Этот странник вошел в полуночное синее море 
И по лунной тропе в одинокий отправился путь. 
Он услышал далекий призыв в голубом ля-миноре, - 
Не пытайся бродягу на грешную землю вернуть. 

Он по бликам идет, по нехоженым снам Занебесья, 
И гитара его, будто эхо в пространствах звучит. 
И в согласье с басами кипит, разливается песня, 
А у плахи небесной его стерегут палачи. 

Он проходит, а нимфы ламбаду танцуют в лагуне, 
Поднимается в вечность, а вечность похожа на миг. 
Ах, погубят скитальца, погубят невинные лгуньи, 
Захлебнется в блаженстве последний восторженный крик. 

А пока он идет, разбегаются вечные звезды, 
Нагнетает ламбада безудержный чувственный зной, 
И сплетаются звуки гармоний в волшебные грозди, 
И не думает он к суете возвратиться земной. 

Он идет. А палач свой топор приготовил разящий, 
И глухой капюшон опустил на стальные глаза - 
Это предок его, это рода ревнительный пращур, 
Тот, что веское слово обязан и ныне сказать. 

Но рассеян скиталец. Палач ему вовсе не страшен - 
За собою не знает ни зла, ни какой-то вины, 
Из лагуны к нему невозможная нимфа Наташа 
Шла, в ламбаде качаясь на тонком луче новизны. 

Новизна ощущения терпкой и сладкой тревоги, 
И в полнеба глаза, и волос водопад на ветру. 
И стояли они на искрящейся лунной дороге, 
И струился огонь в единении сомкнутых рук. 

Ну, а пращур, вконец изумленный, совсем растерялся 
И топор свой напрасный в широкую плаху вогнал, 
И руками развел... А на лунной серебряной трассе 
Целовались бродяги, небесный презрев трибунал...