Я понимаю, конечно, что все это вам, ребята, нужно для истории. Вы уж простите, но я совсем старый, сердце у меня слабое, нервничать мне нельзя. А вы уж такое попросили, что и не знаю, как выдержу. Одно спасибо, что не трогали меня все эти годы, а раз нашли все-таки, то я и решился.
Да, и не скажешь по мне, что ведь это я был тогда одним из первых в Революционной партии. Видите, как тяжело нести все эти годы на своих плечах. Убожество я и живу в убожестве. А ведь был когда-то...ну, ладно, вы не за этим ведь пришли.
Про Переворот в 2046м вы знаете не хуже моего. И про Великий Голод, когда вся нефть в землю вглубь ушла, какое это было время, что жили на фабриках и заводах, деревом их топили, чтоб хоть как-то выжить. Жуткое время было для всех людей. Мертвецов ели. Сам не видел, но говорили, кое-где даже таких уже полусгнивших, и потом целыми семьями травились и сами помирали... ну, это где как. Село вот и вовсе первое время жило нормально, до беженцев, а я вот в городе жил. Тяжко пришлось. Зима, замерзали по ночам, бывало, ложатся спать вместе, а ночью вдруг начнешь мерзнуть, трогаешь соседа - а он холодный уже. Вот в таких условиях я вырос. Не вырос - выжил.
Про Перераспределение Ресурсов вы тоже знаете, и мне тогда надо было на работу идти, всем, кто старше 14. С пулеметами ходили, чтоб не воровали. Обыскивали нас, и тех, при ком находили, на месте бах, бах - даже без объяснений. Жестокие мы были. Мы не знали, что такое доброта, что такое жалость, ласка.
В общем, так получилось, что в одной из облав наткнулся я на этих ребят, ну, которые стали Ревпартией. Я ведь жил возле свалки, приторговывал потихоньку, а лазить туда нельзя было, считалось, заразу всякую разносишь. Хотя бред это. Просто там оружие было свалено, много всего, если порыться хорошенько. И у меня там один свой патрульный был. Я через него барахло клиентам сплавлял. Платили хорошо - лекарствами, концентратом. И вот однажды сижу, копаюсь на куче каких-то обломков, как тут - бабах, огонь, стрельба. Слушаю. орут, жгите живьем, мол, кто бы ни был, это не люди, а крысы! Так и запомнил. Крысой меня назвали.Ну, бегу к периметру, еле пролез, чуть им не в лапы. А я ведь не один был на свалке. Вот, встретил еще пару наших, а потом бежим - и вдруг площадь, и со всех сторон на нее стекаются такие же крысы, как мы, по двое, по трое, а кто и больше. Прибегают на площадь и смотрят - натурально, облава!Они просто нас туда нарочно посгоняли. Мечемся, как блохи на мокрой собаке, и думаем: чем же нас будут того?.. Бомбой сверху или газ пустят? Не, не так вышло... Часа полтора потолклись мы там и слышим: гремит. как гроза, только непрерывно и все громче, громче, и вдруг танки, здоровые, по пять метров в высоту, тогда эти, "игуаны", "Игуанодоны" по-настоящему, были. И они прут на нас. А с воздуху вертолеты, но не бомбами, а пулеметами нас строчат. Кто успел, попрятались там в бывший универмаг. Сидим и ждем, пока до нас доберутся. А куда было?.. Не знаю, сколько прошло, мы уже все равно как мертвые сидели, и тут пустили ИХ. Трое их заходит к нам в подвал, и мы всем скопом на них накинулись. Орем, бьемся! Я сверху там налип. И слышу вдруг - хруст внизу, только спрыгнул в сторону - а из тел вылетает фонтан! Мясо, кровь - все вперемешку, брызгами, и пули, это она пушку включила. И вот груда тел разваливается, и из-под этой горы выступает ОНА... Одного гомункула наши все-таки завалили. А двое выдержали, стоят, поливают пулями трупы. А я спрятался под своих товарищей, только чувствую - тра-та-та, как град в них лупит. Не знаю, что бы было, если б не отвалилось одно тело и очередь не влепила мне в грудь. Не выжил бы, наверно. Потому как останься я целехонек...
В общем, постреляли они, а потом один гомункул ушел, а она осталась и давай методично так всех проверять: каждого осматривает и в сторону, на кучу. Я лежу, кровь изо рта, из ран, но дышу. И вот подходит она ко мне. Я буквально обделался со страху. Наклоняется надо мной, высокая, в пластиковой накидке, капюшон откинут, волосы торчат ежиком от спекшейся крови, которая на нее лилась. Лицо чистое, белое. Красивая, я не знал тогда, почему их такими делали. Тонкий нос, полные губы, печальные такие, брови ровные, глаза...вижу как сейчас...смотрит на меня, так близко, что я вижу каждую ресничку. глаза удивительные, светло-карие, солнечные. И мне не верится, что это не живые глаза. Если бы я не захлебывался кровью, думал бы, что она меня хочет поцеловать, так долго она смотрела мне в глаза.Потом взглянула на мои раны, внимательно так, пересчитала их, пощупала пульс. Как бы мне худо ни было, я удивился. А она снимает с руки перчатку и своими пальчиками, тонкими, белыми, с розовыми ноготками, прикасается к моей щеке...Тут я и почувствовал, что она гомункул. Пальцы ее были ну все равно как стена, твердые и холодные, мертвые пальцы. Тут я лишился чувств, а очнулся уже в другом подвале, на груде тряпок, после горячки... это ребята из будущей Ревпартии меня и подобрали. Узнал меня один из них, когда своих искал, - патроны покупал у меня раньше.
В общем, от нечего делать стал я с ними ошиваться. Формально я считался жмуриком, а им такие и нужны - они скрывали размеры организации. Сначала всякую ерунду делал, типа посыльным был, дежурным у них на хате. А мне и хорошо - кормят, крыша над головой есть. Тогда еще теплосканеров не было у милиции, меня бы не засекли. Иногда я их литературу читал, и так и узнал, что у меня феноменальная память. А еще позже научился пламенные речи толкать. Не то чтоб я особо идейным был, но больно занятно у меня получалось, артистично. Мне все твердили, что аж мурашки по коже, когда я говорю. Ну, а потом и сам поверил в свои слова...
Да...много всего было. Забастовки устраивали. В облавы попадали, и в ту, знаменитую, когда остановили танки валом из трупов. Жуткое дело, стою и смотрю, как люди прут прямо на танки, и первые ряды всмятку, а сзади напирают еще, как в очереди за соевой мукой, лезут прямо на мертвых, и их косят из вертолетов, а на них еще лезут и еще. Даже мне страшно было. А ведь это я их подбил на такое. Надо было. Если нужно было нашей партии зажечь толпу, меня кидали вместо спички, и я ее взрывал, как бомбу. Сам не знаю, почему так, но вообще шальной я, неспокойный, да, таким я был в молодости.
Честно говоря, сами мы ничего б не сделали, не было у нас силы. Толпа - это случайный элемент, не хватало у нас духу ей вертеть. Были у нас идейные, все думали, чего дальше делать будем, когда власть захватим. А как ее захватить?
Вот тут и случилось Восстание Гомункулов. Если б не это, с нами бы скоро покончили. Я все вспоминаю, как она меня пощадила. Это, выходит, она уже тогда думала, что власть неправа. Чудные эти гомункулы! Ума не приложу, как вышло, что эти машины смерти восстали против своих творцов. В общем, мы сидели сложа ручки и ждали, пока они расчистят нам дорогу.
Я даже рад, что их всех уничтожили. Я расскажу почему. Но Катю все равно жалко...
Много их в те дни лежало на улицах. Я тогда был в городе, был там нужен. Прямо на улицах, у зданий, среди гниющих тел, лежали они - нетронутые разложением, в блестящем пластике, застывшие и прекрасные. Тогда я на них насмотрелся. Они имели вид мужчин и женщин, молодых, стройных, красивых, немного однотипной внешности, но одинаковых не было никого. Она, та, что спасла меня, очень отличалась.
Можете представить, как я был потрясен, найдя в те дни в лаборатории именно ее! Я пришел туда по какому-то делу и увидел ее, раздетую и распростертую на столе. Очень хрупкое тело, тонкое и белое. Металлические пластины блестели на маленьких грудях и в паху.
-Не снимается, - ухмыльнулся техник, не помню, как его зовут, заметив мой взгляд.
-А тебе она тогда зачем? - парировал я.
-Хочу ее починить.
-Разве это возможно?
-Я попробую. Эта малышка замахнулась на самого Фауста. Она его грохнула,но подозреваю, сработали начальные этапы программы самоликвидации вследствие нарушения основного принципа операционной системы гомункулов. Она должна была взорваться при одной мысли об убийстве руководителей. Ума не приложу, почему она цела.
Я медленно обошел стол.
-Их ведь не делают одинаковыми?
-Нет, - ответил техник. - В целях деморализации атакуемых. Чтоб они были похожи на людей, но действовали не как люди.
Техник оказался прав насчет причины поломки. Операционная система была восстановлена, чему удивились даже те, кто ее восстановил.
-Похоже, она готовилась к такому исходу событий и каким-то образом запрограммировала сама свою периферическую нервную систему так, чтобы убийство Фауста не было командой системы. По сути, она отключила свое тело, а потом выстрелила. Я сам до конца не понимаю, - признался мне Кнаусс, наш главный кибернетик.
Я сначала тоже не понимал, но теперь не вижу ничего удивительного, это ведь была Катя.
Не буду рассказывать, какие байки плел, чтоб выхлопотать ее себе в телохранители. Окончательно это не удалось, мне пригрозили,что будут забирать ее на задания. Но она была рядом и сама мне все рассказала.
Она не помнила меня. Восстановление затронуло некоторые архивные воспоминания, я тоже, оказывается, относился к "некоторым". Но зато Катя мне объяснила, почему не убила меня тогда.
-В инстркуциях много неопределенностей, - сказала она. - Можно не добивать того, в ком не менее семи пуль, при определенных показателях, например, при слабеющем пульсе. Возможно, у тебя эти показатели были налицо, и я не стала тебя добивать. Полагаю, это было связано с переоценкой действий власти, и я уже не была к ней лояльна.
Катя очень красиво изъяснялась. Она вообще была очень похожа на человека, на интеллигентную грустную женщину.
Это не я назвал ее Катей. Это Фауст. Она рассказала, он лично руководил созданием гомункулов, делал каждого особенным. а ее проектировал сам. Была одна женщина, они выросли рядом, в соседних подьездах, и Фауст с детства ее любил, но никогда не говорил ей. Она выросла, вышла замуж - не за Фауста, конечно, он никогда не женился. Он даже жил в том же доме, не взял казенную квартиру, потому что она там жила. И она знала его настоящее имя. А звали эту женщину - Катя.
Часами, бывало,я морочил Кате голову расспросами, пытаясь понять, как вышло, что гомункулы восстали. Конечно, меня больше интересовали подробности собственного помилования в том подвале семь лет назад. Но сколько бы я не спрашивал, Катя отвечала почти одними и теми же словами. Поэтому я изменил тактику.
-Получается, гомункулы способны к инициативе?
-Мы с тобой по-разному понимаем слово "инициатива", - объясняла Катя. - Не вдаваясь в подробности, скажу, что гомункул действует в рамках программы, а программа очень обширна и настроена на активное реагирование. То есть, моя программа постоянно анализирует поступающую информацию, идентифицирует события согласно стереотипам и подбирает возможные варианты действий.
-Это и делает вас похожими на людей?
-Мы похожи только внешне, на первый взгляд. Гомункулы намного примитивнее.
-Но почему-то во время Восстания вы действовали куда героичнее, чем люди!
-Это всего лишь программа. Просто она очень обширна и включает в себя четкую систему ценностей. Мы поняли, что действия власти ведут людей к гибели в последней на Земле мировой гражданской войне. Поэтому мы выбрали такой вариант действий как поддержка Революционной партии и восстание против имеющейся власти.
Почему гомункулы выбрали Ревпартию, я не решился спросить. Скорее всего, не за наши красивые глазки, а просто потому, что выбора другого и не было.
Вообще, много времени на разговоры не оставалось - митинги, боевые действия, заседания...Правда, заседания больше походили на попойки. Я часто напивался, вечно бабы какие-то были. Но незадолго до того, что случилось, я завязал. Из-за Кати.
Плохо помню тот вечер. Очень быстро напился, орали, возили грязными пальцами по сенсорной карте, пока что-то не натворили, и бесстыдно всунули Кате исправлять сбой программы.
Сидит, значит, она, водит своими белыми пальчиками по экрану и поглядывает на нас изредка, строго так. А у нас- дым коромыслом: музыка, бабы у меня какие-то на коленях, аж три штуки, гогот бессмысленный. И вот она подходит ко мне и протягивает исправленную карту, а я стряхиваю с себя баб и к ней:
-Потанцуем, детка?!
Она отступает на шаг и долго-долго на меня смотрит. У меня аж мороз по коже, так она смотрела, как на что-то отвратительное, уродливое, опасное. Но все равно хорохорюсь, хватаю ее под ручку, пытаюсь вытащить к колонкам. А она мне:
-Я считаю ваше поведение неприемлемым.
Я обалдел. А она вдруг как размахнется и хрясь мне кулаком по уху! Я аж утром очнулся. Вон какое возможное действие ей подсказала программа, идентифицировав ситуацию! Согласно стереотипу. Гм, действительно, активное реагирование. Помню, долго объяснял, что люди не всегда такие, что если они такие бывают, то потом жалеют и стараются так не делать. И сам завязал - думаю, а ну как решит наша дамочка, что ее программа предусматривает такой тип поведения в коллективе как общественно суицидальный... И окажемся мы для нее по ту же сторону, где и Фауст.
Кстати, о нем она мне тоже никогда не рассказывала. Данные, говорила, заблокированы... как амнезия у людей...
Семь месяцев и пять дней Катя была с нами. За неделю до того...ну, было там на митинге, что разошелся я особенно, орал о том, что каждый из нас жизнь положит на алтарь светлого будущего. Говорил, что величие революционера в том, чтобы умереть за народ. Я вообще не помню своих речей. Но тогда Катя стояла рядом, это вообще было как символ того, что гомункулы нас поддержали. И я распинаюсь, а она смотрит на меня изучающе и слушает весь мой бред. Помню, был в ударе, люди - хоть сейчас под танки полезут, как тогда, вал из трупов.И, значит, подходит ко мне Катя, когда все разошлись, и повторяет самые... значит, самые мои пламенные фразы из всей этой ахинеи и внимательно, серьезно на меня глядя, спрашивает:
-Ты говорил правду?
Я смешался немного, но отвечаю:
-Натурально!
-Правду?!
Вспоминаю Фауста и говорю уверенно:
-Да!
Это ведь и есть правда, вон как они под танки тогда перли.
-И ты тоже так поступил бы?
Я помолчал немного и отвечаю:
-Да.
Конечно, я правильно сделал, что соврал...соврал ведь. Кто знает, что она устроить могла, если б не соврал. Но до сих пор стыдно.
Нет, я тогда думал, что и вправду так поступил бы. Но я был испытан и доказал, что соврал. Ясно, что прежняя власть без боя не сдавалась, а гомункулы все до конца вычистить не успели. Я бы ни за что не сунулся в этот десант. Туда нужно было по желанию. Планировали штурм одной военной базы - и с вертолетов, и танками, и даже артиллерию пригнали. Ну, с танками и артиллерией было понятно - туда набрали специалистов. А в десант пригласили всех желающих. Это было через неделю после той моей речи, про которую она потом спрашивала. И, значит, встает Катя и заявляет: я, мол, одна стою тридцати воинов! Поулыбались, но записали и говорят: кто тридцать первым?.. Все жмутся, десант - это почти наверняка смертники. А Катя повернулась и смотрит на меня. И я...возьми да и поднимись, герой. Сам не знаю, чего решился. Пожалел в ту же секунду, ну не воин я, а народ, смотрю, тоже встает - за мной они в огонь и в воду. Вот незадача! И помирать придется, и напиться перед Катей не могу.
В общем, на следующее утро десант. Перед вылетом Катя пришла ко мне и дает флэшку:
-Ты же знаешь, я оснащена мощными аналитическими программами. Я очень много думала после твоей последней речи. Это не предсказание будущего, но здесь много предостережений, которые, вероятно, окажутся полезными вашей партии на пути к власти и по приходу к ней.
И все. И ложит, значит, эту флэшку в ящик моего стола, разворачивается и уходит. Загадочные эти гомункулы! Почти как люди.
Мы с ней всю дорогу до базы не говорили. Мне неохота было, аж тошнило от страха. А она вообще молчаливая...
Не помню, как прыгнул, где приземлился. Помню, путался в парашюте, а потом бежим какими-то коридорами, немного постреляли, я бежал сзади и не стрелял. А у самого одна мысль стучит: Катя!..Не за нее боялся. За себя...
Бегу и ко всем встречным: Катю не видели?! Нашел, в общем. Издали слышу, стрельба не умолкает, гул, грохот, вопли. Самая жара. Все бегают вокруг, коридор упирается в какую-то дверь, а она аж дрожит от пуль! Кое-как узнал я, что там большой ангар и Катя из-под потолка обстреливает вражескую технику. А в этой технике, значит, их солдаты. Хотели на ней защищать базу, а тут Катя наша появилась.
Там смотровое окошко было с бронестеклом, и я немного храбрости набрался взглянуть на Катю. Гомункул в работе - это все! Аж дух захватило: она под потолком на каком-то длинном проводе, зацепившись ногами за петлю, вниз головой качается, как маятник, из стороны в сторону, и в каждой руке по пулемету! Мне показалось, что от нее дым валит. И она не просто качается, а хитро так выгибается и крутится, чтоб лететь именно туда, куда ей надо. И вдруг внизу - бабах! взрыв!.. еще один! и два столба пламени коптят потолок, а из них выныривает Катя и палит из пулеметов! Ну, скажу я вам...смотрю, значит, и обо всем забыл прямо, а меня уже тормошат - дай, мол, и нам посмотреть.
А потом подвалила пехота с базы, и нам не до Кати стало. Пришлось пострелять, побегать, сердце у меня в пятки, значит, а нашим туго приходилось - тех побольше вышло. И я не выдержал, сбежал, сижу в какой-то каморке, коробкой накрылся, дрожу, как энцефалограмма. Совсем как тогда, на первой облаве, когда Катя меня пожалела.
И, чтоб довершить, значит, сходство, шаги за дверью, и вдруг влетает она, срывает коробку:
-Ты?!
Клянусь, она была в гневе. Гомункул в гневе. Стоит надо мной, и от нее вправду дым: пластиковый плащ обгорел и торчит лохмотьями, волосы обожжены, а на животе и груди сплошное месиво каких-то черных ошметков.В руке пулемет, дуло смотрит на меня.
-Пошли!
Ее голос был страшен.
Встаю, плетусь за ней сам не знаю куда. Она идет размашисто, упруго, изредка постреливая,а в кого - я не замечаю.
-Здесь, - она останавливается перед высокой железной дверью. Замок электронный она взломала, входим мы, а там - круглая башня, коридор вокруг нее, пульты на стенах. Потолка я не вижу.
-Я могу остановить сейчас этот штурм, - она пристально смотрит на меня. На лице ее, на правой щеке царапина от пули - совсем как живая, черная, словно в запекшейся крови, и жилка дрожит в глубине дыры.
-Я взорву реактор, - говорит Катя. - Мы умрем за всех.
Меня при этих словах охватило тупое безразличие и даже злость на нее.
-Гомункулы не умирают, - говорю ей.
-Ты не хочешь умирать?
-Люди вообще хотят жить.
-Даже если от этого может быть хуже другим?
-Разве ты знаешь, что такое хуже?
-Я знаю...что правильно.
-Для меня правильно жить.
Катя немного помолчала.
-Меня создали люди. Ты знаешь, зачем они меня так запрограммировали?
-Чтобы тобой можно было управлять.
Мы оба молчим. Затем Катя говорит:
-Люди очень странные. Я не могу просчитать вас до конца. Вы вложили в меня законы, по которым я должна вас понимать, но сами не понимаете себя. Вы можете отступить с базы. Я подожду час. Потом взорву реактор.
-Ты умрешь, - шепчу я.
-Ты сказал, гомункулы не умирают.
Я жалею, что просто ушел. Я помню ее лицо. Оно было одухотворенным. А может, мне показалось. Она ведь машина. Как она могла быть героем?
Но была. Тысячу раз я жалею, что повернулся и ушел. Как я мечтал потом хотя бы прикоснуться к ней на прощание! Я грезил, как глажу ее исцарапанную щеку, как обнимаю обгоревшие плечи. Нет, о большем я и не помышлял, нет, если я и любил ее, то любил разумом.
Я не плакал до этого ни об одном человеке, кроме себя. Как много я плакал о ней!
Знаете, я не стал героем, как можно было, наверно, ожидать. Единственный героический поступок - сутки я провел через полгода на развалинах базы в "свинцовом смокинге", и я нашел ее. Титановый череп, грудная пластина и еще несколько полурасплавившихся железок...смешно, да? Я похоронил обломки гомункула. Эта машина, она просто заставила проснуться мою совесть. Что бы я ни сделал, Катя бы ни обрадовалась, ни рассердилась. Но я не мог. Перед собой не мог...
Вы уж простите меня. Читаю свои сентенции. Вам бы больше данных, наверно... Понимаете, это вы уж сами выберете, а для меня это все она, так что простите... такая она была, гомункул Катя...