Самолет трясло так, что находившееся в желудке, упорно стремилось покинуть привычное место и я, крепко сжав рот, откинул голову на спинку кресла. Наконец, удар колесами о землю и вздрагивая, Ил -18 покатил по бетону.
Магадан встретил не приветливо. Холодный ветер быстро высушил вспотевшее тело, мои мысли прояснились.
Пассажиры неторопливо, заходили в помещение аэровокзала и толпились у окошка, где ждали свой багаж. С небольшой сумкой, в которой был минимум самого необходимого, я подошел к стойке, на которой было написано "Анадырь".
До посадки оставалось мало времени, я только успел выйти из здания, как объявили мой рейс.
В Анадыре, я пересел на АН-2, "Аннушку", как здесь ее ласково называли, и через час, из иллюминатора я увидел сказочную картину.
Невысокие сопки, словно грудь сказочного великана, вздымалась над морем, а между ними, залив, в форме гигантского креста. Вода отливала под лучами солнца серебром, а на берегу, словно родинка на теле, виден небольшой районный центр - Эгвекинот. Десяток пятиэтажных домов, морской порт, аэродром и ряды сопок, а до самого горизонта, тундра.
На аэродроме, очередная пересадка и через двадцать минут, поселок Конергино.
Я с интересом поглядывал из самолета. Узкая коса, словно хвост гигантского кита, опускалась из тундры к морю, а на ней, поселок. Я заметил три двух этажных дома и десятков пять, маленьких домиков.
Здесь предстоит мне жить и найти самого себя.
На иллюминаторы самолета, словно кинули куски ваты. Стало темно, самолет затрясло. Густой туман серой стеной скрыл берег и поселок. Аннушка медленно снижалась к морю, не в силах пробить облачность. Пилот, командир Эгвекинотского авиаотряда, обхватил штурвал самолета и, не оглядываясь, произнес:
- Держитесь крепче.
В море плавали куски льда, конец мая, а у берега, лед высокий и крепкий, припой, самолету негде сесть. Только узкая взлетно-посадочная полоса, у самого берега залива. Вот самолет, словно ударили сверху.
Иллюминатор покрылся крупными брызгами, то ли от тумана, то ли от морской воды, поднятой пропеллером самолета.
Было ощущение, что колеса самолета коснулись поверхности моря, самолет, словно клюнул носом и застыл. Натужно взревел мотор, пилот потянул штурвал на себя. Вещи, сложенные посреди брюха самолета, сдвинулись к хвосту.
Словно задумавшись, "Аннушка", подрагивая от чрезмерного напряжения, застыла, раздвинув плотный туман, кромсая пропеллером серую мокрую массу, двинулась вверх, потом резко клюнула носом, и вот, покатилась по посадочной полосе.
Потом, в столовой, пилот поздравил нас, недавних пассажиров, со вторым рождением.
Первое, что бросилось в глаза, когда я шел в поселок, отсутствие деревьев и кустарников. Самое высокое растение, куст морошки. А вокруг, изумрудно - зеленая тундра и огромное количество больших и совсем крошечных озер.
В первое время, выделили мне маленький, два на три метра, домик. Сетка от панцирной кровати, стояла на деревянных чурбаках. Сбитый из не строганных досок стол, да скамейка. Вот оно, мое первое, самостоятельное жилье!
Долго не мог уснуть, поставил рядом с кроватью мелкокалиберную винтовку, кто-то в шутку, или всерьез, предупредил, что в поселок заходят белые медведи и полярные волки. Лег на кровать, закрыл глаза. Очнулся оттого, что почувствовал, рядом кто-то ходит.
А за окном светло, как днем, белые ночи, может это и мешало спать? Мое внимание привлек стол, на нем небольшое животное, расправлялось с недоеденным мной куском хлеба. Я взял винтовку, прицелился. Это был лемминг, маленькая мышка, которой на звероферме кормили песцов.
Под утро забылся, но разбудил громкий свист. Разозлиться не успел, вышел на порог дома, суслики, как здесь называют, евражки.
На следующий день я записал в тетради:
И что-то весело мне стало сразу,
Окинул все окрестности я глазом,
Да здесь евражек, целая семья,
А я то думал, территория моя.
В оленеводческо-звероводческом совхозе "Возрождение", я начал свою трудовую деятельность, плотником. Строили новую звероферму для голубого песца. После первого рабочего дня, мои ладони покрылись мозолями и сильно болели.
Ломами мы долбили вечную мерзлоту, в эту яму, глубиной два метра, вставляли бочку с вырубленным верхом, в бочку столб, который крепили бетоном. Ну, а потом, обвязка, крыша, настил, клетки для маток и щенков. Кухня, для приготовления пищи звероводам, склад.
Месяц пролетел быстро, но зарплата приятно удивила. Мастером в Хабаровске я получал 180 рублей, а здесь 600!
Лето на Чукотке удивительное. Тундра, недавно казавшаяся пустой и страшной, покрылась цветами, а потом ягодой морошки. Многочисленные озера, заполнили бесчисленные утки, гуси, журавли. Каких - только здесь не было.
Я долго не понимал, почему точный выстрел из ружья, не поразил крупную утку. Мне пояснили, что это гага и у нее очень густой и плотный пух, стрелять нужно против пера.
Как же долго мне пришлось щипать этот пух. Но какой же легкий и теплый жилет стал у меня из гагачьего пуха.
В июле, стали ремонтировать старую котельную. Меня попросили возглавить эти работы и назначили техником-теплотехником. Зарплата поменьше, ответственность побольше.
Собирать котлы "Универсал" не особо сложно, но мне не понравилось обмуровка котлов и отсутствие хороших колосников. Белыми ночами, я подготовил чертежи, рассчитал количество материалов, и мое рационализаторское предложение принесло совхозу экономический эффект, в сто тысяч рублей. В то время, это были огромные деньги.
Премия за предложение, составила три с половиной тысячи, зарплата за восемь месяцев.
В поселке была проблема с питьевой водой. Зимой на озерах рубили лед и развозили по дамам и в котельную, для подпитки системы отопления. Водовод, построенный ранее, зимой использовать проблематично, большое расстояние и зимой большие теплопотери на обогрев системы.
Рядом с котельной, стояло высокое сооружение из бревен, на котором тепляк. В этом строении была огромная емкость, которая по замыслу, должна была бесперебойно, снабжать поселок водой. Сложность была в том, что при включении насосов, которые были смонтированы в избушке, на озере в двух километрах от поселка, необходимо было залить воды, чтобы насос "схватил" воду. А, поскольку до меня специалистов в поселке не было, водоводом и башней не пользовались.
Интересно, в каком состоянии этот "памятник" цивилизации сейчас?
Когда началась наладка оборудования, большие проблемы были с пожарным водоемом.
В большом доме, рядом с котельной, находилось три емкости, по пятьдесят кубометров воды, но улитки насосов, предыдущей зимой полопались от мороза, новых не было, и мне пришлось ломать голову, как выйти из положения. С трудом, но это удалось.
Самое приятное в этом помещении было то, что мы оборудовали в нем маленький спортивный зал, каждый день после работы, собирались в нем и наращивали свою силу.
С маленьким домиком, в котором я жил, мне упорно не везло, нужно было два раза в день топить печь, но мне, городскому жителю, не имевшему дела с дровами и углем, это было сложно. Однажды вечером, заглянув в печь, увидел, что уголь прогорел, задвинул заслонку и лег спать.
Наверно, это уголь был плохой,
Чуть не отправился сегодня на покой,
Закрыл заслонку рано, вот беда,
Угарный газ, смертельная среда.
Проснулся ночью я с тяжелой головой,
Ни рук поднять, ни ног, пока живой.
Не повернусь в кровате, везде дым,
И как не быть здесь волосу седым?
На пол упал и тихо там лежу,
И за дыханием своим слежу,
Пол ледяной, но то на пользу мне,
Как будто это все со мной во сне.
Полз до двери, наверно часа три,
А расстояние два метра, посмотри,
Крючок отбросить на двери, никак не мог,
Мне в этом бог, наверное, помог.
После этого события, я перебрался в двух этажный дом с центральным отоплением и выгребной ямой, вместо унитаза.
Но это был прогресс.
Как молодому коммунисту, мне поручили возглавлять комсомольскую организацию, в которой состояло двадцать пять человек, в основном молодые ребята, чукчи, радисты-оленеводы и звероводы. Эти ребята воспитывались и учились в интернате Эгвекинота, пока их родители, пасли оленей в тундре.
Проживая в домах со всеми удобствами, они не хотели возвращаться в дома, или яранги родителей.
И на это была причина.
Мне приходилось посещать в Конергино пожилых людей в их жилищах и первое, на что я обратил внимание, подходя к дому, толстый слой жира вокруг дверной ручки.
У крыльца висит сушеный галец и провяливается под солнечными лучами национальная пища, они говорили, как ваша картошка, "пых-пых".
Это кишки моржа, набитые внутренним салом, завяленное на солнце, все со своеобразным, весьма ощутимым запахом. Эту пищу, чукчи брали с собой в тундру, ели сами, кусками рубили ездовым собакам.
В прихожей дома, на полу, лежали старые кухлянки и торбаза, меховая обувь из меха оленя, или шкуры моржа.
А полы, словно лаком, покрыты многолетним слоем жира. В домах, полы не мыли годами.
Старики обижались, что дети живут отдельно, жаловались, но молодежь жить по старому, в грязи, не хотела.
Долгое время, стариков старались приучать к чистоте, построили баню, тем, кто помоется, продавали спиртное.
Эти дни так и называли "пьяная" суббота. По сути, в поселке был сухой закон и в банный день, в пропахших и грязных кухлянках, старики заходили в баню, мочили голову под краном и шли в магазин.
У прилавка магазина, откидывая капюшон с кухлянки и показывая мокрый волос, говорили:
- Видись, я помытый. Давай водка!
В поселке, жили две учительницы. Обе молодые, симпатичные. Они помогали мне в организации досуга молодежи. Мы вместе выезжали с агитбригадой в тундру. Было видно, что одна из них, Лида Быцай, оказывала мне большее внимание, чем другим парням.
Праздничные застолья были не часто. Ходили в Дом культуры в кино, читали стихи. Лида подарила мне томик стихов Петрарки. Стихи о любви, прочитал за час. Но, не получилось у нас с Лидой. Она была русая, круглолицая с серыми глазами. Полноватые, словно припухшие губы, притягивали взор и вызывали желание к ним прикоснуться.
Она была начитана, общительна, но...
Когда я находился рядом с ней, мне было интересно, но не настолько, чтобы затронуло мое сердце.
Я чувствовал, что не моя это судьба. Сердце мое молчало.
Через полгода, Лида уехала на постоянное место жительство куда-то на Колыму. Через свою подружку, передала мне большое письмо, которое заканчивалось строкой:
"Прощай моё мгновение!"
Лиде Быцай я не писал, да и практически вспоминал редко. Но после ее отъезда, я стал писать стихи в виде сонетов.
Прораб, Лева Кухмистер, который занимался строительством в поселке, переехал на постоянное место жительство в поселок Билибино.
Учитывая мое образование, мне предложили работать мастером строителем. Я согласился.
Сборники Единых норм и правил, наряды за выполненную работу, контроль качества строительства, обходы участков и командировки в тундру и районный центр, и так день за днем.
В районном поселке Эгвекинот, я бывал часто, то пленумы, то конференция. Мне нравился этот поселок на берегу моря.
Крутые сопки, покрытые в июле огромным количеством грибов.
Чистое море. Синевато - белое, иногда зеленоватое, часто очень спокойное, но напоминающее о своей силе.
Окинул взглядом я Залив Креста,
Ну что же, совесть у меня чиста.
Здесь есть частица моего труда,
Поэтому, я прихожу сюда.
А на большой земле, в разгаре лето,
Меня вот только, не согрело это.
Здесь летом комаров летает тучи,
Вот и пойми, где человеку лучше?
Залив я вижу с сопки, точно, крест.
Наверно он хранитель этих мест,
Покажется, что здесь земля пуста,
Но Север к себе тянет не спроста!
На одной из конференций, я познакомился с собственным корреспондентом областной газеты "Магаданская правда" Николаем Павловичем, он то и вовлек меня в журналистику.
Писал я часто и с каждым очерком чувствовал, что это уже не просто информация, а маленькая истории, с хорошим концом.
Так не заметно, я стал рабочим корреспондентом районной газеты "Горняк Заполярья", писал заметки и очерки в "Магаданскую правду", о жизни людей и событиях, произошедших в поселке Конергино, моих встречах с природой.
Стихи в это время, практически не печатал.
Времени было много, ночи светлые и я описывал свою жизнь и жизнь людей проживающих в поселке. Писал о том, как увидел впервые в жизни, огромного кита, как помогал вырубать куски мяса и китовый ус, как пробовал котлеты из китового мяса и многое другое:
С утра в поселке нашем, шум пошел,
В Залив Креста из моря кит зашел.
Много энергии, уходило на организацию художественной самодеятельности. Репетировали песни, с концертами выезжали в тундру.
Агитбригаду нашу в тундре ждали,
И для поездки ГТТ нам дали,
Огромный вездеход, корабль наш,
Охотник, тот, что с нами, главный страж.
В Доме культуры поселка Конергино, на концертах посвященных знаменательным датам, я показывал пантомиму, играл на баяне, читал свои стихи:
Все режут стадо волки,
просто беда,
Мне кочевать не нужно
было сюда.
Олени вдруг рванули,
собачий лай,
А ну-ка, карабин мне,
скорей подай.
В тундре выезжал вездеходом, на собаках, вертолетом. Был случай, когда нас в поселке почти похоронили.
Оленей готовили к забою и пригоняли к поселку. Строили загон, огородили площадку для разделки, но не было одной бригады, полетели на ее розыск, нашли быстро но:
Немного отдохнули,
в вертолет,
Всего лишь два часа
идет полет,
Вот скрежет, то редуктор
полетел,
От нас могла остаться
груда тел.
Так я родился четвертый раз в жизни. Что меня еще ждало впереди?
Прекрасны были выходные, которые я проводил на берегу залива. Тетрадь со стихами на коленях, я сижу и смотрю в море, а строчки, рождаясь сами собой, тихонько ложатся на листок тетради.
Рядом, в ста метрах, старый морж, решает свои семейные проблемы, отправляет молодежь за питанием в море. Немного дальше, кладбище моржей.
Там я собирал клыки вместе с Димкой Медведковым, соседом по квартире. В помещении пожарного водоема, сдирал с клыков эмаль, а Дима, выжигал на клыке сцены охоты на моржей и кита, красоты тундры, оленьи упряжки.
Много в море чудесного, чистота и сила, его обитатели. Да вот хотя бы галец, крупная и вкусная рыба.
Вижу уёк, чукотская корюшка, словно черные туча подходит к самому берегу.
Вот закипает на костре чаёк,
Пришел я к морю, чтоб ловить уёк.
Не брал я сети, удочки не брал,
И от большой компании удрал.
Заходишь в воду, подсунул вдоль дна под табун рыбы кусок марли, поднял, вот он, богатый улов!
Все больше я думал о завтрашнем дне. Строитель хорошая профессия, нужная и мне нравиться.
Но не моя это линия.
Встречаясь часто с людскими пороками, теми, кто уже переступал "черту" дозволенного, я понимал, что в нашем обществе много злых, да и просто страшных существ, которых то и людьми назвать язык не поворачивается. С этой категорией нужно было бороться. Защищать простых людей, очищать страну от скверны.
Была у меня еще надежда, что стихи, которые я подарю миру, помогут мне в этом.
Я твердо решил получить юридическое образование.
Наступал период моей жизни, когда умение излагать свои мысли в стихах, как будто затаилось где-то в глубине моей души, до той поры, когда прятаться, не будет никакой возможности.