Порой казалось, что кроме них, троих, на всём острове совсем нет детей.
Это бывало, когда очередная выдумка или игра увлекали настолько, что даже звук вечернего рожка на высокой и тёмной стене "заведения" не сразу мог остановить их стремительное, не умещающееся иногда в целый день, весёлое мальчишеское общение.
Нет, конечно, в небольшом городе на другой стороне острова была начальная школа, да и в рыбацкой деревушке, расположившейся за дальними мысами, жили их ровесники, но здесь, на случайно когда-то выделенном природой и специально затем замкнутом людьми участке земли, под стенами "заведения" они, Александр, Джон и Сидни всё-таки были единственными детьми.
Их семьи не желали тесно общаться, у каждого из взрослых уже была своя биография, делающая невозможным радостный взаимный интерес, а вот мальчишки, с точностью до месяца одинакового возраста, не имеющие запретов от родителей и какого-то иного выбора, уже давно стали хорошими и верными друзьями.
Сын начальника тюрьмы, пухлый и рослый Александр, был заводилой и самым громким командиром в их отряде, если трём сорванцам выпадало в очередной вторник идти атакой на индейские поселения или брать штурмом хорошо укреплённые пиратские убежища в ближайших меловых скалах.
Сын тюремной прачки, задумчивый, большеглазый и болезненно худой Джон всегда и во всём соглашался с друзьями, не спорил с ними, ни на что не обижался; единственное, что смогло заставить его однажды жадно и опасно посмотреть в глаза проходящему мимо вооружённому конвойному солдату, была старая медная монета, случайно замеченная им на обочине тропинки.
Не помнивший своей матери светловолосый Сидни, сын вольного поселенца, маячника, который много лет до последней своей свободы был клиентом именно "заведения", как эту тюрьму для опасных государственных преступников в обиходе называли все заинтересованные в её деятельности люди, так вот Сидни стараниями молчаливого отца к своим семи годам стал весьма начитан, дерзок и любопытен.
Именно он однажды прочитал, придумал и подробно рассказал друзьям, что к годовщине смерти их общего любимца, славного казённого пёсика Корнета, они непременно должны сделать фейерверк.
Вынужденно совместное существование немногих людей в просторном ущелье не было расцвечено радостью частых праздников, большинство природных и жизненных явлений они воспринимали с опаской, рассчитывая только на неприятные и тягостные последствия, поэтому, когда в сумерках на вершине мрачной меловой скалы, возвышавшейся над воротами тюрьмы, прогрохотал красно-жёлтый свирепый взрыв, все испугались...
Система охраны и государственного сыска являлась в "заведении" основным, прекрасно отлаженным занятием, поэтому злоумышленники были схвачены и доставлены в кабинет начальника тюрьмы в считанные минуты.
Редкие свидетели этого события потом, переглядываясь, рассказывали в семьях, что из-за неплотно прикрытых дверей важного кабинета долго ещё доносились яростные крики, пронзительные звуки слёз и просьбы о немедленном помиловании...
Всю вину за содеянное Александр взял на себя, отважно объявив отцу, что злополучный фейерверк он придумал сам, лично, и что друзья были только слепыми исполнителями его воли. Начальник тюрьмы, грозно раскинувшийся внушительной фигурой в большом тёмном кресле, крутил седой ус и, незаметно посмеиваясь, также тайно для подследственного сомневался в его любви к книгам и, как следствие, в наличии необходимых для устройства такого взрыва знаниях.
Все участники мероприятия получили по неделе домашнего заключения, что было, по их мнению, чрезвычайно жестоким наказанием.
...Потом в один жарких дней, не дождавшись ещё начала настоящего лета, мальчишки угнали от причала маленький парусный ялик, исполнявший в "заведении" роль почтовой кареты, на котором один из назначенных и способных к морским занятиям солдат охраны ежедневно доставлял из городка официальную корреспонденцию.
Они, трое, уже были корсарами и должны были разгромить базу мятежников, прекрасно устроившихся в рыбацком посёлке неподалёку.
В семье начальника тюрьмы в этот день праздновали день рождения единственного, горячо любимого сына, именно поэтому Александр, сбежавший из-за торжественного стола, был наряден, в бархатной курточке и блестящих штанишках, и, когда решительно обрезал кривым ножом швартовую верёвку ялика, казался друзьям настоящим маленьким адмиралом.
Редкие береговые волны качали их корабль, блестящая солнечная вода заливчика выглядела как настоящее море и они, не сразу сообразившие, что в ялике отсутствуют предусмотрительно припрятанные где-то поблизости вёсла, были возбуждены предстоящим приключением.
Оставалась ещё надежда поднять на мачту тяжёлый реёк и вырваться на простор под белоснежным парусом, но такелаж действительно оказался слишком тяжёлым для них...
Ветер дул от берега, и возвратиться самостоятельно без вёсел друзья уже не могли.
Джон приготовился было плакать, Сидни напряжённо размышлял, предполагая очередные телесные неприятности, лишь Александр гордился собой, рассматривая горизонт в картонную трубку калейдоскопа, подаренного ему доброй матушкой в это утро.
Потом он дал поочерёдно посмотреть Джону и Сидни, как складываются в разные интересные картинки, повинуясь лёгкому движению их рук, цветные стёклышки, такие таинственные пронизанным солнечным светом; затем опять ненадолго отдал калейдоскоп Джону, специально, чтобы отвлечь того от горестных мыслей.
Ялик безопасно качался на мелких волнах, лишь изредка сильно кренясь с борта на борт, пропуская под собой внезапно приходившие откуда-то из-за прибрежных скал крутые зелёные валы. В одно из таких мгновений Джон и не удержал в руках красивую игрушку. Калейдоскоп упал, ударился о прочные шпангоуты деревянного дна ялика и рассыпался на части.
Брызнули по сторонам красные, синие и зелёные кусочки стекла; одинаково звякнув, выпали на мокрые доски длинные полоски зеркал, быстро намокла в воде под ногами пустая картонная трубочка.
Джон виновато ахнул, всплеснув руками, Сидни с презрением, красиво, сплюнул за борт, а когда Александр, не удержавшись на следующей большой волне, переступил башмаками по днищу ялика, хрустнули, окончательно погибая, и волшебные зеркала.
...Охрана с тюремных вышек заметила пиратов, совершенно не готовых к боевым плаваниям, часа через два, а спустя некоторое время все они были доставлены в застенки.
Раздражённый сорвавшейся карточной партией и недопитым праздничным коньяком отец Александра кричал про неминуемое суровое наказание, мать прижимала голову сына к своей пышной груди, разворачивая для него давно приготовленную вкусную конфету; на ступеньках маяка Сидни получил крепкий родительский подзатыльник; а Джон и сам искренне рыдал, обнимая поникшие плечи своей заплаканной матери....
Очередная их штрафная неделя была занята неимоверно скучными домашними делами, но все неприятности, хоть и портят хорошим людям жизнь, непременно радостно когда-то заканчиваются.
И в тот раз друзьям понадобилось всего лишь половина солнечного дня после долгожданной встречи, чтобы спланировать свой очередной поход.
...У Александра на спине был крепко оправленный горный рюкзак, звенящий многими блестящими застёжками и новыми ремешками; Сидни легко забросил себе через плечо прочную холщовую сумку отца, в которой тот иногда брал на маяк еду и воду, если там предполагалась какая-то долгая работа, а Джон, опаздывая к выступлению отряда, рассовал по карманам просторных штанов хлеб и три варёные картофелины.
Из разговоров взрослых они лишь недавно узнали о том, что в дальнем, тупиковом конце ущелья существует таинственное место, куда изредка отправляются конвойные команды, чтобы пострелять там из настоящих ружей.
То, пускаясь наперегонки бежать, то шагая рядом, они хохотали, бросаясь друг в друга крупным зелёным репейником, поддавали башмаками случайный обломок сухой деревяшки, удачно и скоро найденный Сидни в дорожной пыли; по очереди рассказывали истории, накопившиеся у каждого из них за долгие дни злополучной недели.
Тёмные скалы по сторонам скоро закончились, справа зажелтел прибрежной жёсткой травой пологий склон к морю, знакомо закричали над водой суетливые мелкие чайки. В плавных промежутках между дюнами изредка вспыхивали красивые красно-розовые цветы низкого шиповника, скоро появился и прохладный ровный ветерок.
Джон первым внимательно рассмотрел отвесную песчаную стену и ряд чёрных поясных мишеней, вкопанных на брёвнах вдоль неё.
С громкими криками друзья бросились вперёд, на бегу стараясь точно поразить камнями похожие на вражеских молчаливых солдат деревянные фигуры.
Чаще всех промахивался Александр.
Хоть его камни и были крупнее, чем те, что поднимали из-под ног Сидни и Джон, пусть и бросал-то он их очень решительно и сильно, но всего лишь раз вздрогнула от попадания рассерженного неудачами Александра крайняя кривая фигура.
Зато, когда один из камней пролетел мимо цели и мягко ударился в стену обрыва за спинами деревянных солдат, вместе с разбуженными броском песчаными струйками блеснули, сползая вниз, и несколько красно-жёлтых блестящих пуль.
Мальчишки принялись восторженно кричать, жадно рассматривая находки, и тут же, выломав из сухого ивового куста у дороги подходящие палки, все вместе бросились глубже раскапывать плотный песок высокого обрыва.
Сначала был просто азарт, затем Сидни пристально нахмурился, закусив губу, и грамотно объяснил друзьям, где может быть место, куда стрелки чаще всего могли промахиваться, не попадая в цель. Там, в песке, чуть выше плеч учебных мишеней, действительно пуль было значительно больше, и скоро карманы их штанов и карманчики рюкзака Александра оттягивались грузом найденных богатств.
Джону раньше всех надоело это занятие, и он лениво спустился с обрыва.
До моря идти было далеко, неудобно, через большие каменные обломки, поэтому он принялся без особой цели, размахивая подобранным длинным прутом, как шпагой, бродить в мелких зарослях, занимавших всё свободное пространство от стрельбища до мрачных скал. Совсем рядом, за кустами, перекрикивались Сидни и Александр, поэтому ему даже одному было совсем не страшно, но внезапно Джону всё-таки пришлось в испуге остановиться.
Перед ним открылась целая поляна маленьких деревянных крестов.
Высотой ему под пояс, старые и светлые, с ржавыми гвоздями, скрепляющими грубые перекладины, с краткими надписями и цифрами.
Не крикнув, хоть он уже совсем и приготовился сделать это, Джон опустился на колено около ближнего креста.
"...Алан При..., Љ 240558, 19..., дня второго"
Джон внимательно обернулся к другому, почти сгнившему кресту, ко второму, третьему. Он вертелся на месте, ожидая получить скорую разгадку, но почти все кресты, и старые, и блестевшие шляпками недавно вколоченных гвоздей, рассказывали о своих хозяевах только номерами, точными датами и лишь редко - неясным незнакомым именем.
"Љ ...4779.., 1894 -..."
Совсем скоро с обрыва с радостными криками спустились, заметив голову Джона в невысоком кустарнике, усталые Сидни и Александр, подошли к нему, шумно раздвигая ветки, замолкли рядом, рассматривая кресты и странные надписи.
То, что это было тюремное кладбище, мальчишки догадались почти одновременно, Джон первым сказал это вслух, Александр согласился с ним, а Сидни, молча остановившись перед крестами, вывернул свой карман и высыпал все найденные пули на ближний могильный холмик....
Этим же летом по биографиям многих людей прошла и тяжело качнула весь мир мрачная кровавая волна первой большой войны. Она разбила, смешала и разметала по чужим сторонам миллионы ярких и красивых жизненных сюжетов, разлучила множество любящих и преданных друзей.
Вторая же волна военной ненависти, прокатившаяся по ненадолго успокоившимся океанам и землям, случилась всего лишь через три десятка лет и была гораздо ужасней первой. Воды морей содрогались, континенты чуть отдалялись берегами, оружейный чугун и сталь враждебных конструкций окончательно раздавили почти все прекрасные человеческие отражения удивительно счастливой эпохи.
Именно в те годы на северной окраине страны и были совершены самые дерзкие в её истории ограбления крупных банков.
Налётчиков отличала невиданная сила замыслов и изящная тонкость исполнения преступлений. Военное время не могло прощать медлительности, поэтому к рутинным полицейским операциям по розыску и поимке бандитов была добавлена прямая и бескомпромиссная жестокость армии и военных законов.
Во время одного из нападений произошла редкая по своей сути случайность, секундная заминка, вследствие чего автомобиль с налётчиками смогли повредить армейские снайперы, завязалась перестрелка, в которой погиб охранник банка, а вся банда была тут же уничтожена ответным автоматным огнём, но её главаря, оглушённого взрывом гранаты, всё-таки удалось взять живым.
Обстоятельства дела были очевидны, общественность ждала решения суда и справедливого возмездия.
Действительно, всё было ясно, многочисленные документы свидетельствовали о деталях преступлений достаточно подробно, заочный суд был скор, оглашение приговора назначили на вторник, но внезапно судья объявил о необходимости своей встречи и разговора с обвиняемым без свидетелей.
Мутный фонарь под потолком светил по всем правилам экономного военного времени.
Маленькую настольную лампу судья принёс с собой, с умыслом захватив её из своего кабинета. Яркая полоса электрического света, как он и предполагал, сразу же разделила сумрачную комнату допросов на две равные части.
Сердце и карманные часы судьи грохотали одинаково тревожно.
Ожидая назначенной им самим странной встречи, человек в мантии то и дело вставал из-за стола, прохаживался вдоль короткой стены и вновь садился.
Конвойные ввели прихрамывающего бандита, один из солдат тщательно проверил крепления и пристегнул цепи к железному стулу.
Человек в тюремной робе щурился на пронзительный свет лампы, с умыслом направленный ему прямо в лицо, но встать или отвернуться не мог.
- Послушайте, я в ваших руках, никуда отсюда не денусь! Может, соизволите, прекратите это издевательство!?
Невидимый для подсудимого собеседник откашлялся.
- Нет.
- Почему!? Вас интересует цвет моих прекрасных глаз или вы надеетесь заметить в них признаки запоздалого раскаяния?
- Меня интересует только одна деталь.... Кто стрелял в охранника банка? Вы?
- Не знаю. Не помню, может и я. Разве для кого-то этот факт сейчас важен?
- Да, конечно. Убийцу казнят, а организатор налётов и убийства всего лишь пойдёт на каторгу.
- Уверен, что толпа давно уже намылила для меня верёвку.
- Толпа - да, но не я. Мне важно точно знать, кто убил этого человека.
- Бросьте эти жалкие кривляния, ваша честь! Между вами, судейскими, всё уже решено: меня вздёрнут, дело будет сделано, правительство и наши газетёнки тотчас же успокоятся, не так ли!?
- Нет, не так, Александр.
Человек в кандалах вздрогнул, наконец-то сквозь встречный свет пристально рассмотрев лицо судьи.
- Джон, ты!? Но почему же раньше...
- Молчи. И слушай внимательно.
Судья обошёл стол, сел на его край, заслонив лампу широкой спиной. В пронзительном сумраке лица обоих, и Александра, и Джона, казались серыми.
- От меня в эти дни не требовалось особой тщательности, но я сам, специально, успел изучить множество разных документов, десятки описаний очевидцев и заключений экспертов. Думаю, что только я один во всём мире сейчас могу с уверенностью утверждать, что именно ты из своего револьвера стрелял в несчастного охранника банка и оставил его любящую жену вдовой, а детей, двух прелестных девочек, сиротами. Но я хочу сейчас от тебя услышать правду. Ты?
- Зачем всё это тебе, Джон?
- Повторяю, есть выбор: казнь или тяжёлая, но всё-таки, жизнь... Мы с тобой были в детстве друзьями.
- А если признаюсь?
- Сейчас я для тебя всевышний. Никто не узнает и не услышит твоего признания.
- У тебя же могут быть неприятности...
- Не всем дано понять то, о чём заинтересованно догадался я.
Тонко прозвенели цепи на руках растерянного человека, когда он закрыл ладонями усталые глаза.
- Ты прав, Джон, это был мой выстрел, я точно помню своё решение.
- Прощай.
Высокий, сутулый в бесформенной чёрной мантии, судья выключил лампу и, тяжело ступая, направился к двери.
- Джон, а как же...? Что будет теперь со мной?
Взвизгнула, открываясь, тяжёлая дверь. На пороге Джон обернулся.
- Ты знаешь, как звали того охранника, которого ты убил?
И словно негромким эхом раздалось уже по коридору:
- Сидни...
Забавная игрушка - калейдоскоп. Для каждого в нём есть своя картинка, никогда не похожая на те, что были секунду и две назад. И всегда эти изображения зависят не только от наших движений, но и от направления жизненных волн, заставляющих нас именно так поступать.