Стальные шестерни угрюмо боролись, отнимая друг у друга чёрную жирную смазку. Изредка они отдыхали, но когда снова начинали с остервенением мять себя тупыми зубами, их схватка порождала наверху глухое и гулкое недовольство других механизмов. Запахи железа и тёплого молока смешивались в близкой темноте с острым запахом крови.
Крысы первыми узнали о том, что здесь стало на три жизни больше и вслепую рвали горячие лепестки щенячьих ушей, вспоминая вкус мяса. Умоляющий писк размалывался стуком шестерён; боль, которую щенки пытались спрятать в наваленных сетях, подставляла крысам маленькие мягкие животы...
В палубном грохоте, залитом сверкающей водой, только собака слышала неслышные крики беды. Яркое солнце слезило глаза, когтями собака еле удерживала слабое тело на разлохматившихся досках палубы. От одного работающего человека к другому бросалась она, дрожа обвисшим брюхом. Падали из ослабевших челюстей куриные кости и в коричневые уголки рта стекала длинная слюна.
Железная дверь сетевого трюма, в котором остались её дети, пахла руками Боцмана. Согнутыми передними лапами собака цеплялась за ступеньки трапа; соски́, скользившие по гранёным перекладинам, оставляли на них мутные капли. У ног Боцмана собака легла, из пасти её вывалился ком разжёванных костей, связанных прядями усталой слюны. Собака уже потеряла запах рук, которые закрыли дверь, пока она искала пищу, не знала, к кому пришла за помощью, но из последних сил, поматывая головой и пытаясь выгнать из глаз тёмные круги, вцепилась в рабочую штанину Боцмана.
Медленно, не выпуская из зубов грубую ткань, собака перевернулась на спину. Звуков не стало. Толчками дергающейся в голове крови она поднимала взгляд навстречу каплям, скатывающимся по оранжевым штанам Боцмана. Собака не успела удивиться, увидев черный провал круглого рта и всё лицо человека, такое странно безглазое. Ей показалось, что на месте глаз Боцмана какие-то большие светлые отверстия, такого же цвета, как и окружавшее его голову небо. Сначала человеческий крик вспорол тёплую глухую тишину: "...беше-ная!", а затем стальной трос ударом обнял ввалившийся бок и вырвал из собачьего горла утробный багровый крик. Звуки, плеснувшись о гулкий рыжий борт плавбазы, остановили людей волнами тревоги. В море крик - команда или беда. Или мольба о помощи...
Утро сушило росу, оставляя на всём тонкий хрустящий налёт соли. Солнце взлетало стремительным шаром, чтобы к середине дня устать и жарко зависнуть в небе. Собака осторожно, стараясь не поцарапаться, высунула морду в щель двери, осмотрелась и вышла на палубу в тень мачты. Судно содрогалось жизнью машины, волны, невидимо шуршащие у форштевня, разбегались вдалеке тёмными и беззвучными полосками.
Собака далеко отставила задние лапы, потянулась и громко зевнула. На палубе никого не было, только сверху, из-за блеска стёкол рулевой рубки на собаку смотрел Маленький Штурман. Она понюхала щель в деревянном настиле, нарочно шумно выдохнула, взметнув серебристое облачко старых рыбьих чешуек, и легла на обсыхающую палубу, прикрыв тенью глаза. Лежала собака недолго. Внимательно наблюдая за Маленьким Штурманом, она убедилась, что он в рубке один и, лениво поднявшись, юркнула в сетевой трюм.
Медленно приближалась громада Старшего Брата. Три одинаковых мыса, красновато-жёлтых, похожих друг на друга курчавыми площадками зелени на вершинах и внезапными ватными кусочками прибоя у подножия, Маленький Штурман давно уже назвал для себя Братьями. Ему чаще всех приходилось прокладывать утренний курс, экономно прижимаясь к выступам запретных зон Братьев.
Океан застыл в штиле. Шелест воды скрадывал малейшие неровности в гуле двигателя, всё вокруг было настолько равномерным и медленным, что любой посторонний звук или чёрточка на лице океана невольно привлекали внимание. В тени берега изредка кувыркались маленькие манты, проплыла по левому борту искалеченная деревянная бочка, рассы́пала цепочку капель и шлёпнулась в воду летучая рыбка. И вдруг на палубе что-то стало не так. Люди обычно отмечали свое пробуждение шумом, а это изменение было, вернее, старалось быть, тихим и незаметным. Маленький Штурман встал у открытого окна и улыбнулся. По палубе, протиснувшись под прислонённой к борту рабочей шлюпкой, тайным шагом спешила собака. Она боялась увидеть кого-нибудь из людей и старательно отводила взгляд от окон рубки, жёлтые глаза её испуганно дёргались, не в силах побороть инстинкт, призывающий замечать все опасности.
Маленький Штурман отошел к штурвалу.
Собака, простукав лапами по трапу, протащила худой загривок под распахнутой дверью рубки и унесла свою ношу на корму. Старший Брат повернулся жёлтым солнечным боком, за переборкой послышался кашель, и Маленький Штурман вспомнил, что у Капитана после каждой неудачной промысловой ночи глаза желтеют и становятся похожими на собачьи...
Другое судно встретили после полудня.
Легли в дрейф, машина замолчала. Засуетились на палубе люди, кричали что-то, узнавая друзей. На шлюпке, роняя с вёсел быстрые капли, к Боцману прибыли гости.
Перегнувшись через борт, он бережно принял кожаный портфель, подал каждому руку. Собака бегала среди чужих, удивлялась, нюхала мешки, наваленные на крышке трюма. Повар вытащил из припасов холодный кусок мяса и стал рубить его на деревянной лючине. Собака терпеливо замечала отскакивающие кусочки костей, а когда повар отставлял топор, она жадно хватала жгучие пластинки мяса и слизывала розовую кровь с досок палубы.
Вскоре, словно повинуясь близкому металлическому голосу с другого судна, вышли из каюты Боцман и его друзья. Один из гостей вдруг что-то вспомнил, задумчиво и серьёзно попросил об этом Боцмана. Тот с готовностью перестал смеяться, пошёл на корму, в душную темноту своей кладовки. Засунув в мешок несколько старых резиновых курток, он собрался уходить, но резкий запах напомнил, что давно уже надо было рассердиться. Утром Боцман обнаружил в кладовой щенят, которых собака перетащила туда из сетевого трюма. Он нахмурился, потом махнул рукой и, с довольной сытостью хмыкнув, сунул одного щенка в мешок.
Нетрезвые гости уже дремали в привязанной у борта шлюпке, другое судно шумело, подходя поближе. Боцман подождал, помахал рукой чужим матросам, которые помогали его друзьям возвращаться, и ушёл в каюту. На другом судне выгрузили фильмы, ящики с макаронами, а мешок со старыми тряпками подняли лебёдкой на палубу вместе со шлюпкой; все спешили посмотреть до аврала новый фильм, никто не обратил внимания на мокрый грязный мешок, смятый килем шлюпки...
Маленький Штурман записал в блокноте: "Я сегодня ударил собаку, унылую тварь с большими глазами. Она виновато улыбалась, прижимала уши и скулила..." Подумал ещё немного, щёлкнул светом в изголовье и уснул.
Собака плакала тихо, стараясь спрятать звуки своего горя в мерный рокот воды, бурлящей за кормой. Где-то совсем рядом устало и напряженно спали люди. Собака отводила глаза от сверкающей полосы, которую протянула к ней по океану половинка луны. Она изредка вздрагивала и настораживала уши, когда светлую дорожку пересекал неслышный далёкий силуэт встречного судна. И снова опускала голову на вытянутые лапы...
Тучи появились внезапно. Поднявшись повыше, они стали поочередно прикрывать луну, выделяя в наступавшей темноте яркие дырочки звёзд. Собака вздохнула и подошла к двери кладовки, одного за другим вынесла из жаркой черноты щенков, хотела положить их на палубу, но, ощутив лапами воду у переборки, полезла на высоко уложенный невод. Поднявшийся ветерок закрывал глаза щенят и прогонял по мягкой шерстке полоски дрожи. Собака перенесла детей пониже, в корму, устроила их в ямке между жгутами невода. Легла рядом.
Судно кренилось, резко поворачивая то в одну, то в другую сторону; несколько раз, татакнув, замирал и оживал двигатель. Чёрные в чёрной темноте ночи проносились уже совсем близкие тени других судов. Звёздочки бортовых огней летали по небу, неожиданно меняя направление.
Один щенок завозился, захныкал, потянулся к соска́м. Разбудил другого. Собака успокоила их, лизнув в сонные глаза, подтолкнула носом поближе друг к другу и спустилась на палубу. Напилась воды, понюхала пустую миску, отодвинула её и ничего не нашла. Из рубки доносились звонкие, как рвущийся капроновый фал, сигналы поисковых приборов, негромко переговаривались Капитан и Старый Штурман.
Собака понюхала около лебёдки сухую кость, оставила её на месте. В конце коридора кто-то кряхтел и брызгал водой. Собака подошла к приоткрытой двери, внимательно наблюдая за Седым Механиком. На столе, на развернутой газете, лежали куски жареной рыбы, собака переступила лапами и слегка наклонила голову, не отводя взгляда от еды. Седой Механик закончил умываться, взял полотенце и увидел собачьи глаза, в которых яркие точки света подернулись маслянистой пленкой голодного желания. Он положил на лист бумаги около умывальника два куска рыбы, собака вошла в каюту, чуть скользя по непривычному линолеуму. Опустив голову в широко расставленные лапы, начала быстро есть.
Мёртвый железный голос аврала ударил в её дрожащие уши.
Седой Механик что-то крикнул и, схватив воняющий непросохшим потом комбинезон, выскочил в коридор. Собака покружилась по каюте, пыталась позвать пробегающих мимо людей. И вспомнила...
Бешеный вой прорвался в опустевший коридор.
Когда на крутом повороте ей удалось ударить лапами по дверной ручке и выскочить на палубу, клацнув челюстью по ступеньке трапа, невод уже уходил в темноту. Свинцово журчали по кромке борта груза, с шипением падала и убегала за корму дель, писк ударяющихся друг о друга пенопластовых поплавков заглушал крики матросов.
Вонючий дым стоял над неводной площадкой, куски старой, успевшей сгнить в сетях рыбы вылетали за борт. Судно задрожало и остановилось. Последний лоскут невода потянул за собой в темноту толстый канат. Сначала выстрелы из ракетниц выколотили на палубу зыбкий свет, потом вспыхнули в невидимой высоте мачты мощные прожектора. Пустая неводная площадка жирно блестела мокрыми досками. На кромке, вытянувшись в чёрное небо, застыла собака...
Маленький Штурман знал, где искать её.
Уже много ночей подряд, неслышно пробравшись на корму, он слышал на груде наваленного невода шорохи. Луна, если ей удавалось вырваться из-за туч, помогала скрюченной собачьей тени ковыряться в мокрых сетях, сопение прерывалось хрипом, жалкой попыткой взвыть.
Маленький Штурман позвал собаку. Шорох затих. Он влез на невод и наощупь нашел дрожащее мокрое тело. На руках отнёс собаку к борту, где молчаливо качалась шлюпка, Старый Штурман помог ему спуститься по трапу. Собака покорно улеглась в плескавшуюся по острым ребрам днища воду. Маленький Штурман оттолкнулся от скользкого борта в сторону огней соседнего судна, собака не смотрела на человека - Маленький Штурман грёб, стараясь не видеть мутные глаза собаки. Выступила из темноты колыхающаяся цепочка поплавков распущенного невода и с чужого судна донеслась музыка.
Маленький Штурман украдкой осмотрелся, но снова опустить весла в воду не успел - слепящий луч сигнального прожектора и молодой, с акцентом, голос остановили его. Маленький Штурман растерянно начал объяснять что-то про неисправности связи. Машинально поглаживая собаку, он успокоился и, закончив врать, попрощался уверенно и красиво.
Старый Штурман выругался грубыми словами, когда увидел в возвратившейся шлюпке собаку...
Спустя несколько дней неводная площадка опустела. Собака украдкой смотрела на толстый, передавленный тросами жгут ненужного уже невода, который переползал на другое судно. Площадка к вечеру просохла, и собака ходила по ней, нюхая доски и оставляя на ржавом железе лёгкие клочья шерсти. Разные звуки входили в опущенные дрожащие уши, но ни один из них не заставил её поднять голову, в побелевших глазах отражалось всё, кроме людей. Маленький Штурман приносил ей еду, но собака медленно уходила, не позволяя приближаться.
Люди радовались скорому окончанию рейса. Всё чаще смеялись их лица и всё чаще поднимали они в прощальном приветствии не занятые привычной работой руки.
Маленький Штурман прощался с Братьями. Старшего и Среднего он проводил на своей вахте, Младшему помахал незаметно из толпы, радостно гудящей на палубе в сумерках.
Ночью на корму вышел Боцман. Блеклый свет фонарика нашёл в углу неводной площадки собаку. Она открыла глаза, но не пошевелилась. Боцман осторожно взял её на руки, приподнял, словно собираясь что-то сказать ласковое в ухо, и резко бросил за борт. Собака царапнула когтями по округлой железной кромке и упала в шумящую воду...
Невидимый берег неровно приподнимал собой крошечки звёзд, луна спешила выскочить из серой пелены облаков.
В окружающей тишине собака слышала только свою кровь. Горькая вода смыла с глаз долгие белые слезы, и она начинала понемногу видеть всё вокруг.
Сил уже не осталось, собака отдыхала, уцепившись передними лапами за комок каких-то спутанных верёвок, жёстко ткнувшихся ей в грудь.
Нежно касалась расслабленного брюха рыбья мелочь, которая приплыла вместе с неожиданным островком...
Неудобный свет маленькой лампы косо отделил от темноты фотографию испуганного малыша и спокойные руки Седого Механика, нож с ровным скрипом резал кусок неживой тёмной кожи, она медленно распадалась на аккуратные одинаковые полоски. Старик изредка вздыхал, распрямляясь, что-то шептал и трогал сухой ладонью тёплые переплетения почти законченного ошейника. Там же, около лампы, в коробке блестели медные заклёпки и кольца. На гвозде вместе с ключом для часов висел поводок. Мягко покачиваясь, он звенел по переборке маленьким карабинчиком.
В широкой консервной банке около приоткрытой двери лежали приготовленные и давно уже остывшие куски рыбы и жёсткой большой колбасы.
Лежа на диване, Маленький Штурман читал в потрёпанном журнале о жизни дельфинов в тесной воде аквариумов. Ему было жаль их.
Луна, вытирая слабые слёзы звёзд быстрыми облаками, звала на помощь солнце. Первый сияющий луч поспешно осветил розовый океан. По ровной, очень спокойной воде плыли, повинуясь лёгкому рассветному ветерку, островки травы, оторванные от родного берега недавними бурными ливнями. На некоторых сидели белые чайки, а на одном, беспомощно колышущемся растрёпанными листьями, рос цветок.
Свежесть его фиолетовых лепестков и увидело грустное солнце. Чудесный аромат растекался по тёплой солёной воде.
Собака никогда не видела цветов. Она родилась и умерла в море.