Как на самом деле складывалась бабы Глашина жизнь, я толком не знаю. Она никогда не стремилась рассказать. Да и я не спрашивала особо, так, пара необязательных вопросов мимоходом, мимолетом, невнимательно, между дел. А чаще вообще ограничивалась "здрассте" - и бегом по лестнице. Достаточно того, что я иногда приношу ей продукты, казалось мне. Увидев однажды, как соседка копается в мусорных баках, я стала время от времени подсовывать под ее дверь небольшую денежку - рублей десять, под праздник - пятьдесят. Наверно, я гордилась этими мелкими подачками больше, чем они того стоили. Это так легко и приятно - гордиться собой. Эх.
Лучше бы я лишний раз остановилась поговорить. Не останавливалась. Не интересовала меня биография живущей по соседству старухи-кошатницы, своих проблем хватало.
Проблем действительно хватало. Всегда. Вот денег - тех систематически не хватало, и времени не хватало, порой не хватало сил, иногда даже не хватало слёз. А в проблемах почему-то недостатка не наблюдалось.
Сначала у Феликса обнаружился сколиоз, потом у Вадика - художественные способности и одновременно - астигматизм и гастрит. Потом Феликс захотел организовать рок-группу, а Вадик - бросить художественную школу и заняться восточными единоборствами. Про драные штаны и грязные рубашки я просто молчу. Молчу про кастрюлю супа каждый день и вечное "мам, а что поесть?", молчу про невыученную биологию и записки от учителей "прошу прийти в школу, Ваш сын опять дрался на перемене", про первое пиво и не первые сигареты, про обвинения в краже перочинного ножика, пятые потерянные очки за год, мечты о собаке и компьютере.
Помогали мои девчонки, Светик и Таник.
Помогала (надо отдать должное, очень помогала) бывшая свекровь, Вилора Федоровна. На занятия и по врачам мы с ней бегали по очереди: она отводит - я забираю, она забирает - я отвожу.
Вилора расшифровывается как Владимир Ильич Ленин - Организатор Революции, ага, ни больше не меньше. Свекровь реально могла бы организовать средних размеров революцию, натуральный крейсер Аврора, чуть что - давай палить из пушек по Зимнему. Удивительно, как у такой энергичной и пробивной дамы вырос хрупкий интеллигент Андрей Аристархович, натура архитонкая и высокопоэтическая.
За помощь Вилоры Федоровны приходилось расплачиваться выслушиванием историй из этого самого Аристарховича жизни.
Я регулярно узнавала, как счастливо и дружно живут Андрюша и Инночка, что нового приобрели они в свою четырехкомнатную. Свекровь рассказывала об этом словно бы ненароком, словно бы к слову. Вот у Андрея вышла новая книга, вот парочка поехала отдыхать в Ялту, вот Инночка получила права и осваивает машину - видимо, Андрюше придется купить новую, а на старой (на нашей! на моей! на той самой белой "пятерке", которую мы покупали, когда родился Вадька!) будет ездить Инна, она же неопытна пока, а старую машину не так жалко калечить.
Я по утрам мыла подъезды, чтобы подработать. Вилора об этом не знала. Она видела, что живем мы скромно, но ведь не голодаем. Денежные вопросы мы с ней не обсуждали, а слово "алименты" избегали так старательно, словно это непристойность, о которой не вспоминают в приличном обществе.
Опять же не поймите неправильно: бывший супруг регулярно передавал нам оговоренную сумму в конвертике. Но и сам процесс вручения, и индексация содержимого конверта с учетом инфляции, растущих заработков и опережающе растущих детских организмов - всё это было тяжело и как-то обоюдно унизительно. Мне казалось, что я - вымогательница, получаю нечто незаслуженное, разве что не краду. Казалось, Андрей чувствует себя несправедливо обиженным, обманутым, подозревает меня в нецелевом использовании денег, в неумении экономить, в жадности, в хитрости и еще бог весть в чем.
Танька пилила меня:
- Попроси у Вилоры на кроссовки Фельке, что он все время за старшим донашивает, того и гляди какой-нибудь комплекс неполноценности заработает. Будешь потом по психологам бегать.
Я только рычала и шипела в ответ. Нет.
Бабу Глашу Вилора сразу невзлюбила. Звала ее "бомжиха", презрительно кривила губы. Выглядела бывшая свекровь лет на пятнадцать, даже на двадцать моложе моей соседки, хотя на самом деле разница между ними была всего три года.
Три года и будто целое столетие.
Вилора и сейчас, в свои семьдесят с копейками, строга и подтянута, словно только что заседала в президиуме чего-то всесоюзного, а то и международного. Деловой костюм, яркая косыночка на шее, плоский маленький ридикюль и непременные туфли-лодочки, черного лака - уже без каблука, по возрасту, но самые элегантные из тех, что нашлись в магазине.
Бабе Глаше Вилора тоже не нравилась.
- Нин, эта злая, с синей головой (свекровь подкрашивала седые кудри, придавая им легкий сиреневый оттенок) - она кто?
- Это моего бывшего мама. И не злая она вовсе.
- А-а. Змиюка. Ить как зыркает по сторонам, то и гляди кусанёт.
- Зря ты так, баба Глаш, она хорошая, много для нас делает. И ребят моих любит.
- Уж помалкивай, коли не понимаешь. Я же вижу. Вижу: она как правильно живёт, а не как сердце просит. Сухое сердце у ней, безголосое.
Мне было не до рассуждений о влажности и голосистости Вилориного сердца. Мой НИИ лихорадило, денег не платили месяцами, впереди маячила чуть ли не безработица. По ночам, уложив пацанов, я бегала к Светке осваивать компьютер. По утрам терла красные глаза, зевала, собираясь на работу. Потом устроилась в крохотной фирме, стала набивать какие-то таблицы-базы, тыкая пальцами в клавиатуру со скоростью вареного таракана.
- Сочетания клавиш учи, иначе так и будешь по строчке в день печатать, - нудела над ухом Светка.
Я учила сочетания: гладила белье и повторяла: контрол-ц - скопировать, контрол-в - вставить. Чистила картошку и бубнила: альт-шифт - переход на английский...
- Ты что, колдуешь? Это заклинания такие? - округлив глаза, спросил как-то Вадик, - баба Ягаша похожие говорит, я слышал. Чтоб котята не болели.
Не помогла тогда соседке волшба, похожая на названия компьютерных кнопок.
- Нин... Ни-ин... И-иии... - она стояла, не утирая слез, не замечая их. На серой кофте темнели два мокрых пятна, - Ни-и-ин...
Не люблю свое минорное имя, не люблю тягучую, унылую букву "и", недаром в латинице она пишется как палочка с точкой - перевернутый восклицательный знак, знак горестного вскрика, всхлипа, знак трагедии, маска с опущенными вниз уголками рта.
- Ни-ин, померли маленькие... Рыженькей и полосатенькая. Цел день лежали, не ели, плакали. Ни-ин, как плакали оне, как мучились, сердце рвалось. Я им молочка... Вырвало их, зеленым, с пеной. Отравил какой-то зверь, отравил... маленькех. Ни-ин, что за люди такии, нешто жалости нет?
Мне сложно было поверить, что кто-то мог сознательно, целенаправленно травить месячных котенышей.
- Может, это из ЖЕКа... от мышей отраву насыпали... в подвале? - предположила я.
- Не ходили оне в подвал. Оне же крохи совсем. На площадку иногда выскочат - и сразу в дом бежат, - баба Глаша говорила убежденно, и я вспомнила, что малыши действительно не отходили от ее двери. - Летчик это, Нин. Колбаса на ступеньке лежала. Я думала, добрый человек положил, дура я, дура... ох я дура-дура... Пусть бы тот, кто это сделал, сам бы так... с зеленой пеной...
- Баб Глаш, а третий? Серый? Их же трое у тебя было?
- Третий ничо, живенькей.
- Отдай его нам, - вдруг решилась я. Мы вообще-то хотели щенка, овчарку. Чтобы и друг, и защитник. Но пока как-то не получалось, большая собака это все-таки большие проблемы, да и расходы не маленькие. - Мы его любить будем, честно-честно.
- Мам, мам, смотри, к нам баб-Ягашин котенок забежал! Гляди, гляди, какой смешной: когтем за ковер зацепился и упал.
- Он не просто забежал. Он теперь с нами жить будет. Давайте решать, как назовем.
Вопль индейцев: А-А-А!!!
Пляски индейцев вокруг ошалевшего серого зверя.
Целование - по очереди - кота, лучшей в мире мамусички, снова кота.
Драка из-за котячьей клички: Вадька скалой стоял за гордое имя "Стерегущий", Феликс твердил "Пушок! Пушок!" и пытался кусаться. В конце концов нарезали бумажки, написали варианты, разложили по кругу. Посаженный в бумажное кольцо совершенно измученный безымянный кисик попытался было улечься и уснуть. Но потом встал и сделал несколько нетвердых шагов к листочку с надписью "Капс-лок".
А что, вариант как вариант. Да, я автор. Да. И горжусь этим. Немножко траблы с фантазией были - а вы попробуйте почти неделю не спать, я посмотрю на вашу фантазию.
От меня были еще "Энтер" и "Шифт", от Вадика - "Варяг" и "Шерлокхолмс", от Фельки - "Матроскин" и "Бонифаций".
Породнившись с нами через кота Капса (домашнее имя Капа, Кап; вариации Капля, Капустик, Капитоша, Капризный Капельмейстер), баба Ягаша окончательно прониклась ко мне доверием. А доверять кому-то было для нее жизненно необходимо. Дело в том, что Ягаша, как выяснилось, абсолютно неграмотна.
То есть настолько неграмотна, что вместо подписи ставит - нет, не крестик, но почти - кособокую и дрожащую букву Ж. Жукова ее фамилия, Жукова Глафира Васильевна.
"Где ж ты жила, Глафира Васильевна, в какой несусветной глуши, что не научилась минимально читать, хотя бы по слогам"? - думала я, объясняя соседке смысл счетов за квартиру и приглашений на избирательный участок. Появляющихся в почтовом ящике конвертов с печатями она боится панически, до дрожи, иногда даже брать в руки их отказывается, прежде чем я просмотрю и растолкую ей, что это.
Вилора, увидев как-то сцену зачитывания и трактования записки из поликлиники с приглашением пройти флюорографию ("Какой такой биркулёс? Вот еще удумали. Нету у меня никакого биркулёса. А скока платить заставят?" - "Бесплатно, баб Глаш. Бесплатно, быстро и не больно совсем, сходи"), была шокирована.
- Нинуля, я же точно знаю, в те годы был обязательный всеобуч. Всех учили, всех. Кто не справлялся - на второй год оставляли, но минимум-то, минимум ... Не постигаю, дремучесть такая невероятная.
- Какой всеобуч у бабы Яги? - всунулся вездесущий Фелька. - Жила в лесу, молилась на косУ, - сын схлопотал по макушке, отскочил в сторону и радостно заключил: - РодИлась триста лет назад, сдать надо в зоосад. Гы.
- Может, из-за войны? В сорок первом ей семь или восемь было, как раз пора в школу. Как знать... - пытаясь найти объяснение, бормотала я.
- А вдруг она на оккупированной территории жила? Или в концлагере? Или вообще в партизанском отряде? - предположил мечтательно Вадик, - Вот бы мне. Я б фашистам с ноги, с ноги...
- Баба-Яга - партизанка. Уау! Класс! На метле, с пулеметом, тра-та-та-та-та. Фрицы такие: "Мама! Ахтунг!" и в кусты. А она такая: "Стоять! Гитлер капут!", - Фелька раскраснелся, увлекся, неосторожно приблизился и снова получил по загривку.
- Внук, прекрати эти глупости про бабу Ягу. Ты уже вполне взрослый, тебе должно быть совестно про старого человека ерунду болтать.
- Ниче не ерунда, возмутился Фелька, - Летчика же она заколдовала! Его вчера скорая увезла, я сам видел. Так ему и надо. Нечего котят убивать. Гад. Вот кто настоящий фашист...
(У летчика действительно был приступ аппендицита, врачи еле спасли, но убедить моих мальчишек, что это не ворожба соседки, а обыкновенное рядовое происшествие, мне не удалось).
Буду честной, бабы Глашины бумажки меня напрягали. Добрые дела делать легко и приятно, когда делаешь их по собственной инициативе. И один раз. А еще лучше - перед аплодирующими зрителями. Совершил подвиг, раскланялся, и ушел за кулисы, помахивая букетом роз и умиляясь сам себе. Красота.
А когда доброе дело превращается в твою обязанность - нудную, повседневную и совсем даже не почетную, картинка совсем другая. Ты уже не ангел-благодетель, а рядовой исполнитель. На тебя уже не молятся, глядя снизу вверх, а требовательно стучат ложками: дай!
Я читала соседке письма и справки из пенсионного фонда, внутренне досадуя. Пыталась увиливать. Мне совестно, но что поделать, если так было.
Но читала же! И это сыграло однажды свою роль.
Услышав обычное тоненькое "Ни-ин, Ни-ин!", я поморщилась ("Опять! Ну что еще там?").
- Нин, слышь, мне тут двое приходили, молодые. Продать квартиру просют. Дом, говорят, дом мне будет. В Сыромясине. Буду в деревне жить, Нин, как ране. Картошку садить не стану, года уж не те. Лучок, укропчек. Козу заведу, будет нам с котами молочко. А, Нин?
Как же я испугалась.
Ладно, сегодня вечер честности, сознаюсь во всем и сразу. Я испугалась за себя и свою семью. О махинациях с квартирами говорили много и страшно. Обман, убийства стариков, поддельные документы, продажные нотариусы.
Местная мафия. Бан-ди-ты.
Есть вещи, от которых хочется быть подальше. Лучше вообще на другой планете. Не всегда получается, к сожалению.
Было понятно, что не всунуться я не смогу, а что будет, когда всунусь - неизвестно.
Первое, что пришло на ум - попытаться отговорить соседку:
- Баб Глаш, дом же сил требует. Денег. Дом топить надо. Дрова покупать, привозить, пилить, колоть. Как ты станешь колоть дрова?
- Газово отопление там. И водопровод в доме есть, и ещё баня на дворе, и даж теплый тувалет. И еще денег доплатят мне, тридцать тыщщ, как думаешь, не абманут, Нин?
"Обманут, точно обманут", - хотела сказать я. И не смогла.
- Может, и не обманут. Только, баб Глаш, давай договоримся. Ничего им не обещай и ничего не подписывай. И вообще - как только эти молодые еще раз появятся - зови меня. Вместе разговаривать будем.
- Чай, я знаю. Я им так сразу и сказала: я в ваших тугаментах не разбираюсь, как Нина присоветует, так и сделаю, - баба Глаша понурилась и неохотно признала: - Не пондравилось им, Нин.
Может быть, подозрительным покупателям действительно не понравилось мое возможное вмешательство.
А может быть, к соседке приходили вовсе не мошенники, а обычные законопослушные граждане, и они нашли для обмена лучший вариант, чем захламленная и запущенная квартира на верхнем этаже.
Через несколько лет в нашем городке разоблачили группу "черных риэлтеров", возглавляемую милейшей дамой-нотариусом. Выяснилось, что работала эта компания в основном со спившимися и полностью опустившимися одинокими пенсионерами. Бедолаг лишали жилья буквально за бутылку плохого самогона и банку рыбных консервов. Так что есть и третий вариант: ребятки попросту предпочли не связываться с непьющей, хоть и неграмотной бабулей.
Так или иначе, больше эти двое не появлялись, и мне не суждено было геройски погибнуть, заступаясь за старушек. И не случилось ничего из того, что я успела вообразить, а успела я многое, на зависть Кингам-Хичкокам: пытки утюгом и другими подручными предметами, семь вариантов моего жестокого убиения, отрезанные пальцы, похищенные дети и много еще интересного.
Я ведь вообще трусиха. Я боюсь пауков, лифта, ночных улиц, боюсь летать самолетами аэрофлота (другими летать просто не приходилось, но наверняка тоже боюсь). Организованная преступность в список раньше не входила, мне всегда казалось, что мы с ней существуем в непересекающихся плоскостях.
Впрочем, мне по молодости многое казалось далеким и невозможным.
Пока я рожала и воспитывала детей, мир, в котором я родилась и выросла, незаметно исчез. Целый мир. В одночасье. А на его месте возникло нечто опасное, смутное, непредсказуемое. Какое-то минное поле, непонятная "зона", как у Стругацких, где с тобой может произойти всё, что угодно. Совершенно всё.
Я привыкла жить как домашний кот Капс, как, собственно, жили все: не видя деликатесов, но и не голодая; в тепле, размеренно, мирно и смирно, сонно и очень предсказуемо. Всё было понятно, всё расписано на годы вперед. За колбасный хвостик приходилось иногда походить на задних лапках перед хозяином. Кого-то это унижало и злило, а кто-то самозабвенно ходил, да еще и восторженно урчал при этом. Некоторых, особо прытких, кастрировали. И все мы зачарованно смотрели в форточку, скребли нетерпеливой лапкой сетку, мечтали выскользнуть наружу. На волю.
Вот вам воля, пожалуйста.
Ничего, что она выглядит, как мчащийся на вас КАМАЗ?
Я не потеряла накопленного на сберкнижке: у меня не было накоплений. Я не вложила деньги в МММ: у меня не было лишних денег. Я равнодушно поменяла непонятные ваучеры на понятный и остро необходимый стиральный порошок; я аккуратно (как химик скажу: прецизионно) делила кости, купленные по "талонам на мясо", чтобы хватило на месяц; я каждый вечер вязала, глядя в телевизор. Без ложной скромности: вязала я со скоростью и педантичностью вязальной машинки. Часто - на заказ.
У меня было два сына, и я быстро училась быть осторожной и внимательной в этой жизни-за-форточкой.
Хитрая наука. Не всем давалась.
- Нинуля, это кошмар какой-то. Бомжиха ваша совсем из ума выжила. Схватила меня на площадке за рукав, - Вилора с ужасом покосилась на свой белоснежный отутюженный пиджачок. В районе локтя серели неприятные пятна, - Говорит, "Возьми котёночка!" Какой котёночек, Нинуля, от неё воняет, как от ассенизатора! "На счастье", говорит. Я в шоке, я просто в шоке. И, при всём моем сочувствии, куда мне кошка? Я ведь, вероятно, в Москву перееду, на новую работу. Не знаю точно, когда. Думаю, скоро, - свекровь выдержала мхатовскую паузу и торжествующе закончила, - А зарплата будет десять тысяч. Долларов!
Цифра была настолько нереальной, что я даже не позавидовала.
- Письмо мне пришло, - пояснила Вилора, - Прочитали мои работы... Публикации мои... предлагают место. И всего пятьдесят долларов попросили переслать, за оформление бумаг.
- И ты отправила им деньги, ба? Это же типичное кидалово! - у Вадьки ломался голос, и модное словечко "кидалово" он произнес почти басом.
- Отправила. Кхм. Да, отправила... - свекровь внимательно рассмотрела пятна на рукаве, достала из сумочки вышитый платочек, попыталась оттереть грязь. Некоторое время изучала испачканный платочек. Сложила, спрятала в сумку. Закрыла её. Снова открыла... - Вы думаете? Думаете...
- Ба Лора, такой развод еще у О.Генри описан. "Супружество, как точная наука", - с энтузиазмом вклинился в разговор Феликс, - Читать надо классику, ба!
Я поняла: пора что-то предпринимать.
- Вилора Федоровна, не слушайте их. Подождем, посмотрим. Я уверена (ох, совсем не уверена я!), что все будет в порядке. Кстати, а как у Андрея книга? Скоро выходит?
Свекровь совсем поникла. Пробормотала про книгу и Андрея что-то бессвязное. Засобиралась домой.
Я впервые заподозрила, что у бывшего мужа жизнь отнюдь не безоблачна.
Нет, красные сигнальные лампочки помигивали и раньше, но я уже говорила, что порой медленно соображаю. А были поводы задуматься, были.
Например, год назад, когда Инночка поехала на Кипр с подругой, а не с мужем. Почему, собственно? Или в феврале, когда Андрей заявился на мой день рождения с бутылкой какого-то сногсшибательного, чуть ли не коллекционного шампанского. Веселый, красивый. Сыплющий анекдотами.
Дело не в том, что без приглашения, я никого и не приглашала, жизнь пролетает - не вижу поводов для ликования. Те несколько человек, которых я жду, приходят сами, по умолчанию: Татьяна, непременно с белой розой, Светка с новой прической и очередным смущающимся ухажером. Вилора - строго к семи и только на чашечку кофе. И вот, здрассте-пожалуйста, бывший.
Так вот, дело не в том, что незванно. Дело в том, что до этого - все семь лет, прошедших с нашего разрыва! - мы не общались. Ни-ра-зу. Хотя звонил он регулярно. Скороговоркой, без пробелов выстреливал в трубку: "Здравствуй-как дела-мальчики дома-позови пожалуйста". Ответ на "как дела", упаси боже, не требовался.
Не пронимала и не понимаю. Конечно, в процессе развода мы наговорили друг другу разного, несправедливого и обидного. Бывает ведь, что в запале и бессилии выкрикиваешь то, во что и сама не веришь, и сразу, еще даже до конца не выкрикнув, знаешь, что сказанное тобой - неправда и удар ниже пояса, и уже стыдно, и удивляешься сама себе: как же я такое сказала? Но ссора - она ссора и есть. А вычеркнуть человека из жизни насовсем, будто это злейший враг твой, будто с врагом вы жили, спали, ели, целовались, ссорились, рожали детей... Не понимаю и, видимо, не пойму.
Несколько раз я хотела позвонить сама, были случаи, когда воспитательный процесс требовал мужского совета, суровой мужской руки, а то и бесстрастного мужского ремня. Я тогда подолгу топталась у телефона, репетировала слова, подбирала аргументы. Но так и не решалась набрать номер.
Все это пёстрой кавалькадой пронеслось в глупой моей голове, пока я провожала Вилору.
- Отец вчера звонил... кажется, пьяный, - сумрачно сообщил Вадик, когда дверь за бабушкой закрылась, - похоже, абзац у него с Инкой.
- Как это, абзац? Почему абзац? - Фелька не понял формулировку, я не поняла ничего.
- Абзац - это как кабздец, капец и трындец. Только хуже, - невесело усмехнулся мой старший, - да не смотрите вы на меня так, я точно не знаю, только догадываюсь. А вот о чем я не догадываюсь - это зачем Летчик у Ягаши из почтового ящика бумажки крадёт. Я сегодня сам видел. Что ему надо, мам?
- А? Что? Не знаю, - невнимательно отозвалась я.
Позже и из других источников я узнала, что Инночка нашла новую партию - известного режиссера, который пообещал снять ее в кино. И, что интересно, она действительно сыграла несколько ролей, успешно и, по-моему, талантливо.
Но это потом, а в то время я видела только, что Вилора стала заходить всё реже, а Андрей, наоборот, чаще. Иногда навеселе. Сильно навеселе.
Баба Глаша, глядя вслед моему экс-супругу со своего постоянного наблюдательного поста между четвертым и пятым этажами, комментировала:
- Ишь, пошёл, пошёл. Гляньте-ка! Хвост расфуфырил, щеки надул. Ну чистый индюк, - она упёрла руки в бока, поджала губы, изображая Андрея. Я хихикнула: вышло на удивление похоже. Черный Ягашин кот тоже фыркнул, будто оценив юмор.
- И нос у твово Андрея как есть индюшачий. Нос-нос, на семерых рос, одному досталси. А гордый, "кто я!", - она отвернулась от окна и непонятно заключила: - Ты гони его, Нин. Чего ходит? Гони. И тень за им плохая.
Конечно, я не собиралась никого гнать. Мне, с моим клиническим тугоумием, перемены в жизни казались нормальными и естественными. Ну... почти.
Свекровь появляется у нас изредка и ненадолго? Ничего странного. Невестке больше не нужна помощь, внуки выросли. Никого не надо водить за руку в школу и обратно, не надо укладывать поспать после обеда, не надо разогревать суп и помогать завязывать шнурки.
А сама Вилора (как это ни странно признавать, как ни фантастически это звучит) понемногу состарилась. Что-то перегорело в ее вечном двигателе, стерлись какие-то детали, а запчастей не было. Модель снята с производства, сейчас таких, увы, не выпускают.
Теперь уже я отправляла мальчишек проведать бабушку и помочь, если что.
Отец стал больше времени проводить с пацанами? Очень даже понимаю. Закончился скучный период горшков, грязных носов и мокрых штанишек. Не надо быть нянькой, следить-кормить-выгуливать-высмаркивать, вытирать попы, носы, щеки, ладошки и снова попы. С детьми можно дружить. С ними стало интересно.
И уже приходится напрягаться, чтобы соответствовать.
Я видела в глазах бывшего азарт. Никаких затхлых советов и морализаторства! Он не желал быть нудным взрослым: воспитанием пусть занимается мама. Себя он видел товарищем, чуть старшим, классным, современным, раскованным, немного безбашенным, способным на хулиганство, и при этом капельку волшебником.
Со мной, кстати, он по-прежнему не разговаривал.
Однажды я собралась с духом:
- Андрей, скажи... почему ты никогда не спрашиваешь у меня про ребят? Тебе не интересно?
- Зачем? - он ответил медленно, изобразив крайнюю степень недоумения. Собрал брови домиком. На всём узком лице, до самого кончика длинного носа - сплошное изумление и искреннее непонимание, - Я уверен, что всё знаю. Мы замечательно общаемся.
- Дурак ты, Андрей Аристархович, и дураком помрёшь. Ты не думаешь, что у подростков могут быть проблемы, которые они сами не в состоянии осознать? Что они могут тебя элементарно обмануть? Что в некоторых случаях необходим взгляд со стороны, взгляд взрослого?
- О-о, началось. Перестань. Никто меня не обманывает, а "взгляд взрослого" мне мама излагает. Я в курсе всех дел.
- Ну да. Конечно. В курсе. Действительно, при таком раскладе моё мнение тебе ни к чему. Подумаешь, кто я такая. Мать твоих детей. Почти пустое место.
Зря, конечно, я так. Резко. Глупо. Бессмысленно. Наверно, ревновала немного. Несомненно, злилась. Андрей возникал у нас шумно и эффектно, с подарками, с завиральными идеями. Утаскивал мальчишек на какие-то закрытые показы, учил их кататься на горных лыжах, водил в китайские ресторанчики, увлеченно обсуждал последние компьютерные новинки.
Про свою жизнь говорил одинаково: "лучше всех!".
А еще он был избыточно весел, чрезмерно жестикулировал, и от него пахло коньяком. Хорошим и дорогим коньяком.
Феликс смотрел отцу в рот, Вадим, мне казалось, тоже. Но однажды я услышала:
- Отче, всё хочу спросить... Извини, конечно, но чего ты такой однообразно поддатый? Я-то ладно, не маленький уже. А Фельке пример фиговый. Вот... Как-то так.
Андрей закашлялся. Я на цыпочках ретировалась.
Подействовало сразу: больше бывшего я выпившим не видела. Да и визиты его вновь стали редкостью.
Долетали только слухи, но слухи нехорошие, смутные, липкие, гадкие.
Про некрасивый скандал на презентации новой книги, про пьяную разборку на каком-то писательском форуме, только что не с мордобоем и милицией; про выходки в стриптиз-клубе, про непонятные мне фишки, ставки и проигрыши в казино.
Казино я знала ровным счетом по книгам: там есть какое-то "зеро" и все кричат "ставлю на красное". И еще там рулетка, ассоциировавшаяся скорее с измерительным инструментом, чем с юлой и шариком.
Страшно далека была я от казино. Куда больше меня интересовали, например, латы.
Воинское снаряжение понадобилось одновременно обоим: старшего занесло в ролевые игры, он бегал по лесам и размахивал сомнительной штукой, изображавшей двуручный меч; младшего непонятная дорожка привела в молодежный театр, ставивший оперы из жизни эльфов. Я честно вникала: читала вечерами нудного профессора Толкиена, заучивала слово "сильмарилл" и скулосводящие эльфийские имена, состоящие сплошь из букв "у", "э" и многочисленных мягких знаков; копалась в интернете в поисках выкройки "старинных русских штанов с завязками вот тут и ластовицей", вязала сценические кольчуги (Вадьку вязаный доспех не устраивал, он кропотливо ваял себе что-то железное, тяжелое, кандально звякающее).
И оба мои витязя попеременно следили за Летчиком. Робингуды лохматые, что с них возьмешь.
- Ма, он сегодня опять у бабЯги в ящике рылся. Чего-то своровал, точно говорю, лист какой-то вытащил и унес.
- Сына, ну что у нее можно взять кроме мусора? Ну бред ведь.
- Сразу бред. Если я говорю - обязательно бред, да? Вот если б Вадька сказал, небось, не бред бы был! - обиделся меньшой.
- Ну давай подумаем. В почтовом ящике кроме ненужных газет с рекламой и разных квитанций ничего не бывает.
- А письма? А... телеграммы? А может, ей по почте деньги прислали, а он стырил?
- Так. Стоп. Хорошо, хорошо. Я пойду и спрошу. Вот сейчас спущусь, позвоню и спрошу.
Я долго колебалась, прежде чем предъявить соседу вздорные детские обвинения. Оказалось, зря колебалась.
- Да, - вскинулся он, - краду! Достала она меня со своими кошками сраными, чтоб они все передохли вместе с хозяйкой! Я имею право жить среди нормальных людей! Я имею право дышать воздухом, а не сортиром! Эта идиотка даже не заметила, что счетов за квартиру полгода нет! Она же дебилка полная! Пусть ее выгонят за неуплату, нечего всякой погани среди приличных людей жить!
Ох, и взорвало меня...
Кажется, я орала что-то непечатное. Помнится, остановилась на фразе "Да чтоб ты собственным дерьмом захлебнулся, старый ублюдок!".
Оглохнув от собственного крика, запоздало, в кромешном ужасе сообразила: дети же слышат... вот всё это... о-ой...
Дети, действительно, слушали. Во все уши. Смотрели во все глаза.
- Мать... ну ты... Мать! - выдохнул Феликс. А Вадик молча показал большой палец.
В это мгновение в квартире за спиной Летчика что-то вздрогнуло, хряпнуло, булькнуло, зашипело. Хозяин метнулся внутрь и где-то в квартирной глубине взвыл на абсолютно бешеной, истерической ноте. Любопытный Фелька просунулся в оставшуюся открытой дверь и через секунду вынырнул, ошеломленный.
- Ма, это ты? Ты его прокляла, да? Круто!
- Что-что?!
-Там канализацию прорвало. Фонтаном! Гыыы. Пусть теперь дышит воздухом среди нормальных людей, козел.
- Нельзя "козел" про старших, - на автопилоте сказала я. И поняла, что в голове нет мыслей. Ни единой.
- Сейчас ремонтники приедут, - Вадим сохранил рациональность, - Наверняка воду отключат... Идемте домой, запасем. В ведра. Кстати, хочу напомнить: мы оказались правы. Осознай, ма: надо верить сыновьям. Они у тебя молодцы. Они плохого не посоветуют.
- В кои-то веки брат сказал умную вещь, - скакал вверх по ступенькам Феликс, - умный брат и ведьма-мать, к этому надо привыкнуть!