Буду зарабатывать право на искусство, чистоту, человеческие поступки и взаимоотношения, хотя бы с немногими людьми, с которыми это возможно, и в немногие случаи, когда это возможно с другими. И только - ни на копейку больше.
Но какие мы с Вовой работники - мы комнатные существа. В обществе никогда не вращались, никаких компаний, друзей и хождений к знакомым не знаем - просто жалкие дикари. В казенном доме среди людей, у которых нет ни тепла, ни человечности, а есть лишь официозность и казенность, я чувствую в себе только задубелость и затертость; скованный, чужой сам себе игрок в их игры. А у них есть хозяйское чувство, каждый из них чувствует себя на своем месте, словно место это специально для него и придумано...
Может, Вова просто кретин? Да, в голову иногда даже такое приходит!
Причем у меня все время качели. То думаю: "да ведь это не так страшно, что-нибудь будет и на хлеб заработаю, а искусство от меня не убежит и сам от себя я тоже не убегу", но потом опять в душе поднимается липкий, атавистический страх: "затрут, уничтожат, будет очень, очень плохо". То: ярок же день и способны смеяться люди; то: человек и металл, человек и работа, человек-металл, человек-работа, нет человека, нет чела века.
И темень регулярно берет верх, мне страшно, когда я начинаю думать о своем будущем.
Ах, почувствовать бы свободу - ведь в главном они бессильны и надо откинуть боязнь неудач и людей...
Это мягкотелость, проявление вездесущего малодушия, а совсем не человечности. Лишь в затворе я имею право быть "ангелом", а на людях другое, все же дела есть дела - никуда не деться от них, так устроено. Надо отдаваться работе, раз уж ее нужно делать, а не держать в уме желание сэкономить время и силы. Старайся делать дела оптом, чтобы освобождался сразу приличный кусок времени. Так будешь успевать войти в работу или в затвор, ведь настрой непрост и требует времени.
Но иногда бывает, что разойдешься и кипишь, ходишь возбужденный, как мальчишка, но и это не то, потому что свое подменяешь чем-то внешним, к примеру, поиском каких-то недоступных книг. Так мечты о художестве останутся лишь мечтами.
К делу, к работе - без трепета и меланхолии, без излишней ребяческой старательности и ученичества; надо лезть в дело без робости, держать удар - и тогда удастся овладеть им. Бывает же такое чувство - чаще бы надо вспоминать его и прилежней приучаться к нему.
Но, с другой стороны, оно грубо, это чувство и может помешать мне быть библиотекарем, что ли....Да, еще как помешает. Нет, библиотекари возможны, если только мое понимание и призвание - пшик. Нельзя работать на два фронта, нельзя быть хорошим для всех. Но, похоже, я ни для кого не буду хорош. И вообще, наряду с пониманием, сидит во мне неистребимая вульгарность. Это и в предложениях моих - не художественных - видно.
И потом, не лучше ли доверять Богу, и не говорить: "эх, сокрушу, мне все нипочем, я тоже тертый калач"?
С детства, с малолетства человека надо бросать в жизнь и приучать к самостоятельности и работе; чтобы был все время в работе и чтобы учился обращаться с людьми. Учить быть серьезным и постоянным - отцовским примером учить. У меня же было одно легкомыслие и мальчишество, а со стороны отца сознательной воспитательной линии не было. Правда, к работе я приучен, но лишь в самом общем смысле - как было бы здорово, если бы я занялся искусством с малых лет! - а к общению с людьми и вовсе - нет. Мы комнатные и теперь приходится расплачиваться - мне очень трудно, и я боюсь, увидев, что жизнь - это сплошь работа и обращение среди людей...
Надо приучать себя к художеству, пусть будет и ерундовина - "жили-были, пошел" - и корявость - все равно надо писать, пробовать и работать над фразой. Пусть и легкомысленно, без всякого "скрытого смысла", но надо внедряться. А применение понятого и подмеченного - это уже вторая задача.
Правда, чужое и не близкое мне - а очень много такого - я не напишу хорошо. Вообще, думаю: ну, о чем я могу написать? Никаких сюжетов. Но, пожалуй, можно найти тему. Да, сначала надо найти тему, мелодию, а потом уже форму ее выражения. Но тогда о каком легкомыслии речь? ...Нет, спешить не надо - а, может, это вовсе не то или то, да не мое? Пока надо идти, как идешь...
__
Открыв книгу с середины, зачитал страницу, но перевернул не ее одну, а сразу целую пачку; зачитал опять и снова перескочил, еще зачитал и перевернул на этот раз на следующую, но, дочитав эту последнюю лишь до середины, со вздохом согнул оставшиеся листы и, пропустив их под большим пальцем, книжку эту окончательно прихлопнул.
А сам не могу ни делать, ни действовать. Не могу заставить себя смочь. Я только одно из серых пятен этого мира...
Вообще, как холодно жить - особенно сильно чувствуешь это утрами. Обращение к искусству есть поиск теплого света и подлинности, но нет: живое согревает живое и одинокому всегда будет холодно - даже в уютном закутке. Ведь отдавая тепло, ты раздуваешь свой внутренний огонь.
__
См. ранее: но в тоже время ребенка надо держать подальше от больших компаний, т.е. необходима избранность общения.
__
Когда начинают напирать на слово, как на категорию, то сразу становится видной вся неопределенность значения его...
Я теоретик, а не практик. И еще потребитель духовного. И ничего не могу с собой поделать. Не в силах с помощью "надо" сделать жизнь или хотя бы подобие ее. Речь идет лишь о том, хватит ли у меня духу и сил искать выход и дальше - пока не хватает и уже долго длится это "пока".
Они не теоретизируют, а описывают, но это же их жизнь; конечно, и им нужно приподняться и нужен взгляд со стороны, но все же они сам народ, а меня унесло в темноту каких-то глухих задворок. Здесь немота, а издали приходит неразборчивый и неприятный гул их жизни - и что я могу описывать?
__
Если интересный человек, например, интересуется спортом, то ради поддержания контактов с ним, можно пойти на стадион!
__
Надо безбоязненно, твердо и серьезно идти навстречу трудностям, страху, контакту с людьми и новым впечатлениям. Но, конечно, это не значит, что надо суетиться и кидаться куда попало; дело не в том, чтобы усиленно ходить по гостям и библиотекам...
И также твердо надо не записывать то, в чем нет никакой новизны мысли или никакой художественности.
...Ищу новую опору в себе, но нахожу только рваные заношенные носки с чужой ноги и такие же - мои; свалка, да еще и с дерьмом. Их и мое дерьмо почти неразличимы!
__
Средства художественности на конкретных примерах - тема. Что же такое художество?
Задумался. Все же зримость написанного дает новый импульс!
А хорошо во время затвора ничего не есть и только пить крепкий чай без песка...
__
И снова - страх.
Мучительная неуверенность сковала меня.
И все же, как это - "по-новому"? "Жить по-новому"...
Да, снова я на том же месте....
А время грохочет и так мчится, что уже недели летят как дни - и давит на грудь и плечи глыба того времени, что не воплотилось и не отпечаталось в памяти.
__
Чтобы перейти от беглого чтения к спорому писанию, надо пройти сначала стадию медленного чтения, а потом стадию медленного писания.
...Все же, как ни хороша книга, в стороне она от застывшей фигуры твоей жизни, которая каждую секунду перед тобой со своими мыслями и чаяниями, движениями и болями. Книга не способна растопить кровь в "фигуре", даже напротив, сама книга, жизнь книги, пришедшая в мою жизнь и сначала интересная мне, полная чувств и красок, скоро теряет для меня свою привлекательность и цепенеет; при повторных встречах я уже не могу побороть равнодушие и холодно звучит мое "браво" за былые заслуги.
__
Опять мне было очень холодно и зябко на дежурстве. Еле дождавшись того часа, когда уходят сотрудники и ты остаешься один, я составил вместе 3 стула и облезлое красное кресло, и примостился на получившемся ложе, постаравшись закутаться в рваную тонкую шаль. Только ступням не хватило ее длины, и они зябли, несмотря на шерстяные носки, и я представил, какие они там у меня, под носками бледно-восковые. Но остальное тело понемногу согревалось, и в моем печальном сознании шевельнулась убогая радость. Однако, еще раз прислушавшись к своему телу, я почувствовал, что внутри, в моей омываемой горячей красной кровью грудной клетке есть что-то холодное; испуганно сглотнув, я почувствовал тот же холод чувствительной слизью гортани - туда словно выпирало горлышко огромной стеклянной бутыли, сплющенной с боков, какими, кстати, в стране советской бывают только крошечные парфюмерные флакончики. И я представил, как слюна стекает по ее тонким и холодным стенкам.... /Короче, оказалось, что у меня теперь еще и простуда./
...Обессиленный и нетерпеливый, я ел чуть теплый суп и, зацепив краем толстой и сначала обломанной, а теперь и обкусанной пластины темного хлеба маленький комочек размазанного по бумажке желтого вкусного масла, затем кусал этот край, захватывая почти полный рот хлеба, потому что экономил масло.
...Я провел бессонную ночь и теперь отсыпался, валяясь в комнатах с электрическим светом. Свет в фойе казенного заведения, где я провел ночь, был оглушительно холоден и так жесток, что казалось, что это его лучи ободрали и изгрязнили унылые пупырчатые стены, и что даже кафельные плитки - осадок этого света, а свет в комнате, где я провел утро, был похож на жидкое теплое марево и наполненная этим маревом комната была маленькой и уютной. В ней бывало хорошо раньше - когда ты целый день провел вне дома и вынырнул из холодной темноты - но сегодня я пришел сюда утром и солнце едва встало, так что улицы были серы, как асфальт и мягко светились только верхи уже зажелтевших по осени кленов-акселератов, с легкостью вымахавших до крыш тесного строя официозных и прочих домов. Лишь одна улица была направлена к солнцу и, хотя его все равно еще не было видно, она, пустынная и умытая машинами, вся серебрилась и неправдоподобно блистала. Остальное было обыкновенно холодным и я знал, что в такую погоду лицо у меня сизо-серое и жутко некрасивое.
...Я вышел во дворик, вдохнул свежего воздуха и сел на свое местечко - на котором, если не шевелиться, меня не видно со двора, разве что коленки торчат - и поднял к небу и к клену свое бледное лицо с вдруг заблиставшими во впадинках глазами и клен ответил мне своей солнечно желтой улыбкой, и небо засияло, и так спустилось на меня, что я окунулся в голубизну, и вдыхал, вдыхал ее свежесть и чистоту, оставив внизу, под ногами и по сторонам старый, пыльный хлам, коего у нас полно во дворике и на веранде.
__
По мне неведомым законам вышло так, что сейчас период серых и мелких людей - все серые?!
А была пора - высшая точка горы - когда жили люди с мощными и великаньими душами?!
Странно, они сильны, а в чем-то и человечны, но как уродливы и мертвы их понятия! странно: я один не слепец?!
...А ведь я сделал, сделал первые шаги! Да и не один! Мироощущение - сильнейшее, и один шажок в искусство.
/Мухи молча бегали по столу, хоботами с раструбом исследуя поверхность./
__
...Она одна из тех, с кем у меня только "здрасьте - до свиданья" - "здрасьте" - весело, "до свиданья" - с теплотой - и она делает квалифицированную работу, а я...я никто, рыба. Бледненькая мордашка, фигурка маленькая и полноватая; наверное, вам представляется, брюнетка, но у ней волосы светлые; лет - около 30 и, наверное, уже есть и муж, и дети. Наверняка обыкновенная, только официозности меньше, ну, и миленькая.
А я никто и не в силах говорить с ней просто, сильно и по человечески - ни полшага навстречу первым, ни полслова. Мелькнула она и долго, пока нужно было досиживать дежурство, не смывались во мне нежность и желание человеческого тепла, нежность и желание женщины. Иногда представишь, например, что соседка в трамвае - которой ты чувствуешь локоть - это твоя женщина, и что мы вместе и срослись в одно, и уже не отвести взгляда и помыслов и весь мир и сузился, и обновился, но в действительности я как отверженные и дети...
__
...Отвечал им до предела кратко и только на вопрос, часто только утверждая или отрицая: "да", "нет", "да, холодно", "нет, не хочу", "да, сделаю", "нет, обращайтесь к Вове". А то и вовсе оскорбительно молчал, отворачивался, и не замечал. И странное испытывал удовлетворение!
/Во 1-ых - своя воля; во 2-ых - лишнее не говорить и не писать крайне важно - пусть будет только ядро, без размытого облака вокруг/
__
Я двинулся и иду - и теперь лишь та мысль важна, которая помогает идти и видеть, куда надо идти и почему то-то и то-то на твоем происходит пути.
"Искусство, вера, жизнь".
Итак, избавляйся от славословий и повторов.
Стало, стало получаться подолгу всматриваться. Стало получаться надолго и глубоко погружаться. До новизны ощущений.
Ведь чудо и божественность искусства в сотворении - восторг сотворения неизмеримо сильней восторга потребления.
__
...Вечные, вечные тупики; вечное "ничего не выходит".
Ну, что же, мне по-прежнему весело и интересно искать и всякое пробовать.
Человек-исследователь слов - это забавное хобби; разлагаешь слова, ищешь родственников и похожих по написанию.
"работа" - "раб"
"исследовать" - "следовать" - "след"
"только" - "толика" - "толк". Только толика толка.
"долг" - "долька"
"поступил" - "ступа" - "стопа" - "тупой"; или даже "переступил". Иногда вот так сменишь затертое слово и выразительней выходит.
__
Как идея: "жестокий человек". Если воплотить в книге, не отвлекаясь на "реализм" и т. п., то будет ярко, потому как не расплывчато.
Или два начала: "вспыльчивый и добрый"...
__
Вечно выходит неполно и сухо, невыразительно и вторично - и еще возможна сотня обвинений.
"Думать - значит, страдать" - что-то есть, интересно и сильно связаны "думанье" и "страданье", но, с другой стороны, "думать" - это одно, а "страдать" - это другое...
И у меня нет никаких восторгов, ни когда я пишу, ни когда читаю написанное. Хотя восторженное состояние - не замечающее тексты - иногда бывает, это - да.
Очевидно, я лишь при дверях искусства.
А это называется "памятью" - день или мгновение дня встают в сознании яркой вспышкой, причем с такой полнотой тогдашнего твоего состояния, что кажется, что это было только что и даже вновь произошло.
Иногда с такой же яркостью прозреваю много, много больше своих сегодняшних возможностей.
"Восседал всю ночь с кипением и горением в груди, слушал музыку и писал - и бегали тени чувств по бледному полотну лица".
Или: "ходил всю ночь". Или: "лежал, растворясь в черноте".
Болтаются и виснут руки и ноги.
А если поменять руки и ноги, то получится джаз.
Скрипка - скрип!
Каким может быть скрип!
А, может, мы еще не на краю? Может, и для Бога еще не вовсе почернели мир и люди?
Нет, слишком все явственно. Хочется одеться в белые одежды и ждать.
Самое подходящее слово для джаза - "наяривают".
А у них телевизионное "Сегодня в мире" - "талдычат".
Все же, уж очень тяжко делается, когда вот так "начнешь". Тугой, нагруженный и чувство, что кое-как катишься под горку.
А они - люди со шкурой.
Поглядишь на них, и захочется в костюме спать в постели.
__
...Все здорово написано, но все же это традиционное бытописательство, без крыльев, без духа и искусства.
Формирование - мучительное, из пустоты и в ложных метаниях - это само по себе произведение. Вот что я взялся описывать. И хочется, чтобы крупное, почти непосильное формировалось!
Я как вулкан - на виду пока лишь дым да камни, но в глубине кипит и рвется такая лава....Поэма томлений, потуг и предчувствий.
И каждый раз заново не доверяешь и спрашиваешь себя: "а все-таки, какие мы? и что с нами происходит? И почему?" А все-таки, а все-таки...
Человек, занятый делами материальными, человек, занятый делами духовными, человек, ничем не занятый и убегающий от дел и человек, потерявший разум - такова наша отдельно взятая семья...
"Я среди вас, но не с вами - и не знаете вы, что и сейчас, когда мы бок о бок с вами находимся, далеко я и со стороны смотрю на вас". Впрочем, такие отношения типичны - каждый уходит в свою даль.
"Предыстория, история и стрелы в будущее" - что было до и что станет в результате истории после.
Можно сделать загадкой, упустить и то, что было до и то, что будет после, можно и саму историю рассказать кусками.
Раньше мимо всего проходил привычным взглядом, а сейчас все за душу хватает - какие же страшные силы мир наполняют, как мучительна и ответственна жизнь человека, как затерян он, и как ему трудно жить и легко влачиться...
Раньше жизнь была труд, но штиль, а сейчас она бушует стихией и во мне, и вокруг.
И на что ни посмотришь попристальней, всюду увидишь нити, уходящие вдаль, вверх, в бесконечность, причем ты лишь начала видишь, а остальное - тайна и разгадка; что ни скажешь - все лишь жалкий бледный знак, да и перепутано всё с этими знаками, не знаешь уже, как и метить.
Как-то прикус стал тверже.
Поднял глаза и одновременно сделал вдох, чуть приоткрыв рот - легкий и твердый по поводу жизни вздох.
Что они нашли в этих рифмах: например, пишешь "отца", а через строчку какое-нибудь "ца-ца-ца"? Кто это придумал такую чушь?
Или: вот человек и мы посмотрим на него, а потом через запятую напишем определения его!
Все время чувствую внутреннюю напряженность и тяжесть - мне от этого уже никуда не уйти?
Ведь тяжелая и постоянная работа вводит в апатию - уже совсем не так, как раньше думается. Так что...
О, как я хочу быть свободным и сильным! - и чувствовать свою силу, и получать удовлетворение от нее, и чтобы получалось на людей смотреть ясно, светло и твердо, и чтобы жить удавалось неспешно, мерно и чисто...
Я вижу этот образ, он рядом и, значит, может быть мой.
Но не откажусь и от тех токов высокого напряжения, которые терзают меня - я не верю в элегическую мудрость или стандартную опытность, они хороши, эти мшистые камни, но не это - суть жизни, это только пенсия за былое...
__
Обновись, чтобы и ползвука не осталось из прежнего хлама!
Нельзя забывать, что жизнь и люди, действия и состояния сами о себе ничего не говорят, это мы даем одежку, определяем причины и называем...
Нет, ничего, ничего из обновления не получается! Снова ничего.... Что ж, буду продолжать.
Мне же долго, долго расти...
И жаль, что нет собеседников на этом долгом пути - ни зримых, ни книжных. Есть лишь бесконечность мгновений просторной жизни моей и куски жизни, оставленные другими.
Вынырнул - и сразу дохнуло свежестью и блеснуло светом, и закричало красками - взяв всё это, снова ушел на глубину, и снова вижу лишь черный свет ночи или желтый свет раскаленной проволоки. Вынырнул подышать радостью и снова канул в напряженную безмолвность - напряженную в стремлении разродиться в слове.
Большой лист как белый операционный стол: напишешь что-нибудь на нем и видишь, что испачкан краешек, и как-то боязно!..
Мне по сотне раз приходится повторять свои основные заклинания, потому что сотни раз я чувствую, что снова брошен, что вышли из меня заклинанья эти! забываю и вспоминаю их, и так тяжко становится...
"Древние рисовали в своих пещерах животных, пытаясь обрести власть над ними" - из ТВ передачи. Я делаю что-то похожее со страхами и немощами своими...
Если есть действие, значит, есть мускулы и силы, совершающие это действие, значит, есть и механизм действия, значит, есть и причины, и последствия действия - и все это описывается и определяется всевозможными количественными и качественными показателями, все это мы имеем право рассмотреть со всевозможных сторон.
Но страшно тяжело от одиночества.... Противоестественное отсутствие жизни, ненормальная пустыня; жизнь - это когда близко друг к другу находятся хотя бы двое.
Мне так нужны бурные разрядки, это очищение и освобождение от тяжести, но где ты, море бурной радости?
__
Голова у умных больше, а у умнеющих растет.
Однако идет темная пора, и буду тенью скользить в потемках.
...Так нельзя, нет, так нельзя, надо как-то веселей жить, легче и общественней, не должно, не хорошо жить с такой болью и тяжестью, я же так долго не вынесу, и что-то будет?
Нужно разделение на роды занятий - и напрашивается, и намечается уже такое разделение...
По крайней мере, теперь с радостью буду обращаться к другим занятиям и времяпровождениям - не как раньше, когда на всё, кроме своего, смотрел со скукой и равнодушием, а иногда и с отвращением.
"Мама, спасибо за свитер, мне было тепло в нем".
Вот человек не чета нам - которых бьет, корежит и убивает все твердое, кусочек, капля, дуновение - например, кусочек свинца, капля яду и дуновение из обыкновенной форточки - которым то жарко, то холодно - вот человек не чета нам!
"ад" - "да" - "яд".
Почему так коротки слова "ад" и "рай", "да" и "нет"? Корни коротки...
Легче всего "быть всем слугою", работая в сфере услуг!
"инфантильность" - "инфант" - "фант".
Кто что выпячивает из Библии и что наиболее прижилось?
"казаться" - "казать" - "сказ" - "указ" - "заказ" - "пересказ" - "рассказ" - "приказ" - а также "доказывание" и "выказывание"...
"дача" /в двух смыслах/ - "удача" - "сдача" - "передача" - а также "дать" и "угадать"...
__
Я положил скрещенные руки на стол, а на руки - голову, и тут же - раскрытая книга, и я смотрю на нее, но вижу только серый квадрат, потому что я думаю и хочу писать ее сам.
Когда звучит музыка, то и в том, что пишешь, видишь ее, сейчас настроение именно этой музыки в моих словах...
Мы пишем серым веществом и книги полны этим веществом, серым, как мозг, серым на белом...
Серый цвет - сухой цвет - и даже в написании этих слов есть неслучайное сходство. А влажный серый слишком темнеет.... Мне и мозг почему-то навязчиво представляется крупитчатым веществом сильно насыщенного серого цвета.
А ведь странно и то, что деревья черны и то, что черные его пальцы покрываются зеленым пухом и волосом. И еще странно, что древесины цвет так же нежен и светел, как и цвет нашего человеческого тела. А кора? У нас нет коры, но у животных есть шкуры - и в этом у них родство! Без коры и шкуры, мы самые беззащитные...
__
Итак, пока нет движения и образов, ничего нет. Это основа основ любого писания - и Библии тоже.
Глаза - это выведенные наружу кусочки мозга. /Ужасный образ./
Странно дырявая, кстати, у нас голова - семь дыр! И все около мозга. И разные разное впускают в свои распахнутые окна. /Нет, рот закрыт./ И все значимо. То, например, что нос и уши открытыми предусмотрены: не слышать или не дышать - не жить. Через рот проходит как пища физическая, так и духовная - т.е. вся пища, причем входит физическая и выходит духовная...
__
Нас трое в комнате и уже очень давно мы вместе. Раньше жили безобидно - были трения, но все же ни у одного из нас более близких ровесников не было. Нет и сейчас, но теперь мы молчим - и уже тоже давно. И один уже не заговорит. По-хорошему не заговорит, потому как сумасшедший. Он часто буянит и кричит, но сейчас он сидит, поникнув головой, больной головой, которая находится на руках, упертых локтями в колени - так что лицо его к полу обращено. Я хожу мимо неслышными и бережными шагами, и у меня сейчас особое настроение и такая жалость, что хочется крикнуть: "Брат! Брат мой родной!" - да, это мой родной брат и я кричу про себя это, и от прилива крови к голове у меня темнеет в глазах и еще мучительней звучит в душе струна.... Вслух не кричу, потому что ничего не выйдет. Из порывов и благих намерений никогда ничего не выходит. Хорошего - ничего. А к брату я, к тому же, равнодушен и даже равнодушен с отвращением, и мое отвращение иногда перерастает в гнев и тогда я кричу и замахиваюсь на него стулом, как третьего дня.
А с другим братом я в ссоре уже несколько дней. И вот мы молчим, и я начинаю понимать - или чувствовать - что любое общение, даже самое формальное, есть великое благо в сравнении с этой немотой и вялым внутренним монологом - слова без звука теперь, как душа без тел и писать их, быть может, так же нездорово, как и говорить в пустоту. Да, я знаю - надо оставить след - след вместо отклика и последствий. Впрочем, и любое дело само по себе только мертвый след - т. е. оно ничем не лучше того, что остается, например, после мокрых сапог.