Виленский Лев Олегович : другие произведения.

Град Божий

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

  Град Божий
  
  
  Пять городов лежало в долине Сиддим у берега Мертвого моря...
  
  Пять городов. Древние и великие, союз , Пятиградье,торговое и военное...
  
  Звали их Сдом,Амора,Цвоим,Адма и Цоар, вдоль западного берега моря протянулись они.
  
  Богат был край этот, земля давала обширные урожаи, а в ямах у берегов морских скапливались смолы и благовония,за каплю которых давали золота более,чем весила капля. Караваны со всех краев земного круга приходили к Пятиградью, Царская дорога вела к нему из дальнего Арам-Нагараима, и через него в Египет. Купцы египетские прибывали сюда по поручению Паро Египта - за особыми благовониями для мумий царских.
  
  Благословенным оазисом лежало Пятиградье на перекрестье караванных путей. Все товары стекались сюда, все знания,тайные и явные, слухи и сплетни со всех краев земли. И цвела в городах у Мертвого моря особая цивилизация, цивилизация быстро живущих и много желающих людей, накопивших все земные богатства,славившихся своим криводушием и ложью, давно забывших закон, и говорящих себе - "Нет славнее нас во всем краю земном".
  
  В те дни странник шел из Харрана в Кнаан,Авраам было имя ему. Он родился в Уре,где,у реки Евфрат человечество умножалось необычайно, где славили бога Луны Суэна. Странник презрел лунного бога в сердце своем,он знал,что не Луна,и не Солнце не могут быть богами и править Землей и управлять путями человеческими. В Харране он обрел истинную мудрость. Там, в невзрачном здании в закоулках древнего города помещалась тайная школа ,где только избранные посвящались в Знание. Знание о том,что все,что есть в мире,малое и великое,тайное и явное,красивое и уродливое было ,есть и будет по воле Бога Единого,создавшего этот мир и вдохнувшего в него жизнь. Знание это,недоступное многим ,охранялось в тайне. Но Аврааму разрешили остаться и изучать его,ибо был в молодом человеке особый разум,отделявший зерна от плевел,разум,равным которому не владел ни один человек из его поколения. И изучал Авраам Знание, и научился постигать Бога, и все чаще и чаще ощущал,что Бог вот-вот заговорит с ним.
  
  Как часто , в один день и даже в один миг жизнь может стать совсем другой, измениться до неузнаваемости, поменять цвет,вкус и запах - в один день подошел к нему наставник и сказал: "Нам больше нечему учить тебя,Авраам! Ты знаешь все,не меньше моего овладел ты наукой постижения скрытого. Теперь возьми семью свою,жену свою ,брата своего Лота с женой его и иди по направлению к Египту,а там Господь сам укажет тебе знак, разъяснит, для чего живешь ты. Ибо мало кто из сынов человеческих досконально знает,зачем живет он на земле этой."
  
  И Авраам взял с собой всю семью. Жена его была бездетна, и не могла родить, но Авраам любил ее и не гнал от себя,как поступали с бесплодными женами в его родном Уре. Сарра была красива собой, очень добра и покладиста. Она любила мужа так же сильно,как в самой ранней юности...когда ее сватали за Авраама, по обычаю, родители привели ее в дом жениха и оставили молодых наедине, только сваха сидела в углу комнаты, поглядывая на парочку, чтобы не случилось чего не предусмотренного брачным кодексом. Авраам поразил Сарру,совсем тогда молодую девочку, тем,что ,совершенно не стесняясь их первого знакомства, начал рассказывать ей какую-то историю,смешную,как ему казалось, а потом, неожиданно замолкнув и покраснев, сказал, стараясь спрятать черные и большие глаза свои: "Как ты красива, Сарра...я отдам тебе сердце свое, потому что вижу в глазах твоих все,что ты хочешь сказать мне, и что я хотел услышать. Только ты можешь сказать мне это вот так, молча,глядя в глаза...". Не ожидавшая такого,девушка заплакала от счастья, вскочила со скамеечки,на которой сидела, и выбежала во двор, где Тэрах, отец Авраама, договаривался с ее отцом о приданом и о выкупе за невесту. Там, стоя посреди двора , она воскликнула , забыв все правила приличия, забыв о том,что когда мужчины разговаривают, тем более, когда они разговаривают о столь важном деле, женщина должна молчать: "Отец! Я хочу быть женой Авраама,договаривайтесь скорее, ибо его сердце принадлежит мне, и я вижу,что и мое тоже тянется к нему, и быть нам мужем и женою, ибо мы хотим этого!" Изумленные старики переглянулись, замолчали, и Тэрах, огладивши бороду крупной рукой, улыбнулся: "Что ж...дочка...раз ты заговорила, прервав речь отцов своих,быть тебе женою сына моего, ибо непокорностью ты под стать ему, а что будет с вами, негодниками молодыми и непослушными, только богам известно, ибо вместе вы можете даже Луну с неба спустить". А потом была свадьба,когда Сарру,закутанную в калахские покрывала, подвели к Аврааму, и он целовал ее, а потом, когда гости уже напились вина и пива, и Луна стояла высоко-высоко, молодых проводили в верхнюю опочивальню дома Тэраха, и Сарра познала сладость первых поцелуев, тепло рук любимого, горячую и острую боль , которая быстро прошла и сменилась радостным и ни с чем не сравнимым ощущением,как-будто тело ее несли куда-то в даль быстрые прохладные волны Евфрата...вверх-вниз,вверх-вниз, и она летела , как птица, как ей казалось,над крышами Ура, над ступенчатой громадой зиккурата Суэна, над оросительными каналами ,дальше,дальше,дальше...где пустыня смыкается с последними полями, где караванные дороги ведут в Пятиградье и Египет. А потом было словно бы падение вниз, на жаркое ложе, которое еле освещал светильник, и Аврам, муж ее ,лежал с ней рядом,нагой и счастливый, и плакал, как дитя,приговаривая: "Любимая моя,голубка моя,родная моя душа...", и Сарра губами высушила ему слезы, и он снова взошел на нее, а за дверью спальни радовалась родня невесты, посмеиваясь и хваля мужскую стать их нового родственника.
  
  Так проходили ночи их, и дни их текли подобно воде великой реки Евфрат,неспешно и размерено. И ушли они в Харран, и жили там, пока не умер престарелый Тэрах, и похоронили его у стены храма Суэна. В тот самый день, радостный, бежал к отцу Авраам, рассказать ему о словах,сказанных ему учителем, поделиться великим счастьем своим, счастьем Знания. Но отца не стало. Он ушел в мир иной, сидя на глинобитной скамье с кувшином пива у ног своих, наклонился взять кувшин, но пальцы его ослабели,кувшин разбился, вытек на пол напиток, и упал Тэрах на прохладные глиняные плиты дворика, так и не поняв, что душа его отлетает к Богу,который правит всем миром, к которому стремился душой и разумом мудрый не по годам Авраам.
  
  Аврам оплакал отца, и Лот,сын брата его,плакал рядом, а потом взяли они скот свой,жен своих и пошли на север, а потом свернули на запад и на юг, по древней Царской дороге , на пути к Пятиградью. Где-то там (говорил Аврааму голос сердца его) ждало его новое Знание.
  
  
  Совет Амрафела
  
  Было это в те дни,когда весь Арам-Нагараим дрожал от стука копыт и грохота колес колесниц царя Бавэля Амрафела. Молод был царь,но одержал множество побед и склонил под ярмо власти своей все города приевфратские, и Ур, и Урук,и Киш, и Лагаш признали его царем, а правители областей соседних и стран устремились в Бавэль,заключить договоры союзные,говоря в сердцах своих: "Как бы не направил на нас царь Бавэльский меч гнева своего. Так изъявим же ему покорность,принесем дары богатые, станем данниками его, ибо лучше платить ему дань,нежели погибнуть в бою с ним".
  
  Кедорлаомер,царь Элама,царь Авана и Симашки, повелитель нагорья и Шусим, Арьох,царь Ларсы,города богатого у реки Евфрат, и Тидал, царь хеттов, трое царей пришли к Амрафелу,трое царей поклонились ему, принесли с собою подарки, много золота,серебра и благовонных смол, драгоценные узорчатые ткани... Во дворец сына Мардука явились они, и пали на колени при его появлении.
  
  Амрафел,царь Бавэля ,Шумера и Аккада, царь-царей,сын Мардука, великий законодатель и защитник праведных на трон свой сел, жестом велел царям встать с пола, усадил их на скамьи возле трона своего.
  
  Угрюмо и страшно было лицо царя Бавэльского. Черная накладная борода,завитая мелкими кудрями,ниспадала на его узкую грудь. Свирепые узко посаженные глаза горели безумным огнем. Костлявые руки нервно сплетались и сжимались,пока царь говорил.
  
  Воины стояли у трона его,люди бавэльские, смуглые и жестокие. Копья длинные в руках их , и щиты плетеные,медью окованные. Шлемы медные остроконечные защищали их головы, а за поясами поблескивали длинные прямые кинжалы бронзовые.
  
  Львы вздыбившиеся каменные у трона его, золотом и серебром украшенные, глаза из каменьев драгоценных, хвосты их обвивают сидение, и ,кажется,вот -вот зарычат.
  
  Всем Аккадом и Шумером повелевает великий Амрафел. Слава его - как слава Гильгамеша,сила его - как сила царей древних, бывших до него, и превзошел он их,издав законы царские,законы справедливые.
  
  И возвысил он Бавэль,город молодой и безвестный ранее. Стены возвел новые, велел перестроить зиккурат Бэл-Мардука, до небес вознесся храм гордый,золотом выложенный.
  
  Когда восходит Шамаш над Великой горой,над фундаментом неба, в храм идет Амрафел богоподобный, говорит с отцом своим Мардуком, и дает Мардук ему силу, мудрость и удачу, и идут войска царские,покоряя новые и новые области, вводя везде порядок бавэльский,законы царские.
  
  "Что ж, видел я дары ваши", - молвил Амрафел тусклым и невыразительным голосом, - "рад я им,хоть и малы они, но рад....рад я рвению вашему. Столь приятно видеть братьев моих, царей областей пограничных, тебя, Кедорлаомер, эламит доблестный, тебя Арьох, мудрый царь Ларсы, тебя Тидал, царь хеттов, в горах высоко сидящий, орел могучий Азунд! Да хранит вас Мардук и великие боги - слуги его. Но мне от вас не дары нужны, я и так богат предостаточно. Мне необходимы воины ваши, эламские колесничие, хеттские лучники и пращники из Ларсы. И знаете,зачем они мне?"
  
  Не дожидаясь ответа, он продолжал: "Есть в долине моря Соленого, на дороге Царской, пять городов, богатых и славных. Их богатства затмевают мои,как Солнце затмевает Луну и звезды. Их шпионы постоянно находятся в городах наших. Их люди не знают,что такое закон, нет у них богов, живут они ,как звери, вперемешку, порой и мужчина там ложится с мужчиной, и женщина с женщиной, и отец с дочерью, и мать с сыном. Иштар - богиня совокупления,хранила страну эту,вотчину свою... Но не это помеха нам, о союзники мои, и не гнева Иштар нам бояться. Возьмем мы статую ее и перевезем в Бавэль, и найдет богиня здесь новый и радостный дом для себя. Нам любо богатство Пятиградья,золото, накопленное там за многие годы торговли, смолы благоуханные из ям смоляных, вот , что любо нам, братья мои возлюбленные. Благословен Бэл-Мардук, отец богов, славою его мы выйдем весной в поход на Пятиградье, и жду ваши войска,да присоединятся они к войскам моим. Богата будет добыча, велик будет поход. И разделите вы славу мою со мной, ибо так угодно богам".
  
  С этими словами Амрафел поднялся с трона,оправил подол богатой ,вышитой серебром , рубахи, давая понять ,что аудиенция закончена. Он знал ,что у гостей его нет выхода - им придется посылать свои войска туда,куда укажет царь Бавэля, пусть это будет непосильно и далеко,но они не откажут ему. Иначе, ему не остается ничего,кроме как ввести колесничие и пешие корпуса своей армии в Элам, в Ларсу и добраться до хеттских гор,чтобы занять трон Тидаля. Когда-нибудь, в недалеком будущем,он сделает это,сделает безо всякого зазрения совести,но пока его главная цель - Пятиградье. Богатые, беспечные города, наполненные золотом, пряностями и благовониями, славные своим торговым искусством, гордящиеся развитой цивилизацией...ничего,скоро по дорогам,ведущим на север,поднимутся облака коричневой пыли,закрывая палящее солнце, двинутся всадники,пехота пойдет колоннами, колесницы загрохочут окованными колесами своими, и выступят цари, и разрушат города грешные, и сокровища их и пленников приведут в Бавэль, во славу Бэл-Мардука. Так было со многими покоренными городами,так случится и на сей раз.
  
  Царь вышел на террасу дворца. Влажная и душная ночь окутала Бавэль,костры на башнях горели тускло и не освещали почти ничего вокруг. Тьма,поднявшаяся со стороны Элама, царила над городом. Безумные глаза царя смотрели вдаль, видя за ночной чернотой богатые города Пятиградья, горящие в пламени пожаров,зажженных воинами Бавэля. Такой славной победы,думалось ему,еще никто не одерживал ранее, никто не отваживался выйти за пределы Шумера и Аккада для покорения новых земель.
  
  Никто. Он будет первым. И он сделает Иштар супругой Бэл-Мардука.
  
  Весной Амрафел , царь Бавэля, Кедорлаомер - царь Элама, Арьох - царь Ларсы - выступили из Бавэля и двинулись по Царской дороге с 12000 воинов, 500 колесницами и конными отрядами в сторону Пятиградья, вдоль течения Евфрата, пройдя Харран, они остановились у Эблы, ожидая вскоре подошедшего Тидаля - царя хеттов с 2000 воинов, отобранных им из самых свирепых и злых горцев, настоящих убийц. Объединенная армия, которой командовал Амрафел, двинулась от Эблы на юг, вдоль хребтов горных, по Царской дороге, направляясь на Пятиградье. По дороге никто не осмеливался оказывать сопротивление,так велик был страх перед огромной армией , и перед именем Амрафела , о котором слышали во всем подлунном мире - от Египта до Элама, от Ашшура до островов Южного моря.
  
  
  
  Один против четырех.
  
  Авраам стал кочевником. Таким вот кочевником был дед его,Нахор, пришедший в Ур из степей северного Приевфратья. Небо,покрытое звездами,и лишь изредка заволакиваемое тучами, стало той картой,которую читал Авраам,путешествуя из Харрана на юг, в землю,где обитали кенанеи и перизеи,народы дикие,поклонявшиеся многим богам, где длинные корабли египетские подходили к портам Яфо и Тира,перевозя в Египет драгоценные кедровые доски, где ,совсем недалеко от побережья, за цепью сухих и голых гор сиял оазис Пятиградья, окруженный зеленью полей,плантациями финиковых пальм, центр мира,куда стекались богатства и знания. Туда шел Авраам,еще не понимая еще какая сила движет им. И Сарра была рядом, и каждую ночь они предавались любовным утехам под звездами, и росло племя Авраама, приходили к нему дальние родственники, и Лот, сын братa его,шел по правую руку от него со своими стадами, но не давал Бог Аврааму самого главного - наследника,сына, первенца. Прекрасная и нежная Сарра не могла забеременеть,хотя Авраам был силен - много внебрачных детей бегало в стане его, и многие рабыни ,стыдливо краснея, улыбались вслед господину, а потом говорили друг-другу : "Мы дали ему детей, но не быть нам женами его". Дни проходили чередою, и бесплодие мучило Сарру, плакавшую по ночам тихонько,чтобы супруг, уставший от любви, не проснулся и не услышал ее. Но любовь их,крепнувшая день ото дня и год от года, ставшая крепче редкостного египетского базальта и благоуханней смол из Пятиградья, была искуплением всему. Авраам мог часами любоваться Саррой, хотя знал ее уже так долго, но она каждый раз виделась ему по-новому, и он снова и снова влюблялся в нее, как было в тот день, когда ее привели в дом отца его для помолвки. Он улыбался ей,счастливый от того,что она рядом, улыбался и гладил ее по руке,когда она подносила ему лепешки с кунжутным маслом и кувшин молодого вина, когда поливала ему руки водой из серебряного кувшинчика,когда обнимала его, прижимаясь к нему всем телом.
  
  Он обнимал ее, уставшую от жары, лежа в шатре после обеда,когда завеса откинулась и отрок из пастухов упал на земляной пол перед господином, с криком: "Лот в плену! Лот в плену!".
  
  Амрафел принимал донесения от гонцов. В шатре,раскинутом на склоне небольшого холма,было душно и пахло потом,благовониями и тем странным кислым запахом,который издает ношенная несколько дней кожаная кольчуга,покрытая позеленевшими бронзовыми бляхами. Недалеко у шатра стояла царская колесница, четырехколесная тяжелая колесница старого образца, окованная спереди листами бронзы. Во время боя в не впрягали двух лошадей,и к царю подсаживали щитоносца, который прикрывал его огромным квадратным щитом. Амрафел сидел на небольшом возвышении посередине шатра, его приставная ,завитая кольцами,борода несколько съехала на бок, но царь не замечал этого. Он был слегка пьян-и от легкого местного вина,которое ему подносили в кубке из ляпис-лазури, и от самих донесений, в которых ясно слышались победные кличи воинов, треск доспехов,ржание коней, страшное дыхание горящих городов, крики людей, уведенных в рабство. Кедорлаомер с колесницами своими был принят местным населением за какое-то страшное божество, ибо колесницы не были известны в Пятиградье и окрестностях, а конь считался диким и неукротимым животным. Череда побед сопровождала его поход , не менее удачным было продвижение Тидаля и Арьоха к границе Египта,где они разграбили и почти уничтожили город в оазисе Кадеш,и ,если бы не пыльная буря, они двинулись бы на Египет. Последний гонец начал рассказывать о победе Кедорлаомера над городами Пятиградья, голос его дрожал, на высоких нотах пел гонец старательно заученное донесение:
  
  Вот пришел Кедорлаомер,царь Элама
  
  Царь Авана и Симашки,правитель Шусим,
  
  С воинами отборными
  
  С колесницами,
  
  Могучий,словно лев,
  
  Любимец Нинурты, младший сын Мардука,
  
  Богини Лагамар слуга верный -
  
  Против пятерых царей пяти городов,
  Пяти городов могучих,
  Сразился с ними, лев рычащий -
  
  C Бэрою, царем Сдомским,
  
  Биршей, царем Аморы,
  
  Шинавом, царем Адмы,
  
  Шэмэйвэром, царем Цвоима,
  
  Бэлой, царем Цоара
  
  Вышли против них цари пяти городов
  
  Вышли с воинством своим,
  
  С отроками своими,
  
  С латниками и пращниками своими,
  
  В долине Сиддим цари встретились
  
  С воинами Амрафела,да хранит его Бэл-Мардук
  
  И воинами Кедорлаомера, да охраняет его Лагамар,
  
  И с воинами Тидаля
  
  И воинами Арьоха
  
  Встретились пятеро против четырех
  
  Боги великие,боги Бавэля,
  
  Боги Элама, Хеттов и Ларсы,
  
  Боги царей хранили,
  
  Боги даровали победу.
  
  Бэра и Бирша - цари Сдома и Аморры
  
  Бежали,как бегут от охотника звери
  
  В соляных ямах под Сиддимскими горами
  
  Спрятались, трусливые жалкие.
  
  Города Пятиградья ворота открыли,
  
  Вошли в города воины Бавэля.
  
  Много взято добычи, скота
  
  Золота,серебряных слитков
  
  Ляпис-лазури,каменьев драгоценных,
  
  Сосудов с благовониями,смол и бальзамов
  
  Угнаны пленники многие
  
  Стада огромные гонят пастухи в Бавэль!
  
  
  Амрафел улыбался,довольный, трепал бороду узловатыми пальцами,прихлебывал вино. Он чувствовал себя подобным Мардуку,богу Бавэля...Три месяца продолжался поход, на диво слаженно и быстро шли войска его,и цари,подвластные ему не роптали ничуть. А вот теперь пала к его ногам вся долина Пятиградья. Богатые города купеческие, слава о которых разносилась по всему миру,чьи караваны доходили до гор Элама и берега Северного моря, чьи храмы были местом паломничества, чей разврат и мерзость вошли в пословицы - стали добычей царя Бавэля, драгоценным камнем в его головном обруче.
  
  В шатер,неслышно ступая босыми ногами, вошел Ур-Нинурта,старый лысый сановник,служивший еще отцу Амрафела, потомок последнего шумерского царя Ибби-Суэна. Старик гордился своим высоким происхождением, что не мешало ему,впрочем,быть верным царям Бавэля и сгибать голову перед ними - в противном случае голова его отделилась бы от шеи легко и быстро. Впрочем, Ур-Нинурта привык служить,и делал это с рвением,достойным поощрения. Он давно уже стал правой рукой Амрафела,верным советчиком и преданным другом. Ур-Нинурта согнулся в поклоне и ,подойдя к царю поближе, прошептал ему на ухо:
  
  "Среди пленников есть странный человек, говорящий по аккадски. Он жил когда-то в Харране, но предпочел жизнь городскую оставить, удалился в странствия. Не нравится мне этот человек, чует сердце мое,навлечет он беду на нас. Не отпустить ли нам его - вместе со стадами его - прочь?"
  
  "Харранец,говоришь?" - задумчиво протянул Амрафел, - "а много ли скота у харранца этого?"
  
  "Три тысячи голов скота", - улыбнулся Ур-Нинурта, - " и скот без изъяна, прекрасный скот! Во всем Шумере и Аккаде не сыщешь подобного. Как на подбор...Но, что тебе,о царь , до скота? Если гнев богов навлечется на нас из-за этого харранца..."
  
  "Вздор",-пробормотал Амрафел, - "боги предали в наши руки всю страну, Пятиградье разграблено и более не существует! Велика слава наша,и добыча наша огромна. Да и Кедорлаомеру обещал я часть добычи, а, Мардук свидетель, не хочется мне с ним делиться, ох,как не хочется! Придется всё же отдать ему часть скота...А харранца мы сделаем слугой нашим,авось и боги умилостивятся!".
  
  Шли цари дорогой обратной,дорогой царской...Утомленное,шло войско,растянувшись на два дневных перехода. Шли утомленные пращники, медленно катились колесницы, пехота,переложив оружие в обоз, брела, поднимая тучи пыли.
  
  Лот, со связанными руками,и семья его ехали в отдельной,запряженной ослами повозке. Лот был спокоен внешне,и молчал, хотя сердце его тревожно билось. Уже прошли долину узкой реки, обогнули озеро, мирно лежащее к северу от Шхема...Показались хребты гор, через перевал шло войско,медленно, мерно, шли победоносные солдаты царя Бавэля.
  
  Авраам шел за ними следом. 600 вооруженных воинов вел с собой Авраам, набранных из воспитанников его, они двигались быстро,устраивая только короткие остановки - дать ослам напиться, отдохнуть немного в тени редких деревьев. Лот, племянник, не должен возвращаться в Харран,не должен возвращаться назад тот, кого Господь уже взял для служения себе. И Авраам вернул его.
  
  Ночью,когда на ночлег расположилось войско Бавэльское, напал Авраам на лагерь. Бежали солдаты бавэльские от меча Авраама. Падали ,сраженные стрелами, не понимая,откуда взялись враги. Авраам нашел Лота и всю семью его, а люди Авраамовы перебили стражу и угнали скот,взятый у Лота. Ночной порой по тропам тайным уходили они назад, к Шхему, и погнавшиеся за ними пращники не нашли их,а колесницы не смогли проехать в узких ущельях.
  
  Великую победу одержал Авраам над четырьмя царями, над войском,равным которму не было ни у кого. И возрадовалась душа его, и произнес он хвалу Господу, говоря:
  
  "Господь великий, Господь высший! Слава твоя велика! Десницу свою простер над войском касдим, и убоялись они. Шести сотням людей дал ты силу свою, унизил врага грозного,поднял меч , пустил стрелы! Именем Твоим славным сражались мы, победу даровал ты нам,и Лота вернули мы к народу его! Хвалите Господа, горы Леванона, хвалите Его,народы земли!"
  
  Сарра ликовала,когда Авраам вернулся, уставший,пропахший потом и покрытый дорожной пылью, но невредимый, вернулся с победой. Она ждала его на дороге,ведущей к кочевью, все еще крепкая ,красивая, стройная женщина, ее черные волосы были охвачены золотой диадемой египетской работы,полные губы, раскрывшиеся в радостной улыбке,были подведены кармином, она простерла руки навстречу мужу,и он,великий воин,слуга Господа,победитель самого Амрафела, соскочил с осла и крепко сжал ее в объятьях, вдыхая запах ее кожи, захлебываясь слезами от внезапно нахлынувшей на него нежности...Шатер уже ждал их, и гора подушек,вышитых искусными служанками манила их, но тут раздался звук рога, и кавалькада всадников медленно въехала в стан, в поисках великого победителя.
  
  День , жаркий и сухой, стоял над кочевьем Авраама, над городскими стенами Шхема курился дымок. Огненное солнце палило с лазурно-голубого неба, и непонятная тишина стояла вокруг. Авраам откинул полог шатра и вышел к гостям. Их было трое, одетых в белые одеяния, молчаливых и угрюмых человека, с лицами невзрачными и морщинистыми, у одного из них на шапке седых курчавых волос сверкал гладкий золотой обруч.
  
  "Авраам", -произнес он ,- "я - Малхи-цедек , царь праведный, царь Урусалима, города великого,что в двух днях пути от Шхема , мне донесли о твоей победе над Амрафелом, царем Бавэля, и Кедорлаомером, царем Элама, и Арьохом,царем Ларсы, и Тидалем,царем хеттов. Господь Всевышний направил оружие твое. Так приди же в Урусалим , город мой, ибо желаю я говорить с тобой. Приди один, без жены своей, без слуг и рабов твоих, не бойся, вспомни ту школу в Харране,где учился ты Знанию. Это Господь Бог Высший послал тебя сюда,в землю Хенаанскую. Это он даровал тебе победу, а мне осталось лишь сказать тебе то,что ты еще не знаешь, после чего ты станешь мудрейшим из живущих. Я жду тебя. Собирайся в путь."
  
  С этими словами Малхи-цедек повернул своего осла, и его слуги последовали за ним. Авраам смотрел им вслед,пока пыль из под копыт ослов не перестала висеть в знойном воздухе.
  
  
  Урусалим
  
  Путь в Урусалим был недолог, Авраам ехал по ночам, глядя на звезды и сверяя с ними дорогу свою, днем, когда безжалостное хананейское солнце палило спину и голову,и пот заливал глаза, путник устраивался под тенью скал,или случайного дерева. Дорога из Шхема в Урусалим была хорошо видна, вытоптана копытами проходящих караванов, она уходила в горы,петляя по склонам, спускалась в долины высохших речушек, поднималась на террасы полей, на которых уже сняли урожай. Город открылся Аврааму неожиданно. С удивлением смотрел путник на незнакомую ему архитектуру. Урусалим не походил ни на один из знакомых Аврааму городов. Расположенный на почти отвесной скале,окруженный неправильным кольцом стен, Урусалим напоминал орлиное гнездо, дорога к нему проходила вдоль стен,заворачивала к югу,где были единственные городские ворота. Враг, решивший подойти к воротам,мог быть расстрелян из луков в упор, пока проходил бы дорогой возле стены. Вокруг Урусалима желтые безлесные горы лежали в солнечном мареве,да на востоке среди низких холмов серело Мертвое море, и поднимались еще дымы сожженных городов Пятиградья. Южнее лежали Хеврон и Беэр-Шева, города,знакомые Аврааму, а за ними дорога сворачивала к Египту.
  
  Авраам вступил в открытые ворота, ладно сбитые из толстых деревянных брусьев, стражник взглянул на него нехотя, сплюнул в приворотную пыль и спросил,куда направляется странник,и что несет он в своей дорожной сумке. Авраам ответил, что,дескать, идет по зову Малхи-Цедека, царя Урусалимского, а зовут его Авраам. Стражник попросил обождать, и не входить пока, заложив два пальца в рот,свистнул. Из узкой улочки появились еще двое - с кривыми бронзовыми мечами у пояса, поклонились Аврааму и просили следовать за ними, ко дворцу. Через весь город шел харранский скиталец - поднимался в гору, между домами,сложенными из грубых камней,мимо восточной стены, в которой небольшой проход вел к источнику в долине, мимо пальмовых деревьев, покрытых сероватой пылью, шел вдоль стены ,преградившей путь - за людьми царскими,к воротам дворцового двора, и вот - ворота распахнулись по условному стуку, и Авраам вступил во внутренний двор, вымощенный камнем, внутри которого стоял небольшой двухэтажный дворец, окруженный сикоморами и виноградными лозами. Плющ вился по фасаду здания, на увенчанной зубцами крыше стоял Малхи-Цедек,царь Урусалима, в ожидании. Отворив двери в стене, где по сторонам стояли два грубой работы каменных льва, стражник с мечом сделал приглашающий жест, и Авраам вошел в темную залу, предназначенную для приема гостей. У стен стояли простые деревянные скамьи с набросанными на них подушками, да стоял высокий кувшин с водой. Авраам сел на скамью, зачерпнул горстью воды,напился. На галерее сверху зала распахнулась узкая дверь,и Малхи-Цедек медленной походкой старого человека начал спускаться по скрипучим ступеням. Только сейчас Авраам заметил,как стар царь Урусалима. Лицо его было покрыто морщинами, глубокими и темными,как ущелья сопредельных гор. Нос с горбинкой выделялся в массе седых волос ,которыми было покрыто лицо Малхи-Цедека. Борода царя,седая и длинная, заплеталась в косичку, украшенную золотым кольцом, а на густых, почти белых волосах его сверкал тусклым красным золотом обруч - символ верховной власти. Но более всего Аврааму запомнились глаза Малхи-Цедека, широко расставленные черные глаза,которые казались бездонными ямами на властном лице, глаза, которые живо напомнили Аврааму глаза Эвера,его наставника и учителя в харранской школе...
  
  "Да, Авраам, я внучатый племянник Эвера", - промолвил царь,и скиталец вздрогнул,ибо старец читал его мысли как открытый свиток. "Не удивляйся, ты скоро сам так сможешь! Знание,полученное тобой в Харране , достаточно для этого, но в нем нет одного. И это одно я скажу тебе...но сначала подкрепись", -и царь указал жестом на поднос с финиками,виноградом и стручками дерева харув, сладкими и утоляющими голод. "Я не ем мяса", - продолжал Малхи-Цедек, - "так завещано было Ноаху, отцу всех народов, Богом Всевышним, поэтому ешь от плодов земли нашей...скоро земля эта станет твоей".
  
  - Я знаю про Ноаха,- сказал Авраам, беря финик и удивляясь его сладости. Таких фиников не было в Арам Нагараиме. - Только вот, о царь,ты говоришь мне о том,что земля эта станет моей, но у меня нет даже сына, умру я - кто наследует мне?
  
  - Скоро родит тебе сына служанка, но не ему наследовать тебе. Сарра,любимая твоя жена даст тебе отрока, и он будет любим тобой, и от него родится народ великий, народ,который будет служить Богу Всевышнему, и будет земля эта его землей, и город этот - главным городом земли этой, - медленно произнес Малхи-Цедек,- но трудным и злым будет путь жизни народа твоего! Жертвами будет усеян он,и кровью залита будет земля его.
  
  - Как знать мне, о царь, - молвил Авраам после долгого молчания, - что будет так?
  
  - Поднимись со мной на крышу,-сказал Малхи-Цедек.
  
  Они поднялись по ступенькам на крышу дворца. Жара была в разгаре, но они не чувствовали ее. Малхи-Цедек жестом велел Аврааму сесть на низкую глинобитную скамью,а сам стал говорить что-то на непонятном языке, потом, после некоторой паузы сказал:
  
  "Ты веришь в Бога Всевышнего,Авраам?"
  
  - Верю верою полной и полновесной, что Он есть Бог, - выдохнул Авраам.
  
  - Научись же любить Его. Не просто знать,что Он есть. Любить. Всем сердцем. Ты умеешь любить,как никто на круге земном. Ты любишь Сарру , жену свою, Лота,племянника...не побоялся отбить его у Амрафела...ты и меня ,старого , любишь, как учителя своего. В твоем сердце столько любви,Авраам...Полюби же Бога!
  
  Авраам посмотрел по сторонам. Он видел желтые горы, поля, с которых уже собрали урожай, долину Сиддим у Мертвого моря, синее небо и горячее солнце...мир,сотворенный Богом Всевышним. И рядом с ним стоял похожий на его отца старик, мудрый и древний как этот мир, и незнакомый ,но ставший родным,жаркий и сонный полуденный город ,казалось,улыбался Аврааму,манил его...
  
  И понял уставший странник,что он любит все вокруг,все сотворенное Богом...и расцвела в душе его огромная любовь,любовь к Тому,Кто дал ему постичь и понять это чувство...
  
  
  Лот
  
  Сожженное войсками Амрафела, Пятиградье медленно оправлялось, возвращались в города беженцы, торговые караваны продолжали свой путь во мгле пустынных ночей,покорные воле караванщиков. Зима была благостной и дождливой, падала с неба живительная влага, а по весне зазеленели поля у Мертвого Моря, и люди славили богов,давших им дождь, напоивших землю, вернувших жизнь в разоренные города. По весне заводили они хороводы вокруг священных деревьев, до ночи гуляли и плясали, били в тимпаны и дули в свирели, а ночью, когда сгущалась сухая и почти осязаемая темнота над мутным зеркалом моря, опьяненные вином, бросались в объятия друг-друга - женщины и мужчины, мужчины с мужчинами, отцы с дочерьми и матери с сыновьями, как было заведено в богатом и великом Пятиградье. Стоны и хриплые крики стояли в воздухе, резвились женщины, наряженные мужчинами, мужчины, с гладко бритыми лицами, в женской одежде, пары сливались и распадались, словно бы живой ковер людей лежал под деревьями, шевелясь и издавая звуки...
  
  Лот, племянник Авраамов, еще не совсем оправился от плена бавэльского. Он сидел у себя дома, не выходя из него, и дочерей своих не выпускал, в страхе,что повлечет их под деревья священные молодая и глупая плоть. Духота давила его, сжимала голову медным обручем. В один вечер, чувствуя, что невмоготу ему более сидеть вот так,вышел Лот к воротам городским, а ворота в Сдоме, где Лот проживал, были местом многолюдным, там , в толчее и гаме вечернем, торговцы продавали свой товар, проходили путники, горожане выносили к воротам больных и хворых, надеясь испросить совета у заезжего врача или жреца, тут же стояли проститутки, мужчины и женщины, постреливая похотливо глазами,подведенными сурьмой, дожидаясь одинокого мужчину, прелести свои показывая. В этой веселой и развязной толчее Лоту стало немного легче. Он присел на каменного льва, украшавшего ворота, купил у пробегавшего торговца финиковой тянучки и погрузился в спокойное раздумье.
  
  Двое путников появились на дороге, ведущей к воротам, двое, непохожие на толпу горожан, не похожие ни на кого из виденных Лотом ранее...Они были одеты в белые, чистые одежды, головы их прикрывали аккуратные полотняные шапочки, белые, без узора. Ноги странников были босы,но как-то странно чисты - не было на них дорожной пыли, грязи, и даже кожа их была чиста,как если бы путники никогда не ходили по земле. Отмахнувшись от назойливых мальчиков-проституток, подошли они к Лоту, и тот понял, кто эти люди.
  
  Ангелы...посланцы Господа Всевышнего.
  
  Лот молча взял их за руки и провел через праздную толпу зевак, нагло поглядывающих на красивых и статных чужестранцев, облизывая похотливо губы...Они отдохнут у него дома, там , за толстыми глинобитными стенами прохладно и безопасно, он испечет им лепешек из свежезамешанного теста, омоет им руки, подаст спелые финики, толстокожий зеленый виноград, яблоки со склонов Голанских гор, лучшего барашка из стад его отборных зарежут во дворе, испекут мясо и поднесут гостям на золотых блюдах египетской работы...Они пришли, и Лот догадывался, зачем. Вслед за мечом Амрафела придет меч Божий, карающий, и тьма, и смертный жар покарают жителей грешного Пятиградья...
  
  Но Лот, чужак, был единственным, кто знал, зачем вошли в украшенные львами ворота Сдома эти белолицые люди, а люд сдомский уже собирался толпами, выходил из узких зловонных переулков восточных кварталов, ехал в паланкинах, несомых слугами, из кварталов западных, все мужчины Сдома, от мала до велика...медники, кожевенники, водоносы, проститутки, продавцы колдовских снадобий, торговцы искусственными волосами, богачи, денежные мешки и содержатели домов терпимости. Все они шли,мутными и зловонными потоками стекаясь к дому Лота. Вечер наступил, в толпе зажигались смоляные факелы, огонь выхватывал из темноты причудливые лица, напомаженные, с подведенными бровями и набеленными щеками, женские наряды на бородатых похотливых старцах, золото перстней и головных обручей, разъеденные язвами тела...Наконец , кто-то выкрикнул из толпы:
  
  - Эй, Лот, чужак, чертов кочевник, открывай нам дверь! Тут у тебя двое новеньких мужчин, красивых, беленьких и сладких, дай нам их, а мы уж побалуемся с ними,как у нас заведено. Только сам не выходи,твоя задница сухая и уродливая, ты нам не нравишься!
  
  -Лот,Лот, - заревела толпа, - дай нам их, дай, дай пришельцев, выдай их, Лот!!! - Громом отдавался рев толпы в отдаленных горах, факелы смоляные качались, неверным светом освещая стены домов, грязную мостовую и черную деревянную дверь Лотова дома.
  
  Бледный, но спокойный, вышел Лот на крыльцо дома, оттолкнул жену, вцепившуюся в него мертвой хваткой, взялся за перила большими, натруженными руками, стиснул их так,что костяшки пальцев побелели.
  
  - Мерзкие жители Сдома, - воскликнул Лот, - вы забыли закон гостеприимства! Гость в моем доме неприкосновеннен,жизнь его священна!
  
  - А мы и не будем их убивать! - хихикнул кто-то, - мы их ублажим и себя обрадуем! А ты, старый осел, зайди-ка в дом и выведи к нам этих двух, а если не выведешь, мы уничтожим тебя!
  
  - Я не выдам гостей, -завопил Лот что было сил, пытаясь перекричать толпу, - возьмите моих дочерей, девственниц, двоих моих дочерей возьмите и делайте с ними,что захотите! Изнасилуйте их, пустите по кругу, надругайтесь над ними... Но не отдам я гостей своих вам, срамные вы люди!
  
  - А на кой нам сдались твои кобылы, Лот, - заорал похотливый старик из толпы, - нам баб не надо...когда такие знатные мужчины у тебя в доме, а ты, чужак, и сам не наслаждаешься и нам не даешь!
  
  - Да чего там болтать с ним! - заорал кто-то, - сожжем его вместе с домом, а чужестранцев возьмем силой, не так ли, сограждане?
  
  И толпа, загудев в один голос, бросилась единым порывом к дому Лота, страшная в своей похоти, распаленная своим единством, словно голодные волки, кинулись они на дом Лота, как волны морские , заливающие берег.
  
  Дверь позади Лота открылась, и гости возникли,словно две бледные тени , в дверном пролете, осторожно взяли они Лота за плечи и ввели в дом, а потом простерли могучие белые руки вперед, как крылья...стояли они на высоком крыльце дома, высокие, страшные и спокойные, и вой, многоголосый и жалобный, пронесся над скопищем народа внизу, никогда еще в горах сиддимских не слышалось эхо,подобное этому. Все - от мала до велика - скопившиеся перед домом Лотовым - ослепли, погрузились во мрак, кружились и падали, не находя ничего вокруг, судорожно хватались друг за друга,сливаясь в похоти своей. Ночь наступила для них, последняя ночь.
  
  Ангелы вывели Лота из дому, вся семья шла за ним, жена шла в конце длинной вереницы домашних. Не оглядываться назад, только не оглядываться, вперед, гляди вперед, в ночь, чьи звезды заволакиваются мглой, луна закрылась тучами, как замужняя женщина покрывалом, блестят соляные кристаллы на дороге горной, в горы сиддимские Лот уходит, и дочери его,и домашние, и жена идет следом...ленивая,толстая дама, идет и проклинает про себя гостей, оторвавших ее от вечерней неги, мужа, готового отдать дочерей на посрамление, ночную темь и острые камни дороги. Выше и выше взбирается тропа,петляет в ночных горах тропа, звезд не видно, но небо светится мрачным красным отблеском, огненные тучи идут на Пятиградье, огромные огненные тучи, сверкают в них молнии,призрачным светом наполняя на миг все вокруг, и снова темно...не оборачивайся, так говорят ангелы. Воздух стал горячим , обжигает кожу на лице, волдырями покрывается кожа, огненный ураган подхватывает в воздух столбы соляной пыли, она разъедает раны, пот течет градом, жжет лицо, выедает глаза, не оборачивайся же...иди, иди. И вот, гул раздается, стонет земля, колеблется, горы дрожат в танце ужаса,скорчились горы, небо ослепло, пыль соляная в воздухе, дождь идет из кровавых туч, дождь горящий, сера падает с небес, огневые потоки льются, сжигают все, горит соль, горят камни на дороге,плавятся. Серный дождь пролился на Пятиградье, Сдом и Амора горят, плавятся стены, колонны, львы на воротах, храмы и дома, люди...люди уже стали пеплом, глиной стали дома, сгорели посевы, огненный дождь льет, и рев исполинского рога слышится. Гнев Господа Высшего пришел на Сдом и Амору, за грехи их не простил Господь, не простит он грехов их во веки веков. Пустошью стало Пятиградье, где цвела великая цивилизация, где возвысились люди и стали мнить себя богами, не стало более Сдома и Аморы, столиц древних, кичащихся богатством своим. Ушел целый мир, гордый и развращенный, и воды Мертвого моря, тягучие , мертвые воды, сомкнулись над оплавленными развалинами городов Пятиградья.
  
  И оглянулась назад жена Лота, глядя,как горит Сдом, в котором она родилась и прожила всю жизнь, древний богатый Сдом, чьи стены от серного жара стали как вода, чьи боги не защитили его, чьи люди превратились в пепел, грешные,плохие люди, среди которых она жила, которых любила, пока ее не отдали за пришельца,которого она не любила. Оглянулась...Опалил серный ветер волосы ее...вонь горящей плоти удушила ее...и застыла она на месте,став соляным столпом...
  
  Лот поселился в пещере. Вечерами он выходил из нее, садился на камень, лежащий у порога, смотрел на восток, на горы,лежащие за Мертвым морем,озаряемые последними темно красными лучами заходящего Солнца, ждал,пока их серые склоны не сольются с вечерней тьмой, а потом шел назад в пещеру - к огню, заботливо поддерживаемому дочерьми, к нехитрой просяной каше, которую они готовили для отца, к копне соломы, на которой он спал,пока дочери сидели у огня и разговаривали, вспоминая погибшие города, жизнь, которой не стало в один миг. Они с тоской поглядывали на пустынную и безлюдную Сиддимскую долину, на серо-желтую обгорелую землю, на матовое зеркало моря, такого же мертвого, как все вокруг. Никто не возьмет их в жены, двух дочерей полубезумного старика, ни одна крепкая рука не сдавит, лаская, молодые налитые груди, не услышат они тимпанов и дудок свадебных, и не примет их лоно плоть мужа, не нальется крепостью живот, не будет детей у них, невольных нянек старого отца...
  
  Отец...единственный мужчина, родной старый отец. Он не оплакивал мать, не думал о погибших городах, не мешал им жить...они видели, как он ворочается ночью на соломе, беспокоясь во сне от нахлынувшей мужской силы, но ему некуда было потратить ее. И сказала старшая дочь младшей: "Нет у нас человека,кроме как отец наш, так напоим его вином, и ляжем с ним, ибо не сможем мы стать матерями и женами". Вечера становились все темней, Лот, принявший из рук дочерей глиняный кубок вина, напился вдосталь, обрадовался чему-то далекому, ушедшему вместе с погибшими городами, лег на солому и заснул. И в эту ночь старшая дочь легла с ним, долго возилась во мраке пещеры, потому что не знала она мужчины до этого, но потом ее хриплое дыхание стало прерывистым, и младшая поняла, что свершилось то,о чем они мечтали. И на следующую ночь они поменялись - и старшая шепотом направляла младшую, и та легла с разморенным и сонным Лотом,и тоже стала женщиной. И забеременели они,и родила старшая сына, и назвала его Моав, а младшая назвала новорожденного сына своего Аммон...дети греха, сыновья кровосмешения, семя от семени Лота, павшее на плодородные чресла дочерей. И ушли дочери Лота за Мертвое море, жить в горы, на которые смотрел Лот еще долго, пока глаза его не закрылись.
  
  
  Моавитянка
  
  В те дни,когда народ иудейский вернулся из Египта и пришел в землю Кенаанскую, когда чудеса сопровождали воинство Иешуа Бин-Нуна, когда пали перед сынами Израиля города Кенаанские, правили в земле этой судьи. Вершили они суд праведный, по путям Бога Всевышнего идя, соблюдая завет Авраама, Ицхака и Яакова.
  
  Каждую зиму , еще с месяца Зив, начинали лить дожди, порой ласковые и теплые, а порой серая пелена покрывала все вокруг,дул неистовый ветер с запада,тучи грузно шли с моря,мягкими животами своими закрывая окрестные горы, вода была везде- в воздухе, на земле,она затекала через щели в крышах, заливала террасы полей на склонах холмов, скапливалась в водоемах. Высохшие за лето реки наполнялись бурными коричневыми потоками, несущими с собой сухие ветки, небольшие валуны и всякий мусор,скопившийся в вади. А иногда, когда воздух становился особенно холодным и пронизывающим, дождь сменялся мокрым и липким снегом, покрывающим горы белой и чистой пеленой.
  
  Иудеи любили дождь,молили о нем Бога Всевышнего. Дождь был жизнью,дождь был всем. Безречный и сухой Кнаан становился пустыней,если дождей выпадало мало. Но если они шли, то весной, когда тучи уходили на восток и Солнце вновь освещало землю, в пустыне идумейской распускались ковры разноцветных цветов, и голос горлицы слышался в стране, наступало время пения и посева, и выходили на поля иудеи,поправляя каменные ограды, размытые дождями,сеяли пшеницу и просо и пели песни весны, песни урожая, воздавая хвалу тому,Кто создал мир.
  
  В тот год дождей было мало. Так мало, что даже вади остались сухими, а выпавшие с неба скудные капли впитывала в себя сухая, растрескавшаяся земля. Тяжелая зима выпала жителям Бейт-Лехема, называемого также Эфрата, солнечная, теплая и сухая. Земля не могла прокормить всех, не слушалась плуга,крошилась в пальцах. Семена, брошенные в землю, не нашли воды и погибли. Голод наступил а горах иудейских, такой голод, которого не знали уже много лет. Жаркое солнце палило безжалостно, сохли виноградники, оливковые деревья простирали к небу сухие ветви свои, иссякала вода в цистернах. Дети пухли от голода и жалобно просили есть, их крики становились все громче, а потом затихали, люди лежали в тени навесов,облепленные мухами,и умирали от голода и жажды.
  
  Элимелех, землепашец из Бейт-Лехема, грустно смотрел на сухую землю,тихо проклиная веселое солнце. Его нехитрый скарб был уже сложен в телегу,запряженную отощавшими волами, жена его Наоми и сыновья - Махлон и Кильон, крупные юноши, с крепкими мышцами и толстыми загривками, сидели в телеге, озорничая, ссорились из-за какого-то пустяка. Элимелех был уже стар, руки его высохли от голода и обильной работы на земле, в груди что-то клокотало,когда он наклонялся, или с силой вонзал лемех плуга в высохшее поле свое. Он знал,что скоро призовет его к себе Господь, а сыновья его глупы и беспечны,и жена , любимая его жена, состарившаяся вместе с ним,не будет иметь от них поддержки. Недолго тужил Элимелех, от бродячих пророков слышал он,что за Иорданом,за Мертвым морем дожди выпали, и есть там много свободной земли в стране моавитян. Ну и пусть они язычники, пусть молятся Кемошу, но они говорят на одном языке с Элимелехом. Среди них можно пожить ,покуда не наступят времена иные,когда снова сойдет благословение Господне к народу Израиля, пока не польют снова дожди. И решил Элимелех идти к моавитянам,и так случилось, что не возразили ему ни слова домашние. Он прикрыл дверь дома своего, встал у воловьей упряжки, бросил внимательный взгляд на сухое желтое поле, на покатые спины эфратских холмов, на купы оливковых деревьев, вздохнул, понимая, что не увидит больше этой земли, на которой родился и рос, и стегнул волов кнутом. Скрипнули сплошные деревянные колеса телеги,запричитала Наоми,заплакала, повернувшись лицом к дому, становившемуся все меньше и меньше, и так и лила она слезы,пока не исчез вдали дом, и стены Бейт-Лехема, лишь тогда она повернулась и увидела, как медленно и неуклонно растет перед ними громада Моавского плоскогорья, серым хребтом поднимаясь над бурыми горами Иудейской пустыни, над тусклым зеркалом Мертвого моря.
  
  Четыре дня шли они,останавливаясь на ночлег то в поле, то в бедной придорожной харчевне, то в тени маленькой рощи. Вскоре земля Моава приняла их, напоенная водой за зиму, распряг Элимелех волов, чтобы впрячь их в плуг,и пошел за плугом, вспахивая борозды в ничейней земле, неподалеку от Кир-Харесета, города моавитского.
  
  Сыновья помогали отцу нехотя, таскались за моавитскими девицами, и ,вскоре, невзирая на уговоры матери, привели в стан Элимелеха двух молодых жен-моавитянок, одну, неказистую, но крепко сложенную , звали Орпа - Наоми все звала ее на иудейский манер - Офра, а другую - тихую худую девушку с огромными глазами-колодцами - Рут. Девицы, невзирая на веру отцов своих, были послушные и покладистые,быстро выучились готовить по-иудейски, чтобы молоко с мясом не смешивалось, и посуда мылась и хранилась отдельно, начали помогать Наоми по хозяйству. Но усталый Элимелех уже не увидел невесток, его нашли лежащим на меже,и волы стояли неподалеку, жуя свежую траву, пристегнутые к плугу, чьи рукоятки до блеска были вытерты руками Элимелеха. Вдова сначала не проронила ни слезинки, она чувствовала давно,что муж собрался покинуть ее, чтобы встретиться с Всевышним, но когда его. завернутого , по обычаю иудеев, в покрывало с кистями, опускали в яму, грянулась оземь и стала биться лицом о камни, раздирала на себе одежду, причитала так громко, что невестки ее испугались. Муж ушел...она, старая мудрая женщина, осталась одна. Больше не придет Элимелех домой, усталый, с ногами, разодранными в кровь комьями земли, пропахший потом - своим и воловьим, не ляжет на пол возле стола, где в глиняной миске она подаст ему кашу из зерен, лук и большой ломоть хлеба, не услышит она его сытого дыханья рядом с собой,когда он обнимет ее огромной своей рукой, не прижмет к себе...Холодная постель ждет ее, глупые сыновья, да чужеземные невестки. И хотя еще целы у нее зубы, и зорко глядят черные и печальные глаза меж покрасневших от плача век, никому не нужна она, вдова старая да безутешная. Даже внуков нет у нее, внуков маленьких,курчавых и веселых, смуглых детишек сыновей ее. Так вот и жизнь проходит...год за годом,десять лет уже как.
  
  В ту зиму, когда успокоилось немного сердце Наоми, умерли сыновья ее, Махлон и Кильон. Неизвестная доселе болезнь пришла в Моав вместе со стадами, которые гнали арамеи на юг, продавать в Египет. От этой болезни опухали ноги и руки, ужасная слабость разливалась по всему телу, острый, как нож, кашель раздирал грудь, пока не появлялась на губах кровь, и умирали люди, тщетно призывая богов, в метаниях и криках, сводило тела судорогой от страшной боли, темнел мир вокруг,и только ангел смерти избавлял несчастных от страданий. Четыре дня умирали Махлон и Кильон, вопли их становились все громче, они вспоминали и молили Бога Всевышнего, проклинали Кемоша, бога моавского, звали мать и жен, на пятый день, после восхода солнца над серым плоскогорьем Моава, их души устремились к тому, кто дал их, а тела опустили в ямы, рядом с отцом их Элимелехом. Наоми уже не плакала, слез не было у нее в высохших глазницах. Она молчала. Страшным было молчание, словно окаменела Наоми, стояла над могилами сыновей, и взгляд ее был устремлен на Запад, туда, где за водами Мертвого моря желтели горы Иудейской пустыни, а дальше поднимались зеленые холмы Эфраты.
  
  Вечером она поцеловала землю у могил, вернулась в шатер, обратилась к невесткам. Коротко, в нескольких скупых словах, поблагодарила их и сказала, что хочет вернуться в землю Иудейскую. Господь Бог Иудейский, как слышала она от купцов, дал благословение земле, и дожди шли уже несколько зим, и утучнела земля. А, кроме того, она больше не может жить в земле Кемоша, ибо проклятие языческого божка на семье ее. Поэтому- предложила Наоми Орпе и Рут - уходите к народу вашему, ибо вам нечего будет жить со мной, старухой, в чужой земле. Не мне ли - говорила Наоми - знать, что это,жить на чужбине.
  
  Невестки, женщины добрые и мягкие, заплакали громко , просили Наоми не гнать их, дать им уйти с нею, вспоминали любимых мужей, клялись Кемошем в вечной преданности свекрови. Но та была непреклонна. Утром старуха запрягла волов в старую телегу, положила на нее нехитрый скарб - немного посуды для мясной и молочной еды, особое блюдо для опресноков, три холщовых платья, да коробочку с золотым кольцом, подаренным Элимелехом. Взяла еще три хлеба круглых, да мешочек муки и бурдюк с водой, села в телегу, и хлестнула волов по спинам. Те медленно пошли к дороге, петляющей по склону Моавских гор прямо к Мертвому морю, к той его части,что залила погибшие Сдом и Амору, там дорога круто уходила в пустыню, и через Хеврон вела к Бейт-Лехему иудейскому.
  
  Невестки еще спали в шатре, не зная, что свекровь уходит, Орпа спала крепко, похрапывая во сне, но Рут не спалось. Она услышала скрип колес, выскочила из шатра и бросилась вслед за Наоми, вниз по склону горы, раздирая в кровь босые ноги о колючки и острые камни, перескакивая через низкие каменные изгороди полей, забыв про змей и скорпионов. Пока телега Наоми ползла по извилистой дороге - петля за петлей, Рут неслась напрямик, упала, разбила коленку и разодрала платье, поднялась и снова побежала. На одном из поворотов, где стоял межевой камень, ей удалось догнать Наоми, она выскочила перед телегой на дорогу, схватила волов за узду и остановила их.
  
  И сказала Наоми: "Вот, вторая невестка моя вернулась к народу своему и к идолам своим., к Кемошу, Ашейре, Баалу. Возвращайся и ты за Орпой! Но сказала Рут: "Не проси меня покинуть тебя и уйти от тебя обратно, потому что куда ты пойдешь - пойду и я, и где ты заночуешь, там заночую и я. Твой народ это мой народ и твой Бог - мой Бог. Где ты умрешь, там и я умру, и там похоронена буду. Пусть воздаст мне Господь, но с тобой разлучит меня лишь смерть!" И увидела Наоми, что она настаивает на том, чтобы идти с ней, и перестала уговаривать ее. Она поняла все...она чувствовала то, что чувствовала сейчас Рут, огромное и страшное одиночество, навалившееся на нее , и Рут стала одинокой после смерти Кильона, бездетной, никому не нужной и проклятой в среде народа своего, за то, что вышла замуж за чужеземца. И Наоми слезла с телеги. Волы стояли спокойно, пережевывая жвачку, ярко светило неистовое солнце, ветер, дувший поутру с плоскогорья, утих, и не катил больше кустики перекати-поля, не шевелил листвы редких низких деревьев. Наоми оглянулась назад, на землю Моава, на горы, где лежали ее муж и сыновья, посмотрела в заплаканные глаза дочери Моава, стоящей перед ней, опустила взгляд ниже, на ее изодранный подол платья, на бедные израненные ноги, ходившие еще недавно по меже рядом с ее сыном, когда они сеяли ячмень...И обняла Наоми невестку сухими, слабыми руками, и помогла ей подняться в повозку, потому как Рут почти не могла стоять после неистового бега по склону горы.
  
  Так и прибыли в Бейт-Лехем две женщины, свекровь и невестка-моавитянка. И не узнавали Наоми ее соседи , ибо прошло много времени с тех пор, как она покинула Бейт-Лехем, и дивились , и спрашивали ее: "Ты ли Наоми?", но она отвечала им: "Зовите меня Мара - Горькая, ибо ушла я с Элимелехом, мужем, с двумя сыновьями, и вот - вернулась одна, только вот гойя вот эта пришла со мной, ибо уверовала она в Бога Всевышнего и готова забыть мерзостных идолов моавских, и вот я взяла ее с собой".
  
  Была пора жатвы ячменя, вечера становились все холодней. Жнецы шли по меже, бронзовые срепы в руках их, а за ними шли женщины, старые, молодые, почти еще девочки, подбирали колосья ячменя, спелые, тугие колосья, пели песню, древнюю песню иудейскую, сложенную еще , когда сорок лет шел народ по пустыне, и не пришли певцы в Кнаан, лишь дети их и дети детей их...
  
  
  Кладезь, излейся!
  
  Пойте ему!
  
  Кладезь! - повелители ископали его,
  
  Добрые из народа изрыли его,
  
  Посохами своими, своим жезлом!
  
  
  Боаз, брат Элимелеха, статный и крепкий мужчина, не переживший еще свой юбилей, шел одним из первых, бронзовый серп огромный в руке его, и каждый взмах серпа оставлял за собой большую копну ячменных колосьев, свежесжатых, остро пахнувших своим особым, так хорошо знакомым жнецу, запахом. Рут сразу увидела его, еще издали показался он ей похожим на Махлона, и острая боль всколыхнула сердце ее. Как шла она за мужем, чье тело покоилось в моавитских полях, так пошла она и за Боазом, ловко собирая и перевязывая снопы ячменя, не забегая вперед, и не отставая, изредка поднимая взгляд, чтобы увидеть могучую спину, широкую, всю в буграх вздувшихся мышц, взмах позеленевшего лезвия серпа, копну черных с проседью волос, покрытую цветной шапочкой. Она работала быстро, сноровисто, пот заливал ее глаза, их нестерпимо жгло, спину пекло солнце, но Рут продолжала собирать колосья, споро связывая их в аккуратные снопы.
  
  Слуги Боаза, стоявшие поодаль, с удивлением глядели на неизвестно откуда взявшуюся женщину, молодую и крепкую, в простом платье и косынке на голове, завязанной так, как положено было вдовам иудейским. Один из слуг узнал ее, подбежал к хозяину, и начал что-то шептать ему на ухо, отшатываясь назад при взмахах серпа. Боаз неожиданно остановился, перестал жать, обернулся и поманил к себе Рут. Та подошла, потупив глаза в землю, усеянную спелыми колосьями ячменя. Вблизи Боаз был еще больше похож на Махлона, только лицо у него было совсем другое, умное, доброе, усталое и грустное лицо, с румяными щеками и окладистой поседевшей по краям бородой. Он улыбнулся Рут уголками губ, и промолвил
  
  - Невестушка, благослови тебя Господь! Слышал я о тебе от Наоми, жены брата моего, слышал...Как была ты верной женой Кильону, да упокоит Господь душу его, какой невесткой ты была и есть для Наоми, как бросила ты отца и мать, и отчую землю, и народ свой, и стала теперь иудейкой...Знай же, воздаст тебе Господь Бог добром за это, за это, что пришла ты к народу, которого ранее не видела, и стала одной из нас. Тебя Рут зовут, верно?
  
  - Рут,- прошептала она, поклонившись Боазу в ноги, - я рабыня твоя, господин!
  
  Он осторожно взял ее за руку, поднял с земли...Рука у Боаза была крепкая, сильная, но неожиданно ласковая. Вблизи от него пахло скошенным ячменем, немного потом и чуть-чуть вином, потому что он выпил с утра, собираясь в поле. У Рут захватило дух, она боялась поднять глаза на Боаза, но он взял ее осторожно ладонями за обе щеки и чуть приподнял ее лицо, потрепал ласково по щеке, отер ладонью начинавшие было течь слезы.
  
  - Вот что,милая,- сказал Боаз, - ты оставайся на моем поле, иди за мной и подбирай колосья. Не видел я еще такой,...- и тут он помедлил. - искусной собирательницы колосьев. Так что собирай, а пить захочешь - вон рядом со слугами моими два кувшина больших с водою, а как солнце припекать начнет, мы с тобой поедим да отдохнем немного, а потом опять жать будем. Серп -то у меня острый, управимся быстро.
  
  Боаз улыбнулся Рут еще раз , повернулся к жатве, и воздух засвистел под взмахами серпа, и зашуршали сжатые ячменные колосья.
  
  В полдень, когда тени стали совсем короткими, а жар - немилосердным, прервали жнецы работу. Слуги расстелили прямо на меже толстые покрывала, Боаз уселся, рядом посадил Рут, слуги сели с ними в кружок. Боаз разломил хлеб, благословил Всевышнего, и трапеза началась. Рут ела мало, с трудом, ей было непривычно есть с незнакомыми людьми, но Боаз потрепал ее по волосам и дал ей самый толстый ломоть хлеба и пучок дикого чеснока, подвинул миску с бобами, приправленными травами и жаренными ячменными зернами:"Ешь, ты работала много, надо хорошо подкрепиться", а глаза его скользили по ее лицу, и, встречаясь с ее глазами, казалось, улыбались. Рут доела обед, утолила жажду из красного глиняного кувшина, подремала в тени навеса, поставленного у межи. Ее разбудила уже знакомая ласковая рука Боаза,погладившая ее по плечу, и она снова пошла за ним, глядя на его могучую спину. Работалось легко, снопы у Рут ложились на землю один за другим, упругие , остро пахнущие свежесрезанным ячменем. Солнце село быстро, стемнело, женщины уже с трудом различала колосья, ставшие темными и незаметными в свете звезд. Уже давно ушли с полей люди, к домашним очагам, где варились нехитрые припасы, где плакали детишки и старики рассказывали им истории из Торы. Рут обнаружила к своему испугу,что она осталась одна - с семью мужчинами, которые решили переночевать в поле,чтобы засветло закончить жатву. Они помолились на ночь и легли спать, укрывшись овечьими шкурами, холодный ночной ветерок подул, кричала где-то невдалеке неугомонная птица. Рут, не понимая до конца, что делает, подошла к спящему Боазу. Он лежал на боку, огромный и теплый, дышал шумно и с присвистом. Она откинула овчину и легла в ногах его, чтобы греть его своим телом и согреться самой. Боаз заворочался во сне, ощутил теплое женское тело, прильнувшее к его коленям, лег пониже, обняв ее огромной ручищей. Она почувствовала, как внутри ее поднялось что-то большое и доброе, ощутила любовь к этому прямодушному человеку, который накормил ее и вот, сейчас. греет ее своим телом, любовь к народу,который принял ее к себе.
  
  Боаз женился на Рут. Он выкупил ее у Наоми, вместе с имуществом покойного брата. Она родила Овэйда, первенца, а тот породил Ишайя, а Ишай породил Давида. Кровь Лота, ушедшего от народа своего, через семь столетий снова влилась в жилы народа иудейского.
  
  
  Бой
  
  Шеренга за шеренгой, уперев в землю продолговатые щиты и выставив длинные копья,стояли они, и ветер раздувал перья на шлемах. Железные панцири нагревало солнце Аялонской долины. Напротив них, прикрывшись круглыми щитами и ощетинившись копьями,стоял враг...
  
  Их звали Плиштим. Их родина - на островах Великого моря, была занята другими племенами,жестокими, дикими, одетыми в шкуры. Изгнанные плиштим ушли на восток, к близкому берегу, где их корабли приняли песчаные пляжи, где земля была плодородной и мягкой, где хорошо росла пшеница и весело вился дикий виноград. Там основали плиштим союз пяти городов - Азза,Экрон,Гат,Ашдот , Аскалон.
  
  Они были людьми моря, пришельцы с островов, их божество - Дагон - рыба с головой человека, украшало стены домов, искусно сделанную посуду, щиты воинов. Были они высокими, светловолосыми и стройными, любили соревноваться в беге,метать копья, пить ячменное мутное пиво и петь песни о битвах древности, о походе на Трою, о храбрых царях и могучих мужах . Им неведомы были обычаи земли,на которую ступила их нога, они смеялись над аборигенами,называя их черноголовыми, они порабощали их и заставляли служить себе. Железо, которое они плавили с удивительным искусством, было их вторым богом. С помощью железных орудий они вгрызались в землю,железными мечами разили они врага.
  
  Враг пришел из пустыни, многочисленный и страшный. Пришел народ, отдельно живущий и не числящийся меж народами, народ сильный и упорный, угрюмый и безбожный. Не было у них ни статуй, ни изображений богов, лишь шатер походный служил прибежищем их неведомого бога, бога грома и молний,карающего и жестокого. Народ сей, звавший себя иврим, занял горы и проходы к морю, плодился и размножался, и заселял землю эту,зная, что она дана им Богом...Плиштим сталкивались с ними в боях, побеждали и вырезали целые селения иврим - но те лишь крепли день ото дня и час от часа, непонятные и таинственные люди, подобных которым плиштим не дано было видеть раньше. Словно многоголовая гидра из сказаний плиштимских был этот народ - вместо отрубленной головы появлялось две.
  
  Вот и теперь стояли армии друг против друга, плиштим,пришедшие из Пяти Городов своих, и иврим - войско сильное, многочисленное, их вели Шаул, царь, да сын его Йонатан, оба воины искусные, хитрые и могучие...
  
  Две армии стояли друг напротив друга.
  
  Из рядов плиштим вышел человек огромного роста, чьим искусством был бой, чьей жизнью была война, чьи глаза становились зоркими лишь тогда, когда смотрели сквозь щели медного шлема. Гольят из Гата,лучший боец на копьях, на длинных мечах и лучший метатель дротика - стоял он,огромный, как башня, перед войсками и вызывал на бой богатыря из иврим. Он поносил врага бранными словами, обещая предать их птицам степным и зверям полевым на растерзание. Огромное копье держал в руке Гольят, и щитоносец-юноша нес его продолговатый щит, на котором изображена была голова чудовища со змеями вместо волос.
  
  В стане иудейском стояла полная тишина. Воины поглядывали друг на друга, и опускали глаза в землю. Даже могучий Шаул, опытный в бою рукопашном,понимал,что не продержаться ему против Гольята...
  
  Ветерок,прохладный и неожиданный,подул с иудейских гор, со стороны Хеврона дул ветерок, ласковый , несущий с собой горную вечернюю прохладу, благоуханный дым жертвенных огней от Шило, где стоял Ковчег Завета, запахи дома, где жены, истомившиеся от волнения,готовили нехитрый обед,ожидая мужей , возвращающихся после сражения. Шаул неожиданно ощутил на спине своей пристальный взгляд, обернулся. За ним стоял невысокий коренастый юноша, румяный и красивый, в пастушеской одежде, с сумкой на плече и пращой, омотанной вокруг пояса...пастушок, лицо которого было знакомо Шаулу, но он никак не мог в точности припомнить, где он видел его. К пастушку уже бежала группа людей, обеспокоенная тем,что он подошел к царю так близко,они кричали ему: "Давид,Давид...хоть на колени-то встань! Это же царь наш, помазанник Божий, а ты перед ним стоишь, негоже так!"
  
  Шаул шагнул к Давиду - теперь он знал имя юноши - и сказал ему угрюмо-
  
  - Что, пастушок, пришел? Молод еще, не закален в боях...убьют тебя здесь...
  
  - Братьям своим принес я гостинцы из дому,свежие лепешки, сушеную козлятину, да начальникам их десять сыров овечьих,дабы возрадовался их желудок и душа запела. Я,Давид, сын Ишайи, отец мой с тремя братьями старшими в войске у тебя,царь, вот они подбегают ,чтобы наказать меня.
  
  Шаул жестом остановил братьев Давида, подбежавших уже и схвативших младшего брата за одежду, готовясь основательно потрепать его. Сыновья Ишайи все были невысокого роста,но коренастые и плотные телом, от них пахло потом - своим и овечьим. Уже начали они было бить и толкать Давида, как , остановленные царем,отпустили брата и стали поодаль, тяжело дыша, злобно уставившись исподлобья.
  
  - Давид, значит, - пробормотал царь, - и что же,пастушок молодой, неокрепший, хочешь сказать ты Шаулу? Чего я не знаю еще? Может, ты с необрезанным плишти хочешь сразиться? - с этими словами саркастическая улыбка заиграла на сухих обветренных губах Шаула.
  
  - Да, царь,-спокойно сказал Давид, глядя прямо в узко посаженные зеленовато-серые глаза Шаула, - я выйду на этого необрезанного , и, во славу Господа Цеваота, Царя воинств Израиля, положу его голову к ногам твоим еще перед заходом солнца!
  
  За спиной Шаула братья Давидовы испустили вздох сожаления,смешанного с завистью, сам Шаул был поражен спокойствием ,которым веяло от пастушка. Но, была не была...парень еще слишком наивен, в груди у него огонь, ему не терпится проявить себя в бою...жаль,погибнет, погибнет ведь, румяный,красивый иудейский юноша...и ведь не убоялся...а сколько воинов опытных даже взглянуть на Гольята не могут, ноги у них подгибаются...эх, храни его Господь....Юноша,поди сюда, вот доспех мой боевой- шлем медный, тяжелый, панцирь чешуйчатый редкой работы - из Бавэля , меч мой, бронзовый, серповидный...одевайся...да, вот так....помогите ему, чего стоите, да, он выйдет против плишти необрезанного, выйдет. Богатырь, не вам чета! Да помогите вы ему ремни затянуть, глупые вы ослы, не видите, панциря юноша еще не носил ранее...да, тяжело парню, не сможет и двинуться, доспех не носил ранее, а что уж сейчас...эй,Давид, что ты хочешь сказать мне, сынок?
  
  - Непривычен я к доспеху, давит он меня, движения мои медленны...а я отрок сильный, и бывало, пас я овец отца моего, и приходил лев ,или медведь задрать овцу, так гнался я за ним,из пасти добычу вырывал, и брал зверя за космы и бил об землю, пока он не падал замертво, и сила моя в быстроте моей, - ответил Давид,с облегчением снимая шлем, пока оруженосцы Шаула стягивали с него непривычные доспехи. - А вот Гольят,хоть и силен, о царь,но погляди на него. У него кольчуга медная , тяжелая , сиклей на пять тысяч, и поножи медные, тяжкие,и шлем ,всю голову покрывающий, а неповоротлив он, этот необрезанный, как медведь осенью, а медведя убивал я рукой своей. Так и убью я необрезанного плишти, который поносит строй воинов израильских, именем Господа Цеваота я убью богатыря плиштимского, и Господь,спасавший меня от льва и медведя, спасет и от Гольята!
  
  И побежал Давид по склону хоры, расступились воины израильские,пропуская его, быстро бежал Давид. Остановившись, набрал пять гладких камней из высохшего русла ручейка, журчавшего в долине зимой, а ныне безмолвного. Раскрыл сумку пастушью и , вложив в нее камни, пошел на Гольята.
  
  Гольят , рожденный в Гате, с детства был отдан в школу, где его обучали искусству боя, метанию копья,владению мечом, борьбе, в которой он преуспел особо, ибо сила его превосходила силу любого плишти во всех Пяти Городах. Он мог, сдавив молодую ветвь дерева, выжать из нее сок, сгибал руками бронзовый меч, шутя поднимал двух воинов в полном боевом облачении и бегал , держа их подмышками. Он был туп, и с трудом понимал,когда с ним говорили, под низким лбом горели угольями два черных глаза, злобных и пустых, светившихся радостью только тогда,когда силач метал копье, обгонял товарищей на соревнованиях по бегу, или занимался любовью с женщиной, а женщин ему приводили ежедневно, если такое не делалось, Гольят зверел, и мог изнасиловать товарища по школе, оруженосца, не брезговал он и скотом. Вот и теперь он с тупым интересом наблюдал за приближающимся Давидом, раздумывая, что с таким мальчишкой недурно было бы побаловаться, жаль,что придется убить его. Жара душила Гольята, он поднял забрало шлема, украшенного конским хвостом, и хрипло заорал
  
  - Мальчишка, красавчик, иди сюда! Я изорву тебя в клочья, и брошу зверям полевым твое безволосое тело, ты, баба! Клянусь Дагоном, тебе не пережить этого дня, щенок иудейский! Что я, зверь какой,что идешь ты на меня с палкой? Будь ты проклят, ублюдок, продажная девка, иди ко мне, в мои объятия, и я тебя побалую! -
  
  Тут Гольят расхохотался во всю глотку, ему ужасно понравилась собственная шутка...
  
  - Ты выходишь на меня с мечом и щитом - закричал в ответ Давид, - а я выхожу на тебя во имя Господа Цеваота, Царя воинств Израиля, которые ты поносил сейчас, необрезанная тварь! И предаст тебя Господь в руку мою, и сниму я с тебя голову твою,пустую похвальбу свою проглотишь ты, гой! И трупы всего войска Плиштимского отдам я сегодня птицам небесным и зверям полевым, и узнают плиштим,сброд необрезанный, что не мечом и щитом Господь спасает, и успех войны от Господа, и в руки мои предаст он всех вас, нелюди! Будьте прокляты, мужеложцы и совратители малолетних!
  
  Гольят, взревев от обиды, побежал навстречу Давиду, каждый огромный шаг приближал его к цели, могучая рука подняла огромное копье,метя в Давида, но не успел Гольят метнуть его.
  
  Давид опустил руку в сумку,висящую на боку, ощутил холодок гладкого камня во вспотевшей руке, камень лег в петлю пращи, засвистел воздух, разрезаемый ремнем пастушеского оружия...и вот, камень, вылетев из пращи, с треском ломаемых костей,вонзился в лоб Гольяту, не опустившему в ярости забрало шлема,...гигант рухнул вперед, окованный бронзой щит зазвенел по камням, отлетело в сторону чудовищное копье...Облако пыли поднялось над местом падения тела, и к облаку пыли устремился Давид, выхватил у обездвиженного Гольята меч из-за пояса, и одним страшным взмахом отрубил голову поверженному плишти, так что меч вонзился в землю, черная кровь залила серый песок Аялонской долины...И поднял пастушок Давид голову врага, и высоко держал ее над головой, а мимо бежали иудейские воины,кинувшись в атаку на плиштим, бегущих в ужасе...
  
  Годы шли. Пастушок стал помазанником Божиим, стал царем Израиля, после того,как пал Шаул в битве, после того,как убит был преемник его Ишбаал. Хеврон, город древний, город, где покоился Авраам , был столицей Давида.
  
  Ночью, когда звездное небо над Израилем сверкает драгоценными каменьями звезд,когда прохлада гор Иудейских сменяет знойный полдень, стоял Давид,царь Израиля у пещеры, что в долине Мамре. Шесть могильных плит белели в лунном свете. Авраам и Сарра, Ицхак и Ривка, Яаков и Лея...любящие и любимые,они не расстались и после смерти, они лежали рядом друг с другом, на священной земле Хеврона. Но Хеврон Иудейский был далек от земель Иссахара,Меннаше,Реувена и Дана, трудно было править царством,находясь в Хевроне. Каждую ночь приходил Давид к пещере,где покоились предки, говорил с ними, просил совета. В эту ночь, как казалось ему, должно было произойти что-то,что изменит жизнь его. И это произошло. От могилы Авраама отделилась белая, мерцающая в лунном свете тень, бестелесная и почти невидимая. Давид пал на лицо свое в страхе, он не боялся ничего, но вид бесплотной тени предка поразил его так сильно,что холодок пробежал по спине, ноги задрожали и в ушах застучала кровь...
  
  Тень Авраама молчала. Потом, перед тем,как она растворилась в воздухе, Давид услышал одно слово, тихое,как последний вздох: "Йерушалаим...".
  
  
  Йевус
  
  Город иевусеев, Йевус, называемый также Иерушалаимом, не покорился иудейским завоевателям. Могучая крепость, горное гнездо, лежал он на хребте высокого холма, неприступный и молчаливый. Войны обошли его стороной, иевусеи платили небольшую дань царям Израиля, и те оставляли их в покое. А народ иевусейский жил себе дальше, не отдаляясь без надобности от стен города, неторопливой и скучной жизнью, нарушаемой только церемониями в честь Баала, редкими свадьбами, да частыми похоронами. Весной женщины водили хороводы вокруг редких деревьев за стенами, где журчал Кидрон, а потом, душными вечерами, к ним приходили мужчины ,и начинался свальный грех вокруг деревьев, бешеные оргии, совершенно разнузданные и дикие,после которых рождались дети, отцов не знающие. И в этом было их счастье,ибо первенцев своих отцы приносили к жрецам Баала, и те проносили их сквозь огонь, и умирали в муках маленькие первенцы иевусейские, а кости их хоронили под порогом дома в кувшине,считая,что это приносит счастье дому.
  
  Тишину,царившую над городом, нарушали только крики осликов, несших на спинах кувшины с водой из Кидрона. Возле восточной стены города был прорыт тайный ход, по которому спускались к речушке во время осад, набирали воду, и тем спасались от жажды,пока враги под стенами изнывали от жары,или страдали от проливного зимнего дождя.
  
  Дворец царька иевусеев, стоящий на фундаменте древнего дворца Малхи-цедека, был обветшалым одноэтажным зданием, во дворе которого помещались казармы , в которых жили почти безвыходно горстка солдат,изнуренных жарой и побоями. Иевусейский царек иногда устраивал развлечения для придворных, заставляя солдат драться друг с другом, остальное время они проводили в игре в кости, да сплетнях о городских делах, которых было маловато даже для нелюбопытного человека - кто женился,кто умер, у кого крыша дома упала и придавила семью, кто сломал ногу...о женщинах уже не говорили,потому что открытые и похотливые горожанки спали со всеми без разбору,даже с прокаженными и увечными, и надоели всем до одурения. С горя солдаты начали уже заниматься мужеложеством, впрочем, безобидным баловством, по мнению горожан.
  
  Если бы неожиданно появился древний старец,проживший более полувека, и помнящий еще Сдом и Аморру, он бы несомненно нашел сходство Иевуса со столицами Пятиградья, только сравнение было бы не в пользу первого. Не хватало Йевусу блеска и пышности Сдома, эклектичной архитектуры Аморры, спокойного величия могучей цивилизации, развратившейся,деградировавшей, но великой. Век города подходил к концу- и это было понятно даже глуповатому царьку его...Новый народ,пришедший из-за Иордана, народ гордый, свирепый и необычный, непохожий на все остальные народы, покрыл лицо земли, затопил народ иудейский, как воды дождевые, землю Кенаанскую. Один за другим падали перед ним города, цари,обнажавшие против него меч,исчезал бесследно вместе с воинствами своими, воевавшие с ними уходили в обитель богов. Одна надежда была у иевусеев- на плиштим- но и те, столкнувшись с иудеями,и даже побеждая поначалу, медленно и неуклонно оттеснялись на побережье, где,прижатые спиной к морю, занимались торговлей и почти более не помышляли о войнах.
  
  Тем не менее, жителей Йевуса не испугало иудейское войско, появившееся под стенами города неожиданно, в одну ночь пришли они,и наутро стали на склоне холма,противоположном городу. Иевусеи равнодушно глядели на развертывающийся перед стенами лагерь, быстро возводились стены из плетеных щитов, поднимали свои белые головы шатры, слышалось ржанье лошадей...солдаты сновали ,как муравьи, организованно и быстро, почти бесшумно, иногда раздавался в прохладном утреннем воздухе хриплый рев рога, и тогда то одна, то другая сотня иудейских солдат замирала в правильном строю, а мимо них проходили, возжигая благовония в небольших кадильницах, жрецы в белых одеждах и полотняных шапочках. Посреди лагеря солдаты строили жертвенник из крупных неотесанных камней, большой квадратный стол, с четырьмя каменными рогами по бокам, жертвенник невидимого иудейского бога, так не похожий на причудливые,украшенные изображениями Ваала, Ашейры и Азазеля жертвенники иевусеев. Вот уже поставлен жертвенник, и зажжен огонь на нем, вот замычал жалобно пятнистый откормленный бык, которому режут глотку ножом...дым всесожжения поднялся над лагерем, и хрипло заиграли рога...Царь иевусейский,наблюдая за происходящим с левой восточной башни, поежился, вспоминая ходящую в народе легенду,как пали стены Йерихо под звук иудейских труб...но стены Йевуса не содрогнулись...легенда...глупые люди рассказывают всякое...уже не раз подходили войска этих странных людей под наши стены,да так и отступали ни с чем...ну ,выдам им дань, поменьше, навру в три короба, что урожай плох,торговля...
  
  И насмехался царек иевусейский над воинами Давида. Со всего города собрали по его приказу слепых,хромых,увечных, безногих...дали им оружие и поставили на стены- охранять Йевус. "Даже такие стражи отобьют вас, иудеи", - смеялись горожане над безмолвным, затаившимся в молчании, лагерем на склоне холма...
  
  Пока ночь не наступила, Давид сидел на постеленном на землю плаще и принимал донесения лазутчиков. Все они в один голос сообщали.что Йевус неприступен, понадобится долгая осада. Лестницы коротки, до венца городских стен не достанут. Но продовольствия в лагере вдоволь, а в Йевусе - на их взгляд -скоро начнется голод. Тут Иоав, генерал армии Давидовой, попросил слова. Он говорил неспешно, смакуя каждое слово, в глазах его играл огонек.
  
  - О,царь! В младость свою , я сам был лазутчиком в Йевусе. Я по приказу царя Шаула исследовал этот город вдоль и поперек - нет тут ни одного здания, которого я не знаю. Так вот, Давид,есть под землей неподалеку отсюда вход в пещеру, которая ведет к источнику, откуда иевусеи берут воду для города. На том берегу потока Кидрон, там, где кусты погуще, - и он указал рукой на тонущий в сумерках склон горы, - видишь? Я возьму с собой 30 человек, лучших бойцов твоих, тренированных в битве на мечах, кинжалах, бросании дротика и рукопашной борьбе голыми руками. Мы пройдем пещерой, поднимемся в цитадель Йевуса, и город твой, о ,Давид! Еще никто не брал его приступом, так мы возьмем его, во славу Всевышнего,хитростью!
  
  Давид вскочил на ноги, вскрикнул
  
  - Приведите 30 отборных воинов из моей гвардии. Йоав, брат мой, веди их с собой. Именем Господа Цеваота, я предаю в ваши руки этот город. Не щадить никого из солдат иевусейских, убивать всех! Как поступил Иешуа Бин-Нун с Йерихо - так Давид поступит с Йевусом.
  
  Наутро в открытые ворота Йевуса вошли воины иудейские. Йевус окончил существование свое. Он снова назывался Йерушалаим, как было во времена Авраама, Ицхака и Иакова. Давид вступил в ворота дворца, еще вчера бывшим пристанищем иевусейского царька. Вокруг царило запустение. Плющ, обвивавший стену, высох и стал бурым, валялись отбросы вчерашней еды, трупы иевусейских солдат, их оружие было сложено кучкой в углу. Царь оглядел обветшавшие стены, выщербленные ступеньки, ведущие вовнутрь, вошел. Вонь ударила ему в нос, запах человеческих испражнений смешивался с запахом гниющих фруктов и немытых тел. Иоав уже находился внутри с десятком солдат, сторожил правителя Йевуса. Тот пал перед Давидом на колени, целовал грязный пол, клялся в верности, просил оставить в живых семью. Давид утвердительно махнул головой, живите, мол, спросил ядовито: "Что же это ты так загадил дворец свой? Да и город в ужасном состоянии.Дома обветшали, того и гляди, упадут. Жители мне на тебя жаловались, говорят, развлекаешься ты здесь, в хлеву своем, а они голодают. Что же это ты?" Иевусей безмолвствовал, только таращил тупые бараньи глаза на Давида, и слюна текла из его раскрытого от страха рта.
  
  Царь вышел на дворцовую крышу, прошел по ней , обойдя труп иевусейского солдата, вышел на крытую галерейку, ведущую на башню. С крыши башни открывался вид на иудейские горы, голые и желтые вблизи Иерушалаима, зеленые и покрытые рощами с юга и севера, где находились иудейские поселения, где жили биньяминиты, по дороге на Гиву и Шхем. Всю землю свою обнял Давид взглядом. Она лежала перед ним, земля Израиля, родная земля его, народ его умножался, заселял и засеивал землю. Плиштим отошли на запад и прижались спинами к морю. На севере, в дымке, можно было увидеть вершину Хермона, за которой лежали Арам и Хамат, а дальше дорога Царская змеилась к Харрану и Арам-Нагараиму. С юга горы поднимались круче и круче, поотдаль от горы, напоминавшей женскую грудь, виднелся Бейт-Лехем, за ним угадывались сады Хеврона, еще недавно бывшего столицей Давида, где-то там , на юге, лежала в оазисах Беэр-Шева, от которой дорога сворачивала в Кадеш-Барнеа и Египет. На востоке, ниже стен, за речкой Кидрон, просматривался иудейский лагерь, а над ним , за желтым горами Иудейской пустыни, синевато-серое Мертвое море, за которым серело Моавское плоскогорье. На западе горы, обросшие лесом, понижались от Кирьят-Яарима до Бейт-Шемеша, за которым затаилась в ожидании Филистия. Все колена израильские были вокруг Иерушалаима. В центре лежал он, город великий, город Давида. Царь спокойно вздохнул, встал на колени и вознес хвалу Господу Всевышнему. Он смотрел на Землю Израиля, он видел многое, сокрытое от глаз простых смертных, на один лишь миг дал ему Господь этот дар, узрить Иерушалаим во всех поколениях его, смотреть на возведение Храма Господня, который построит сын его Шеломо, пламя войн, не прекращавшихся вокруг Города Святого, царя Бавэля, разрушившего Храм, и народ его уведший в рабство...Но и там, у рек Бавэля, сидели иудеи, плакали , вспоминая о Иерушалаиме, и вскоре вернулись они в Город,и отстроили его, и прошли по земле этой неведомые Давиду народы, вновь разрушавшие Город, и вновь, после долгого запустения увидел царь, что расцветет Град Божий и станет центром земли, и народы потянутся к нему, и будет народ иудейский жить в Иерушалаиме - до окончания круговорота лет на земле. И придет потомок Давидов царствовать над Израилем, и настанет мир. И в тот день перекованы будут мечи на плуги, а копья на садовые ножницы, и станет дитя играть со змеей,и ляжет волк рядом с ягненком, и не будут больше убивать...И видел это Давид, и слезы медленно стекали по лицу его, прячась в густой бороде.
  
  
  
  Эпилог, год 1990
  
  Самолет компании Эль-Аль грузно оторвался от взлетно-посадочной полосы, взял курс на Израиль, в ночную тьму уходили огни Варшавы, через которую я летел из Москвы, с еще двумя сотнями таких же странников и скитальцев.
  
  В Иерушалаим я попал вечером,был теплый ноябрь, раскаленные за день стены дышали жаром, в воздухе - ароматы цветов, тишина и покой спального района, сон, в котором ревели двигатели самолета...я еще был в пути.
  
  Утро разбудило непривычным для ноября солнцем...На кубово-синем небе ни облачка, желто-белые стены домов...
  
  Я пошел к тебе, Господь, в место , где ты обитаешь, в Граде Святом...к стене Храма, пережившей два тысячелетия ...шел я по пестрым улицам, вокруг - я не верил глазам своим - народ мой, мой народ жил своей жизнью, которая стала теперь моей. Шли евреи в черных шляпах и с пейсами, шли потоком по улице Меа-Шеарим, я шел среди них, заглядывая в лавочки, улыбаясь прохожим, удивляясь жаре и суете Города...Я дома...дома, шел дальше, вошел в прохладную темноту Яффских ворот, вперед, дальше, неведомое чутье вело меня туда, куда я мечтал дойти, хоть когда-нибудь, хоть ненадолго...
  
  Стена Плача, древняя стена , окружавшая Храмовую Гору, открылась неожиданно. Я не мог поверить в это. Я видел ее только на фотографиях. Желтые исполинские камни...и молящийся народ мой у подножия ее...я шел медленно, каждый шаг давался с трудом, и вот, по каменным плитам , отполированным ногами сотен тысяч молящихся, подошел, подошел к Стене Плача...последние несколько шагов...рухнул , как подкошенный, на колени перед ней и заплакал, заплакал навзрыд, как плачет ребенок, которого возвращают к матери, моряк, увидевший землю на горизонте. Круг замкнулся. Две тысячи лет изгнания, в котором мы не забывали Град Божий, две тысячи лет, носимые по лицу мира, как желтый лист носится ветром, и нет ему нигде пристанища, и каждый каблук норовит раздавить его желтую хрупкость...Две тысячи лет, которые прошли для нас, как вечность, когда мы плакали, вспоминая Сион, отдавая десницу нашу и язык наш на уничтожение,если забудем его...Три тысячи лет с тех пор, как воины Давида вошли в город через туннель в скале, почти четыре тысячи лет после прихода сюда Авраама...Круг замкнулся. Я плакал у древних камней, каждый из которых пел мне свои псалмы, мне светило иерусалимское горячее солнце, для меня летали в небе стрижи, и я чувствовал себя спокойным , наконец-то, спокойным, ибо сбылось пророчество Иехезкииля, о костях сухих, которые обрастут плотью и придут в Град Божий, потому что скоро...скоро Третий Храм будет отстроен, и я увижу воочию, как поднимется дым жертвенный у притвора Храма. И Господь Бог, открывшийся Аврааму, улыбался мне с небес, и сквозь слезы я смотрел на Него ,и полюбил его , и народ мой молился со мной рядом, мерно покачиваясь при чтении древних, как мир текстов...
  
   Иерусалим , 2009
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"