После принятия ванны я наношу на себя кремы и снадобья. Говорят, прогретая, влажная кожа хорошо впитывает. Говорят, полезно.
"Принятие ванны" - звучит томно и барственно. На самом деле это выглядит скорее как впрыгивание в ванну и скоростное намыливание всего подряд, а дверь в этот момент дергают в четыре руки, и бегом, бегом, я сейчас! Половина пены остается на полотенце, пол в лужах - потом вытру, что случилось?
- Ма-а-а! Сюша кусила ме уку! Попити!
- Ма! Он певый, певый мачал!
Перевожу: моя боевая дочь Ксения укусила за руку братца. И утверждает, что он - первый начал, и значит, сам виноват.
Кусается она, надо сказать, от души.
Замечательное слово "попити" означает "посмотри". Почему Юрик так говорит, не знаю, но получается очень смешно. Когда я прихожу домой с сумками, он топает навстречу и приговаривает: "дай попитю! дай попитю!".
Юрик тоненький, мелкокостный, совсем не похож на сестрицу. Она - в папу, он - в меня. Говорят, так часто бывает. Говорят, примета такая, вроде бы это к счастью, если дочь похожа на отца, а сын на маму.
Дую на покусанные и поцарапанные места (Ксюха схлопотала сдачи, но гордо молчит об этом). Говорю заклинание. Изначально оно звучало так:
- У кошки боли, у собачки боли, а у Юрика и Ксюшеньки быстро-быстро заживи!
Но под давлением общественного мнения (кошку-собачку жалко, не надо у них - "боли") текст трансформировался:
- У таракана боли, у комара боли...
Комаров мы не любим, у нас на укусы аллергия.
Выдаю по пол-яблока. Получаю семь минут передышки для натирания себя всякими полезностями.
Мама должна быть красивой.
Мазей и притираний сейчас масса. Для век верхних и отдельно для век нижних, для шеи, для пяток, для какой-то таинственной "зоны Т", увлажняющее, питательное, витаминное. Какое хочешь. Я - что подешевле.
Похлопывающими ударами - как положено - наношу на лицо. Из другой баночки - на шею.
Что-то остро пахнущее втираю в грудь, не особо надеясь, что она (после кормления двух головастиков) вдруг станет вновь смотреть в зенит. Но Степанову не нравятся растяжки. Он поджимает губы и строго говорит: "надо что-то с этим делать".
Вот делаю.
Для ног купила вчера новый крем, с экстрактом пиявки. Называется "Софья". Подходящее слово для пиявок.
Имя Софья не люблю давно, давно, наверно, еще с Алексея Толстого. С коварной сестрицы Софьи, злоумышлявшей против братца Петеньки.
Сонное, нежное "Сонечка" - прикрытие. На самом деле в каждой Сонечке сидит Софья. Шипяще-свистяще-кровососущая.
Хлопок входной двери. Топот, вопли:
- Папа, папа пишол! Папа ситами пишол!
"Ситами", говорите? Натягиваю домашний костюм и выхожу посмотреть на папу с цветами.
- На, Оль, поставь в воду, - лицо у Степанова скучное, розы огненные, семь... нет, девять штук. Ого.
- Опять макароны? Купи наконец картошки, надоело, через день макароны.
- Хорошо, Леш.
- Десятый час. Мелким спать пора.
- Мы уже собрались укладываться, сказку выбирали.
- Ну и идите. Только сначала газету принеси.
- Сейчас.
Что у него? Неприятности на работе? Машина сломалась, зуб болит, Крамской просит долг отдать? Гадание на кофейной гуще. Засыпайте, кролики, быстрее, маме неспокойно.
Возвращаюсь на кухню, улыбаюсь, обнимаю мужа, наливаю ему пиво, себе чай, сажусь напротив.
- По какому случаю цветы?
- Да так...
- Ну говори, не тяни. Вижу же, что-то случилось.
Степанов долго и кисло молчит. Встает, подходит к окну. Там серебрится у фонаря его любимая "нексия". Подмигивает хозяину красным огоньком.
- Соня. Ушла от меня.
Как же у меня болят ноги... Варикоз. Наследственный. Да плюс близнецы, два раза по два восемьсот, никакие вены не выдержат. Мои, по крайней мере, не выдержали. Остаток жизни придется в брюках, без пляжей и саун. Такая вот фигня.
- И зачем ты об этом - мне?
- А кому еще? Оль, кому еще я скажу? - еще немного - и он разревется, и я вместе с ним. Бедолага. Дурачок.
Все эти ежевечерние звонки, хрустальным голоском, вежливо-вежливо:
-Могу я услышать Алексея Петровича?
Разговоры часами:
- Ольга, я же просил не заходить в комнату, когда я обсуждаю производственные вопросы!
Замечания:
- Оля, почему ты не ухаживаешь за ногтями? Сходи, сделай профессиональный маникюр. У нашей Сонечки такой эффектный узор, синие цветы на оранжевом. Красиво. Хочу, чтоб моя жена была не хуже.
- Оля, почему ты не носишь каблуки? На каблуках женщина сразу выглядит стройнее и элегантнее. Вот наша Сонечка...
У Сонечки нет варикоза. А у меня нет стиральной машины.
Мелочи.
Видела я "их Сонечку", змейку из отдела логистики. Волосы мелированные, маленький апельсиновый "ниссан", в цвет маникюра. Дочь генерального.
И он действительно думал, что нужен ей - менеджер по продаже холодильного оборудования с образованием историка и перспективой двойных алиментов?
Зачем он рассказывает мне, что они встречаются уже год? Зачем мне все эти подробности? Это что, утонченный садизм?
Да нет, он просто ничего сейчас не понимает. Совсем ничего.
Мне снова становится его жалко.
Степанов наконец отрывается от окна, смотрит на меня.
- Прости, Оль. Прости меня. Я не должен был... Я должен был... Мне надо. Одному. Я поезжу по городу.
Стою, слушаю шаги в подъезде. Очень болят ноги.
Ночью мне снятся вены. Мои толстые, уродливые, черные вены. Они ожили, они ползут по ногам вверх, вверх, хотят меня задушить.
Просыпаюсь и в темноте, на ощупь бреду на кухню. Ставлю чайник.
Розы стоят на кухонном столе в трехлитровой банке. Не выкидывать же их. Красивые. Не виноваты.