В вагончике пахло застоявшимся потом и нервно порыкивал в угловой клетке бурый медведь Кесарь. Три часа ночи. Время для ежедневного письма. Любка села на раскладушке и разложила на коленях папку.
Дорогие мои мальчики!
Сегодня, как всегда в этот час, я прошу у вас прощения...
-Дурра! - встрепенулся попугай Петр Петрович,- дура!
Да, я, конечно, дура. Я ехала домой в забитом вазике, скрючившись у окна, и жевала расстегай. И казалось мне, что каждый кусочек во рту превращается в ватный комок. Тогда я отломила половинку пирожка и протянула толстощекой старухе, дремавшей на соседнем сидении.
-Хотите пирожок, бабусю? - спросила я
-Чего сама не ешь? - незлобиво проворчала бабка, - глянь вон, тощая какая.
А я глядела в окно. В этот день, 3 марта, тебя не стало, запомни, Митенька. И за окном будто черти плясали - танцевала бурая городская поземка. А в животе у меня клубилось отчаяние. Кто мне скажет, почему я это сделала? Ты был бы младшим Митенька. До тебя - еще Дусик. Он бы уже перерос меня, и сердито бы поправлял: "Не Дусик - Дмитрий". А я бы взъерошивала его черные жесткие волосы.
Когда я приехала домой, мать отворила дверь, не дожидаясь звонка, и сказала отрывисто:
-Иди есть. Я борщ поставила.
И я молча пошла на кухню.
Будто и не ездила с утра в абортарий, где холодные кафельные полы. И казенные бумазейные халаты. И грязноватое белье с печатью: "Минздрав". Митенька, я очень хотела, чтоб ты родился. Ты мне веришь? И когда я сказала:
-Я хочу ребенка!
Мама вырвала из школьной тетрадки листочек, в косую линию, и вывела крупным почерком:
Люба - сто рублей в месяц. Не всегда платят! Уходит на питание и заплатить "половину квартиры".
Я - пенсия. Полквартплаты.
Потом она подняла на меня бледно-голубые, чуть выпуклые глаза.
-Как ты думаешь, чем мы его станем кормить? - тихо спросила мама.
И я ожесточенно ковыряла вилкой аляповатую розу на клеенчатой скатерти.
-Думать надо было, когда гуляла! - мать подошла к мойке и принялась наполнять желтоватой водой старый чайник,- на тебе уже никто не женится. Ты скоро старая станешь. А вон вокруг сколько молоденьких, хорошеньких. А ты толстая.
Я бросила взгляд на стену. С фотографии смотрела молодая мама, мама с осиной талией и синими глазами. А я была похожа на отца, который всю жизнь ее покорно обожал. Митенька, прости меня, мальчик! Прежде всего, за то, что я купила тебя промозглым вечером на рынке у грязного старика. И за то, что был крохотным, белоснежным комочком, щенком шпица. Теперь я каждый день, перед выходом на арену, в кулисах, ловлю твой взгляд. И ты всегда говоришь:
-Как же так получилось, мама?
А я пожимаю плечами и протягиваю тебе твой крошечный барабан.
Прости меня, мальчик! За свою смерть. И за такую жизнь.
-У меня, значит, прощения просить не надо? - ворчливо осведомился черный кот по кличке Дуся. Со мной все нормально? И то, что я неизвестно сколько времени провалялся в темном грязном "Ничто" прежде чем появиться на свет в подворотне, за аркой. И прикрыт я был только лишайным боком своей мамочки - кошки. И живодеры шастали неподалеку. У них разнарядка была по отлову бродячих животных. Со мной все хорошо, стало быть? Извиняться не нужно?
-Помолчал бы ты, выкидыш,- оскалился в углу шпиц Митя,- кто тебе виноват, что ты не доносился?
-А осторожней надо было ходить! - выгнул спину кот,- могла вообще себе больничный соорудить на время гололеда. Болело ведь горло, а Любка? И поясницу ломило, правда?
Мать, а мать, тебе не стыдно? Две души загубила, а теперь еще и хнычешь, спать не даешь? - кот уставился на Любку ореховыми глазами.
-Ох, и сволочь же ты! - шпиц наморщил нос и зарычал.
- Сама доброта...,- лениво прикрыл глаза кот,- только напомни мне, сколько раз ты со своей ангельской натурой оказывался в мисочке в абортарии, выковырянный щипцами из матки? Пять или семь?
-Не ссорьтесь, мальчики,- Любочка умоляюще прижала к груди пухлые руки,- я вас обоих люблю, слышите?
В маленьком промозглом городке, кашляющем старыми автобусами, появились афиши:
Лучший в мире бродячий цирк. Спешите видеть! Гимнасты, акробаты, клоуны!!
Каждый вечер на манеже уникальный аттракцион "Бременские музыканты
Афиши клеили поверх старых объявлений о концерте фольклорной группы, и из-за кустарного рисунка медведя в шутовском колпаке выглядывала чья-то полустершаяся балалайка. Горожане хмуро косились на афиши, и поплотнее запахивали пальто, стараясь упрятать подбородки в воротники - дни стояли дождливые и мрачные.
-И так денег нет,- ворчали горожане,- хлеб дорожает, спички дорожают, бензин и вовсе - запредельно стоит. Только цирка не хватало.
Горожане уже привыкли, что главное и, считай единственное их развлечение - бесконечные фильмы с неземной любовью, терзаниями и заламыванием рук. Там все было просто, в этих фильмах: злодеи устраивали заговоры, нанимали убийц и писали подметные письма; а герои страдали. А главное: все это происходило так далеко, в красивых домах с колоннами. И пальмы там шуршали, и море шелестело. А в городишке только скрипели унылые северные деревья и выплевывала скучную грязь речушка. В общем, взрослые никогда бы не пошли на представление. И на следующий день караванчик грузовиков, привезший артистов, откочевал бы в другой городок. Но дети! И билеты стоили, в сущности, недорого. Поэтому горожане, кряхтя, оторвались от кресел, выключили свои "ящики счастья" и потянулись к расположившемуся на пустыре балагану.
Любка со зверями выступала во втором отделении. В пять часов вечера, как только сгустились сумерки, она пересчитала своих подопечных. Кесарь нервно топтался по клетке. Люба всегда немного его побаивалась. Он не разговаривал с ней, в отличие от прочих животных. Он вообще не разговаривал. Спроси Любку, что делает обыкновенный медведь в их странной компании, она не смогла бы ответить. Просто так получилось, что их директор, Федор Палыч, гордо именующий себя менеджером, прикупил где-то по случаю чахлого медвежонка. И навязал его Любке в аттракцион.
-А куда мне его прикажешь девать?! - шумел Федор Палыч,- других номеров со зверями у нас нет.
-Зачем вообще покупали? Боюсь я его,- жалобно ругалась Любка.
-А ты не бойся,- в старину вон вообще люди с медведями боролись. А этот тем более маленький. Ты ему вместо мамки будешь.
Так и стал Кесарь бременским музыкантом. Он выходил на манеж в тяжелом наморднике, с гармошкой, и лениво растягивал меха.
Попугай Петр Петрович колотил клювом в ударник, периодически выкрикивая:
Каррамба! Рром! Дурра!
Ему хорошо удавались рычащие звуки, и попугай, похоже, этим гордился. Дусик морщился, похаживая по клавишным.
-Фальшивят, лабухи,- бурчал он себе в усы.
А Митенька самозабвенно бил лапками в барабан. Какофония получалась страшная.
-Ты бы хоть "калинку" с ними разучила,- не раз говорил Федор Палыч, - или там - "Есаула".
-Не могу,- краснела Любка,- у меня у самой слуха нет.
-Ну и дура!
-Дурра! Дурра! - с готовностью подтверждал попугай.
Первое представление в унылом городке прошло как обычно. Коверный отпускал надерганные из Интернета шуточки. Публика его не понимала, но вежливо хихикала, чтобы не показаться дурой. Маг показывал карточные фокусы, глотал огонь и вынимал из потертого цилиндра некогда белого кролика.
Бременские музыканты отбарабанили свой номер. Кот в заключение лениво пожонглировал елочными шарами. Морда у него при этом была скучная и надменная.
А на следующее утро случилась неприятность. Маг и волшебник Коля отправился на поиски выпивки. Вообще факир делал это каждое утро. Подергивая носом-уточкой, он стучался интеллигентно в двери всех вагончиков и тихо спрашивал:
-Слышь, выпить найдется?
-Откуда? - обычно отвечали ему.
-Тогда давай бутылки, пойду сдам,- не отступал Коля.
К полудню он обыкновенно сдавал бутылки, и покупал водку. Но сегодня Коле отчаянно не везло. В одном вагончике даже дверь не открыли, и доносились оттуда слабые стоны
-Вот всегда так: одним все, а другим - шиш! - завистливо подумал Коля, и забарабанил в дверь следующего вагончика, который оказался Любкиным
-Люб, открывай, по-человечески прошу! - кричал Коля,- ну не совсем же ты змея подколодная! Дай человеку выпить! Ну, не хочешь - не выходи. Хоть бутылки за дверь выстави, я сдам.
Колька толкнул дверь плечом - и она распахнулась.
Вагончик был пуст. И клетка Кесаря пустовала!
-Вот те раз,- пробормотал Колька,- совсем Любка офигела, зверей выпускает днем.
Он подтянул вечно спадающие спортивные штаны и пошел искать менеджера.
Любка вернулась из города примерно через полчаса. Глянула на пустую клетку Кесаря и облегченно вздохнула. Поначалу медведь не хотел исчезать днем. И утробно рычал, наблюдая тающие в предрассветном сумраке очертания шпица и попугая. Кот всегда исчезал бесшумно и быстро, точно сразу переходил в другую реальность. И появлялся так же аккуратно. Мгновение назад, допустим, не было его. И раз - пожалуйста, сидит в кресле и моется.
Вскоре к Любке заявился Федор Палыч. Она приоткрыла дверь:
-Вообще-то я сплю. Обязательно меня сейчас дергать?
-Обязательно,- мрачный директор отодвинул Любку и прошел в вагончик.
Клетки пустовали.
-Где? - грозно вопросил Федор Палыч,- что ты на меня уставилась, как корова?! Я спрашиваю, где звери?!
-Гуляют,- передернула плечами Любка.
-Да ты понимаешь, что будет, если они не вернутся? - заорал менеджер.
-А куда они денутся?
-Идиотка!!! А если медведь...
-Они не здесь гуляют. А Кесарь вообще наверняка дрыхнет где-нибудь.
-Любка,- вздохнул Федор Палыч,- признавайся лучше сразу, кому Кесаря загнала. Все равно ведь выясню...
-Ну, вы скажете...- расхохоталась Любка.- Да кому же нужен наш облезлый медведь!
Вот увидите, вечером будет топтаться на манеже с гармошкой.
И действительно: вечером Любка, одетая в новое турецкое платье с блестками, вывела бременских музыкантов на арену. Откуда появились звери, никто так и не понял
-Мамой клянусь,- рассказывал в кулисах Коля,- захожу сегодня с утра к Любке в вагончик, иголку с ниткой попросить - а там никого нет. И клетки пустые.
На манеже Кесарь топтался неуклюже, растягивая гармошку. И орал попугай. Любка торжествующе улыбалась.
Тайна не давала цирковым покоя. Но вагончик Любка запирала. Ясно было одно: каждый вечер, с наступлением сумерек животные оказывались в клетках. Федор Палыч лично проверял.
_Когда-нибудь это плохо кончится,- ворчал Дусик.
-Заткнись! - рявкал на него Митенька.
-Я вам, деточка, еще в бытность свою врачом в областной женской консультации говорил, вы плохо кончите! - вещал Петр Петрович,- помните, я вас отговаривал от аборта. И что теперь? Жалко, честное слово! Ведь хороший бы получился мальчик.
-Что вы все хотите от меня?! - взорвалась Любка,- ну, виновата я, виновата перед вами!!!
Она неуклюже плюхнулась на колени посреди вагончика, и ударилась лбом об пол.
-Земные поклоны бью! Довольны?
-А.. я... тебя... все-таки любил, - раздался вдруг хриплый голос, будто с усилием связывающий слова.
Медведь напряжено смотрел на Любку сквозь прутья клетки:
-Зря ты...
Перед рассветом, в передвижном вагончике, на пустыре, очень далеко от Бремена, плакала, уткнувшись лицом в несвежую наволочку пожилая, грузная женщина. В крохотное окошко заглядывала бледнеющая, расплывчатая луна. И молчали угрюмо звери.