Аннотация: Повесть о стране, куда улетели птицы, называемые нами "мифические". И о маленькой птичке, которая тоже решила до нее добраться.
Dark Window
За гранью мира алая заря...
1.
- Мама, почему они называют нас воробьями?
- Так спокойней, девочка! Воробьи воспринимаются как неизбежность, как должное. Поэтому нас никто не замечает.
Вокруг шумели тополя. Редкие прохожие не обращали ни малейшего внимания на двух птиц, казавшихся им обыкновенными воробушками, сидящими на бетонном бордюре дороги, серой полосой разрезавшей парк на два треугольника.
- Но я хочу, чтобы меня заметили! Чтобы увидели в истинном обличии, а не в чужом и таком неприметном.
- Вот именно, девочка, неприметном! Бескрылые любят хватать жадными руками всё яркое, даже если совсем не понимают, зачем и почему. А уж если схватят, то обязательно посадят в клетку.
- В клетку? А потом, мама, что потом?
- А потом мы надоедаем. Нас или продают, или усыпляют, чтобы завести себе новую, ещё ярче, ещё необычнее.
- Ну нет, мама, так я не хочу.
- И я не хочу. Видишь, как правильно, что мы выглядим воробьями. Глупые бескрылые не замечают, что есть пустоголовые воробьи, беспечно скачущие по лужам, а есть воробьи совсем иного рода, даром, что выглядят точно так же. Будь бескрылые повнимательнее, нам бы жилось гораздо труднее.
Сквер наполняло добродушное спокойствие ранней осени. Ещё в полную силу трепетали соки в могучих стволах, ещё с трудом продирались ласковые ветерки сквозь мятущиеся бастионы листвы, но жёлтые и красные тона уже забирали власть, превращая зелёные покрывала в зонтики, сотканные из разноцветных лоскутков. В отдалении вибрировали колонки, и вездесущее эхо на крыльях ветров доносило обрывки музыки, где сквозь частокол аккордов просачивался голос, наполненный непрерывной, уверенной тоской. "Отпустите синицу на верную смерть, - от голоса отдавало могилой, монолитностью высокой, нескончаемой стены из серого бетона, мощью асфальтового катка, - пусть она насладится свободой..." Аккорды без устали сотрясали воздух где-то далеко за сквером, словно там находился совсем иной мир, составленный из сумерек, затянутых дождливой пеленой. Возможно, так оно и было. Маруша не горела желанием срываться с места и выяснять. Ей было хорошо и здесь. Солнце не озаботилось покупкой календаря. В сквере продолжалось лето.
- Несправедливо, что я не могу показать свою красоту!
- Речь идёт не о справедливости, а о том, чтобы выжить.
- Но, мама, казаться воробьём - всё равно, что никогда не улыбаться.
Мама мудро промолчала. Сегодня она была озабочена более чем обычно. Марушу не интересовало, о чём задумалась мама. Она неустанно прыгала по бордюру, недовольные вопросы сыпались, как горох из дырявого мешка.
- Стоит ли быть птицей верхнего уровня, если тобой никто не восхищается?
А над сквером нависал старый дом. И в нём была сотня квартир. Но квартиры далеки от птиц, как зеленоватые ледяные глыбы под бледно-изумрудной Луной на краю света. На одном из его краёв. Птицам близки крыши, птицам радостны балконы, птиц манят прохладно-тенистые тайны чердаков, куда так приятно ворваться, когда мир вокруг становится слишком пыльным и скучным. Или когда могильным вороном над городом простирается гроза, кидая вокруг ветвистые когти молний и раздирая сырой воздух оглушительным карканьем.
- Птицы верхнего уровня рождаются для удивительных дел, а не для восхищения.
Бусинки маминых глаз заволакивала пелена непонятной тоски. Маруша ужас как не любила видеть мамины глаза матовыми. Даже слушать нудные наставления было легче, чем потерять солнце в маминых глазах.
- Ага, сейчас ты скажешь, что когда я вырасту, меня будет ждать туча удивительнейших дел.
- В этом случае тебе следует вырасти за сегодняшнюю ночь.
- За ночь? Всего за одну ночь?
- Завтра на заре, девочка, ты полетишь в страну, где все птицы живут в своих обличьях. Ты должна принести им радостную весть о возвращении. Предание гласит, что Серебряный Птенец, родившись, откроет птицам дорогу обратно.
- А разве он уже родился?
- Конечно, девочка, и мир ещё не видел таких красивых пёрышек. Пока он слишком слаб. Никто не знает, сумеет ли он выжить, и помочь ему могут разве что птицы Заоблачной Страны. Но птицы те никогда не узнают о Серебряном Птенце, если не позвать их обратно. И почтенный ворон с крыши пятого переулка сказал, что полетишь именно ты. Это великая честь, девочка. Но и великая опасность. Места, где можно пролететь в Заоблачную Страну Вирию, охраняет Тот, Кто Сидит На Качелях. И вся его могущественная армия. Никто не может противостоять ему. Даже птичий бог - Великий Гоготун сторонится его дел.
Маруша взъерошила перья, прогоняя странную сырую прохладу, внезапно охватившую ёё маленькое тельце. В груди ворочалось что-то неизъяснимое, как праздник, который то ли наступит, то ли останется сладким ночным сном. Хотелось спросить многое, но из клюва выцарапался единственный, пропитанный тревожным волнением неведомого пути, вопрос:
- А это далеко?
- Ты должна добраться до Вирии за три ночи. Первая - Ночь Звездопада, когда звёзды сыплются вниз и надо пробираться путями, проложенными не для птиц. И верной дорогой окажется та, где ты заплачешь. Вторая - Ночь Легостая, когда над землёй кружат мёртвые птицы. И правильным будет путь, который не кажется верным ни с первого взгляда, ни с последнего. А третья - Ночь Пустозвона. Тогда Тот, Кто Сидит На Качелях, обретает полную силу и власть над всем миром. Тебе надо успеть до её наступления, потому что в третью ночь со сторожем не справится ни одна птица. Но если две ночи - слишком мало, вся надежда на четвёртую зарю.
У Маруши перехватило дыхание. Надо же, ещё вчера ей не разрешали летать дальше родного переулка. А завтра она отправится в страну, где давно уже никто не бывал. В страну, которая известна лишь по старым сказкам, да песням. Мир вспыхнул красками неопределённости. Привычные контуры изогнулись, разорвались под напором чего-то древнего, недосказанного. Обыденная реальность разошлась по швам. Туман ежедневных проблем взрезал и разогнал остроклювый парусный корабль, выпавший из неведомых времён и величаво входящий в современную гавань под молчаливое удивление внезапно смолкших грузчиков и моряков. Потом корабль обернулся углом дома, накрывшего своей тенью уже чуть ли не половину парка.
- Мама, - сказала птичка взволнованным голосом, вытолкнув невидимую пробку, закупорившую тонкое горлышко, где метались сотни неотложных вопросов. - Его гнездо, - молниеносный взгляд ткнул в нависшую над сквером коробку, огладил покатую крышу и пробежался по клавишам лепных карнизов, - вот в этом самом доме, правда?
Удивлённые мамины глаза наполнялись уважением:
- Ты догадалась? Как?
- Да это же совершенно неважно, мама! - воскликнула Маруша. - А можно... А можно мне взглянуть на Серебряного Птенца? Ну хоть разочек?
2.
На потемневших от времени балках крепились мятые листы жести. Выкрашенные в яркий голубой цвет снаружи, здесь они являли себя серыми и угрюмыми с рыжими морщинами и бурыми язвами ржавчины. Солнце осталось снаружи. Полотно крыши жёстко отделило весь внешний мир. Оно же служило и защитой от нескромных взглядов и неугомонных порывов ветра, смущавшегося среди деревьев, но яростно бушевавшего, лишь только он чувствовал простор. Лето сюда не заглядывало. Здесь вечно пахло сырым деревом и плесенью. Но гнёздышко покоилось на золотистом сухом песке без единого камешка. Венок, свитый из сухих трав, благоухал ароматом далёкого поля.
Возле гнезда суетились две галки-няньки. На обломке белого кирпича томно склонил голову красавец-щегол, всем видом показывавший своё исключительное положение. Хотя даже желторотому птенчику было ясно, что щегла допустили на чердак лишь затем, чтобы он по первому приказанию доставлял сюда червяков. В отдалении важно расхаживал почтенный ворон, оставивший по особому случаю загадочный Пятый Переулок, куда простые птицы не допускались, а птицы верхнего уровня залетали чрезвычайно редко. Тут же сновал чиж с нахальным бульдожьим взглядом, изображавший телохранителя то ли ворона, то ли Серебряного Птенца. Он то и дело расправлял свои узкие серповидные крылья. Однако, судя по тому, что его лапы уже не раз были отдавлены сновавшими вокруг синицами, в свою роль искренне верил только он сам. Синицы же обращали внимание лишь на рассыпанное по чердаку просо. В щели завистливо пялились воробьи, которым вход сюда был категорически воспрещён.
Марушу никто не заметил. Няньки оживлённо спорили.
- Всего две недели! - тараторила первая. - Две недели, и от яиц одни скорлупки.
- Это у голубей-то? - верещала вторая. - Да они за месяц едва-едва управляются.
- Много ты видела голубей, - фыркала первая.
- Да уж поболее твоего! - возмущалась вторая.
Щегол внимательно вслушивался, то и дело раскрывая клюв, но не решался затронуть столь деликатную тему. Стриж мельком покосился на Марушу, но, увидев, что опасностей от неё не дождёшься, набычился и мгновенно утратил к ней интерес. Ворон же был погружён в думы.
- Вот она, - и мама легонько подтолкнула Марушу вперёд.
На миг старый ворон замер, словно вслушиваясь, затем развернулся и, склонив голову, внимательно осмотрел Марушу.
- Маловата, - цыкнул он. - Мне думалось, она уже выросла. Впрочем, так даже лучше. Взрослым отыскать Заоблачную Страну гораздо труднее.
Маруша огорчилась. Впрочем, её огорчения тоже никто не заметил.
- Две недели, - упорствовала первая нянька.
- Ты вечно путаешь голубей с воробьями, - презрительно отозвалась вторая.
- Это я-то?!! - первая аж задохнулась от ярости. - Это я-то?!!
- Кх-м, - вступил щегол, но ничего не сказал, лишь надулся ещё многозначительнее. Стриж потирал правую лапку, об которую только что запнулась синица. Отходить в сторону он считал ниже своего достоинства. Синицы суетливо перебегали с место на место, склёвывая дармовое угощение. Среди них уже затесался первый воробей, смущённо косивший под более значимую птицу. Остальная воробьиная братия готовилась последовать примеру безымянного героя. Вокруг текла самая обычная птичья толкотня, словно рядом в травяном гнёздышке не лежало серебряное волшебство. Даже Маруша усомнилась в том, что ей только что рассказывала мама.
- А можно мне посмотреть на птенца, - стала канючить птичка. - Можно? Мне обещали!
- На птенца, - повторил ворон, размышляя о чём-то своём, но потом встрепенулся. - Ах да! Конечно же! Тебе, разумеется, можно! И даже весьма полезно.
С этими словами он, ловко обогнув суматошных нянек, провёл Марушу к самому гнезду. Перегнувшись через бортик, Маруша увидела новорожденного.
Его словно вылили из серебра. И лапки, и клюв, и хвост, и перья крылышек. Вот только глаза Маруше увидеть не удалось. Птенец спал. Он походил на крошечную статуэтку из музея, но округлые бока легонько вздымались при каждом вдохе.
- Вот он какой! - благоговейно прошептал ворон и тут же принял строгий тон, повернув голову к Маруше. - Запомни, только от тебя зависит, проснётся он или нет.
- Почему? - удивлённо спросила Маруша.
- Серебряный Птенец - одна из мифических, давно забытых птиц, - ворон сложил крылья за спиной и начал расхаживать, словно учитель в школе. - Мифические птицы вымерли бы давным-давно, если бы в один день, прекрасным его не назовёшь, покинули нас и улетели в далёкую страну, чтобы уже никогда не возвращаться. Они выжили, потому что собрались все вместе и никогда не оставляли друг друга. Незримая поддержка связывала их, исцеляла раненых в битвах, поднимала на ноги больных, дарила полёт тем, кто никогда не мог летать. Кому-то надо принести весть о Серебряном Птенце в Заоблачную Страну, чтобы оттуда протянулась невидимая нить и разбудила птенца. Наше счастье, что он родился. Наше горе в том, что сил ему дано лишь до четвёртой зари. Теперь именно тебе решать, каким станет мир.
- Какая уж есть, - сердито отозвалась Маруша и повернулась к ворону. - Ты хочешь сказать, что судьба всего мира зависит от того, долечу я до Заоблачной Страны или не долечу?
- Не только, - недовольно каркнул ворон. - Важно ещё, КОГДА долетишь. Заря, наступившая после Ночи Звездопада, изменит мир в совершенно иную сторону, чем та, что расцветёт после Ночи Легостая. И то же самое я могу сказать про зарю, которая закроет Ночь Пустозвона.
- И каким станет мир?
- Этого не знаю и я, - смущённо склонил голову ворон. - Мне ведомо лишь, что кроется за четвёртой зарёй.
- Ну и? - Маруша решила всё прояснить до конца. - Что будет, если я принесу весть к четвёртой заре?
- Мир останется прежним. Тогда приход Серебряного Птенца знаменует лишь возвращение к старым временам. И зрячим позволено будет взглянуть на истинные обличья птиц верхнего уровня. Но те, кто увидят, не причинят нам вреда. Остальные же будут продолжать видеть нас воробьями, да воронами и упорно не замечать.
- Жаль, - вздохнула Маруша. - Я хотела предстать во всей красе перед целым миром. Такой длинный путь и такая незначительная награда.
- Незначительная?!!! - рассердился ворон так, что взъерошились его блестящие чуть поседевшие перья. - Ты считаешь жизнь Серебряного Птенца незначительной наградой? Разве не станет мир лучше, если в нём будет жить сказочная птица?
- Станет, - равнодушно отозвалась Маруша. - Но мне так хотелось, чтобы все увидели меня в истинном обличии.
- Вот как? - проворчал ворон и повернулся к Марушиной маме. - Знаете, милочка, по-моему, лететь она ещё не готова.
- Может быть, мы успеем разыскать кого-то другого? - внезапно обрадовалась мама, и Маруша догадалась, что ей очень не хотелось отпускать своего птенца в такой опасный путь.
Сама Маруша нисколечко не боялась. Напротив, её охватил восторг. Она увидела настоящего Серебряного Птенца. Она словно взрослая разговаривала с вороном Пятого Переулка. Она полетит в неведомую страну, а дорога прямо-таки напичкана всяческими приключениями.
- Было б кого, - печально заметил ворон, - давно бы послали. Утратили птицы чутьё, утратили. Всё реже летаем даже на юг, забываем старинные маршруты, что уж говорить о местах, где никогда не бывали. Только вот в них, - чёрное крыло взмахнуло и пронеслось над Марушей, - ещё живёт чувство пути в неведомые края. Я бы сам полетел, да заказана мне туда дорога.
Глаза ворона уставились на Марушу.
- Так какую бы ты хотела награду?
- Ну-у-у, - протянула Маруша. - Мне много чего надо. Почему у мамы есть хохолок, а у меня одно недоразумение? Надо, чтобы вырос. И ещё я хочу жить на нормальной берёзе, а то всё плакучие попадаются. Разве может птичка вырасти порядочной, если живёт на плакучей берёзе? А потом, мне не нравится, что я выгляжу воробьём. Надо, чтобы вороном! Ну хотя бы...
- Стоп! - оборвал её ворон. - А ты уже выросла.
- Я знаю, - самодовольно улыбнулась Маруша.
- А взрослые птицы не долетают до Вирии, - закончил ворон. - Так что забудь обо всём, что сегодня услышала. Нормальную берёзу я могу порекомендовать тебе прямо сейчас.
- Это почему забудь? - возмутилась Маруша.
- Смерть никогда не бывает красивой, - криво улыбнулся ворон, - но меня просто воротит от глупых, бессмысленных смертей. Зачем увеличивать их количество твоей персоной?
- Нет, но я согласна лететь...
- Забудь об этом, - каркнул ворон.
- Я полечу...
- Даже не думай, - ворон улыбнулся, но улыбка была нехорошей.
Улыбка превратила все слова, которые собиралась выпалить Маруша, в невнятную сбивчивую трель.
- А что, если никто не доберётся до Вирии к четвёртой заре? - тревожно спросила мама.
- Тогда живое серебро станет мёртвым, - печально сказал ворон, и в его глазу блеснула слеза. - Птенец превратится в кусок бесполезного металла. Разве что мальчишки найдут его, чтобы играться. Да взрослые, отобрав безделушку, выставят её на своих ярмарках. Когда мир катится в пропасть, так хочется остановить его, и так горько, когда понимаешь, что сделать это не в состоянии. А ведь кто-то может. У нас ещё есть время, чтобы отыскать юного душой. Главное условие отправной точки в Заоблачную Страну: заря впереди и три в запасе.
3.
Неугомонными светлячками на небе переливались звёзды.
"А вот полечу!" - ворочалась мысль в голове. Братья-сёстры спокойно дрыхли, и лишь Марушины глаза настойчиво буравили звёздное небо. Потом наползло серебряное веретено, скрывшее самые яркие звёзды. Хотелось воспарить к нему прямо сейчас и обнаружить за буграми облаков сказочные просторы и многоголосый хор чудных птиц, славящих Марушу за её подвиг.
Далеко распростёрлось облако, даже орлу не взлететь над ним. Жгучее желание обернулось не менее жгучей тоской.
"Это несправедливо! - мысленно восклицала Маруша. - Дать право на подвиг, а потом взять и отобрать. Только б они никого не нашли. Тогда, быть может, снова разрешат лететь мне. О, Великий Птичий Бог, вразуми их и позволь мне отправиться в Вирию, чтобы птенец из серебра проснулся."
Облако спокойно уплыло, открыв чуть сместившиеся звёзды. Боги не ответили Маруше. Лишь ветер посвистывал вдали, словно воздух рассекали чьи-то могучие крылья. Словно Великий Гоготун снова летел на свою славную битву с ужасными красноглазыми птицами, чьи перья окаменели за время тысячелетнего заточения в тёмных пещерах. Страшное землетрясение разодрало ткани земли и выпустило поганых уродцев на свободу. Тысячи птиц были пожраны ими за первые часы под лучами бесстрастного солнца. И сотни тысяч были повержены наземь кровавыми клочьями, когда огромной стаей пытались остановить пришельцев. А потом землю накрыла ночь. И оставшиеся птицы дрожали от ужаса, выглядывая из ложбинок и пещер на тёмные остроклювые силуэты, венчавшие холмы и горы под холодным светом луны. Орлы были растоптаны. Остатки некогда могущественных кланов коршунов и ястребов торопливо удирали, падая в глубины нескончаемого океана. Надежды угасли. И новый день не обещал ничего, кроме тысяч и миллионов кровавых жертв. О чём думал в ту ночь Великий Гусь? Что он сказал тонконогой цапле, единственной, без боязни вылетевшей встречать зарю. Что ответила она? О чём знала эта пара, взмывая в небеса? Они обрушились на полчища незваных гостей, перемешали их, сумели стравить друг с другом и опрокинуть в ущелье, которое внезапно взорвавшийся вулкан в считанные секунды затопил багровой лавой. Никто из оставшихся на земле не рискнул примкнуть к ним. А цапля и гусь, окинув взглядом притихший мир, на землю уже не вернулись. Что видишь, когда отрываешься от мира? Что чувствуешь, когда становишься богом?
А сегодня никто не звал на битву. Просто требовалось долететь до Вирии. Просто... Слово-то какое, будто до Заоблачной Страны лишь взмах крыла. Взмах, который запретили. Кто разрешил Великому Гусю совершить свой подвиг?
Сквозь переплетения прутьев пробился первый лучик, кольнувший в глаз. Маруша встрепенулась, выкарабкалась из тёплой массы родственников, пуховым одеяльцем устилавшей гнездо. Когти чуть слышно царапнули бортик гнезда. Первая заря явилась миру, протянув по лазури небес свою алую полосу. Над дальними крышами пламенел осколок солнца. Где-то там между жизнью и смертью барахтался птенец с серебряными перьями. Умиротворённая тишина. Все ещё спали. Все спокойно спали. И так же спокойно все будут спать и на четвёртую зарю.
У кого спрашивал Великий Гусь позволение стать богом?
Крылья расправились. Взмах вознёс Марушу над гнездом. Ветер направил вперёд. Путь показался странно знакомым. Кого спросила тонконогая цапля, верной ли дорогой она отправилась в Вечность?
Никто не провожал Марушу. Лишь призрачные картинки, которые угодливо складывает сознание, когда над душами властвуют неисполнимые мечты. В них ворон махнул крылом. В них мама долго смотрела вслед тоскливым взглядом, словно её дочь никогда уж не вернётся из дальних странствий. Маруша не оборачивалась, чтобы не разрушать иллюзий, без которых становилось тоскливо, если бы не путь. Старый ворон сказал правду. Марушу вело неизъяснимое чувство, она знала, какой ветер сейчас подвернётся под её крыло, за каким холмом будет дерево, на котором можно чуть передохнуть, когда и куда именно свернуть, чтобы остриё клюва было направлено в невидимую, но живую точку.
Солнце поднималось всё выше, а перед Марушей раскрылась зелёная арка, образованная сцепившимися друг с другом ветками. Деревья росли настолько густо, что солнце лишь изредка пробивалось в этот сумеречный тоннель, раскрашивая покачивающуюся листву и морщинистую кору деревьев яркими бликами. Иногда в просветы деревьев проглядывали этажи человеческих строений. Солнечные зайчики норовили нырнуть в тёмную глубину за окнами. На одном из балконов стоял круглощёкий мальчуган и с самым серьёзным видом выдувал мыльные пузыри. Блестящие шары уносились ввысь и беззвучно рассыпались мелкими брызгами, коснувшись зелёного потолка. Два из них тут же последовали за Марушей, словно просились в Заоблачную Страну. Но Маруша не всё равно бы не взяла с собой никого. По этой дороге, считала гордая птичка, могла лететь только она сама.
Однако мыльные пузыри не отставали. Они весело скалились. Они добродушно улыбались, как могут улыбаться только мыльные пузыри. Они кружились, чуть не касаясь друг друга блестящими боками. Они подмигивали и торжествовали.
- Ну, чего надо? - недружелюбно поинтересовалась Маруша.
- Мы с тобой, мы с тобой, - в один голос залепетали младенческими голосочками радужные шары.
- А куда это со мной? - хитро прищурилась Маруша.
- В дальние страны! - возликовали пузыри. - Ты ведь летишь в дальние страны?
- Угадали, - вздохнула Маруша. - Возьму с собой, если подскажете дорогу.
- Давай, давай, - воодушевились шары. - Я изучил птичьи маршруты по специальной карте, вот, - поспешно похвастался первый. - А я так даже по двум картам, - тут же добавил второй.
И они, как маленькие луны, закрутились вокруг Маруши.
- Какой из путей ведёт в Вирию? - спросила Маруша.
- Через край мира, - тревожно сказал первый. - А если не успеешь, то потом через поле без края, - испуганно добавил второй. - Ты туда не суйся, - завопили они вместе. - Не будет тебе ни пуха, ни пера.
- Это как?
- Да вот так, - хмыкнули пузыри. - Полысеешь безвременно. А видела ли ты хоть одну лысую птицу?
И первый пузырь чуть не лопнул от смеха.
- Мне в другую сторону, - тут же высказался второй, отодвигаясь от своего братца. - Если ещё спросить хочешь, то давай. А то чего время терять понапрасну.
- Ты сказал, если успеешь, - напомнила Маруша. - Что будет, если я успею и долечу до Вирии к следующей заре.
- О-о-о-о! - уважительно протянул пузырь, - а я знаю, знаю, - заголосил первый. - Если ты достигнешь Заоблачной Страны за одну ночь, то птицы воцарятся над миром, - перебил его второй. - Они будут вить гнёзда во всех уголках Земли, - подтвердил первый. - Никто никогда не посмеет убить птицу, ибо оступившегося покарает птичий бог, - пообещал второй. - Разверзнется земля под ногами убийцы и будет он вечно гореть в огненной лаве, - предостерёг первый. - Пропадут с лица Земли отравленные реки и дымные заводы, - торжественно возвестил второй. - Леса разрастутся неимоверно, и отступят перед ними даже города, которые рухнут под напором джунглей и тайги, а их обломки послужат вместилищем птичьих поселений, - первый тут же подхватил тон братца.
- Здорово! - просияла Маруша. - Тогда мы перестанем бояться и заживём счастливо. Ночь Звездопада - самая счастливая ночь! А что вы можете сказать про третью ночь? Меня уж сильно ею застращали.
Пузыри задрожали.
- Там Тот, Кто Сидит На Качелях, - простонал первый. - Он похож на Мёртвую Луну, - содрогнулся второй. - Вряд ли он пропустит тебя в последнюю ночь, - засомневался первый. - Весь мир - его владения, - попробовал пояснить второй. - Нет ни живых, ни мёртвых, лишь ты, да он, - продолжил первый. - И сила за ним, - прошептал второй пузырь и лопнул от страха.
Первый тревожно заметался.
- Погоди, - взмолилась Маруша. - Я же ещё ничего не знаю про вторую ночь. Что будет, если...
Но неожиданная ветка коварно пересекла путь оставшегося пузыря, и он тут же разделил судьбу своего братца.
4.
Скоро дома почти перестали встречаться. А в тополиные стены, то и дело начали встревать тёмные еловые лапы. Когда зелёный туннель оборвался, солнце уже упокоилось за краем земли. Сияла ровным светом Венера, да вслед за ней, игольчато мерцая, проклёвывались на ещё светлом небе первые звёздочки. Багровая полоса заката постепенно угасала, а небеса наливались синью. Справа завис жёлтый серп месяца. А если вглядеться, то проступала вся Луна, чёрный шар, почти незаметный на фоне ночи.
"Доберусь до Вирии и попрошу у птиц всё, в чём отказал ворон, - эта мысль согревала продрогшую и усталую птичку. - Что не может дать мудрость, сотворит волшебство!"
Поросшими палой травой рытвинами далеко внизу простиралась земля. На севере в небо уходил ствол высоченной, ободранной с одной стороны сосны. Всё больше становилось звёзд. Мостом протянулся от края до края Млечный Путь. Было б здорово взобраться на него и скатиться за горизонт по звёздным россыпям. Звёзды сверкали и сверху, и по сторонам, и даже внизу, отражаясь в небольших озерцах. Словно драгоценные камни, переливались они холодным светом. Из зелёного туннеля угодила Маруша в туннель ночи.
"Где же она, Заоблачная Страна? - думала Маруша, неспешно взмахивая крыльями. - Какая она? И каким станет мир, когда воцарится над ним птичий бог? Увижу ли я его в той стране? И какой стану я, когда солнце вновь поднимется над землёй?"
Путь птички лежал мимо толстого, прямого, как столб, ствола с тремя уходящими ввысь ветвями, каждая из которых могла бы сама назваться деревом. Между корнями кто-то горстками разбросал драгоценные камни. Светлячками садились на них феи, пробуждая в глубине кристаллов переливы радужного света. Его кусочки зеркальными бликами пробегали по стволу и ветвям, словно те были вылиты из отполированного железа. На ближней ветке сидела удивительная птица, которой от рождения до смерти не требовалась еда, ведь клюв её составлял острый стальной монолит. И не могла она летать, потому что крыльями ей служили два изогнутых клинка. Охраняла птица путь, убивая тех, кто ей не приглянулся, хвостом - копьём, которым можно пронзить даже медведя. С опаской взглянула на неё Маруша, но владычица границ только холодно кивнула и отвернулась.
"Это же сама Кори! - засверкала счастливая догадка. - Скажу ей про Серебряного Птенца, и не надо лететь дальше!"
Дорога получилась короткой. Маруша решительно опустилась рядом с могучей птицей и выдала приветственную трель. Птица выгнулась и задумчиво почесала когтями левой ноги шею.
- Откуда ты свалилась на мою голову? - раздался вопрос.
- Откуда я свалилась?.. Господи! Со мной разговаривает МИФИЧЕСКАЯ ПТИЦА!
- Я спросила, как ты сюда попала?
- Ну... Просто летела в Заоблачную Страну, а потом заблудилась и оказалась здесь.
Маруша выжидательно уставилась на Кори, а та снова смотрела куда-то вдаль.
- А что я знаю, - выпалила Маруша.
Завлекательная фразочка не произвела на Кори никакого впечатления.
- Тебя ведь Кори зовут, да? - заискивающе произнесла Маруша преданно заглядывая в чёрные жемчужины глаз.
Птица коротко кивнула.
- А как таким клювом ты кормишь своих птенчиков? - не сдавалась Маруша, наводя птицу на приятные воспоминания.
- У меня нет птенчиков, - голос птицы гудел, как ветер в трубе большого диаметра. Звуки рождались в груди птицы и доносились оттуда, как гул колокола, не в силах выбраться наружу.
- Ну а если родятся? - зашла Маруша по линии будущего. - Птенчики такие хорошие, такие пушистые, мягкие...
- У меня не будет птенцов, - холодно ответила птица.
Разговор не складывался. Птица, которая не радуется мысли о своих детях, вряд ли заскачет от счастья, узнав о Серебряном Птенце.
- А что ты слышала о птицах из серебра? - спросила Маруша. - Я бы хотела заполучить хохолок из серебряных перьев. И вот тут по крылышкам серебряные ободки были бы к месту. А уж от серебряного хвоста я была бы в полном восторге!
- У меня клюв из стали, - бесстрастно сказала Кори.
Маруша увидела зеркальце, подскочила к нему и залюбовалась собой при мысли о сверкающем серебряном оперении. Зеркало не отражало Марушу. Ни сереброкрылую, ни даже в обычном воробьином облике. В нём колыхался голубоватый туман.
- И крылья. Ужас, какие острые, - добавила Кори после паузы.
- Я бы тоже от таких не отказалась, - доверительно призналась Маруша. - Летать, наверное, трудно, зато кто сунется, ты его ножичком по горлу, и делу конец.
- А мне не надо летать, - сказала Кори тем же бесстрастным тоном.
- Ты, правда, из Заоблачной Страны? - поинтересовалась Маруша.
- Нет, - качнула головой Кори. - И не была там никогда, - добавила она, словно предчувствуя следующий вопрос.
- Я тоже, - вздохнула Маруша. - А вот бы взглянуть на неё. Одним бы глазочком...
- Угу, - прогудела птица.
Скачком она переместилась к Маруше и шумно дохнула на зеркало. Пар, вырвавшийся из ноздрей, окутал стекло, а потом необъяснимо просочился по ту сторону, где смешался со странным туманом. И сразу пелена рассеялась.
В зеркальце отражалась не Маруша и даже не грозная птица Кори.
За холодным стеклом, как за окном, сверкал лазоревый кусочек неба. Ярко сияло солнце. Даже сквозь стекло Маруша чувствовала тепло его лучей. А пуховые комки жёлтых облаков только подчёркивали неизмеримую глубину небесной бездны. Величаво плыли облака. Гордо следовали они, ведомые ветрами. Виделись они Маруше загадочными птицами. Словно за Вирией находилась следующая, ещё более далёкая страна, которую заселяли птицы, про которых никто не знал. Словно отражения птичьих богов, словно величавые тени, словно мечты великих птиц прошлого, выставленные на всеобщее обозрение. Мечты, принявшие удивительные образы, каждый из которых таил загадку. И разгадав её, поняв, что же значило это облако, можно получить право на ещё один взмах крыла, уносящий в неведомую бесконечность.
Потом изображение поехало, замелькали верхушки деревьев, и перед взором маленькой птички предстал изумрудный лес. Над лесом распростёрлись ветви чудесных деревьев, каких не встретишь больше нигде. Ближе остальных к Маруше росло яшмовое дерево. С его ветвями сплетались ветки дерева бирюзового. Сквозь их листву сверкали шарики плодов дерева жемчуга. Глубиной синевы поражало нефритовое дерево. А выше всех взметнулось дерево бессмертия, плодами которого кормится алая птица без имени, сеющая по девять колосков.
Огненным орлом парила над лесом Птица Грома - Гаруда, высматривала с вышины своих вечных врагов - род змеиный, бесшумно скользящий на выручку пленённому вожаку. Срывались с золотых лап ветвистые молнии, а громовой раскат вещал славу Гаруде и смерть ещё одному врагу.
Лебединым клювом Хамса тревожил гладь озера Алуэ, на дне которого сверкала огненная искра. Степенно набрав жидкость, одним взмахом острого языка рассекал он её на воду и молоко. Воду глотал, утоляя вечную жажду, а молоко бережно сцеживал в покрытый узорной резьбой золотой кувшин с длинным и узким горлом.
За лесом воткнулся в небо шпиль невероятно высокой пятиярусной башни. Рядом с ней пристроились три поменьше. По стройным очертаниям и белым стенам Маруша узнала сказочный замок Сирасагидзё. Вокруг замка раскинулись вечнозелёные луга, поросшие удивительными цветами, наделёнными волшебными свойствами. Рядом с главной башней вниз ветвями и вверх кореньями росла солнечная берёза, листья которой вечно жёлтые, словно рой невидимых пчёл неустанно опыляет их мельчашей золотой пыльцой. А около белокаменной троицы рос священный Вяз. Ветви его протянулись выше острых шпилей. Где-то в его ветвях прятались гнёзда самых великих, самых знаменитых птиц. Сирин, Алконост, Гамаюн и Матерь Сва облюбовали этого великана для своей вечной обители. По крайней мере, так гласили легенды.
- У-у-у! - завистливо прогудела Маруша. - Вот где бы свить гнёздышко... И обстановочка соответствующая. Лес - это тебе не пыльный город. С другой стороны, оставшись там, не заскучаю ли я по чердакам, а? Как ты думаешь?
Кори зыркала по сторонам, почёсывала шею то одной, то другой лапой. Похоже, что она совершенно забыла про Марушу.
- А ты бы хотела там жить? - пихнула Маруша огромную лапу, стараясь не угодить под клинок крыла.
- Зачем? - недоумённо спросила Кори.
Маруша затруднилась ответить. Радостно было ей смотреть на прелести природы в волшебном зеркале. Хотелось нырнуть в стеклянную глубину и оказаться в Заоблачной Стране. А, оказавшись, остаться навсегда. Жестокая зима, яростное лето, грязно-унылая осень обходят стороной загадочную страну. Не встретишь там ни гремящие автомобили, ни безжалостных мальчишек с рогатками. А миленькие девочки с цепкими пальцами и холодными глазами не засовывают бедных птичек в железные клетки, чтобы не выпускать никогда. И воздух там чист, как в горах, о которых Маруша знала только из песен. И коварно проникших кошек тут же истребляют зоркие стражи. Сказка на то и сказка, чтобы в ней хотелось остаться.
- Ну а просто слетать туда на денёчек, а?
- Я не летаю в ту сторону, - холодно ответила птица. - Там перепутанные времена. Там перепутанные пространства. Прямо за моим деревом. И сразу всё окажется вывернутым, совершенно иным, чем выглядит поначалу. И я окажусь другой. А мне это не надо.
Удивившись своей многословности, Кори шумно дыхнула в сторону и замолчала, словно поняла, что потратила запас слов на два года вперёд. А Маруша, что есть силы, ударила клювом по стеклу. Казалось, расколется оно и пропустит маленькую птичку в желанную обитель. Но стекло выдержало, только изображение дрогнуло и померкло. По ту сторону снова клубился голубоватый туман.
- Не долбись, - бесстрастно сказала Кори. - Дверца открывается не здесь. И не для птички вроде тебя.
- Хочу туда! - изо всех сил затрещала-защебетала Маруша.
- Так лети, - сказала Кори. - За моим деревом всё иначе. И ты станешь другой. Может, как раз такой, чтобы пролететь в открывшуюся щель.
- И меня пустят? - поинтересовалась Маруша, разом проглотив слезливые нотки.
- А я знаю? - спросила Кори.
- Полечу, - кивнула Маруша. - Чувствую, там моя судьба!
Ничего такого она не чувствовала, но ей хотелось, чтобы Кори её запомнила. Кори ничего не ответила. Обидевшись, Маруша захлопала крыльями и взлетела в холодное небо, отыскивая попутный ветер. Потом она вспомнила, что так и не сказала Кори про Серебряного Птенца. Но она даже не обернулась. Увидев волшебную страну, Маруша больше не собиралась возвращаться в пропитанный пылью город. Пусть мифические птицы сами прилетают и сами разбираются с серебряными делами. Для Маруши отыщется неплохое местечко за облаками. Уж в этом она не сомневалась.
5.
Теперь неясный зов вёл Марушу по невидимой нити старого птичьего пути. Когда-то находились смельчаки, которые летали в Заоблачную Страну. И даже возвращались оттуда. Потом они перевелись. Наверняка, решили остаться в Вирии. Как Маруша их понимала!
Или их истребил Тот, Кто Сидит На Качелях?
Маруша отогнала страшную мысль и посмотрела вниз. Земля ушла далеко. И зелёные леса, и пёстрые, ещё только начинающие увядать луга, и заросшие яркими высокими травами опушки теперь слились в единую, тёмную, монолитную массу. Скучную, как площадка, залитая бетоном. Вообразить себя орлом не получилось. Оставалось смотреть вперёд и мечтать о Заоблачной Стране.
Облака исчезли. Только небо было вокруг, только плотный холодный воздух. Кажущийся беспросветной мглой над большими городами, здесь, в отсутствии огней, он сам давал свет, сам показывал, что не чёрный он, но синий, глубоко-глубоко синий, до самых звёзд. Синие небеса, звёзды, отливавшие синевой, и невидимые ветра с синими крыльями. Синева раскинулась со всех сторон, откинув землю в несусветную даль. Синева, наполненная удачей, надеждой и свободой, которую могут ощутить только птицы. И только птицы, ощутившие эту свободу, могут прорваться в Заоблачную Страну.
Бездонная синь и свобода.
Не разливалось над горизонтом золотое сияние. Долгий путь предстоял до Заоблачной Страны. Ещё одна тысяча взмахов осталась позади. Ещё один порыв ветра подхватил Марушу и позволил чуть отдохнуть, а потом передал своему брату, тоже спокойному и ласковому.
Парение не требовало много сил, но Маруша, не привыкшая к затяжным перелётам, устала. Глаза смыкались на лету. Поблизости не росло ни одного приличного дерева, а холмы выглядели чересчур неприветливыми. У горизонта чернела узкая полоса леса, но до него ещё лететь и лететь. Крылья скорбно ныли при каждом взмахе, а в голове крутились образы нахальных стрижей, умеющих спать на лету.
Настал вдруг миг, когда пришлось позабыть и о стрижах, и о леске, и о самом горизонте. Потому что звёзды взбесились. Они задрожали в яростном танце, а потом посыпались вниз. Такого красивого зрелища Маруша не видела никогда. А после искры переливчатого сияния понеслись прямо на Марушу. Небо прорезал надсадный свист, идущий со всех сторон. И что-то рассекло воздух рядом с Марушей, что-то, до ужаса похожее на остро отточенную стрелу. Злобно засверкали сорвавшиеся с небес звёзды. Казалось, каждая из них стремилась пронзить птичку, летящую по запретному маршруту. "Вперёд!" - приказала себе Маруша и отчаянно прибавила скорость, постепенно снижаясь к долгожданному лесу. Но звёздный ливень становился всё сильнее. Никакой лес не укрыл бы Марушу от звездопада.
Сверкающие осколки падали вниз бритвенными лезвиями. Стонали деревья, прощаясь с тоненькими веточками и массивными сучьями. С тихим шелестом опадала свежескошенная трава. Хор цикад возопил жалобно-протяжно и со стрекотанием унёсся в безопасные места, в другие времена и ночи. Маруша осталась одна посреди мира, иссекаемого беспощадными звёздами. Птичка металась по сторонам, уворачиваясь от свистящих игл, но поток густел. Каждая следующая секунда могла стать последней.
Лесок остался позади. Маруша кубарем скатилась в траву и побежала под напитанными сыростью буро-жёлтыми арками поникшей травы. И сразу чувство направления погасло. Видимо, оно оживало только в полёте. Быстро-быстро перебирая ногами, птичка неслась в неизвестность. То слева, то справа просыпались ворохи травяной щепы, так и норовящей залететь в блестящие глаза. Мерзкая глина прижималась к ногам тяжеленными сапогами, прилипала, стремилась удержать на месте. Поток разбившихся звёздных тел, норовивший настигнуть птичку, которой некуда лететь, отставал на несколько секунд. Но земля-предательница притормаживала суматошный бег, заставляя терять мгновение за мгновением.
Внезапно в очередном холме, преградившем дорогу, Маруша заметила чёрную дыру огромной пещеры. Не медля ни секунды, птичка заскочила в спасительное отверстие. Коготки царапнули по металлу. Бескрылые проложили сквозь холм толстенную трубу, да и забыли о ней. Теперь труба могла послужить спасением для чуть не погибшей путешественницы. Звёзды иногда звонко цокали по металлическим краям, но внутрь пробраться не могли. Пока о них можно было не думать. Да и не только о них. Так сладостно не думать вообще ни о чём. В конце концов, передышка сейчас просто необходима.
6.
Раздался шорох.
- Кто? - встрепенулась Маруша.
- Я! - раздался в ответ раздосадованный писк. - Шумелка-Мышь.
Вслед за носом в трубу просочилось исхудалое тело, покрытое поредевшей шерстью. Рёбра выпирали шпангоутами крохотной шлюпки, занесённой под землю шальным потоком и брошенной на произвол судьбы. Вертлявую шею охватывала замызганная веревка, конец которой тянулся за мышью вторым хвостом.
- О! - обрадовалась Маруша. - Это у тебя поводок? Ты была ручной мышкой, и бескрылые выводили тебя погулять?
- Дура! - рассердилась мышка. - И вовсе не так. Ты когда-нибудь слышала хоть об одной мыши, покончившей жизнь самоубийством?
- Не-а, - мотнула головой Маруша.
- Она перед тобой, - хвастливо улыбнулась Шумелка-Мышь. - Я долго шла к этому решению, я хотела, чтобы весь мир почувствовал, как плохо ему без меня станет. Я представляла, как близкие будут рыдать от горя, а тётка-жадюга прольёт солёные слёзы за то, что не давала мне поплавать в сметане. Но поздно! Они бы сидели в холодных сумерках и дрожали от холода и голода, а я бы уже валялась в подвале, набитом тысячью сортов сыра и миллионами колбасок. И штабели сала! Ты когда-нибудь ела сало?
- А что это?
- Дура и есть дура, - фыркнула Шумелка-Мышь. - Сало - это билет на праздник жизни. И если ты не пробовала сала, знай, что жизнь твоя прошла даром.
- Но ведь есть же мошки, червяки, комары...
- Боженька придумал птиц, чтобы они могли поедать то, что не пригодилось нам, - жалостливо вздохнула мышь. - Несчастные создания.
- Знаешь, это место вовсе не похоже на подвал.
- Подвал! Скажешь тоже! Думаю, кто-то решил оставить меня здесь, чтобы я могла посмотреть на мир после того, как помахала ему лапкой.
- Ну? Посмотрела?
- А то! - горделиво заметила мышь, но потом смешалась и повернулась в сторону, бормоча. - И какие гады учудили всё это?
- А в чём дело?
- В чём дело?!!! Нет, она ещё спрашивает, в чём дело?!!! Да ты и представить себе не можешь, как горько оказалось смотреть на оставленный мир.
- Неужели твои родные так сильно по тебе убивались?
- Да никто даже не заметил моего ухода! Всё получилось наоборот. Это я сижу в холодной трубе, где жрать нечего, и вспоминаю всех, всех, всех, даже тётку-жадюгу. А родичи давно забыли меня и греются сейчас у труб парового отопления, хрустя себе хлебными корками.
- И они не поделились бы с тобой?
- Такие поделятся, как же! А ещё, пернатая, знай, что зубы мои теперь не заточены для корок мира. Раз уж я его решила оставить, то никто меня не видит, не слышит и не чувствует. Ты первая. А есть жуть как хочется. Ты бы смогла провести без еды полмесяца?
- Вряд ли. Я конечно не пробовала...
- Не пробовала... Она не пробовала! А мне вот приходится. Застряла я. Обратная дорога отрезана, а вперёд лезть боязно. Чую, желудок мой сейчас сожрёт сам себя.
- Так чего тебе ждать? Ступай в свой подвал.
- Ага, сказала одна такая. Проход охраняет Тот, Кто Сидит На Качелях.
- Тебе-то чего бояться? Ведь он - птица! Какое ему дело до самоубийственных мышей, пусть даже единственных в своём роде?
- Че-е-его? Да любому детёнышу известно, что он - крыса. Страшная, противная, огромная-преогромная бурая крыса. А какие у него зубы! Не зубы - зубища! И мутные капли яда стекают с них на землю, умерщвляя траву и прожигая асфальт. Ни одной мыши не уклониться от встречи с ним на дороге в сырный подвал. Наверное, поэтому вместилище изобилия и пустует до сих пор. Я никогда не слышала, чтобы хоть кто-то сумел прорваться.
- Что-то не так, - задумалась Маруша. - Тогда какое ему дело до меня? Насколько мне известно, крысы не лезут в птичьи дела. Тем более, в дела птиц верхнего уровня. Может, ты что-то напутала?
- Я-а-а! - обиженно взвилась Шумелка-Мышь, гулко стукнувшись о потолок. - Пошли, посмотрим, если хочешь. Поглядим, кто он - крыса или птица безмозглая.
- Я птица, и, значит, я безмозглая? - Маруша захлопала глазами, чтобы прогнать горькие слёзы обиды. - Иди, показывай, где те самые качели. Ты обещала!
- Без проблем, - хмыкнула мышь. - Отсюда две трубы направо. Следуй за мной, только учти, когда я бегу по трубам, то никого не жду. Это в небесах вы порхаете мотыльками, а на ногах любая птица хуже черепахи.
- Ой, а что за черепаха?
- Черепаха-то, - замешкалась мышь. - Гм, черепаха. Животина такая. Огромная. Жуёт постоянно, а время от времени орёт что-то неясное. Му-у-у, орёт. Жалобно так, да бестолково. Видала я одну такую, когда жила в деревне.
- А она...
- Не время болтать. Нет, с птицами каши не сварить, - спина уже юрко посвёркивала далеко впереди.
Весело щёлкал конец верёвки. Маруша, расправив крылья для устойчивости, бежала следом, не отрывая глаз от серых хвостов. Когда она приготовилась свалиться замертво, мышь сама остановилась и опрокинулась на ржавую чешую, судорожно перекачивая воздух.
- Побегай-ка с голодухи, - простонала она. - А в лучшие времена ты нипочём за мной не угналась бы. А так, ты - птица неплохая. И говорить умеешь.
Дыхание мыши становилось равномерным.
- Единственной в своём роде, - прошептала она Марушины слова, томно закрывая глаза. - Уж-жасс, как романтично! И почему мне никто не говорил подобных слов при жизни? Но мир запомнит меня именно такой. Единственной мышью, совершившей самоубийство!
Маруша прищёлкнула клювом, выдавая пробную трель. Всё время, пока она бежала, ей не давал покоя один вопрос.
- Послушай, а почему ты считаешь, что никакой другой мыши не могла придти в голову идея повеситься? Причём, гораздо раньше, чем тебе.
- Т-с-с-с! - глаза мыши гневно раскрылись. - Кончай трепаться! Скажу по секрету, мне самой приходилось размышлять над этим. Получилось, что если кто-то осуществил мою задумку раньше, то я... я... я... я всего лишь одна из... а никакая не единственная и неповторимая. И миру нет до меня никакого дела. И получилось, что я погубила себя понапрасну... Ф-ф-фу, даже думать об этом не хочу. Давай менять тему. Это уже вторая труба. Сейчас нам сворачивать в последний раз.
7.
Дорога неуклонно уходила вверх. Очевидно, трубу проложили по склону довольно крутого холма. Дно усеяла спрессованная масса из позапрошлогодней листвы, сигаретных коробок, раздавленных в лепёшку, битого стекла, чьи острые края сточило неумолимое время, потрескавшихся пластиковых бутылок, полусгнивших спичечных коробков и высохшей травы. Воздух пропитал запах разлагающегося тряпья и отсыревшего табака. Настолько густой, что глаза сразу защипало, а неопознанные предметы, валяющиеся тут и там, мигом приобрели расплывчатые очертания из-за выступивших слёз. Может поэтому кругляшок выхода был почти неразличим, словно укутался в промозглый туман.
- Ну, - подала слева голосок Шумелка-Мышь. - Чего отстаёшь? Давай живее. Там, за выходом, прячется знаменитый сырный подвал. Для нас, мышей. Остальным в нём делать нечего, запомни. Даже не знаю, с какой радости я позволяю тебе бежать со мной. Но всё равно не отставай. Пусть даже в подвал тебе и не пройти. Интересно, где ты окажешься, выскочив из трубы?