Мне было лет шестнадцать или семнадцать. Отец в очередной раз дал мне крону, и я направился в книжную лавку, чтобы обзавестись каким-нибудь новым томом.
Бергенская книжная лавка была невелика, и я хорошо знал Хольгера, пожилого торговца, который никогда не отказывал мне в совете, какую книгу выбрать. В тот день народу в небольшом полутёмном зале не оказалось, кроме пожилого незнакомца в чёрном дорожном плаще. Он был совсем седым, и на чёрном одеянии покоилась роскошная серебристо-белая борода. Похоже, они с Хольгером о чём-то неторопливо беседовали, и я не стал прерывать их разговор, направившись рассматривать содержимое книжных полок.
- Ты ищешь книгу, мой друг? - Я вздрогнул от неожиданности: незнакомец обращался ко мне. Его глаза, выглядывавшие из-под густых белых бровей, в упор смотрели на меня. Я в растерянности посмотрел на Хольгера, но тому, видимо, не было дела до происходившего.
- Хочешь найти здесь что-нибудь стоящее? - Старик не отступался от меня, но я был настолько удивлён, да и просто смущён, что не сразу нашёл в себе силы, чтобы произнести обыкновенное "да".
- Как твоё имя, мой мальчик? - спросил незнакомец.
- Ларс. - ответил я, вытирая вспотевшие ладони о манжеты.
- Возьми эту книгу, Ларс. Она стоит того, чтобы ты ее прочёл.
С этими словами он протянул мне небольшой томик.
Я рассеянно принял книгу и взглянул на обложку. Заглавие оказалось очень простым, оно гласило: "РИФМЫ". Ниже, более мелкими буквами было набрано: "МОРГЕНШТЕРН".
- Это название книги? - спросил я, указывая на второе заглавие.
- Это фамилия автора. - отозвался Хольгер из-за прилавка.
Я открыл книгу, бегло посмотрел страницы. Передо мной был, очевидно, обыкновенный сборник стихов. Но на первой странице я увидел портрет, необыкновенный портрет юной девушки. Свежесть и тонкость черт её лица напомнили мне лилию, раскрывающую лепестки для того, чтобы вкусить первые капли утренней росы. Это прекрасное создание казалось цветком - нет, не цветком, а звездой! Утренней звездой, робко роняющей на спящие земли серебристые искры в преддверии восхода солнца. Имя Моргенштерн словно было создано для этой девушки!
Мой голос внезапно сел, и я спросил, показывая на портрет: - Это и есть автор книги?
Хольгер хотел было что-то ответить, но незнакомец строго взглянул на него и направился к выходу.
- Полкроны, Ларс. - вздохнул Хольгер. Я расплатился и вышел.
Колокольчик, висевший над входной дверью лавки, звякнул, провожая меня, и я очутился на солнечной улице. Церковный колокол бил полдень, и люди вокруг меня спешили по своим делам. Я слышал весёлые разговоры, смех, окрики; кто-то кричал моё имя... Словно бы и не было рядом полутёмной книжной лавки, угрюмого торговца и странного незнакомца в дорожном одеянии. Я огляделся кругом, но нигде не заметил никого, даже отдалённо напоминающего этого загадочного посетителя.
Но в моих руках была книга, которую, как я окончательно уверился, написала красавица Моргенштерн. Я открыл первую страницу и дал себе вдоволь наглядеться на портрет. Сам того не заметив, я заспешил по улице. Ноги несли меня прочь от дома, к блестящей на солнце реке.
Я бросился на мягкий ковёр прибрежной травы, полный нетерпения скорее начать читать. Гомон города стих где-то наверху, здесь же у меня была одна собеседница - неспешная река, довольно мурлыкавшая одной ей понятные мелодии. Лепет травы, посвист ветерка и однообразные речные напевы - всё это словно обволакивало меня сладостной негой. И пребывая в этом неземном состоянии, я приступил к чтению.
...Какими гранями играли бриллианты этих небольших стихотворений! Строки их дышали юношеской свежестью, но сколько же мудрости, для постижения которой требуются многие годы, было вложено в них! Со страниц книги лились затейливые напевы свирели, и поднимались со строк суровые органные хоралы. Словно вся человеческая жизнь, от рассвета до глубокой полуночи, проходила передо мной. Я читал о неистовых бурях, происходящих в душе человека, о днях, озарённых небесным светом, и о ночах, освещённых грозовыми молниями. Каждое из простых слов вдруг становилось призмой, через которую я видел сокровенные покои души человеческой, куда проникнуть дано лишь истинному творцу.
Моя сестра Юханна нашла меня поздно вечером. Она говорила, что я лежал в траве, уставившись на обложку какой-то неказистой книги, и беспрерывно шептал "Моргенштерн".
Наверное, то была не любовь, а нечто ещё более сильное. Слепая преданность, фанатизм, преклонение? Я обожествлял ее. Лучезарный образ загадочной поэтессы и поистине божественные стихи её - всё слилось для меня в этом имени. Я стал вставать затемно, чтобы встретить восход солнца и увидеть серебряный свет утренних звёзд. Когда в рассветный час на небосклоне появлялась Венера, в древности именовавшаяся Утренней звездой, я неотрывно глядел на светлый её диск, и мне казалось, что я вижу лик своей любимой. Я читал её стихи почти ежедневно, при дневном свете, под опаловым лучом луны, а чтение книги на рассвете, при неясном полусвете утренней зари было для меня едва ли не магическим ритуалом.
Я забросил всё, что интересовало меня в этой жизни, даже любимые книги и свой ненаглядный уголок на берегу реки. Я мог днями сидеть у себя в комнате, отказываясь от обеда и прогулок, запершись на замок и разглядывая портрет Моргенштерн. Мама плакала от страха, ей казалось, что я страдаю от неизлечимого недуга. Отец и Юханна окончательно признали, что я сумасшедший.
То и вправду был недуг. Я был болен Моргенштерн, и лишь встреча с ней могла спасти меня. И я, помимо беспрестанного восхищения своей любимой, начал обращаться к ней. Я стал поэтом. В своих стихах я пытался подражать своему идеалу, но слог казался уродливым, звучание - варварским, а содержание - то слащавым и салонным, то грубым и резким. Всё вокруг меня было завалено исписанными клочками бумаги. Я просто тонул в своих стихах. Я сжигал их кипами, выбрасывал за окно, и бумажки подбирали соседские дети, чтобы смеяться над ними. Но некоторые стихи я оставлял и начисто переписывал в тетрадь - они казались мне достойными Моргенштерн, и юный поэт не терял надежды когда-нибудь прочесть их своей музе.
Больше года длилась моя болезнь, и в один весенний день я решился найти ту, что ни на мгновение не отнимала моего покоя. Я направился в лавку и выведал у угрюмого Хольгера, что тот загадочный незнакомец, предложивший мне купить книгу, приехал из Швеции. На все вопросы, связанные с портретом девушки, торговец отвечал молчанием. Поначалу я хотел выведать у него любыми путями хотя бы название города, где живёт моя таинственная возлюбленная, хотел поведать о том, как я жил, скорее даже, как я существовал на протяжении целого года, прочесть свои стихи. Но стальной взгляд Хольгера остановил мои порывы. Я решил, что седобородый незнакомец сможет оказать мне большую помощь, чем торговец из книжной лавки.
Итак, я пошёл к отцу и заявил, что собираюсь ехать в Гётеборг на заработки. Он посмотрел на меня в удивлении и поинтересовался, кем же я собираюсь работать.
- Хольгер сказал мне, что в Швеции можно открыть свою книжную лавку, - нашёлся я. - Там это намного дешевле и проще, чем у нас.
Наверное, отец решил, что после долгой душевной лихорадки любое дело пойдёт мне на пользу. Не думаю, что он поверил рассказам насчёт книжной лавки. Но так или иначе, он дал мне пятьдесят крон, и я на долгое время покинул Норвегию.
В пути я часто думал о ней, сочинял новые стихи, перечитывал старые. Я не взял с собой драгоценную книгу, потому что боялся лишиться её в дороге. Да в ней и не было большой надобности: все стихи я давным-давно знал наизусть, а драгоценный образ мне виделся всюду. Каждая звезда на рассветном небе улыбалась улыбкой моей Моргенштерн.
В Гётеборге, куда меня направил Хольгер, я провёл достаточно долгое время. С утра до ночи я бродил по улицам, вглядываясь в лица прохожих, но ища среди них не свою возлюбленную, а старика из норвежской книжной лавки. Вскоре все мои деньги вышли, и вместо номеров мне приходилось ночевать на улице. Некоторые дни я жил впроголодь. Но однажды под вечер удача мне улыбнулась: в одном из переулков я увидел знакомую высокую фигуру. То несомненно был виденный мною в Бергене незнакомец, одетый в тот же самый дорожный чёрный плащ, и серебряная борода покоилась на его груди, такая же длинная и пышная.
Я шёл за ним вплоть до одного из массивных, тёмных от сырости домов. Старик скрылся за дверью, я остановился и начал размышлять. Уже темно, но час ещё не столь поздний для визита. Что я скажу ему? Наверное, следует напомнить о себе и о месте нашей встречи. Он сразу вспомнит о книге и, скорее всего, расскажет мне об удивительной поэтессе! Открывая тяжёлую дверь, я был решителен, как никогда.
В этом большом доме незнакомец проживал не один. Я увидел несколько дверей, ведущих в комнаты, некоторые из них были обозначены табличками с именами жильцов. "К. Моргенштерн" - прочёл я на одной из них, и сердце моё встрепенулось. Мне не придётся разговаривать с этим странным человеком, я увижу Её, и свет ее излечит мой недуг... Как же зовут тебя, неведомая, думал я. Клара, Кримхильд, Корнелия?.. Каких только затейливых имён не приходило мне в голову, но ни на одном остановиться я так и не смог. Мое нетерпение росло, и наконец я набрался смелости и легко постучал в потемневшую от времени дверь.
Почти сразу мне отворили, но я не увидел Моргенштерн. На пороге стоял незнакомец, которого я так долго искал.
- Добрый вечер. - неспешно промолвил он густым басом, в котором не чувствовалось ни тени удивления. - Входите же, не стойте на пороге.
Силы мгновенно меня оставили, и я с трудом смог перешагнуть порог.
- Вы помните меня? - прошептал я, оглядываясь вокруг в робкой надежде обнаружить хотя бы следы Её.
- Я помню вас, - сказал он уверенно. - Видел вас год назад в Бергене. Конечно, вы порядочно изменились с тех пор, как я продал вам свою книгу...
- В а ш у книгу?! - недоуменно воскликнул я. - Вашу книгу, подписанную Моргенштерн!
- Меня зовут Карл Моргенштерн. - ответил он невозмутимо. - Я поэт, и уже сорок лет продаю свои книги в Швеции, а недавно решил отвезти их в Норвегию.
- Но портрет! - я уже кричал в исступлении. - Портрет! Портрет на первой странице! То была она...
Он обнял меня за плечи и силой усадил в кресло. - Это был портрет дочери норвежского издателя. Он не соглашался на гонорар, который я требовал, и тогда я предложил напечатать портрет его дочери в этом сборнике. Думаю, издание от этого только выиграло...
Он объяснял это спокойным, рассудительным тоном. Внимательно глядел мне в лицо. Держал мои дрожащие руки. Я не мог ничего сказать, только исступленно шептал свои признания; всхлипывая в горестном плаче без слез, бормотал свои стихи...
- Вы стали поэтом, Ларс. - серьёзно сказал он. - То, что я слышу от вас в бреду, уже говорит о многом. Останьтесь здесь, дайте мне услышать ваши творения. Я хотел бы вам многое сказать.
О Локи, сын Лаувейи!..
- Нет, я проклинаю стихи, и проклинаю поэтов! И вас, Карл Моргенштерн, и все утренние зори!
Я выбежал из дома, захлёбываясь в рыданиях.
О Локи, сын Лаувейи, ты не поступал со своими жертвами так коварно, как судьба обошлась со мной! Её не существовало! Той, на кого я молился, кому посвятил себя, для кого я самоотверженно сжёг своё юное сердце - её никогда не существовало, и я никогда не увижу её!
Сначала я бежал в темноте, не разбирая дороги, потом силы начали меня покидать, и вот я уже медленно бреду, сгорбленный под тяжестью своей первой утраты. Сам того не заметив, я покинул город и шёл теперь пустынной дорогой по направлению к селеньям. Запрокинув голову, я взглянул в небо и вздрогнул. Тысячи звёзд там, наверху, самозабвенно смеялись надо мной. Глупец, кричали они, ни один герой этого мира не сумел достать звезду с неба! Юный, безумно влюблённый глупец! Забудь о своей любви, забудь свою исписанную тетрадь. Тебе не стать таким, как мы - гордым, парящим в небе светилом.
В поселении шло веселье. Шумный праздник затянулся за полночь, и я шёл, подобно дикому зверю, пустыми и злыми глазами разглядывая веселящихся селян. Кто-то с громким смехом указывал на меня пальцем, раз или два мимо уха просвистело что-то тяжёлое... Какой-то молодой парнишка обнял меня за плечи, поспешно назвался непонятным именем и усадил меня за широкий дощатый стол у крыльца одного из домов.
- Эй, Анна, принеси нам пива! - рявкнул он зычным басом, совершенно не согласовывавшимся с его щуплым сложением.
Я осушил кружку пива, Анна подала ещё одну. Гётеборг и Карл Моргенштерн уплыли куда-то совсем далеко. Я смотрел в небо, смеялся и грозил звёздам кулаком. Потом я долго танцевал с Анной, и её золотистые кудри щекотали моё лицо...
Я не знаю, где я проснулся. Вокруг высились зелёные заросли, где-то шумела вода. Солнце стояло высоко в небе: впервые за прошедший год я не встретил утреннюю зарю. Рядом со мной была Анна; с удивлением я обнаружил, что крепко обнимаю её, а она спит, пряча у меня на груди румяное лицо. Локоны её в беспорядке рассыпались по плечам и золотистым дождём падали в траву. Я пошевелился, и она пробудилась.
- А вот и утро пришло! - начала она звонким, мелодичным голосом. - Ты, я вижу, к нам издалека. Идём, я тебя накормлю завтраком.
Она пошла впереди, я невольно последовал за ней. Путь до селения оказался неблизким. Я смотрел на эту румяную, крепкую девушку, на её уверенную походку, на то, каким ловким движением она забирала непослушные густые волосы... Я остановился.
- Анна, - медленно сказал я. - Идём со мной.
- Что? - весело переспросила она, оборачиваясь. Она думала, что я ещё не оправился от хмеля.
- Поехали со мной в Берген, - продолжил я внятно. - Мы будем жить в моём доме, откроем книжную лавку и станем по воскресеньям ходить в городскую церковь.
Лицо девушки из румяного стало красным.
- Да что ты несёшь! - вспылила она. - Да я уже два месяца как жена в доме Нильса Свенсена! Закрой свой рот да убирайся отсюда поживее, пока я никого не позвала!
Я только сейчас понял, что наговорил ей. Но Анна больше не хотела меня слушать.
- Убирайся! Если ты из Гётеборга, то тебе несдобровать! Только явись ко мне ещё раз, Нильс тебя и на дне моря найдёт!
Я ушёл. В ближайшем селении мне дали поесть. Кто-то дал пару монет. Сам не знаю, как скоро я добрался до Бергена.
Когда я перешагнул порог дома, худой, грязный, с безумными глазами, мама и Юханна не удержались от слёз. Отец ничего не сказал и лишь молча удалился в свой кабинет.
Я долгое время боялся заводить разговоры с семьёй. Никто не выспрашивал подробностей моей поездки в Гётеборг, да я и не хотел их рассказывать. О Моргенштерн и о старом поэте я старался не думать, собственную поэзию я тоже забросил. Моя тетрадь со стихами осталась где-то в Швеции: то ли в гётеборгском доме, то ли в сельском трактире, а может быть, на зелёном ложе, где я провёл ночь с Анной. Так или иначе, поэзия осталась в прошлом.
Какое-то время спустя мне принесли письмо. Оно было прислано из проклятого мною города, и писал мне не кто иной, как Карл Моргенштерн.
"Здравствуй, Ларс.
Когда ты вошёл в книжную лавку, торговец шепнул мне: "Этот мальчишка без ума от всякого рода книг. Предложи ему свои стихи, может, и из него выйдет толк". Помнится, я продал тебе свою книгу, но ты решил, что её написала некая дева по имени Моргенштерн. Я не стал тебя разубеждать: наверное, юноше интереснее читать стихи, написанные красивой девушкой, нежели седым старцем. Но я не мог знать, что страсть заведёт тебя так далеко, что ты явишься на порог моего дома и станешь умолять меня открыть тебе тайну Моргенштерн. Я сделал это, но в ответ получил горячее проклятье. Ты не стал меня слушать и, плача как ребёнок, убежал из моего дома.
Я долго укорял себя за то, что не сумел удержать тебя, не смог найти нужных слов, хотя и зовусь писателем. Но в моём доме ты оставил свои стихи. Проклятому поэту - проклятые стихи; согласись, это неплохой подарок.
То, что ты написал, превзошло все мои ожидания. Я знал многих молодых поэтов, но ни один из них не умел соединить юношеский пыл с глубокими, искренними чувствами. Никто из них не умел владеть словами, словно музыкой - так, как это делаешь ты. Я прошу тебя вернуться к поэзии. Поверь мне, искусство не стоит проклятий. Чтобы доказать это, я прошу тебя в любое время прийти в книжную лавку Йенсена, где ты так любил бывать раньше.
Карл Моргенштерн"
К своему удивлению, я читал письмо с неподдельным интересом. Я достал потрепанный томик "Рифм" и ещё раз пролистал его. Глаза мои невольно остановились на портрете, и, поднеся книгу к окну, я разглядел мелкую и нечёткую надпись под изображением: "Кристина Йенсен, 1889 год".
Вот, значит, кто такая Моргенштерн! Обыкновенная девушка, правда, отличающаяся редкостной красотой, по имени Кристина. Я сам был виноват во всех своих злоключениях. Читая в экстазе один шедевр за другим, восхищаясь изображённым на портрете прекрасным созданием, я не удосужился рассмотреть несколько крошечных слов! Ответ на вопрос так долго лежал у меня в комнате, а я где только не искал его.
Я охотно принял просьбу гётеборского поэта и направился в книжную лавку. Там всё было по-старому: тот же колокольчик на дверью, возвещавший о визите посетителя, те же пыльные полки и те же люди, тихо беседовавшие между собой: бородач Хольгер и Моргенштерн в дорожном плаще. Я поздоровался сразу с обоими. Хольгер удивлённо взглянул на меня, видимо, поначалу не узнав давнего знакомого. Карл ничего не сказал; он без лишних слов заключил меня в объятиях.
- Возьми эту книгу, Ларс. - сказал он, протягивая мне томик, завёрнутый в бумагу. - Я невольно стал её первым читателем и теперь настоятельно рекомендую её тебе.
Я развернул книгу. Она называлась "Моргенштерн", и на обложке стояло моё имя. Я вспомнил свои ощущения, когда в последний раз покупал здесь книгу. Стараясь держаться спокойно, просмотрел страницы. Это была м о я книга, я являлся её автором. Все мои лучшие посвящения к несуществующей возлюбленной теперь пылали на её страницах. А на первой странице я увидел портрет моей Моргенштерн, а точнее, Кристины Йенсен, о существовании которой я узнал только сегодня.
- Удивлён, Ларс? - усмехнулся Карл Моргенштерн. - За эту книгу тебе не надо платить полкроны, ты сам получишь гонорар за неё в Бергене, Кристиании и Гётеборге.
Я и вправду был, мягко говоря, поражён. Слишком много необычного случилось со мной в этот день. Но всё же... жаль, что Моргенштерн не придётся читать мои стихи.
- Нет, придётся, - возразил Карл. - Ты знаешь владельца этой лавки, издателя Ханса Йенсена?
Я кивнул.
- Я хочу познакомить тебя с его дочерью Кристиной. Она, кстати, тоже пишет стихи, и очень успешно.
- Кристина - ученица Карла. - весело добавил Хольгер из-за прилавка. - А Йенсен - его сводный брат. Когда Карл привез последнюю книгу в Норвегию, красавице как раз исполнилось шестнадцать. И Ханс согласился издать книгу брата совершенно бесплатно, лишь бы портрет его милой Кристины красовался в каждом экземпляре. Недурно, а?
- Не правда ли, Ларс, портрет дочери издателя стал достойным украшением моей книги? - улыбнулся Карл.
С этого времени я сам издал немало книг и скоро стану таким же седым старцем, как Карл Моргенштерн. Но чем-то мои стихи похожи между собой: все они посвящены Кристине Йенсен. Много, много лет назад, на рассвете нас обвенчали в одной из церквей Бергена, и тогда мне казалось, что колокол в вышине гулко вызванивал имя, которое я дал своей возлюбленной: Morgenstjerne.