Аннотация: плохой рассказик. И плевать, что плохой. Чем-то он мне дорог.
Динозавр голубой
И об этом скажут наши внуки. По отдельности мои и твои
-Они любили. Но не сложилось.
Нет, вру!
Скажут:
-Она все время влюблялась как идиотка. И всегда в тех, кому была безразлична. Например, в нашего деда.
А моя дочка, рожденная от нелюбимого, честного и верного мужчины, подопрет кулачком начинающий провисать подбородок, прищурит маленькие, карие, -мои!- глаза и скажет:
-Она просто умела любить. А мне вот не дано,- и уйдет на кухню варить рассольник.
И мой сын будет, провинившись, целовать меня в лоб со словами:
-Нет существа добрей... и безвольней, чем моя мамочка.
Но это случится потом, когда ты женишься, в пятый раз или в шестой? - и наконец счастливо.
Когда я войду с другим под белый балдахин, не глядя на жениха, а глядя на оседающие на холмах облака, синей ночью, пропахшей цветами и духами, и дешевыми тканями, и жареным мясом, и блестками, и вином... Когда я привалю свою любовь тяжелым булыжником, синим как южная ночь, и напишу на нем крупными буквами:
Семья.
И тебя не будет рядом со мной - а будет добрый и неуклюжий, нелюбимый, но родной.
Это - потом. А пока птицы орут так, что совершенно невозможно спать дальше. И ощущения трагедии у меня нет, есть ощущение последних капелек счастья перед серьезной и правильной драмой. Сейчас ты смешно наморщишь лоб, чихнешь и, еще с закрытыми глазами, потянешься за сигаретой.
А я завешу лицо волосами и притворюсь, что еще дремлю. Как я тебя люблю... Вернее, как бы я тебя любила, отпусти я себя в это чувство.
Потом ты скажешь:
Я пошел варить кофе...
И я выгну спину и улыбнусь беззаботно.
Ты любишь легких людей.
Для тебя я легче перышка.
Камнем - лягу на душу тому, кто будет перышком для меня.
А пока я хватаюсь за телефон по вечерам дрожащими руками - чтобы увидеть, что звонит кто угодно, но не ты.
А еще ты замечательно варишь кофе. Я так не умею. У тебя он горчит сдержанно и нежно, по-мужски, а у меня плаксиво и навязчиво, совсем по-женски.
Когда ты уже ушел на кухню, у меня затрещал телефон
-Ты не могла бы подъехать на полчаса раньше? - не здороваясь озабоченно спросил шеф,- большой заказ.
-О. Кей,- нежно пропела я в трубку.
Сколько времени занимает натягиванье каждодневного рабочего "Я"? У всех по-разному, думаю. У меня ровно пятнадцать минут. Подсчитано.
-протянуть руку за очками и шпильками. Потом душ. Потом кофе. Потом туфли на каблуках и немнущийся костюм. И твой обеспокоенный взгляд: наверняка кто-то сейчас должен зайти - и совсем плохо будет, если меня здесь застанут. Я не стану тебя мучить. Чем быстрей уйду, тем больше благодарности в тебе останется. А твоя благодарность мне пригодится, когда я стану просить о следующей встрече, обещая себе, что вот это уж точно - в наипоследний раз! Я застегиваю ремешки босоножек, поправляю сумку на плече и весело кричу тебе, скрывшемуся в глубине квартиры:
-Я умелась!
Такси останавливается сразу. Потому что чумазая цыганка когда-то сказала: "Деточка, послушай, тебе будет везти во всем абсолютно. Кроме взаимной любви". Ну и ладно. Эту долю невезения я переживу. Где-то я недавно читала, что какой-то чудак обнаружил у компьютеров зачатки души. И меня не то удивляет, что обнаружил, а то, что это так поздно выяснилось. Я, например, всегда была уверена в человечности ПК. У Мурзика моего есть и сердце, и понимание. Сегодня он, например, не торопится сбрасывать в ящик почту, ждет пока я приду в себя после ночи, проведенной на стороне. На столике рядом с Мурзиком - роза в стакане, дикая. Я ее сорвала третьего дня в городском парке и загадала: если до среды не завянет - быть мне с Димкой вместе. Вот, не завяла пока. Врут все приметы и загадыванья.
Заказ оказался не то чтобы очень сложным, скорее трудоемким и скучным. Целый день я щелкала по клавишам, щелкала мозгами, и где-то под сердцем ворочалась беспокойная мысль:
-Разорвать все одним ударом. Разрубить? Переплакать в подушку - и ладно. Представить себе эту любовь как гордиев узел. Распутать не распутаю ни за что - а разорвать с кровью еще можно...
-Как ты думаешь, Мурзик? - спросила я у компьютера.
Он проурчал что-то неразборчивое, вроде того что: "Не могу решать две задачи одновременно. Задержись после работы. Подумаем." На том и порешили. После работы я задержалась в офисе. Шеф, заглянув в дверь, дал мне какой-то пакет и сказал:
-Сувенир за ударный труд. -
Есть у него милая привычка, дарить подчиненным мягкие игрушки, просто так, ни к чему. У меня уже стоят дома слоник, лев и черепаха. На этот раз, верно, в пакете собачка или кролик. Потом посмотрю. Мы с Мурзиком раскладываем ситуацию по полочкам.
-Любишь? - спрашивает Мурзик
-Очень,- обреченно киваю я и отхлебываю кофе из огромной кружки.
-Ты не могла бы кружку подальше поставить,- ворчливо просит Мурзик,- а то ведь обольешь мне клавиатуру.
Я послушно переставляю кофе на другой стол.
-Так вот,- начинает Мурзик,- мы с тобой еще не пробовали нестандартных решений, шокирующих.
-Например?
-Например, позвонить ему и спросить прямо: -Ты меня любишь? Тогда он должен будет сказать да или нет.
-Чего спрашивать,- отмахиваюсь я,_ не слепая, вижу, что ни капельки не любит. Голову морочит, легко и весело. Ему - легко и весело. А мне хоть совсем пропадай.
Мурзик тактично молчит несколько минут, а потом выдвигает следующее предложение:
-А ты позвони ему при мне. Если что не так - сразу запустим релаксирующую программу.
-Да на хрен мне релаксация! - взрываюсь я,- я взаимности хочу! Взаимности!!
Стакан с розой отброшен в другой угол комнаты, и растерянно мерцает на полу широкий белый бутон в окруженье осколков.
-А вот истерик я не понимаю,- ворчит Мурзик,- во всем должно иметься логическое решение. Давай договоримся: звонишь, хуже точно не станет.
-Логика,- бессильно говорю я,- и повторяю по складам - ло - ги - ка.
Ее от повторения не прибавляется, наоборот - она испаряется, оседая капельками твердой и спокойной мысли на стенах, на стекле, за которым разбросаны по черным простыням золотистые, красноватые и мертвенно-белые огни. Там, в огромном городе, люди любят друг друга, ворочаются, улыбаются, готовят еду, не сводят глаз с любимых морщинок... или трут рукой глаза, притворяясь усталыми, когда на самом деле хотят спрятать от другого и от себя правду об ушедшей любви или о любви, которой вообще не было, она привиделась...
Я тянусь за телефоном.
Бип- бип - обреченно говорят клавиши, пока я набираю его номер.
После третьего гудка положу трубку. Нет, подожду до четвертого, до пятого.
-Алло..- отзывается он наконец.
И я бросаюсь в омут с головой:
-Ты не переживай. Я это скажу тебе только один раз. Мне просто важно, чтобы ты знал. Ты относишься к тем людям, которых я могла бы любить. Я бы тебя любила, имей я надежду на взаимность. Вернее, я люблю. Но тебя это ни к чему не обязывает.
Вот и все. Сейчас ты скажешь:
-Я польщен, конечно, но...
или
-Вот мы и попрощались...
Я не жду твоего ответа, я кладу трубку
Я говорю Мурзику:
-Все. Разрубили.
И Мурзик понимающе молчит.
Потом я подхожу к забытому у двери пакету и разворачиваю игрушку. Это голубой динозавр и на груди у него надпись: любовь.
Тут звонит телефон.
-Я тебя тоже,- говоришь ты, - возвращайся.
Мурзик довольно урчит в своем углу.
Потом я еду к тебе в ночном такси, прижимаю к груди динозавра и шепчу в его меховую морду: