Май-бедолага маялся, мерз, дрожал смолистыми листиками: стояли черемуховые холода. Девчонки временно скрыли под брюками только проклюнувшиеся, прозрачные после зимы коленки.
Дачники ковыряли огороды и опасливо прятали в землю прошлогоднюю картошку.
А на меня с неудержимостью горного оползня, с коварством и кровожадностью медведя-шатуна надвигался сопромат.
Сопромат. Со-про-муть.
Муть-муть.
По ночам меня преследовало ошеломляющее видение бруса, нагруженного не вполне нормальной, но очень сосредоточенной силой. Сила пакостно хихикала, брус ежился, подергивался, изгибался, явно порываясь скрутиться во что-то неприличное.
"Сдал сопромат - женись!", говорят в любом вузе. Ну, почти в любом.
Надо понимать, что от невероятного двадцать третьего билета (который, естественно, и выскочит на экзамене, как в день свидания - прыщ на носу) твои мозги окончательно съедут набекрень. Начнется в них какое-нибудь воспаление. И после ужасов науки даже крокодилий оскал тещи покажется тебе улыбкой Моны Лизы.
Ну-ну.
Жениться я не собирался, а вот произвести впечатление на некоторых особ женского пола хотел, очень хотел.
Надо признать, что отношения с науками у меня никогда особо не ладились, а с девушками - совсем наоборот. Оба эти фактора и привели год назад к тому, что я оказался на грани вылета из университета.
Меня спасла зам декана по воспитательной работе. Прикрыла грудью, вынесла не плече, как санитарка с поля боя. С ее точки зрения я был идеальным студентом, непременно и с радостью участвовавшим во всех фестивалях, конкурсах, спартакиадах и что-там-еще.
Некоторое время я отсиживался в академических кустах, а с февраля снова начал учиться.
До этого чертового февраля я считал аксиомой: достаточно одного моего красноречивого (других не держим!) взгляда, чтобы очаровать любую девушку.
Это было неоднократно проверено на одноклассницах и однокурсницах. Не говоря о всяких малолетках, живущих по соседству. В общем, личные дела у меня складывались как у царя Соломона: семьсот жен, триста наложниц, и еще рабынь - тех вообще без числа.
И ничего, кстати, удивительного, при моей-то сногсшибательной внешности: рост 195, глаза черные, волосы - в бабушкину родню - волной, собраны в хамский (с точки зрения преподов) хвостик.
Вот он я.
Дункан Маклауд нервно грызет локти.
Может, даже свои собственные.
У меня же еще две серьги в ухе, фирменная джинса, вся в прорехах, и сквозь прорехи кое-где брутальные татушки виды.
Опять же - КВН-щик, а КВН-щику, как известно, даже необязательно быть "чуть симпатичнее черта", чтоб на нем девчонки висли.
На самый крайний случай в моем рукаве был припасен джокер: я играл на гитаре (спасибо бабушке, таскавшей меня в музыкалку за ухо... тогда еще не проколотое) и писал песни.
Бардее барда просто не найдете.
Самая неприступная мадам теряла ориентацию в пространстве, когда у нее под окном раздавалось лично ей (!) посвященное:
Люди, соседи, прохо-жи-е,
Песню услышьте мою!
Лопни, струна гитарная-а!
Я! Наташку! Люблю!
Па-ра-рим...
Насчет литературных достоинств этого шедевра я не заблуждался, главное - он работал, а "Наташка" в нем без малейшей потери качества заменялась на "Маринку", "Ленуську" или "Оксанку" в соответствии с политикой текущего момента.
В новую группу я шел ленивым покорителем.
На меня работал целый год разницы в возрасте. За моими мужественными плечами маячили Гималаи жизненного опыта. Во взгляде из-под челки угадывалась некая личная трагедия, заставившая меня временно прервать образование (о причинах ухода в академку я не собирался раззванивать)... Взгляд я отрепетировал, отшлифовал перед зеркалом.
Я собирался слету обворожить прекрасную половину нового коллектива и поснимать положенные сливки.
И вот тут-то меня ждал глобальный облом.
Группа - училась!
(Не самое, поверьте, распространенное занятие в среде нынешних студентов).
На моё гордое "Я - КВН-щик" они среагировали кривыми улыбками, как будто я отрекомендовался "Здрасссте, я придурок". Самым крутым здесь считался сутулый и лопоухий Лёха Борисоглебский, выдолбивший наизусть все семь или девять томов Фейнмановских лекций по физике. А человека, не допущенного к сессии, начисто игнорировали. Даже с двумя гитарами и полным ухом серег.
Короче, не группа, а просто праздник какой-то! На любом необитаемом острове нашлось бы больше близких мне людей.
И все бы ничего, мир - это большой зоопарк, всяких я видел в нем чудиков, наплевать и жить как жил, казалось бы.
Но!
Но какие тут водились девочки!
Если вам скажут, что заучками бывают только страхолюдины - враньё, не верьте. Мои новые одногруппницы, как одна, были калиброванными красавицами. И при этом в основном отличницами, ё! Как будто их набрали в каком-то спец питомнике.
Ситуация была настоящим вызовом мне, моей славе факультетского донжуана и казановы.
Я быстренько осмотрелся и наметил первоочередные цели.
По внешности особенно выделялась Машка Малинина, староста группы, сочетавшая стильный прикид с пшеничной косой до попы и очаровательными конопушками на носу. Получать "отл" по всем предметам для Малины было вопросом принципа. Дочка учительницы, она не терпела подсказок, шпаргалок и других маленьких студенческих хитростей и душила их в зародыше. Кому-то другому за такие дела давно бы устроили темную, но Машкины правильность и принципиальность были обескураживающе естественными и обезоруживающе искренними.
Ничуть не хуже Машки была Светланка Ахметгалеева, всем своим видом подтверждавшая тезис о целесообразности смешения славянских и восточных кровей. Ахметгалеева училась слабее остальных, зато была настоящей сертифицированной моделью, 90-60-90, ноги-ноги-ноги-ноги-голова, питалась только минералкой и постоянно исчезала с занятий на какие-то презентации и показы.
Охмурить их без блестяще закрытой сессии не представлялось возможным: Машка не-отличников, как тараканов-альбиносов, в упор не видела; Светочка же присматривала того, кто будет помогать ей с расчетками и курсовиками, и только в этом случае проявила бы благосклонность.
Летних экзаменов было четыре.
Те, где надо болтать языком - английский и философия - меня не страшили.
В программировании я сёк.
Оставался сопромат, а сопромат приводил в трепет даже самого Борисоглебского (в основном из-за отсутствия в подлунном мире Фейнмановских лекций по сопромату).
Что с ним, сопроматом, делать - я не знал.
Меня колбасило.
В мои предрассветные, мои сказочные, такие романтические мои сны внезапно вклинивался плакатный красно-черный человек. Смотрел огненно и пронзительно, тыкал в меня консолью пальца: "ТЫ ВЫУЧИЛ ФОРМУЛУ ФРЕНКЕНГАГЕНА-ШПРЕНДЛИХОВСКОГО!?"
Я подпрыгивал, роняя на пол одеяло, и больше не мог уснуть. Вообще-то людям с фамилией сложнее, чем Иванов, надо запретить заниматься наукой, думалось мне. Законодательно запретить, под страхом смерти.
Такой формулы не существовало, но те, что встречались в учебнике, назывались не лучше.
А выглядели и вовсе фигово.
Надо было что-то предпринимать. И я понимал, что мало просто (ничего себе "просто"!) сдать сопромат на пять - это должно быть эффектно, зрелищно, незабываемо. Нужно шоу. Которое маст гоу он.
Положив голову на алтарь науки - стопку учебников и конспектов, я молился великим: Одиссею, Ходже Насреддину, Остапу Бендеру. Просил о помощи. Об идее, одной-единственной малюсенькой идейке.
По мере того, как росло мое отчаяние, список святых пополнялся. Мною были причислены к лику: Труффальдино из Бергамо, Фигаро, Кот-в-сапогах, кот Гарфилд и кот Бегемот, Карлсон и Мери Поппинс.
Требовался прорыв, озарение, инсайд. Ход конем. Но конь не находился, наблюдался только осел, ставящий перед собой нереальные задачки.
Быть может, кто-то из великих сжалился, а может, решение пришло само, но однажды утром я понял, что делать.
Отопление уже отключили, и в аудиториях был, кажется, худший дубак, чем на улице. Впрочем, мурашки по коже бежали скорее не от холода, а от предстоящей встречи с Монстром.
Монстр - это наш лектор по сопромату, Стромберг Марк Наумович.
Человек, на кабинете которого висит табличка "проф. М.Н.Стромберг" - МНСтр - по жизни обречен называться Монстром, но нашего Монстра звали бы так, даже если бы он по паспорту был А.Н.Гелов.
Вообще-то он достоин отдельного рассказа, а может, и романа... в стихах:
А ты такой холодный,
Как Стромберг в океане...
Кажется, его боялись все. Хотя с виду это был обычный старичок в неновом, испачканном мелом костюме.
За сотню лет, проведенную среди крутящих моментов, напряжений сдвига и предельных нагрузок, Монстр усох и скукожился, и даже лысина его покрылась мелкими морщинками. Но концентрация вредности в нем с годами только росла.
Малейшие промашки студентов Марк Наумыч комментировал так зло и язвительно, что паркет в аудитории был весь в дырах - следах провалившихся сквозь пол.
И в кучках пепла.
Нет, не от сгоревших синим пламенем. Просто Монстр никогда не расставался с тлеющей беломориной, дымил и на лекциях, и в перерывах. В универе показательно боролись с курением, но тут сам ректор пробегал мимо без замечаний, пряча глаза. Говорят, ректор когда-то, в доисторические годы, тоже был студентом Монстра (уже и тогда лысого и желчного), и до сих пор нерассуждающе содрогался при встрече.
Монстр искренне полагал, что на пять его драгоценный сопромат знает только Господь Бог. Ну может, еще парочка архангелов. На пять с минусом.
Сам он, вникавший в тонкости десятилетиями, в его понимании заслуживал четверки.
Ну а студент, учивший всего-то пару семестров, мог претендовать максимум на три балла.
Преподаватель из позапрошлого века. Представитель вымирающего вида, сейчас таких уже не делают. Поговаривали, что он, со своей строгостью и принципиальностью, давно уже "не вписывался", и его пытались "уйти" на пенсию.
Вообще-то я... Я шепотом скажу: я рад, что учился у него...
Но я увлекся, ведь речь немного о другом.
- Силуянов, ты как, по-твоему, контрольную написал? - Машка явно нервничала, теребила кончик косы.
- Что за наивный вопрос, Малина? - я выпрямился и выразительно (великолепным отработанным движением) повел бровью, - Я пишу всегда одинаково: на отлично! Без вариантов! Это преподы оценивают бог весть как. Но что с них взять...
- Опять мочишь, Силуянов? Клоун ты. - Малинина с негодованием отвернулась, и в этот момент в аудиторию вошел Монстр.
- Спешу обрадовать, - начал он, как обычно, вполголоса, - семнадцать человек из двадцати справились с работой на "два" и "три" - то есть завалили. И к экзамену не допущены.
Господа! Ваше неумение работать с тригонометрическими функциями умиляет до слез. Так и хочется купить вам партию пустышек и погремушек. И слюнявчики.
Тарасенков до сих пор путает синус и косинус. Сено-солома, мсье Тарасенкоф!
Степочкин вообще умудрился забыть, как вычисляют площадь круга. Милый Ваня Степочкин! Отправляйтесь во второй класс средней школы! Ваши братья по разуму как раз там. В носах ковыряют, ждут.
Я не стану вам рассказывать, как вычисляет момент силы Кореянова: вы описаетесь от смеха, а наша уборщица категорически отказывается вытирать лужи органического происхождения.
Итог. Из группы получают зачет: Малинина (за работу - четыре), Борисоглебский и Силуянов, у последних... - Монстр приподнял очки и недоверчиво посмотрел на меня, - отлично.
Я ответил ему самым ясным и искренним взором. Даже ресничками похлопал.
Мгновенная тишина ударила по ушам сильнее любого молотка. Собственные "пары" за контрольную никого не удивляли. А вот моя оценка...
Ну что ж, маэстро, ваш выход!
В фокусе двадцати изумленных взглядов я медленно-медленно встал. С такой скоростью в низкобюджетном ужастике подымается из саркофага мумия. Кровожадного Тыгдым-хотепа.
- Марк Наумович, я бы хотел сдать экзамен досрочно.
- Мда? Нетривиально. - Монстр начертил кончиком папиросы лежачую восьмерку, знак бесконечности. - И когда вы планируете сей самоубийственный эксперимент?
- Да хоть сейчас. Разрешение деканата у меня есть. - Я оглянулся на группу.
Тыгдым-хотеп отдыхает: два обморока, один инфаркт, остальных развезут по больницам в крайне, крайне тяжелом состоянии. Ха!
Занятие было последним, и, по идее, группа могла расползаться по домам, но большинство осталось посмотреть на мой предполагаемый провал. Ждать им пришлось около часа, по истечении которого я вышел из кабинета, небрежно кинув ожидавшим: "Пять".
Не поверили.
Пришлось показать зачетку, в которой действительно сияла пятерка.
Это был красивый момент.
Оставалось сделать контрольный выстрел:
- Извините, ребята. Наверно стоило бы это дело отметить. Но не могу: договорился сегодня еще программирование сдать.
Я удалился, сожалея лишь о том, что коридор не бесконечен. Не помешала бы и легкая подсветка вдали, этакий свет в конце тоннеля, чтобы моя фигура величественно исчезала в серебристом мерцании. Постепенно. И тихая музыка, далекие колокола: бам... бам... бамммм...
Но настоящий триумф был на следующий день. Почти все наши девчонки поочередно отводили меня в уголок, поговорить. Каждая по-своему: робко, напористо, с любопытством, с раздражением или смущенно, глядя в пол. Хихикая, кусая губки от нетерпения, скручивая пуговицу на моей рубашке. Но вопрос был у всех один.
"Как тебе это удалось?"
Я не торопился с ответом.
Хмурился, долго думал, старательно выражая физиономией все степени, фазы, грани, оттенки и нюансы сомнения - стоит ли? Достойна ли спрашивающая - Знания?
И только основательно помучив, взяв страшную клятву не разглашать ("чтоб мне потолстеть на двадцать кило, чтоб у меня уши стали как у Борисоглебского!"), шепотом рассказывал...
Что?
Хех, а неужели вы подумали, что я рассчитывал пленить кого-то знанием сопромата? Нет слов, это великая наука, но малость невозбуждающая. Неэротичная.
Девушкам нужна сказка, чудо, мечта, поэзия. Загадка, наконец. Воздействовать нужно на зону романтики, это я как знаток фен-шуя вам говорю.
Вот я и воздействовал.
***
- Ты знаешь лаборантку с сопромата, Арину Романовну? Ну бабульку такую, она в тапках и синем халате всегда?
"Арина Романовна" - тебе это о чем-то говорит? А-ри-на-Ро-ма-нов-на, просекаешь? Почти Арина Родионовна! (В этот момент в глазах моей собеседницы явственно читалось желание вызвать мне врачей. Да числом побольше.)
Ладно, главное - она цветы разводит! Редкие. Всякие. Ну цветы-то ты точно видела!
Так вот, в А-318, в ящике, в углу растет (я оглядывался по сторонам и еще сильнее понижал голос) обезьянье дерево! С такими круглыми толстоватыми листиками.
Ты только представь: оно целыми днями стоит в аудитории и слушает все. И впитывает. Все, о чем говорят на занятиях, все формулы, выводы, определения. Всё!
В его листьях - концентрат сопромата!
Ты не смейся, ты слушай! Надо один лист съесть накануне экзамена. И все, дело сделано! Можешь не верить. Пожалуйста, не верь. Просто попробуй.
***
Вот и все.
Потому что дальше я внятно рассказывать не могу, так как некоторые из последовавших событий объяснить с точки зрения здравого смысла невозможно.
А вставать на точку зрения больной бессмыслицы как-то не хочется.
Я просто перечислю.
Во-первых, в день экзамена разразился скандал: тщательно взращиваемая Ариной Романовной флора была основательно ободрана, а обезьянье дерево ощипано до остова, до жалких палочек. Арина Романовна плакала и грозила кулачком неведомым вредителям.
Во-вторых, группа 114-22 в полном составе получила по сопромату "отлично". Первый и последний случай за историю университета.
В-третьих, пылающая праведным гневом Мария Малинина доложила в деканат "о нечестных способах получения экзаменационных оценок". В деканате похихикали, но назначили проверочную комиссию.
В-четвертых, пока работала комиссия, по вузу прокатилась внезапная волна конфликтов, в том числе - семейных. Несколько заведующих кафедрами развелись. Два проректора женились на своих секретаршах. Несколько десятков человек уволилось.
В-пятых, был издан приказ ректора - убрать все растения из кабинетов администрации университета. Кое-какие горшки с зеленью ректор вынес собственноручно, лично покидал в багажник форда и увез в неизвестность.
Пятерки по сопромату у целой группы были делом необычным, но проверка быстро показала, что все действительно отлично знают предмет. В результате контракт Марка Наумовича был продлен еще на пять лет, а слово "пенсия" временно забыли. Между прочим, я с того года стал заниматься научной работой под руководством Монстра и потом поступил в аспирантуру.
Да, главное! Сдав сопромат, я-таки женился!
На Анютке Теняковой.
Кстати, она единственная из группы не выпытывала у меня "сопроматный" секрет. На первый взгляд моя Нюська проигрывала другим девчонкам, не особо блистала на занятиях и вообще была тихоней. В какой момент и почему я в нее влюбился? Как только сам узнаю, непременно вам разъясню. Хоть это и совсем другая история.
А Арина Романовна после этой истории перевелась работать в библиотеку, в отдел художественной литературы. Там и растит теперь свои цветы, поскольку дотуда суровый ректорский приказ не докатился. Так что теперь наша читалка слегка напоминает оранжерею.
Иногда мы с Нюткой забредаем туда, потихоньку отщипываем пару листиков от обезьяньего дерева, незаметно жуем. И ночью нам обязательно снятся цветные сны.