Не все получалось гладко у первых чекистов и боевых отрядов при них, но была железная необходимость, навести порядок.
Появились сведения о заговоре "Союза защиты Учредительного собрания" и нужно было сделать все возможное, даже невозможное, для недопущения эксцессов.
Особенность этого заговора состояла в том, что контрреволюционеры всех мастей, объединились под общей вывеской.
Днем своего выступления они назначили 5 января 1918 года, в день открытия Учредительного собрания.
Это было время, когда освобожденные Временным правительством уголовные элементы, расширили свою ночную работу и не гнушались ей в дневное время.
Заполнившие Петроград налетчики, мошенники, медвежатники, фармазоны, форточники и "прочие" специалисты, стали действовать слаженно, смело, даже нагло, на глазах многих людей.
Небольшие группы объединялись в банды, поделившие город на участки своей деятельности.
И, было заметно сразу, что вооружены они, были значительно лучше отрядов ЧК.
Особенно выделялись вооруженные отряды анархистов. Эти отряды владели большим запасом продовольствия, оружия и постоянно пополнялись уголовными элементами.
ЧК и рабочая милиция не имела опыта борьбы с организованной преступностью и как результат, сложная обстановка в городе.
Днем, власть Советов, а ночью?
Это пугало обывателя, привыкшего к многому, однако работа магазинов была затруднена, особенно в рабочих окраинах.
Мириться с таким положением, было нельзя.
Совет Народных Комиссаров поручил ЧК, принять самые действенные меры для наведения порядка. Немногочисленные сотрудники не спали сутками, но, что бы они сделали без помощи питерских рабочих?
Рабочие, пришедшие в отряды ВЧК, не жалея своей жизни, противодействовали бандитам, подавляли контрреволюционные выступления. Всякое неповиновение народной власти, пресекалось.
Это не было победой над всей преступностью, но уголовникам приходилось с каждым днем труднее, "добывать" свой хлеб.
Зуевой поручили розыск и охрану хлебных запасов. Тут было над чем работать. Только недавно в городе был месячный запас муки, а сегодня хозяева булочных закрывают двери своих магазинов на большие висячие замки.
Терпение рабочих женок, стоящих вторые сутки у двери булочной на Малой Охте кончилось, они взломали двери и ворвались в магазин. Все полки были заполнены слегка зачерствелым хлебом. Но это был хлеб!
Сразу послали в ЧК, все понятно, морят голодом народ!
Не успели скрыться за углом посыльные, вошли три упитанных мужика, во всем кожаном, обвешанные оружием. Они предложили бабам покинуть помещение и восстановить порядок. Но не понятно бабам, как это восстановить? Им просто уйти?
Зуева вошла в магазин неторопливо, не привлекая к себе особого внимания. Стоящие у прилавка "кожаные", пощипывая за бока женщин, с шуточками выпроваживали их за двери. Лида подумала: "Не наши..." подошла поближе.
- Здравствуйте, товарищи! Я из ЧК, предъявите ваши мандаты! Вы откуда?
- Ох, какая ты грозная, красавица, - начал один, - из боевого отряда мы.
- Прошу мандаты! - повторила Лида.
Стоящие за ней бабы, придвинулись ближе. Когда один и "кожаных" опустил, было, руку на коробку с "маузером", бабы, голодные и злые, оторванные второй день от своих семей, так "спрессовались", что стало не до шуток.
- Тихо бабы, тихо! - напрасно старалась унять расшумевшихся женщин Лида. Она стояла вплотную к "кожаным", вытащила из брезентовой кобуры наган.
Выстрел в потолок, просыпал на головы женщин, крошки штукатурки. Женщины притихли, мужчины стояли прижатые к стене, основательно помятые, без оружия, с оторванными карманами. У одного из них, распахнулась куртка. На шее висели на золотой цепочке, колечки, перстни.
- Богатый жених! - зло заговорили бабы.
- Кто такие? - вновь спросила Лида.
Ясно стало, молчать опасно, впору ноги унести.
- Анархисты...
- Ну, коли так, пошли в ЧК. Веди их, бабы!
При обыске у задержанных было изъято множество золотых украшений, золотые портсигары, столовое серебро, всех вещей на четверть пуда.
На допросе анархисты рассказали о своей "работе". У них все, вроде, было рассчитано. Под видом патруля, они входили в лавки, магазины, выгоняли всех из помещения, покупателей и приказчика, опечатывали двери. Несколько позднее, подъезжала машина, и они вывозили все, подчистую.
В булочной, были не по плану. Об этом одолжении попросил человек один, видно, из состоятельных, расплачивался золотыми пятерками.
Они готовы извиниться перед своей, народной властью. Да и что говорить, брали-то у эксплуататоров, а их надо воспитывать. Вот и решили своими силами.
Переглянулись чекисты, не знают, смеяться от таких слов, или кулаком об стол. Слишком хитро придумано и широко проводится. Тем более, "следили" на рабочих окраинах. Для чего? И зачем захватывали особняки на ключевых местах города? Тоже экспроприация?
Лида с октября не заходила к себе домой, все недосуг. Оставшийся от родителей маленький домик, остыл под северным ветром без своей хозяйки.
Убаюканная обстоятельными ответами анархистов, Лида задремала прямо не подоконнике. Ее растолкали:
- Ты, товарищ Зуева, сходи домой, да проспись хорошенько, дел еще много.
Домой, так домой.
Вот и Охтинский мост, сейчас свернуть налево и к дому, как раз, на другом берегу от Смольного монастыря.
Какой-то шум в переулке? Оттуда выскочила молодая, слишком легко одетая женщина.
- Ой, ратуйте, ой, ратуйте! - повторяла она. Плотное ее тело проглядывало сквозь тонкую сорочку.
- Что случилось? - спросила Лида.
- Та шо, мы богатеи? Нас по ордеру сполкома вселили, а вони... - сбиваясь с русского языка на украинский, причитала баба. - Полушалок, мамин подарок, на портянки подрали, шубу мужнину, а самого, сердешного, измордовали совсем.
- Да, кто они, говори толком.
- Та шо тебе гутарить, хиба ты подсобишь? Баба ты, а там, мужики и пистолетами!
- Сколько их? Ну! - резко встряхнула испуганную женщину Зуева, сжав плечи крепкими пальцами, - сколько?
Баба от мороза, стала дрожать, но от воздействия Лиды, поглядела не нее осмысленным взглядом.
Крепко сбитая девушка в кожаной куртке с пистолетом на поясе, внушала доверие. Глаза девушки излучали силу и уверенность в себе.
- Веди! - приказала Лида, доставая наган, с перламутровой рукояткой.
Блеск оружия придал бабе силы и она, заглядывая в глаза неожиданной заступнице, метнулась в темный проулок с двухэтажными домами.
Пройдя немного, натолкнулись на двоих мужчин. Высокого, в мохнатой шапке и небольшого роста, в ладном полушубке, с узлом в руке. Появление женщин обрадовало грабителей.
- Что, жидовская подстилка, забыла все дела закончить? - с ухмылкой, едва наметившейся, при слабом освещении больших окон, спросил гнусавым голосом низенький.
Он бросил узел, облапил полураздетую женщину, рванул тонкую материю, освободив от тесноты две высокие, ладные груди. - Ох, и цицки! Чаво такое богатство скрываешь? - спросил он онемевшую от страха и холода бабу, которая увидела в руке грабителя блеснувший нож. - Ты чаво, сука, ощенилась? - взвизгнул он, - из груди женщины на мерзлую землю упали две жемчужные капли молока. - Ну, ни чаво, пойдеть. А ты, малыш, - обратился он к высокому, не теряй времени пока я энтой займусь, пощикочи ету. Она, вишь, тоже хочит, ажно дрожить.
Он потащил упирающуюся бабу к подъезду, напоследок посмотрел на Лиду и, словно, подавился словом. Резко оттолкнул от себя икающую женщину, рванулся в сторону, подставив под выстрел своего напарника.
Пуля влетела в раскрытый рот высокого налетчика, опрокинула уже мертвое тело на землю. Второй выстрел догнал низенького в метре, он, ткнулся лицом в стену дома, медленно сполз на мостовую.
На выстрелы подбежал мужчина в рваном пиджаке, с огромным синяком под глазом и с топором в руке. Он подхватил дрожащую женщину, сняв с себя, набросил на голые плечи пиджак. Потом взглянул на Лиду, залитым сукровицей глазом. Приняв от Лиды шубу, выпавшую из узла, не выпуская топора, поправил пенсне, с одни стеклом:
- Абрам Эпштейн, фотограф. Спасибо от честного еврея.
Потом, он посмотрел на убитых, глубоко вздохнул и покачав головой, что-то нашептывая себе под нос, повел жену в дом.