и отправится дальше в путь, так что он был спокоен на счет этого. В этот день он решил добраться туда, куда не смог дойти собиратель и исследователь древностей. Тем более, что судьба не только указала ему на дверь, за которой спрятано сокровище, но и вручила ключ. "Этот странный ученый пошел на преступление для того, чтобы заполучить желанную реликвию -- так она манила его... И он был уже почти у цели. Всего-то несколько миль густой чащи, пара топких болот и широкая река отделяли его от вожделенного сокровища. Но где они теперь? -- подумал Готрим. -- В какой сырой канаве лежат они лицами вниз, этот Ирвинг Манфэльд и его проводник?.. Сюжетная линия судьбы продолжается, лишь действующие лица сменяют друг друга... Вот и я стал частью этой истории... Этот замечательный артефакт и личность этого рыцаря-чудовища теперь манят меня... Вот и я теперь почти у цели..."

Готрим хорошо знал эти места и помнил, где вздымается среди холмов древняя могила. Он бывал там, забредал туда в своих блужданиях лесною чащей, стоял у каменной двери и с интересом задумывался о том, кто же лежит внизу, глубоко под толщею сырой почвы.

"Рыцарь-чудовище... Он сменил клыки и когти на меч, а дикую жажду на доблесть и благородство. Вместо того, чтобы слепо повиноваться проклятию, он подчинил его себе... Вот что значит духовная сила..." -- так размышлял Готрим, направляясь к холмам.

Пока он пробирался через чащу, небо потемнело от сгустившихся туч -- тяжелым угрюмым сводом они сомкнулись над его головою и над всем араланским лесом. Вскоре начал капать мелкий дождик и все говорило о том, что он будет становиться только сильнее. Вампир ускорил шаг и через некоторое время уже стоял перед большой каменной плитою, которая закрывала вход в гробницу.

Трава вокруг погребального холма была вытоптана тяжелыми сапогами, но ничьего присутствия Готрим не ощутил.

Надпись древними рунами, вырезанная на металлической табличке, вделанной в каменную дверь усыпальницы, гласила: "Пространство за этой дверью священно. Переступая порог, ты отдаешься во власть духа, который обитает в нем. Дух ждет того, кто заменит его на пути и продолжит его дело. Если ты тот, кто угоден ему, входи".

Готрим провел пальцами по вырезанным символам; металл покрывала древняя патина, в углублениях рун имелась склизкая плесень.

"Поэтому жрица и отклонила просьбу ученого осмотреть меч, -- размышлял вампир. -- Ученый способен прочитать текст на полузабытом языке, однако в эту дверь должен войти воин... Воин и вампир... Благородный вампир... Тот, кто имеет готовность и силу чтобы стать вторым Родгиром Серым... Тот, кто будет угоден ему... Тот, кто встретится с его духом чтобы осуществилась преемственность... А если войдет не тот, кто должен, что тогда? Может, это и вправду лишь глупые суеверия... Но как знать?"

Погода к этому времени совершенно расстроилась -- на смену мелким несмелым каплям спустился нещадный ливень и разъяренный ветер, налетая со всех сторон, трепал одежду и волосы одинокого паломника. Готрим снял с шеи старинный увесистый амулет необычной формы и вложил его в выемку на каменной двери, предварительно вычистив из нее пальцами влажный мох и грязь... Внутри этой выемки имелся механизм из темно-желтого металла...

Сначала ничего не происходило. Он сильнее вдавил амулет во впадину и повращал его. Прозвучало несколько щелчков и массивная дверь как будто вздрогнула. Готрим надавил на нее со всех сил, пытаясь открыть, но огромная плита даже не сдвинулась с места. Он снова повращал амулет и опять попытался толкнуть, налегая плечом и скользя подошвами по мокрой земле. Внезапно дверь поддалась и он чуть не рухнул в открывшуюся брешь. Он мог бы поклясться, что какая-то неведомая сила вдруг оказала ему содействие -- ему почудилось, что кто-то потянул каменную плиту изнутри...

Переступив порог и поправив на себе промокшую одежду, он зажег факел и его взору открылись крутые ступеньки, ведущие глубоко вниз. На улице шумел свирепый дождь, его звук и запах свежести были приятны теперь, когда он стоял под тяжелым каменным потолком, защищенный от хлестких потоков небесной влаги. На улице было темно -- близился вечер и мрачные тучи совсем скрывали и без того несмелые лучи заходящего солнца. Факел потрескивал и коптил, его неспокойный свет мерцал на каменных стенах, высвечивая покрывающие их изображения -- произведения древнего искусства.

Стоя на крутых ступеньках, Готрим поднял факел повыше и всмотрелся в вырезанные в камне картины -- на них человек со страшным лицом путешествовал по широкой дороге, пробирался через густые заросли, сражался с чудовищами и группами вооруженных людей, осторожно ступал по улице разрушенного города, поднимался на возвышение к зловещему магу, клинком отражая молнии, летящие из его рук, медитировал у костра, разбивал оковы пленников, стоял, преклоненный перед алтарем; было также изображение на котором он, воткнув меч в землю, поедает человеческое тело, склонившись над ним подобно хищному зверю, но неясно к какому периоду жизни Родгира относилась эта сцена.

Готрим направился вниз...

Спустившись по ступенькам, он оказался в подземной комнате, стены, пол и потолок которой состояли из массивных каменных плит. Дрожащий свет факела впервые за многие века потревожил темноту древней гробницы. В центре стоял каменный саркофаг, украшенный орнаментом и старинными рунами, у стен размещались сундуки с погребальным инвентарем.

Здесь стены были изрезаны письменами, текст собирался в блоки, обведенные красивыми рамками, -- это была большая эпитафия Родгиру, разбитая на главы, в которой он назывался Неверным Сыном Хаоса, что воспротивился Тьме, породившей его; каждая глава описывала какой-нибудь подвиг героя или важное событие из его жизни или же просто прославляла его положительные качества; здесь также предсказывалось появление нового вампира-героя, который сменит его на пути...

Прочитав несколько глав, Готрим подошел к саркофагу.

Крышка саркофага была изготовлена из просмоленного дерева, укреплена металлическими пластинами и украшена инкрустацией и резьбой. Обвитая орнаментом, на ней виднелась надпись: "Здесь лежит Родгир Адэлрик, рыцарь-чудовище, вид которого пугал людей, а рука всегда поднимала меч для их защиты". После минуты колебаний Готрим сдвинул ее с большим усилием. Когда он поднял факел над открытым саркофагом, на него пустыми глазницами посмотрел необычный клыкастый череп, обтянутый остатками задубевшей кожи; его нижняя челюсть отпала, открывая макабрическую пасть -- то ли для чудовищной улыбки, то ли для беззвучного крика. Голова древнего героя лежала в растекшейся луже седых волос, точно таких же как и его собственные... Готрим увидел старые кости одетые в остатки некогда изысканной и надежной брони. Сейчас же кожаные ремни и подкладки частично истлели, сталь была безжалостно изувечена пятнами ржавчины, а золотистые чешуйки нагрудника уже не держались своего места и при первом же сотрясении готовы были посыпаться на дно саркофага как переспевшие плоды. Клыкастый череп, так непохожий на человеческий, спокойно вглядывался в незваного гостя невидящим взглядом пустых глазниц. Костлявой рукою древний воин сжимал рукоять лежащего на своей груди меча, клинок которого, казалось, рассекал потоки времени, желавшие притронуться к нему, ибо вид его совершенно был лишен следов тления...

Вид этого древнего артефакта оказался невероятно притягательным -- Готрим несколько мгновений боролся с желанием прикоснуться к мечу. Ему хотелось вытянуть к нему ладонь, обвить своими длинными пальцами удобную рельефную рукоять и почувствовать в руке приятную тяжесть легендарного оружия... В конце концов он решился... Это казалось непростительным кощунством, но он высвободил рукоять из иссохшей ладони древнего героя. Жуткий тихий хруст подчеркнул святотатственность его деяния. И как только вампир поднял меч из саркофага и в танцующем свете факела взглянул на выбитую стройными рунами надпись на клинке, за его спиною неожиданно прогремел ужасающий звук... Он оглянулся встревоженно -- вход в усыпальницу был наглухо завален обрушившимся перекрытием и клубы древней пыли взлетели к потолку. Сердце его заколотилось с неистовой быстротою, в голову ударила болезненная пульсация, дыхание участилось -- он был пойман в ловушку, преданный своим злосчастным любопытством, он самостоятельно пришел сюда, в этот древний склеп, чтобы оказаться запечатанным здесь вместе с истлевшими останками такого же проклятого существа как и он сам...

Он взглянул на надпись на клинке: "СИЛА--ВОЛЯ--ВЕРНОСТЬ"... Он развернул лезвие другой стороною: "ЧЕСТЬ--ЖЕРТВЕННОСТЬ--ДОЛГ"...

"Ах! Будь проклят этот злополучный ученый и его бестолковый дневник!" -- Готрим разразился воплем, полным злости и безысходности...

Отчаяние и безнадежность -- вот что извивалось бесконечными спиралями в его мыслях. Мрачный холодный склеп, зловеще тихий и неприятно сырой, стал его последним пристанищем, стал издевательской и коварной ловушкой судьбы для одинокого неосмотрительного отшельника... Он выкурил все свои травы, размышляя о способах спасения из этой темной погребальной камеры, которая, судя по всему, стремилась еще раз подтвердить свое зловещее название. Он отдавал себе отчет в том, насколько бедственным было его теперешнее положение -- в одиночку сдвинуть массивные камни весом в несколько тонн ему не удалось бы даже с помощью хитроумных рычагов... Которых у него нет...

Ничто не смогло бы унять нарастающего уныния, скользкими цепкими щупальцами обвившего его душу...

Целый мир остался за пределами этих стен. Он там, наверху, за завалом из огромных глыб, за чередою крутых ступенек и за каменной плитою входной двери... Он вошел сюда и оставил весь мир позади... И теперь ход закрыт...

Здесь не видно ни восхода, ни заката, здесь только мрак и затхлость и незримая, но неумолимо приближающаяся погибель... Здесь он не видел ни яркого солнца, ни бледных чарующих лун, однако ему казалось, что с момента рокового обвала прошло уже несколько дней. Его факел давно погас и он сидел в давящей темноте, поглощенный мрачными мыслями, или бродил по кругу, перебирая пальцами, вырезанные на стенах руны. Ему хотелось есть и пить, ему очень хотелось вернуться в свой уютный домик на холме, где камин и книги и сладкая наливка с зернами из еловых шишек... Но все же этот голод был еще не настолько страшен... не настолько страшен как тот, который придет... И в таких условиях, когда отсутствует вообще всякая пища, он настанет намного раньше... Будет жжение в груди и разум наполнится страшными мыслями... Конечно, он будет держаться... Долго... Он научился держаться долго за века... Но что с того, когда продолжительность не имеет значения... Он не может выйти отсюда... Он никак не сможет освободиться... Это не та комната с деревянной дверью и ненадежными окнами, в которой он себя когда-то закрыл. Из этой комнаты он не может выйти... И не смотря на свой многовековой опыт, он не сможет удерживать свою личность бесконечно, в конце концов она поблекнет, размажется, уступив место натуре зверя... Он сотрет свои когти о камень в бездумном стремлении выбраться и утолить жажду. Он будет биться о стены в безнадежном бешенстве. "И снова, -- подумал Готрим, -- эта мрачная волна захлеснет и лишит меня ясности... В конце концов сознание все равно отступит... Этого демона нельзя победить..." Он будет грызть старые кости героя... "О... Безумие и трагическая нелепость..." Героя... Такого же чудовища как и он сам... "Болезненное, мучительное смятение..." А все таки героя... И умрет здесь... Его останки будут тоже лежать в этом склепе... Но прежде... Прежде пройдут года... Целые года неистовства и угасания...

"Это маленькое подобие самой жизни... -- подумал Готрим, присев на край саркофага и склонив голову в кромешной темноте. -- Возможно, не моей жизни, но тех жизней, которые я отбирал... Ведь в конце концов даже весь мир в чем-то подобен этому склепу. Конечно, он большой... Огромный... Но все равно ограниченный... И враждебный... И существо, в нем заточенное, в этой огромной ловушке, безнадежно страдает от ее разрушительных влияний всю свою жизнь, зная, что рано или поздно оно и вовсе от них погибнет... Но я... Я мог бы жить вечно... Я -- противоестественное чудовище, в судьбе которого сплелись благословение и проклятие... Я мог бы жить вечно, но здесь, в этой мрачной каменной клетке, я низведен до состояния бедного ограниченного существа, подобного тем, плоть которых я вкушал веками..."

Его собственная жизнь была далеко не столь коротка, как жизнь смертных, не тронутых роковой дланью проклятия, но все же мир был ловушкой и для него... Пребывая в ней, он сеял страдания и страдал сам, безвольно подчиняясь своим темным инстинктам. Его руки, его когти были в крови виновных и невинных, в крови убийц, грабителей, дезертиров, путешественников, торговцев, охотников, горожан и крестьян, мужчин и женщин, взрослых и даже маленьких детей... Готрим поморщился, вспоминая об этом... Их теплая солоноватая кровь для него была сладкой. Их свежая плоть наполняла его кощунственным блаженством. Он пожирал их с наслаждением, с ликованием, но, прежде всего, он сам был пожираем своим внутренним демоном. Он поглощал их плоть, а проклятие безжалостно поглощало его душу... Он был чудовищем -- он знал это всегда. Но сейчас это осознание стало подобно острию ножа, нацеленного в сердце. Сейчас он осознавал это с предельной ясностью. Всю его жизнь в нем болезненной занозой торчало то, что было противно его натуре. Он признавался себе в том, что устал... За века он устал быть ареной борьбы... Без конца в нем тянулось это противостояние, вязкое и непрекращающееся... Когда проклятие впервые проявилось, это было неожиданно и ужасно, со временем он сжился с ним и приспособился, поддался, смирился, позволил демону усыпить свою человечность, теперь же, в свете столь неутешительной перспективы, болезненный конфликт заострился и обнажился... Его жизнь, его долгий, растянутый на века, путь, помеченный преступлениями, безумием и угрызениями беспокойно спящей совести, его странное существование сейчас казалось ему просто печальным и бессмысленным...

"Но и в моей гибели будет не больше смысла, -- подумал Готрим. -- Да, это бессмысленная и нелепая ситуация... Это будет бессмысленная и нелепая смерть... Смерть того, кто, будучи достаточно осторожным, мог бы жить вечно... Но все же этот случай несет в себе нечто... Нечто роковое... Я всю свою жизнь приближался к черте, но не переступал через нее, я не мог сделать выбор, этот выбор был мне не по силам, я топтался у этой грани, не решаясь шагнуть... Теперь же судьба толкнула меня в спину..."

Вязкое время сочилось как живица из поврежденного древесного ствола -- медленно, монотонно, однообразно, -- неуклонно приближая его к тяжелому испытанию. Давящая обстановка действовала отупляюще. Он сидел неподвижно на краю саркофага в кромешной темноте, бессильно опустив голову в тощие ладони...

VII

Перед ним горела ярким пламенем толстая красная свеча, одна из тех, которыми предусмотрительные селяне снабдили усопшего, чтобы он мог осветить себе путь в потусторонний мир. Обнаружив эти свечи в старых прогнивших сундуках, Готрим использовал их очень бережливо.

Он сидел в медитативной позе на настиле, сложенном из своей одежды. Ровная спина, прикрытые глаза выдавали в нем сосредоточенность. Он был обнажен до пояса и его грудь интенсивно двигалась от частого дыхания. Лицо, обрамленное гривой спутанных седых волос, было лицом чудовища. Из-под оттянутых губ торчали острые толстые клыки. Из его пасти катилась слюна, стекая по всклокоченной серой бороде, капая на грудь и штаны... Густые серебристые брови были сдвинуты над закрытыми глазами; его веки нервно дрожали. Выразительные рытвины морщин испещряли темную сухую кожу... Лицо, отталкивающее и ужасное, подергивалось напряженно. Сейчас его тело было еще более тощим, чем обычно, -- оно иссохло от голода и напряжения... Тонкие, но сжатые до предела мускулы были натянуты под пепельной кожей словно тугие канаты... Его ладони с длинными пальцами, подобными взведенным пружинам, лежали на коленях. На полу, вокруг красной свечи, были разбросаны десять смертоносных когтей -- когда его сознание немного прояснилось, он аккуратно срезал их острым лезвием меча... Его меча, который он взял из рук древнего героя, победившего свое проклятие...

Время тянулось удручающе медленно... Прошло очень много времени, в течение которого он не находил себе места: он выл и рычал, хрипел в темноте ужасные проклятия, которые гулко вибрировали, отражаясь от холодных каменных стен, он свирепо набрасывался на тяжелые камни со всей своей многократно возросшей мощью, с мощью чудовищной, но недостаточной, а затем он извивался на полу в припадке бессильной ярости. В конце концов, осознав воспаленным разумом всю тщетность и досадную нелепость своего безумия, он медленно ходил туда и обратно по мрачному темному склепу, сидел на краю украшенного саркофага, разговаривал с черепом Родгира... Но тот не отвечал...

Время тянулось гнетуще медленно... Он знал, что его конец приближается, но он приближался мучительно долго... Целые месяцы он провел в своей каменной клетке, в голоде и темноте... Через какое-то время после его заточения прекратились раскаты грома, их приглушенный рокот больше не доносился сквозь толщу земли, а это значило, что закончился месяц дождей. А затем постепенно становилось все холоднее и холоднее, и, в конце концов, капризная осень исчерпала себя. Он понял это, когда даже его внутреннее пламя не способно было унять холодной дрожи -- араланские зимы суровы, они щедро сыплют снегами и крепко сковывают землю нещадными морозами... Время бессильно ползло в холодной темноте... Четыре долгих месяца холодной зимы сочились сквозь мир, унося с собою его силы. Каждый месяц длится сорок два дня, а каждый день длится целую вечность. В конце концов через щели в заваленном проходе потекли небольшие ручейки, разлившись лужей на грязном полу. Тогда он жадно пил эту воду, смешанную с древней пылью. Весна принесла благотворное тепло; и природа там, на поверхности, начала оживать и восстанавливаться, пульсируя жизнью... Но его собственные силы, лишенные всякого подкрепления, лишь безнадежно истощаются... Жизненная энергия все дальше и дальше покидает его исхудавшее тело, она сочится из него невидимыми ручейками и растворяется в окружающем пространстве... Мир высасывает из него жизнь, так же как он высасывал соки из обреченной жертвы...

Меч лежал перед ним, сверкая в танцующем свете яркой свечи... Он открыл глаза и посмотрел на стройные руны: "СИЛА--ВОЛЯ--ВЕРНОСТЬ"... Готрим сделал пару глубоких вдохов. "ЧЕСТЬ--ЖЕРТВЕННОСТЬ--ДОЛГ", -- невнятно проворчал он, клацая зубами и роняя вязкую слюну...

Безумие не прошло, оно лишь немного отступило, не найдя для себя адекватной реализации. Оно все еще кипело глубоко внутри... И просилось наружу... Желало воплощения... И если бы он был здесь не один, если бы рядом был кто-нибудь еще... Кто-нибудь, чье тело было бы теплым... теплым и питательным...

Он дышал тяжело и часто. Сердце застучало бешено. Челюсть свело от страшного напряжения мышц...

Голод никуда не делся... И куда может деться то, что само является отсутствием... Пустотой, которую необходимо заполнить?.. Пустота не исчезает, если ее место не займет что-нибудь более ценное... А что могло быть ценнее... ценнее того, чем он обычно эту пустоту заполнял?..

"СИЛА--ВОЛЯ--ВЕРНОСТЬ"... "ЧЕСТЬ--ЖЕРТВЕННОСТЬ--ДОЛГ"... Слюна катилась по его подбородку...

Конечно, голод не мог исчезнуть, но его все равно невозможно было удовлетворить...

Его тело было истощено долгим отсутствием питания и звериная сущность не имела более лишней энергии для бурных всплесков, но она настойчиво пульсировала внутри, зловеще струилась в сознании и во всем теле как подземная темная река... Сознание то и дело затуманивалось, захваченное этим мрачным потоком, но Готрим величайшим усилием воли каждый раз удерживал его...

Этот меч... Прекрасное оружие... С его помощью он мог бы легко положить конец противостоянию внутри себя... Он мог бы закончить все это раз и навсегда... Он мог бы, но не хотел...

Череп Родгира, рыцаря-чудовища, стоял на краю саркофага и смотрел на него безмолвно пустыми глазницами. Готрим твердо решил победить в этой борьбе -- он не хотел умирать побежденным, не желал и в этот последний раз поддаться демону, своему внутреннему демону, который брал над ним верх раз за разом на протяжении всей его жизни.

Он не мог сказать точно, сколько он сидел вот так, погруженный в себя в нескончаемой попытке удержать структуру своего внутреннего мира. Но время сейчас не имело значения. Имела значение только воля...

Он не желал отвергнуть свою человечность, но природа зверя давила, рвалась наружу, постоянно притупляла ее. В нем без конца боролись две силы, а он сам был этой борьбою, он был полем их битвы, выжженным и опустошенным...

VIII

В конце концов дрожащий свет последней свечи сжался под давлением окружающего мрака. И исчез. Тьма, непроглядно черная, холодная и сырая, обступила его, обняла своими липкими руками, бессильного и опустошенного, и нежно уложила на холодный каменный пол. Безвольный и послушный, он поддался с радостью... Он не был ночным охотником, зорко высматривающим добычу в бледном свете луны, он был жертвой, смирившейся, умирающей в темной клетке. Здесь больше не было ни единого луча, способного отразиться от стен и предметов и принести сведения об окружающем пространстве... Его чувствительные глаза видели здесь только тьму... Он не был ночным охотником, ловко взбирающимся по стволу гигантской ели и бросающимся на спину обреченной жертве... Он сам был жертвой, истерзанной и угасающей... Борьба... Борьба и безнадежность опустошили его окончательно... Холодный твердый камень прикасался к телу, и даже был приятным. Каждый робкий ненадежный вдох очутался запахом вековой пыли... Он не пытался подняться... Не было сил... Не было нужды... Ничто не имело смысла... Его внутренний огонь больше не жег... И не согревал... Он истощился полностью и угас... Готрим чувствовал, что его сознание меркнет, размазывается, затухает... Реальность безнадежно ускользала от него... Она плыла... Плыла и качалась... И растворялась в усталости... Сомкнувшаяся тьма накрыла его прохладным саваном, заботливо и нежно... Он провалился в глубокий сон, зловеще спокойный и тихий...

Когда селяне открыли вход с помощью искусно сооруженных рычагов и увидели его, лежащего лицом в луже красного воска, измученного голодом, иссушенного и истощенного, удивление охватило их. Когда в деревню дошел слух о том, что дверь в усыпальницу открыта, а вход во внутреннюю камеру завален, Верховная Жрица с группой селян решила войти в гробницу, чтобы убедиться, что склеп героя не разграблен и его останки не осквернены... Подняв исхудавшее серое тело, что казалось мертвым, увидев лицо злополучного грабителя, они ужаснулись. И, к их большому удивлению, он все еще слабо дышал, хотя и каждый из этих невнятных вдохов мог оказаться последним. Жрицу одолевали сомнения, когда селяне стали тихо перешептываться между собою. Она понимала всю тяжесть ответственности, которая ляжет на нее после принятого решения, каким бы оно ни оказалось. Ее лицо было суровым и погруженным в тягостные размышления, когда она слушала их приглушенные голоса: "Герой вернулся... Рыцарь-чудовище снова обрел плоть..."

"Поистине, я думал, что пришел мой конец. Мрачные облака судьбы сомкнулись надо мною, призрачные щупальца смерти тянулись, неся расплату за все совершенные мною преступления. Обессиленный и отчаявшийся, я окончательно сдался. Смирившись со своей участью, я готов был угаснуть навсегда. Однако та же самая судьба, или, быть может, совершенно неправдоподобная случайность вдруг распахнула дверь моей темницы. Я ничего не слышал, не видел и не чувствовал -- я просто умирал. Но меня вынесли на свет, доставили в селение и напоили кровью заключенного... Я не победил свое проклятие -- его оборвет только моя смерть... Но мне стало известно, что и Родгир Адэлрик, славный рыцарь-чудовище, не смог окончательно отбросить свою ужасающую потребность, а лишь удовлетворял ее с помощью тех, по отношению к которым это было не преступлением, а справедливым возмездием за тяжкие грехи... Эти жители видят во мне второго героя. Они твердят, что мудрый рок вложил мне в руки священную реликвию, а затем послал испытания, чтобы проверить мою волю. Поистине, я не знаю, прошел ли я эту мучительную пробу... Но что мне кажется совершенно точным, так это то, что я уже не смогу остаться прежним... Мне никогда не победить своего демона, но и мириться с ним так, как раньше, больше нельзя... Я выдержал напряженную схватку с ним, в которой никто из нас бы так и не одержал победу... Если бы не мои спасители. Они могли бы просто прикончить меня... Кажется, я им обязан... Им, и всем тем, кто способен увидеть в вампире не только кровожадное исчадие Бездны. Кажется, я могу повторить судьбу того, чью могилу я неосмотрительно потревожил. Во сяком случае я уже, все равно, не смогу быть прежним..."

Он отложил перо, встал и подошел к зеркалу. Его меч стоял, опертый о небольшую тумбу. Он посмотрел своему отражению в глаза. Его лицо снова было почти человеческим, но он хорошо знал все значение этого "почти"...

Видьма Б.А., февраль 2015 -- май 2016.

Оставить комментарий © Copyright Видьма Богдан Александрович Размещен: 27/05/2016, изменен: 27/05/2016. 59k. Статистика. Рассказ: Фэнтези, Мистика, Хоррор Скачать FB2		Ваша оценка:
Аннотация: Мрачная история одного странного существа...

Видьма Богдан Александрович : другие произведения.

Готрим