Облака в окне, как утренние мысли, набегают, теснятся то собираясь в угрожающую тучу, то разбегаясь легкими дымками. Панически беспорядочное мчание туч, охваченных ужасом, словно напуганных неведомым жутким призраком. Над каждым слоем следующий ? еще мрачней, еще тяжелей, мысли сменяются воспоминаниями, воспоминания - видениями.
Бурная жизнь неба не тревожит нижний город, только изредка шмыгающие прохожие да хитрые собаки какого-то рыжевато-палевого цвета выглядывают из подворотен.
Ноги сами несут меня. Я то ли стесняюсь спросить путь, то ли мне не нужно это совсем. Одна перспектива сменяет другую, я вижу мелькание моих ног, старательно делая вид, что знаю, куда иду, у меня, наверняка, не очень получается и я опасаюсь насмешливых соглядатаев и колебаний занавесок в окнах. А надо бы остановиться, а надо бы...
Среди облаков блеснул купол собора и вот он уже мчится на меня всеми своими колоннадами и портиками. Я резко сворачиваю.
Площадь с колонной посредине. Сонные семеновцы в мятых камзолах, дамы в длинных платьях с фижмами, под аркой торгуют всякой дребеденью: матрешками, флажками, фуражками, иконками, колоннками Монферрана. Справа остался Эрмитаж, похожий на несвежую яичницу среди вялых листов салата, которую надо непременно съесть, впереди гранитная глыба - "прима и секунда", я долго уговариваю себя поднять глаза, забегаю вперед, ругаю себя тварью дрожащею, а сам только глубже втягиваю голову, глядя на сбитый носок правой туфли. Да я и сам опасаюсь, только изредка косо посматривая вверх, вижу пятерней раскинутую руку на фоне черной тучи.
Женщины, охраняющие музейные залы, хранительницы строгих музейных уставов, полусфинксы музейных дверей, почти экспонаты, полуженщины, полустулья почти сливаются со стенами, всегда в полусонном состоянии, и странно бывает видеть, как эти восковые фигуры довольно бойко срываются с места и, приседая, движутся по паркету. А в окнах зала Рембранта голубенькое петербуржское небо с редкими тучками, как на старинных жухлых картинах, изображающих прошлые баталии и виктории со шрапнельными взрывчиками, скачущими лошадками, пушечками и паричками.
У хранительницы туфли точь в точь как у моей мамы: темно-вишневые с пряжкой сбоку, мама так ни разу их не надела, потом они скукожились, ссохлись, замша выцвела до серо-розового. В зале импрессионистов, под мармеладным Ренуаром, у нее совершенно невероятных размеров брошь - белые колокольчики на эмалево-зеленых листах. В окнах небо люто, стаями свирепых псов несутся тучи, одна темнее другой, то там, то здесь пробьется сквозь них зловещий луч, придавая небу озорное выражение, наконец тяжелая туча, висящая по краю черными лохмотьями придавила город с маленьким царьком, сидящим на шахматной лошадке.
Нева затаилась у самых ног, готовясь каждую минуту броситься на картонный город со шпалерными домиками и муравьиной возней у них, с их котильенами, ассамблеями, кунштюками, фаворитами, пажами, каретами, преобразователями и вершителями. Зернистые граниты набережной, тошнотворная чрезмерность архитектуры, грязно-зеленые, линяло-розовые фасады, прущие всеми своими стилями - огромный, прокисший торт - меня уже тошнит от изобилия города.
В зале с голландцами у нее старинный веер выцветвший от времени, а в окнах две великолепные белые тучи, вздымающиеся почти вертикально.
Вдоль Лебяжьей канавки женская фигурка в чем-то синем, косо надетом прошла бочком и скрылась, а из-под арки бронзовеющая огромная туча ? я с изумлением замечаю силуэт медного всадника, простершего руку над городом.
На вялые отражения канала упали первые капли - дождь, шлепки, журчание, дробь капель о камни, кругом зонтики, мокрые спины, поднятые воротники, все бегут, ища укрытия. Движение машин сквозь лужи и потоки мостовой напоминает шум водопада, брызги из-под колес на пешеходов, на лошадей у моста, на колонны и капители, на кариатид и на атлантов, на стекла витрин и купола соборов... Иногда среди бегущих зонтов вспыхнет лицо и тут же скроется.
Я смотрю на свою руку, темно-малиновую от холодного дождя, со складками на суставах, напоминающими цыплячью кожу, мелкие волоски у запястья чередуются с крупными порами, ногти розовые, слегка вдавленные разной формы, заросшие у основания детскими заусенцами.
- Вам плохо, мужчина?.. Постойте, у меня, кажется, была но-шпа, наверное, съели что-нибудь, сейчас торгуют всякой дрянью, я сама третьего дня съела натощак.., пусть, пусть вытошнит - вам сразу станет легче...