Dark Window, Гапонова Алина : другие произведения.

From Depression With L...

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Абсурд в нашей жизни неизбежен. Но когда его становится слишком много, он выбивает рычаги управления. Главному герою предстоит понять, как вернуть управление. И хочет ли он возвращения в прежнюю жизнь. И проверить из-за кого эта жизнь получилась именно такой. Друзья юности, говорящие крысы, таинственные кофейни - всё это инструменты, позволяющие открыть дверь в Дом Безмолвия. С другой стороны уже летят послания в форме дневниковых страничек. А время между текущим моментом и финишной чертой тает очень быстро.

   Dark Window, Алина Гапонова

From Depression With L...

  
   Мечта разыскивает путь, -
Закрыты все пути.
Мечта разыскивает путь, -
Намечены пути.
Мечта разыскивает путь, -
Открыты все пути.
   (c) А.С. Грин
  
  
   Глава первая "Letter",
   в которой мы узнаём о большом море, маленьком домике на его берегу, прорве народа, населяющей домик, и о личности, которой хотелось бы это население подсократить
  
   Сегодня ему опять снился дом. Усадьба с бледной колоннадой, словно затерянный музей на грани Света и Тьмы. Холодного Света, пронизанного голубыми жилками вечной мерзлоты. И Тьмы, живой, мерно вздыхающей, жаркой, прорывающейся фонтанами алых вулканов. Здания окрестных улиц тонули в потоках Света и прятались в бархате Тьмы. Лишь дом, словно артист, получивший главную роль, красовался на переднем плане.
   Стены мягкого розового цвета. Или светлые, почти до белизны, голубые. Тёмные окна, из которых тянуло влажной кладбищенской мглой. Пространство наполнялось безмолвием. Торопливые шаги не рождали ни единого звука. Не сминалась с шелестом трава, не хрустели под ногами мелкие камешки, не отзывались скрипом древние щелястые ступени крыльца. Оставалось протянуть пальцы к дверной ручке, застывшей в виде косматого бронзового льва, яростно сжавшего клыками кольцо, чтобы проверить, звякнет ли оно в мире, замазанном тишиной.
   Наплывшие из-за спины запахи жареной картошки и хорошо пропечённого мяса безжалостно оборвали сон. И, как всегда, на самом интересном месте.
  
   Его никогда не звали к столу вовремя.
   Он либо приходил слишком рано, когда садиться за стол бессмысленно, и в качестве прелюдии к обеду ему доставались лишь миллионы упрёков, что здесь не ресторан и клиентов не обслуживают. Либо, что происходило гораздо чаще, он являлся к столу в тот горестный миг, когда всё съедобное уже изничтожили подчистую.
   "Не успел к обеду, - покровительственный хлопок жены по плечу подталкивал его к месту закончившейся трапезы, - так хоть помой посуду".
   Огромный стол, заставленный грязными тарелками, навевал ассоциации с лунным пейзажем, усеянным кратерами. Одного взгляда хватало, чтобы уверовать: американцы не только побывали на Луне, но и порядочно изгадили наш естественный спутник. А все работы по обеззараживанию мёртвой планеты ложились на его покатые плечи. Приходилось, засучив рукава, сгружать горы посуды в садовую тележку и везти на берег моря, поскольку счётчик воды, установленный в кухне, молчаливо, но неуклонно взывал к экономии.
   Оспаривать право на раковину не хотелось. Сизые волны, увенчанные гребнями пенистого недолговечного серебра, успокаивали взор и душу. Бескрайняя равнина, тысячи лет неустанно накатывающая на берег, позволяла думать о других вселенных. Шум волн постепенно сливался в экран безмолвия, надёжно отгородивший его от остального мира. Он звал море Норвежским. Впрочем, с тем же успехом он мог называть его Карским или Охотским. Как ни назови море, в первую очередь оно всегда остаётся морем. Однако название "Норвежское" грело душу сильнее. Хотелось думать, что эта местность принадлежит Норвегии, и, если обернуться, то за спиной обнаружатся величественные фьорды. Верилось настолько, что он до бесконечности оттягивал миг, когда всё же приходилось оборачиваться.
   Волны безмятежно набегали на берег, омывая разложенную посуду: вонзившиеся ножи, тарелки, зачерпнувшие песок краем, чашки и кружки. Три волны, пять, семь. После тридцатой посуду можно собирать в тележку.
   День ничем не отличался от остальных, если бы не случилось собрать тарелок на одну больше. Чудо удивило. Руки вздрогнули, рассматривая последнюю, двадцать седьмую тарелку. Белая вогнутость с полустёршейся голубой каймой и тенями когда-то ярких цветов на глубоком дне.
   - Но их же всегда двадцать шесть! - бурчание предназначалось большей частью влеленной, в которой нарушились кардинальные устои. Границы миров раздвинулись, запредельные пространства выдавили дополнительную тарелку. Быть может, она и явится ключом к Тайне, которая никак не могла встретиться по ходу жизни.
   Быстрый взгляд на тележку, где красовались отмытые морем тарелки, жёстко расставил всё по местам. В стопке тарелок, руша привычную гармонию, виднелся извилистый край огромной раковины. Никакого чуда, просто руки на автомате цапнули ракушку. Если не приглядываться, по цвету весьма схожую с разрозненными обеденными сервизами.
   Разочарование остро резануло грудь. Унылой ленивой медузой взгляд перебрался на сырой песок, отыскивая гнездо раковины. Волны усердно лизали берег, заглаживая впадину. Неизвестно, сколько лежала ракушка в песчаном убежище и сколько пролежала бы ещё, не ухвати её опечаленные нудной работой руки. Он вспоминал, что и раньше вроде бы видел эту ракушку. Покинутое пристанище, где жил когда-то банальный доисторический моллюск.
   - Да где же он? - доносились из-за спины визгливые окрики. - Тут работы невпроворот, а он опять прячется. Эй, Депря, Депресс, Депресняк...
   Оклики гулко раскатывались по унылому берегу. Записано ли в исторических хрониках то блаженное время, когда его звали иными именами?
   "Хорошо там, где нас нет, - вот единственная мысль, которая на согбенных ногах ковыляла по мятущемуся сознанию. - Но, господи, за какие деяния мне досталась именно эта жизнь?"
   Ещё несколько волн, и берег снова станет безмятежно ровным. Но тут случайный луч Солнца, прорвавшийся сквозь противную облачную серость, быстро погладил берег, придавая унылости уютные тона. И в ответ на послание большого светила из впадины сверкнуло светило маленькое, крошечное, уместившееся на округлом боку аптечного пузырька, до этого дня скрытого куполом ракушки.
   Пальцы торопливо извлекли бутылочку, а глаза уже ухватили, что за стеклянными стенами светлела свёрнутая трубкой бумага. Неведомое послание. Призыв капитана, потерпевшего крушение.
   Ему никогда не доводилось встречаться с письмами бутылочной почты. Необычность случившегося снова подарила иллюзию, что за спиной Норвегия. Ведь именно суровым норвежским морякам в толстых свитерах, грызущим потемневшие прокуренные трубки, положено обветренными пальцами разворачивать послания, отправленные с далёких островов Индонезии или Японии. Возможно, он стал одним из них. Сегодня. Сейчас. И он в Норвегии. Только оглянись.
   Он оглянулся.
   И в этот миг иллюзия развеялась. Ни о Норвежском, ни о Северном море не могло идти и речи. Разве что о Баренцевом, но явившем далеко не лучшую часть побережья. Пропитанная скорбью равнина, поросшая чахлой растительностью, с трудом сбивающейся в уродливую чащу. Между серым пляжем и скособоченным лесом кривился жалкий домишко, в сравнении с которым замшелая избушка из древних сказок казалась квартирой улучшенной планировки. Кум Тыква из истории о Чиполлино, вероятно, с радостью принял бы эту хибару взамен своего недостроенного жилища. Но легендарный овощ не располагал родственными ему тыквами, тыковками и тыквищами, которые явились бы к нему на постоянное место жительства.
   Дом на побережье в буквальном смысле ломился от родственников. И, прежде чем узнать, что же таило в себе послание из бутылки, стоит подробнее рассказать о жителях дома.
  
   Первым делом стоило упомянуть старую тещу, в сравнении с которой теща из анекдотов выглядела милой заботливой бабушкой, лишний раз не открывающей рот. Это же создание по её словам помнило все мировые войны и лично видело царя на параде, о чём не уставало по вечерам рассказывать молодому поколению.
   На рассвете было хуже. Намотав на себя простыню, она воображала себя Карлсоном. Раскручивая пропеллер от вентилятора, новоявленный Карлсон весом в полтора центнера прыгал с крыши, отчего сейсмографы Дальнего Востока фиксировали очередное землетрясение.
   Днём становилось совсем нестерпимо. Приглашённые подружки умилённо смотрели с обшарпанного плейерка порядком изжёванную кассету, где дорогой Леонид Ильич Брежнев терпеливо открывал очередной съезд. Умильные слёзы катились по изморщиненным лицам от воспоминаний, как было хорошо тогда. И мир содрогался от громогласных ругательств, извергаемых старенькими глотками, по поводу, как отвратительно изменился мир к худшему. Спасение было одно - взять удочку и коротать время на пирсе под пронизывающими ветрами.
   Но эту территорию ревностно, как опытный кот, охранял дедушка тёщи. Завидев слушателя, он талантливо отрезал путь к отходу, с прищёлкиванием вставлял челюсть, прокашливался, разворачивал засаленную книжонку, отыскивая место, на котором прервал рассказ вчера, и продолжал повествование, испещренное подвигами и трагедиями. Дедушка не просто помнил все мировые войны, но и клялся, что участвовал в них, предъявляя древний советский паспорт с неоднократно подскобленной датой рождения. В его хрониках причудливо переплелось содержание сериалов "Диверсант", "Конвой PQ-17" и даже "Пёрл-Харбор". Дедушка непременно выставлял себя главным героем событий. И это ещё можно было стерпеть. Хуже было, когда он показывал "...и тогда мы с немецкими друзьями накрыли этих лягушатников шрапнелью...", щедро лепя в воду щебень и обломки кирпичей. С этого момента о ловле рыбы можно было и не мечтать.
   Оставалось взять корзину и бежать в лес, надеясь среди густых островков ложных опят отыскать хотя бы один стоящий гриб. Но словно из-под земли вырастал двоюродный брат дяди отца тёщи. "Заядлый охотник", - горделиво отзывались о нём те, кому выпало счастье наблюдать его лишь на фотографиях. На древних, шоколадного оттенка снимках он всегда представал с сигарой и двустволкой. В жизни же этот почётный гражданин несуществующего города Североюганска числил себя отважным приморским партизаном, кидаясь на сосны с воплями: "За Родину! Бей белых!" В такие моменты полезно было вести себя тише воды и ниже травы. Выскочки по умолчанию превращались в шпионов и становились пленниками, которых долго и терпеливо пытали.
   Ещё хуже, когда из-за кустов всё-таки вылезали белые. Тогда они долго и старательно били Депресняка, потому что двоюродный брат дяди отца тёщи к этому времени уже благоразумно смывался, и вопли "Бей белых!" не на кого было свалить. Эти белые не напоминали отрицательных героев гражданской войны. Они напоминали тех, кого волновало, что афроамериканцы взяли себе слишком уж много прав. Волосатые могучие кулаки чесались поубавить права. Особенно жизнь хотелось объяснить тем, кто призывал бить белое население. После того, как становилось ясно, что жизнь преподала суровый урок, возвращался двоюродный брат дяди отца тёщи. И тогда уже били за контакты с контрреволюционнными элементами. Поневоле любой мог оказаться участником допроса с пристрастием, причём всегда не с той стороны, с которой бы хотелось. Если после допроса взглянуть на себя в зеркало, то в холодной стеклянной мгле можно было узреть чудом выжившего от лобового столкновения с локомотивом.
  
   Пальцы сжимали бутылочку с таинственным посланием, гладили стеклянные бока, осторожно трогали изъеденную морем пробку. Оставалось ухватить зубами просолённую затычку и откупорить пузырёк. Но тут на плечо Депресняка опустилась тяжёлая и требовательная рука. Явился шафер, бывший слегка навеселе и напевающий в хорошие времена "Если б море было пивом...", а в плохие "А на суде я брал всё на себя, откуда знать им, как всё это было..." Увильнуть от "Последнего из Могикан" было немыслимо. Тот всегда пытался стрельнуть сигаретку, приглашая слетать на Луну, ну а посколько её пока не видать, выпить за здоровье ночного светила. Не обиженный силой шафер мозолистыми руками затащил будущего космонавта под перевернутый баркас, где уютно расположился кум шафера.
   - Выпьем! - торжественно утверждал шафер.
   - Нет, - промямлил Депресняк, которого больше волновал сжатый в руке пузырёк.
   Повернувшись к куму и показывая на смельчака, шафер уничижительно процедил: "А вот он не хочет пить". По вытянувшемуся изумлением лицу кума Депресняк увидел, что если того раньше и посещали сомнения в его недоразвитости, то теперь они сменились абсолютной и нерушимой уверенностью.
   - Слабак! - дуэт пропитых голосов вынес нелицеприятный вердикт.
   Из углов баркаса тянуло сгнившими водорослями и дохлой рыбой. Ветер нёс противный запах серы. Сквозило так, что температура напоминала северный полюс. Шафер и кум без лишних слов, поочерёдно, суровыми мужскими глотками уменьшали уровень мутной жидкости в потрясающей размерами бутыли и метко хлестали кандидата в космонавты, когда тот тянулся к картошке и сельди, по пальцам, приговаривая: "Не пьёшь, так и закусь переводить не смей!" После минутного проблеска, раскрывшего убежище таинственной бутылки, Солнце, казалось, эмигрировало навсегда, отдав побережье в вечное рабство серым тучам, укутавшим небо лохмотьями, похожими на одеяло с помойки.
   "А это свинцовое небо... Что оно, как не календарь нашей жизни, - размышлял Депресняк, кутаясь в тонкую куртку от вонючих сквозняков. - Бесконечная череда серых дней. Проблески обозначают в нём праздники. Мы надеемся, что лазурный кусочек неба явит нам Солнце, но когда светило добирается до этого места, облака заволакивают просвет. И как не поверить, что чьи-то пальцы злобно выдрали из календаря праздники, которые задуманы для нас".
   Кум и шафер смотрели на Депресняка осоловелыми глазами и тоже о чём-то думали. Отвязавшись от них, можно было возвращаться под крышу дома. Там его ничего хорошего не ожидало. Даже наоборот.
   Но билетом в Тайну грел пальцы аптечный пузырёк. Не дожидаясь появления плеяды остальных родственников, Депресняк стремительно вытащил пробку и вытряхнул на дрожащую от волнения ладонь свёрнутую бумагу. Пальцы проскальзывали в стремлении ухватить край слипшегося документа. Наконец ему удалось подцепить уголок и развернуть исписанный клочок. Щуря глаза, Депресняк разбирал косой почерк мелких строчек.
  
   "12 декабря.
   Тихо и хорошо. Можно спокойно сесть с чашкой теплой, терпкой жидкости и посмотреть на причудливый танец чаинок, на то, как идет рябь по поверхности напитка, когда я смеюсь или дую на него, на рой снежинок за окном. Впрочем, я замечталась. Теплый плед, горячий чай и любимое кресло, это, безусловно, хорошо, но есть и обязанности. Пора начинать урок музыки. И зачем только маменька наняла эту напыщенную гусыню?! Ой, зовут! Ну все, пока!"
  
   Он перечитал. И снова не понял ничего. И главное непонимание заключалось в том, что на вопрос "Зачем вот это оказалось в моих руках?" ответа не находилось. Даже примитивного. Даже никому не нужного.
   С чувством глубокого внутреннего разочарования Депресняк побрёл обратно к дому. Подошвы с тоскливым скрипом вонзались в песчаный берег, сейчас меньше всего на свете напоминавший желанную Норвегию.
  
   Глава вторая "Land",
   в которой Депресняку снова не удаётся приблизиться к таинственному дому
  
   Послания, определяющие блистательную судьбу, должны быть чёткими и конкретными. Например, строго и симпатично: "Настоящим уведомляем, что по завещанию внезапно скончавшегося в Америке родственника на Ваше имя причитается перевести сумму, составляющую два миллиона сто тридцать семь тысяч двести долларов США и семнадцать центов". Или грандиозно и масштабно: "Ваш билет выиграл Джек-пот в Галактической лотерее". Или вполне определённо: "Предъявителю сего купона полагается скидка в размере двух процентов. Акция продлится до 31 октября".
   Всё остальное для мира, перенасыщенного информацией, выглядит клочком мусора, стремительно уносящегося к морю забвения. Знаком Судьбы ещё можно счесть счастливый номер на билете, улыбку очаровательной незнакомки или отсутствие контролёра при входе. Но обрывок чужой мысли никогда не кажется посланием свыше. Ведь голова переполнена собственными мыслями, более близкими и важными, более ценными и красивыми.
   Возможно, краешек сознания ещё тихо намекнёт, что ухваченная всуе мысль может оказаться кусочком цветного стекла, частью величественной мозаики, которая и откроет смысл происходящего. Но рациональность быстро заткнёт рот ненужной догадке, а память услужливо сотрёт случайную фразу, которая уже никогда не послужит ключиком к дверце, за которой хранятся главные тайны мира.
  
   Пальцы уже переставшей дрожать руки сложили бумажку вчетверо и положили в карман куртки. Отбросить клочок? Но когда-то давно Депресняк дал себе обещание не мусорить. Что он загадал, если не нарушит обещание, уже не помнилось. Но явно что-то хорошее, потому что даже воспоминание о клятве немного согрело.
   Ещё издалека он заметил, что возле порога происходит какая-то возня, но не придал ей значения. А зря. Потому что еще успел бы скрыться в лесочке.
   Восторженно голося, бежали ему навстречу великовозрастные детки. Они тут же облепили папу, с каждым мигом всё больше погружавшегося в пучину вселенской тоски. Депресняка всегда удивляло, как оглушительно великое мировоззрение, что все соблазны сияющих огнями больших городов невозможно воплотить посредством несправедливо маленькой стипендии, умещается в коротенькой фразе: "Пап, дай!" Распределив между потомками небольшое число ветхих купюр и получив взбучку от жены, полностью выбитый из колеи Депресняк зашел в свою комнату. Об отдыхе можно было и не мечтать. Здесь по-хозяйски расположилась с подругами старшая дочь, занятая волшебством гадания. Посторонние крайне мешали процессу, поэтому в любого вошедшего кидались подушки, тапки и даже вилки.
   Унося в спине дюжину вилок семейного сервиза и проклиная исключительную меткость дочери, Депресняк вышел на крыльцо. К счастью дул пронизывающий ветер и моросил мелкий противный дождь.
   Почему к счастью?
   Потому что лишь в такую погоду ни у кого не появлялось желание торчать на крыльце. Ну, кроме десятка лишайных собак, пары лысых котов, источно мяучащих симфонии жизненного недовольства, тридцати ворон, мрачно каркающих и умудрившихся уделать крыльцо за пять минут.
   И ещё белого кролика.
   Собственно от кролика было меньше всего шума, но как-то смущал длинный нож, коим красноглазый зверёк угрюмо ковырял ступени крыльца.
   "Хорошо, что мы не живём вечно, - размышлял Депресняк. - Подобную вечность я бы не перенёс. А пришлось бы выносить. На то она и вечность".
   Вытащив из спины вилку, Депресняк замахнулся, и ворон стало двадцать девять. Коты не отреагировали на случившийся акт вандализма, считая подобную пищу недостойной их королевского нутра. А вот собаки поутихли и начали принюхиваться, облизываться, вилять хвостами. Суматошно колотя лапами, они подбирались к телу поверженной птицы.
   Смеркалось. С неба падал дождь, град и увесистые обломки кирпичей. Взгрустув, Депресняк вытащил сигарету, но обнаружил, что табак из неё уже кто-то украл.
  
   Он вспомнил детство. Солнечный день. Он идёт по улице с мамой, держась за её тёплую руку, а другой рукой сжимает щиплющую пальцы прохладу восхитительно вкусного стаканчика с мороженым. По голубой глади озера, где сверкает золотая солнечная дорожка, плывут друг к другу два белоснежных лебедя.
   - Странно, - пробурчал он, выныривая обратно в свинцовые сумерки. - Жизнь не всегда была такой, как сейчас. Но что я сделал не так? Что привело к таким ужасающим переменам???
   Мысль была важной. Похоже, ему удалось ухватить невидимую нить, ведущую если не к центру жизненного лабиринта, то хотя бы к выходу из него. Но вытянуть следующее звено размышлений уже не довелось. Прибежал младший сын. Стрельнув у отца россыпь мелочи, он отправился в ближайшую харчевню. Хорошо, что она находилась километров за пятнадцать от дома, и раньше завтрашнего утра отпрыска можно не ждать.
   Это означало одно: освободилась маленькая кладовочка. Поспешно обшарив окресности суматошным взглядом и убедившись, что никто не заметит намечающийся хитрый манёвр, Депресняк юркнул в тесный закуток, упиравшийся в дверь кладовки. Как только дверь мягко захлопнулась, бархатная тьма уютно окутала душу, израненную тревогами и смятением. Депресняк рухнул на бугристый матрас недовольно дребезжащей кровати. Мир не хотел отпускать его. Мир тянул к нему щупальца звуков.
   Надсадно кашлял тёщин дед, прочищая горло перед очередной повестью. Ворковал с экрана Брежнев. Палил в лесу неугомонный охотник. А над всей этой канонадой властвовало верещание: "Эй, кто видел Депрю? Куда он на этот раз запропастился?"
   Спасение пряталось рядом. Пальцы ловко обшарили извилистую щель в трухлявой стене и извлекли плейерок, которому многочисленная родня ещё не успела приделать ноги. Из внутреннего кармана в гнездо скользнула карта. Подушечка пальца ласково нажала на кнопку, и мир вместо ненавидимых звуков заполнила мягкая вязь музыки.
  
   In my dreams I met a girl
   Somewhere down the river
   She took me to an ancient house
   She looked young but also wise
   Something made me shiver
   She was both dead and alive
   And I could see the ravens fly.
  
   Теперь в сознании соприкасались два мира. В одном он, как узник в темнице, валялся, сражённый реалом, на кровати тесной комнатушки. Другое пространство пропитывала свобода. Там, среди тёмного, наполненного шорохами и шуршанием леса, к нему вдоль мрачно журчащего ручья спешила девушка неземной красоты. Её волосы напоминали лучи Луны, изогнувшиеся волнами причудливого водопада. Её глаза сияли парой негасимых изумрудных звёзд. Её улыбка складывалась в Знак Доброты.
  
   In the house of silence far from here
   Distant voices coming out of the air
   The house of silence sends our tears
   Shadows dancing for a hundred years
   And they cry.
  
   Между ним и девушкой вклинился дом. Или вместо девушки. В расплывчатой логике сна, где всё ускользает и преобразуется, трудно поймать чёткость. Тёмные окна и дверь, украшенная бронзовой ручкой. Теперь запомнились две мрачные горгульи по сторонам от крыльца. Согбенные и чёрные. Выпуклые глаза и гладь вместо рта.
   Пальцы протянулись к ручке. Казалось, сейчас он пройдёт дом насквозь и снова окажется в чарующем свете изумрудных звёзд.
   Не случилось.
   Громыхнул гром, унося обрывки сна.
   Над Депресняком вековечной скалой высилась супруга с календарем, на котором красным фломастером обвели сегодняшнее число. Дату исполнения супружеского долга.
  
   Глава третья "Lumber",
   в которой мы узнаём, что для исполнения супружеского долга присутствие супруги не обязательно
  
   В этом месте придётся притормозить читателей, успевших вместе с гривастым Дитером Боленом лихо затянуть: "My bed is too big! Too big without you, lady! I wanna have no heartache! Come hit me with your shot!!!"
   Выполнение этого долга несло в себе иную картину. Его прилежно исполняют все мужья. И даже Дитер Болен. Но песен об этом он не поёт. Почему-то никому не приходит воспевать данный супружеский долг в песнях.
   Вместо "My bed is too big" на жизненном горизонте замаячило мусорное ведро. Хорошо утрамбованное. Тяжёлое. С горкой помоев, унылым конусом поднимающихся над царапанным бортом. Расстроенный Депресняк взял сосуд печали и, скорбно подволакивая ноги, двинулся на свалку. Маска трагизма должна намекнуть ближним и дальним родственникам, что сегодня его норма тяжких подвигов перевыполнена.
   Но, выйдя за пределы убогого обиталища, он разрешил тени улыбки коснуться губ.
   - По крайней мере, никто не помешает мне думать, - пронеслось в голове.
  
   Он любил одиночные странствия. Не так уж и важно, что сжимают твои руки: цепочку, на которой покачивается Кольцо Всевластия, или дужку мусорного ведра. Главное - перед тобой дорога. И ты должен пройти её до конца, ища затуманенным взором свой собственный Ородруин.
   Посвистывал колючий промозглый ветрина, напевая реквием всему светлому и праздничному. На своих крыльях он нёс запахи жженой резины, гнилых помидоров, прелого тряпья и - совершенно неожиданно - малинового варенья. В сумерках мусорные развалы казались улочками древнего готического города. Города, где обитало злое чудище, от которого все жители прятались за стенами домов. Вот и сейчас любой гражданин предпочёл отсиживаться внутри дома, и лишь Депресняк тоскливо тащился по улице.
   - А ведь это я и есть чудище! - поразила его неприятная догадка. - Это от меня все попрятались.
   Оставалось протереть глаза подрагивающими от обиды руками. Древний город исчез, уступив место мусорной гряде. Теперь можно было не считать себя чудищем. Но утерянную сказку становилось немного жаль.
   На полпути к цели его ноги словно окаменели. Здесь распростёрся район теней прошлого. Когда-то на этом месте он обнаружил развал грампластинок. Лет пятьдесят или даже тридцать назад каждая из них представляла величайшее сокровище. Теперь же музыка, запечатлённая на виниловых дорожках, перескочила на цифровые носители, а пластинки - громоздкие и хрупкие - отправились на свалку.
   Потом настал черёд аудио и видеокассет. Кирпичики, выстраивающиеся в затейливые города за стёклами киосков звукозаписи, стали ненужными. Ещё лет десять назад этим количеством ленты можно было организовать империю и стать видеомагнатом. Но DVD вышвырнуло ленты на обочину.
   И вот теперь бесформенной, разбухшей от сырости кучей здесь лежали книги. Быть может, ещё вчера они пылились в "Букинисте" под скорбной табличкой "Любая за три рубля". Но кому интересно вчера? А сегодня на месте "Букиниста" открылась парикмахерская, и всю огромную рать книжного войска бесславно демобилизовали.
   Ему захотелось если и не спасти какую-то книгу, то хотя бы подержать в руках. Почувствовать исчезающее волшебство эпохи бумажных носителей. Протянуть нить в сокровенное. Погадать, как в школьные годы, наудачу распахнув случайно выхваченный томик чьего-то собрания сочинений.
   Пальцы уже вцепились в рассыпающийся корешок и разломили слипшийся от сырости том примерно на середине.
   "Между тем, втайне я ожидал, не покажется ли среди их мелькающих как в банном пару лиц лицо новой сестры милосердия, которой должна была быть не кто иная, как девушка с английской булавкой. Время от времени она проходила за стеной среди высоких цветов, в зеленом венке на фоне золотого неба. Так кротко, так весело сияли ее глаза! Когда она даже не появлялась, ее незримым присутствием была полна мерцающая притушенным огнем палата, и я время от времени шевелил пальцами в коробке булавку. К утру скончалось пять человек, и их унесли на носилках румяные санитары, а мой термометр показал 36 с дробью, после чего наступило вялое и трезвое состояние выздоровления".
   Отрывок соответствовал настроению, но противоречил мечтам. Хотелось не лихорадочного бреда больного, а чего-то широкого, яркого, весёлого, зовущего если и не на праздник, то уж точно в светлое будущее.
   - Среди высоких цветов, в зелёном венке на фоне золотого неба. Так кротко, так весело сияли её глаза, - внезапно повторил он звенящим от волнения голосом, словно выбрасывая во тьму заклинание призыва, и захлопнул книгу. На обложке цвета пасмурного ноябрьского неба едва различались буквы, именующие сочинителя. И чуть ниже, псевдоготикой, название. Но плесень уже подъела обложку, покрыв отсыревший корешок провалами и язвами. Улыбнувшись неизвестному автору, Депресняк прибавил ходу и, словно заправский альпинист, принялся штурмовать горную гряду слежавшегося мусора.
   "Наслаждение и роскошь вы называете счастьем. Я же думаю, что ничего не желать - вот блаженство богов. И потому необходимость лишь небольшого и есть приближение к высшему счастью", - слова Сократа как нельзя лучше подходили к месту, служащему кладбищем для миллионов чьих-то сбывшихся и потому утративших притягательность желаний. Но то Сократ, а где его собственные мысли? Тяжко вздохнув, Депресняк признался, что в современном мире трудно мыслить свежо и ново. Любая мысль на поверку оказывается лишь коллоидным раствором чьих-то цитат. Обиднее всего царапало осознание, что даже выражение "коллоидный раствор цитат" он не придумал, а где-то незаметно подцепил.
  
   На утоптанной тропинке ему встретилась ещё одна книга. Дезертир ли это, сбежавший от поверженного войска, или разведчик, пытавшийся выправить скорбное положение дел? Неясно. Другой бы просто пинком отшвырнул книгу с пути, но в душе Депресняка не забылось школьное трепетно-нежное отношение к книге. Поэтому он, не поленившись нагнуться, осторожно подхватил фолиант. Обложку увесистого тома давно оторвали чьи-то могучие руки. Страницы пожелтели от времени. Шрифт был странно-вытянутым, каким-то очень несовременным. Текст набирали мелкими буковками, и в наступившей темноте глаза отказывались понимать содержание. Похоже, что в руки Депресняка угодил том энциклопедии. В происходящем снова виделась отвратительная бессмысленность. Он поднял книгу с земли, но совершенно не представлял, что делать с ней дальше.
   Чтобы отогнать бессмысленность, Депресняк принялся переворачивать страницы. После очередного поворота из глубин выпорхнул клочок бумажки. Снежинка долгожданной зимы среди царства умирающей осени.
   Вздрогнув, Депресняк всмотрелся в находку. Тьма мешала разобрать написанное. Но сомнений не оставалось - листок заполнили тем же наклонным мелким почерком, что и бутылочное послание.
   Разжав пальцы, можно отпустить обрывок и уже никогда не найти его среди мусорных развалов. Не зная зачем, Депресняк сложил листок и положил его в карман к ранее найденному. После, размышляя о странных случайностях, он двинулся дальше. Дисциплина обязывала сначала выполнить супружеский долг и только потом предаваться бесцельным раздумьям.
  
   Вытряхнув из ведра в жерло самой высокой горы весь хлам, по массе превосходящий Кольцо Всевластья в семнадцать с половиной раз, можно посвятить несколько минут и себе. Это драгоценное время Депресняк потратил на розыск одной из заначек и быстренько пересчитал жидкую стопку купюр. Потом пересчитал ещё раз, будто бы продолжая начатое. Денег от этого не прибавилось, но на душе стало теплее.
   Заначку приходилось тщательно перепрятывать. Словно удачливый кладоискатель, жена регулярно проверяла старые сховы и частенько приобретала себе обновку после подобной ревизии. Но именно эта стопка была чем-то символичным для Депресняка. Он верил, что пока её не найдут, все остальные заначки останутся целы. Этот секретик давно вступил в роль самого настоящего талисмана.
   Чьи-то ласковые пальцы стремительно принялись пролистывать страницы памяти в давно ушедшие времена.
   "Талисман (французский talisman, от араб. тиласм, буквально - магическое изображение, от позднегреч. telesma - религиозный обряд, посвященный предмет) - предмет, обладающий, по суеверным представлениям, способностью приносить его владельцу счастье, удачу и т. д. Вера в Т. (амулеты, обереги) возникла у первобытных людей как отражение их бессилия в борьбе с природой. Она сохраняется как суеверие и религиозный пережиток (подкова над входом в дом, ношение образков, крестиков, ладанок и т. п.)" - вот фраза, отпечатавшаяся в мозгу ещё со студенческих времён. И теперь он поразился верности и точности когда-то заученного определения.
   - Как отражение их бессилия в борьбе с природой, - со вкусом повторил он, роняя слова древнего учебника в промозглые сумерки. Холод наступал. Ароматы расплаленного битума немилосердно терзали ноздри. Понятие "время" стёрлось, и становилось неясно, то ли над несчастной головой сгущалась ночь, то ли, напротив, ночь теряла права и готовилась капитулировать перед совсем ещё неприметным рассветом.
   Ежедневный моцион с мусорным ведром предоставлял возможность оградить себя от подозрений. То, что ассигнации лежали на свалке, добавляло убежищу надёжности. "Деньги не пахнут", - во времена Древнего Рима изрёк Тит Флавий Веспасиан, предъявляя заначку подобного рода насмешникам с пустыми карманами.
   Всё-таки даже в холодных сумерках приятно думать, что чем-то похож на императора античной эпохи. Вознеся пустое ведро подобно царской державе, Депресняк поплелся обратно. Ожидаемое тепло дома казалось куда менее приветливым в предчувствии привычного скандала за долгое отсутствие.
   Первое чудо вечера - к его удивлению никто ему не сказал и слова.
   Подобное смирение казалось весьма подозрительным.
   Впрочем, как и двойное дно сундучка фокусника, причина у необычайного и загадочного явления природы имелась. Прямо напротив порога гостиной, на груде расшитых золотом восточной вязи подушек, восседала его первая жена, по-свойски заехавшая в гости на недельку-другую.
  
   Глава четвёртая "LandLadies",
   в которой на семейное судно прибывает крыса
  
   Догадливые читатели тут же подумают, что образом длиннохвостой проказницы авторы попробовали изобразить только что упомянутую гостью. Спешим развеять их заблуждение. Портрет крысы невозможно написать, глядя на это буйство плоти, едва вмещающееся в балахон шестидесятого размера. Крыса на нашу сцену явится позже. Но прежде следует сказать несколько слов о первой жене Депресняка.
  
   "Меж двух огней", - грустно подумал наш герой.
   "Меж двух сверхновых", - хотелось бы поправить его, и это сравнение мы не используем лишь из боязни, что звёзды подадут на нас в суд за втискивание их в столь нелицеприятные образы.
   "Меж двух вулканов", - согласимся мы на иной вариант. Но, в действительности, хватило бы и одного вулкана. Надо лишь представить себя на той неуловимой грани, где пыхтящая Магма (прошлое Депресняка) превращается в рассерженную яростную Лаву (его не менее несчастное настоящее). Два неукротимых порождения огненной стихии и замерший меж них одиночка, которому уже без разницы: пропечёт ли его до костей Магма или испепелит безудержным гневом Лава.
   "Меж двух огней" - это поэтическое сравнение Депресняк, несомненно, применил, надеясь, что судьба ещё улыбнётся ему, и эти две женщины успешно и надолго подерутся, не привлекая его к военным действиям.
   Не повезло. Выяснилось, что они успели подраться в его отсутствие. Теперь обе смотрели на Депресняка. Он, медленно переводя взор, как кролик перед парой удавов, смотрел на них.
   "А всё-таки я не так уж плох, - загорелась внутри искорка самомнения, - если из-за меня дерутся две такие женщины!"
   Он хотел расшифровать слово "такие" и не смог. Эпитеты "красивые", "великолепные", "несказанно умные", "добродушные", "лучшие во вселенной" явно относились к кому-то другому.
   - Мы никак не можем договориться, - сказала первая жена.
   - Кому я достанусь? - услужливо подсказал Депресняк.
   Они обе угрюмо кивнули.
   - Именно так, - разъяснила вторая. - Кто-то из нас должен ехать в отпуск на Канары, а кому-то придётся терпеть тебя следующие полгода!
   Волнуясь за сохранность заначек, Депресняк вкрадчиво поитересовался:
   - А откуда, дорогие, у нас денежки на Канары? Неужели у вас есть любовники? Моя скудная зарплата оплатить такой тур не способна.
   Женщины переглянулись, они были слегка озадачены, но быстро вышли из положения:
   - Не любовники, а любовник, милый! - сказала первая жена и романтично подмигнула ему, сбив махом ресницы зазевавшуюся ворону.
   - Что?!!! - сразу завелась вторая.
   И драка Годзиллы с Роботом-Гигантом немедленно возобновилась.
  
   Депресняк под шумок ушел в такую уже родную кладовку, где обитал последнее время, когда сын на недельку-другую задерживался в таверне. Слушая шум в гостинной, он получал несказанное удовольствие. Раз за него дерутся две такие широкоформатные женщины - день удался. Здесь было спокойно и тихо. Ласковым сверчком потрескивал в углу электрокамин, наводняя каморку сухим щекочущим теплом.
   При неярком свете лампы глаза торопливо ознакомились с содержимым найденного обрывка.
  
   "5 июня
   Переехала в школу благородных девиц в Будапешт. Опять занятия. Безумно скучаю по Анри и Клер, они уж точно смогли бы скрасить месяцы обучения, но малышей тоже отправили в пансионы. Мама очень нервничает. Она мне что-то недоговаривает, но недавно я видела, как она плакала. Если бы я могла чем-то помочь, а не была заперта в этом, пропахшем науками доме!"
  
   Смысл послания никак не находился. Информация была откровенно ненужной, лишней. Цепляло лишь слово "Будапешт". Европейская столица, шиком старающаяся дотянуться до Вены, а количеством мрачных тайн смеющая соперничать с Прагой.
   Если бы можно было, открыв дверь, шагнуть на мощёные Будапештские улочки, окутаться сиянием его вечерних огней, послушать песни волн, накатывающих на цитадель набережной.
   Поверив, он вскочил и распахнул двери, просовывая обрывок вперёд, словно Билет Счастья...
   Длинный коридор. Знакомый до безобразия. Уставленный коробками с хламом, который давно пора выбросить, но который мог внезапно понадобиться любому из многочисленного семейства.
   Тяжёлый выдох ознаменовал состояние узника в обители печали, куда никогда не снисходят чудеса. Депресняк хотел завалиться в дрёму, чтобы снова попытаться достигнуть комнаты удивительного дома, являющегося ему во снах, но тут совсем близко послышался вкрадчивый шорох.
   Пришлось насторожиться.
   - Ласка? Хорёк? Песец?
   Кто-то шумно вворачивал невеликое тело в небольшую дырку, украшавшую угол кладовой.
   - За мной пришла смерть? - спросил высшие силы Депресняк. - Или это явилось последнее китайское предупреждение?
   Честно говоря, предупреждение хотелось узреть сильнее. Ведь образ смерти давно увековечен на тысячах полотен, но никто ещё не сумел красочно донести зрителям, как выглядит оно - последнее китайское предупреждение.
   Либо смерть, либо предупреждение, проникшее на охраняемую территорию, внешне напоминало крысу. Серую, средних габаритов, с длинным хвостом и узкой любопытной мордой. Зверь заметил созерцателя и ощерил зубы, настолько великолепные, что они ввергли бы в уныние и самого придирчивого стоматолога.
   Депресняк, сообразив, что животное подобного размера проблем доставит не больше, чем на три сотни долларов, с интересом рассматривал гостью. Дальняя родственница Лариски, верной спутницы Шапокляк, нагло уселась возле подушки и начала умываться.
   "Даже крысы меня ни в грош не ставят", - трагичный символ не вызывал сомнений. Горю нельзя было помочь. Но горе можно было заесть.
   Не желая тревожить гостью, Депресняк на цыпочках пробрался в пищеблок и сразу наметил курс к холодильнику.
   "А ведь жизнь-то налаживается!" - с добрыми пожеланиями он достал колбасу и начал смачно откусывать дециметровые порции. Пикантный запах сервелата действовал умиротворяюще.
   - Э, хорош хавать, - громко и грубо раздалось за спиной. - Мне оставь половинку.
   Развернувшись, Депресняк увидел уже знакомую, но так и не представившуюся крысу.
   - Тебе сказано, - отчётливо произнесло Хвостатое Чудо, неотрывно следя за сервелатом. - Кидай колбасу сюда.
   "Говорящая крыса!!!!" - так завопил бы обычный человек.
   "А ведь это означает, - и улыбка растянула рот Депресняка до ушей, - это определённо означает, что хоть кто-то воспринимает меня всерьёз!"
  
   Глава пятая "Luminary",
   в которой демонстрируется печальный факт, что желания очень часто сбываются совсем не так, как были задуманы
  
   Щемящее сладкое чувство властвовало в груди. Похожее ощущение посещает душу редко, разве, что во снах, когда внезапно всё начинает подчиняться твоим желаниям. Дух захватывает от невероятных приключений. А рядом подставляют крепкое плечо верные друзья и предлагают руку с сердцем прекрасные девушки. Ты летишь в вихрящемся счастье стремительно сменяющихся интересностей. Наполовину веришь, наполовину стараешься удержать этот лучик счастья, отчаянно стараясь не пробудиться.
   Говорящая Крыса - верный признак, что тебе снится интересный сон. Остаётся только подчинить нечёткую логику сна, и тогда ничто не помешает обернуть доброжелательную крыску в принцессу, влюблённую в тебя без памяти.
   Главное - не проснуться.
   И помнить, отчаянно веря, что в твоих руках находится верный шанс узнать, как это - когда вся вселенная исполняет твои желания.
  
   Депресняк стоял посреди кухни с колбасой в руках, лучась приветливой улыбкой человека, который чего-то достиг в глазах окружающих.
   Хвостатый грызун задорно шмыгал длинным носом и по-хозяйски шастал на кухонной плите, бесцеремонно суя нос во всевозможные кастрюльки. После Крыса тревожно заглянула за борт прокопчённой сковороды. Зная, что сковорода абсолютно пуста, Депресняк, в отличие от длиннохвостой, тревожиться не стал. Крыса же всматривалась с таким усердием, будто стремилась разглядеть нечто на далёком илистом дне заброшенного колодца.
   - Полшестого, - огорчённо прокряхтела серобокая, - самое поганое время.
   - И ничего не поганое, - заспорил Депресняк. - Я родился ровно полшестого.
   Крыса осмотрела Депресняка, словно врач, только что нашедший подтверждение самому неутешительному диагнозу.
   - Впрочем, полшестого - не так уж плохо, - внезапно выдала она. - Тебе будет гораздо хуже, когда часы пробьют тринадцать.
   - Тринадцать? - и Депресняк недоверчиво цыкнул.
   Однако в нём уже воспылал костёр любопытства, заставив склониться над сковородой. Вместо дна он увидел далёкий-далёкий циферблат. На чёрном поле крохотные изумрудные букашки собирались в числа, сотканные римскими цифрами. На шестёрку указывали две стрелки - кроваво-красная и золотая, вытянувшаяся чуть длиннее. Золотая немного опережала красную, отклонившись от сияния шестёрки.
   - Ну, не совсем полшестого, - хмыкнул Депресняк. - Уже, я вижу, тридцать одна минута...
   - То-то и плохо, - перебила его Крыса. - Время двинулось с места. И его не так уж много, пока обе стрелки не сольются воедино на самом верху.
   Взгляд перетёк на противоположную часть поля тьмы, где переливчато искрилось "XIII".
   - Отстают малёхо, - пробормотал Депресняк, тараща глаза на свой будильник, где значилось без пятнадцати семь.
   - Время ТАМ не имеет ничего общего с нашим временем. Оно то останавливается, то стремительно убегает вперёд, - пояснила Крыса. - Но я бы не советовала тебе думать, что ради тебя Чёрные Часы решат притормозить.
   - Какие часы?
   - Чёрные, - на полном серьёзе повторила Крыса. - Они предвещают смерть. В тот момент, когда время на них совпадёт со временем на твоих часах. Выход один - умереть раньше.
   - Раньше? - озадачился Депресняк. - Я как-то это... ещё не готов... У меня ни мыла, ни верёвки, ни маленькой табуреточки...
   - Это метафора, - презрительно фыркнула Крыса. - "Умереть", значит "Измениться", отправить на кладбище себя, старого, и суметь стать кем-то иным.
   - Стать кем-то иным? - вяло повторил Депресняк, осознавая, что морально не готов к затяжным философским беседам двух мудрецов.
   - А это не так-то и просто, - буркнула Крыса. - Особенно для тех, кто вообще не научился становиться хоть кем-то!
   Депресняк оторопело понял, что смотрит на дно сковороды, покрытое сетью царапин от чьих-то безжалостных вилок. Ни часов, ни глубокого колодца. Он замер в глубокой задумчивости.
   Крыса, тем временем, переползла на руку Депри. По коже словно провели кисточкой из тёплой щетины.
   - Ау! Есть кто дома?? - пищал усатый мародёр, нетерпеливо постукивая хвостом по ладони вдоль поразительно глубокой линии жизни - Эй!
   - Что? - Депресняк осоловелым взором оценил передислокацию крысы. - Ты вообще кто такая?
   И заметив, что незванная нахлебница принялась точить великолепными зубами край колбасы, негостеприимно сбросил крысу на пол.
   - Чего кидаешься? Больно ведь! - Крыса выглядела так, будто её изящная лапка сжимала жалобу в Страсбургский суд.
   - Прекратить порчу продуктов! - вскипел Депресняк, которого больше злила не утрата колбасы, а откровенное непонимание происходящего. - Вот вызову санинспектора, тогда увидишь...
   Крысе было, что возразить, но только она раскрыла рот, как скрип двери ознаменовал прибытие на кухонную сцену нового действующего лица.
   Явившийся не блистал радостью.
   - Вызывали? - проскрежетал он оставшимися семью с половиной зубами. - Вызывали, вызывали! Не отпирайтесь!
   Незнакомец напоминал существо, притащившееся с кладбища, где оно пролежало лет двадцать.
   - Ну, показывайте, где тут ваше Солнце, - добавила нечисть в белом халате, пока Депресняк и крыса ошарашенно молчали.
   - А причём тут, собственно, Солнце? - Депресняк вспомнил, что именно он находится (в отличие от остальных) на собственной территории.
   - А притом, что я - Sun-инспектор, - пояснил выходец с того света. - Куда ни приду, солнце инспектирую.
   - Вообще-то меня часто называют "Солнце моё", - добродушно призналась крыса, однако, покосившись на руки-крюки инспектора Sun'ов, мигом встревожилась и добавила. - Но, думаю, сегодня лучше забыть об этом!
   Пришелец не слушал крысиные речи. Ноздри его содрогнулись, а резкий жест цепкой пятернёй показал, что в мире живут существа, для которых колбаса ценнее любого из солнц.
  
   Ошарашенный Депресняк смотрел на странную парочку, которая нагло заняла полкухни и успела доесть сервелат. Он прикидывал планы к отступлению, но весь дом спал. До рассвета разбудить кого-то довольно проблематично, поэтому справляться с кухонным дурдомом придётся самому.
   Быть может, от причуд родственников началась белая горячка?
   "Надо закрыть глаза и убедить себя, что на кухне никого нет, и я сразу окажусь в одиночестве", - Депресняк крепко зажмурился и принялся бормотать:
   - Это сон, сон... я просто сплю...
   Не сработало. Крыса и инспектор, больше смахивавший на зомби, недоуменно разглядывали хозяина помещения.
   - Мне кажется, что мы в хижине мага. Ты как думаешь? - хвостатая деловито обнюхала штанину Депри.
   - Да нее... просто нечисть третьего класса, не больше, - с видом профи отрезал мертвяк.
   - Я человек! - взорвался Депресняк, которому сверхъестественная парочка мешала сосредоточиться.
   - Сейчас он скажет, что это звучит гордо, - с видом отличника средней школы предположил Инспектирующий Солнца.
   - Не вижу, чем тут гордиться! - скривилась крыса.
   Поводы для гордости озвучить никто не захотел, зато Sun-инспектор с присвистом хрипел и грозно раздувал то, что осталось от ноздрей.
   - Предъявляй солнце, - потребовал он, начиная сурово трясти Депресняка за плечи.
   - Только не меня, - шепчуще попросила крыса, острожно выглядывая из-за спины Sun-инспектора.
   Слова крысы навели Депресняка на дерзкую идею.
   - Пройди в гостиную, - распорядился Депресняк. - Там увидишь целых два Солнца.
   - Система двойной звезды, - с видом специалиста поспешил уточнить Sun-инспектор. - И оба настоящие?
   - Оба, - кивнул Депресняк. - Правда, каждое из них настоящим числит лишь себя. Разбуди их! Намекни, что прибыл выбрать лучшее солнце на конкурс "Миссис Вселенная", и ты увидишь взрыв, размерами сравнимый с галактикой.
   Sun-инспектор благодарно кивнул и поспешил в Гостиную. Крыса, не желая пропускать волнительное зрелище, юркнула за ним.
   Тишь и благодать снова воцарились на кухне. Депресняк, с видом человека, только что вынувшего ломатой три кубометра каменистой глины, устало пожал плечами и подумал...
   Трудно представить одним образом ту скачущую мысль, где удивление от немедленного явления угрозы пасовало перед поразительным фактом, что одинаковое звучание разноязыких слов способно превратить заурядного специалиста из санитарной инспекции в того, кому велено надзирать за звёздами.
   Но больше свербело странное: "А ведь всё получилось! Ты хотел остаться один, и всё получилось! Ты сам, своими словами..."
   Оставался шаг до того, чтобы понять!
   А, уяснив, мгновенно перевернуть весь мир, всю вселенную.
   Но - как и всегда - до открытия не хватило какого-то мгновения.
  
   Глава шестая "Lounger",
   в которой мы узнаём, что дописывание классической литературы негативно влияет на жизнь, и знакомимся с другом дней юности главного героя
  
   За час до рассвета.
   За шаг до победы.
   За миг до счастья.
   Подобными выражениями мы показываем состояние невероятно огромного числа несчастных личностей, которым не хватило какой-то малости до чего-то великого и грандиозного.
   "Остановись, мгновенье, ты прекрасно", - должен был сказать Фауст, чтобы его душой завладел коварный Мефистофель. Но, видя внушающую уважение толщину сочинения Гёте, понимаешь, как часто Мефистофелю не хватало такого вот мгновения. Фауст сказал бы требуемое ещё в первых главах, но всегда что-то мешало. Или кто-то вторгался нагло и твёрдо, спихивая Фауста с блаженного понимания Истины, за красоту которой не жаль и бессмертной души.
   Большинство населения земного шара, которым одинаково далеко и до Фауста, и до Мефистофеля, весьма часто испытывают состояние, когда неожиданная мелочь за мгновение до счастья спихивает тебя с верного пути. Причём мелочь эта, чаще всего, предстаёт не в образе врага рода человеческого, а в лице друзей и любимых. В общем, тех, кто вроде бы должен не спихивать нас с дороги к счастью, а всеми силами толкать к финишной черте затянувшейся дистанции.
  
   Рука Депресняка, более не отягощённая приказами сознания, подобрала с пола хвостик от колбасы и запустила его в урну.
   - Трехочковый! Узнаю знаменитый бросок Депри! - пронзил его ухо знакомый голос.
   - Обломище!! Ты ли это????!!! Какими судьбами?? - Депресняк кинулся обнимать давнего товарища. Такой радостной встречи он не ожидал.
   Зловещая тишина лопнула, как барабанная перепонка
   - Мимо пробегалось, вот и решил зайти. Как поживаешь-то?! - Облом по-хозяйски умостился на стуле между столом и холодильником, а Депря аккуратно присел напротив. Ножка его стула была надломлена, и садиться стоило осторожно. В этот блистательный миг Крыса, убегая от взбешенных "Солнц", пронеслась по кухне с изумительной скоростью и, по закону подлости, снесла именно ту несчастливую ножку, которая еле держалась.
   Депресняк с воплем упал на пол. Две его супруги, услышав посторонний возглас, с интересом заглянули в дверной проем. Увидев Облома, они тут же скривились. Как и Депресняка, их стремительно уносило на волнах прошлого...
  
   С лучшим другом Депресняк познакомился, занимаясь правкой классической литературы. В тот знаменательный день он стянул с полки институтского читального зала фолиант, где монументально значилось два слова: "Гончаров ---Обломов---".
   - Но так ведь не пишут! - возмутился Депресняк насилием над русской словесностью. - Это же явное "Кого? Чего?" А родительный падеж требует дополнений в обязательном порядке!
   Он поскрипел пером, и книга видоизменилась. "Тысяча Гончаров ---Миллион Обломов---", - так звучало выправленное заглавие.
   - А вообще-то я один, - раздалось позади громко, звонко и непоколебимо.
   Депресняк беспечно обернулся. Во времена, когда светит солнце, а в душе плещутся надежды, легко оборачиваться беспечно.
   Он увидал Личность, с первого взгляда на которую становилось ясно - ни к одному из тысячи гончаров ЭТО никакого отношения не имеет.
   Если бы безумный гений Сальватора Дали оторвал от Дон-Кихота ноги, руки и башку, прилепив их к могучему туловищу Санчо Пансы, мы получили бы ясный портрет пришедшего. Облом попирал пол местной библиотеки, широко расставив ноги и сложив на груди руки с узкими пальцами музыканта, сумевшего пропить мастерство. Он выжидающе зыркал на Депресняка и помалкивал. Последний же отошел от шока, вызванного экзотическим зрелищем, приблизился к новому знакомцу и принялся оценивать его стоимость на ближайшем рынке (деньги требовались срочнейшим образом). В те дни Депря не только ухаживал за будущей первой женой, но и старался произвести впечатление на ее подругу, ещё не подозревавшую об уготовленной ей роли второй жены.
   Продать Облома, к сожалению, не удалось. Блиставший ювелирными рыночными операциями Депресняк в тот день вкусил обидное положение торговца, все сделки которого терпели неуклонный крах. Но Депресняк чуял, что столь огромное тело таит в себе широченную душу. И не заметил, как записал Облома в ближайшие друзья.
   Новый друг стремительно внёс в жизнь Депресняка незапланированные новшества.
   К примеру, романтический вечер. Луна. Звёзды. Кометы и спутники Земли на куполе уютного планетария. Три занятых места в круглом зале.
   Тогда выражение "Меж двух огней" звучало как "Меж двух огоньков" или "Меж двух светлячочков". И прошепчи наш герой "Меж двух звёздочек", ни одной звезде не пришла бы идея подавать в суд, поскольку обе девушки являли собой изящество и совершенство.
   Депресняк нежно прижимал к себе обеих кандидаток на руки и сердце лёгким объятием и пробовал сгустить романтическую атмосферу с перспективами...
   - Мы поедем на юг! - тихо шептала в левое ухо его будущая жена.
   - Мы поедем на юг! - тихо шептала в правое ухо вторая его будущая жена.
   "Мы поедем на юг!!!" - хотелось завопить Депресняку на всю вселенную, изображённую куполом планетария.
   Но с грохотом распахивалась дверь, и в зале, подобно Пушкинскому герою, объявлялся новый знакомец. Вместо доверительно ласкового "Не бойся, Маша, я - Дубровский" он грозно ревел, сотрясая стены: "Планы в топку! Моя фамилия - Обломов!"
   Обе будущие жены резко отодвигались от Депресняка на преогромную дистанцию.
   "По-моему, мы уже никуда не поедем", - грустно думал тот, кто начинал становиться Депресняком.
   - Милым дамам, определённо, есть о чём поболтать, - безаппеляционно заявлял Облом, поднимая Депресняка за шиворот. - А нас, граф д'Пресняк, ждут великие дела!
   Ведомый этим возгласом Александр Македонский ехал завоёвывать Индию. Но стоило ли ожидать таких же подвигов от Депресняка? Ведь Александра Македонского не поднимали со стула за шиворот.
   Что за "великие дела" им предстояли, Облом обычно не объяснял. Они шли в престижное кафе, собирались прошвырнуться по торговому центру, набитому элитными бутиками, или завернуть в театр на премьеру сезона, о которой только-только начинались восторженные разговоры. Но по непонятным причинам планы стремительно ломались. После скандала в затрапезной пивной, драки на колхозном рынке, побега из отделения милиции или очередной ссоры с будущими жёнами, Депресняк брал нового друга на рыбалку, где они могли вволю наговориться о несостоявшихся мероприятиях. Чем больше Облома было в его жизни, тем сильнее он чувствовал, что откуда-то прилепившееся прозвище "Депресняк" прилепилось к нему не зря.
  
   Шикнув на жен, тут же исчезнувших за дверью гостиной, Депресняк со смущенным видом повернулся к приятелю:
   - По какому поводу приехал, старый друг? Мне вроде счастья не привалило, чтобы ты снова его обломал.
   В глубине души он хотел, чтобы мягкое безмолвие снова окутало кухню. Но лихорадочная пульсация любопытства услышать ответ, напичканный скомканными планами и сорванными мероприятиями, незримо вычёркивала этот вариант из списка возможных.
  
   Глава седьмая "LodeStar",
   в которой Депресняк видит название четвёртой части саги о звёздных войнах или (в переводе с русского на понятный) новую надежду
  
   "Настоящий друг стоит дороже всех сокровищ во всех портах мира", - говаривал Джон Сильвер. Цена верных друзей имеет столь высокое значение в том числе и потому, что они способны учуять беду, мрачными тучами сгущающуюся над тобой, задолго до того, как ты сам увидишь её первые признаки.
   Неприятным приложением является осознание факта, как часто верные друзья прибывают выдирать с корнем то, что ты сам посчитал бы не бедой, а счастливым случаем, способным кардинально изменить твою жизнь.
   Но изменившаяся жизнь очень часто перебрасывает тебя на новый уровень, тогда как друзья остаются на прежнем. Их вполне устраивает текущее положение дел, но крайне не устраивает, что ты собираешься отчалить из их привычного круга общения.
   Быть может, старания верных друзей предотвратить то, что кажется им катастрофой, являются вполне понятным желанием - продолжать оставаться верным другом, не допуская никакого иного развития событий.
  
   - Я так понял, у тебя тут положение дел - беда, - в предложении не стоило искать вопрос.
   - Не то слово! - просиял Депресняк оттого, что в этом мире был хоть кем-то понят. - Вселенская катастрофа. Вечно вляпываюсь в какие-нибудь проблемы. А если хочу схитрить и обойти их, то меня подстерегают более серьёзные.
   - За тем и прибыл, - кивнул Облом. - Смотри сам. Если планы твоего окружения насчёт тебя рухнут, что останется тебе?
   - Свобода? - пересохшими от волнения губами прошептал Депресняк (если бы сейчас его поцеловала мисс Вселенная, он и то не был бы сильнее обнадёжен).
   - Не факт, - покачал головой Облом. - Но попробовать стоит.
  
   Надежда преобразила Депресняка не только внутренне, но и внешне. Сразу исчез обвисший животик, ноги постройнели и удлиннились, спина выпрямилась, волосы стали густые и мягкие. Словом - красавец первого дивизиона.
   Облом по-хозяйски осмотрел изменившегося друга:
   - Ну, все испортил! Теперь никто не посчитает меня более красивым, чем ты.
   Впервые в жизни Депресняк понял, что ему удалось обломать Облома.
   "Минус на минус даёт плюс", - и, внутренне просияв, Депресняк продолжил операцию продавливания. - Ну, не томи, выкладывай.
   - Тебе надо вернуться, - заговорщицки улыбнулся Облом.
   - Вернуться? - брови Депресняка изогнулись изумлением. - Куда?
   Медленно-медленно, словно выводя из глубины заглотившую крючок рыбу, Облом извлёк из-под полы моднючего пиджака небольшую фотографию. Погладив глянцевую поверхность, он с сожалением, словно не желая расставаться, кинул снимок на кухонный стол меж россыпей созвездий, образованных хлебными крошками.
   На снимке был дом.
   Усадьба с белой колоннадой. Стены дома выкрасили то ли в розовый, то ли в бледно-голубой цвет.
   - В НИИ Абсолютных Случайностей.
  
   Когда-то Облом и Депресняк числились сотрудниками НИИ Абсолютных Случайностей. Они изучали влияние закона подлости на человеческую жизнь. Облом даже готовился стать кандидатом парапсихологических наук, но не сложилось.
   - Разве его не расформировали? - кинул Депресняк упавшим голосом.
   - Пожалуй, что да.
   - Жаль, - в этом маленьком слове, кроме четырёх букв уместилась тонна печали об ушедшей молодости и горечь потерь, шуршащая ворохом сухих листьев.
   - А что? - осторожно поинтересовался Облом.
   Депресняк лишь горестно отмахнулся.
   Само слово "НИИ Абсолютных Случайностей" звучало для него магическим заклинанием. Это название казалось ему настоящим билетом в настоящую сказку. Он думал, что там, в прохладных аудиториях и сумрачных кладовых хранятся рецепты по изготовлению Зелья Случайностей.
   Зелье Случайностей представлялось ему способом, который вытаскивал из колеи. Возвращаешься домой, а вместо скособоченного коттеджа, набитого абсолютно ненужными родственниками, высится многобашенный замок, на пороге которого тебя ожидает могущественная колдунья. А следующим вечером от замка ни единого следа, зато вместо него густая мрачная чаща, где пританцовывает избушка на курьих ножках, из окна которой скалится Баба-Яга. Но и это не навсегда, ведь на следующий вечер его взору представится серебристая сигара космического корабля, а возле него - зеленокожая принцесса с Марса. И непонятно, то ли приковать себя к ней цепочкой брачных отношений, то ли дождаться следующего вечера.
   - НИИ Абсолютных Случайностей, - мечтательно повторил Депресняк, тоскливо возвращаясь в реальную жизнь, но благодаря ту светлую голову, которая придумала и институт, и его завораживающее название. - НИИ Абсолютных Случайностей.
  
   - Да что ты заладил на автореверсе?! - Облом словно читал мысли собеседника. - Жаль, что меня оттуда выгнали, а то сейчас наколдовал бы себе что-нибудь. Да и тебе не забыл бы подкинуть парочку чудес. Хотя... ты ещё помнишь наше правило?
   - Ага, - грустно протянул Депря - Ничего не делать для себя, потому что все получится наоборот.
   - Так ты вернёшься? - переспросил Облом.
   - Куда? - мысли в голове ворочались лениво и вяло.
   - В НИИ Абсолютных Случайностей!!!
   - Ты же сказал, что его расформировали! - сознание заволакивалось, будто терялось в илистом дне далёкого озера.
   - Я такого не говорил!
   Депресняк замер в ступоре, он ведь помнил...
   - "Разве его не расформировали?" спросил ты, - терпеливо процеживал слова Облом. - "Пожалуй, да" ответил я, что, естественно, означало "Да, не расформировали. Так, видоизменили немного".
   Друзья хмуро посмотрели друг на друга и привычным жестом пожали руки в знак установленного взаимопонимания. Депресняк кинул взгляд на часы. Они показывали 7:30. Пора собираться на работу, но перед этим не мешало бы и позавтракать. Желудок словно забыл о наспех проглоченном сервелате.
   - Ты, это... чаю хочешь?
   - А у тебя есть чай? - поразился Облом. - В прошлые разы мы успевали только к пустому, но немытому заварочному чайнику!
   - Сейчас та же ситуёвина, - закивал Депресняк. - Вижу, ты уже понял, что я спросил просто из вежливости, ожидая, что ты из той же вежливости откажешься.
   - Отказываться от чая - верх бескультурья!!! - возмутился Облом и добавил с надеждой. - А может это... глянем на всякий случай.
   За окном хмурились сизые утренние облака. Прибой с моря гнал солёную, замерзающую в воздухе водяную пыль, напоминавшую в прикосновении наполнитель стекловаты.
   Чайник на кухне присутствовал. Как и ожидалось, закопчённый и помятый, словно котелок, в котором варили уху три поколения рыбаков. Но пустой. Это было ясно по народным приметам. Знакомая крыса уже сидела перед ним и горестно смотрела в его округлые бока, видимо, надеясь, что чайник одумается и наполнится.
  
   Минута молчания подчеркнула весь трагизм несбывшихся надежд. Но её секунды стремительно ускользнули в вечность.
   - О, а ты здесь откуда? Вы там, в гостиной, закончили? - казалось, Депресняк ничуть не удивлен, а вот Облом, увидев крысу, чуть не полез на стенку. С тех пор, как отчим запер его в чулане с крысами, и те своим писком пытались вывести гамму "До мажор", Облом не любил ни хоровое пение, ни хвостатых грызунов.
   - Да, растащила твои сокровища по углам, и в доме тихо, наконец-то! - напевный речитатив говорящей крысы привел несчастного Облома в еще больший ужас. Он даже попятился, когда крыса взглянула на него с интересом.
   - Не волнуйся, сейчас любимые чада проснутся, и шум вернётся в десятикратном размере, - Депресняк всегда знал, что умеет обнадежить. - Ну, что? Мы чайник будем ставить или нет?
   - Чайник уже стоит, - Крыса некультурно показала пальцем на чайник, а потом ещё более некультурно повертела им у виска. - Надо его наполнить и вскипятить. Для этого вы двое сюда и посланы высшими силами. Один наполняет, другой кипятит. Кому ещё непонятно?
   Всем было понятно. Только у Облома и Депресняка завертелась одна мыслишка. Хорошо, если и наполнит чайник, и вскипятит его не кто-то из них, а крыса. Но по морде крысы было видно, что она отлично догадывалась, какие планы посетили Депресняка и Облома.
   Тоскливо вскричал петух на дворе и заглох, надсадно закашлявшись.
   - И подепрессовал, и обломался, - Депресняк и Облом вновь торжественно пожали друг другу руки.
  
   Глава восьмая "Loss",
   в которой подтверждается мораль, что новый день несёт в себе и новые заботы
  
   "Новый день", - в это слово пытаются упихать чуть ли не вселенский смысл.
   Древние поверья одной из исчезнувших цивилизаций гласят, что каждый вечер мы вовсе не засыпаем, а умираем. Умираем, чтобы утром не просто банально проснуться, а начать новую жизнь. Родиться и шагать к будущему семимильными шагами, украшая громогласную поступь подвигами и беспримерными свершениями.
   "А стоит ли? - спросят не в меру догадливые личности. - Стоит ли так напрягаться, если вечером (как обозначено выше) мы все снова умрём?"
   И, действительно, желание подвигов и свершений (пусть даже и не беспримерных) куда-то быстро исчезает. Рассеивается, как сон. Хочется просто дотянуть до вечера. И уснуть. Или умереть. Без разницы.
   Но как же новая жизнь, которая наступает с рождением нового дня? Почему она до безобразия напоминает старую, ту самую, от которой нас избавила вчерашняя смерть? Где блистательное будущее? Где свежий ветер? Где солнце, которое красит нежным светом?
   Быть может, новая жизнь практически в точности напоминает старую лишь потому, что где-то внутри мы успели согласиться. Согласиться, что правила прежней жизни вполне приемлемы, чтобы дотерпеть до ближайшего вечера.
  
   Новый день начался. И каждый встретил его по-разному.
   Депресняк - с чайником в руках и тёмными, от недосыпа, кругами под глазами, натягивая на себя пропитавшийся нафталином служебный костюм.
   Облом - на стуле возле холодильника, в безразмерной майке и шортах, словно прибыл сюда прямиком с Гавайских островов.
   Крыса - на столе, ласково мигая глазами, с кусочком заплесневевшего сыра в лапах.
   Жёны, как обычно, в гостинной, сидя в разных углах, так как успели опять поссориться, но выглядели одинаково: растрепанные, с потекшей косметикой и припухшими глазами.
   Потомство Депресняка еще спало, поэтому на возможность, что солнце в скором времени постучится в их окна, никак не реагировало.
   Остальные же родственники плавно потянулись на кухню за дежурной чашкой кофе.
   - Сейчас будет очередь. Даже две, - с видом умудрённого знатока жизни сказал Депря.
   - Не-а, - вяло ответил Облом, и тут же отключили воду.
   Народ отправился на работу грязный и злой, зато и в кухне не задержался.
   - Венцы природы, - если дружба проверяется пудом вместе съеденной соли, то смысл этой фразы наполнял пуд презрения, сквозившего в голосе Крысы. - А чайник-то сначала наполнить было не судьба?
   Депресняк понял, что он свою задачу выполнил даже для Крысы. Но радоваться ему по должности не полагалось. Облом тоже задачу свою выполнил на все сто. Но и он радоваться не спешил. Задача задачей, однако, чая хотелось всё сильнее. Кто-то должен был стать жертвой его ухудшавшегося настроения.
   - Так что там у нас насчёт НИИ? - Облом повернулся к другу, насвистывавшему "А я всё летала, но я так и знала..." в столь мрачной тональности, что композиция эта явилась бы гвоздём программы Оззи Осборна. - Ты, пожалуй, мог бы и прошвырнуться на место службы, чтобы не оставить нас совсем без денег.
   "И этот туда же!" - пронеслось в голове у Депресняка, и он, наполняясь вселенской скорбью по отношению к своей несчастной судьбе, доверительно произнёс. - Как-то не охота мне, Обломище, тащиться на прежнее место. Там скучно и пыльно. А заначка у меня есть на первое время...
   - Эй, маэстро Депрессио, что еще за разговоры?! Может, вообще работать не будем? - закричала крыса.
   - Грызунов не спрашивают! - все еще бледный от страха, выдавил из себя Облом, - Но в целом она права. Хочешь, я пойду с тобой?
   - Хочу! - Депря с вызовом посмотрел на друга. - Если уж отправляться на каторгу, то с весёлой компанией.
   - Ты должен был из веживости отказаться! - со смехом ответил Облом, но потом нахмурился. - Это что, мне одеваться по форме одежды номер три? А я так хотел еще поспать... Эх...
   - Не вздыхай, и так настроения никакого - проворчал Депресняк и заметил в руке по-прежнему пустой чайник. - Надо всё же его наполнить.
  
   - Родник вон там, - Крыса требовательно указала направление, пританцовывая на подоконнике. - Будете возвращаться, купите два лимона и полкило пиленого сахара. - Глаза Крысы мечтательно прикрылись. - Такая вкуснотища! Ну, и чтобы просто кипяток не хлестать, возьмите ещё чего-нибудь к чаю.
   - Веточек можжевеловых для запаха? - попробовал угадать Депресняк.
   - Себе можете и веточек, - не возражала крыса. - А мне килограмм сыра Тильзитер и полкило Маасдама. Ещё колбаски сырокопчёной Брауншвейгской. Печень трески, конечно же! Мясо криля в обязательном порядке. Ну и вкусностей всяких.
   Лицо Депресняка и Облома недовольно вытянулись.
   - Чем чайник наполнять, - решил Депресняк, - я лучше на работу пойду.
   - Пожалуй, я с тобой, - поддержал его Облом, решив подло разрушить радужные перспективы крысиного будущего.
  
   Глава девятая "Lure",
   в которой НИИ Абсолютных Случайностей предстаёт во всей красе, если тут уместно это слово
  
   Предрассветный город всегда пробуждал в Депресняке ощущение сказки. Синий туман накрывал побережье столь плотно, что в нём терялись даже ботинки. Казалось, что там, под невесомой ватой, прячется не банальный асфальт, а движущаяся дорожка аэропорта или мостик над пропастью. Улицы словно заливало синее молоко. Детские сказки о синих коровах и синих китах не казались сказками.
   Звуки потерялись в тумане. Шаги Депресняка и семенящего рядом Облома не пробуждали шума. Из пелены тумана появлялись серые стены ближайших домов, украшенные тёмными заплатами окон. Сиреневые уличные фонари напоминали звёзды, сорвавшиеся с небесного купола, но не достигшие земли по причине того, что застряли в плотной голубоватой паутине.
   Границы улиц стирались. Предутренний мрак и густой туман скрадывал большую часть домов. А те, что сумели высунуться, не навевали приятных ассоциаций. Две улицы, неуклонно спускавшиеся к морю, напоминали страшную Дорогу в Никуда, по которой нет возврата. Меж ними высился пригорок с трёхэтажным домом. Два окна наверху смотрелись глазами притаившегося зверя. Не грозного хищника, способного рвать и метать, но хитрого существа, которое прячется в засаде и может больно укусить.
  
   Депресняк и Облом шли по неровной каменистой насыпи и молчали. Каждый думал о своем спутнике. Мысли, как щупальца тумана, не отличались стройностью и логичностью.
   "Как хорошо, что он приехал! А то тут от скуки и умереть недолго, а еще пара грымз - жёнушки мои! Явно надо сваливать! Но вот куда? С Обломом никуда не сунешься. С ним всегда что-нибудь да случается".
   "И зачем я только пошёл с ним? Только ноги сбивать! Интересно, у него на службе столько же удобства, сколько и здесь? Еще и крыса эта, все настроение испортила... даж чайку не попили. Нужно бежать... Но с этим Депресняком вечно всё не так".
   Туман постепенно редел, панорама прояснялась. На крышах домов появились отблески утренней зари. Но здесь, внизу, всё смотрелось дном глубокого горного ущелья, куда Солнцу заглядывать положено только в полдень.
   Сердце вдруг замерло, а потом застучало часто-часто. На противоположной стороне улицы Депресняк увидел его - дом с колоннадой. Таинственное здание бледным островом выдавалось из череды остальных домов, продолжавших прятаться в синих сумерках. Видневшиеся между колоннами окна не светились.
   Решительно перейдя улицу, Депресняк остановился. В спину тяжело дышал верный Облом. Сознание раздвоилось. Работа, куда торопился Депресняк, отдалилась, стала ненастоящей. Единственным настоящим во всём мире выглядело лишь это загадочное строение. Его украшала золочёная табличка "НИИ Абсолютных Случайностей". На втором этаже к стеклу приник рослый кот, сотканный из тумана, только не синего, а бело-серебряного. Парой звёзд блестели бирюзовые глаза. Пушистый хвост то взметался, то опадал, бесшумно касаясь стекла.
   - Нам сюда? - в унисон спросили Облом и Депресняк, разглядывая непонятный дом.
   - А вы хотели здесь обнаружить Избушку на курьих ножках? - раздался наставительный голос сзади.
   Друзья обернулись. Конечно же, за ними топталась крыса. Смышлённый зверь не любил оставаться в домах, где много голодных ртов и пустой холодильник.
   - Разве я работаю здесь? - Депресняк угрюмо почесал затылок, воззрившись на крысу.
   - А я знаю? - удивилась Крыса и тут же добавила. - Но на твоём месте я бы не проходила мимо.
   - Так заходи, - и Депресняк попытался вежливо пропустить Крысу вперёд.
   - Я же сказала "на твоём месте", - Крыса не сдвинулась и на миллиметр. - А на своём месте меня вполне устраивает вид снаружи.
  
   Взор терпеливо изучал загадочный объект. До трещинки в стенах. До косого развода на пыльном стекле.
   - Это не тот дом! - мрачно констатировал факт Депресняк.
   Облом скривился непониманием.
   - Не с фотографии! - добавил Депресняк.
   - Как это не с фотографии?! - закипятился Облом, выхватывая снимок.
   Изображение являло полнейшее сходство со зданием, высившимся перед ними. И колонны. И мрачные согбенные горгульи по сторонам от крыльца. Время покрыло полировку их каменных шкур многочисленными оспинками. Когтистые ноги заросли тёмным мхом.
   - Но цвет... - гейзер непоняток выплеснулся наружу. - Где голубые стены? Или розовые... И крыльцо. Я помню, что оно было деревянным!
   Впрочем, сейчас вспоминался только скрип. Но исходил ли он от ступеней или от дощатой мостовой? Обрывки сна складывались причудливой мозаикой, на которой возможно увидеть всё, что угодно.
   - Стены ему не те! Ты определись сначала, а то даже в цвете стен не уверен, - нахмурился Облом.
   - Кстати, позволь поинтересоваться, а кем ты "там" - от Крысы последовал многозначительный кивок в сторону домины, - работал? Сторожем?
   Рой воспоминаний стремительно пронёсся в сознании Депрессняка. Но ни одно из них не было связано с должностью прежней работы. Однако там встретился костюм. А у костюма - внутренний потайной карман, где когда-то прятался кошелёк и самые важные документы.
   Из потайного кармана Депресняк достал потрёпанное удостоверение.
   "Только не уборщик служебных помещений, - повторял он, как мантру, - только не уборщик служебных помещений!!!"
   Книжечка наполовину распахнулась.
   "Директор", - представилось ему наименование должности.
   "Не может быть!" - ахнуло внутри.
   И реальность словно послушалась, обнаружив перед данным словом ещё две заглавные буквы.
   - Вообще-то пиар-директором. - гордо произнес иностранную должность Депресняк.
   - Ага, сказки всякие придумывал, небылицы, чтоб люди верили? Да я таким директорам сто очков вперёд дам, - отмахнулась Крыса, - И что в этом полезного? Языком только мелешь! Тьфу!
   - Мнение чересчур болтливых хвостатых мы выслушали, - Депресняк чувствовал себя неуютно. - Что ты скажешь, друг?
   - Не, ну чего... прикольно! Гы, правда, класно. Сидишь в сказочном домике и представляешь себя Иваном-Царевичем или там Кощеем Бессмертным.
   Не тех слов ждал от него мир. Абсолютно не тех.
  
   Ещё никогда друзья не выглядели в глазах Депресняка столь бесполезным балластом. В мечтах он вступал в таинственную обитель в гордом одиночестве. Дом скрывал чудеса, предназначенные исключительно ему одному. Так сказать, в индивидуальном порядке. А что останется от чудес, ступи он за порог в составе эдакого колхоза?
   - Вообще-то, они оба плохо кончили, - вступила Крыса с видом профессора психологии. - Вспомни Царевну-лягушку? А Василису? Зачем их было похищать? На самом деле этих девиц к идеалам не причислишь. Те еще штучки! А хранить иголку в яйце - это уж уровень детского сада. Очень ненадежный тайник, хрупкий.
   - Депресняк, чего-то она уж слишком болтлива, нет? - Облом ещё не определился, может ли в его мире существовать говорящая Крыса.
   Звуки чужих голосов непоправимо разбивали тонкий мостик, уводящий от обыденности к сказке. Здание нависало над Депресняком притихшим "Титаником". Странный кот исчез с подоконника. Ни шороха, ни шума, ни потрескиваний. Дом словно окутывал купол безмолвия, а Облом и Крыса безжалостно рвали его разговором.
   Во сне расплывчатая логика мешала сделать последний рывок. Здесь же можно немедленно толкнуть дверь. Но Депресняк чувствовал, что звуки для этого дома подобны микробам, несущим инфекцию, против которых ещё не создана вакцина. Требовалось срочно предотвратить эпидемию.
   - Так, поймали тишину, оба! - внезапно сорвался Депресняк. - Ничего не слышно! Вдруг за дверью кто-то есть? Мне кажется, я слышу шаги?
   Никто из собравшихся и не подозревал, что первой фразе Депресняка суждено стать судьбоносным мигом. Точкой бифуркации, как назвали бы эту секунду специалисты по альтернативным мирам. Перекрёстком, с которого разбежались дороги Депресняка, продолжавшего жить в тревожном ожидании, и Депресняка, чья жизнь только что началась.
  
   Глава десятая "Lunch",
   в которой проясняются последствия ловли тишины
  
   Любовь с первого взгляда.
   Словно бросок. Словно стрела, которая тянет за собой тончайшую, почти невидимую нить. Такая серебряная звенящая паутинка, словно мостик в пустоте. Не было ничего, достойного внимания, и вдруг перед тобой дорога в Страну Чудес. Только надо идти по этому канату к счастью очень и очень осторожно.
   Но как ни ступай, на том конце обязательно оказывается паук. Или неожиданно для себя пауком становишься ты сам. Впрочем, распределение ролей не так уж важно. Важно, что паутинка рвётся и вокруг та самая знакомая, хотя уже подзабытая пустота.
   Поэтому проще не глядеть. Не расстраиваться. Опустить веки и жить в прелестной темноте, не замутнённой ничьим присутствием. Здесь есть только ты. И никого, кто смог бы тебя надолго расстроить или сильно огорчить. А то и убить. Здесь хорошо и спокойно. И ты начинаешь уже привыкать, что так будет всегда.
   А потом тебе грязными вилами невежливо поднимают веки, взывая взглянуть. И ты понимаешь, что взглянуть обязан. Чтобы убить сразу. Или чтобы влюбиться с первого взгляда.
  
   Из-за тяжёлой двери доносились чьи-то шаги. Но отсюда никак не определялось, расшатывает ли пол ходьба тяжеловеса, или звучит лёгкая девичья поступь? Эхо коварно и обманчиво перекрашивает звуки.
   Депресняк раскатал сначала губу, потом навострил уши и начал ждать появления Василисы Прекрасной или (на менее приятный случай) Василисы Премудрой. Да что там! Шаги настолько заинтриговывали, что он соглашался даже на появление мрачной, но симпатичной Марьи Моревны. Звуки, тем не менее, приближались. И чем ближе они слышались, тем больше настораживали. Гулкие, тяжёлые, могучие, будто по цементному полу пытались ударить рельсой или роняли пудовую гирю.
   - Бьюсь об заклад, - в глазах Депресняка появились хитрые искорки. - Это Марьюшка, которой по условиям надо сносить три пары железных сапог и сточить три железных посоха. Металл мы, понятное дело, на вторсырьё сдадим, а...
   Тут он смолк, потому что повернулся к друзьям.
   Те со зверским выражением на лицах (мордах) сладостно пинали огроменный мешок, в котором кто-то стоически молчал.
   - Это что за произвол? - только и ахнул Дапрессняк.
   - Тишину поймали, - с видом удачливого охотника пояснил Облом.
   - Ты же сам попросил! - Крысу, ожидавшую заслуженную похвалу, чуть ли не до слёз расстроила холодная реакция Депресняка.
  
   Опешивший Депресняк округлил глаза.
   - Я же это... метафорически... - происходящее требовало не ватных слов, а стремительных действий. - Так, отпустите Тишину! Отпустите, кому сказал, - повторил он, заметив, что "охотники" отдавать добычу не собираюся и готовы отстаивать её до конца.
   - Повторить?? - повысил голос Депря.
   - На, на свою Тишину!!! Раскомандовался тут! То поймайте, то отпустите! - начал возмущаться Облом, но голос его становился тише, и скоро перешел во внутренний мир.
   Мешок развязали, бедную девушку выпустили на волю. Видок у неё был еще тот: синяки, ссадины, разорванное по шву платье. Даже следы крысиных зубов.
   Но полученные повреждения, напротив, только подчёркивали красоту незнакомки. Ради такой хотелось если не свернуть мир и не бросить к её ногам все звёзды вселенной, то хотя бы оказать первую медицинскую помощь.
   Взял пострадавшую за руку, Депресняк повёл ее вверх по каменным ступеням, приближаясь ко входу в таинственный дом. Он истово верил, что там должна быть вода и аптечка. К тому времени он совсем забыл о странных шагах и о металическом звоне.
   - Миледи! - взывал Депресняк к девушке с удивительным именем. - Я - заслуженный инвалид судьбы и коллекционер разбитых желаний. Но как только Вы пересекли мой суровый жизненный путь, в одно мгновение я понял, что такое Благодать. Держа Вас за восхитительные пальчики, я чувствую, как прикасаюсь к пушистому краю радуги. Любуясь Вашим голоском, я слышу журчание и прохладу ручья, пронзающего потаённую чащу. А Ваши глаза... Это же озёра чистой воды! Это водоёмы, куда падают волшебные звёзды и приходят колдовать самые могущественные чародейки нашего...
   - Кхм, - это Облом намекнул, что он неподалёку.
   - Я думал, ты оставил нас, - рассердился Депресняк, оборачиваясь. - Неужели не ясно, что тебе пора прогуляться. Вот, выгуляй Крысу что ли!
   - Эй-эй, - возмутилась Крыса. - Нечего меня выгуливать! Я - зверь самостоятельный.
   - Да что ж у нас за страна-то такая? Что за народ?! - настроение Депресняка портилось, потому что ему никак не удавалось добиться, чтобы комплименты Тишине лились исключительно в её уши. - И ещё грохот этот... Кому там взбрело с утра громыхать?
   Но когда Депресняк повернулся, чтобы уделить максимум внимания девушке, то обнаружил, что она исчезла. Не просто ушла, а растворилась в воздухе.
   "Где это прелестное создание, чьи ножки достойны ступать по дорогам Ангелов???" - неукротимо поднималось из груди к устам, чтобы окончательно разорвать безмолвие раннего утра.
   - Ты хочешь спросить "Куда она подевалась?" - услужливо осведомилась Крыса. - Напомню, её имя - Тишина. Значит, она несовместима с громкими звуками. И уж тем более, с рёвом, которым ты разогнал всех котов на расстоянии трёх ближайших кварталов.
   Морально убитый Депря раздраженно бросил:
   - Это не я! Это те шаги за дверью! Черт возьми, кто там так топает? Найду - он сильно пожалеет!
   Облом и Крыса, ловко обогнавшие Депресняка на ступенях, словно услужливые гувернёры, вежливо распахнули высокие створки двери.
   - Входи, Король Тишины!
   Депресняк так и не понял, кто это сказал? То ли прошептал Облом. То ли пискнула Крыса. То ли гулко отозвалось в темноте за порогом, где всё ещё звучали могучие удары.
   Решивший во чтобы ни стало разобраться с источником звуков, Депря рванул вперёд, как бегун на стометровке. Тем чувствительнее был удар. Темноту за порогом словно отделяла от мира невидимая, но непреодолимая стена.
   - Не расшиб лоб ненароком? - ласково осведомился Облом, что на его языке означало более короткое "Обломался?"
  
   Невидимая преграда услужливо прогибалась даже пальцем, если на неё ласково подышать, но не расступалась.
   - Я бы попробовал её прогреть паяльной лампой, - посоветовал Облом. - Она явно предрасположена к слабости при высоких температурах.
   Депресняк не внял словам друга. Он верил, что если оставить хоть на миг крыльцо таинственного дома, то здание бесследно исчезнет. Как Тишина.
   - Могу помочь, - встряла Крыса.
   Депресняк посмотрел на неё глубоко и печально. Так многоопытный водила, столкнувшийся со сложной поломкой двигателя, смотрит на пятилетнего мальчугана, заверяющего, что разберётся в пять минут, если только дядя разрешит ему починить машину.
   - Дело в том, что я - Повелительница Кофеен, - подобоченилась Крыса. - В мои кофейни разрешён вход лишь мне и моим друзьям. Но у кофеен всегда есть запасные выходы. Поэтому ты можешь войти здесь, а выйти уже внутри здания.
   В этот миг Депресняку хотелось лишь одного - войти внутрь. Он уже мысленно оборвал нити старой жизни и не мог примириться, что в новую его не пустили.
  
   Первое, что ухватил его мятущийся взор, было роскошной витриной, украшенной гирляндами, надписями, красивой гардиной. Никакого признака тёмных окон, которые заплатами темнели на бледных стенах. Да и стены не виделось. Лишь толстое громадное стекло. Монументальные створки двери скукожились и превратились в занавеску, состоящую из тысячи ниток мелкого бисера. Над дверью золотилось матовым блеском название "Кофеин".
   - Прошу, - пискнула Крыса, вложив в единственное слово максимум гостеприимства.
   Депресняк зашёл внутрь, привлеченный запахом свежей выпечки. Уют внутреннего пространства создавали белые, глянцевые столики. Рядом примостились диваны-уголки. В глубине зала пещерой сорока разбойников озарялась то синими, то красными сполохами великолепная барная стойка. Усатый седовласый бармен ловко готовил напитки посетителям, казавшимся отсюда утренними тенями.
   - Ваше меню, - улыбчивый официант протянул папку с волнительным запахом натуральной кожи.
   Депресняк не заметил, как упал в мягкое объятие дивана. Смена обстановки настолько выбила его из колеи, что он даже не запомнил детали заказа. Через несколько минут тот же официант доставил три изящные чашки. Фарфор сосудов казался не толще бумажного листа. Слева лилась тихая музыка без слов, справа негромко бормотал телевизор, по экрану которого, не создавая излишнего шума проносились болиды "Формулы-1" на фоне высоток Монако и роскошных яхт, притихших вдоль набережной Монте-Карло.
   - Прежде всего, поговорим о Чёрных Часах, - нарушила молчание Крыса.
   - А что не так с Чёрными Часами? - озаботился Депресняк, украдкой поглядывая на циферблат своих, где стрелки показывали восемь.
   - Чем ближе время Чёрных Часов к твоим собственным, тем больше абсурда в твоей жизни. Ты словно плывёшь по морю, где волны начинают принимать угрожающие размеры.
   - Моя задача - уменьшать абсурд? - уточнил Депресняк.
   - Это не поможет, - мотнула головой Крыса. - Ты будешь плыть, пока волны не захлестнут тебя. То есть, пока не встретится такой абсурд, с которым ты не справишься.
   - И что делать?
   - Быть может, оседлать волну, как сёрфингисты. Быть может, что-то ещё, - и Крыса умолкла.
   - Эй, так не бывает! - возмутился Депресняк. - Подумай сама! Всё путём, всё в лучшем свете, и вдруг - раз! - Чёрные Часы какие-то, подозрительные кофейни, саниспекторы, выглядящие персонажами Resident Evil, опять же крысы говорящие... Нет, ты не думай, что я тебе не рад. Но как-то всё неожиданно началось.
   - Точка старта - ракушка, принятая за тарелку. Взрослый разумный человек не имеет права принять ракушку за тарелку. Нарушено правило, реальность изгоняется Абсурдом, - Крыса говорила громко и внятно, словно зачитывала лекцию. - Вот так и появляются Потерянные личности. А для них начинают тикать Чёрные Часы. Ты просто, не зная, дёрнул за крайнее звено и потащил за собой всю цепочку.
   Не желая принимать речь Крысы всерьёз, Депресняк повернулся за советом к другу, не принимавшему участия в разговоре.
   Облом успел расположиться по-домашнему, что включало скидывание туфель, протягивание ног до середины зала и появление измятой газеты со следами кетчупа и копчёной рыбы. Крыса из-за малых размеров не могла сидеть на выпуклой подушке дивана, однако она удобно устроилась на изогнутом подлокотнике, вплотную примыкавшем к столу.
   "Говорящая крыса - это я ещё могу принять, - уныло размышлял Депресняк, - но как вместо института случайностей могла появиться кофейня?!!! Это ли не абсурд чистой воды?"
   Впрочем, если это и являлось абсурдом, но не чистой воды, а породистого кофе. Изысканные ароматы уже щекотали ноздри, навевая что-то полузабытое, но очень и очень приятное.
   - Ну, - вступил Облом, вздымая фарфоровое произведение искусства к потолку, затянутому пурпурными полотнищами, - за встречу!
   Но выпить никто не успел. Серебристо-стальной вихрь пронесся между друзьями, и замер возле стола. Троица с едином порыве вкинула голову, заглядывая в глаза подошедшему. Делать этого не стоило. Глаза незнакомца напоминали два глубоких колодца, наполненные чёрными чернилами. Только во тьме правого глаза тускло мерцал зеленью далёкий светлячок.
   - Guten Abend, Salaam aleikhem, а также Gamardjobat и Добрый вечер, мой терпеливый друг!
   - Ты кто? И при чем тут салями? - сразу возмутился Облом, которому по умолчанию не нравились люди, стоящие выше него.
   - Где колбаса? Кто сказал, это магическое слово?? - оживилась Крыса, ведь она, как истинный хвостатик, всегда была голодна.
   - Хотите колбаски, уважаемая? - незнакомец сделал пару пассов руками, и перед крысой появилось бюдо с мясными деликатесами. - BahnWurst - Эльфийская путевая колбаса. BahnWurst - настоящее сокровище в затянувшихся путешествиях, - расцвёл улыбкой маркетолога глубокоглазый. - Она придаёт силы путникам и помогает излечиться раненым и больным. Одного кружочка хватает на день пешего похода. BahnWurst остаётся свежей три месяца, если её не надкусили.
   Крыса зажмурилась и втянула тонкий аромат, сочащийся от подарка.
   - Действительно, путёвая, - исторгся благодарный шёпот. - Божественно, - добавила она, закатывая прослезившиеся от счастья глаза.
   - Увольте от подобных эпитетов относительно моих продуктов, - покачал головой творящий подарки. - Люди придумали богов, чтобы вера придавала смысл их бесконечной работе, а крысы...
   - Что крысы? - оживилась длиннохвостая.
   - О, крысы поступили куда рациональнее, - усмехнулся обладатель чёрных дыр. - Они придумали людей, чтобы не работать.
   Но симпатичная грызунишка не смогла ничего добавить, её рот заполнял деликатес. Крыса пожирала копчёности зубами, а незнакомца - глазами.
   И в самом деле, тут было на что посмотреть. Рост незнакомца если и не приводил его прямиком в баскетбольную команду, то всё же был выше среднего. Ослепительная улыбка создавалась золотыми коронками, но дружелюбия не навевала, так как получалась излишне кривоватой. Крыса мигом оценила цвет одежды явившегося - родной, пепельно-серый. Костюм незнакомец приобрёл явно не в дешёвом магазине. Обувь под цвет костюма имела модное заострение носка. Из-под графитового берета выбивались тёмные кучерявые волосы с проблёскивающей сединой. Длинная прядь по высокому бледному лбу игриво устремлялась к бровям, одна из которых загнулась знаком вопроса. Ещё не старик. Уже далеко не мальчик. Длинные пальцы неторопливо вращали трость, увенчанную набалдашником в форме головы мастиффа. Глаза пса злобно сверкали двумя рубинами впечатляющей величины.
   - Вот с кем бы я могла подружиться! - воскликнула Крыса, не отводя взора от новоприбывшего.
   - А с нами? - удивились хором Облом и Депресняк. - Нет?
   - От вас схватишь лишь нервное расстройство и комплекс неполоценности, - научными словами Крыса исключила их из списка кандидатов в друзья. - А он... Разве вас можно с ним сравнить? Взгляните! Он! Благородный рыцарь и ходячий магазин деликатесов. Герой нашего времени.
  
   - Как просто подкупить эту хвостатую... хм... девушку, - шепнул Облом другу.
   - Скажешь тоже, просто, - проворчал Депресняк. - От нас она таких деликатесов не увидела бы. Если бы я мог одной мыслью вызвать тарелку с...
   Тут вклинился неизвестный рыцарь, щелчком сбросив к чашке Депресняка небольшую шкатулку размером чуть больше спичечного коробка:
   - Ты сначала определись, что у тебя есть, и чего у тебя нет? - холодно произнёс глубокоглазый, и светлячок в его тёмной вселенной возмущённо дёрнулся. - Только вычеркнув то, чем не обладаешь, сможешь двинуться дальше. Сбрось балласт, понял. Весь балласт, приятель. Абсолютно, весь. Ключевое слово "абсолютно".
   Картонная коробочка не навевала мыслей о том, что за подарок можно будет выручить хотя бы доллар в самом захудалом ломбарде.
   - А, кстати, кто Вы вообще такой? - спросила Крыса, умильно складывая лапки. - Вы так непохожи на тех, с кем мне обычно приходится проводить время...
   - О, мадам уже чья-то дама сердца? - глубокоглазый излишне артистично склонился в поклоне. - Простите, я не хотел разбивать ничью пару... - тарелка с копченостями тут же исчезла так же быстро, как и появилась.
   Недовольству крысы не было предела.
   - Эй, я не его! Я сама по себе! - она вспрыгнула на стол, злобно стучала лапами и хвостом. - Слышишь меня?
   Но серый рыцарь усмехнулся, откланялся и серебристым вихрем исчез за пределы видимости.
   Депресняк не заметил отбытия странного субъекта. Он открыл коробочку, извлекая оттуда листок с удивительно знакомым почерком.
  
   "4 апреля
   Ну, вот я и дома! Первая самостоятельная квартира! Нужно разобрать вещи, но, в общем, все смотрится очень уютненько. Сижу, пью чай на СВОЕЙ кухне, как гордо звучит! Нужно будет еще картины повесить, и статуэтки расставить, и салфетки положить, и... В общем, что-то я заболталась, пошла красоту наводить!"
  
   Подумать о прочитанном он не успел.
   - Мне кажется, он ушёл из-за тебя! - повернулась Крыса к Депресняку.
   - Да ладно! - заныл Облом. - Вы всё о ерунде. А мне-то в отличие от вас ничего не досталось! Я думаю, этот тип вообще меня не заметил. Словно моей персоны не существует.
   Над высказыванием друга стоило поразмыслить. Но Депресняк не успел.
   - Убирайся из моей кофейни, - возмущённо проревела Крыса. - Здесь место для моих друзей, а не для тех, чьё общество для них неприемлемо! Вот там видишь надпись "Служебный выход"? Встал и пошёл!
   Депресняк встал и пошёл. Он забыл о кофе, которое даже не успел попробовать. Он забыл об Обломе. Он забыл о Крысе и её грозном жесте. Он помнил лишь, что, выйдя из кофейни, окажется в таинственном доме.
  
   Глава одиннадцатая "Larva",
   В которой выводится мысль, что внутренний мир порой бывает вместительней внешней оболочки
  
   Глядя в завтрашний день, люди неизменно ожидают изменений. "Утро вечера мудренее", - шепчет народные заповеди из дремучих лесов. И мы ждём это утро, надеясь, что правило "Утро добрым не бывает" хоть раз в жизни не сумеет нас догнать. А уж за этот раз мы сумеем набрать такую скорость, что оно окончательно и бесповоротно отвяжется от нашей персоны.
   Изменения желанны. И когда беда стучится в двери. И когда праздник основательно подзадержался. Изменения прячутся в ещё не сорванных листах настенного календаря. В не прозвучавших ещё словах. В ещё несовершённых поступках.
   Поэтому душу гладит мотив "Но есть на свете ветер перемен", сливаясь с западным, балладно-гимновым "Where the children of tomorrow dream away in the wind of change". Мы ждём этот ветер. Мы надеемся, что он вырвет нас с корнем и утащит в благословенную страну.
   Лишь древняя китайская цивилизация, чьи глаза мудро сузились от ударов подобных ветров, тихо советует: "Не дай вам бог жить в эпоху перемен".
   Мы же ждём, когда ветер ударит нам в лицо, с широко распахнутыми в ожидании чуда глазами.
  
   Его встретил сумеречный коридор и множество дверей. Депресняк потолкал четыре из них, но тщетно. За деревянными полосами скрывалось молчание. В замочную скважину тоже ничего разглядеть не получалось.
   - Как всегда, - заныл Депресняк, по привычке показывая окружающим, как тяжела его жизнь, чтобы даже самые чёрствые сердца размягчились и сняли с Депресняка часть положенной ему работы.
   Нытье подхватили два белых сгустка, пронёсшихся мимо незваного гостя с удивительной скоростью.
   "Призраки", - подумал Депресняк.
   Местные аборигены походили на полосы утреннего тумана.
   "Пища", - подумали призраки, бросая на Депресняка голодные взгляды.
   Здесь тихо колыхалась прохлада. Но не полуночная могильная сырость, а живительная струя кондиционера в разгар жаркого лета. Сбрасывая камни тяжёлых воспоминаний, ворочались обрывки, складывающиеся в план пожарной эвакуации НИИ Абсолютных Случайностей.
   "За левым поворотом должна быть Приёмная", - решил Депресняк.
   Приёмная не подвела, обнаружившись, где просили. Однако она пустовала. Депресняк прошёлся по коридору, попробовал заглянуть ещё в пару кабинетов, но везде натыкался на запертые двери, а зеленоватое свечение по контуру доказывало, что прячущихся в кабинетах лучше по пустякам не тревожить. Толкнув следующую дверь, Депресняк оказался в комнате, удивительно напоминающей его собственный кабинет в давно минувшие годы.
   Это выглядело смешным. Словно кто-то бережно хранил рабочее место в том состоянии, когда в здании ещё кипела работа.
   Это выглядело смешным, но не радовало. Депресняк не любил рабочий коллектив. Он считал, что ему в такой компании не место.
   Палец вдавил кнопку на лицевой панели системного блока. Зашуршал, разгоняясь, вентилятор. Вмиг добавилось мягкое жужжание жёсткого диска. Полыхнул синим экран, загружая операционную систему. Депресняк в миллионный раз разложил пасьянс "Косынка". В былые годы этим приходилось заниматься не потому, что пасьянсы были милы его душе, а чтобы те, кто наблюдал за ним в видеокамеру, считали его своим, местным, привычным, безопасным и предсказуемым.
   Успешно сведя пасьянс, Депресняк подумал, что достаточно уже наработался и заслужил право на перекур.
   Палец подцепил ручку и выдвинул верхний ящик. По дну, покрытому серыми разводами, проехалась картонная пачка. "Гуцульскi" значилось на белой полосе. И чуть ниже: "Седьмой класс". Вытряхнув из находки древние пропылившиеся сигареты и сделав пару затяжек в форточку, за которой простиралось унылое море, Депресняк вспомнил, что после исчезновения кофейни Крыса и Обломище должны оказаться на крыльце. И в груди затеплился огонёк, что теперь ему никто не помешает подумать о главном.
   Сквозило. С непривычки грубый табак нещадно драл горло, заставляя прокашливаться и горько плакать. За пеленой слёз пряталась Тишина. Девушка из мешка. И чем дольше Депресняк думал о ней, тем больше находил соответствий между Тишиной и сказочно прекрасной незнакомкой из обрывающихся снов.
   Очнулся Депря только, когда окурок опалил ему пальцы. Чертыхнувшись, пришлось отбросить догоревший повод для безделья и шагнуть к рабочему месту. Но оно оказалось занято. Какая-то наглая дамочка сидела в его кресле и листала модный журналичик.
   Нужно отметить, что особа оказалась на диво соблазнительной. В вызывающем алом платье, с короткой стрижкой, неплохим, ухоженным маникюром и свободным безымянным пальчиком. Подойдя на цыпочках к своему столу, Депресняк покраснел и осторожно постучал по столешнице. Гормоны воспряли духом и проявили столь стильную активность, какую никогда не демонстрировали и жёнам даже в те благословенные времена, когда каждая из них числила себя невестой.
   - Да-да, - воркующее отозвалось сексапильное создание и мягким поворотом приподняло голову.
   Депрю окатил аромат французских духов, от которого размягчался разум, зато пробуждалось желание умертвить дюжину драконов за похвалу принцессы. Но ещё не было случая, чтобы самая захудалая из принцесс хоть раз заметила на своём пути Депресняка.
   - Инкуб? - спросил он, чуя подвох.
   Девушка кивнула, изящным жестом загнала бретельку бюстгалтера под платье и уже без всякого интереса уткнулась обратно в журнал.
   - Наверное, и сюда успел заглянуть Облом, - только и оставалось провочать.
   Разумеется, куда сильнее Депресняк обрадовался бы суккубу, а тут инкуб - существо, рыскающее в поисках не слишком устойчивых женщин. Да ещё и какой-то подозрительный - в женском платье. С демонами нетрадиционной ориентации следует проявлять максимум осторожности.
   - А суккубы сегодня не придут? - с надеждой спросил Депресняк, ожидая, что девушка снова кивнёт, а в окно впорхнёт такое же создание, только женского пола.
   И тогда...
   И тогда довольный Депресняк ухватит это существо за тонкую шею и притащит к себе домой. А там предъявит женам и торжествующе заявит: "Глядите! Нет, только гляньте, кого мне подсовывают. Но перед вами Я - образец верности и долготерпения. Не то что вы, обе, вертихвостки!"
   Депресняк представил триумф во всех тонах и прогрелся до невозможности.
   Девушка лишь грустно посмотрела на Депресняка, обрушив его мечты о триумфе верности.
   - Сегодня на пару с тобой работаю только я, - чтобы не смущать нашего героя, она быстро стала серой и матовой, как пластилин, и вылепилась в мужчину средних лет, хотя сладковатый запах духов продолжать тревожить ноздри. - Так лучше? Ну что ты смотришь на меня? Давай, начинай.
   - Не то, чтобы я возражал, - Депресняк задумчиво пробовал оценить непонятные перспективы совместного творчества, - но хотелось бы так, в двух чертах, обрисовать контуры предстоящего проекта.
   - Ты что, забыл? - уголком пальца инкуб уничижительно постучал по лбу. - Нам предстоит изготовить Зелье Случайности. Ведь ты принёс все ингредиенты, не так ли? Только не расстраивай меня!
   - Зелье Случайности? - улыбка раздвинула слипшиеся от печалей губы. - То, что надо! Правда, как-то неожиданно... А ингредиенты... Если я должен был принести их, то, несомненно, принёс.
   Рука нырнула в карман, забитый всякой мелочью.
   Да так там и осталась.
   Мимо окна по серой пустынной улице, казавшейся отсюда пропылившейся декорацией заброшенного театра, медленно и чинно шла Тишина.
  
   Глава двенадцатая "Label",
   в которой прослеживается верность намеченному курсу
  
   Зачем люди ходят в галереи?
   Сумрачные залы, набитые потемневшими от времени полотнами. По центру огромных холстов парят ангелы, на грешную землю снисходит божественное сияние, а герои библейских мифов замерли в самый кульминационный миг главного своего подвига или преступления. В других залах нас подстерегают корабельные рощи и рассветы в сосновом бору, где среди зелени лесной глуши беспечно резвятся медведи. Или в глаза бросается знойная Италия с пастушками на фоне разрушенных античных колоннад. Шаг вперёд, и мы среди вереницы портретов. Кто эти суровые мужчины, увешанные орденами? Кто эти милые дамы, вызывающие сожаление лишь тем, что жили за несколько веков до нашего явления в мир.
   Можно склониться и на золочёных табличках узнать всю правду и истину. Но человек имеет право не знать. Куда интереснее придумать сюжет самому, перекроить библейские истории по собственному усмотрению, разместить в сосновом бору пивной ларёк и автобусную остановку, наградить себя орденами и медалями за только что сочинённые подвиги, перенести милую даму из прошлого в будущее и сделать это будущее своим.
   Бездумные фантазии превращают полотна в окна, за котороми открываются параллельные миры. Мы молча смотрим туда, прокручивая фрагменты придуманных событий, которые складываются в легенды и сказания неизвестных народов. Зачем? Быть может, только за тем, чтобы когда-нибудь, взглянув в самое обыкновенное окно, увидеть фантастический мир, куда хочется шагнуть. И в этот миг не пялиться в ленивом бездействии, а решительно щёлкнуть шпингалетом.
  
   Значительно приблизившийся аромат духов подтвердил, что внимание подозрительного существа также обращено на Тишину. Депресняк аж запрыгал от ревности, но гений чистой красоты прошёл мимо, не подарив ни инкубу, ни Депресняку даже мимолётного взгляда. Нос чуть не расплющился о стекло, а девушка, ради которой Депресняк недавно опустошил мешок комплиментов на половину ежедневной нормы, уже находилась вне зоны обзора. Окно открыть не получилось. Рама словно приклеилась к подоконнику. Пришлось повернуться к одноразовому компаньону.
   - Зелье Случайности, - протянул несостоявшийся ревнитель Тишины, - Вот оно как...
   Больше умных мыслей не нашлось. Зато нашлись спасительные.
   - С меня ингредиенты. А твой взнос - это котёл, весы, разделочные доски, ножи, стеклопосуда, ступка с пестиком, ложка, черпак, мешалка, толкушка, - последнее слово нарисовало ему кастрюлю и взлетающую над ней толкушку, смачно превращающую рассыпчатый варёный картофель в восхитительное пюре, и Депресняку захотелось порадовать жён и даже тёщу. - И продпаёк, который немедленно сдаётся мне в пользу мировой революции.
   Инкуб встал. Депресняк сразу же пожалел о своей несдержанности, потому что габариты инкуба впечатляли. Депресняком овладело тоскливое чувство неустроенности и собственной малозначимости, какое испытывает всякий, кому доведётся быть зажатым в переполненном автобусе между Арнольдом Шварценеггером и Николаем Валуевым.
  
   - А вы не могли бы превратиться во что-то менее громоздкое? - полузадушено пропищал Депресняк, вспоминая метод Кота в сапогах.
   - Хм, а волшебное слово?
   - Пооож-ж-жалуйста-а-а. - еще тише протянул Депря.
   - Так и быть,- шутливо произнес инкуб и вновь принял облик соблазнительницы. - Выкладывай ингредиенты.
   С готовностью, ожидающей лучшего применения, Депресняк опустошил карманы. Первым покинул убежище пузырёк с настоем ромашки. Далее на свободу выбрались извилистые коренья, из которых на протяжении последних десяти лет он собирался вырезать деревянных человечков. Следом на стол упало кольцо с приделанной кроличьей лапкой, купленное по случаю на металлорынке. Тяжелее всего было расставаться с великолепным образцом шпата полевого, которым когда-то не успел швырнуть в витрину валютного бутика, откуда их с Обломом выставили самым позорным образом. Вытряхнув из посеребрённого медальона блондинистый локон первой жены, хранимый в знак нерушимой любви, Депресняк немедленно добавил к нему каштановую кудряшку из медальона с облезшей позолотой, что символизировало вечную любовь к жене нынешней. Узрев пустой пузырёк с берега, Депресняк наполнил его тяжёлым выдохом и, мгновенно запечатав пробкой, поставил рядом с настоем ромашки. И, для пущей солидности, Депресняк щедро окольцевал сокровища россыпью разнокалиберных шурупов, словно выстроил крепостной вал.
   - Сверимся с рецептом, - инкуб вытащил из ящика пергамент, бережно развернул его, мощным дуновением прогнал с его поверхности пыль и нечто невеликое и невесомое, бледным мотыльком воспарившее по направлению к тёмному углу.
   Сердце захолонуло. Депресняк уже знал, что там так стремительно летит во тьму. Его бросок сделал бы честь любому из вратарей. Пальцы коснулись прохладного кусочка бумаги, а глаза уже пропахивали строчки, знакомо клонившиеся направо.
  
   "8 августа
   Узнала, что возле нашего городка есть лесочек. Нужно будет туда как-нибудь наведаться, пикничок сделать, воздухом подышать, а то все в четырех стенах маюсь. Хотя... Вчера же книжку интересную купила, нужно хотя бы пролистать, а лучше прочитать. Девчонки мои хвалили очень.
   Анри не звонит..."
  
   "Что ещё за Анри, - яростью чуть не разорвало мозг, - какой ещё к чёрту Анри?!!!"
   В этот миг Депресняк понял, насколько необоснованно было считать, что неизвестные послания обращены ему. В этот миг он понял ещё и то, что привык считать особу, заполнявшую страницы мелким почерком, свободной от каких бы то ни было обязательств. Перед кем бы то ни было.
   Глаза медленно вернулись к бумаге.
  
   "...Он, конечно, большой сорванец, но забывать сестру нехорошо. Нужно хоть иногда приезжать. Клер... мама сейчас в отчаянии... никто не знал, что так будет... инфлюэнца... траурный креп так и не сняла со шляпки. Как она смеялась, когда мы играли... как любила петь!.."
  
   "Сестра, - облегчённо стихала боль в груди, - всего лишь сестра. Ничего страшного".
   Пальцы торопливо смяли бумагу комком и поспешно сунули в карман, где прятались предыдущие послания. Инкуб, по-видимому, не заметил ни обрывка бумаги, ни отчаянного рывка Депресняка. Он со вкусом читал рецепт, к этому моменту выказывая признаки явного недовольства расстроенным кряхтением.
   - Отсутствует элемент случайности, - печально констатировал недостачу инкуб.
   - Что же может им оказаться? - пожал плечами Депресняк, чувствуя, что после экспроприации полегчал килограммов на пять.
   - Не наблюдаю стихийного компонента, - веско заметил инкуб.
   Возражений не предвиделось.
   - Нужно сходить к завхозу, - преложил морально помятый Депресняк, - Пусть он тебе выдаст.
   - Мне ещё раздобывать котлы, весы, доски - нагло заявил сослуживец и мстительно добавил, - толкушки всякие. Ступай-ка сам, ингредиенты - твоя зона ответственности. Ты всё ещё здесь?
   Депресняк в большом изумлении смотрел на коллегу. Наглость, конечно, второе счастье, но у некоторых индивидуумов случается, что и первое. Впрочем, взяв на себя добычу ингредиентов, Депря быстро кивнул и поспешно вышел из кабинета. Оставаться в кабинете стало небезопасно. Инкубы весьма вспыльчивы, не стоит их дразнить.
  
   В задумчивости Депресняк шёл по коридору, пока не наткнулся на кого-то объёмистого, но крайне неустойчивого. Подняв голову, он увидел, что это Облом, размахивающий руками, но не от радости встречи, а чтобы удержать равновесие. Рядом торопливо перебирала лапками хвостатая остроносая фигурка.
   - Каким ветром? О, и Крыса с тобой!
   Облом и Крыса кивнули. Слов не требовалось.
   - Друзья, - расцвёл Депресняк. - Да мы же с вами, как три богатыря. Или нет, как три мушкетёра!
   Со стороны они куда сильнее напоминали трёх накситраллей, но Депресняк, к счастью, об этом не подозревал. Он чувствовал глубокое родство характеров: "Бывает, знаете ли, познакомишься с человеком утром, а к обеду уже жизни без него представляешь".
   - Кстати, об обеде. Поесть принёс? - задала Крыса самый насущный вопрос.
   И Депресняк, ощущая пустые карманы, понял, что героя нашего времени из него опять не получилось.
   - А, может, это... в кофейню? - предложил он выход из положения. - Прошлый раз ты смастерила весьма неплохое заведение. А кормёжка - ммммммм - высший класс.
   И они отправились обедать, не подозревая, что впутываются в серьёзную коллизию. Ведь Крыса и Облом подумали, что Депресняк проставляется по неведомому им поводу. А Депресняк решил, что уж друзья его угостят. Иначе, скажите вы мне, зачем же нам друзья, как не за тем, чтобы платить за нас в шикарных ресторанах.
  
   Под носок правого ботинка подвернулась невзрачная лесенка. Депресняк не относился к тем, кто бездумно ступает на любые ступени, встретившиеся по дороге. Он предпочитал знать, что его ждёт в конце пути. Обычно финал не вырисовывался, и тогда его заменяли буйные фантазии. Поэтому, как нетрудно догадаться, ожидания Депресняка сбывались редко.
   Вскинув голову, он узрел вывеску. К глубочайшему сожалению по ней не бежали огоньки, складывающиеся в надпись "Выдача призов межгалактической лотереи. Подарок каждому, кто переступит порог". Однако следовало порадоваться, что зловещее "Комната казней" не образовывали въевшиеся в тёмное дерево капли крови.
   Собственно, дерево ещё не успело потемнеть. Да и крови на нём не наблюдалось. "Кофейня" втиснули золотыми буквами в деревянную отполированную гладь.
   - Заходи, - в тоне Крысы чувствовался приказ. - Увидишь, что кое в чём я - специалист высшего разряда.
   Приказ подтолкнул Депресняка на первую ступеньку.
   Сперва он осторожно приоткрыл дверь, опасаясь грозного фейс-контроля или обязательной предъявы клубной карты.
   - Не бойся, - ободряюще донёсся из-за спины голос Крысы. - Там всё, как тебе нравится.
   И тогда ничего не осталось, как с видом путника, утомлённого путешествием вокруг Земли, перешагнуть позолоченную доску порога.
   В обстановке преобладали пастельные тона.
   Долгое время Депресняк не мог сформулировать, что же это такое "пастельные тона". Но однажды ему подвернулась долгая прогулка, занявшая весь короткий зимний день. И тогда он увидел великолепие пастельных тонов на покрывале снега. Лишь в полдень пастель отступала, сменяясь искрящимися, режущими глаза, пространствами. Но ранним утром снег не искрился. И не был белым. Переставал им быть. Лёгкий розовый оттенок ласкал взор. Солнце поднималось выше, прогоняя розовый цвет, но там, где властвовали тени, пастель жила в лёгкой сизой окраске. А потом Солнце клонилось к закату. И невесомый оранжевый оттенок снова прогонял незамутнённость белизны. После же являлась мягкая синева, переходя в сиреневые тона. Белый снег оставался белым снегом, но волшебство Солнца одаривало его всей палитрой пастельных тонов. До самой ночи.
   Так и здесь. В глаза бросались не сами цвета, а лишь их невесомые тени. Бежевый и молочно-кофейный, будто в сладкую белую плитку невзначай всё же уронили чуток шоколадных бобов.
   - Садись у окна, - рекомендация Крысы направила Депресняка к стеклянной витрине.
   - Странно, - пожал плечами Депресняк, усаживаясь за столик обитый тёмной кожей. - Там, за окном, почему-то уже осень.
   - Это окно в другое пространство, - хмыкнула Крыса, вспрыгивая на стол. - Разве интересно рассматривать мир, который исхожен тобой вдоль и поперёк?
   Кресло мягко обволакивало тело, прогибаясь под каждым движением. Его тоже обтягивала тёмная, почти чёрная кожа.
   Но цвет мебели не создавал контрастной мрачности. Напротив, он выгодно выделял матовый блеск фаянса только что доставленных чашек, над которыми струился мягкий дымок.
   Крыса мерно отхлёбывала чёрный горячий кофе. Перед Депресняком оказалось капучино. Пышный слой пены создавал иллюзию моря, заполонённого гребнем волн. Депресняк с интересом наблюдал, как сверкающий кусочек сахара медленно покачивается на волнах. Кристально белое в шоколаде, густо разбавленном молоком. Будто таинственная пирамида инопланетной цивилизации, поднявшаяся из глубин. Но волны уже подтачивали её. И кристаллы незамутнённой белизны исчезали в шоколадной пене.
   Зрелище успокаивало. Проблемы отступали. Друзья, кропотливо несущие с собой тяготы и невзгоды, казались в этом месте смутными фантазиями. Другой мир дарил оранжевое великолепие ещё густой листвы, покрывающий тёмные столбы могучих стволов. За медными и золотыми россыпями листьев проглядывали строгие дома викторианского стиля. И вишнёвые кирпичи ласкали взор.
   Где-то далеко и мягко дважды пробили часы. Их звон утих, но в тот же миг ему на смену пришла музыка. Взмывающие по восходящей звуки, высокий и неразборчивый голос грегорианских песнопений, странный перелив, сорвавшийся со струн скрипки. Но вот заработал ритм-компьютер, и положение дел мигом прояснилось. Здесь всё было, как он хотел. Мозг напрягся, формируя из доносящихся звуков отчётливую мелодию. Крыса ухмыльнулась и просвистела целый отрывок, в котором, конечно же, угадывалось "In the house of silence far from here Distant voices coming out of the air".
   - Ты знаешь эту песню? - удивился Депресняк.
   - ТЫ знаешь эту песню, - ответила Крыса.
   - Странно, почему в этом месте именно она?
   - Здесь тысячи, миллионы песен. Просто ТЫ слышишь именно её.
   Депресняк напрягся, но нет... Никаких других песен он уловить не смог, кроме вихрящегося, знакомого до глубины души "The house of silence sends our tears, Shadows dancing for a hundred years... And they cry".
   - В песнях, которые слышишь, отражается твоя жизнь, - внезапно сказала Крыса. - Песни, которые помнишь, могут эту жизнь изменить. Песни, которые в тебе звучат на постоянку, и есть вся твоя жизнь...
   - Кто это сказал?
   - Тот, кем я была в прежней жизни.
   Ничего не уяснив из ответа, Депрессняк уткнулся в чашку, которая быстро опустела от его могучего прихлёбывания. Грегорианский монах золотистым голосом выводил очередную спираль хорала, чтобы исчезнуть, уступив место припеву, в котором повторяли и повторяли историю о загадочном Доме Безмолвия.
   - Теперь пора, - сказала Крыса.
   - Почему? - огорчился Депрессняк. - Я бы ещё чашечку чёрного...
   - В каждой из моих кофеен можно выпить лишь по одной чашке. Иначе останешься здесь. В придуманном мной мире. А тебе нельзя увязать в чужих фантазиях. Тебе со своими бы разобраться.
  
   - Постой, - вскричал Депресняк, внезапно вспоминая нечто важное. - А где же наш друг Облом? Почему его нет с нами.
   - Потому что нам надо было поговорить без облома, - сурово ответила Крыса. - Только так ты ещё способен что-то понять. Понять ПО-НАСТОЯЩЕМУ.
   - Да я и с ним... - начал Депресняк, перешагивая порог.
   И тут же смолк, потому что кофейня исчезла в мгновение ока. Перед Депресняком раскинулся кабинет, где шла усиленная подготовка к Зельеварению. За столом сидела эффектная блондинка с могучим крысом на плече. Перед ней чернел котёл. Справа покачивались чаши аптекарских весов. Далее красовался батальон всевозможных колбочек, мензурок, пробирок и прочей посуды, которая помогает проведению лабораторных опытов.
   - Принёс? - инкуб вопросительно поднял бровь и погрозил наманикюреным пальчиком.
   Облом вздрогнул, только сейчас припоминая, с какой целью покинул этот кабинет в последний раз. Инкуб же снова превратился в мужчину, а крыс на его плече стал вполне обычной компъютерной мышкой.
   "Быть может, Крыса чего приличнее наколдует", - Депресняк решительно распахнул дверь. И что же? Его взору представился пустой коридор.
   - Украли? - участливо осведомился инкуб. - И, заметь, я не удивлён! Место такое, что ничего из виду упускать нельзя. Более того, я уверен, что вещичкам приделали ноги именно те, кого ты по глупости считал друзьями.
   - Они вернутся, - с нажимом утвердил Депресняк.
   - Я бы под этим не стала подписываться, - разбил его уверенность инкуб, теперь напоминавший постаревшего Джеймса Бонда. - Но погляди сам! Разве я с этой симпатичной мышой, - его рука неестественно удлиннилась и сунула под нос Депресняку мышку, соблазнительно подмигивающую зелёной неонкой, - не стою их обоих?
   - Не стоишь, - фыркнул Депресняк, но призадумался. - Хотя...
   - Хотя? - немедленно подхватил инкуб.
   - Вот если бы ты помог мне обрести Тишину, твой рейтинг заметно повысился бы, - оставлять компаньона в мужском поле становилось всё труднее.
   - Ты считаешь, что она явится стихийным компонентом? - с подозрением спросил инкуб, снова становять красоткой высшей степени привлекательности. Он тут же принялся в направлении Депресняка усиленно строить глазки, с ресниц которых опадали пушистые снежинки французской туши.
   Депресняк блаженно кивнул. Он уже знал, что налепленные ярлыки не влияют на внутреннее содержание. Если следует посчитать Тишину недостающим элементом, он готов приступить к этому немедленно.
  
   Глава тринадцатая "Lapse",
   которая, невзирая на нехороший номер, наполнена радостными предчувствиями
  
   "С глобальным подвохом, но точен в деталях", - взывает реклама солидного финансового учреждения. И только потом понимаешь, что прочитал её как-то не так. Но уже поздно, и вместо рекламного джингла из светящихся символов, как Имя Бога в финале "Чернокнижника", складывается всем давно известное: "Дьявол прячется в деталях". Чем больше разбросано деталей, тем легче спрятаться дьяволу. Чем мельче детали, тем труднее дьявола оттуда выковырять. И всё же иногда стоит постараться, чтобы не попасть в кабалу.
   Получится ли?
   Ведь не зря же мудрец изрёк когда-то: "Сделаешь - пожалеешь. И не сделаешь - пожалеешь".
   Как часто приходиться жалеть в любом случае: и когда хитрый дьявол сумел затеряться в деталях, и когда выяснилось, что дьяволу нет никакого дела именно до тебя.
  
   Инкуб заметно погруснел. Его энтузиазм быстро пропал.
   - Как сказал бы Белый Король "Ты сначала поймай эту минутку", - протянул он. - Хотя не все потеряно.
   - М-м-м - Депресняк с интересом посмотрел на коллегу, ожидая детальных предложений. - Что ты обычно делаешь в таких случаях?
   - В таких случаях я сначала варю Зелье, а разбираюсь по результатам процесса.
   Депресняк по-хозяйски оглядел сокровища на столе. После он увидел, что инкуб смотрит на них не менее хозяйским взглядом. Возразить не получилось. Инкуб предостерегающе простёр руку ладонью вниз, и с бывшей собственностью случились поразительные метаморфозы.
   В прежнем виде остались настой ромашки, шпат полевой, локоны обеих жён и пузырёк со вздохом сожаления. Да из переплетения кореньев инкуб успел выхватить затейливую загогулину:
   - Корень любистка вполне подойдёт!
   Остальное преобразовалось в небольшую кучку, среди которой опытные натуралисты быстро бы узнали пару листиков мелиссы, шишку хмеля и достаточно внушительный обрывок коры калины. Кроличья лапка стала розовым кварцем.
   - Пожалуй, ещё не всё, - озадачился инкуб.
   Щемяще мягкий шелест шёлка, отмечающий каждый шаг демонической красотки, приблизился, подсказав, что дистанция опасно сокращается.
   Депресняк же пожирал глазами инструменты, приготовленные компаньоном.
   На переднем плане красовался котёл. Рядом притулились весы. Перед ними раскинулись истерзанными поверхностями разделочные доски. Правее поблёскивала в неярком свете миска из небьющегося стекла. В пару ей блестела серебряная ложка. В ряд выстроились деревянная мешалка, ступка с пестиком и ножницы.
   - В отличие от тебя у меня полный комплект! - возвестил инкуб, начиная обшаривать куртку Депресняка тёплыми настойчивыми пальцами с цепкими ноготками, постепенно забираясь под полу.
   - Эй, эй, - возмутился Депресняк, торопливо отодвигаясь. - Мне тут такие шутки не нужны. Я ещё понимаю, если бы суккуб. Но от тебя-то я никак не...
   Сбивчивая речь прервалась, потому что шикарная блондинка являлась примером субъекта, выказывающего к Депресняку полнейшее равнодушие. Её пальцы сомкнулись колечком, сжимая нечто мелкое, что и занимало внимание инкуба полностью.
   - Сушёный крысиный коготок, - удовлетворённо кивнула женщина, взметнув водопад золотистых волос. - Явный знак на то, что требуется ещё кусочек твоей спутницы. Не пригласишь её зайти?
   Ещё минуту после того, как поставилась финальная точка, Депресняк глупо надеялся, что инкуб требует подать сюда Тишину.
  
   В это время за дверью велась ожесточенная борьба за место около замочной скважины. Слышались приглушенные писки, охи, и ругательства. Депря с хитрой улыбкой резко открыл дверь. В кабинет ввалились Облом и Крыса.
   - И на кого ты нас променял? - с той же интонацией произнес Облом, оглядывая фигуристого инкуба. Интонацию, по мере произнесения фразы, всё больше пронизывали завистливые тона.
   Крыса поддержала его молчаливым укором во взгляде. Депря растерялся. Он думал, что с помощью ехидства сможет отвлечь их от опасной темы, но рядом с Обломом следовало забыть даже о самых простейших планах.
   Однако его опередил инкуб:
   - Вы, собственно, кто такие? У нас тут деловой процесс, - теперь он усиленно изображал бизнес-вуменшу, вернувшуюся с подработки в варьете. - А вас мы и знать не знаем. Верно?
   Движением индийского танца инкуб оказался возле Крысы и немилосердно щипнул её за спину.
   - С паршивой овцы хоть шерсти клок, - улыбка раздвинула сочные губы инкуба, по которым тут же прошёлся восхитительный язычок.
   - Лично я не намерена терпеть оскорбления, - Крыса демонстративно отступила к двери. - Ты идёшь?
   Вопрос явно предназначался Депресняку. И тот понял, что опрокинулся в леденящую пропасть неизбежного выбора.
   С одной стороны стояли Друзья. Именно так, с большой буквы. Те, кому Депресняк доверял самые сокровенные мысли.
   С другой стороны, маячила соблазнительная возможность познакомиться с Тишиной, которая уж точно не окажется какой-то кикиморой, как некоторые бывшие жёны и некоторые настоящие.
   Депресняк словно выбирал, на какую чашу весов прыгнуть: там, где Дружба, или туда, где Любовь?
   С одной стороны, друзей предавать нельзя.
   С другой - да такие это, собственно говоря, друзья? От Облома одни расстройства и неудобства, а Крысу он так вообще сегодня впервые увидел.
   С одной стороны - те, которых он уже хорошо изучил.
   С другой - Таинственная Леди.
   А инкуб не терял времени даром. В котёл он залил родниковую воду, плеснул туда раствор ромашки, бросил мелиссу и хмель, добавил измельченный корень любистка и перетёртую кору калины. После он уставился в котёл, ожидая кипения и помешивая растовор серебряной ложкой. Не принимающий активного участия в готовке Депресняк, тем не менее, внимательно следил, как отвар приобретает желтоватый цвет. Инкуб являл алхимика и зельевара во всей красе их возможностей. Он ловко процедил раствор, отделив жмых, а оставшуюся жидкость снова вернул в котёл. Растерев в пыль крысиный коготь, шпат полевой и кварц, его изящные ручонки всыпали получившийся порошок в котел. Раствор забурлил и приобрёл цвет кристалла шпата. Довольно ухмыльнувшись, инкуб прямо в котел порезал локоны и крысиную шерсть, после чего снял котёл с огня, но продолжал помешивать варево. Затем часть отвара он плеснул в пузырёк со вздохом сожаления, перелил в колбу и быстро закупорил крышку.
   Жидкость в сосуде успокоилась на диво быстро.
   - Вечная Колба, - улыбнулся инкуб, словно презентовал собственное изобретение. - Помещенное внутрь сохраняет свои свойства неограниченное время.
   Покачивая колбой, инкуб улыбнулся, призывая определиться скорейшим образом...
   Тут Депресняка посетила трезвая мысль. Выбрав инкуба, он навсегда откажется от друзей. А вот обретёт ли Тишину - это ещё вопрос. Конечно, Тишина могла явиться на зов инкуба. Но Депресняка всегда интересовали девушки, которые успешно этому зову противостояли. Всегда. А если Тишина противостоит зову (и остаётся интересной для Депресняка), значит, на зов инкуба она не придёт. И Депресняк остаётся и без друзей, и без девушки.
   К тому же тот, кто являл собой образец верности и долготерпения, не мог взять и просто так отвернуться от друзей. Он должен верить в них. И должен (как бы ни прискорбно это звучало) терпеть их несмотря ни на что.
  
   - Решайся, - инкуб, словно фокусник, извлёк из пустоты обрывок бумажки. - Останешься со мной, получишь и зелье, и частичку разгадки. Я вижу, ты знаешь, что за почерк заполняет эту страничку.
   - Уважаемый, это давно устаревшие сведенья, - надменно, но с чувствующимся страхом бросил Депресняк. Ведь инкуб мог превратиться в боксера, и тогда понятно, кто будет грушей.
   - Решил взять обратный ход? - усмешка змеёй пробежалась по губам нечисти. - Но ты не получишь Тишину, если не соберёшь дневник целиком! Впрочем, ключик в моих коготках, и ты мог бы его... - но он продолжал говорить уже пустоте.
   За неуловимый миг Депресняк выхватил Вечную Колбу из цепких лапок и вытолкал друзей из кабинета.
   - Стой! Тебя никто не отпускал! - донеслось в спину. - Немедленно верни Зелье!
   - Не тревожься, - вступила Крыса. - По трудовому распорядку НИИ ему запрещено покидать рабочее место до окончания смены. Иначе в табеле поставят прогул.
   - Иногда Зелье бывает ценнее закрытой смены, - невесело добавил Облом, оглядываясь на захлопнувшуюся дверь.
   Друзья торопливо шагали прочь. На душе Депресняка, несмотря на то, что загадочный обрывок остался в руках инкуба, светлело с каждым шагом. И тут Облом, как положено, всё испортил.
   - О ком это ходячее недоразумение говорило? Кто такая "она"?
   Депресянк замялся:
   - Так... ничего особенного...
   - Приятель, ты нам что-то недоговариваешь. Ну же, дружище, рассказывай. Обещаю не ругать! - смеясь, сказал Облом. А Крыса молчаливо кивнула.
   - Да нечего рассказывать, все отлично.
   - Что-то тут нечисто... пошли, Крыса. Он нам не хочет говорить, значит, он нам не друг.
   Они исчезли в мгновение ока.
   Перед Депресняком снова простирались абсолютно пустынные коридоры таинственного дома.
   А где-то мерно тикали Чёрные Часы, дожидаясь, когда их время совпадёт с показаниями хронометра Депресняка.
  
   Глава четырнадцатая "Lyric",
   в которой мир меняется
  
   Где они, те желания, которым суждено исполниться? Обычно, желания исполняться не спешат. А если и исполняются, то не наши. Причём, по закону подлости исполняются, обычно, те желания, которые идут вразрез с нашими, выстраданными из глубины души.
   Но переполненные печалями о неисполненных желаниях мы редко отмечаем удивительные факты. К примеру, странное молчание за стеной, которая минуту назад вибрировала от соседской ругани. Молчание, наступившее после мысли "Да, ради бога, заткнитесь!!!!", брошенной мимолётом и незаметно проскользнувшей среди других, наполненных более весомой печалью. Молчание кажется само собой разумеющимся. Желанию ставится незачёт. Хотя его вина лишь в том, что оно просто затерялось среди миллиона тех, кому мы пока не помогли свершиться.
   Взять, да и вычеркнуть этот миллион, наполняющий нас тоской безысходности. И вот тогда мы с удивлением поймём, что оказались в стране исполнившихся желаний.
  
   "А мечты всё же сбываются!!!" - на лице Депресняка не дрогнул ни мускул, но внутренне он просиял от счастья. Ведь только минуту назад с его уст сыпались жалобы высшим силам, как тяжело иногда терпеть невыносимых друзей! И что же? Приходилось признать неоспоримым факт, что его слова влетели в добрые уши высших сил, в один миг оставивших его без Облома и без Крысы.
   Но, быть может, Крыса с Обломом просто пошутили и коварно поджидают его на крыльце? Э, нет, проискам друзей не суждено было осуществиться. И вместо того, чтобы просочиться в дверь с заманчивым названием "Пожарный Exit", Депресняк, весело насвистывая, свернул направо на монументальную лестницу, в незапамятные времена уворованную (о чём наш герой не догадывался) из Венского императорского дворца. Мраморные ступени привели его на второй этаж, где было на порядок сумрачней и тише, чем на первом.
  
   Оказавшись в столь чуднОм, диковинном и страшном месте, Депресняк задумался, зачем он собственно пришел сюда? Адекватных ответов не нашлось, и он решил разведать простиравшуюся впереди Terra Incognita, чтобы потом было о чем рассказывать внукам, если он доживёт до того времени, когда они у него появятся.
   Неожиданно в конце темного, иссиня-черного коридора открылась дверь, и сквозь небольшую щель стала видна полоска холодного, электрического света. Хотя никаких коммуникаций на втором этаже не наблюдалось. Депря решил проверить, кто здесь настолько небрежен, что не выключает свет и оставляет сквозняки. Как иногда приятно явить педагогическую сторону души и прочитать кому-то суровую нотацию. Мелкими перебежками он направился к двери, но дойти до неё не успел.
  
   Стремительно, напоминая разворачивающийся пожарный шланг, в котором уже бушует напор воды, мимо пронеслось нечто длинное и не такое уж тонкое. Только оканчивалось оно не знакомым с детства металлическим конусом, которым Депресняку частенько доставалось по кумполу, а не менее знакомой змеиной головой, которую Депресняк частенько встречал при изучении старинных манускриптов восточных мудрецов и западных алхимиков.
   - Ты - постоянный клиент? - спросил дракон голосом, в котором сочетались грозность и уважение.
   Вопрос был заманчивым. Что говорить, хотелось почувствовать себя постоянным клиентом. Почёт и уважение со всех сторон. Лепреконы на ходу чинят тебе изношенную обувь, а гномики начищают её до блеска. А из комнат умильно улыбаются нимфы и дриады, словно перед ними самый красивый мужчина мира. Но Депресняк помнил: как только он начинал врать, тут же рядом появлялся Облом, и любое самое заманчивое начинание рушилось плачевным финалом.
   - Нет, - честно ответил он, наверное, впервые за эту неделю.
   - Жаль, - расстроился дракон. - Их посылают ко мне на ужин, чтобы аннулировать скидки.
   - Нет-нет, - замотал головой Депресняк, жаждавший отвести от себя даже малейшую опасность. - Я не постоянный. К тому же я ещё и не клиент.
   - Тогда почему тебя отправили ко мне? - искренне удивился дракон.
   - А зачем тебе постоянные клиенты? - отбил вопросом атаку Депресняк. - Неужели их вкус столь изысканен, что ты предпочитаешь только их?
   - Они горьки, - скривился дракон. - Но это необходимое лекарство!
   - От какой же болезни?
   - От соблазна их заводить, - тяжело вздохнул дракон. - "Если хочешь достигнуть успеха, вначале выясни, чем тебе больше всего нравится заниматься, а потом найди того, кто будет тебе за это платить", - сказала в наставление юношеству одна волшебница. И что же? Когда постоянные клиенты, действительно, начинают появляться, ты чувствуешь лёгкие отголоски волшебства. Оказывается, на этом свете есть люди, которые не проходят мимо. Которым интересно то, чем ты занимаешься. Которые готовы платить за это реальные деньги. И тебе очень сильно хочется, чтобы так продолжалось и дальше. Но, умилившись, ты сам ступаешь в гибельную трясину.
   И начинается всё с пустяка. С малюсенькой скидочки, о которой народная пословица говорит: "Коготок увяз - всей птичке хана". Ещё вчера милые и добрые люди, радовавшиеся двум процентам экономии, начинают являть образец хамства и скупердяйства. Они требуют повышения скидок, беспроцентного кредита, трёх товаров по цене одного. "Мы же не какие-то там! Мы - постоянные клиенты!" - гневно восклицают они. А ты грустно расстилаешь перед ними ковровую дорожку и шлёшь подарки на Новый Год, как это рекомендуют справочники по маркетингу.
   Клиенты же чувствуют свою значимость. Они могут сорвать тебе выходной, потому что твой товар им нужен именно сегодня. "Мы не можем ждать до понедельника, - мягко напоминают они. - Мы - постоянные клиенты!" Со временем постоянные клиенты перестают платить вообще, мотивируя весьма прозаично: "За прошедшие годы наш буржуинище успел порядочно навариться. Пора нам его немного пощипать".
   И, наконец, наступает тот скорбный миг, когда ты видишь: любое появление данного клиента уже не приносит тебе прибыли, а вгоняет в серьёзный финансовый минус. Тогда им, как избранным, предлагается перед получением новой скидки подняться наверх и посмотреть на меня. А теперь ответь, есть ли в тебе хоть капелька того, что мы зовём "постоянные клиенты"?
  
   Вопрос поставил Депресняка перед выбором: соврать и остаться или сказать правду и вылететь пробкой и с этажа, и из дома? Дракон ждал, он был более чем терпеливым, ведь работал с капризными клиентами, которых нужно уговаривать влезть на тарелку.
   Депря решился на импровизацию:
   - Быть может, ты всю жизнь ждал вот это?
   И перед чутким носом дракона объявилась Вечная Колба.
   Умное существо ухватило суть с первого взгляда.
   - Похоже на заготовку для Зелья Случайности. Правда, не хватает одного компонента.
   - Стихийного, - подсказал Депресняк.
   - С тобой, определённо, приятно вести научные беседы, - голова дракона одобрительно качнулась. - Только не говори, что стихийный элемент ты хочешь получить от меня.
   - А почему нет? Скажем, твоё пламя...
   - Потому что как только моё пламя в качестве стихии огня коснётся отвара, произойдёт Splash...
   - Чего-чего произойдёт?
   - Ну, всплеск, по-вашему, - дракон погрустнел, видимо, из-за того, что встретился явно не с полиглотом. - Забрызгает по высшей степени концентрации. Придётся распрощаться с упорядоченной жизнью и существовать в цепочке случайностей. Ты бы, наверняка, обрадовался. А нам, драконам, это не комильфо.
   Депресняк снова страдальчески скривился.
   - Я бы сказал, что нам это не к лицу, но вы, люди, называете ЭТО мордами. Что, впрочем, не делает вам чести.
   Пришлось печально помолчать, как бы обвиняя всех тех, кто обозначил лицо дракона столь нелицеприятным словом.
   - Итак, я слушаю. Почему именно тебя отправили ко мне?
   Молчание пришлось стоически продолжить.
   - Что ж, поищем ответ в книге. Достань-ка любую и раскрой на случайной странице.
   Только сейчас Депресняк увидел, что стены образованы книжными полками, взметнувшимися до потолка. Прихватив ближайший фолиант, Депресняк распахнул его, нещадно чихая от забившейся в ноздри пыли.
   "Пусть там снова будет о медсестре..." - начал он, но мысль оборвалась, не успев дойти до финальной точки. Вопль отчаяния едва не пронзил затхлый сумрак коридора. Страницу покрывали греческие символы, будто взору предстало уравнение с бесконечным числом переменных. Лишь на полях с помощью привычной латиницы кто-то добрый начертал разборчивые четверостишия.
   - Начинай же, - дракон нетерпеливо ударил хвостом, наводя небольшое землетрясение.
   "FЗaichaid-sem fri frega fАl a rosc, a n-glИse comlАn; fЗachimm chИin fri fИgi fis mu rosc rИil, cesu imdis", - выхватил из середины Депресняк, спотыкаясь на каждой букве, в то время как дракон внимательно разглядывал страницу.
   - Учебник греческого, - промурлыкал дракон, - а стихи на ирландском.
   - Стихи?!!! - удивился Депресняк. - Абсолютно не улавливаю рифмы.
   - Рифма в стихах не главное, - змеиная улыбка украсила Дракона, как туземца украшают черепа врагов, бренчащие в связке на его шее. - Ритм! Вслушайся!
   - Я подумал, что это Книга Заклинаний.
   - Не совсем так, скорее тут повествование о котах...
   - И мышах? - выпалил Депресняк, думая о Крысе.
   - О котах и мыслях. Одни из нас предпочитают охотиться за дичью, в то время как других увлекает охота за мыслью. Что мы можем вынести из этого стихотворения?
   - Что? - сказать, что Депресняком овладело тупое непонимание происходящего, значило - ничего не сказать.
   - Что кому-то срочно надо пообедать, - ящер, напротив, вёл себя так, будто действие с точностью до секунды шло по намеченному плану. - И, как понимаешь, мышей на этой территории вылавливаю я. Тогда как тебя устраивают эфемерные мысли.
   И Дракон принялся напевно приговаривать:
  
   FАelid-sem cu n-dИne dul
   hi n-glen luch inna gИrchrub;
   hi tucu cheist n-doraid n-dil
   os mИ chene am fАelid.
  
   Ритмичные фразы щёлкали, как барабаны туземных колдунов, вгонявших соплеменников в мистический транс. Магической считалочке противиться было немыслимо. Плавно льющаяся песнь не давала ухватить мысль, в которой крылось явное спасение. Сконцентрироваться не было ни сил, ни желания.
  
   Cia beimmi a-min nach rИ
   nМ derban cАch a chИle:
   maith la cechtar nАr a dАn;
   subaigthius a СenurАn.
  
   Под гипнозом, словно лунатик, Депресняк взирал в жёлтые глаза Дракона. В голове пульсировала пустота. Внезапно сознание отключилось. Последнее, что он помнил, как, падая, попытался ухватиться за книгу, которую теперь держали драконьи лапы. В уши ввинтился звук рвущейся бумаги. Когда он очнулся, то лежал в сумеречном зале возле ступеней, уводивших в тёмный проём. Пальцы суматошно мяли ухваченный обрывок.
   Он вскинул руку и торопливо пробежался по буквам, выписанным знакомым почерком:
  
   "14 декабря
   Работаю в больнице. Пока что на подхвате у хирурга, но недалек тот день, когда мне выделят больных, так что я не унываю. Переслала маме деньги, нужно будет еще подкопить, потому что скоро придет хозяйка за квартплатой. Анри совсем пропал. Говорят, что ушел в армию, сейчас ведь война. От него ни весточки. Если что-то случится, это сильно ударит по маме. Нет, не буду думать о плохом, он обязательно вернется!"
  
   Невесомым покрывалом на него упала длинная тень, заставив отодвинуть листок от глаз. Над ним заботливо наклонилась Крыса. Ощущения в теле были странные, словно он две недели отработал часовым маятником.
   - Обломчик, с тобой все впорядке? - произнесла крыса, глядя прямо в глаза Депресняка.
  
   Глава пятнадцатая "Lunacy",
   в которой обмен разумов не исправляет положение дел
  
   От гения до безумства один шаг.
   Так обычно утверждает тот, кто этот шаг сделал, а теперь искренне желает вернуться обратно.
  
   "Я не в своём уме. Я в Мэри-Эннином", - вспомнил Депреснняк цитату из классики.
   Если бы он вдруг оказался Обломом, всё встало бы на свои места. Получается, что дракон обломался с ужином, а Депресняк - с прогулкой по второму этажу. Но тогда со своими планами не обломался бы сам Облом. И ещё Крыса. Хотя Крыса обломалась, ведь Депресняк так и не принёс ей поесть. Хотя, если он - Облом, то Депресняк должен быть где-то в другом месте. Возможно даже, что он продолжает странствовать там, по второму этажу. А разгуливать по второму этажу не входило в планы Облома на сегодня. Но тогда, если на втором этаже Депресняк, то он НЕ обломался. Значит, тот, кто лежит на крыльце - вовсе не Облом, потому что ему не удалось обломать Депресняка. Но тогда кто же он - лежащий на крыльце?
   Ласково светила люстра. Огоньки её свечей озорно покачивались, заставляя тени на стенах исполнять причудливые танцы. В глазах Крысы сквозило внимание и участие, ворс роскошного ковра приятно грел сквозь рубаху. Всё было так хорошо, что уже казалось совершенно неважным, кто сейчас где, и как зовут тебя самого.
  
   - Ты чего упал? - забеспокоилась Крыса. - Стоял себе спокойно, а потом упал...
   Чужое тело сопротивлялось вторжению. Им было тяжело управлять, а думать вообще нереально, но Депря с трудом поднялся и, неприязненно посмотрев, на Крысу произнес:
   - Какое твоё дело?! Грызи свой сыр!
   В сознание Депресняка металась крысобоязнь Облома, которая намного перевешивала природную вежливость нашего героя. Крыса с обидой посмотрела на Облома-Депресняка и, махнув хвостом, растворилась в сумерках за ближайшей кадушкой, над которой покачивалась экзотическая пальма с фиолетовыми листьями.
   - Осталось понять, кто это сделал и зачем? Свидетели моего сумасшествия убраны, а, значит, не пора ли нам вернуться на второй этаж? - сам себе сказал Депря.
   Он оглядел огромный и совершенно пустой зал. Из тёмного проёма сочился мертвенный туман, и шагать туда не хотелось. Далёкий выход в виде высоких двустворчатых ворот казался фатой-морганой. Второй этаж у зала, тем не менее, имелся. Балкончик опоясывал зал. За тонкими перилами виднелись контуры дверей.
   Была, впрочем, одна загвоздка: тело Облома имело весьма внушительные габариты, и залезть по колоннам, подпиравшим балкон, вряд ли получится, значит нужно искать другой, более очевидный путь.
   Но хуже всего было чувствовать себя брошенным и одиноким в доме, загадку которого отыскать так и не удалось.
  
   * * *
  
   Темнота. Облом внезапно понял, что уже не парит в ней, а лежит на каменной твердыне. Рядом дышало что-то на ощупь гладкое и холодное. Он протёр глаза, но это мало помогло в полумраке, окутавшем неизвестное пространство.
   А где-то рядом притаилась Колдовская Крыса.
   - Крыса, Крысонька, ты тут? Откликнись! - голос дрожал, но надеялся задобрить хвостатое создание.
   - Какая я тебе крыса?? Или с тобой тут ещё кто-то есть?? Значит, ты мне таки соврал!
   Из темноты выхватилась усатая морда, редуцированные крылья, блестящая чешуя и очень разгневанные глаза.
   - Дракон! - Облом попытался встать и побежать, но понял, что чего-то капитально не хватает, а потом с облегчением осознал: ходить слишком легко, куда-то исчезли лишние килограммы. - Это ошибка!
   - Ну-ну-ну, разволновался! Ошибка - это ты. Я тебя быстро съем, обещаю, - промурлыкал дракон и стал приближаться к Облому.
   Облома донельзя рассердила эдакая бесцеремонность. Тем более, драконов он боялся куда меньше, чем крыс.
   - Ты ведь всё же постоянный клиент? - чешуйчатый ящер не почувствовал изменения погоды. - Не вздумай говорить "Нет"! Не разочаровывай меня!
   - Обломись, - привычно сказал Облом. - Я не клиент, и тем более, не постоянный. Я сам по себе. Держи свою пасть закрытой. И как можно дальше от меня.
   - Но, может, ты всё-таки будешь моим ужином? - в голосе дракона прибавилось настойчивости. - А то я снова начну читать ирландские стихи.
   Облом, откровенно не переносивший поэзию, тяжело вздохнул, будто и готов был помочь дракону, но обстоятельства складывались против дружеского жеста. В следующую секунду дракон поперхнулся пламенем и обжёг себе нёбо. Затем у него вывалились челюсти. Обе. И верхняя и нижняя.
   - Хоть какая-то польза, - проворчал Облом и широким размахом собрал с пола зубы, намереваясь выгодно продать их зельеварам.
   Дракон что-то жалобно шамкал. Опасности он теперь не представлял, поэтому Облом не утруждал свой слух. Вместо дружеской беседы он разглядывал коридор.
   - А тут чудненько, - присвистнул он.
   Незнакомые места были слабостью Облома. Места, где он ещё никого не успел обломать. Места, где его ещё не знали.
   - А пора бы и узнать, - философски произнёс Облом, прикидывая, какую дверь распахнуть первой уверенным пинком.
  
   Первая попытка войти в комнату столь незамысловатым способом закончилась полным обломом. В темноте наш герой напоролся на фальшивую дверь, нарисованную каким-то мазилой-негодником на невероятно прочной стене. Прыгая на здоровой ноге и выкрикивая ужасные ругательства в адрес сэкономивших на лампочках, Облом нащупал ручку двери несколько правее места удара. Опасаясь новых неприятных сюрпризов, он лишь слегка приоткрыл её. Так получалось не столь эффектно, но зато вполне безопасно.
   В кабинете невидимые пальчики стучали клавишами пишущей машинки, да так усердно, что не заметили посетителя. Обстановка была, прямо скажем, бедноватая. Для такой секретности хотелось видеть нечто по-представительнее, чем два фанерных стола, трёхногий, с порвавшейся обивкой стул для посетителя, портрет неведомого владыки в тяжелой раме и пыльные красно-голубые флаги по сторонам от портрета.
   Неожиданно за спиной кто-то появился.
   - Проходите, любезнейший! Не создавайте очередь, - торопыга был бледен. Худое тело болталось в лиловом мокром костюме. Над крючковатым носом нависли поля угольно-чёрной, с пламенно-алой лентой, шляпы.
   - Простите, какая очередь? Здесь же никого нет! - Облом тут же пожалел о сказанном, потому что за "чернильным" человеком тут же образовалась терявшаяся в сумерках километровая очередь, которая кричала противными голосами, толкалась, шипела и недовольно подвывала. Облому показалось, что он сходит с ума. Вежливо посторонившись, он пропустил "чернильного", и тут заметил, что тот оставлял на полу мокрые следы, обрамлённые зелёной бахромой водорослей.
   "Утопленник!" - пронеслось в голове у Облома, объятого мистическим ужасом.
  
   - Поговорим по душАм? - спросили мокрого на пороге.
   - Поговорим по дУшам, - согласился он. - Привёл третьего сорта - сорок штук, второго - тридцать три. И семь превостатейных душ.
   Из строя выпрыгнули семеро молодцов как на подбор, словно сошедшие с иллюстрации к "Сказке о мёртвой царевне и семи богатырях". Выткавшийся из воздуха Приёмщик - седовласый щетинистый старикан в залоснившемся полосатом костюме от Дома Бриони - заулыбался, будто разбогател на миллиард, прищурился и прицепил к обшлагам рукавов красавцев квитанции с чернильными печатями. Великолепная семёрка дружно кивнула и прыгнула обратно в строй.
   Приёмщик подозрительно глянув в сторону от очереди.
   - А мальчик у нас почему не в общей куче? - строго спросил он мокрого. - Порядка не знает?
   - Это не мой, - замотал головой хозяин лилового одеяния.
   - Ну как же не ваш, - отверг ответ приёмщик. - Раз с вами пришёл, значит, в вашей партии числится. Вы мне тут инвентаризацию не сбивайте.
   Только теперь Облом понял, что оба незнакомца смотрят именно на него, а не в отстранённую точку пространства.
   - Мальчик?! - рассвирипел он. - Да я мужчина в самом расцвете сил!
   - И спорит к тому же, - расстроился приёмщик. - Эдак он и до третьего сорта не дотягивает. В довесок что ли его сюда привели?
   На довесок Облом хотел отреагировать ещё суровее, но от возмущения у него перехватило горло.
   Приёмщик ловко воспользовался молчанием и нацепил Облому на лацкан куртки бумаженцию, такую же, как у любого из семёрки, только позатрапезнее.
   - На карантин! - зычно гаркнул он.
   А потом... В общем, если Облом впоследствии возжелал бы правдиво поведать об этом случае, то смело бы мог сказать, что такого пинка он ещё ни от кого не получал.
  
   Там, куда его закинуло на второй космической скорости, повсюду творились превращения. Но какие-то странные.
   Вот расцвёл сад. Тысячи бутонов потянулись к Солнцу (хотя откуда на втором этаже укутанного тенями здания могло взяться Солнце), на ветках деревьев образовались зелёные яблоки, начавшие краснеть, а под ногами в сочной траве бледная земляника набирала багрянец, но...
   Бутоны падали на землю так и не раскрывшись, яблоки, не успев созреть, осыпались проколотыми теннисными мячами, трава оборачивалась ржавой стружкой, а земляника - бусами из сгнившего дерева.
   - Какие-то у вас тут недоделанные метаморфозы, - пробурчал Облом.
   - Это и странно, - задумчиво отозвались из пустоты. - Ещё час назад всё получалось просто мастерски, а теперь... Такое впечатление, что нас кто-то постоянно обламывает!
   - Обламывает? - Облом наливался гордостью.
   - Именно так, - подтвердили из пустоты. - И я бы этому мерзавцу пересчитал зубы! Только где нам его найти?
   По крайней мере, одна личность знала ответ на данный вопрос. Но комнату метаморфоз окутывало молчание. Облом не любил, когда ему считали зубы, потому что после каждого пересчёта их становилось всё меньше.
  
   Глава шестнадцатая "Levity",
   в которой очевидный ответ не находит благодарного понимания.
  
   В сумрачном-сумрачном доме распахнулась тёмная-тёмная дверь. За тёмной-тёмной дверью оказалась мрачная-мрачная комната.
   Свинцовый оттенок стен навевал безысходность. Но что-то подсказывало: это не весь дом. Там, за пределами комнаты, где поселилось отчаяние, простирались коридоры, спальни, залы, гостиные. Всё, что нужно для комфортной жизни. Только отыщи дверь туда.
   Но дверь отыскать не получалось. Бесстрастные серые, словно измазанные цементом стены. Без окон. Без украшений. Без особых примет.
   Затхлый воздух наполняла пронизывающая влажность со сладковатым привкусом. Словно вокруг вздымались стены могильного склепа.
   Пока взор шарился по стенам в надежде найти потайной проход, в центре комнаты наметились изменения. Возник стол. Неизвестно когда и откуда. Стол, грубо сколоченный из неотёсанных досок. Стол под стать комнате, такой же сердитый, щетинистый, неприветливый.
   На столешнице, требовавшей участия десятка рубанков, красовалась единственная вещь, вид которой противоречил неприглядности комнаты. Квадратный альбом, затянутый обложной бордового бархата. На пушистой поверхности красовались отпечатанные золотом розы неземной красоты. Альбом своим видом утверждал, что в мире есть иные, куда более прекрасные места. Он и сам оттуда. Он тоже пленник.
   Или ключ?
   Заблудившийся сквозняк откинул обложку и прошелестел страницами. Сиреневые строчки знакомого почерка. Но далеко. Не прочитать. Сквозняк-озорник поднатужился и захлопнул альбом, вновь запечатав его тайны. Хотя... протяни руку и открой. Если у тебя есть руки. Если в этом месте вообще бывают руки.
   В этом доме...
   "А это вовсе и не дом".
   Мог ли это прошептать сквозняк?
   Вряд ли. Ведь здесь всему, что угодно, отказано в праве на звуки.
  
   "Это ответ", - звенело в растворяющемся сне, но не забывалось.
   Очнулся Депря уже в своем теле. Оно сильно болело и не желало вставать. Вспомнив где он был, когда потерял сознание, Депресняк мысленно попросил прошения у Облома. Падать с лестницы не всякому понравится, хотя там была Крыса. Она, наверное, смягчила падение.
   Осмотревшись, наш меланхоличный друг отпределил, что он все еще на втором этаже и напротив заветной двери, от которой шел свет. То есть ничего не изменилось. "Облом не успел даже шагу ступить?" - в это Депре слабо верилось. И судя по шуму за спиной, верилось и, правда, зря. Тем более, куда-то делся дракон. На лацкане рукава светлел пришпиленный клочок бумаги. Откуда он взялся?
   Впрочем, откуда бы ни взялся, хорошо, что он здесь.
  
   "3 марта
   Пришла похоронка... вчера. Мама еще не знает. Хорошо, что он назвал мой адрес, все-таки часть ответственности у него была... Как же сказать? Как принести эту новость в родной дом? Решено, перевезу ее к себе, а уже потом, когда будет подходящий момент, скажу. Она сейчас слишком слаба, болеет. Врачи говорят, что это туберкулез, но я им не верю, слишком страшно звучит..."
  
   Сияние за дверью, возле которой он стоял, разгоралось всё сильнее. Теперь контур двери очерчивал ореол белого света. Траурное содержание очередной записи дневника навевало на мысли об ином мире.
   - Это, наверняка, так называемая Последняя Дверь, - решил Депресняк, разглядывая свет.
   Сияние из-за двери, действительно, то было прохладно-беловатым, то наливалось багровыми оттенками. Неизвестно, куда ведёт Последняя Дверь: на Небеса или прямиком в Преисподнюю. Известно лишь одно, обратно из неё никто не выходил. И Депресняку верилось, что уж он точно не станет тем субъектом, которому удастся вернуться.
   На тёмной плоскости двери крохотные изумрудные букашки собрались в числа, сотканные римскими цифрами. Вспыхнули две стрелки - кроваво-красная и золотая, вытянувшаяся чуть длиннее. Золотая показывала, ненамного отклонившись от вертикали, на десять. Красная уткнулась в девятку.
   Машинально взгляд скользнул по часам на запястье. Полдесятого. И глаза снова буравили дверь, стараясь не смотреть на зловещие неформатные "XIII". Таинственные часы беззвучно притягивали и манили Депресняка, намекая и без крысиных комментариев: время твоё на исходе.
   - Вот странно, - подумал Депресняк, отмечая, что отставание Чёрных Часов от реального времени сократилось до сорока пяти минут. - Так часто хочется оборвать это надоевшее существование, состоящее из череды неудач и безысходности. Но только подворачивается возможность, как в душе вспыхивает желание ещё чуточку пожить.
   В связи с наметившимся желанием Депресняк не пошёл к двери, а свернул в закуток, где по идее должны были храниться мётлы, тряпки, пылесосы, новейшие аннигиляционные установки - в общем, всё для уборки. Но инструмента там не обнаружилось. Оказалось, что закуток выводил на лестницу.
   Подумав немного, Депресняк пошёл не вниз, а наверх.
   - Третий этаж, - покачал он головой, ведомой недоумением. - О нём мне никто не рассказывал. Но получается, что он есть!
   В смутном видении пронёсся внешний облик дома. Явные два этажа. Откуда здесь третий?
   Впрочем... Он ясно вспомнил разговор с Крысой, предупреждавшей, что чем ближе стрелки Чёрных Часов к тринадцати, тем больше в его жизни станет абсурдности. Но подумать о последствиях не успел, так как правая нога уже решительно перешагнула порог.
  
   На третьем этаже шли ремонтные работы, повсюду были строительные леса, и невзрачные домовые красили стены. При виде Депресняка, гвардия оранжево-комбинезонных работников встала по струнке и звонким, хорошо поставленым голосом бойскаутов, прокричала:
   - У нас все по плану, осталось только потолок доштукатурить!!!
   - Тише! - гаркнул Депря.
   Сначала совесть ему подсказывала доложить, что он тут случайно. Но самомнение нашептало, что грех упускать случай побыть начальником. Сделав умную мину, Депресняк поверил последнему и принялся придирчиво осматривать стены.
   - А почему такие безликие? Вы хохлому рисовать умеете, охламоны?
   - Так точно! - не двигаясь с места, проревели бойскауты.
   - Тогда чего ждём? Приступайте!
   Стены мигом окрасились разноцветными тонами.
   Собственно, Хохломой получившееся назвать было затруднительно. Отсутствовал кромешно чёрный фон, на котором распускались сполохи красного и жёлтого, образуя фантастические цветы и узоры. Но всё же стены кардинально преобразились. У потолка главенствовала сгущающаяся в ночь синева, которая ниже светлела и переходила в угасающий закат. Но закат закрывали прямоугольные изгибы тьмы - изображения далёких домов, на которых рассыпались строгие созвездия окон. Создавалась иллюзия, будто находишься на крыше небоскрёба и с устрашающей высоты рассматриваешь город, раскинувшийся до горизонта.
   - Ну вот, другое дело! - похвалил работяг Депресняк.
   - Теперь твоя очередь, - хмуро произнёс ближайший работяга.
   - Моя? Что моя? - поразился Депресняк.
   - Очередь, - терпеливо повторил работяга. - Мы своё отработали. Теперь твоя очередь добавлять волшебства в намеченные нами контуры.
   - Но я ведь это... начальник! - выпалил Депресняк, уже сам начавший сомневаться в статусе.
   Самомнение коварно устранилось и трусливо дезертировало в подсознание.
   - Мы ж не спорим, - сокрушённо согласился работяга. - Только сложности - это уже не к нам. Это по начальственной части.
   - Сложности? Волшебство? Ребят, а вы ремонт ни с чем не перепутали? - забормотал Депресняк, у которого закралось нехорошее предчувствие, что сейчас его снова будут бить.
   - Это у тебя сейчас будут сложности! - пообещал "бригадир скаутов". - Нам четко сказали: придет такой маленкий, ушлый, весь нервный, проверить работу. Ты пришел, проверил, теперь твоя часть сделки. Мы ждём.
   - Но, но... но я же начальник, ГЛАВНЫЙ! - Депря сорвался на писк, а зря. Потому что если у него и оставался шанс сохранить хорошую мину при плохой игре, то он его основательно прошляпил. Укорив себя за излишнюю вспыльчивость, Депря поступил самым распространенным способом - принял глубокомысленный вид.
   На удивление, стены начали меняться. Сначала, прогнав излишне аляповатую радугу, нахлынул коричневый цвет с лёгким налётом желтизны. Такие оттенки являют нам старинные фотографии, где шоколадные тона и пышные костюмы делают изображённых жителями сказочного королевства сладостей.
   Потом, островками темноты, выткались контуры средневековых домишек. Строения расположились кольцом, словно числа на циферблате. Над черепичными крышами прорисовались трубы, из которых валил дымок шоколадного цвета. Двери домов приветливо распахнулись. Казалось, со стены схлынул запах крепкого кофе лучших сортов мира.
   "Чёрные Часы", - уколола тревожным страхом полузабытая мысль.
   Но даже чёрный кофе в первую очередь остаётся именно кофе. Поэтому часы получались кофейными. И Депресняк уже знал, кто сейчас окажется на циферблате вместо стрелок.
   Вихрящимися мыслями он выдавил из шоколадной тьмы крысиный контур. Стоящая на задних лапах Крыса глядела на зрителей бриллиантовыми очами, в которых плескались ум и волшебство. Из-за спины царственного зверя проводами компьютерной сети разбегались многочисленные хвосты, кончики которых скрывались в круговой россыпи приветливых домишек.
   Крыса теперь выглядела не банальным животным, обитающим на городских свалках. Нет-нет, её величественный облик показывал собравшимся Праматерь всех кофеен мира. Повелительница магического напитка подбоченилась и взмахнула лапкой в царственном жесте, словно дарила долгожданную свободу.
   А Депря блаженно улыбнулся и провалился в небытие.
  
   Глава семнадцатая "Layer",
   в которой описывается краткий миг небытия
  
   Небытие так называется потому, что там ничего не бывает. И никого.
   Такая тёплая светлая вихрящаяся пустота, где паришь в свободном полёте и чувствуешь, как через тебя проходят волны неизбывного счастья.
   И ничего тебе не мешает. И никто.
   Однако очень скоро Депресняк понял, что это далеко не так.
   В пустоте обнаружилось множество причудливых созданий. Тут медленно пили горячий чай, отдававший малиной, Вячеслав Фетисов и Уэйн Гретцки. Недалеко от них играли в городки Гарри Гаспаров и Анатолий Карпов. Чуть подальше резались в карты Рональдо и Андрей Аршавин, причём (судя по растущей стопочке мятых купюр у ног Аршавина) российский футбол сегодня был явно на высоте. Но больше всего Депресняка поразило, что каждой звезды здесь было не по одному экземпляру. Вскоре, это поражать перестало. Дубликаты меркли по сравнению с табунами Томов Крузов и Бреддов Питтов. А шеренги Леди Гага в перемежку с Мадоннами трудолюбиво выравнивали лужайку газонокосилками.
   - Откуда их тут столько? - вслух задумался Депресняк.
   - Это просто, - ответил ему юркий субъект со шныряющими глазами, не походивший ни на артиста, ни на спортсмена, ни даже на великого богатея. - Как только кому-нибудь говорят "Не бывать тебе чемпионом мира по шахматам", и у нас тут же прибавляется какой-нибудь Бобби Фишер. Просто потому, что кто-то никогда им не будет. Это же Небытиё!
   "Но кто я? - пульсировала мысль. - Кому на белом свете только сказали, что ему никогда не бывать Депресняком".
  
   Из ниоткуда появился стол, задем удобное кресло. Через секунду их стало два.
   - И я не удивлён, - пробормотал Депресняк. - Кому-то в нашем мире теперь не бывать ни столом, ни креслом.
   - Присаживайся, - словно по мановению волшебной палочки возникла Крыса (Депресняк даже не успел подумать, что кому-то теперь не суждено стать длиннохвостым грызуном). - Не хочешь же ты задержаться тут навечно?
   Депресняк не хотел, поэтому устало плюхнулся в одно из кресел.
   Небытиё сразу отдалилось. Пространство вокруг стало принимать чёткие контуры. Контуры состояли из ярких детских кубиков. На некоторых из них виднелись рисунки и буквы. Как водится, юла обозначала букву "Ю", заяц, сжимавший огроменную морковку, закрывал собой половину "З", жёлтый глазастый банан улыбался, привалившись к почтенной "Б".
   На одном кубике пропечатали двойную "Ч", служившую капитальной подставкой для Чёрных Часов.
   Светились зеленью тринадцать чисел. Красная и Золотая стрелки не появлялись, но до ушей доносилось подозрительное тиканье, словно часы обернулись бомбой, готовой взорвать реальность.
   - Ты видишь Картину Мира, - Крыса ласково провела лапкой по разноцветному ряду.
   Теперь Депресняк увидел, что в стене имелись прорехи. Кое-где даже весьма обширные. В дырах влажно пульсировала Тьма.
   - Что ещё за картину? - Депресняк не понимал, зачем тут филиал Детского Мира.
   - Любая картина мира строится на непреложных фактах, - сказала Крыса. - С самого первого дня каждый факт оборачивается кубиком, из которых ты строишь свою вселенную. Каждый кубик - это факт, в который ты веришь. Но никто не знает всех фактов мира.
   Кубики стремительно исчезли. Но не все. Теперь на фоне тьмы протянулись узоры весьма шаткой конструкции. Некоторые кубики, потерявшие опору, угрожающе накренились, готовясь обрушиться.
   - Эй, нельзя же так, - странное чувство неведомого долга подбросило Депресняка и заставило поддержать хотя бы парочку кубиков.
   - Нет фактов, заполняй допущениями, - Крыса услужливо подвинула коробку с прозрачными кубиками, над которыми струился подозрительный дымок.
   Депресняк торопливо выхватывал кубики, обжигающие руки холодом, и заполнял пустоты. Сначала дело шло бодро, но потом взгляд ухватил, что ледяные кубики, поставленные первыми, начали оплывать. Послышался дробный стук капели.
   - Допуски легко тают под напором фактов. Ты ведь не веришь этому. Просто допускаешь, что это может быть, - хмыкнула Крыса.
   "Что же делать?" - вопрос не успел соскользнуть с губ, оказавшись ненужным.
   Под ногами обнаружились россыпи кубиков самых разных цветов и размеров. Оставалось подхватывать и укреплять картину мира.
   - Ну как? - по завершении строительных работ можно окинуть Крысу горделивым взглядом.
   - Как думаешь, что за кубики ты использовал?
   - Такие же, что были раньше!
   - Нет, - печально покачала головой Крыса. - Эти кубики ты только что придумал. И теперь Картину твоего Мира вместе с непреложными фактами образуют твои фантазии.
   - Разве? А чем они отличаются от допущений?
   - Тем, что допущения - это "может быть", а фантазии - "может быть только так, а не иначе" или "я хочу, чтобы было так, значит, так оно и есть!"
   Стена казалась прочной и нерушимой. Теперь невозможно было сказать, где стояли изначальные кубики, а где те, которые вставлены его руками.
   - Это всеобщая беда и всеобщее спасение, - подмигнула Крыса. - Природа не терпит пустоты. Особенно в Картине Мира. Поэтому любая картина мира - это факты, перемешанные с фантазиями, которые их владелец будет охранять до последнего вздоха. Ведь ему нужно именно такую Картину Мира.
   - А как мне отделить факты от фантазий? - убито выдавил Депресняк.
   - Вот дверца, открывающая Путь Героя! Сделай фантазии фактами! Но много сил уйдёт на трансформацию даже одного кубика. Поэтому простым людям легче не париться и жить в мире фантазий, заменяя по мере необходимости лишь те кубики, которые перестали вписываться в картину. В ту Картину Мира, которая требуется тебе.
   Глаза бегали по разноцветным кубикам.
   - Но почему нельзя выкинуть все фантазии?
   - Ты же видел сам! В этом случае Картина Мира становится столь шаткой, что обрушится даже от ласкового прикосновения.
   - Не согласен, - ладонь шлёпнула по красному кубику, потом по синему, потом по жёлтому. Но жёлтый коварно исчез, и рука прошла в пустоту.
   Взгляд впился в пульсирующую тьму, а та резко и больно брызнула в глаза.
  
   Глава восемнадцатая "Litter",
   в которой будущая реальность крайне не совпадает с желаемой
  
   "Не собирай богатства этого мира, - советую мудрецы, - ибо не унесёшь ты их с собой за могильную плиту". Но где сейчас те мудрецы? За какими могильными плитами покоятся их сгнившие кости?
   Те же, кто рядом, напротив, предполагают, что на блага современного мира стоит обратить неусыпное внимание. Более того, первыми в очередь, кого нам следует оделить этими благами, ставят себя сами советчики. "А то ведь помирать будешь, и стакан воды некому принести", - мрачно предупреждают они.
   Со стороны трудно понять, какие трудности и невзгоды ты взялся мужественно преодолевать. Но самомнение спокойно. Все эти действия и телодвижения подчинены великой цели, блистательному плану: в самый трудный момент какая-нибудь из тысячи рук поставит перед тобой стакан воды. А если твоя собственная рука не сможет удержать сосуд с благословенной жидкостью, то тебе её поднесут, напоят, как верного коня.
   Однако в тот миг, когда смерть, пришедшая по адресу, довольно скалит зубы, обнаруживаешь, что глотка вовсе не пересохла. В ней свежо и страшно. А пить вовсе не хочется.
  
   - Очухался? - спросил незнакомый голос откуда-то сзади.
   - Вроде да, - произнесли рядом.
   - Вот и отлично. Значит так, грузите этого молодчика на носилки и на нижний уровень. Нам ещё на три вызова успеть надо.
   Кроме чужих голосов доносились мелодичные затихающие звоны.
   - Да он тяжелый, прилично, - застонали над ухом, потом раздался толчок, и замызганный до черноты потолок, по которому медленно ползали светляки, качнулся и превратился в неприглядное небо.
   "Куда меня поволокли? - промелькнуло в голове. - Ведь медпункта в нашей конторе не было... не иначе как на опыты". Мысленно простившись с женами, Обломом и, что самое главное, с Крысой, он решил достойно встретить близкую смерть.
   Те, кто его тащил, высились над носилками двумя айсбергами. Только потом пришло понимание, что обе фигуры просто облачены в белые халаты.
   В этом мире главным была тяжёлая мгла, чуть разбавленная светом далёких фонарей, и пронизывающий холод. Депресняка несли мимо решётчатого забора, за которым угадывался контур угрюмого приземистого здания. Забор и здание за ним казались воплощением бесконечности. Тяжёлое дыхание санитаров не навевало спокойствия.
   Ещё в теле властвовала боль. Пульсировала. Кололась. Разрывала. Будто в мире внутренних органов разразилось катастрофическое землетрясение, разорвав привычные связи. Легче было перечислить те места, которые не болели. Щемило в носу. Зубы ныли, будто готовились раскрошиться. Глаза ломило. А в затылок будто ударяли кувалдой.
   И тут рядом с носилками промелькнула знакомая бочкообразная фигура. Депресняк не поверил глазам. Он моргнул, протёр их кулачками и посмотрел ещё раз. Не оставалось и малейшего сомнения. Справа параллельным курсом семенил Облом.
   "Ура!!!" - мысленно закричал Депресняк, на секунду даже забыв о жуткой боли, но виду не подал.
   - Как груз? - вежливо осведомился Облом у могучих санитаров, терпеливо несущих нелёгкое тело Депресняка.
   - Так себе, - проворчал санитар (и Депресняк обиделся). - Бывало и лучше, - он сладко вздохнул. - Всё же семьдесят кило - это не тонна, - и сделал следующий шаг ("Семьдесят два кило! - мысленно поправил Депресняк и возликовал. - А всё-таки хорошо, что на вид я кажусь легче").
   Облом понимающе кивнул.
   В этот момент ручки носилок с треском обломались. Впрочем, обломалось не только ручкам, но и всем. Депресняку, сверзившемуся на асфальт. Санитарам, которые угрюмо чесали затылок и размышляли, как теперь доставить груз. И даже Облому, на которого с надеждой поглядывали санитары, и который явственно чуял, что сейчас к перетаскиванию Депресняка привлекут и его.
   Звоны в голове невероятно усилились. Казалось, среди них слышится пение ангелов.
   - Этого ещё нет, - раздался голосок Крысы, - но это будет!
   Губы дрогнули, но не раскрылись. Кончились и слова, и силы. Боль становилась нестерпимой.
   - Так бывает со всеми, чьи фантазии грубо разрушены, - перекрывая ангельский хор, прокричала Крыса. - Вернуть кубик на место?
   Депресняк лишь уныло кивнул.
   Оба санитара с обломками носилок растворились в потоках света, забирая с собой тьму и боль, от которой хотелось огласить мир скорбными завываниями...
  
   Низкое Солнце брызнуло в глаза озорными лучами, уже начавшими краситься багрянцем. И решётка забора, и здание, не утратившее угрюмости при свете уходящего дня, оказались где-то левее и позади. Тропинка сбегала под уклон и после небольшого овражка смело вонзалась в плотную стену леса.
   - Вот и погода наладилась, - добродушно подвёл итоги Облом. - Меньше народа - больше кислорода. Кстати, а где наша любимая Крыса?
   - Вероятно, - с трудом разлепил губы Депресняк, ещё не отошедший от катастрофического падения, но чувствуя, как страшная боль стремительно покидает его несчастное тело, - она отправилась в кабинет. Мне кажется, что она собирается стать директорской крысой.
   Облом цыкнул и недовольно покачал головой. Депресняк знал, что после этого жеста, какой бы важности дела ни записаны в органайзере, органайзер этот можно смело выкидывать на помойку.
  
   Глава девятнадцатая "Lass",
   в которой прослеживается несовместимость Облома с некоторыми личностями, рейтинг которых стремительно возрастает
  
   Вращается трубка с затейливыми картинками. А глаз смотрит в её глубины через дырку, затянутую стеклом. Там, на другом её краю, словно за тысячи километров, вспыхивают и погасают картины иных миров. Миров хрупких, созданных из стекла. Осколки, как кирпичики, создают нам фрагмент прекрасного замка, а зеркала позволяют картине стать полной.
   Они так прекрасны и так недолговечны, эти стеклянные замки.
   По сути дела их нет.
   По сути дела мы смотрим на пустоту, прикрытую десятками и сотнями цветных очков. Разбитых очков. Но пустота за ними приобретает плоть и объём.
   Но разве для того, чтобы наполнить пустоту стеклянными замками, подходит лишь калейдоскоп?
   Вот он, уже на полочке. У него выходной.
   Калейдоскоп далеко, а стеклянные замки никуда не делись. Мы носим с собой сотни и тысячи разбитых очков, заслоняющих от нас перспективы.
   Как трудно отделять эти осколки и, слой за слоем, снимать цветные стёкла.
   Неужели, отбросив последнее из них, мы увидим лишь пустоту?
  
   Поднявшись и недовольно покряхтывая, он вдруг окаменел, впившись глазами в лес. Сердце снова защемило. Явилась сама Тишина взглянуть, что происходит, как всякая женщина, наделённая изрядной толикой любопытства. Депресняк ликовал, боясь даже вздохнуть. Девушка весело, по-доброму, засмеялась и исчезла, а к нашему герою подскочил весьма обрадованный Облом.
   - Крысу-то я нашёл! Хитрюга, как всегда, что-то замышляет, поэтому отказалась следовать к нашему убежищу.
   - Вот ведь... - оставалось лишь сплюнуть. - Ну ты и Обломище! Ведь сюда шла Она... понимаешь, Она! Ах... - Депря в сердцах кинулся на Облома с кулаками, но ввиду массивности последнего, особого эффекта это не принесло.
   - Если бы тебя тут не наблюдалось, здесь бы осталась Она! - фразу нельзя было назвать литературным изяществом, зато в ней явно сквозило отчаяние Депресняка, утратившего мечту.
   - Не факт! - скептически подытожил Облом.
   - А давай проверим, - предложил Депресняк, питаемый надеждами.
   - Да мне-то что, - обиженно проворчал Облом, скрываясь в кустах, - Проверяй, сколько влезет.
   Только сдвинулись ветки, как на поляну лёгкими невесомыми шагами вышла Тишина. Её гибкую стройную фигуру облегало платье с малахитовыми разводами. Её изящные пальцы тянулись к кустам и срывали ягоды малины, похожие на застывшие капли крови неведомого зверя. Туман от слёз счастья застилал глаза Депресняка, чувствовавшего, что мир больше никогда не станет прежним...
   И вдруг взор прояснился. Потому что Тишину, как ветром сдуло.
   Зато из кустов пялилась физия... нет, наглая рожа... нет, отвратительная харя Облома, снедаемого вопросами:
   - Ну как? Получилось?
   - Сгинь, - негодующе замахал пальцами Депресняк, прогоняя друга (и попутно дюжину нудно пищащих комаров). - Она... Это волшебное создание... За которое... Да я жизнь за неё отдам.
   Облом недовольно полез обратно в заросли. И снова случилось чудо. Тишина вернулась.
   Теперь Депресняк поймал её взгляд. Эти голубые глаза. Нет, они не были осколками льда. Они были озёрами, прогретыми солнцем до золотистых искорок, сверкавших в их волшебной глубине. Сердце Депресняка билось так сильно, что грудная клетка отчётливо потрескивала, намекая, что кому-то эти мгновения - далеко не праздник.
   Ещё мгновение... И девушка бесследно растворилась.
   Зато теперь трещала не только грудная клетка, но и кусты под напором Облома.
   - Так нечестно! - возвестило средоточие коварства и нетерпения. - Я тоже хочу посмотреть.
   - Вот найди себе девушку и смотри на неё! - огрызнулся Депресняк, в котором ещё не пропало то удивительное чувство наполненности Тишиной. - Чёрт бы побрал твою любознательность!
   - Да не ругайся! Она еще придет, обязательно... - попытался утешить его Облом, но обиженный друг слушать ничего не хотел.
   - Я обязательно найду её... обязательно... - шептал, как заклинание, Депресняк. И хотя он не был магом, но уверенность и решимость отчасти придали его словам магическую окраску. Перед глазами снова появился образ Тишины. Он вздохнул, отвернулся и пошел прочь от поляны, которая, сыграла с ним жестокую шутку.
   - Где же я достану себе девушку, если обламываюсь по всем фронтам? - Облом повалил несколько чахлых берёзок и, раздирая кусты, пошел обратно к Крысе, которая оставалась где-то на боевом посту. Не стоило бросать её одну.
  
   Глава двадцатая "Legend",
   которая складывается романтически
  
   Безмолвные дороги уводят нас тропами Сказок.
   Эти странные пути могут найтись как в лесной чаще, так и в лабиринте городских кварталов.
   И помолчим. Здесь важнее то, что ещё не нашло определения в нашем мире.
   Нет объяснений, нет и чётких ориентиров.
   Слова, как кислота, которая разъедает волшебство недосказанности.
  
   Депресняк успел уйти далеко от покинутых друзей, и теперь его со всех сторон окружали сосны. В какую сторону ни пойди, одни сосны.
   - Сосны, - и Депресняк мечтательно запрокинул голову к небу (шейные позвонки уныло заскрипели, показывая, что не готовы к таким космическим перегрузкам). - Наверняка, корабельные!
   Сосны добродушно покачивали кронами, словно не возражали против такого авантюрного предположения.
   - Почему же я никогда не мечтал стать моряком? - удивился Депресняк.
   Потом он нахмурился. Структура рассуждения предполагала, что Облом находится где-то неподалёку.
   - Зато я была в корабельной команде, - тихо признался кто-то снизу.
   Склонив голову (шейные позвонки теперь скрипели благодарно), Депресняк разглядел в густой траве знакомую крысу.
   - И чего же ты теперь на суше?
   - Потому что крысы первыми бегут с корабля, - пояснила Хвостатая. - Вот мне и пришлось убежать, чтобы не подводить пословицу.
   - Значит, твой корабль утонул?
   - Чего это утонул? - рассердилась крыса. - Плавает себе!
   - Зачем же было убегать? - недоумевал Депресняк.
   - Тогда бы не получилось стать первой. Ведь с корабля собирался сбежать ещё и боцман.
   - Богатая у тебя биография! - восхитился Депресняк; его собственная жизнь путешествиями не изобиловала, а тут какая-то Крыса, и столько всего повидала.
   - Лучше бы она была поспокойнее, - в сердцах бросила хвостатая и доверчиво забралась Депре на плечо.
   Депресняк не возражал.
   Они замерли, глядя по сторонам. И вверх.
   Густой ультрамарин вечернего неба щедро разбавляли таинственные серебристые облака, медленно скользящие за пределы видимости. Деревья превратились в плоские чёрные колонны, меж которыми протянулась пелена веток. Поэтому небо и облака представали перед друзьями сквозь тёмную раскидистую паутину. У далёкого горизонта ещё властвовала мягкая лазурь, сменившая розовый край одеяла догоревшего заката. Но над головой уже разливался океан черничного сока. Лишь серебряные полосы облаков, словно плотины, сдерживали его наступление.
   Между ветвей проносились птицы, в золотом оперении которых сверкали огненные искры. Стаи птиц. Вереницы. Они принесли тёплый ветер. Склизкая мокрота позорно отступила, сметённая ласковыми порывами, гладящими кожу, словно кисточка из беличьего меха.
   - Эх, пёрышко бы, - прошептал Депрессняк, с надеждой глядя в густеющую синеву и ожидая, что оттуда, словно крошка-ангелочек, вращаясь в лёгких порывах ветра, опустится золотая блёстка. Так, в чужой стране, взгляд торопливо шарит под ногами, желая найти экзотическую монетку.
   - Я уже давно заметила, что люди ведут себя странно, - тихо, но очень чётко сказала Крыса. - Любой человек обрастает миллионом безделушек. Сувенирчики, магнитики, открытки... Он зажигает в каждой из них частицу собственной души, и к концу жизни напоминает пещерного жителя, греющегося у скопища огоньков, разбросанных по стенам, полу и своду.
   - А мне подобные люди кажутся звездочётами, - признался Депресняк, ему хотелось сказать хоть и банально, но красиво, чтобы соответствовало обстановке. - Воспоминания озаряют их небеса переливчатым светом далёкого счастья.
   - Ты сам из таких, - кивнула Крыса. - Но потом душа упокаивается. Огоньки уходят за ней. И те, кто приходит следом, видят лишь кучу бессмысленного хлама. Домики города, где ютились огоньки, сметает бесстрастное чужое будущее. И они становятся достоянием свалки. Сколько в тебе уже накопилось вот таких, мёртвых, городов?
   Депресняк, вспомнив мусорные развалы возле его хибары, не нашёлся, что ответить. По тону крысы становилось ясно, что она не хотела уколоть хозяина плеча, на котором устроилась столь удобно. Но и комплиментом её слова никто бы не назвал.
   В миг чавканье близкого болота и лесные шорохи исчезли, потерялись в иных звуках. То перекликались золотые птицы, скользящие сквозь паутину веток. Переливы их голосов были яркими, словно перламутр раковины. Но не громкими, хотя в них безвозвратно утонуло всё остальное, что способен улавливать слух.
   Пернатые не искали друг друга, не спрашивали, не давали ответа. Эти сплетённые единой симфонией голоса будоражили душу, и в груди появлялось сладко-горькое щемление. Словно ты знаешь, что счастье вот-вот ускользнёт от тебя. Но пока оно рядом. Оно близко. Оно захлёстывает тебя целиком и полностью.
   Золотистые спирали таинственных стай постепенно истаяли, снова открыв за паутиной уже совсем тёмное небо.
   - На месте людей я не набивала бы сундуки сокровищами и не расставляла бы безделушки на полках, - доверительно прошептала крыса, и Депресняк чувствовал, как две струйки её тёплого дыхания мягко щекочут ухо. - Я собирала бы мгновения. Вот такие.
   Безмолвие окутало чащу, но Тишина так и не появилась. В груди проснулась обида. Запульсировала. Продралась наверх, перша в горле и собираясь воплотиться неласковыми словами. Казалось, если бы он - Депресняк - сейчас ждал тут в одиночестве, то он непременно повстречался бы с Тишиной.
   - Почему ты решила меня искать именно теперь?
   - Меня Облом преследует, а рядом с ним, как ты понимаешь, сплошной облом.
   - Не шуми, - обида заставила оборвать крысиную речь и выдавить горькое признание, - я тут Тишину потерял.
   - Что??? - заорала Крыса на весь лес, - Ты её видел??!! Везет же некоторым! - она даже слегка обиделась.
   - Сказано - не повышай голос! - взвился Депря; нервы и так напряглись до предела. - Пошла вон! Ты только все портишь!
   И он скинул компаньонку на землю с такой поспешностью, словно к нему вернулась крысобоязнь Облома.
   Ничуть не обидевшись такому повороту событий, последняя быстро скрылась в овраге, затянутом густой паутиной неведомых трав. Взгляд бусинок её глаз, где плескалось мягкое понимание всех его бед, прочно врезался в память.
   Совесть покалывала душу. Орать "Пошла вон" даме (даже если это Крыса) как-то не по-джентльменски. А Депресняк числил себя в гордых рядах английской элиты. И верил, что и другие считают его джентльменом. Конечно, когда рядом оказывался Облом, жизнь доказывала, что его величественнный светлый образ - не более чем очередной воздушный замок. Но Депресняк уверял себя, что Воздушные Замки украшают мир. По крайней мере, хорошо, когда в душе строится воздушный замок, а не властвует тоскливая пустота. Хотя... Вот взять, к примеру, Облома. Строительством воздушных замков он не страдает, а никакой вселенской тоски в его душе не наблюдается. Всегда бодр и весел. Откуда только это в нём берётся?
   Тут он понял, что зарождающаяся в нём тревога не беспочвенна.
  
   Глава двадцать первая "Lightning",
   в которой случается хоть и не вселенская, но катастрофа
  
   Сумерки разливались, как чернила. Как полы балахонистого одеяния предводителя партии утопленников. Теперь Депресняк не мог уяснить, чьи это были воспоминания: его собственные или Облома? Кто стоял в комнате? Где эта комната? За что его так немилосердно оттуда выпнули? Или выпнули не его, а Облома?
   Но вопросы подобного плана стремительно теряют цену, когда вокруг разливаются сумерки. Лиловые, как чернила.
   Лиловое небо выдавливает искры звёзд. Лиловая листва собирается бескрайним морем. И лишь полоса безвозвратно ушедшего дня не успела пропитаться сумраком. Она пока наливается густеющей синевой. Полоса, как мост из ниоткуда в никуда. Неслышными шагами по синему мосту идёт Дама В Синем. Печально поджаты её голубые губы. И грусть в её глазах, наполненных тёмной лазурью. А вокруг неслышной поступи вьются блюзовые нотки.
   И кажется, что если сумеешь забраться на синий мост, то сможешь уйти за Дамой В Синем в синюю-синюю страну. Туда, где скачут синие лошади, и синие киты плещутся в бурлящих волнах синих морей.
   А далеко-далеко, за океаном мерно шумящей листвы, павшими звёздами проглядывали огни большого города.
  
   Мимо кустов катилось что-то жёлтое и круглое. Словно колобок. Но им оно быть не могло. Не те вокруг места, где странствуют колобки. И при взгляде на жёлтый шар, наполненный пульсацией тревожного света, Депресняка охватывало вовсе не желание сказать "Колобок, колобок, я тебя съем". Им овладело намерение оказаться подальше от этого странного создания, из которого, казалось, исходили волны непонятного, но весьма ощутимого ужаса.
   Но, несмотря на страх, любопытство перевесило, и Депресняк тихо крался сквозь кусты к странному сверкающему шару, решив сначала понаблюдать за ним, а уж потом лапать руками. Он помнил, по горькому опыту: прикосновение к странным объектам чревато увечьями. И всё удержаться не смог.
   Нагнувшись, он не увидел, как из кармана куртки на росистую траву выпала Вечная Колба, тут же утерявшая пробку. И хранившееся в ней зелье щедро брызнуло через край. В этот чудесный миг Депресняк лёгким движением подтолкнул таинственный шар себе навстречу и чуть правее.
   Как только пальцы коснулись золотистой поверхности, Депресняк тут же отпрянул, поскольку его ударило и довольно сильно. Он вопил, катаясь по земле и прижимая руку к груди. Злосчастный шар исчез, погрузившись в лужицу зелья и шумно взорвавшись. Депресняка щедро окатило брызгами кипятка. Пара капель ужалила чуткие ноздри. Немаленькая порция обжигающей жидкости беспрепятственно залетела в раскрывшийся от удивления рот. И всё закончилось.
   Лишь горелая клякса на траве осталась памятником этого события. Подбежавшая крыса тут же обнюхала горелое пятно.
   - Это же шаровая молния, балда! И чему тебя только в школе учили!
   - Шаровая Молния! - в груди Депресняка заныло от предчувствия то ли неслыханного чуда, то ли Армагеддона. - Вот оно что!
   Шаровую молнию он всегда считал чем-то таким, которое никогда не встретится на его жизненном пути. И только теперь в голове словно открывались законсервивованные ячейки памяти, хранящие тысячи рассказов об этом грозном явлении. О загадочной способности просачиваться сквозь стекло. О том, как молния убила двенадцать коров, но не тронула детей, которые были в том же сарае. О том, как она прокатилась по спящему человеку, не нанеся вреда здоровью, но испарив золотой браслет.
   Депресняк ошарашено поглядел на собственные руки. Пальцы пустовали. Золотушка, окольцовывающая безымянный палец левой руки в память о браке с первой женой, исчезла. На правой руке обручальное кольцо тоже не наблюдалось.
   При этом он не забывал кататься и тихонько подвывать в такт стенаниям Крысы. Он так увлёкся музицированием и раздумьями о судьбе колец, что перестал отслеживать направления покатыванья. И очень зря, поскольку тут же угодил в овражек. Собственно трагедией это ещё не являлось. Трагедия заключалась в том, что овражек густо зарос свежей крапивой, и Депресняк мгновенно покрылся волдырями от мелких ожогов, что добавило подвыванию натуральности.
   Тем временем Облом (он всегда являлся туда, где его ждут, и даже туда, где его предпочитали бы не видеть) уже был на поляне. Он проследил направление взгляда Крысы, ухватил суть её причитаний и почтенно нагнулся над чёрным горелым пятном.
   - Уж сколько лет прошло, мой друг, - кивнул он, - а ты, Депресняк, так и не изменился. Жгучий брюнет. Жаркая душа. Круглая физиономия. Подземный образ жизни.
   Он степенно сдёрнул шляпу, при взгляде на которую Михаил Боярский разревелся бы от зависти, и всплакнул. Но не от зависти (как Боярский), а от порыва чувств. Ведь сегодня был поистине чёрный день - неведомый злодей украл его любимый носовой платок.
   Только теперь он почувствовал, что Крыса дёргает его за штанину.
   - Если, милая, ты хочешь, чтобы мои брючины были одинаковой длины, - посоветовал он хвостатой энтузиастке, - то вытягивай другую. Тогда я хотя бы пойму, в чём смысл твоего жеста.
   - Вообще-то, я пыталась привлечь твое внимание, - нагло заявила Крыса, но брючину не отпустила, - ты чем стираешь? Химией какой-нибудь, да еще и с усилителем? - она начала отплевываться и чистить язык, - Тьфу, гадость. Такую ткань испортил! Её ж теперь даже погрызть нельзя! Изверг! Так, о чем это я... ах да, внимание. Посмотри-ка налево.
   Облом покладисто улыбнулся и тут же посерьёзнел, потому что его друг не покоился в земле, а катался по ней, да ещё с истошными воплями, к тому же в волдырях и копоти.
   - Господи! Что с тобой?! - Облом кинулся к другу, но тот не дал к себе прикоснуться. - И как ты предлагаешь тебя нести? Я левитировать не умею...
   - Так приведи того, кто умеет, балда! - прорычал сквозь стиснутые зубы Депресняк, надеясь, что в отсутствие Облома сюда снова снизойдёт Тишина.
   Проблема состояла в том, что тут было далеко не так тихо, как казалось на первый взгляд. Раздавались трели птиц, стрекотали цикады и свечки, гудели пчёлы, лопались пузыри на ближайшем болоте, и все это сопровождалось хрустом, сопением, почесыванием и прочим. Стояла такая умилительная дребедень, что Крыса даже заслушалась.
   Вдобавок, слева зазвучала симфония трудолюбивого шпалоукладчика, а справа кто-то в ритме похоронного марша звучно вбивал сваи.
   О Тишине здесь можно было лишь мечтать. Вот Депресняк о ней и мечтал, слагая в душе величественную поэму в её честь. Но тут он наткнулся на блестящие бусинки крысиных глазёнок.
   "Крысы съели дембельский альбом, - зазвучало в нём на мотив "Прощания Славянки". - Остаюсь на сверхсрочную службу, до свидания, родительский дом, я теперь там и на фиг не нужен, если съеден мой лучший альбом..."
   Конечно, грубая армейская песня не подходила к обстановке непрекращающейся сказки, в которой Депресняк пребывал уже много лет.
   - Ничего, - сказала Крыса. - Зато это песня обо мне.
   Это известие ошеломило Депресняка. Нет, не тот факт, что Крыса, сидевшая перед ним, участвовала в поедании дембельских альбомов. А то, что Крысе подвластно чтение мыслей. Облом и Телепатка - абсолютно неподходящая компания для того, чьё сознание переполнено амбициозными планами.
   - Неужели, ты так и не понял, почему я способна читать твои мысли? - вопрос прозвучал так, будто он являлся наиважнейшим во вселенной, которая со скрипом уже много лет вращалась вокруг Депресняка.
  
   Глава двадцать вторая "Logic",
   в которой проводится песенный чемпионат
  
   Солнце, как маяк, озаряет нашу жизнь, вырывая нас из океана космической тьмы.
   Душа открывается, когда мы пробуждаемся в солнечное утро.
   Мы готовы идти за солнцем. Уходить в закатный горизонт, как герои фильмов.
   Солнце, как ориентир. Как нечто непоколебимое. То, во что мы всегда верим.
   Но во что верить, когда на небе внезапно окажется два солнца?
   Какое из них мы назовём настоящим?
  
   - Меня больше волнует сам факт, что ты на это способна, - признался Депресняк.
   - Не волнуйся, я никому не скажу... - заговорщически прошептала Крыса.
   - Обещаешь? - это напоминало ребячество, но ничего поделать с собой Депря не мог. Если Облом узнает, то все его планы накроются медным тазом, чего очень не хотелось бы. Спевшись с Крысой, друг станет узнавать о самых потаённых желаниях. И обламывать их.
   - Хочешь об этом поговорить? - кинула Крыса вопрос тоном задёрганного жизнью психолога.
   - Хочу! - нагло заявил Депресняк, которому больше ничего не оставалось.
   - Прошу, - крысиная лапка услужливо вытянулась в сторону широченного дуба, ствол которого разрывала посередине уродливая трещина.
   Вглядевшись, Депресняк с удивлением заметил, что в мглистом сумраке трещины проглядывают ступеньки. А кора лесного великана морщинится не абы как, а складываясь в надись "Лесная".
   - Жителям леса тоже иногда хочется кофейку, - улыбнулась Крыса в ответ на незаданный вопрос.
   А ноги уже несли Депресняка в неизвестность, из которой сочился удивительный, ласково щекочущий ноздри кофейный аромат.
  
   Крыса и в самом деле оказалась настоящей волшебницей. Столь вместительный зал невозможно было спрятать и в баобабе, даже зовись тот рекордсменом книги Гиннеса по толщине. Помещение, залитое сиреневым светом, имело форму эллипса. Эллипсовидными были и столы, разбросанные по залу в странных комбинациях. Можно было выбрать любое место, но по старой студенческой привычке Депресняк устроился возле единственного окна. Оно тоже имело округлую форму. За ним в лиловых сумерках утопала улочка старинного южного города. Дома песочного света, пунцовые черепичные крыши, балконы с витиеватыми перилами, кружева старинных фонарей.
   Улицу освещала тысяча огоньков. Язычки пламени танцевали на фитиле невысоких, но основательных свечей, шеренгами выставленных вдоль домов. Их восковые сёстры красовались на балконах, даря свет с высоты. А за цветными стёклами фонарей тоже плясало пламя.
   Депресняк ошалело обернулся и обнаружил, что удивительные свечи успели проникнуть в кофейню. Неведомые руки уже подарили огонь их фитилям, а почти незаметные сквозняки ласково покачивали багряные и оранжевые язычки.
   - Кто зажёг свечи? - вопрос звучал по-идиотски, но в растерянной от красоты душе бесполезно было собирать умные мысли.
   - Разве это важно? - удивилась Крыса. - Я так считаю, что они умеют зажигаться сами, - на её усатой морде появилась улыбка вселенской тайны. - Ведь это место так и зовётся "Кафе танцующих огней".
   Магия мерцающего света дарила полную иллюзию, что сумрачный зал - неотъемлемая частичка волшебной улочки, что убегала вдаль за окном.
   Словно тысячи невидимых ветров пронеслись через кафе, заставив язычки свечей дрогнуть, изогнуться и начать странные танцы. Вслушавшись, Депресняк уловил обрывки песен. Постепенно песенное пространство расчистилось. Теперь явно звучали всего две. "In the house of silence far from here" взъерошивала волосы слева. "Крысы съели дембельский альбом" терзала ухо справа. И становилось непонятно, кто главнее. Сознание теперь рисовало причудливый город, где сияющий дом оказывался в квартале облезлых высоток, словно заплата из белоснежного платья невесты на тёмном костюме жениха. В этот миг две песни спорили, какой звучать чётче и громче.
   - Но на самом деле всё решаешь ты, - пояснила Крыса. - Просто напряги нужное ухо, и посторонная песня исчезнет.
   - Откуды ты знаешь...
   - Ты забыл, что я читаю твои мысли, - рассердилась Крыса. - Перед тобой сейчас стоит очень важный вопрос. Но нет, ты опять пробуешь подменить его ерундой. Прямо, как перед началом работы.
   Депресняк вздрогнул. С ним такое случалось довольно часто. Вместо того, чтобы провалиться в процесс, он выискивал кучу дел, которые надо было совершать. Сначала под руки попадалась старая газета, и было занятно, о чём писала пресса тридцать лет назад. Потом взгляд замечал монетку, и пальцы немедленно подхватывали кругляшок, чтобы рассмотреть его во всех подробностях: а вдруг редкий год, и коллекционеры отвалят за неё целое состояние. Когда монетка была изучена вдоль и поперёк, ухо слышало, что начался новостной выпуск, и - конечно же!!! - немыслимо было пропускать события, творящиеся в мире. После организм напоминал, что ему немедленно требуется чай. Приходилось идти на кухню, греть чайник, резать лимон, искать сахар, мыть кружку... Когда чаепитие заканчивалось, внутреннее тепло расслабляло организм, отодвигая немедленный и решительный штурм рабочего процесса ещё на некоторое время...
   Мысли завивались спиралью, подсовывая очередные отмазки и отговорки. И Депресняку было за себя стыдно. Но лишь потому, что Крыса уже ухватила все повороты спирали и сейчас разве что зубами от досады не скрипела.
   - Ну хоть сейчас соберись, - попросила она.
   - А что делать-то? - кинул вопрос Депресняк, нехотя вылезая из тёплой глубины размышлений.
   - Две песни, два мира, - Крыса плавно загнула два коготка. - Каждая из песен образует свой выход, и нам пора. Вопрос лишь в том, куда уходить? В которую дверь?
   Если кто подумал, что Депресняк немедленно озадачился проблемой выбора, то сильно ошибся в Депресняке.
   - А ты говорила, что и один дополнительный выход появляется крайне редко! - торжество переполняло Депресняка. - Откуда же могли взяться два сразу?
   - Ты обрызган Зельем Случайности. Поэтому совершенно случайно в моём кафе оказались два выхода сразу, - нетерпеливо пояснила Крыса и подтолкнула собеседника по направлению к дверям.
   Левая дверь не выглядела примечательной. Обычное деревянное полотно. Разве что треугольником сверкают три шляпки вбитых до упора гвоздей, да сияет начищенная подкова. Впрочем, как только Депресняк шагнул к этой двери, подкова мигом обернулась цифрой "2".
   По сравнению с правой левая дверь всё же казалось верхом изящества и совершенства. Правая дверь, топорщилась от древнего дермантина, в разрывы которого лезли клочья серой ваты. Пространство вокруг ручки чернело от грязи, будто кто-то специально решил его прокоптить. Сама скоба ручки в середине блестела отполированной множеством касаний поверхностью. На края скобы пыль, наоборот, скопилась жутким слоем и затвердела несимпатичными островками.
   То была входная дверь в жилище Депресняка. Он даже помотал головой, чтобы проверить, не по крыльцу ли родного дома шлёпают его усталые ноги. Но вокруг по-прежнему танцевали огоньки свечей. И Крыса смотрела на него глазами-бусинками, в которых отражались удивительные созвездия.
   У этой двери "In the house of silence far from here" стихла подчистую. Победе песенки о прожорливых крысах ничто бы не мешало, если бы не голос. Звучный голос, который не могла удержать и дверь:
   - Дорогие товарищи делегаты! Уважаемые гости! Прежде всего, хочу сердечно поздравить вас, всех комсомольцев, всю советскую молодёжь, с большим событием - открытием семнадцатого съезда Ленинского Комсомола.
   Раздались бурные аплодисменты. И среди этих жарких оваций Депресняк отчётливо различил жидкие хлопки тёщи. Теперь ему казалось, что комнату за порогом, озарённую голубым светом телевизионного экрана, заполнили тени. Войди туда, и тоже станешь тенью. Послушной, бессловесной, но вполне довольной жизнью, которая не претерпит изменения ещё долгие и долгие годы.
   - Нынешний ваш съезд знаменателен тем, что он собрался в канун исторической даты в жизни комсомола. В приветствии центрального комитета Коммунистической партии Советского Союза вашему съезду отмечается, что в июле 1924 года коммунистический союз молодёжи принял самое дорогое имя - имя Ленина.
   Кроме старчески воркующего голоса, навевавшего непреодолимую сонливость, к Депресняку пробивались мягкие привычные звуки: потрескивание обоев на расходящихся стенах, гудение трансформатора, шелест электросчётчика в прихожей. Наплывали запахи борща. Невкусного, но привычного. Которого уже ничем не испортить. Но по которому он неожиданно соскучился.
   - И делегаты шестого съезда российского коммунистического союза молодёжи от имени всех комсомольцев дали клятву: какие бы препятствия на нашем пути не стояли, каких бы жертв от нас не требовали, мы не уроним знамя Ленина.
   Снова в паузу вклинились овации.
   - Решайся, - едва слышно прошептала Крыса. - Нам надо выйти в одну из дверей. Но именно ты выбираешь, в которую.
   Что-то нежно заныло в груди. Захотелось оборвать затянувшийся абсурд. Ничего не менять. Плюхнуться обратно в болото и ощутить, какое оно тёплое и комфортное. Снова штурмовать мусорные горы и проверять денежные заначки.
   Руки протянулись за порог. Теплота сменилась холодком. Депресняк нагнул голову и с удивлением обнаружил на безымянных пальцах тяжесть утраченных колец. Здесь, на пороге иного мира, кольца красовались на прежних местах, как ни в чём не бывало.
   - И сегодня, обозревая пройденный комсомолом путь, его славные дела, мы имеем все основания сказать, что он с величайшим достоинством носит высокое имя Ленинского союза молодёжи...
   Холодок подводил итоговую черту, что дальше терпеть то существование было немыслимо. Следовало попробовать хоть что-нибудь иное. Отличное от колеи, по которой он катил долгие годы. Отдёрнув руки, Депресняк отскочил прочь и ринулся в иную дверь, куда утекали чарующие мелодии, повествующие о домах, в которых звукам не место. Утекали и растворялись в безмолвии, царящем за порогом. Ноги пружинисто оттолкнулись и перенеслись над исшорканной полосой порога.
   "In the house of silence far from here" заполонила всю вселенную.
   Суматошный взгляд окинул руки. Фантазии исчезли. Безымянные пальцы ничто не тревожило. Кольца, уничтоженные молнией, возвращаться пока не собирались.
  
   Глава двадцать третья "Lich",
   в которой нашего героя всеми силами отговаривают совершить поступок
  
   Когда на душе пасмурное настроение, ты откровенно поражаешься, как густо заполнен мир нахальными безмозглыми уродами, и грустишь, что нормальные люди встречаются разве что по ту сторону экрана.
   Но в редкое затишье, когда вдруг проглядывает Солнце, люди становятся милыми и симпатичными. И внезапно приходит безудержное желание сделать что-то для них. Приятный пустячок. Красивую безделицу. Не для выгоды. Просто так. Для них, тех, кто пока не успел превратиться обратно в уродов.
   В это удивительное мгновение тебя пронизывает странное ощущение, что горы бы для них свернул, только не знаешь, как. Что? Что именно требуется этим сотням и тысячам, спешащим настречу? От какого чуда сумеет зажечься огонёк встречной улыбки?
   Чаще всего, не найдя приемлемого ответа, душа затыкается привычным "Да ну, оно и не надо никому в этом мире". И снова внутренний мир превращается в покои Снежной Королевы.
   Но в привычной тьме продолжают бродить огоньки несвершившихся желаний - намерений, так и не ставших поступками. Что помешало сказать нужные слова в нужное время? Те самые слова, которые творят чудеса, когда для чудес наступает подходящий час.
   В детстве мы ищем эти слова на страницах детских книг. И с трепетом учимся говорить "спасибо", помня, что это "спасибо" принесло Незнайке волшебную палочку, но зная, что, совершая доброе дело, думать о том, что совершаешь доброе дело, недостойно награды. Вырастая, мы забываем о волшебстве. Мы говорим "спасибо", исполняя ритуальный танец словесной вежливости. Мы больше не верим в силу этого слова. Мы не хотим знать, что обыденное "спасибо", сказанное в нужном месте и в нужное время, может и не подарит нам волшебную палочку, но оно способно отметить этот день красной цифрой на календаре чьей-то жизни.
  
   Оторвав взгляд от рук, Депресняк понял, что, перешагнув порог, очутился вовсе не в комнате. Перед ним шумела улица огромного города. Плавным заворотом улица убегала вверх. По сторонам тянулись дома. Серые, смазанные, не цепляющие взгляд. Неярко светились витрины на первых этажах, выставляя на показ сборище инвалидов - обезглавленные манекены, обтянутые джинсами и джемперами. По проезжей части лениво текла пёстрая змея автомобильного движения. Мимо сновали сотни людей.
   И чем-то неуловимым здесь было катастрофически неуютно.
   Резкий оборот назад явил взору дверь. Необычную дверь. Каменный выступ рельефно обрисовывал её раму. Да и само её полотно вытесали из камня на обычной стене. С этой стороны открывать дверь явно не планировалось. Путь назад был надёжно отрезан.
   Не желая путаться под ногами, Депресняк просеменил поближе к замызганной стене. Ближайший её фрагмент стихийно превратили в доску объявлений. Бумажки, многослойно наклееные друг на друга, казались шелушащейся кожей. Не зная, чем себя занять, Депресняк уткнулся в скопище чужих проблем и желаний.
   Продам красивые номера всех операторов.
   Обогреватели по оптовым ценам.
   Изготовим любую мебель.
   Печатаю текст, черчу в автокаде.
   Снос домов, строений, расчистка участков под строительство, спиливание деревьев, кустарников, вывоз строительного мусора, снега, любые работы.
   Требуется разнорабочий (студент, работа по совместительству), наличие водительского удостоверения. Cвoбoдный гpaфик, з/пл cдeльнaя.
   Продам комнату в общежитии секционного типа жилая площадь 12кв. м.
   Как вдруг взгляд замер.
  
   "4 октября
   Она ушла... Сегодня... думаю, что слова тут лишние... просто вздохнула, закрыла глаза и ушла, но лицо у нее было умиротворенное, такое, как когда-то в детстве. Часто вспоминала папу, много говорила. Я даже записывала некоторые вещи, чтобы не забывать... Завтра разошлю всем телеграммы. Теперь я одна".
  
   Это настолько дисгармонировало с общим мотивом "Куплю-Продам", что хотелось немедленно протереть глаза, чтобы прогнать иллюзию. Но прежде Депресняк заботливо и осторожно отлепил листок, заполненный уже почти что родным почерком. Мир сразу стал уютнее, словно кто-то тепло и душевно, с симпатией, пожал его вздрогнувшую руку. И хотелось в ответ сотворить нечто доброе для любого, кто спешил по запруженной народом улице чужого города.
   "Осторожнее, - зазвенели внутренние голоса. - Обернёшь намерение в реальный поступок, придётся заплатить по максимуму. Тебя здесь терпят лишь потому, что ты ничего не сделал. Совершишь поступок, и холодный взгляд мигом выделит тебя из общей массы".
   - И что тогда? - чуть слышно хмыкнул Депресняк.
   "Накажут, накажут, накажут", - рассыпались внутренние голоса и с шорохами ускользнули в неведомое - Твоя жизнь беспечна, пока о тебе никто не знает".
   "Словно крысы с тонущего корабля", - грустно подумал Депресняк, стараясь не дрожать от холодной тишины, развернувшейся во всю душу.
   И тут, словно мысль о Крысе, протянула неведомый мостик между чужим настоящим и принятым прошлым, глаза наткнулись на знакомый до невозможности взгляд.
   Взгляд пронизывал толпу, не натыкаясь на преграды, проникая сквозь людей невидимыми рентгеновкими лучами, высвечивая на мгновение спрятанные тайны и запоминая их, чтобы предъявить, когда придёт время. Взгляд и Депресняка обшарил нехотя, с ленцой, словно разукрашенную коробку, в которой когда-то хранился ценный приз, но которая давно опустела с тех благодатных времён.
   А Депресняк обрадовался. Ведь в мире чужого города оказался хоть кто-то знакомый.
   Хозяин взгляда был верзилой в сером костюме. Тем самым верзилой, к которому так благосклонно отнеслась крыса в её кофейне. Палочка человека в сером негромко постукивала по узору тротуарных плиток. Серые туфли чуть подшаркивали. Ветер с почти неслышимым шелестом скользил по складкам серого плаща. И тут таинственный незнакомец замер, видимо, опознав Депресняка.
   Громким криком хотел Депресняк поприветствовать благодетеля, который сейчас выведет его на верный путь. Но человек в сером лишь настороженно качнул головой и прижал к губам узкий палец, обтянутый тончайшей кожей серой перчатки. Потом палец погрозил Депресняку, а незнакомец криво усмехнулся. И огонёк во мгле его непроницамого глаза горел теперь не зелёным, а запрещающим - кроваво-красным. Словно танцор, человек в сером плавно шагнул в сторону, будто проделал балетное па, и мигом исчез в толпе.
   "Тебя предупредили, - внутренние голоса вернулись, наполненные мистическим страхом. - Тебе навстречу вышел Он Сам. Он не любит, когда поступают против его правил. Откажись, ни во что не вмешивайся. Только тогда останешься в живых".
  
   Вечерело. Сумерки сползали на город, как склизкие фиолетовые потёки. Загорались мутные шары уличных фонарей и разноцветные заплаты окон на потемневших стенах. Перед Депресняком расстилался город, наполненный равнодушием. Прежде всего потому, что равнодушным вынужден быть он сам. Ведь мы так часто смотрим на мир сквозь призму собственного настроения.
   Депресняк не чувствовал ни голода, ни усталости. Только пустое холодное непонимание. Он не знал, зачем нужен здесь, в этом самом месте. По паутинке улицы он добрался до большой площади, озарённой гирляндами светильников и неоновыми надписями. С неё он свернул в заковыристый переулок, где было гораздо тише и темнее.
   Задумавшись, он чуть не налетел на парочку, лишь в последнее мгновение успев увернуться в сторону.
   - Извините, - сказали ему, словно это не он нёсся, не разбирая дороги.
   Чужое извинение заставило остановиться. Он смущённо переступал с ноги на ногу, не зная, что сказать встречно.
   Видимо, супружеская парочка на экваторе между серебряной и золотой свадьбами. Небогаты, иначе бы не шли пешком по тёмным улицам. Но от лиц словно исходило сияние негромкого тёплого счастья. Словно не два человека стояли сейчас перед Депресняком, а одно существо, наполненное общим настроением предвкушения какого-то праздника. Чужое счастье стекало от глаз по лучистым морщинкам. Его покалывающие искорки проскакивали меж мужем и женой, незримо, но весьма впечатляюще освещая морозную тьму переулка.
   - Извините, - два голоса одновременно. И две извиняющие улыбки. Они, наверное, и думали одновременно. И об одном и том же.
   - Не подскажете, как пройти в кинотеатр "Империал"? - главенствующую роль решил взять мужчина.
   Память услужливо откатилась назад, на площадь, залитую огнями, где в холодном золотом и сиреневом сиянии где-то справа отчётливо пропечатались буквы, складывающиеся в витиеватую надпись "Империал".
   "Не говори", - испугано пропищали внутренние голосочки.
   "Тебя предупреждали", - тревога пульсировала в них, заставляя верить.
   - Империал? - скомканно переспросил Депресняк, готовя почву для категоричного "Не знаю".
   - Да, - мягко вступила женщина. - У нас маленький юбилей. Мы каждый год в один и тот же день...
   Она сблилась и замолкла, не решаясь высказать незнакомому человеку всё объясняющую причину их личного праздника.
   Депресняк смотрел, как уютно лежали женские пальчики на локтевом сгибе её спутника.
   - Здесь недалеко, - открыто и понимающе улыбнулся он навстречу людям, сумевшим держаться друг за друга долгие годы.
   "Молчи", - пискнули голоса.
   "Не ищи ненужных приключений! Они и сами доберутся", - добавил их гудящий хор.
   "Не придумывай, - из стаи выбрался один голосок, который дребезжал немыслимо, - никакая они не пара. Так, вместе работают. Вот и решили немного выпить. А ближайшее кафе в фойе кинотеатра".
   Взгляд Депресняка похолодел. А и в самом деле, что отличает фантазии от фактов?
   "Вот дверца, открывающая Путь Героя! - вспомнились слова Крысы. - Сделай фантазии фактами".
   - Пройдёте два квартала по этой улочке, - ответная улыбка, сложившаяся на его лице, не давала душе Депресняка окутаться морозом дурных предчувствий.
   "Накажут, - верещали внутренние голосочки. - Тебе сказали не вмешиваться. Не внемлешь - расстанешься с жизнью".
   "Кому нужна жизнь, в которой нельзя совершать приятные мелочи? В том числе, для других", - теперь улыбка больше предназначалась не внимательно слушающей паре, а голоскам.
   - Свернёте налево и окажетесь на большой площади. "Империал" будет справа. Там, увидите, зелёными буквами... - фраза оборвалась, поскольку дополнений не требовалось.
   Краем уха он уловил сдвоенное "спасибо". Взгляд не отрывался от них, уходящих. Что заставляло эту парочку даже спустя годы выискивать кино на двоих? Когда же он сам в последний раз ходил в кино вдвоём? Было ли это с первой женой? Или со второй? Или... Взгляд соскользнул с уходящей пары на опустевшие безымянные пальцы. Или не было никогда?
   Мимо скользнула высокая фигура с уродливой, непомерно раздутой башкой. После укола испуга Депресняк догадался, что во тьме так может выглядеть самая обычная голова с криво насаженным высоким беретом. Серым беретом.
   Испугавшись во второй раз, Депресняк резко развернулся, намереваясь с максимальной скоростью урвать в противоположном направлении. Навстречу, занимая практически всю ширину переулка, неслась огромная машина. Две фары летели навстречу, как пара жёлтых, нестерпимо-ярких кубиков. Два кубика, недостающие в Картине Мира.
  
   Глава двадцать четвёртая "Lunge",
   в которой ловкий ход позволяет событиям закончиться в позитивном ключе
  
   Со временем вся наша жизнь превращается в беспрерывный поход по больницам.
   Только в одних врачуют тело, а в других - душу.
  
   Он лежал на кровати в абсолютно незнакомом помещении. Ночь скрадывала краски, но, казалось, всё вокруг было белым. И простыни, и полотенца, и ширмы, и рамы на окнах. Комната была большой. Если скосить глаза, то краешек глаза будто бы видел другие кровати. Но каждое движение пробуждало боль. Ту странную боль, которую он уже испытывал, когда Крыса показывала ему возможное будущее.
   Глаза ломило от напряжения, поэтому он медленно опустил веки.
   Депресняку показалось, что кто-то заботливо погладил его по голове легкой, нежной, прохладной рукой. Но после он убедил себя, что это ему приснилось.
  
   Постоянством Депресняк никогда не отличался, но в каком-то смысле он был верным. Верным себе любимому. Его вкусы и привычки не менялись много лет. Дом, в котором он жил, давно требовал ремонта, но перемены его пугали, и жилище ветшало, безуспешно дожидаясь обновлений.
   - Грызун, о чём думаешь? - обратился Депря к спутнице не слишком уважительно.
   - А ты? - ответила она вопросом на вопрос.
   - В Одессе родилась? Кто тебя учил отвечать вопросом на вопрос?
   - По-моему, больше вопросов задаешь ты. Так что сузь их количество до одного, пожалуйста.
   Не ожидавший отпора Депря опешил и поперхнулся.
   От Крысы такой постановки вопроса как-то не планировалось. Но раз рядом не было Облома (Депресняк на всякий случай посмотрел по сторонам - точно ли его нет?), то стоило попробовать ход, испытанный временем.
   - Зачем ты? - важно выпалил он, отлично зная, что этот вопрос повергает в смущённое молчаливое недоумение большинство человеческих особей.
   Теперь можно было полчаса поблаженствовать в ничегонеделании, пока со стороны ответчика не раздастся скромный лепет, которым попытаются отразить смысл чьей-то абсолютно никчёмной жизни.
   Но... хотя рядом и не было Облома... полчаса сжались до полутора секунд, потому что Крыса за словом в карман не полезла.
   - Я затем, чтобы добраться до легендарных сырных подвалов, - гордо ответила она, и Депресняк, не имевший в жизни столь чётко выраженного и великого смысла, ощутил в себе тоскливую пустоту никчёмности собственного существования.
   - Сырные подвалы. Цель... а я тогда зачем? Балласт? - бормотал Депресняк, занимаясь самым увлекательным для человека занятием - самоедством. - И Облом этот ещё... вроде его и рядом нет, а всё равно обламывают на каждом шагу... может, у меня аура истончённая?
   Крыса, тем временем, вписывала в собственную биографию новый пункт: "По мнению специалистов моё место рождения приходится на славный город Одесса".
   Размахивая руками, Депресняк сбросил с тумбочки пару бумаг, но ловко успел перехватить их в полёте. Одним листом оказался рецептурный бланк с четырьмя печатями: треугольником, кирпичом и двумя кругляшами. Вторая бумажка оказалась интереснее. Глаза и не прочитали бы её в такой тьме, но чёрные букашки символов внезапно полыхнули фосфорным сиянием:
  
   "21 мая
   В нашу больницу привезли раненых. Я теперь настоящий врач, так что оперирую наравне с мастерами, хотя в знаниях всё равно уступаю им. Один из солдат очень похож на Анри, но не стоит себя тешить пустыми надеждами, ведь с ними тяжело расставаться. Да и работы сейчас столько, что думать о чём-то лишнем просто некогда".
  
   Внутри всё неожиданно успокоилось. Жизнь снова начала казаться правильной. Но поток стенений уже не могла сдержать никакая плотина.
   - Вот там умеют лечить, не то, что у нас! А то кинули на койку и думают, само пройдёт. А у меня там, быть может...
   - Да заткнёшься ты, наконец! - Крыса повернула к Депресняку усатую мордочку. Выпуклые глаза наливались багровым светом неизбывной ярости. - Что ты знаешь о месте, которое обозначил "ТАМ"?
   - А какая разница? - отмахнулся Депресняк. - Я тебе о...
   - Разница громадная, - холодно ответила Крыса. - Ты заметил, что в мои Кофейни мы всегда являлись через вход, а исчезали через выходы? Существа, проживающие ТАМ, заходят ко мне исключительно через выход. Но некому их вывести в твой мир, поэтому они вынуждены бессрочно обретаться в Междумирье. Это послания одной из них, жившей в твоём мире то ли сто лет, то ли полтора века назад. Она из последних сил строчит тебе письма. Но для тебя это лишь развлечение.
   - Эй! Они кажутся мне всего лишь страничками из дневника. Не более.
   - Это и есть странички. Чернила на них высохли задолго до твоего рождения. Но ты не догадываешься, почему они возникают именно перед тобой?
   Депресняк уже догадывался, и глупая улыбка надежды уже раздвигала его губы. Он столько читал о посланиях с того света, о телефонных звонках, о СМС-ках, которыми ушедшие пытались достучаться до живых. И вот теперь чудо стучалось в его судьбу. А ведь мёртвые души способны предсказывать будущее. Нет, своё будущее он просить не собирался. Зато результаты футбольных матчей ближайшего чемпионата мира ему бы очень даже не помешали. Ведь, знай он эти результаты заранее, с таким багажом можно выстроить любое будущее, которое тебе хочется.
   - Не выстроишь, - мотнула головой Крыса. - И ты меня страшно разочаровал.
   - С чего это не выстрою? - опешил Депресняк, любивший производить на окружающих самое благоприятное впечатление.
   - Ты ждёшь, что тебе всё принесут на блюдечке с золотой каёмочке. К тебе стучится душа, с которой творились страшные вещи, но твои мысли заняты лишь получением выгоды. Но и это не самое страшное. Даже, обнаружь ты на следующем листочке спортивную энциклопедию с результатами на сто лет вперёд, ничего не изменится.
   - Это ещё почему?
   - Потому что ты отвык совершать поступки. Ведь надо идти искать контору, где принимают ставки. А тебе лень.
   - Лень, - убито согласился Депресняк.
   - Ты так и останешься в своём убогом домишке среди родни, которая тебя и в грош не ставит. Ты снова и снова побежишь по зову твоего иллюзорного друга, чтобы влипнуть в ещё большие неприятности. Ты ничего не можешь сделать сам. И даже когда чудо стучится в твою дверь, то проще всего не открывать. Ведь, если открыть, Чудо попросит что-то сделать. А неохота, ведь правда?
   - Постой, - Депресняк раздвинул веером странички древнего дневника. - Разве с этим ещё чего-то нужно делать? Но тут ведь ничего не написано?
   - А ты все свои просьбы излагаешь чётко и ясно? Или твоя манера ныть "Вот хорошо бы, если бы здесь сейчас появилось..." в надежде, что тот, кому подвластно явить мечту, услышит и выполнит просьбу, зашифрованную в твоём нытье?
   - Но оно не похоже на нытьё!!!
   - А ты не думаешь, что у каждого человека своя манера просить. Здесь та же просьба, только высказанная в незнакомой для тебя манере. Тебе говорят "Смотри!", и ты смотришь. Тебе безмолвно намекают "Решай!", и ты умудряешься в упор этого не замечать.
   - Постой...
   - Знаешь, - серьёзно сказала Крыса. - Ты - отъявленный подлец. Даже нет. "Подлец" звучит слишком гордо для никчёмной личности вроде твоей. Я бы назвала тебя мелким пакостником, но даже мелкий пакостник не сидит на месте. Ему нужно что-то предпринимать, чтобы его пакости осуществлялись. Ты же замер на месте. Не случайно даже сейчас твоё любимое словечко "Постой". Будь я обычной Крысой, давно бы уже свалила от тебя. Но ты не понимаешь даже причину, по которой я остаюсь рядом! Ты так многого не догоняешь, что... А, - и лапка Крысы отмахнулась. - Первоклашке не объяснить интегральные методы. Особенно, если он уверился, что сложения и вычитания для его будущего вполне достаточно.
   Собственно, причина, по которой Крыса оставалась рядом, была Депресняку предельно ясна. Кто-кто, а Депресняк знал, что способен понравиться любому существу женского пола. Разве не так, если на твоих руках красуется два кольца, оба из которых в какой-то момент были обручальными.
   Глаза скользнули по пустым пальцам.
   Красовались?
   Впрочем, это было уже не важно. Ведь внутренне Депресняк уже решил, Крыса в него давно и безнадёжно влюблена. Именно это и послужило причиной, заставившей Крысу научиться говорить.
   "Но та, кто начинает знакомство с обидных эпитетов, - хмыкнул Депресняк, наполняясь злобой, - не имеет ни единого шанса..."
  
   Глава двадцать пятая "Lustre",
   в которой неожиданно обнаруживается отсутствие смысла жизни
  
   Размышляя о смысле собственной жизни, мы редко допускаем возможность, что он состоит лишь в том, чтобы совершенно случайно пусть даже ничего не значащим нелепым поступком поддержать смысл другой, чужой для нас жизни.
   Иногда мы понимаем это. Но лишь после того, как обнаруживаем, что судьбоносное мгновение осталось в далёком прошлом.
   Те счастливчики, кто обнаружил это мгновение и увидел, что оно ещё впереди.
  
   - Чего ты шепчешь? Ни черта не слышу! - в Крысе проснулись морские корни, а на корабле ей без крепкого словца было не выжить, а уж чертыхались и на палубе, и в трюме по сто раз на дню. - Ну, не молчи же!
   - А что ты хочешь услышать??? - злой и красный лицом Депря уже был на грани кипения. Крысиные выпады пришлись совсем некстати его упадническому настроению. Обычно Облом быстро развеивал тучи над своим другом, но теперь и он затерялся в неизвестности.
   - Попридержи коней! Я тебе не жена, чтобы ты на меня кричал, понял?! Так что слушай вводную: накормить даму и немедленно.
   Голос звучал столь непреклонно, что Депресняк и не помышлял о сопротивлении.
   "Ну вот, еще не женаты, а мной уже помыкают", - с грустью подумал он.
  
   Вереницы женских портретов пронеслись перед ним в мгновение ока, и Депресняк с тоской подумал, что ему ни капельки не хочется, чтобы кто-то из нарисованных женщин вдруг ожил и остался здесь, вместе с ним. Он осознал, что оживший портрет принесёт лишь разочарование, сцементировавшее тысячу мелочей вроде разговоров о ценах, о некупленных продуктах, о том, как вздорожали школьные принадлежности, о грандиозных планах, ответственность за которые немедленно ложится на его понурые плечи, о том, что он ничего не делает для семьи, и о том, что в списке миллиона самых негодных мужей он занимал бы место не в девятьсот девяносто девятой тысяче, а в первой сотне.
   Оживший портрет заслонил бы лёгкое алое облако, похожее на жар-птицу, прохладное дуновение ветерка, прилетевшего с северо-востока, мятую фольгу заката в окнах городских кварталов, пронзительные трели пролетающих в вышине птиц, первый осенний лист уже оторвавшийся, но ещё не достигший земли.
   Он заглушил бы и обрывок песни, где в божественных переливах электронных проигрышей возникал и терялся пронизывающий девичий голос, роняющий слова на неведомом, но донельзя прекрасном языке. "Fighting For Our Lives", - звенело и улетало, вихрясь между балконов, крыш и уличных фонарей.
   Всё это разом перестало бы существовать, потому что стало бы неактуальным среди вещей, покупок и планов. Для этого просто не осталось бы места.
   Он прожил восхитительную секунду, когда чувствовал, что всё это в его жизни есть!
   А потом он решил вернуться в общую реальность - с планами, делами, школьными принадлежностями
   - Договорились, - кивнул Депресняк Крысе. - Накормить? Накормлю по высшему разряду. Ну, показывай, где эта твоя дама?
   - Как где? А я, я разве уже не дама?? - Крыса опешила от такого поворота событий. - Ну что же, я проведу тебя в изысканное женское общество. Гляди только, не растеряйся.
   Крысиные лапки закрыли его глаза, сгустив мягкие сумерки, и по просторам тьмы разлились симфонии лягушек.
  
   Счастливы те, чья жизнь идёт по чётко намеченному плану, в котором всё объяснимо и логично.
   Счастливы ли?
   Наверняка! Иначе зачем же нас с юных лет приучают к режиму дня?
   К режиму, который мы постоянно стремимся нарушить.
   Мы нарушаем, чувствуя, как свобода сладостно плещется в душе.
   Быть может, именно поэтому мы так часто размениваем крупную купюру жизни на пустячки.
   Нелепые пустячки. Это всего лишь кубики часов беспечного счастья. Кубики, в которые мы так и не наигрались.
  
   Глаза раскрылись и не увидели комнаты. Вокруг простиралось болото, густо заросшее осокой. На Депресняка уставилась четверть сотни лягушачьих глаз. Квакуньи пытались исполнить что-то стоящее, раз хоть кто-то пришел к ним в такое время, но кроме "Ква-ква" ничего не получилось. Тогда они стали просто прыгать вокруг Депресняка, пытаясь вызвать его внимание. К их сожалению, он сидел и смотрел прямо перед собой, как загипнотизированный.
   Мелкие земноводные терпеливо дожидались, когда частичка внимания Депресняка достанется им.
   - Ты должен выбрать из нас царевну, - немедленно пояснила самая бойкая из них.
   - Я? - до глубины души изумился Депресняк.
   - Ты! Ты! - ответ походил на многоголосое кваканье.
   Депресняк уже почти указал на третью справа, но передумал. Ведь тогда этот волнующий момент закончится. Он, тот, кого считали обителью вечной печали и непрекращающимся источником грусти, будет Вершителем чьей-то великой Судьбы.
   - Ну что же ты? - проквакала самая нетерпеливая.
   Но Депресняк не спешил. Его неприятно кольнула мысль, что он обязательно станет Вершителем чьей-то Судьбы. Одной Судьбы. Зато ещё для одиннадцати Судеб он станет самым настоящим Обломом.
   - Царевной станет та, у кого на голове первой появится корона, - хитро блеснули его глазёнки, смело перекладывая ответственность выбора на внешние обстоятельства.
   - Нет, - огорчилась ближайшая лягушка. - ТАК царевен не выбирают.
   - И как же их выбирают? - поинтересовался Депресняк.
   - Ты должен поцеловать избранницу, - наперебой заквакали лягушки, раздосадованные недогадливостью Депресняка.
   - Вон оно что, - озадачился Вершитель. - Поцеловать, значит?
   С большим желанием он поцеловал бы Тишину. Но лягушки не собирались его отпускать до завершения миссии.
  
   Депресняк простонал. "Ну почему все несчастья на мою именно голову! Лягушки! И что, мне теперь всех целовать, пока не найду царевну... А вдруг ее там вообще нет?? И что тогда мне с этим квакающим стадом делать? Не брать же с собой! Мне и Облома с крысой предостаточно, чтобы шум создавать..."
   - Вот что, нюни мои, вы проведите, там у себя, конкурс красоты, а как выберете самую красивую, пусть она ко мне подскочит, - и он протянул одной из лягушек визитную карточку.
   Земноводное опешило, но кусочек картона между лапками зажало. Воспользовавшись замешательством, Депресняк встал и быстро ретировался в кусты. За ним, опять же мимо лягушек, заторопились Облом с Крысой, следившие за ситуацией с ближайшего пригорка, но их остановила толпа лягушек с той же самой просьбой, что надолго задержало депресняковский эскорт.
   А сам Депря тем временем удалялся от злополучного озерца дальше в чащу и улыбался про себя, что у него так удачно нашлись визитки директора фирмы, которые последний заказывал недавно в типографии и просил его забрать. Ничего интересного не происходило. Елки сменялись соснами и наоборот, пейзаж не менялся часа два, пока сзади не послышались шорохи и удивительно знакомые всхлипывания. Обернувшись, Депресняк сурово сказал:
   - Выходите. Оба.
   На удивление выбежала одна лишь Крыса, на ее спине сидела большая лягушка.
   - А ЭТО ты зачем прихватила, как будто нам одного Облома мало!
   - Хм, хм... - опять всхлипнула крыса, - это и есть Облом. Просто он поцеловал не ту лягушку.
   - Плохо верится, - проворчал Депресняк. - Скорее, исходя из его популярности у женского пола, это его поцеловала не та лягушка.
   - Не может быть, - не поверила Крыса.
   - Эх, - привычно вздохнул Депресняк. - Сейчас докажу. Ты любишь лягушек?
   - Ни капельки, - скривилась Крыса.
   - Если бы я превратился в лягушку, ты бы тащила меня на загривке пять километров?
   - Да я бы к тебе даже не прикоснулась!
   - Воооот, - другого ответа Депресняк и не ждал. - Тогда скажи на милость, что заставило тебя тащить на загривке Облома при всей твоей нелюбви к лягушкам, а? Не надо напрягать мозги. Я отвечу сам! Его харизма и популярность! Вот.
   Крыса задумалась.
   - Ты забываешься? Слушай, а ты часом не болен? Депря, посмотри мне в глаза! - скомандовала Крыса. - Зрачки расширены... - маленькая лапка легла на лоб, - и температура есть... Да ты же весь горишь! Тебя нужно срочно показать врачам! Ужин отменяется!
   Пруд с лягушками безвозвратно исчез. На смену прохладе явился испепеляющий зной пустыни. В ноздри впились запахи медикаментов. А Солнце отгородилось не облаками, а застиранными занавесками с лиловым больничным штампом.
   Пациента обступили врачи, поставили градусник, дали понюхать нашатырь, но безрезультатно. Когда же ртутный столбик приблизился к 39, они положили его на каталку и отправили в палату, запретив Крысе даже переступать порог, потому что она - рассадник болезней.
   - Где-то я уже видела эту температуру. Ага! Да ведь они идут по одному пути, - хмуро констатировала Крыса. - И наш чудик, и та, которая пробует достучаться до него, как до небес. Только девушку сразила чахотка, а этого унесёт собственная лень, когда Чёрные Часы отсчитают последнюю секунду его времени.
   Депря же пребывал в блаженном забытьи. Ему чудилась поляна, прохладная рука Тишины и глаза, которые лучше любых слов могли рассказать ему обо всех её тайнах. Он пытался поймать прелестные узенькие пальчики, но безрезультатно.
  
   Глава двадцать шестая "Lie",
   в которой жизнь совершает очередной виток спирали
  
   Словосочетание "отказ от прошлого" всегда звучит нелепо.
   Мы стали бы совсем другими людьми, дай нам возможность от него отказаться.
  
   - Ты тогда так и не ответил, - хмуро заметила крыса, покусывая ногу Депресняка сквозь брюки и толстый носок.
   Серая смотрела на него с таким видом, будто Депресняк был тем, единственным, кто способен расшифровать зловещие символы 2012 года.
   - Не ответил? - пожал плечами Депресняк, продолжая представлять на них мягкие руки Тишины, а себя - кружащимся с избранницей в фантастическом танце. - Не ответил на что?
   - На мой вопрос, - печально констатировала крыса. - Я разве не дама?
   Всего на миг Депресняк представил себя на свадебной церемонии в торжественном дворце бракосочетаний, но вместо улыбки Тишины из-под фаты виднелся крысиный оскал. И этого мига Депресняку хватило на то, чтобы взорваться.
   - Дама? Где ты видишь даму? По мне уж, либо длинный хвост, либо женский пол в паспорте!
   Мягкое покусывание мигом сменилось серьёзными буровыми работами. Но за переполнявшей его яростью Депресняк не чувствовал боли.
   - И что это за "Депря"? Мы ещё не настолько близко знакомы!!!
   - Ты не в себе, - усмехнулась Крыса.
   Депресняк мысленно оглянулся назад, пролистал календарь до того дня, когда спутал ракушку с тарелкой, до той минуты, после которой он перестал что-нибудь понимать.
   - Всё это смешно и нелепо, - выдавил он.
   - Это даже не смешно, - вздохнула Крыса. - Это никому не нужно.
   - Никому не нужно, - убито согласился Депресняк. - Даже мне.
   - Тогда не пойму, чего ты так упорно вцепился в него?!!! - рассвирепела Крыса. - Всеми конечностями!!!
   - Да я... - рассвирепел в ответ Депресняк, набирая куда больший процент ярости. - Да я, если захочу... Да я прямо вот сейчас!!!
   Порыв словно бы подействовал. Буровая вышка исчезла, и сверление внезапно сменилось тихим укусом комарика.
   - Три кубика успокоительного, - пояснил Нелюдь в белом халате.
   И Депресняк только тут осознал, что находится в больнице на самом деле!
   - Не дождётесь, гады! - выкрикнул он правду в лицо белохалатнику. - Депря жил, депря жив, депря будет жить! Все умрут, а я останусь.
   По кислой физиономии врача любому было ясно, что даже в демократическом обществе правда в лицо не воспринимается всеобщими овациями и одобрением.
  
   В этот момент в палату вошла врач, как две капли воды похожая на Тишину. Она что-то сказала белохалатнику, но он не услышал голоса, только ответ:
   - Да, он как-то странно себя чувствовал последнее время... нет, особых чудачеств не зафиксировано.
   Осмотрев Депресняка, девушка и белохалатник вышли из комнаты, легонько прикрыв дверь.
   - Кто это приходил? - ошеломленно спросил Дапря.
   Ответом было молчание. По-видимому, крыса обидилась на него.
   - Эй, хвостатая, я к кому обращаюсь?! Ты меня слышишь или нет?! Хочешь, дам тебе сыра?
   - Настоящие крысы за сыр не продаются! - гордо выкрикнула Крыса и прошествовала за дверь вслед за врачами.
   - Что ж за день такой сегодня! Не меньше миллиона обломов!
   - Кто там ещё желает меня видеть? - устало спросили рядом - О! Депря! Это снова ты! Привет, дружище! Знал, что ты меня ждёшь с нетерпением.
   - Слушай, не в службу, а в дружбу, узнай у своей хвостатой, как зовут моего лечащего врача, ОК? - с каким-то удивлением Депресняк являл самому себе ранее неведомую предприимчивость. - А то она со мной не разговаривает.
   - У своей? Когда это она стала моей? - ворча, Облом вышел, оставив Депресняка наедине с грустными мыслями.
   Депресняк не понимал, как реагировать на тот скорбный факт, что его любимая оказалась не призрачным волшебным существом, а обыкновенной девушкой. К тому, же врачом. И что следовало предпринять по данному поводу лично ему?
  
   - В принципе, - сказал Депресняк, и начало ему очень понравилось. Оно звучало по-умному и даже предполагало учёную степень. Или, как любят говорить политики: "Специалисты не исключают возможности наличия у данного оратора учёной степени".
   - В принципе, - повторил он, катая слово по языку и чувствуя его освежающий вкус всеми рецепторами, но приходилось продолжать, - жена-врач - это даже лучше, чем невесомая тень, слоняющаяся по лесным опушкам. Жена-врач - это ходячая медицинская энциклопедия под боком! И даже, - он мечтательно прищурился, вспоминая прелестный облик Тишины, - в красивом переплёте. Скажем так, подарочное издание, которое хочется читать вечно.
   Но метафоричная книга в девичьем облике продолжала оставаться вне зоны доступа.
   - Что же нам мешает? - сказал он, как завзятый профессор, объясняющий неразумным студентам воздушную тягу. - Нам мешает балласт!
   Он вздохнул, представляя балласт в виде жены нынешней и жены бывшей.
   - Нынешней жены и бывшей, - повторил он вслух и добавил. - Допустим...
   Он замер, ожидая оваций заслуженных математиков, щёлкающих доказательства теорем, как орешки.
   Но вместо оваций раздался жидкий хлопок, да и то хлопнула дверь, а не чьи-то восторженные ладони.
   В палату озадачено засунулась косматая башка Облома.
   - Эй, друг! - удивлённо вымолвил он. - У тебя нет жены. И никогда не было!
  
   Глава двадцать седьмая "Lane",
   в которой за откровением следует жёсткая перестройка
  
   Фраза эта явилась подобно молнии в чернильном небе, огнём маяка в кромешном море тьмы, светлячком во мраке подземелья, мостиком через мглу пропасти.
   - Как не было?! - устоявшееся положение дел заставляло Депресняка отказываться от чуда. - Постой, Обломчик, а как же все это... ну, наши приключения в далёкой юности...
   - Депря, ты уже неделю валяешься в больнице без сознания, теперь вот окончательно сбрендил. Помолчи-ка чуток, я позову медсестру, будет тебе укольчик, - Облом заботливо и сочувствующе посмотрел на друга, потом вышел из палаты.
   По коридору пронесся звучный раскат знакомого голоса: "Сестра!"
   - Что ж получается? - обратился Депресняк к самому себе, - Всё только сон? Бутафория? Больной бред? Значит Тишина... Нет, нет, я же только что видел её. Живую и настоящую...
   Бормотание прервала суровая и габаритная сестра со шприцем. Она воткнула иглу в катетер, улыбнулась больному, подоткнула одеяло и ушла. При выходе зачем-то выключила свет, хотя спать Депресняк не собирался... не собирал... не... но уснул.
  
   Окунувшись в царство Морфея, он снова вернулся в избушку близ холодного моря, но теперь родовое поместье было пусто и заброшено. Тогда Депря ринулся в город, мечтая отыскать НИИ Абсолютных Случайностей, но в переплетении улочек словно никогда не значилось дома с колоннадой. Ему определенно снился кошмар, но Депресняк не понимал, что находится во сне, поэтому избавиться от мечущихся страхов и тоскливых ужасов не было никакой возможности.
   Депресняк метался по больничной койке, у него раскалывалась голова. Но он, словно герой древних времён на пытке у врагов, стоически не проронил ни звука. И тут прохладная ладонь в который раз легла ему на лоб.
   - У него жар! Сестра, дайте ему парацетамол.
   На диво знакомый голос. Только сейчас он явился в паре с белым халатом.
   "...Лицо новой сестры милосердия, которой должна была быть не кто иная, как девушка с английской булавкой. Время от времени она проходила за стеной среди высоких цветов, в зеленом венке на фоне золотого неба. Так кротко, так весело сияли ее глаза!" - отпечаталось в памяти столь отчётливо, будто перед глазами вновь раскрылся томик, выброшенный безжалостной рукой.
   Чарующее прикосновение исчезло. Лёгкий поток прохладного воздуха возвестил о том, что Тишина в который раз ускользнула.
   Сознание прояснялось, а боль отступала. Надо было срочно собраться с мыслями.
   - Как так - нет жены? - пожал плечами Депресняк. - Как так - и никогда не было?!
   - Кхм, - раздалось незнакомое покашливание знакомым голосом.
   Повернув голову, Депресняк увидел своего друга, заботливо листающего шуршащую периодику. "Независимая газета", - значилось на первом листе, когда Депресняк кинул туда быстрый взгляд.
   - Не было, - подтвердил Облом.
   - Но...
   - Просто ты любил выдумывать кошмарные истории. И довыдумывался до того, что поверил в них. Окружил себя кошмарными созданиями, сочинёнными твоим разумом.
   - Но... - а перед глазами сверкали разноцветные кубики. Стена разноцветных кубиков, в которой не угадать, где факты, а где фантазии.
   - Ну, посмотри сам, - Облом помахал перед другом паспортом Депресняка, где соответствующие страницы были девственно чистыми.
   - Ты поверил, а существует лишь то, во что веришь.
   Депресняк согласился бы с другом. Он даже вознамерился счастливо выдохнуть. Настораживал лишь один момент. Теперь, когда Депресняк присмотрелся к газетному листу в руках друга, название читалось иначе. "Независимая ракета" - значилось там. А на снимке, если вглядеться, были вовсе не портреты известных экономистов с Давосского форума, а фотографии астронавтов.
  
   - Давай по порядку, - веско начал Депресняк. - Как я попал в больницу?
   - Легко! Тебя сбила машина. Сначала надеялись, что ты того, ну коньки отбросил. Все засняли тебя на камеры, настрочили посты в ЖЖ с комментами. Помню, мальчуган толковый даже стих о тебе сочинил, - Облом призадумался, морщиня лоб. - А, вот... Я видел, как дяденьку джип задавил! Он ноги ломал ему, рёбра крушил... Но потом какой-то умник додумался проверить пульс. Он же и вызвал скорую. Все снова засняли тебя на камеры, настрочили посты в ЖЖ с комментами. И вот, ты здесь! Овации, - Облом похлопал сам себе, чем вызвал неудовольствие остальных обитателей палаты.
   - И как звали этого умника? Надо его отблагодарить, всё-таки жизнь спас.
   Облом хотел показать на себя, но Депря продолжил:
   - Хотя это не срочно. Вопрос второй: как зовут моего лечащего врача?
   - Гиппократов Айболит Авиценнович. Очень хороший специалист, - поспешил заверить друга Облом, во избежание возможных придирок.
   - Постой, а как же девушка-врач...
   - Это жена доктора. Она интерн. Будет хирургом, я слышал, - последовал немедленный ответ.
   - Значит жена... Жена, - послышались неясные всхлипы.
   - Депря, ты что, плачешь? Депря?! - от полной неожиданности Облом нажал кнопку вызова врача.
   Прибежала суровая медсестра, вколола успокоительное и опять убежала. С соседней койки послышалось недовольное ворчание.
   - Вы не могли бы решать свои проблемы потише? Тут всё-таки больные, между прочим, - говоривший закутался в одеяло с головой, так что слова слышались, словно через толстый слой ваты. Но было понятно: недовольство продолжается.
  
   - Понаехало тут, - проворчал Облом в сторону нытика. - А больница, между прочим, не резиновая.
   Больной трагично стянул одеяло с головы. Оттуда скалился голый череп.
   - Ой, как Вас угораздило, - Облом даже перешёл на "Вы", чего с ним не было со времён, когда он приветствовал английскую королеву. - Смотри, Депреснячок, по сравнению с ним, мы с тобой - баловни Судьбы.
   Депресняк не ответил. Его ум решал грандиозную задачу.
   "Если обе жены были лишь кошмарными галлюцинациями, то... - он мысленно ткнул пальцем по направлению к потолку, - никто не мешает проделать нам маленький чендж, меняя реальное на виртуальное".
   "Вот дверца, открывающая Путь Героя! Сделай фантазии фактами".
   - Ээээ... Обломушка, - как можно ласковее начал он. - А когда ты покажешь мне этого Айболита?
   Мозги у него кипели и плавились от перегрузки, но выигрыш в случае успеха был бы потрясающ.
   - Айболита? Да хоть сейчас, - он начал поворачиваться к двери...
   От напряжения у Депресняка звенели нервы, а череп распирало так, будто там надували футбольный мяч. И что-то сработало.
   На половине поворота Облом замер, задумался... потом он быстро наклонился к дипломату и извлёк потрёпанную книгу. "Корней Чуковский. Доктор Айболит" золотом вытеснили на коже.
   - Это единственный Айболит нашего мира? - с нажимом уточнил наш герой.
   - Насколько я знаю, да, - согласился Облом, не ведая, что отменяет ближайшее прошлое.
   Мозги счастливо съёживались, осталось подвести итоговую черту.
   - Как там зовут мужа у той симпатичной интернши? - весело спросил он.
   - Мужа? - озадачился Облом. - Нет у неё никакого мужа! Опять эти твои странные фантазии.
   Выигрыш был получен в полном объёме. Учитывая, что Айболит оказался книгой, он не мог быть мужем Тишины и в прошлом. Следовательно, прошлое и настоящее Тишины было талантливо вычищено от кандидатов на её сердце.
   "Оказывается, в этом мире всё не так глухо, - счастливо застучало сердце. - Пожалуй, я наведу тут порядок".
   Ключевым стало слово "счастливо". Слово, которое в лексиконе Депресняка отсутствовало долгие годы.
  
   Глава двадцать восьмая "Life",
   в которой из отдельных кирпичиков строится новый мир
  
   Издалека он похож на ящик с детскими игрушками - прозрачный контейнер с только приготовленным салатом. Жёлтые кубики сыра. Тёмные мячики маслин. Обручи нарезанных ананасов. Продукты, приготовленные для салата, лежат деталями неведомого конструктора. Впрочем, разве это не конструктор? Ведь при помощи этих деталей создаются дворцы империи вкуса. Когда-то каждый из продуктов составлял собственную цельную вселенную. Но внешние силы покромсали вселенные и приготовились бросить эти обломки друг на друга, чтобы вылепить нечто новое, раньше казавшееся несовместимым.
   Издалека они похожи на лохмотья. Наши растрёпанные мысли, когда обстоятельства выбивают из-под нас твердыню веры. Как продуктам не открутить время назад, чтобы перебраться в цельное состояние, так и нам не стать прежними. И в этот момент... Наверное, только в этот и больше ни в какой другой... именно сейчас есть шанс, что ветер принесёт лохмотья чужих, неустроенных мыслей. Но всё вместе, смешавшись причудливым коктейлем, внезапно выстроит новую веру, уже не единоличную, а общую.
  
   Депресняк уснул со счастливой улыбкой. Он был уверен, что уж в этот раз сможет добиться того, чего хочет, но он забыл, что его лучшего друга зовут Облом, а значит всё опять пойдет наперекосяк.
   Ему редко снились цветные сны. Они были подарком из детства и всегда представляли собой красивые слайды, похожие на те, что когда-то показывала мама. Но этот сон не был похож на предыдущие. Депресняку снилось, что его наконец-то выписали, и он может познакомиться с Тишиной в открытую, но что-то его удерживает от этого шага. Что-то или кто-то. Во сне ему казалось, что пришли бывшие жены, и стали требовать от него выполнения обязательств по брачным контрактам. А сзади, как верный оруженосец или как чёрный кардинал, стоял Облом и шептал на ухо, что это лишь сон, и не стоит расстраиваться. Крыса же, как ещё одна участница недавних событий просто уселась на носке туфли и ждала развязки.
   - Нет, - произнес Депресняк во сне очень отчетливо. - Не надо.
   - Чего не надо, больной? - заботливо спросили рядом, и Депря понял, что это уже не его настырный дружище.
   - Чтобы вы уходили, - произнес он, не открывая глаз.
   - Хорошо, я еще немного посижу с вами, а вы спите, сон - лучшее лекарство.
   Уже знакомая ладонь провела по волосам, подоткнула одеяло и села напротив кровати.
   - Спите, я никуда не уйду.
   Теперь главным было не спугнуть своё счастье. Выныривая из кошмаров, попытаться стабилизироваться на островке реальности. Притом на таком островке, где рядом находился бы близкий и родной человек.
  
   Скрипнула дверь.
   И присутствие Тишины мигом рассеялось, превратившись в иллюзию, в бред воспалённого сознания.
   - Я уловил, что ты думал обо мне! - в проём сунулась ликующая башка Облома.
   - И вовсе не о тебе, - насупился Депресняк.
   - И очень зря! - открыто пожурил его Облом. - Те, кто разбрасываются друзьями, помирают в одиночестве под забором.
   "Нам стоит поговорить без Облома", - мысль Крысы провернулась в мозгу отточенным шурупом, заставив больного заметно посуроветь по отношению к лучшему другу.
   - Под чьим именно забором? - строго спросил Депресняк. - Фамилия и имя землевладельца. Регистрационный номер строения. Свидетельство, что забор построен из пожаробезопасных материалов...
   Оглушённый неожиданными терминами Облом исчез обратно в коридор.
   Депресняк удовлетворённо потёр руки о череп соседа, скалившегося рядом и уже оставившего нудную привычку стонать по пустякам.
   - Ну, бедный Йорик, - торжественно заявил наш герой безмолвному соседу. - Видал, с каким блеском я отбил эту жестокую атаку.
   Словно награда, из-под кровати вместе с острым запахом кофейных зёрен, приятно щекочущим ноздри, выскользнула Крыса и торопливо пробежалась по одеялу, подбираясь к голове.
   - Извинись, - внезапно потребовал череп.
   - Ещё чего! - Депресняк пребывал в уверенности, что извинения заметно подпортят триумф.
  
   Here she comes. The queen of hearts.
   Here she comes. It's tearing me apart.
   Don't walk on by. Don't make my heart cry.
  
   Мызыка явилась из паутинок тончайших звуков, но с каждым словом всё крепла и становилась громче. А стены больницы уже растворялись, уступая место, волшебно розомым кирпичикам очередной кофейни. Словно присудливые грибы вырастали столы, к ним подплывали крейсеры и миноносцы массивных кресел, появлялись высокие кофейники с узкими горлышками и чашки тончайшего фарфора. Крыса вступала в свои владения.
  
   Lady blue. Love me too.
   Lady Blue. Only love can save me.
   Rescue me from loneliness.
   Save me with your sweet caress.
  
   - Извинись, - пригрозил костяной сосед, который, в отличие от стен, не собирался никуда исчезать. - А то живо увидишь, что череп, на который ты так бесстыже пялишься, это череп Тишины.
   Пришлось извиняться.
   Сначала тихо, потом громогласно, так как череп упорствовал, что не слышит. Потом на английском, потому что череп заявил, что других языков не понимает. Депресняк уже тысячу раз пожалел о неуместной шутке. Но приходилось смириться. Даже мысли нельзя было допускать, что алые губы Тишины вдруг исчезнут, а вместо них улыбкой Чеширского Кота сверкнёт оскал черепа.
   Только тогда, мерзко клацнув зубами, череп растворился, опрокинувшись в иной, больничный мир, для которого тут не оставалось места. И песне теперь уже ничто не мешало.
  
   Lady Blue don't be cruel.
   Here I stand, a loving fool.
   Waiting for the paradise.
   Promised by, by your blue eyes.
  
   - Это другая песня, - заметил Депрессняк.
   - Но она о той же самой особе, про которую ты так любишь слушать.
   - Девушка из Дома Безмолвия?
   - Нет никакого дома! Есть только то, что ты зовёшь Тишиной. Если бы ты жил в её время, вы бы никогда не заметили друг друга. Но теперь времена сместились, Абсурд заставил мир треснуть, и она скользнула в эту трещину. Вы ещё не говорите на одном языке, но строчки её дневника последовательно оказываются в твоих руках.
   Сидел ли он в мягком обволакивающем кресле или лежал на кровати, укрытый по горло истёртым больничным одеялом? Вряд ли кто мог ответить на этот вопрос. Впрочем, сейчас стоило искать ответа на вопросы поважнее.
  
   When she walks. It turns me on.
   When she talks. It's really getting strong.
   Now love's taking shame. And you, you can't escape.
  
   - Песни, которые в тебе звучат, и есть вся твоя жизнь, - внезапно вспомнил Депрессняк. - Кажется, ты говорила именно так.
   - Бинго! - насмешливо сказала Крыса.
   Депрессняк подумал, что похвалили его память. Ан нет, Крыса даже не смотрела в его сторону. Только сейчас глаза ухватили краешек листочка, торчащего из-под блюдца с салатом.
  
   "30 сентября
   Жив. Тот солдат выжил. Это не Анри, но они служили в одной роте, и он сказал, что брат пропал, но возможно он жив. Говорят, что люди живут надеждой, буду жить и я. В конце концов, мне нечего терять".
  
   - Я - твой мостик между твоим миром и миром, откуда к тебе хотят достучаться, - пояснила Крыса. - Та, кто писал дневник, давно умерла. Её не существует. Но не существует и меня. Однако если ты ещё не забыл, я - частичка тебя, которую ты выдумал, чтобы вести умные разговоры. Математическим языком, я - пересечение двух множеств, одно из которых ты, а другое - автор этих строчек. Именно поэтому я и в курсе всех твоих мыслей.
   "Крыса - призрачное создание, - повторил про себя Депрессняк (Крыса кивнула с милой улыбкой). - Поэтому она и знает все мои мысли".
   Крыса кивнула ещё раз.
   - А тогда почему же она сразу не скажет, что ищет меня? - мысли никак не хотели вставать на своё место.
   - Потому что ты её даже не позвал ни разу.
   - Я не знаю, стоит ли это делать?
   - Ты не хочешь ей помочь?
  
   Lady blue. Love me too.
   Lady Blue. Only love can save me.
   Rescue me from loneliness.
   Save me with your sweet caress.
  
   Депресняк не ответил. В центре зала вихрящиеся миллионы пылинок складывались в портрет. Ласковые губы, изогнутые улыбкой. Вздёрнутый, но такой симпатичный носик. И глаза - два глубоких илистых колодца, густо наполненные серебрянными звёздами. Закружились ветры, и пылинки обрисовали вокруг непередаваемо прекрасного лица крутые волны роскошных волос. Тишина получилась даже прелестнее, чем на самом деле. Но волшебная сила искусства для того и создана, чтобы пробуждать в нас чувства, которые больше ничем разбудить нельзя.
   - Я не знаю, хочет ли она получить помощь именно от меня.
   - Ты даже не назвал её по имени.
   - Быть может, ещё не наступило нужное время?
   - В рассуждениях ты уже растратил две тонны времени, тогда как просто принять Тишину хватило бы нескольких минут. Ты бесславно хлопаешь глазами, а стрелки Чёрных Часов бегут друг за другом, чтобы встретиться у тринадцати, - Крыса куснула запястье, и Депрессняк вздрогнул от острой боли. - Делая что-то для других, мы продляем им жизнь, потому что сохраняем им время, которое отдаляет их от смерти. И кто-то делает нечто важное и для нас, продляя уже наше существование.
  
   Lady Blue don't be cruel.
   Here I stand, a loving fool.
   Waiting for the paradise.
   Promised by, by your blue eyes.
  
   Песня истончалась и утихала. Депресняк ответить не успел, поскольку и Крыса, и кофейня заволоклись туманом. Впрочем, ему уже не хотелось отвечать. Куда больше ему нравились мысли, что его ищут и что кто-то для него готов совершить нечто важное.
  
   Погрузившись в облака мечтаний, Депресняк не заметил, как его начали готовить к новой процедуре. Пришла медсестра, она вытащила рубашку (если честно, то это больше походило на мешковатое платье) и чистое белье. Потом сменила капельницу, отчего цвет жидкости, поступающий в организм, стал кроваво-алым. Депресняка переодели и положили на каталку. Санитары, встав с трёх сторон, повезли больного на МРТ. Все происходило в полной тишине.
   И в этот момент из-за спины одного из санитаров показалась знакомая копна волос.
   Тишина сопровождала его до кабинета, где стоял томограф. Она следила за состоянием больного, но не сказала ни словечка. Да и во всей больнице наблюдалось какое-то подозрительное безмолвие. Не разговаривали даже шёпотом. Депресняк было попытался открыть рот, но ему тут же всунули туда жутко невкусную трубку, и говорить сразу расхотелось. После всех процедур Тишина удовлетворенно кивнула головой. Его опять доставили в палату, переодели в обычную одежду и принесли ужин. В кабинет зашёл Облом с мучительным выражением на лице. Он как-то странно посмотрел на друга.
   - Приляг, - коротко бросил Облом.
   - Первые слова за сегодняшний вечер! С чего мне устроили такой бойкот? Или не только мне? Что вообще происходит? - от долгого молчания вопросов накопилось слишком много, и Депресняк не замечал, как переступает все разумные меры приличия.
   - Приляг, говорю, - настаивал друг.
   - Я сегодня и так целый день лежу. Можно хоть посидеть, что ли? - попытался разрядить атмосферу Депря, но у него это не получилось
   - Думаю, что можно.
   Депресняк сел, честными глазами обозревая друга.
   - Ну, где был? - спросил Облом.
   Не надо думать, что Облома вдруг заинтересовало, где побывал Депресняк в его отсутствие. Но все разговоры почему-то начинаются либо с "Где был?", либо с "Как здоровье?" (некоторые ещё спрашивают "Как дела?", но данный вопрос свидетельствует лишь о том, что задавший его приехал из отдалённой деревни). Вопрос "Как здоровье?" в больнице выглядит слишком банальным, поэтому его задавать Облом не стал. Кроме того, он прекрасно понимал, что, задав этот вопрос, ты подписываешься под моральными обязательствами два часа вникать в мнение о болезни, которую больной считает весьма редкой и невероятно трудноизлечимой, узнавать новости фармакологии из последних рук и выслушивать описание психологических портретов врачей больницы, причём большинство из портретов сразу же вызывает недоумение, почему эти личности ещё не изолированы от общества в ближайшей тюрьме.
   Исходя из вышеобозначенного, вопрос "Где был?" выглядел намного привлекательнее.
   - Меня возили на МРТ, - похвастался Депресняк. - Так сказал врач.
   - Бедняга, - почти искренне огорчился Облом. - Насколько я понимаю, МРТ - это Минимальный Размер оплаты Труда. Не хотел бы я там оказаться. Даже если меня туда и отвезли бы.
   - МРТ - это магнитно-резонансная томография, если вам это интересно, - произнесли за спиной, где-то рядом, и удивительно знакомым голосом.
   - Чрезвычайно интересно, доктор, - пристально глядя в глаза явившейся, сказал Облом, сбавив громкость голоса до еле различимого шёпота. Но в этот момент для него и впрямь наступил облом, потому что девушка с серьезным видом произнесла:
   - На первом этаже у нас есть маленькая библиотека, там имеется необходимая литература, ознакомтесь.
   Облом понял, что услышал тонкий намёк: он здесь лишний. Не говоря ни слова, он спешно ретировался из палаты.
  
   Глава двадцать девятая "Liberty",
   в которой многое становится на свои места
  
   "Так купи хотя бы лотерейный билет", - негодуют Высшие Силы в ответ на нашу мольбу о миллионном выигрыше.
   И мы не пропускаем совет мимо ушей.
   Мы немедленно отправляемся покупать билет с обещанным счастьем.
   Вот он, билетик. Кусочек блестящей фольги с заманчивым рисунком и матовым островком. Соскобли его, и перед глазами предстанет значимая цифра с длинной чередой нулей, выстроившихся за ней в радующую глаз очередь. Обещанный выигрыш.
   Ноготь нервно сдирает серую пелену, отделяющую нас от Счастья.
   Не веря, взор - буква за буквой - с обидой впитывает "БЕЗ ВЫИГРЫША".
   И поганая обманка летит в ближайшую урну.
   А счастье скрывалось в условиях лотереи, мелкими буквами отпечатанными на оборотной стороне.
   "Это уже детали, - вспоминают хитрецы. - А в деталях прячется дьявол".
   Так может всё наше счпстье в том, что мы сумели отбросить детали вместе с прячущимся там дьяволом?
   Но кому нужно такое счастье? Ведь молили Высшие Силы мы совершенно о другом.
  
   - Итак, вы поступили к нам с черепно-мозговой травмой неделю назад. Без сознания. Пришли в себя сегодня до обеда. Что-то беспокоит? - врач будто и не замечала влюбленных глаз Депресняка. Она проверяла показания приборов, что-то настраивала в капельнице и делала пометки в медкарте. На больного взглянула в последнюю очередь.
   - Как вы себя чувствуете? - её голос стал чуть мягче, она в прелестном изгибе присела на край кровати. - Проблема с голосовыми связками? Ну что ж...
   Она встала и направилась к двери.
   - Тишина... - еле слышно позвал Депресняк.
   - Что? Откуда вы знаете моё детское прозвище?
  
   Разговор замер на развилке. Дипломат, сидевший в душе Депресняка, категорически советовал изобразить недоумение: "Детское прозвище? Что Вы! Что Вы! И мысли не было! Просто в палате чё-то тихо стало. А мне это на нервы действует! В этой больнице есть хоть одно рабочее радио?"
   Такой поворот увёл бы беседу с опасного курса, но отбросил бы положение дел в прежнюю колею. И колея эта подразумевала, сгорая от страсти к Тишине, изображать немерянное равнодушие к её персоне.
   С другой стороны через бездну отчаяния выстраивался мостик. Хоть призрачный, но мостик. Следовало только ответить в тему.
   - Откуда я знаю? - улыбнулся Депресняк, хотя его била внутрення дрожь от волнения. - Быть может, потому что с детства меня волновали истории о таинственном Доме Безмолвия.
   Он пробежал глазами по палате. Взор упёрся в тумбочку, на которой Облом беспечно забыл свой плейерок. Оставалось вынуть чужую карту памяти, поставить свою и семь раз привычно нажать на кнопку "Некст". Палату наполнил хор из трёх мелодичных голосов.
  
   In the house of silence far from here
   Distant voices coming out of the air
   The house of silence sends our tears
   Shadows dancing for a hundred years
  
   - Быть может, Вы тоже в детстве заходили в этот Дом? - теперь на Тишину смотреть дозволялось, ведь он вправе ожидать ответ. - Только в другую дверь, чем та, порог которой довелось переступить мне?
   - К моему сожалению, я не слышала раньше о Доме Безмолвия. А прозвище получила, потому что до десяти лет не могла говорить. Звучит страшновато, знаю. Но на самом деле ничего ужасного. Вы любите музыку? - в надежде перевести тему спросила врач.
   - Да, но не любую, а ту, которая несет некий важный для меня смысл, или связана с чем-то значительным в моей жизни... - нудные слова показывали, что о детстве Тишины Депресняк поговорил бы с куда большим желанием.
   - У меня еще обход не закончен. Выздоравливайте, - скороговоркой произнесла девушка и поспешно покинула палату, избавив себя от расспросов.
   За порогом она закрыла глаза, убирая воспоминания о своем безмолвном детстве, вздохнула, перевела взгляд на часы и подскочила, как ужаленная. Нужно было заканчивать осмотр и бежать на планёрку. Стремительный взгляд не успел ухватить "XIII", коварно затерявшуюся меж сходящихся стрелок.
  
   Позвоночник привольно откинулся на мягкую спинку кресла. На плотно пригнанных досках столешницы сиротливо расположилась единственная чашка кофе. Рядом светлел листок. Менее разлохмаченный, чем его ранее найденные собратья. Казалось даже, что его вырвали недавно.
  
   "2 июня
   Начало новой жизни. Лето. Переехала. Теперь в мою комнату каждое утро заглядывает солнце, а столике у кровати стоят три фотографии в темных рамках и букет свежих цветов. Научилась дышать глубже, чувствовать сильнее, понимать лучше. Много гуляю, пью кофе и читаю, и в доме всегда звучит музыка. Жалею только об одном, что больше не могу петь, как раньше. А вот говорить даже не обязательно. Тот, кто должен, поймет меня и без слов, а остальным объяснять не обязательно. Пока, дневник".
  
   Обстановка в кофейне, надо заметить, не потрясала. То ли Крыса устала, то ли ей надоело стараться, но складывалось впечатление, что для этой кофейни основой служила столярная мастеркая. Завистки свежей стружки застилали пол. Столы сколотили из мощных досок, но время отполировало доски локтями миллионов клиентов.
   Единственным ярким пятном в кофейне была цветная гирлянда.
   - Край Света! - озвучил Депресняк надпись, в которую складывалось сияние лампочек.
   Лишь только он произнёс эти слова, как потолок растворился, как сахар в кипятке. Над головой развернулось небо. Розовое-розовое от горизонта до горизонта. Земля изгибалась в длинную узкую изогнутую косу, на самом краю которой стояла конструкция, напоминающая вышку военного локатора. Далее не было ничего, кроме пустоты. Светлой и кажущейся матовым непрозрачным туманом. Туманом, которого нет.
   - Его и в самом деле нет, - подтвердила Крыса, блаженно вдыхающая кофейный аромат.
   - А это что там за штукенция на самом краю?
   - Какая разница, - Крыса недовольно склонила голову, - ведь нет и её. Нет ничего. Ни неба. Ни земли. Ни этой Таверны. Мы на самом Краю. Дальше идти уже нельзя, твоё время на исходе, поэтому и я особо стараться не стала.
   - Потому что и тебя тоже нет! - пошутил Депресняк.
   - Но ведь это мы уже выяснили раньше, - на полном серьёзе ответила Повелительница Кофеен.
   - И вот этого бумажного обрывка тоже нет?
   - Почему нет? - внезапно встревожилась Крыса. - Вот он! В твоих руках!!!
   - А чего это ты так взвилась-то? - приближение тревожных предчувствий продрало Депресняка ночным морозцем поздней осени.
   - Потому что теперь всё в твоих руках. Весь дневник. Письмо получено. Пора сочинять ответ.
   - Не представляю, как это, - вместо запятой Депресняк использовал невнятное мычание. - Вот с тобой разговаривать я уже практически научился.
   - С самим собой разговаривать всегда просто, - Крыса постучала по виску, показывая, что за её черепной коробкой понимания кроется больше, чем в огромном мозге Депресняка. - Нет меня! Я - частичка тебя самого. Ты выдумал меня, чтобы было с кем спорить и выдумывать.
   - Эй, а не проще мне было для этих целей использовать жён?
   - Которые в две секунды заткнут тебе пасть, откуда не успеет вырваться ни слова. Пойми, нет меня. Ты напридумывал сказок. Ты застроил пустоту в картине мира иллюзорными кубиками. Я - один из них. Не более того.
   - Банально, но мне хочется заорать "Не может быть", - сказал Депресняк с видом того, чей рот сейчас разорвётся от зевка скуки.
   - Ты закрасил пустоту, но отказываешься видеть кубик из другого набора.
   - Что ещё за кубик? - напрягся Депресняк.
   - Дневник потустороннего мира.
   Глаза в очередной раз пробежались по строчкам вырванных листков. В то, что они прибыли из потустороннего мира, верилось не больше, чем в приземление инопланетян на главной улице Воронежа. Мысли шевелились лениво. В конце концов, эти непонятные странички можно оставить до лучших времён, а сейчас никто не требует...
   - Есть своя сказка - она роднее, привычнее, ближе, - вздохнула Крыса, - и есть сказка посторонняя, чужая. Но ты нарастил своей сказке такой жир, что чужая через неё не пробьётся. Свой иллюзорный Кубик кажется тебе реальнее Кубика из другой реальности. А ведь именно его тебе предлагают, чтобы картина твоего мира приобрела такую необходимую тебе устойчивость. Чтобы всё, о чём мечталось, не оставалось красивой пустотой. Ладно, забей, скоро всё нормализуется. Ты обнаружишь, что обе жены в комплекте с детьми и родственниками и не заметили твоего странствия по границам иных миров. Ты будешь привычно стенать и ныть, но в душе улыбаться, думая, что хитро провёл всех вокруг. Только потом...
   Она сжала губы и стала некрасивой.
   - Что потом?
   - Потом Чёрные Часы пробьют тебе Последнюю Полночь.
   - Как я это узнаю.
   - Поверь, ты не перепутаешь.
   Чёрные Часы - единственное, что заставило успокоившиеся было мысли снова зашевелиться.
   - А по-другому никак?
   - Тебе предлагали, - Крыса развела лапками. - Ты должен был войти в Дом Безмолвия.
   - Но я же вошёл!!! - воспоминания, как невидимая стена не пускала его, вспыхнули в мозгу, словно на экране телевизора.
   - Но ты же сам определил ещё тогда, что это не дом из сна. Дом - всего лишь символ. Но ты никак не можешь это ухватить. Хотя мы с тобой добрались до самого до края. Всё, что тебе необходимо, так или иначе крутится вокруг одного слова, и слово это...
  
   - Тишина! - на горизонте замаячило пухлое лицо Облома, и светлая пустота Края Света мгновенно сменилась светлыми больничными стенами. - Не окочурился ещё, друг мой? А то, у тебя, тут тихо, словно на кладбище.
   Депресняк мысленно придумывал планы, как разговорить Тишину, но каждый из них отправлялся в корзину, после того, как вспоминал её грустные глаза. Нужно было сделать что-то другое...
   - Гляжу, ты без меня никуда! - Облом по-хозяйски уселся на кровать так, что ногам Депресняка катастрофически стало не хватать места.
   - По-моему, я только с тобой никуда, - привычно пробурчал Депресняк, но сверх привычки его что-то кольнуло. Мысль требовала, чтобы её зафиксировали и обдумали. Ведь если провести аналогию с Крысой...
   Но радостный голос друга не дал раздумьям продолжиться.
   - Не заплесневел тут ещё со скуки? - спросил он так громогласно, что стены задрожали, а обладатель гамлетовского черепа сверзился с соседней кровати, наполнив пространство больницы стуком костей.
   Депресняк открыл рот, но Облом спрашивал не за тем, чтобы выслушивать чужие ответы.
   - Пошли шататься по больнице! - предложил он. - Я тут уже порядком пошалил. Третий этаж обломал с горячей водой, а хирургическое отделение - с обедом! Ну, вставай уже! Вставай, маркиз д'Эпрессио, нас ждут великие дела!
   С одной стороны, идти никуда не хотелось. Было заманчиво закутаться в простыню и отгородиться от постылого мира. Взять отпуск от нудных и ненужных дел. Нырнуть в собственные мысли и не вылезать из этой тёмной глубины. Право на отдых хотелось использовать по максимуму. А вдруг обе жены - вовсе не плод фантазии. Вдруг они ждут там, за порогом больницы.
   "Сейчас я опять поверю", - испугался Депресняк и, чтобы отшвырнуть судьбоносные мысли, резво вскочил с кровати.
   - То-то же! - сдержанно похвалил его Облом. - Ну, потопали!
   По плескавшимся в нём эмоциям эта фраза вопросом не являлась.
   И Депресняк рассмотрел ситуацию с другой стороны. Тишина ускользнула! А он её найдёт! Сам найдёт! И вот это будет настоящим достижением.
  
   - Я так и знала, что вы здесь, неразлучная парочка! - тихо сказала самый прекрасный на свете врач, осторожно пробравшись в комнату.
   Как только поисковые планы стали неактуальными, снова проснулась некая удивительная мысль. Хотя сейчас множественное обращение врача напрочь перечёркивало начавшуюся складываться гипотезу. Если бы врач обратилась единолично к Депресняку, а тут...
   - Гляди, - Депресняк бесцеремонно пихнул в бок Облома. - Она тебя заметила. Впервые, надо сказать. Поэтому даже не думай, чтобы...
   - И вовсе нет! Она заметила МЕНЯ, - раздался на удивление знакомый голосок, которым чаще всего обладают солидные леди, облечённые тайным знанием.
   Депресняк вздрогнул и посмотрел вниз.
   Конечно же, там сидела знакомая таинственная Крыса.
   Депресняк уставился на гостью.
   - Ты...ты...ты... ТУТ? - он перевел взгляд на Облома. - Ты же говорил, что мне все это показалось, приснилось и закончилось, - тон был обвиняющий, будто Облом обманул его, выдал желаемое за действительное. - А теперь ты скажешь, что и жены вернулись???
   - Дружище.. тебе нужно было отвлечься.... как-то само по себе пришло в голову, - Облом развёл руками.
   - Что тут происходит? Эй! Я к вам обращаюсь! - голос Крысы становился всё тише, а её контуры всё расплывчатее и бледнее.
   - Не верю, не верю, не верю, - шептал Депресняк. Он зажмурил глаза, практически перестал дышать и немедленно потерял сознание.
   - Больной! Откройте глаза, - прохладная рука снова легла на лоб Депресняка. - Да у него жар! Нужно дать что-то пантенолосодержащее.
   - Тишина... Тишина... - Депря приходил в сознание, но как-то странно, вспышками.
   - Да? - услышал он рядом.
   Далёкий от медицины Депресняк снова понял всё по-своему. Конечно же, слово "пантенолосодержащее" потянуло за собой ассоциацию с девушкой, которая лучилась счастьем от того, что пользуется исключительно шампунем Pantene Pro-V.
   "Меня заставят пить шампунь", - продрало его невесёлое открытие.
   Впрочем, выбор снова был за ним. Только поверь, что тебя напоят шампунем, и тебе тут же зальют пол-литра жидкой пены в глотку. Важно не верить, и тогда всё образуется. Всё станет на привычные места...
   "Нет! Нет! Нет!" - горячо запротестовал Депресняк. Он не хотел возврата старых времён. Он хотел свободы. Исключительной, неразменной свободы. Такой свободы, которую можно сменять разве что на тишину. И то, если она (Тишина, а не свобода) изволит на это согласиться.
   "Голос!", - вспомнил он.
   Действительно, недавно рядом звучал голос. Неврачебный голос. Или голос, который Депресняк отказывался считать врачебным.
   От голоса теперь зависела если и не вся жизнь, то важный её поворот.
   Развернув локаторы в сторону голоса, Депресняк приготовился ловить каждый его звук. Но голос уже пропал. Потолок над головой качнулся, его опять куда-то везли. Депресняк вяло запротестовал, но его не слушали. Голоса повторились, но они ни капли были не похожи на тот, минуту назад звучавший в голове. Он распахнул глаза. Перед ним склонилось лицо врача. Оно было испуганным, обеспокоенным и слегка усталым.
   - Забирайте его в операционную. Договоритесь на счет аппендицита.
  
   Неожиданно перед самым носом Депресняка, на одеяле возникла крыса. Она внимательно посмотрела на больного и изрекла:
   - Мама тебе никогда не говорила, что не нужно есть косточки, а так же шелуху от семечек? - Крыса свернулась на груди у Депресняка.
   Не медля ни секунды, Депресняк заверил Крысу, что мама никогда не упоминала, что не нужно есть косточки. Более того, косточки, вываренные в кипятке, ставились мягкими и податливыми для неспешного разгрызания, а кипяток попутно превращали в питательный куриный или говяжий бульон. О шелухе же от семечек мама, тем более, говорить не могла, так как лузганье семечек в их семье всегда считалось бессмысленным занятием. И в самом деле, кому нужны семечки с шелухой, когда можно закупиться конфетами без обёрток или сушёными бананами, порезанными на маленькие дольки.
   Вспоминая детство, Депресняк вдруг ощутил, что рад соседству с хвостатой. Она просто выказывала нечеловеческое терпение, безмолвно выслушивая всё новые истории об арбузных семечках, персиковых косточках и ядрышках грецкого ореха. Закончив пространную речь, что шиповник или боярышник есть уж точно не стоит, так как мякоти в них ноль, зато с колючими семенами явный перебор, Депресняк счастливо откинулся на подушку. Он уже давно не чувствовал себя таким довольным.
   Но именно в этой позе в зону обзора Депресняка попал уверенно улыбающийся атлет-красавчик в фирменном спортивном костюме, под которым покатывались накачанные мускулы. Причём, улыбка красавчика явно предназначалась Депресняку.
   - А Вы, простите, кто?
   - Прощаю, - благородно кивнул незнакомец, а по зелени его костюма прокатились переливы. - Я - Ваш аппендицит. Насчёт меня договорились. Не волнуйтесь, сейчас эти профессора медицинских наук попробуют меня удалить, но... - он сладостно размял костяшки кулаков, - не думаю, что это у них получится.
   На запястье у незнакомца поблёскивали часы. Их циферблат был чёрного цвета. И две стрелки - алая и золотистая - в порыве всеобщего единения готовились слиться у знака "XIII". Меж ними темнела узенькая, как волосок щель. И Депрессняк рванулся туда, чтобы упасть в тёплую и мягкую тьму беспамятства, как падала Алиса в кроличью нору, чтобы добраться до своей собственной страны, в которой творились одной ей ведомые чудеса.
  
   Глава тридцатая "Love",
   в которой ненужное окончательно остаётся за спиной, а наш герой из постылой предсказуемости вступает в благодатную неизвестность
  
   Мы так часто ждём Откровений.
   Причём, процесс ожидания начинается задолго до процесса обучения тому, как эти Откровения услышать.
   Откровения поют нам хоралы, но амплитуда нашего слуха имеет иной диапазон. И мы грустно бродим среди тысячи Откровений, искренне считая, что угодили в Дом Безмолвия.
  
   Очнулся Депресняк, перебинтованный и усталый. Он не мог понять какой сегодня день и время суток, так как шторы плотно задернули. Выбросил из головы странноватого незнакомца, он снова, как мантру, повторял себе под нос: "Всё это неправда! Это всё сон! Кошмар!", но при этом он чувствовал на груди тёплое тельце крысы, а в уши ввинчивался шёпот Облома, что всё будет хорошо, что операция несложная и врачи тут опытные. Но и голос друга стал постепенно пропадать. Ощущение присутствия Крысы тоже исчезло, а потом была яркая вспышка света.
   В дверь тихо постучали.
   - Уже проснулись? Как самочувствие? - вернулась врач.
   Белый накрахмаленный халат скрипел при каждом движении.
   - Тишина! - блаженно улыбнулся Депресняк.
   Девушка присела на краешек кровати и спросила:
   - Меня Вы запомнили, и это радует. Самое время узнать, как ваше имя?
   - Оооо... не стоит беспокоиться. А имя... Ближайшие родственники зовут меня - Депресняк!
   - Есть ближайшие родственники? - оживилась девушка. - Они в состоянии оплатить страховку?
   - Ээээ, - протянул Депресняк. - А как же Облом? Крыса? - у него в голове закопошились знакомые образы, но окончательно поверить в них он еще не мог. Слишком много скептицизма утяжеляло лёгкость голоса врача.
   - Простите? Какой облом? Вас сбила машина. От болевого шока Вы долго не приходили в себя. Вам сделали операцию. А вот документов при Вас не нашли. Никого из Ваших знакомых рядом не было... Извините.
   - Не было? Точно? Странно, а мне казалось...
   - Так как там насчёт страховки? - перебила врач его бормотание. - Кто её оплатит?
   Вопросы не порадовали Депресняка. Лично он не собирался оплачивать никакую страховку. Хуже было то, что он не знал ни одного кандидата, кому бы захотелось это сделать вместо него. Определённо, такое положение дел не устраивало лежащего на больничной койке.
   Но ведь не заявишь во весь голос: "Я, между прочим, вовсе и не просил меня сюда привозить! Вот кто привёз, тот пускай и платит!" Подобная постановка вопроса предполагала, что Депресняка немедленно выпишут из больницы (что, в общем-то, было лишь на пользу). Но подобная постановка вопроса подобным тоном намекала, что по пути к выходу из больницы два могучих санитара могут ему нанести ряд травм, не совместимых с жизнью (что Депресняка абсолютно не устраивало).
  
   - А ведь я поверила, что ты сумел во всём разобраться, - грустно сказала Крыса. - Но всё не так. Прощай, я покидаю тебя.
   - Ты уходишь? - огорчился Депресняк. - Но почему?
   - Потому что крысы первыми бегут с тонущего корабля
   - Но, милая, хотя бы один совет во спасение!
   - Войти в Тишину, как в Дом Безмолвия, - и хвостатая исчезла.
  
   Тёплые пальцы мягко, но настойчиво трясли Депресняка за плечо.
   - Вы об оплате страховки? - Депресняк очнулся, но продолжал суматошно искать Крысу взглядом.
   - Да-да, - явно обрадовалась врач. - Кто же её оплатит?
   - А кого Вы порекомендуете, как специалист? - задал Депресняк встречный вопрос.
   - Вы не из Одессы случайно? - улыбнулась врач. - Как специалист, я бы посоветовала оплатить все самостоятельно во избежание конфликтов с родственниками. А то они потом приходят, деньги назад требуют, а Вам волноваться крайне не рекомендуется.
   - А Одесса - это где? - начал вспоминать Депресняк, и нахмурился. Вспоминалось плохо, с большими потерями, да и то не все. - Простите, я шучу. Я подумаю над вашим предложением по оплате лечения, но вы пока не выписывайте счёт.
   - Да, конечно. Отдыхайте, а я попозже зайду, - она поправила одеяло, вздохнула и вышла, пробормотав. - Надо же, совсем один... бедный...
   "Значит, все кончилось? Я вернулся в реальность? Или там, за порогом до сих пор сидит Облом? - Депресняк поморщился. - Что за имя?! Откуда оно? Ничего не помню... наверное, от удара по голове. Ну, хватит размышлений на сегодня... нужно поспать".
   Депресняк перевернулся на бок и довольно засопел.
   В следующий миг он не понимал: то ли спит он, раскинувшись на кровати, то ли сидит на этой самой кровати, скрючившись над тумбочкой. А с рецептурного бланка исчезают все четыре печати, оставляя лишь заголовок, в котором читается "Письмо лучшему другу". Почерк явно указывал, что слова эти написал сам Депресняк. А ситуация намекала на то, что ему и продолжать послание.
   Тем более, что пальцы крепко сжимали шариковую ручку.
  
   Приветствую Тебя, с кем прошла моя бурная юность!
   Знаешь, если бы не Крыса, мне бы никогда не догадаться, что и ты - всего лишь плод моей абсурдной фантазии. С другой стороны, Крыса утверждает, что её тоже придумал я, значит, догадаться обо всём пришлось именно мне.
   "С кем поведёшься..." начинается пословица. Я повёлся с тобой. Я не имел ничего и не знал, как это исправить. И тогда я пошёл самой лёгкой дорогой. Отделил тебя и разрешил управлять моей судьбой. Так странно, выходит, решения принимал я, но ответственность лежала на тебе. Настоящая ответственность на придуманном друге. Друге, придуманном, но казавшемся самым что ни есть настоящим.
   С той поры случилось многое. И я думал, что во все неприятности и обломы втравливал меня именно ты. Я ошибался. Даже, будь ты настоящим, я мог всё выстроить иначе. Но не стал. Я выбрал себе друга, а вместе с ним такую вот странную жизнь.
   Но теперь, как говорят в местах, куда когда-то плавала Крыса: "Time To Say Good Bye". Даже если Крысы не существует, и никаких дальних земель нет, это ничего не меняет.
   Я не могу оставаться с тобой, так как твоё присутствие заставляет меня соглашаться со всеми обломами. Пока не знаю, как будет дальше. Ведь я уже привык к обломам. С одной стороны, ничего приятного в них нет. С другой - ничего страшного тоже.
   И всё же рискну исключить их из своей жизни.
   Тебя нет. И немного обидно. Ведь с тобой было необыкновенно и непредсказуемо.
   Зато теперь мне придётся всё планировать наперёд. Потому что теперь некому обламывать мои планы.
   Знаешь, даже хорошо, что ты - не настоящий. Ведь это больно - расставаться с настоящим другом. Причём, навсегда. Но будь ты настоящим, мне всё равно пришлось бы тебя покинуть.
  
   Рядом с его кроватью появились силуэты, они перешептывались.
   - Мы ему больше не нужны? Мальчик ушел в большое плаванье? - это пищала Крыса.
   - Ты, как всегда, права, подружка. Он вырос и в нас не нуждается. Пойдем, - хрипло, по-боцмански, пробасил Облом. Крыса по-свойски забралась к нему на плечо, и они вдвоем стали выходить из палаты сквозь стену.
   На половине исчезновения Облом замер и стал оборачиваться.
   И Депресняк понял, что если промедлить, то друг снова взглянет в его задумчивые глаза. Но тогда выгнать друга станет абсолютно невозможно. Грустная извиняющая улыбка послужит пропуском к тому, что Облом радостно кивнёт и останется. Останется, чтобы обламывать с высшей степенью мастерства всех в округе. В том числе и его. А обломы продолжали держать его в состоянии перманентной депрессии. И тогда все поймут, откуда взялось имя, под которым он известен широкой общественности.
   Облом уже стоял в пол-оборота.
   Депресняк мысленно и спешно промотал все годы, пройденные вместе. Весёлые приколы друга, и миллион обломов. Крепкое плечо друга, на котором так прочно выстроился быт, столь ненавидимый Депресняком. Слова друга, в которых он находил глубокий смысл. Слова, которые настолько пронзали его, что собственные уже не требовались. Указующий жест Облома, и свои нетвёрдые шаги в указанном направлении. Всю жизнь. Жизнь, которую за него выбрал кто-то другой. И он сам беспечно позволил кому-то выбирать за него.
   Не это ли и вгоняло его в депрессию? То, что всё было выбрано кем-то другим. И то, что сам выбирать он так и не научился.
   Облом уже заканчивал изящный поворот. Ещё пара секунд, и его глаза, наполненные хитрыми искристыми смешинками, встретятся с напрягшимися глазами Депресняка. Взгляд установит мостик. Нерушимый. Взгляд безмолвно спросит: "Ты ведь не предашь меня?"
   И любой ответ уже будет проигрышем. "Да" или "Нет" - уже без разницы. Ведь "Да, не предам" ничем не отличается от "Нет, не предам".
   Выход был один - не доводить дело до вопроса.
   И глаза зажмурились так крепко, как только могли. "Нет никаких обломов! - решил он. - Как только я начинаю верить, что обломаюсь, всё происходит именно по этой схеме. Я сам призываю Облом по свою душу. И он благородно спешит на мой зов. Впрочем, пора это действие переводить в прошедшее время..."
   Когда ресницы поднялись, в проёме двери уже никого не было.
   Но депрессия продолжала пульсировать.
   "Страховка! Не решён вопрос по её оплате! - пронзила суматошная мысль, выталкивая сумасшедший ответ. - Нет больницы - и платить не за что".
   Когда глаза мигнули в очередной раз, больница исчезла.
   Нельзя сказать, что мир погрузился в тишину. Сначала раздался трагичный звон. Потом оглушительный треск. Потом звяканье, бренчанье и дребезжанье, раскатившееся во все стороны света. Это с невидимого гвоздя рухнули Чёрные Часы. Врезались в пол и разбились, брызгая пружинками и шестерёнками, словно залпом шрапнели. Две стрелки - красная и золотая - силились коснуться друг друга у нервно мерцающей "XIII". Но не успели. А в следующий миг, и алая стрелка, и золотая, и обломок циферблата разлетелись, чтобы не встречаться уже никогда.
  
   Осью неведомого мира он замер в центре лесной поляны. Разгорался рассвет, и прохладный ветер медленно уносил в гущу тёмного леса клочья седого тумана. Листья и травы согнулись от холодных капель росы.
   В душе дрожала растерянность. И пустота. Ведь так непривычно делать первый шаг, когда никто не решает, куда именно ты должен шагнуть, чтобы объяснить все последствия этого шага и раскатать перед тобой дорожку в определённое будущее.
   Пока не было шага, и будущего не существовало.
   На поляне стояла оглушительная Тишина. Тишина с большой буквы.
   Подумав, он решил, что "оглушительная" - лишнее слово. И сразу стало легче.
   На поляне стояла Тишина.
   И больше ничего пока не было в этом новом неведомом мире.
   "У меня даже нет имени! - со сладостным испугом подумал он, сразу спросив себя. - Интересно, как она меня назовёт? - но тут же поправился. - Интересно, что я придумаю, чтобы представиться ей?"
   На поляне была Тишина.
   И больше ничего не было нужно.
   Его губы украсились улыбкой.
   Теперь он знал, в чью сторону сделать первый шаг, чтобы будущее получилось таким, как хочется ему.
   "Но хочется ли ей?" - казалось, издалека взывает Облом.
   - А от меня зависит, - губы на мгновение саркастически изогнулись.
   Мечта, за которой гнался всю жизнь, ждала его в нескольких шагах. Но она ускользнёт вместе с туманом, если он останется на месте.
   И в этот миг он шагнул навстречу.
  
   (10 мая 2010 - 30 июня 2011)
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"