Скажу честно, живьем их не застал, да и померли они, даже не зная, буду ли я вообще топтать эту землю и дышать воздухом, с царящими в нем ароматами свиного навоза и деревенского нужника. Всегда завидовал сверстникам, которые "отягчены" вниманием этой важной части человечества, и был готов, как в фильмах или книгах, застать их внезапную смерть и глубоко скорбеть, глотая соленые слезы. Но время оставило только корявые, безвозвратно таящие воспоминания родственников и фотографии.
В детстве я интересовался своими предками. На то под рукой оказались источники в виде семейных фотоальбомов, разговоров ещё живых бабок и их сестер. Когда вырос, то многое самостоятельно домыслил и от матери получил более правдивые данные, которые по понятным причинам прежде скрывались.
Дед по материнской линии мужик строго деревенский, судьба занесла его в рабочий поселок, где на бывшем заводе семейства Демидовых он что-то делал. Что точно, сказать не могу. Работал и всё. С деревни он привез чудовищную физическую силу, которую любил оформлять на чужих боках и лицах в виде ссадин и синяков. Никто не желал с ним спорить, так как умственное развитие предка не позволяло ему цивилизованно вести спор, и когда, а это случалось довольно скоро, заканчивались аргументы в ход шли кулаки-кувалды. Обычно после этого оппонента уносили поверженного крепкими "доводами". Когда уже состарился, занемог, и от непосильной работы болел весь организм, деревенский задор и остатки былой мощи позволяли ему хвастать крохами здоровья. Во дворе лежала двухпудовая гиря, на зависть двум сыновьями он легко играл ей, подбрасывая и ловя на мизинец. Когда же оба отпрыска фамилии вернулись из армии, то оказались не в состоянии вдвоём перетянуть на канате отца.
Но, как и подобает кроме важнейшего составляющего деревенского бытия - силы, ещё являлась и любовь к спиртному, которую пронес до конца дней своих. Пил он запоями, напивался до чертиков, гонял детей, жену, иногда и соседей. У милиции стоял на заметке, как в принципе и в вытрезвителе, куда периодически доставлялся. Во время употребления горячительного, наступал момент, когда выпить хотелось, но вставать уже трудно, и приходилось звать на помощь окружающих:
-Райка (моя мама), зачерпни-ка мне быстрее ковшиком бражки!
Брага в доме стояла всегда, и была важным атрибутом в виде большой алюминиевой фляги с кислым запахом смородины, ждала дальнейшей перегонки в самогон. Занимала она почетное место возле печки, где процесс брожения проходил эффективнее. Когда до правильного вида еще не дозревала, то употреблялась, по мере необходимости.. Остатки перебродивших ягод дед иногда давал скотине, ради потехи, наблюдая возникшее веселье у коров и свиней, а также пестрый куриный фейерверк.
При всех его странностях, он был человеком, искренне любящим жену. На работе бабка толкала вагонетку - металлическую тележку, двигающуюся по рельсам с отходами меди. Мастер, взъелся на неё и заставил работать сверх нормы, она получила грыжу и слегла. Дед, в трезвом состоянии и светлом рассудке, не вступая в спор, отправил начальника на больничную койку, а себя на три года в колонию.
Полной противоположностью - семья моего отца. Бабушка, работала учительницей, дед - начальником снабжения крупного завода. Жизнь его проходила все время в движении - в поездах и самолетах. Дома появлялся, чтобы отдать зарплату, побыть с семьей, покушать домашней еды. В старинном резном буфете с розами стоял изящный графинчик с водкой и граненая рюмочка. В выходной день, если получалось оказаться дома, он позволял себе за обедом угоститься "беленькой" для аппетита. Бабушку дед обожал. Дарил ей дорогие подарки. Про него я совсем мало знаю, так как человеком он был государственным и себе не принадлежал.
Рассматривая фотографии, я первое время путал дедов. Они напоминали глобусы, так как были бриты "под ноль". Но потом я начал их различать. У деда по матери был низкий лоб и мощные "жернова", с развитой нижней челюстью, которыми он перемалывал простую деревенскую еду. Рот другого деда выглядел изящно, рассчитанный на работу с тонкой пищей, а лоб величественно высок.
Жизнь моих дедов, двух сильных мужчин, проходила в военные и послевоенные годы. Одного из-за судимости не взяли на фронт, у второго была бронь от службы. Повышенный уровень гормонов очистил головы от лишних волос, а низкое предложение на рынке мужчин сильно повлияло на их плодовитость. Они женились не по одному разу. Семьи, давшие продолжение моего рода, получились последними по счёту. Меня удивляло появление на семейных мероприятиях - днях рождения и похоронах новых родственников. Так однажды, мама подвела меня к одной женщине, очень на нее похожую, и представила как сводную сестру. Мне тогда было уже больше тридцати пяти лет.
Деревенского деда звали обреченно - Иван. Городского победно - Виктор.
Смерть застала их в койках одной больницы, но в разное время. Дед Иван умер, как положено алкоголику, от панкреатита. Дед Виктор упал с верхней полки купе на столик, сломанные ребра проткнули легкие, врачи не смогли ничем помочь.
Так закончились жизни предков, дедов, я их заочно любил, об общении с ними мечтал.
После смерти деревенского деда, бабка в девках не засиделась. У меня было несколько псевдо дедушек. Как порядочная женщина, не признавала сожительство, потому все браки официально зарегистрировались. В загсе ей выдали вкладыш в паспорт, так как в графе "Семейное положение" уже не хватало места для штампов. Последний раз она вышла замуж в семьдесят лет, а парню тогда исполнилось восемьдесят пять, "молодые" пожили, не сошлись характерами и развелись через месяц. Настоящими дедами её новых мужей я никогда не считал, а её после такого бабушкой ни разу не назвал, а только бабкой или бабой Наташей.