Виноградов Павел : другие произведения.

Начало игры

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    С начала истории человечества ведется Игра, в которой цивилизации Запада и Востока противостоят друг другу. Никто не помнит, кто начал ее. Известно одно: "Когда все умрут, тогда только кончится Большая игра". Но в истории настают моменты, когда рождается Отрок. Избранный юноша совершает Деяние, полностью изменяя конфигурацию Игры. Последний Отрок родился в 1965 году в Сибири... Четвёртое место на конкурсе "Грани Кристалла". Полностью роман "Деяние 12" здесь.
  Игра Артели и Клаба целиком и полностью плод фантазии автора. В реальности таких организаций никогда не существовало. Все персонажи также выдуманы. Их возможное сходство с реальными лицами - чистейшая случайность.
  
  
  Павел Виноградов
  
   Деяние XII. Начало игры
  
  
  
  
  
  
  СССР, Ленинград, 27 сентября 1983.
  
  - Зубан, слышь, Зубан, канает кто-то...
  Хриплый шёпот ворвался в плотный дурман сна, усугубленный двумя стандартами таблеток от кашля. Зубан невнятно заматюгался, пытаясь перевернуться на грязном тряпье и кемарить дальше. Но Боча не отставал - тряс за плечо, настойчиво и тревожно бормоча в ухо. Наконец, Зубан пришел в сознание, в очередной раз пожалев, что ушел из зоны с этой гнидой. Впрочем, выбора не было - после того, как его опарафинили на пересылке, правильные пацаны Зубаном гнушались. Его приводила в ужас одна мысль, что весь немалый срок он проведет на правах "кочета", потому побег был единственным выходом. Но побег без напарника невозможен, и пришлось брать с собой единственного, кто соглашался с ним идти - этого чмошника. Сейчас, в вонючем подземном коллекторе, куда их привел крысиный путь из Республики Коми, у Зубана снова возникла мысль, что Бочу пора валить начисто.
  - Зубан, атас...
  До того дошло, наконец, что будят его не просто так. Из пугающей глубины перепутанных тоннелей приближались тихие хлюпающие звуки шагов. И приближались довольно быстро.
  - Ёпт, -- всполошился, было, Зубан, осматриваясь в поисках пути к бегству.
  Но тут в одурманенные мозги проникла мысль, что шаги принадлежат всего лишь одному человеку. Значит, не мусора по их души. Значит...
  - Ша, шкет, -- вполголоса погасил он раскудахтавшегося подельника. - Это работяга местный. На гоп поставим.
  В руке его появилась опасно заостренная отвертка.
  - Как подойдет, -- зашептал Боче, -- ты на него аркашку и на душец, а я шпилер вставлю.
  Бродяги застыли в ожидании. Размеренные шаги были уже совсем близко. Проявился прыгающий свет. Зубан невольно зажмурил глаза, когда в него ударил луч, исходящий их головы выросшей в раздавшемся мраке фигуры. Но он сразу вновь раскрыл их и успел разглядеть совсем молодое лицо под шахтерской каской со светящим фонарем, спецовку и резиновые сапоги. Это окончательно убедило бандита, что он видит перед собой припозднившегося ремонтника.
  Тот почти уже поравнялся со вжавшимся в угол Бочей, готовящемся накинуть проволочную петлю. Зубан предвкушал сладострастное ощущение входящей в податливую плоть заточки, и не сразу понял, что случилось страшное. В руках фраера откуда-то возникла непонятная палка, раздалось тихое шипение. Руки "рабочего" пошли назад, прямо навстречу кинувшемуся было Боче. Тот резко встал. Глаза отразили изумление и ужас, но тут же потухли, и тело рухнуло мешком.
  Даже не обернувшийся к нему "рабочий" сделал обратное движение, одновременно шагая в направлении сжавшегося от ужаса Зубана, взгляд которого успел зафиксировать отсвет на длинном узком клинке. И это было последнее, что он увидел, потому что в следующий миг лезвие с хирургической точностью пересекло его горло, вызвав яростную вспышку боли. Потом настал мрак.
  Руслан, не глядя на подергивающиеся тела, аккуратно вытер клинок, с тем же шипящим звуком вложил его в ножны, закинул за спину, и, не задерживаясь, отправился дальше. Он узнал Зубана, и встреча эта показалась бы ему удивительной, не будь он сейчас в таком смятении.
  Собственно, столкновение с уголовниками не было чем-то из ряда вон выходящим. Он ведь не совершал романтическую прогулку по набережным, а двигался сквозь русла замурованных в бетонные трубы рек, коллекторы со зловонной ржавой водой, грязные подвалы, бесконечные темные тоннели, в которых пробирало ледяным сквозняком, заброшенные бомбоубежища, законсервированные линии метро. Иногда оказывался в опасной близости от действующей подземки - обычной или "метро-2", скрытой правительственной линии - и слышал грохот поездов. Здесь следовало вести себя предельно осторожно. Дважды нарывался на патруль, но успевал с ним разойтись. Раз по ошибке чуть не вломился в секретный бункер, вполне готовый к использованию и охраняемый электроникой. До полусмерти перепугал некоего подпольного коммерсанта, устроившего в забытом ДОТе времен войны теплицу для шампиньонов. Обезумевший плантатор кинулся на юношу с ножом, пришлось уложить его отдыхать между стеллажей с грядками бледных грибов.
  У Руслана было два-три занятия по курсу "Мегаполис" -- проведению спецопераций в условиях большого города. Так что, когда он покинул подвалы Обители и проник в городскую подземную сеть, особых трудностей не испытал. Однако в сознании его творились опасные вещи - до сих пор разделенное, теперь оно медленно срасталось. Он понятия не имел, сколько времени займет этот процесс, но одно уже мог сказать точно: было больно. В нем вспыхивали обрывки слов, картины, ощущения, запахи. Одни он помнил всегда, другие были совершенно незнакомы, словно он открыл посередине приключенческий роман и наугад прочитал несколько не связанных между собой эпизодов. Но все это произошло с ним. Старая память сочеталась с новой, открывалось скрытое, непонятое приобретало смысл - словно вставали на место части пазла. Это было мучительно, как после долгих скитаний в полной тьме сразу попасть под яростный свет.
  Чтобы хоть как-то отстраниться от этого пыточного процесса, юноша механически бормотал фразу, давно и прочно обосновавшуюся в его памяти:
  - Когда все умрут, тогда только кончится Большая игра.
  
  СССР, Энск, 10 сентября 1981.
  
  Выморочное осеннее солнце тускло расцвечивало небрежно вымытые оконные стекла, блеклыми желтыми пятнами орнаментируя поколениями школьников обшарпанные доски пола.
  - Взаимоотношения империалистических держав в Средней Азии во второй половине XIX века характеризовались стремлением Англии преградить царской России путь в Индию, которую англичане называли "жемчужиной британской короны"...
  Руслану нравился голос историка, которого все ученики называли за глаза Палыч. Голос его был четок и убедителен, хотя несколько монотонен. И что-то было в нем еще - намекающее на не постигнутый массив смысла, скрытый в глубине умолчания. Юноша любил историю. Более того, он чувствовал ее, и Палыч понял это сразу, как только услышал его первый ответ у доски. Парень, конечно, был абсолютно невежественен в его предмете, как и большинство школьников супердержавы, чьи мозги были неоднократно промыты идеологически стерильной и дозированной информацией. Но этот Руслан все время демонстрировал волю уяснить пружины кажущегося хаоса событий, да еще и не те, какие предлагали вышестоящие установки. Пал Палыч ценил и уважал подобные умонастроения.
  - Империалистическое соперничество Британской и Российской империй принято называть "Большая игра".
  Говорили, раньше Палыч жил в столице, работал в закрытом учебном заведении для отпрысков больших людей. А потом резко бросил все, переехал в Сибирь и устроился в обычную школу на 120 рублей ежемесячной получки. Когда этот полноватый парень в неважно сидящем мышином костюмчике из универсама (московского, однако, в местных и таких не было), первый раз объявился в кабинете Шефа - директора школы, тот был абсолютно уверен, что видит перед собой ссыльного. Никто из здравомыслящих педагогов, да и вообще советских людей, и помыслить не мог, что можно так вот, по доброй воле, оставить столичное жилье и работу да перебраться в снулое захолустье. Самое невинное, что предположил Шеф - пьет, гад... Он, конечно, категорически не желал лишней мороки себе на голову, но попросту завернуть приезжего не мог: москвич все-таки, мало ли, сегодня в провинции учителем, а завтра простят - и в министерстве референтом, да и припомнит ему, Шефу. Директор был многоопытен, карьеру начал вертухаем в Норильлаге, и знал, что почем. Потому ничего определенного соискателю не сказал, некоторое время ожидая, что вот-вот на подозрительного гражданина придет разъяснение из "органов". Но "органы" безмолвствовали, трудовая книжка Пал Палыча была безупречна, а посему, скрепя сердце, директор взял его в штат. Не пожалел - преподавателем тот оказался прекрасным, оценки по истории устремились вверх. Да и слухачи Шефа из учащихся рассказать про Палыча ничего сомнительного не могли. Самое пристальное наблюдение не выявило никаких признаков запоев, а материал он подавал в соответствии с генеральной линией. Вот только его интерес к странному парню...этому...Загоровскому. Чутье подсказывало Шефу: тут точно что-то не так. Но, поскольку что именно, пока понять не мог, обстоятельство сие было отложено. Однако незабвенно.
  - Что, Загоровский?
  Руслан держал поднятую руку небрежно, почти лениво, словно сомневаясь, стоит ли это делать. На смуглом лице колыхалось немного скучливое выражение.
  - Пал Палыч, объясните, пожалуйста, что такое "Большая игра", - попросил он, вставая.
  Громко хлопнув об пол, с парты упал учебник.
  С Русланом такое бывало: иногда он вдруг начинал изъясняться "книжным" языком, и лицо его при этом выражало надменную скуку. То, что это была маска, надеваемая в момент особой заинтересованности, одноклассникам и в голову не приходило. С малых лет он умел скрывать свои истинные эмоции, хотя, казалось бы, в небольшой 15-летней жизни ничто не могло подвигнуть к подобным манерам.
  Впрочем, он и сам не знал, почему рассказ историка ему настолько интересен.
  - Видишь ли, -- проговорил Палыч, -- этот материал не входит в программу. Если хочешь, останься после урока.
  Не в первый раз он неторопливо шел с учителем из школы до автобусной остановки по вечерним дворам областного центра.
  - Ты меня немного тревожишь, -- Палыч говорил негромко и веско. -- В тебе есть что-то, способное однажды очень сильно подвести.
  Руслан машинально обрывал на ходу листочки с еще по-летнему зеленых кустов и растирал их длинными пальцами.
  - Что вы имеете в виду? - он и вправду ничего не понимал.
  - Твое постоянное стремление узнать больше, чем тебе положено... Нет, это очень хорошо - тянуться к знаниям. Но ты все время задаешь неудобные вопросы.
  - Почему неудобные?
  Учитель пожал плечами.
  - Ладно, -- со вздохом произнес он, -- это так, предупреждение от умудренного опытом человека. Остальное додумаешь сам, ты способен... Так вот, Большая игра...
  Палыч пошел медленнее.
  - В узком смысле термин касается Центральной Азии и периода с 1813-го по 1907 годы. Но это не совсем точно. Вернее, совсем неточно. На самом деле в разные периоды Игра захватывала гораздо большие территории. А её временнЫе рамки...
  Он замолк, раздумывая, не слишком ли сухо излагает. Глянул на Руслана. Глаза подростка, странно светлые на смуглом лице, блестели. Мысленно пожав плечами, Палыч продолжил:
  - ...Они тоже далеко расходятся в разные стороны. Может быть, началась она во II веке до нашей эры, когда китайцы стали вывозить лошадей из Средней Азии в обмен на шелк. Так возник Великий шёлковый путь, пронизавший всю Евразию, и Игра завертелась вокруг него.
  - Причем тут шёлк? - спросил Руслан.
  - Потому что тогда он был стратегическим товаром. Вши, знаешь ли...
  - Вши?..
  - Ага. Они почти не заводятся на шёлковом белье - им на нем жить скользко, - Палыч издал смешок. -- А с гигиеной тогда было не очень хорошо. Потому во всех развитых по тем временам странах был огромный спрос на натуральный шёлк. Ну вот, понравилось бы тебе, будь ты римским патрицием или византийским патрикием, все время чесаться?..
  - Думаю, нет, -- рассудительно ответил Руслан.
  - То-то. А ведь у патрициев еще и жены, и дочери были... В общем, на шёлк в то время можно было купить всё. Но весь производили его тогда только в Китае, а китайцы строго следили, чтобы гусениц шелкопряда не вывозили из их страны.
  - Теперь понял.
  - Так вот, везде, где стратегический товар, возникает Игра. Заинтересованные государства начинают интриговать, шпионить, проводить всякие тайные акции... А в этом регионе сразу получилось так, что Игра пошла очень большая...
  Странно и тревожно звучали эти слова в пустынных дворах спокойного города в глубокой провинции огромной страны. Руслану вдруг померещилось, что предвещают они невзгоды и ужасы. Но мало-помалу его охватил какой-то странный восторг. Он сам удивлялся, с какой жадностью впитывал слова учителя.
  - И все из-за вшей? - выпалил он первое, что пришло в голову.
  - Нет, конечно. Когда Китай утратил монополию на производство шёлка, тема стала не актуальной. Но были еще пряности, благовония, наркотики, драгоценные камни, фарфор... И игроки тоже сменились - появились монголы, потом турки. А потом, где-то в конце XVII века, возник новый игрок - Россия. И так получилось, что к прошлому веку лицом к лицу там встали Российская и Британская империи.
  - Из-за чего?
  - Из-за всего. В Индии много интересных вещей, и англичане очень за нее боялись, пытались не пустить туда русских. А Россия медленно, но верно завоёвывала Центральную Азию и подходила к Афганистану. Афганистан же - это ворота в Индию...
  - А в наше время Игра идет?
  - Конечно. Только место Российской Империи занял СССР, а Британской - США.
  Оба замолчали. Смеркалось, зажглись длиннющие бетонные фонари, похожие на озарённые мертвенным светом виселицы. Было тихо.
  
  Тихий океан, остров Монтана де ла Крус, 13 сентября 1981.
  
  Крест, водруженный капитаном испанского галеона, из-за бури по пути на Филиппины отклонившегося с курса, давным-давно упал, сгнил и растворился в плоти острова. Теперь никто и не знает, где он стоял - на пляже, куда прибой выбросил корабельную шлюпку, или действительно на вершине горы, которой остров, собственно, и был. Да и существовал ли оный крест вообще?.. Этого уже не установить - запись о рутинном по тем временам открытии давным-давно была утеряна. Неведомо даже имя того капитана.
  Но название острова - Монтана де ла Крус, осталось, и Испания им формально владела. Однако истинным хозяином было некое частное лицо, которому королевство много лет назад сдало бесполезный клочок суши в бессрочную аренду. Сдало и абсолютно не интересовалось, что тут происходит, тем более что несколько важных чиновников в Паласио де ла Монклоа были строго-настрого предупреждены: не стоит совать нос в дела этого лица. Предупреждены людьми, с которыми вынуждены были считаться.
  Сейчас это самое лицо пребывало перед мониторами, на которых отражалось всё, происходящее в роскошном овальном зале, расположенном глубоко в недрах горы. Там вообще много чего было - и залы, и кабинеты, и хозяйственные помещения - целый дворец, вырубленный в скале. На поверхности же, среди густых зарослей на склоне горы, стояло лишь небольшое изящное бунгало, к которому вела от пляжа узкая тропинка. Там, в неубранной комнате с валяющимися на полу книгами и бумагами, грязными стаканами и рассыпанным пеплом на столике, среди шёлковых подушек на легкой плетеной кушетке возлежал, покуривая душистую самокрутку, хозяин. Из скрытых среди икебаны звуковых колонок доносилось утробное пение:
  - All in all you're just another brick in the wall...
  Диск был почти двухлетней давности, но лежавший в бунгало до сих пор способен был крутить его множество раз на дню: он чувствовал какое-то глубинное родство с мрачной и инфантильной фантасмагорией этой музыки. Правда, сейчас почти не слушал, поглощённый действием на мониторах. Гости рассаживались в мягкие кресла вдоль выпуклой стороны подковообразного стола. В зал они, кстати, попали не по прихотливой тропинке. Даже для здешнего хозяина было бы слишком жестокой шуткой принуждать этих солидных, убеленных сединами господ карабкаться по крутому склону. Им и так досталось, пока добрались до этого окружённого белой пеной клочка земли. Кто-то рискнул, оставив свои яхты в виду острова, проскользнуть меж рифов на шлюпках. Другие воспользовались вертолетами, громоздко приткнувшимися на желтеющем пляже, по которому меланхолически ползали бесчисленные крабы. Там, где пляж смыкался с крайним скалистым выступом горы, гости, приветствуемые вооружёнными до зубов охранниками, проходили в небольшую пещеру, миновали узкий коридор, в конце которого перед ними предупредительно открывались двери зеркального лифта, и поднимались прямо во дворец. Лифт имел ход степенный и торжественный, подстать весу этих людей в современном мире.
  "Хотя, кто, кроме меня, да их самих, да еще очень немногих, знает, кто они на самом деле", -- лениво думал хозяин, рассматривая знакомые лица.
  Журналисты не выпрашивали у них комментарии, за ними не охотились папарацци. А зря. Группка, собравшаяся сейчас в недрах Монтана де ла Крус, способна была принять решения, выполнить которые было под силу разве что правительству одной из двух сверхдержав. А эти люди имели возможность свои решения исполнять. Почти всегда. Потому что составляли правление Клаба.
  Клаб - коротко и весомо. Хозяин острова испытывал удовольствие от этих словечек, похожих на черную маску: никто не знает, что скрывается под ней, но зрелище лица в маске ох, как пробирает... Клаб. Игра. Для него это были не просто звуки, но квинтэссенция жизни.
  Очень давно вошел он в тело Игры, постиг ее тончайшие нюансы, достиг верхнего эшелона командующих, ибо всегда жаждал быть кукловодом. Однако потом правда открылась ему и потрясла: эти "кукловоды" сами были куклами, над которыми истинные кукловоды принимали решения, ведая истинные цели Игры. И он был введен в Клаб, взял в руки нити, ведущие к премьер-министрам, маршалам, адмиралам, директорам разведок, и по прошествии времени стал его президентом. Хотя посещала его порой леденящая мысль: "А кто держит нити, ведущие ко мне?..", -- никогда не пытался додумать ее до конца, раздраженно гнал куда подальше. Но сколько ни махай на назойливую муху, она все равно притаится где-нибудь в пределах досягаемости и, улучив момент, усядется на свежую царапину.
  Он досадливо хмыкнул, очередной раз шугнув противное насекомое в дальний уголок мозга, лениво потянулся и гибко вскочил с кушетки. Не глядя, выключил магнитофон, зевнул, и, пробормотав: "The show must go on", подошел к неприметной дверце - похоже, встроенного шкафчика. Но за ней открылся лифт, ведущий в недра горы.
  - Здравствуйте, коллеги, -- он шагнул в зал.
  - Сахиб, -- почти хором произнесли эти важные персоны, склоняясь перед подростком.
  В таинственном зале, среди респектабельных господ, он был неуместен, как клоун среди классических балерин. Но стоял с непринуждённостью владыки, коим и являлся. Потертые джинсы, стоптанные кроссовки, футболка с надписью "Pink Floyd. The Wall" - он мало чем отличался от миллионов юнцов. Загорелое, чуть скуластое лицо, длинные перепутанные тёмные волосы. Только глубоко посаженные глаза - светлые, как выцветшие. Или, может быть, выжженные до золы. Свет скрытых люминесцентных ламп отразился в них.
  
  СССР, Энск, 10 сентября 1981.
  
  Кирпичная, хорошей сталинской постройки, пятиэтажка Руслана была кварталах в двух вглубь дворов. Чтобы добраться до неё, надо было повернуть назад, в сторону школы, пересечь обширный пустырь, поросший жухлой сентябрьской лебедой, и миновать ряд капитальных гаражей. Осенью в Сибири темнеет быстро. Посмотрев, как отъезжает автобус Палыча, Руслан шел, не замечая ничего вокруг, и, честно говоря, уже забыв о словах учителя, вернее, отложив полученную информацию.
  - Пацан, дай-ка закурить! - из-за гаража возникли два темных силуэта.
  От скрипучего голоса стало тоскливо и тошно. В сизом свете отдаленного фонаря проявилась глумливая щербатая ухмылка. Движения парня были нарочито расхлябаны, грязные, плохо сидящие, но "штатовские" джинсы перехватывал полосатый тряпичный пояс с никелированной пряжкой. Второй гопник сдержался чуть поодаль. Намечалась большая задница. Руслан был в своем районе, в молодежной среде именуемом "Октябрькой" (по названию Дома культуры "Октябрьский", в котором каждую субботу проходили дискотеки, неминуемо заканчивающиеся большой дракой). Местные его не тронули бы. Но эти явно были с другой территории, одной из тех, с которыми "Октябрька" находилась в состоянии кровной вражды. Полгода назад в районе прошли жуткие похороны трех пацанов, которых несколько гопников с окраинной "Богатыревки" буквально нашинковали самодельными тесаками...
  Стоящий перед ним не стал дожидаться ответа на ритуальный вопрос, его рука уже шла вперед и вверх. Руслан растерянно смотрел, как приближается тусклый блеск кастета. Только в последний момент вспомнил, что надо делать, перехватил руку, попытался провести простейший прием. Не очень удачно - завалился вместе с противником. Второй уже замахивался чем-то, вроде железного прута. Но хуже было то, что из-за угла возникли еще двое, а, судя по звукам, позади были еще.
  Поймал плечом прут, охнул от резкой боли. И увидел - ясно и четко в стылом свете - лезвие ножа.
  Внутри что-то хрустнуло, мучительно запекло в боку - это поваленный вскочил и поддел ногой, азартно проскрипев:
  - Валите его махом!
  Руслан даже не успел испугаться, осознав, что его просто-напросто убивают. Было только тяжелое отупение. Вскочил, дернулся бежать, но чья-то нога припечатала нос, а сзади несколько рук ухватили куртку.
  Он ощущал страшную дурноту, но отчаянно пытался вырваться. Кричать не мог из-за боли в боку, да это и не приходило в голову. Но сзади почему-то отпустили. Раздались вопли и грохот падения. Вновь нависшая над ним палка была выбита мощным ударом. Кто-то рывком отпихнул Руслана к стене гаража.
  - Стой тихо! - приказал знакомый, но невероятный в такой ситуации голос.
  - Пал Палыч! - ахнул Руслан.
  Стоял, глядел, не верил глазам.
  Солидная фигура чинного историка приобрела упругость и гибкость, какие обычно не просматривались. Очки поблескивали, топорщились усы. Стоял спокойно и уверенно. Все пошло быстро, слишком быстро для восприятия Руслана. Ему казалось, что Палыч не прикасается к хулиганам, просто делает причудливые движения руками. Но Скрипучий резво отлетел в сторону. Второй с дурным визгом неуклюже подпрыгнул, метя ногой, а третий подался вперед, выставив лезвие финки. Однако, после загадочных пассов Палыча, прыгун резко сменил траекторию, врезавшись башкой в железную дверь гаража, а приятель его разом, как подрубленный, свалился на колени. Нож же непостижимым образом оказался в руке учителя, который отбросил его и повернулся к, наконец, пришедшей в себя первой троице. Те борзо кинулись в драку. Палыч забавно раскорячился, тело его будто изломалось, образовав несколько острых углов, и нападающие непостижимым образом рухнули.
  - Атас! - теперь в скрипучем голосе прорезался ужас.
  Кое-как поднявшись, хулиганы бросились в разные стороны. Только врезавшийся в гараж не двигался. Палыч распрямился, аккуратно одернув на все пуговицы застегнутое полупальто, и быстро подошел к нему. Проверил пульс на шее, удовлетворенно кивнул и обернулся к столбом стоящему юноше.
  - Твое счастье, что я забыл в школе портфель с тушёнкой, которую сегодня выдавали учителям. Пришлось вернуться, а то дома есть нечего.
  Он совершенно не запыхался, в отличие от тяжело дышащего Руслана.
  - Сколько лет ты занимаешься самбо? - спросил Палыч, критически оглядев ученика.
  - Четыре, -- машинально ответил тот, все еще пребывая в прострации.
  - Неважный у тебя тренер, смени, -- покачав головой, посоветовал учитель.
  - А вы?.. - мысли Руслана, наконец, начали шевелиться, так, что он смог сформулировать вопрос, -- Это чё, карате, да?
  - Нет, не карате, -- Палыч, поморщился, словно услышал неверный ответ на вопрос об англо-бурской войне. - Отечественная система. Это вон тот каратист, -- кивнул на бездыханное тело. - Вернее, думает, что каратист...
  - Пал Палыч, -- выдохнул мальчик восхищенно, -- вы мастер!
  - Нет, -- покачал тот головой. -- Видел бы ты настоящего Мастера... Впрочем, может когда и увидишь... На-ка лучше платок, приложи к носу, кровища хлещет. И пойдем домой. Я уж провожу - во избежание...
  - А этот? - спросил Руслан, указывая на начавшего чуть постанывать хулигана.
  - Оклемается, -- уверенно кивнул Палыч. - На обратном пути проведаю.
  Бок ныл все сильнее - похоже, треснуло ребро. Но Руслану не очень улыбалось сейчас являться домой в разорванной, залитой кровью, куртке, с расквашенным носом. Надо было хотя бы отдышаться. Они сидели в беседке на пустынной детской площадке. Руслан все никак не мог прийти в себя. Впрочем, спокойствие Палыча тоже оказалось не полным: искоса взглянув на ученика, он вытащил из кармана пачку "Родопи" и спички.
  - Ты уж не говори ребятам, -- попросил он Руслана, -- никогда не курю при учениках, да вот обстоятельства чрезвычайные.
  Размял, зажег, затянулся. Руслану, уже год тайно покуривающему, очень хотелось попросить сигарету, но он не решился.
  - Ты знаешь их? Что они хотели? - резко спросил учитель.
  - Ничего, попросили закурить и сразу кинулись. Никогда не видел... Они хотели меня убить!
  Это обстоятельство вдруг предстало перед ним во всей неприглядности. Он изумленно глядел на учителя, но тот, к еще большему его смятению, утвердительно кивнул.
  - Но почему?!
  С минуту Палыч сосредоточенно курил, потом, словно приняв решение, произнес:
  - Ну, ладно... Все равно теперь ясно, что они знают... Скажем так: некие люди интересуются тобой...хм...несколько больше, чем это соответствует твоему возрасту и положению.
  Руслан ничего не понимал... Вернее, не мог осознать, что ему открывают нечто, давно ощущаемое им самим.
  - Какие люди?
  - Разные, -- ответил учитель, отбрасывая сигарету в урну. - Хорошие...И плохие. Эти были плохие. Вернее, наняты плохими. Но, думаю, в ближайшее время они вряд ли тебя побеспокоят. Мне кажется, сейчас они сделали глупость, и быстро это поймут. Так что не бойся.
  Но ледяная волна, обдавшая Руслана, была не ужасом, нет - восторгом. Здесь и сейчас полагалось начало чему-то грандиозному.
  - А вы, вы?... -- задохнулся он.
  - Я - хороший.
  Палыч строго глянул в лицо мальчика.
  - Ты не очень-то радуйся. Все серьезно... Меня несколько дней не будет в школе. Но потом я обязательно свяжусь с тобой, и мы подробно поговорим обо всем. В пределах разумного, конечно...
  - Слишком рано... -- с досадой пробормотал он. - Совсем еще не готов.
  В голове Руслана, исполненной блистающего хаоса, вдруг родилась грандиозная догадка:
  - Пал Палыч, -- с сердечным замиранием выдохнул он, -- ведь это связано...связано с Большой игрой?!
  Палыч молча воззрился на него, потом медленно промолвил:
  - Н-даа, похоже, мы в тебе не ошибались... Впрочем, это было очевидно.
  - Но Пал Палыч, -- отчаянно вскрикнул Руслан, -- вы только объясните, а то у меня голова взорвется: причем тут я? Какая тут нефть, какая Индия, какая Америка?..
  - Видишь ли...
  Учитель, похоже, пребывал в раздумьях, что можно сказать.
  - Нефть и все остальное - это внешнее. А настоящий смысл Игры спрятан. Как и основные игроки.
  - Кто вы? - выдохнул юноша самый главный вопрос, который распирал его уже несколько минут.
  - Артельный VI ранга. Мое имя в Артели - Учитель.
  - Артель?..
  - Это наша сторона Большой игры. Скрытой игры.
  - А которая не наша?..
  - Организация противника называется Клаб.
  - Это вроде разведок?
  - Нет, мы не работаем на правительства. И Артель, и Клаб гораздо старше государственных режимов, которые существуют сейчас. Я ведь говорил тебе, что Игра идет очень давно... Названия организаций менялись, но суть оставалась. Во всяком случае, Артель всегда служила интересам евразийской империи. Сейчас она называется СССР. Но, если нужно, мы будем работать против советского правительства.
  - Нужно кому?
  - Я же сказал: Империи. Сейчас - России.
  Вдруг он заговорил так, словно они сидели в классе и Палыч настойчиво объяснял новый сложный материал:
  - Географически Игра идет в пространстве от Египта до севера Индии, с включением Малой, Средней и Центральной Азии, Кавказа, Месопотамии и Леванта. По этой территории проходили основные пассионарные толчки, порождавшие новые этносы. Здесь - главные торговые пути. Здесь же Плодородный полумесяц - родина древнейших постпотопных цивилизаций, да и допотопной тоже. И здесь был земной рай. Эта территория всегда имела огромное геополитическое значение. Но это лишь следствие ее значения мистического, как колыбели человечества, куда оно жаждет вернуться. Государства сражаются здесь за торговые маршруты, но наши тайные общества, участвуя в политических играх, имеют в виду нечто высшее.
  - Я не совсем... -- неуверенно произнес Руслан.
  - Всего сейчас и не поймешь, -- заверил Палыч.
  - Но все-таки, почему я?!.
  Глаза Учителя сверкнули, как в давешней драке, делая его облик совсем непривычным, но подлинным и внушительным.
  - Думаю, ты - очень важный фактор в Игре. Но пока говорить об этом рано.
  - Пал Палыч!.. Учитель!..
  - Все, иди домой.
  Руслан понял, что придется подчиниться. Он никогда не видел обычно мягкого педагога столь властным. Встал, чтобы идти, и тут Палыч, к изумлению Руслана, поднялся сам и перекрестил ему лоб. Потом развернулся и твердым шагом направился к пустырю. Однако, словно вспомнив о чем-то, обернулся к оцепеневшему юноше.
  - Еще одно, что ты должен услышать прямо сейчас.
  И четко, немного нараспев, произнес:
  - Когда все умрут, тогда только кончится Большая игра.
  - Что-что?.. - растерянно переспросил мальчик.
  Но Учитель уже исчез в наступающей ночи.
  
  Тихий океан, остров Монтана де ла Крус, 13 сентября 1981.
  
  Слегка наклонив голову, Сахиб оглядел собрание.
  - Садитесь, господа, - небрежно бросил он, но сам остался стоить и резко выбросил руку.
  Откуда-то из-за его спины вылетело двойное колесико на длинной веревке - йо-йо, детская игрушка, абсолютно гармонировавшая с его несерьезной фактурой. Веревка оплетала его по-мальчишечьи нечистые пальцы, которые быстро двигались, металлические колесики резво скакали, выписывая в воздухе прихотливые фигуры. Казалось, он был полностью поглощен свои занятием и не обращал внимания на общество. Но гостям, очевидно, такая манера была привычна, они уселись на места, молча созерцая играющего подростка. А тот, не отрывая взгляда от своего снаряда, пригласил:
  - Прошу вас, милорд.
  Англичанин, выполнявший обязанности секретаря, встал, одернул безупречный блейзер с золотыми пуговицами, но без эмблемы. Блестящий аристократ напоминал потертого лиса - резкие, почти гротескные черты лица насколько не смягчались распадающимися по плечам безупречного смокинга белокурыми локонами и рыжеватой эспаньолкой. Гротеска добавляли большой рот, постоянно выбивавшиеся из-под ухоженных волос бесформенные уши и длинный нос, над которым мерцали тоскливые, как у загнанного зверька, глаза. В Палате лордов непосвящённые принимали его за безобидного дурачка. Но были и те, кто знал: этот совсем ещё молодой джентльмен держал в руках большинство гуманитарных миссий и фондов, с помощью которых Британия после войны сохраняла своё влияние в бывших колониях. Заговорил он с неподражаемым университетским акцентом:
  - Сэр! Разрешите кратко обрисовать основные аспекты игровой конфигурации последних дней.
  Сахиб коротко кивнул, стремительно вращая йо-йо. Выдержав для значительности паузу, лорд продолжал:
  - Закончившийся три дня назад в Гданьске съезд официально учредил независимый от коммунистических властей профсоюз "Солидарность"...
  Сахиб мотнул лобастой головой, одновременно сотворив особо изощренную фигуру.
  - Польская диверсия, как я уже неоднократно говорил, полезна исключительно как отвлекающий маневр. Это выступление, безусловно, будет подавлено. А для Игры Польша - периферия... Дальше.
  Лорд чопорно кивнул и продолжил:
  - Мусульманские террористы готовят покушение на президента Египта Садата. Операцию курирует наш коллега.
  Он сделал легкий поклон в сторону американца, закинувшего на драгоценное дерево стола дорогие, но не очень чистые сапожки.
  - Нейтрализуйте Анвара скорее, -- пробормотал Сахиб с недовольной гримасой - веревка только что чуть не сорвалась, -- он вот-вот выйдет из-под контроля.
  Ему удалось выровнять вращение, и он продолжил более пространно:
  - Янки с евреями готовы его в зад целовать за то, что подписал мир и турнул Советы. Совершенно не способны понять, что самостоятельный Египет в столетней перспективе для них и всех нас куда страшнее, чем красные на Красном море...
  - Менее чем через месяц проблема перестанет существовать, сэ-эр, -- лениво протянул янки.
  Он производил впечатление пьяного ковбоя. Лужёную глотку и простоватое лицо не смог облагородить даже один из самых блестящих университетов Лиги плюща. Однако ум у него имелся, грубый и жёсткий, но удивительно продуктивный, когда дело касалось практической выгоды. И в Клаб его ввели отнюдь не за миллиардный блеск нефтяного наследства.
  Поскольку Сахиб промолчал, британец продолжил:
  - В СССР напряженность между ингушами и осетинами достигла предела. В ближайшее время это или закончится взрывом, или постепенно будет сходить на нет. Я задействовал своих людей на Северном Кавказе с целью активизации конфликта.
  - Это правильно, -- согласился Сахиб, -- частично отвлечет внимание русских от серьезных вещей. Взрывайте.
  - Я планирую показательное убийство ингушами осетина... -- заметил лорд.
  Сахиб кивнул.
  - Теперь Афганистан, -- продолжил ободренный докладчик. - Над горами Луркох, это неподалеку от Шинданда...
  - Я знаю эти места, -- заверил Сахиб.
  - ...сбит советский вертолет, в котором находился генерал-майор авиации Виктор Ахалов. Это стало завершением нашей операции по ликвидации одного из руководителей Artel`и.
  - Дерьмово получилось, -- покачал головой Сахиб, -- гази разорвали его на куски. Artel будет мстить. Это может сильно помешать нам... Надо было вывезти генерала и выжать от него информацию.
  - Мы не успели, -- начал оправдываться докладчик, но Сахиб вновь нетерпеливо мотнул головой:
  - Дело сделано. Дальше.
  - По достоверным сведениям, провозглашение области Антигуа и Барбуда независимым государством неминуемо и произойдет в течение нескольких недель, -- дрожа от гнева, возгласил британец, -- похоже, для него это было важнейшим пунктом доклада. - Этого невозможно допустить! Британия теряет последние доминионы!..
  Сахиб резко дернул рукой и йо-йо, устремившись вперед над столом, с негромким треском врезалось в высокий чистый лоб лорда. Тот замолк мигом, словно получил пулю, только судорожно схватился обеими руками за пострадавшее место. Йо-йо исчезло, словно и не было. Юноша заговорил высоким от ярости голосом:
  - Сэр! Позвольте вам напомнить, что это собрание - не Форин-офис, и не Палата лордов. И в повестке дня не прописано ублажение вашего чертова британского патриотизма! Мы занимаемся делом, которое было начато, когда Англии не было в природе. И мы ни в коей мере не представляем здесь интересов государств, подданными которых когда-либо являлись. У нас одно общее дело, которое, я надеюсь, скоро достигнет блистательного завершения. А пока считаю всякие попытки лоббировать здесь интересы отдельных стран абсурдными и неуместными.
  Похоже, вспышка ярости миновала. Игрушка вновь появилась и закружилась вполне мирно. Молодой лорд был бел, как бумага, но стоял прямо. Лишь отнял узкие ладони ото лба, на котором уже наливался смачный синяк. Остальные тоже молчали, ожидая продолжения. Оно не замедлило:
  - В вашем докладе содержится множество мелких и незначительных дел. При этом я не услышал о главном, о том, из-за чего я собрал правление на чрезвычайное заседание.
  - Сахиб, сэр...
  - Или вам неизвестно о случившемся третьего дня в Сибири? Сэр, - вкрадчиво заговорил Сахиб.
  Вращение йо-йо замедлилось.
  - В Сибири...Да, в Сибири... -- лорд снова смущенно замолк.
  - Продолжайте же! - призвал его Сахиб, -- Расскажите нам, что на недавно выявленного нами Отрока нового Узла покушались какие-то местные хулиганы. Неужели вы не осведомлены об этом?..
  - Осведомлен. Сэр, -- растерянность англичанина явно проходила.
  - Может быть, не просто осведомлены? Может быть, вы и есть первопричина этого прискорбного случая?
  Голос Сахиба продолжал оставаться обманчиво доброжелательным.
  - Да, сэр, -- ответил лорд, взяв себя в руки, -- я счел своевременным решить эту проблему.
  - Своевре-еменным... -- задумчиво протянул Сахиб. - Почему же в таком случае вы не поставили в известность меня?
  - Я посчитал, сэр, что подобные решения целиком в моей компетенции.
  Англичанин выпрямился, вполне возвратив достоинство. Смелости ему было не занимать.
  Вращение йо-йо все замедлялось, пока, при последних словах лорда, не затухло совсем. Опустив голову, Сахиб, казалось, внимательно рассматривает бессильно повисшие колесики.
  Потом поднял взгляд светлых глаз.
  Глядел в лицо англичанина долго-долго. Или так показалось всем во вдруг наставшей жуткой тишине. В которой раздался пронизывающий сердце вопль аристократа:
  - Не надо! Ради всего святого!...Пожалуйста!..
  Лорд схватился за голову и стал с воем раскачиваться на месте. Потом тело его сломалось и рухнуло на покрытый малахитовой плиткой пол. Извиваясь, как уж, он под столом пополз к ногам Сахиба.
  - Пожалуйста, пожалуйста... -- лепетал он, -- это невыносимо! Пожалуйста, прекратите!
  Сахиб смотрел на него сверху вниз с тем же выражением, с каким только что рассматривал остановившееся йо-йо.
  Лорд дополз до грязных кроссовок Сахиба и уткнулся в них головой, жалобно скуля.
  Сахиб заговорил медленно и рассудительно:
  - Счастье ваше, сэр, что природа наделила меня кротким нравом. Неужели вы могли подумать, что ваши интриги останутся для меня секретом? Неужели я не понимаю, что Деяние для вас ничто, а величие вашей погибшей Империи - все? Но, поймите, прошу вас: ныне наша задача куда величественнее. Мы создаем новый мир, в котором, поверьте, найдется место и вашей родине... Встаньте.
  Британец, продолжая еще постанывать от пережитого ужаса, неуклюже поднялся на ноги.
  - Вы отдали приказ уничтожить Отрока, в надежде, что после этого все наши силы будут брошены на интриги в пользу Англии? Так? - спросил Сахиб, глядя лорду в глаза.
  Тот не хотел смотреть в них, но словно некая сила заставила его.
  - Да, -- тихо выдохнул он.
  - Это была не лучшая ваша идея, -- покачал головой президент. - В Отроках - весь смысл Игры. Истинной Игры. Все остальное - для профанов. Ступайте на место, сэр.
  Неровными шагами лорд пошел в обход стола. Прочие клаберы, хранившие на протяжении описанной сцены гробовое молчание, несколько расслабились и зашевелились.
  - Итак, -- продолжил Сахиб, словно ничего не случилось, -- неуклюжий агент нашего коллеги, к счастью, повел дело, как последний дурак, и, хвала судьбе, противник отреагировал адекватно. Отрок цел.
  - Возблагодарим Господа, -- негромко произнес кардинал.
  Кажется, все произошедшее мало его взволновало. Высоколобый старик в недорогом чёрном костюме, на котором лишь белоснежная колоратка выдавала духовный сан, был старейшим из членов правления Клаба. Во время великой войны в оккупированной Польше закончил подпольную семинарию, уже тогда стал иезуитом, что было полезно. А еще лучше то, что был поляком, в крови которого вечно пребывала ненависть к противнику. И еще - хороший священник, верующий, чего председатель просто не понимал. Но святой отец был и опытным шпионом, многие годы работавшим в ватиканской Конгрегации доктрины веры, которая, как известно, является одной из самых эффективных разведок.
  - Я не преминул это сделать, святой отец, -- ответил Сахиб с такой неприкрытой иронией, что всем стало неуютно.
  - Разумеется, -- продолжал он, и йо-йо снова закружилась, как будто аккомпанировало его речам, -- агент был наказан.
  Собрание восприняло известие индифферентно.
  - Его смерть использована с как можно большим эффектом - для воздействия на психику Отрока. Сразу могу сказать, толку от этого будет мало. Но, поскольку своими неумными действиями коллега лорд раскрыл противнику то, что мы осведомлены о личности Отрока, дальнейшее выжидание бессмысленно. Я сам принял кое-какие меры. Заверяю вас, на сей раз, Отрок будет надежно нейтрализован на время, потребное нам для подготовки Деяния.
  - Хотелось бы знать, достопочтенный Сахиб, какие именно меры? Если мой вопрос не переходит границ благопристойности, - на безупречном английском, но со специфическим шелестящим акцентом спросил, низко кланяясь, китаец.
  Его застывшая улыбка казалась нарисованной. Невзрачный, круглолицый, низенький, неизменно одетый в потертую "суньятсеновку". С коллегами по Клабу он вел себя с той же слащавой подобострастностью, с какой встречал посетителей своей антикварной лавочки в Гонконге. Мало кто знал, что этот немолодой торговец - отпрыск одного их богатейших англо-китайских родов Сянгана, и очень немногие представляли, сколько миллиардов могут стоить подписанные им чеки. А то, что он имеет немалый вес и среди коммунистов на континенте - об этом осведомлены были единицы особо посвященных. Как и о том, какое безмерное уважение к "дядюшке" питают "большие братья" многочисленных триад.
  - Не переходит, -- заверил Сахиб. -- Я действовал через наших людей в пятом управлении КГБ. Отрок будет надежно изолирован.
  Он поклонился китайцу, который поклонился еще ниже, и сел, стерев за ненадобностью улыбку.
  - По-озвольте спросить, Сахиб, сэ-эр.
  Ученая дама черной расы по южному слегка растягивала гласные. Несмотря на это, голос ее звучал довольно пронзительно. Она раздражала нарочитой сухостью, четкостью логики, чопорно поджатыми губами, острым блеском глаз из-под очков. Тем не менее, в далекие годы была первой чернокожей американкой, ставшей победительницей городского конкурса красоты. Однако и голова её была весьма недурна, она здорово перерабатывала политический материал, что вскоре заметили в Вашингтоне. Слишком высоко вознестись, по причине цвета кожи, конечно, не могла, но её консультации весьма ценились и в Госдепе, и в Пентагоне, и в Лэнгли. А Клаб был выше пошлого расизма.
  Сахиб утвердительно кивнул и вновь взялся за йо-йо.
  - Мы раскрыли личность Отрока еще три года назад. Почему в отношении него до сих пор не предпринималось никаких действий?
  - Спасибо, мэм, это хороший вопрос.
  Президент, казалось, опять был полностью поглощен своей игрушкой, но речь оставалась ровной и гладкой.
  - Как можно воздействовать на Отрока, если даже неизвестна природа сил, которые воспроизводят их? Мы знаем, что существуют артефакты, вещественные средоточия силы, которые могут склонить перевес в Игре на ту или иную сторону. Это может быть что угодно - оружие какого-нибудь героя, драгоценность древней правительницы, икона. Даже мощи святого или великого воина. Операции, которые проводим и мы, и противник, всегда конечной целью имеют овладение артефактами, а политические преимущества, получаемые при этом нашими государствами, носят характер побочного эффекта. Хотя, в конечном итоге, мы боремся за ту цивилизационную модель, которую эти государства представляют. Сегодня известно около двух десятков действующих артефактов. Они имеют разную степень силы, но среди них есть один абсолютный. И мы знаем, что в Игре наступают узловые моменты, когда этот Артефакт должен быть перемещен из того места, где пребывает. Тогда, неведомо откуда, возникает некий юноша, который призван свершить это Деяние. Всегда в пользу врагов - позволю напомнить вам, что наша сторона утратила Артефакт еще во время Крестовых походов. Юношей таких до сих пор насчитывалось одиннадцать. Их принято называть Отроками, хотя я не могу сказать, откуда это пошло. Мы не можем сказать, что Отрок - креатура наших противников, ибо он всегда действует самостоятельно, хотя при их помощи. И мы знаем, что они сами ищут родившегося Отрока. А если уничтожить его, неминуемо появляется другой, который довершает Деяние.
  Нырки йо-йо неясным образом предавали веса словам президента Клаба.
  - Таким образом убивать Отрока бесполезно и даже вредно. Но можно, например, отвлечь от его миссии, как наши предшественники поступили с десятым. Однако в данном случае такой вариант был невозможен - Artel раскрыла Отрока гораздо раньше нас, и все это время он находился под её контролем. В этой ситуации я принял решение лишь наблюдать, вмешавшись в момент, когда противника можно было бы застать врасплох...
  - Однако, -- Сахиб чуть поклонился в сторону лорда, -- этот план был сорван.
  - Ви уверены, что переориентировать этого молодого поца...прошу прощения, этого Отрока, уж-таки точно невозможно?
  Задавший вопрос - тщедушный узкоплечий субъект с огромным крючковатым носом -словно бы воплощал тип скорбного местечкового обитателя. Однако предки его, хоть и явились в своё время из Восточной Европы, уже несколько поколений жили во Франции. Он или его многочисленные родственники могли запросто выйти на любого министра любого правительства, или в течение пары часов организовать встречу с мафиозным боссом высочайшего уровня, добыть секрет самого высшего уровня. Досье на него были во всех спецслужбах мира, но и он держал досье на все более-менее заметные фигуры в сфере международного шпионажа. Семейная фирма работала, с кем хотела, поставляя тайную информацию за хорошие гонорары, и так искусно маневрировала в зыбком зазеркалье спецслужб, что ни у одной из них за всё это время не возникло желания прихлопнуть наглых конкурентов. Просто они всем были полезны.
  - Уверен, -- президент глянул недобро.
  - Отрок уже информирован о своей миссии, а это значит, новый Узел завязан. И, увы, не мы владеем инициативой в этом раунде.
  Йо-йо исчезло. Властительный подросток тускло констатировал:
  - Когда все умрут, тогда только кончится Большая игра.
  Коротко поклонился и, резко повернувшись, направился к лифту
  
   СССР, Энск, 11 - 19 сентября 1981.
  
  После эмоционально перегруженной пятницы суббота предстала бедной и темной. Утром Руслан, несмотря на запрет таинственного "майора Иванова", сходил в секцию самбо. Там, неожиданно для себя, бросил на пол одного из самых сильных парней в своей категории, принудив его судорожно захлопать ладонью по полу, признавая поражение. Но это нисколько не обрадовало его. После совета Палыча он внимательно присмотрелся к тренеру, и нашел того заурядным и неинтересным. Он, кажется, озабочен был лишь отбором наиболее перспективных учеников для получения разрядов, а честолюбивые его мечты поднимались не выше, чем участие воспитанников в областных чемпионатах, и, может быть, если повезёт - во всероссийском первенстве. Был невзрачен, редко стирал кимоно, допускал ошибки, демонстрируя приемы.
  Похолодало, болезненно моросил обессиливающий дождь, но Руслан шёл из секции длинной дорогой, чтобы как можно позже оказаться дома. Суббота - отец снова будет пьян. Не то чтобы Руслан способен был возненавидеть папу по этой причине, просто ему тяжело и стыдно было смотреть на его мучения. Мама умерла два года назад, так, что они и опомниться не успели. У нее давно побаливало колено, но она, красивая веселая женщина, не обращала на это внимания. Пока не упала, ударившись им о бетонный паребрик. Перелома не было, но боли по ночам все усиливались, так, что не могла уже спать. Наконец, ее прогнали к врачам, которые, после мучительных обследований, приговорили - метастазировавшая саркома. Через три месяца Асии не стало. Все это время в памяти Руслана было исполнено её прерывистых стонов.
  Разумеется, на кухне уже позвякивало стекло, воняло "Беломором", доносился хриплый отцовский кашель. Евгений Загоровский, хоть и происходил из польско-русского рода столбовых дворян и помнил об этом, впадая в запой, мало отличался от прочих мужиков великой и несчастной страны.
  - Папа, я пришёл! - крикнул Руслан и сразу скользнул в свою комнату, не слушая вопроса отца, заданного уже изрядно тягучим голосом:
  - У-ужинать бу-удешь?
  Он поужинает потом, когда, проигнорировав беспрестанные топот, пение и ругань, дождётся, пока они стихнут, пройдет на кухню и поднимет с пола смертельно пьяного мужчину. Дотащит его, пытающегося что-то говорить, советовать, воспитывать, жаловаться, петь и читать стихи, до кровати, разденет, укроет одеялом и выключит свет. Потом, возможно, придется подтирать блевотину на полу. Как повезёт.
  Пока он просто лежал на кушетке, закинув руки за голову. Из магнитофонных колонок доносилось:
  
  Daddy's flown across the ocean
  Leaving just a memory
  A snapshot in the family album
  Daddy what else did you leave for me
  Daddy what d'ya leave behind for me
  All in all it was just a brick in the wall!
  All in all it was just bricks in the wall...
  
  Он не очень увлекался роком, вообще музыкой, предпочитая книги. Но этот концерт чем-то цеплял его. Печалью обездоленности или бунтарской страстью, или колдовским дурманом... А может быть, призрачной и бредовой, но надеждой на выход.
  Отец уже орал что-то непотребное, Руслан не обращал на это внимания, протирая взглядом давно не беленый потолок. События недели не то, что проходили перед ним: память о них существовала одновременно, словно раскалённые гвозди, терзающие взбаламученный мозг.
  В прошлую пятницу шел в школу с опаской, прислушиваясь к движениям за спиной - все-таки вчерашнее происшествие, а особенно комментарий на него Палыча, были очень даже незаурядны, и просто так миновать не могли. Впрочем, вскоре разозлился на себя и постарался игнорировать тревогу. Даже преуспел, напоминали о вчерашнем только ноющие бок и плечо, да пощипывание в разбитом носу.
  Но лишь придя на урок истории и увидев там Зою Александровну - крашеную блондинку в возрасте, обозленную на весь свет, а больше всего на учеников, вспомнил вчерашние слова Палыча. Все же поднял руку и спросил:
  - А Пал Палыч заболел?
  - А тебе, Загоровский, другие преподаватели не подходят? Обязательно столичные светила? - ехидно прощелкала Зоя, именуемая школьниками Швабра, изводя презрительным взглядом.
  - Просто хотел узнать, -- сдержавшись, ответил, глянув исподлобья.
  - Он взял отпуск по семейным обстоятельствам, -- снизошла училка, но тут же вытянула его к доске и, с удовольствием придравшись к какой-то мелочи в ответе, влепила "тройку".
  Последующие дни добавили смуты. В воскресенье Руслан устал сидеть, исходя от тревоги, дома, и с готовностью вышел во двор, услышав в телефонной трубке полный ликующего ужаса голос соседского пацана Женьки:
  - Русь, пошли на Базу, говорят, там парень разрезанный на рельсах лежит!
  Руслан потащился за ним, к Базе - старому заводику по перегонке нефти. Прямо по жилым кварталам от него шла узкоколейка, по которой иногда влачился с частыми остановками длиннющий поезд бензиновых цистерн.
  У перехода через рельсы толклась кучка любопытствующих. Там действительно лежал труп - вообще-то, не редкость в этом месте, где рельсы пересекала пешеходная дорожка, и нетерпеливые мужчины, выскочившие в ближайший гастроном за добавкой, не дожидаясь, пока стоящий поезд освободит проход, отчаянно ныряли под колеса.
  Руслан уже не раз видел мёртвых. Правда, не таких: нижняя часть тела со странно перекрученными ногами лежала на дорожке, а торс с головой - на другой стороне поезда. Между ними на шпалах в беспорядке разбросаны были какие-то желтоватые органы. Крови, как ни странно, было не так уж много - кое-где, вязкими чёрными пятнами.
  Руслан с отвращением поглядел на ноги покойного - в ношеных американских джинсах, перехваченных модным матерчатым поясом, перевёл взгляд на стоптанные кроссовки, одна из которых лежала в стороне, открыв позорно грязный дырявый носок, и, словно что-то его тянуло, перешел с возбуждённо сопящим приятелем на другую сторону - к торсу. Вот здесь его достало по-настоящему. Бескровное, припачканное белой пылью лицо с раззявленным ртом выглядело уже и не лицом, а воплощённым безмолвным воплем, как на картине Мунка (он видел, конечно, только репродукцию). Но не поэтому к горлу Руслана подступила смертельная тошнота. Просто он узнал его. Это был парень со скрипучим голосом, гопник, который пытался его убить.
  - Пойдем-ка отсюда, -- проговорил Руслан и почти потащил жадно оглядывающегося приятеля.
  Они пришли туда, где блок гаражей примыкал к глухой ограде детского сада, оставляя немного пространства. Воняло стылой мочой с сухими фекалиями, валялись бычки и бутылки из-под спиртного. "Сачкодром" был оборудован несколькими магазинными ящиками из тонких деревянных плашек. На них и уселись.
  Руслан достал мятую пачку омского "Космоса", протянул сигарету Женьке, закурил сам. Приятель избегал смотреть ему в глаза. Подозрения Руслана переросли в уверенность.
  - Слышь, Жэка, -- произнес он лениво, словно чтобы хоть что-то сказать в затянувшейся паузе, -- тебе кто про этого жмура впарил?
  Женька побледнел и опустил глаза.
  - Да не помню я, пацан какой-то во дворе...
  - Я-ясно, -- протянул Руслан, пристально глядя на него.
  Занимаясь в школьном драмкружке, он открыл силу пристального взгляда в упор. Важно было лишь выдержать паузу, и тебе расскажут все, что надо. Впрочем, наверное, было в его взгляде нечто, усиливающее эффект. Во всяком случае, метод этот он до сих пор применял успешно.
  Женька проговорил робко.
  - Слушай, Русь, не пацан это был.
  - А кто? - Руслан не отводил взгляда.
  - Да мужик какой-то, -- чуть не плача признался Женька. - Дяденька такой, знаешь, как учитель. А может, мент...я знаю?..
  - Ну и что он?
  - Да ничего. Подошёл, назвал мою фамилию, и говорит...
  - Что?
  - "Загоровский, -- говорит, -- друг твой?" Я говорю: "Ага" "Так вот, -- говорит, -- позвони ему, он сейчас дома, и идите на Базу, там на рельсах труп разрезанный лежит" Посмотрите, мол, вам интересно будет...Русь...
  - Что?
  - Лажанулся я, -- Женька весь извёлся от стыда.
  - Почему?
  - Он мне чирик за это дал, просекаешь?..
  - За то, что мне позвонишь и на трупака глядеть поведешь?
  - Ну, типа того... Ты чё, Русь? Чё за дела тут вообще?..
  - Сам не врубаюсь... А фигли ты башли-то взял, а?.. - Руслан поглядел на Женьку грозно.
  - А ты бы не взял?..- заменжевался тот.
  Руслан пожал плечами.
  - Ладно, проехали... Ты это...чирик у тебя?
  - Ага.
  - Ну и пошли за потрвешком в "аквариум". Вставим и домой пойдем. Я чё, зря вылез что ли?..
  - Русь, я на вертак коплю...
  - Не хрен жабиться, за меня же забашляли... И вообще, у меня день рождения завтра.
  Два "огнетушителя" загасили тревогу, почти избавив память от кричащего лица.
  Он давно ощущал, что за ним приглядывают, но гнал это чувство, как упорную муху, раз от раза садящуюся на болячку. Уже несколько лет замечал заинтересованные взгляды незнакомцев, иногда вежливые и доброжелательные люди расспрашивали о всяких пустяках: как живет, не болеет ли, слушается ли родителей, что читает.
  Потом они (для него это уже были "они") куда-то девались, он даже немного расстроился. Но вскоре понял, что "они" все еще рядом.
  Старик... Седой, как лунь - и волосы, и окладистая борода, но приземистая фигура выглядела крепкой. Впервые он появился, когда мама еще была жива - на конкурсном спектакле школьного драмкружка в городском дворце пионеров. Конкурс был важным, среди зрителей имелись какие-то шишки, то ли из обкома, то ли по комсомольской линии. Кружок Руслана представлял идеологически выдержанный спектакль по пьесе безымянного автора - о настоящем человеке летчике Алексее Мересьеве. Шеф особенно одобрил выбор произведения, подсказанный руководителю кружка - немного малохольному учителю пения - никем иным, как Русланом, который сыграл и главную роль.
  Произведение было в стихах:
  
  Товарищ Мересьев летел в самолете,
  С подбитым мотором летел.
  Задел за верхушки высоких деревьев,
  И это спасло ему жизнь...
  
  Руслан превзошёл самого себя. При мрачном вступлении хора мальчиков:
  
  Он скоро очнулся в глубоком сугробе,
  Hо на ноги встать он не смог.
  Он полз, весь истощий, он полз три недели, --
  
  стеная и подтягиваясь на руках, он прополз поперек грязноватой сцены так убедительно, что зрители (в основном, родители актеров) замерли в скорбном молчании. Трагизм достигал апогея при замогильном речитативе девочек:
  
  - Гангрена, гангрена! Ему отрежут ноги!..
  
  На этих словах Руслан обессилено замирал. Бросив при этом взгляд в зрительский зал, среди печальных и напряженных лиц, уловил откровенную усмешку кряжистого седого деда в первых рядах.
  Спектакль не победил по одной причине: кто-то выяснил, что никакой такой пьесы напечатано не было, а текст актеры разучивали с машинописных листов, принесённых Русланом. Был скандал. Шеф рвал и метал, требуя выдать источник крамолы. Руслан стоял намертво, утверждая, что листочки нашел в макулатуре и решил, что это хорошая пьеса о герое, а не какое-то антисоветское издевательство. Другого сказать не мог: листки получил от мамы... Тогда Шеф ему поверил, потому из школы он не вылетел. Должен был вылететь из драмкружка, но тут неожиданно возвысил голос учитель пения: он (и не только) считал, что без талантов Руслана кружок не имеет смысла. Поскольку драмкружок был весомой частью ежеквартальной отчётности в районо, Шеф махнул рукой и оставил Загоровского в покое. Тем более что так и не понял, какая именно крамола заключалась в трагических стихах про советского летчика...
  Второй раз Руслан увидел старика уже на промокшем под осенним дождем мусульманском кладбище - на похоронах матери. Тот стоял поодаль и глядел на Руслана. Которому, впрочем, он тогда был настолько безразличен, что тут же забылся. А вспомнился только через несколько месяцев, в библиотеке.
  Пока мама была жива и работала в библиотеке, Руслан, до безумия любивший читать, жил, как в сказке. Ему стоило лишь сказать Асие, что он почитал бы такую вот книгу, как вскоре она её доставала. Даже каких в библиотеке быть не могло. Может быть, изо всех энских мальчишек он был единственным, читавшим, например, литературный источник бешено популярных гэдээровских фильмов про вождя Виннету - романы Карла Мая, наглухо запрещенного за то, что имел несчастье быть любимым писателем Гитлера. Но мама неизвестно где достала пару ветхих дореволюционных брошюр издательства Сытина.
  По мере взросления книги становились серьезнее, иной раз и опаснее. Как-то Асия извлекла с нижней полки кладовки книжку, при этом строго сказала, что говорить про нее никому нельзя, потому что из библиотек она изъята, но она, мама, умудрилась припрятать один экземпляр. Заинтригованный Руслан прочитал довольно занудную звёздную фантастику, не очень понял, в чем тут крамола, и положил назад в кладовку. Немного позже до него, конечно, дошло, что писатель в виде жуткого инопланетного режима рисует советское общество, но, на вкус Руслана, делал он это не интересно.
  Были и другие такие книги, и даже машинописные листочки с действительно полноценной крамолой. Отец часто приглушённо ругался с матерью из-за этих идеологических диверсий, но чуть взбалмошная и романтичная Асия, происходившая из рода казанских князей-чингизидов, была ярой, хоть и тихой, антисоветчицей. Она упрямо твердила, что сын должен развиваться, а для того надо читать всякие книги, в том числе и запрещённые. Все эти скандалы заканчивались тяжелым вздохом отца: "Ну ты, кня-яжна...", -- и родители мирились.
  Месяца через два после её смерти он записался в другую библиотеку - в материнскую, конечно, ходить не мог. Брал книжки, иногда интересные, но так, ничего сенсационного. Одна пожилая библиотекарша почему-то часто заговаривала, советовала то да сё, что-то приносила из загашников. Наконец, стала таскать ему книги из взрослого отдела. И он читал этих писателей, которых не проходили в школе - Кафку, Беккета, Камю, Сартра - увлеченно, но не особо заморачиваясь их мрачными взглядами. Ему больше нравились Бабель и Зощенко, или жутковатые рассказы Грина, так не похожие на сладенькие "Алые паруса". А от "Мастера и Маргариты" пришел в многодневный восторг.
  Руслан и не думал, с чего это он впал у тетки в фавор, пока, подходя как-то к библиотеке, не увидел выходящего из неё знакомого белобородого старика. Все стало ясно: "они" вновь были рядом. Постоял немного, насвистывая, а потом нырнул в библиотеку - за новой порцией корма для непрестанно требующего жрать мозга.
  ...Он прислушался. Отец на кухне уже мычал что-то невнятно. Скоро его можно будет забрать. Поморщившись от боли в боку, снял с полку последнюю книгу, взятую у доброй тетки, и попытался читать. Это было что-то сложное, многозначительное, приправленное странными виршами. Руслан никак не мог принять рассуждения автора по поводу долга. Само это слово было ему неприятно. Он совсем не чувствовал, что должен кому-то или чему-то. Наоборот, полагал, что мир должен ему - свободу, которой он никогда не знал, но стремился к ней изо всех сил.
  В четверг, задумавшись об этом на уроке, по привычке вытянул руку, а когда вспомнил, что вместо Палыча - Швабра, было уже поздно. Пришлось спрашивать эту козу:
  - Зоя Александровна, что такое долг?
  Историчка, решившая, что паршивец над ней издевается, пошла красными пятнами. Класс с интересом замер, в надежде, что Русь решил опасно приколоться - периодически с ним такое случалось, всегда неожиданно и интересно. Однако Руслан, поняв по дрожащей шее и бешеным глазенкам, что вот-вот раздастся пронзительный вопль, поспешил предварить бедствие:
  - Мне действительно это непонятно, -- заверил он смиренно, -- почему люди поступают так, а не иначе? Пал Палыч рассказывал про Наполеона, который пошёл на мост, где бы его точно убили. Но он взял знамя и пошел, а солдаты за ним. Он выполнял свой долг, да? И они тоже? А что их заставило это сделать? Они же просто могли разойтись и не умирать...
  Класс разочарованно стух - кина не будет, Руся понесло... Сникла и Швабра, до которой дошло, что ее призывают исполнить педагогический долг, и от того, что она ответит, зависит, быть может, вся дальнейшая жизнь этого паршивца - так ее, вроде бы, учили в институте. Но в голове у неё все смешалось, и она решительно не могла найти походящих слов, все больше злясь на выскочку.
  - Ну, видишь ли...Странно, что Пал Палыч не рассказал вам, что у Наполеона были классовые интересы...и у его генералов тоже... -- она понимала, что несёт чушь. -- Но, кроме этого, они еще помнили революционные идеалы и думали, что сражаются за них...-- ей показалось, что она нащупала твердую почву. - Революция раскрепощает человека и он радостно выполняет долг перед трудовым народом... Вот мы, мы все, если социалистическая родина будет в опасности, пойдем ее защищать... Это и есть наш долг...
  Она уже думала, что выкрутилась из трудного положения. Но Руслан спросил:
  - А кто не захочет его выполнять?..
  Швабра вновь впала в неистовство:
  - Значит, он враг и его рас-стреляют, -- почти прокричала она и так зыркнула на мальчишку, будто и впрямь намеревалась пустить ему пулю в лоб.
  Так Руслану открылась истина: долг невозможно исполнить под дулом пистолета или под любым другим принуждением, потому в этом нет свободы. Исполнять долг можно только по доброй воле. А значит - понимание этого ослепило его - тот, кто сам решает, в чем его долг...свободен!
  Есть люди, у которых долг в крови и их невозможно принудить к его исполнению, потому что они принуждают себя сами.
  Это было так просто... Он не мог понять, почему не знал этого раньше. Именно это и имела в виду лежащая дома книга. Она тоже была про Игру - Игру в бисер.
  Ассоциации сделали свое дело: его долгом была Игра. Осознание вошло в него, словно эти слова кто-то вдул ему в мозг. Но он дошел до них сам, сейчас, здесь, в этом ветхом унылом классе.
  И еще он понял, что исполнит долг, чего бы ему это ни стоило.
  До конца урока просидел за партой с отсутствующей улыбкой. Лицо его было так странно, что даже Швабра не решалась прикрикнуть на него, хотя ей очень хотелось.
  Вчера же, в пятницу, окончательно осознал, что для него Игра началась.
  Палыч никак не проявлялся. Руслану было тревожно, но хандра на время отступила, когда его вызывал в кабинет Шеф. Гадая, что за взбучка предстоит (за другим учеников сюда не вызывали), Руслан с удивлением увидел сидящего рядом с директором мужчину средних лет, чисто выбритого, в неброском костюме и с внимательными глазами.
  - Михаил Андреевич, -- обратился он к Шефу, -- нельзя ли нам с мальчиком поговорить наедине?
  Шеф моментально вскочил и, угодливо изогнувшись, выскочил из кабинета.
  - Садись, Руслан, -- пригласил мужчина. - Ты догадываешься, кто я?
  - Милиция? - неуверенно предположил мальчик.
  - КГБ, -- коротко сообщил пришелец. - Майор Иванов.
  "Никакой он не майор, и никакой не Иванов", -- мелькнуло, будто само собой, в голове у Руслана, но он не выпустил эту мысль на лицо и доверчиво кивнул.
  - Я тут по поводу твоего учителя истории.
  - Пал Палыча?
  - Да. Видишь ли, он исчез, и мы подозреваем, что его могли похитить враги.
  - Какие?
  - Ты не спрашиваешь, почему, и чем их так заинтересовал школьный учитель, -- глядя в упор, проговорил чекист. - На твоем месте я бы думал, прежде чем отвечать...
  Руслан удивленно вскинул голову. Майор продолжал пристально его разглядывать.
  - Скажи-ка, -- спросил он, наконец, -- в последнее время ты не замечал каких-либо странностей, связанных с Пал Палычем? Может быть, какая-нибудь история или еще что?..
  - Нет, ничего не было, -- сразу ответил Руслан.
  - Вот теперь молодец, -- одобрительно кивнул майор. - Вообще, очень советую тебе меньше говорить в ближайшие дни и поменьше встречаться с людьми.
  Чекист глядел с возрастающим интересом.
  - А что с носом? - спросил вдруг быстро.
  - Упал на лестнице, -- так же быстро ответил Руслан.
  - Молодец... Молодец... Теперь вот что. Могут еще прийти, может быть, и из моего ведомства. Не имеет значения - молчи. Противник везде, и ты еще не способен его идентифицировать.
  Юноша кивнул.
  - Сейчас сразу иди домой, но незаметно. Я договорюсь с директором, чтобы тебя освободили от уроков. Сиди дома выходные и следующую неделю, пока не появится человек, который скажет: "Есть возможность устроить тебя на курсы арабского языка. Недорого". Повтори.
  - Есть возможность устроить тебя на курсы арабского языка. Недорого.
  - Запомни. Ты ответишь: "У папы хватит денег только на турецкий". Повтори.
  - У папы хватит денег только на турецкий.
  - Фразы должны быть точно такие, без малейших изменений. Это будет наш человек, он скажет, что делать дальше.
  Руслану все было ясно. Майор смотрел уже с удивлением, но высказываться не стал, лишь крепко пожал руку и подтолкнул к двери.
  - Позови там вашего директора - ходит взад-вперед мимо двери, а подслушать никак не решается... Да, ещё - тебе привет от Учителя...
  Руслан в первый и последний раз увидел, как улыбается "майор Иванов".
  Стены в туалете для мальчиков были расписаны наивными непристойностями, львиная доля которых касалась любимого директора. Фрески регулярно стирались подневольными младшеклассниками, но вскоре в изобилии возникали вновь. Из окна туалета очень удобно было сигануть на зады школы, в густо заросший дворик. Что Руслан и сделал.
  
  ...We don't need no education
  We don't need no thought control
  No dark sarcasm in the classroom
  Teacher leave them kids alone
  Hey teacher, leave the kids alone
  All in all it's just another brick in the wall!
  All in all you're just another brick...
  
  Отец давно затих. Руслан, не глядя, отключил взволнованный детский хор, прерываемый речитативом злобного педагога, и отправился на кухню.
  
  СССР, Ленинград, 13 сентября 1981.
  
  Артельная Обитель была замаскирована под воинскую часть на задворках исторического центра города. Никто из посторонних не интересовался, что происходит за декорированной грозной "колючкой" бетонной стеной с железными краснозвёздными воротами. Но по-настоящему секретность обеспечивалась за счет вечной розни между КГБ и армией. На Лубянке были уверены, что объект используется ГРУ, в "Аквариуме" -- что под воинскую часть бутафорят комитетчики. А кто-то тайный в аппарате Политбюро прикрывал всю эту конструкцию.
  До революции в мрачноватом комплексе зданий из коричневого кирпича располагалась преуспевающая мануфактура, заведенная для прикрытия одним из высших артельных. До сих пор ржавые останки огромного ткацкого станка остовом динозавра возвышались в бывшем цехе, переоборудованном под тренировочный зал. Послушники использовали их как снаряд для занятий по боевой подготовке.
  Надо было быть артельщиком, по меньшей мере, VI ранга, чтобы хотя бы в общих чертах представлять, чего стоило Артели держать в тайне свою разветвленную инфраструктуру. В монструозно-громоздкую советскую машину плановой экономики, которая сама по себе обладала способностью бессмысленно аннигилировать огромные ресурсы, были умело встроены некие механизмы. И, совершенно нечувствительно для ВВП страны, в системе разверзались провалы, где исчезали средства, шедшие на содержание Артели. При этом ни одна комиссия ЦК не смогла бы вычислить эти финансовые потоки, хотя бы потому, что любую подобную комиссию неминуемо возглавит нужный человек.
  Совет Артели собрался в одной из тайных келий. Событие настолько секретное, что даже чиноначалие Обители не имело о нем понятия. Собрания высших органов противоборствующих мегаструктур Игры происходили крайне редко, а мероприятия по обеспечению их безопасности отнимали огромное количество времени и средств. Сейчас Обитель и пространство вокруг нее были буквально нафаршированы охраной, хотя сторонний наблюдатель ничего бы не заметил.
  Совет был невелик: столетия Игры показали, что пять-семь человек вполне способны эффективно руководить тайной сетевой структурой, каковой были и Артель, и Клаб. Сейчас высших артельных было пятеро, причем, двое введены в Совет совсем недавно, для чего им досрочно присвоили III ранг, необходимый для обретения титула батыря. Причиной была не столько гибель одного из старых руководителей в Афганистане, сколько то, что эти двое должны были подготовить к Игре нового Отрока. Сегодня у Артели не было задачи важнее.
  Палыч несколько напряжённо сидел на старинном сундуке, вмещающем Бог знает какую рухлядь. В не менее древнем кресле, сбросив легкие "лодочки" и подобрав ноги, притаилась светловолосая Княжна. Элегантная дама без возраста любопытно посверкивала синевой сквозь толстые линзы очков. В другом таком же кресле с немалым трудом разместил обширную фигуру владыка Назарий, пресвитер Артели. Сейчас, впрочем, он был облачен в "штатское": длиннополый пиджак и брюки, столь огромные, что с первого взгляда становилось ясно - сработаны на заказ. В углу примостился Мастер, абсолютно неподвижный и какой-то "плоский", казалось, фигура его сливается с желтоватой известкой стены. Как всегда, лицо его было словно бы не в фокусе - неявные черты тут же стирались из памяти, стоило отвернуться. На низком пуфике в середине комнаты невозмутимо сидел по-турецки кряжистый белобородый Ак Дервиш. Он и был Батырем батырей, председателем Совета, хотя знали об этом лишь они пятеро.
  - Господа члены Совета, -- негромко начал он, - вы все осведомлены о прискорбных происшествиях последних дней.
  Все, кроме неподвижного Мастера, утвердительно кивнули.
  - Из того, что Клаб раскрыл личность Отрока, -- продолжал Ак Дервиш, -- можно сделать, по крайней мере, один положительный вывод: шесть лет назад мы не ошиблись - Руслан Загоровский, действительно, очередной Отрок Большой игры.
  - Но мог ошибиться и Клаб, -- пробасил Назарий.
  Ак Дервиш помотал седой головой.
  - Нет. Я и так был уверен, доклады Учителя эту уверенность усилили, а атака Клаба доказала, что мы не ошибаемся. Этого было бы достаточно, даже если...
  - Если что? - вскинул голову грузный митрополит.
  - Вчера у меня был ментальный контакт с небесным нашим Батырем.
  Старик произнес это почти буднично, но слова прозвучали столь весомо, что показалось: торжественно ударил благовест.
  Лица членов Совета обратились к батырю. Кроме Назария, наоборот, потупившегося.
  - Владыка, -- мягко сказал ему Ак Дервиш, -- я знаю про ваши сомнения. Но за все столетия Игры явления Небесного Батыря никогда не вели к худу.
  Архиерей заговорил тихо, словно самому себе, и так гладко, как будто уже не раз проговаривал эти слова:
  - Кто я такой, чтобы судить о подобных вещах? Я вижу, что иные наши методы идут вразрез с христианским поведением, как я его понимаю. Хотя и сознаю их неизбежность. При этом несомненно, что наши противники целиком пребывают в диавольской прелести. Несомненно и то, что наша Игра направлена на благо России. Мне этого достаточно. Что касается Отроков и Деяния - мне сложно судить, какого рода силы задействованы в чудных сих явлениях. Очень давно я четко разделил мое служение Господу и службу Отечеству, которую осуществляю ныне через Артель. Надо воевать, а судить будет история. Такой вот мой христианский реализм...
  Батырь батырей уважительно склонил голову.
  - Итак, это первый ментальный контакт Небесного Батыря с руководством Артели с тех пор, как он возвестил о рождении Отрока нового Узла. Теперь же он подтвердил, что Руслан Загоровский является этим Отроком и призван совершить Деяние. В связи с чем приказываю усилить вокруг Отрока меры безопасности.
  - Их обеспечивает артельщик Полковник, -- коротко доложил Палыч.
  Ак Дервиш резко кивнул.
  - Нет никаких причин не доверять ему. Но меня тревожит, что охрану осуществляют только люди КГБ. Вы знаете, что в этой организации столько же агентов Клаба, сколько и наших. Поэтому охрана должна быть усилена артельными соработниками.
  Палыч коротко поклонился и застыл. Казалось, он очень хотел спросить что-то. Старик глянул на него и только тогда тот заговорил:
  - Батырь, не будет ли с моей стороны дерзким попросить объяснений?
  Тот кивнул.
  - Ах да, я совсем упустил из вида, что существуют артельные тайны, в которые посвящены только батыри Совета.
  - Господа, -- обратился он к Назарию и Мастеру, -- с вашего позволения я дам нашим молодым коллегам некоторые пояснения.
  Учитель и Княжна глядели на него во все глаза. Сейчас им должна была открыться самая суть Игры, которую низшие ее участники знали только по туманным намёкам.
  - Как и всякому выпускнику Обители, получившему XIII ранг, вам известно, что главная цель Большой игры в обладании Артефактом.
  Палыч и Княжна одновременно кивнули.
  - Известно вам и то, -- продолжил Ак Дервиш, - что иметь дело с ним может только Отрок. Мы не знаем, было ли подобное в древних Узлах. Но в том, который завязался на рубеже эр - появилось. Манипуляции Отрока с Артефактом знаменуют собой новый Узел Игры. Строго говоря, манипуляций этих может быть только две: или Отрок передает Артефакт одному из могущественных правителей своего времени, наделяя его страну превосходящей силой, либо прячет его, с тем, чтобы Отрок следующего Узла передал его, кому захочет.
  Ак Дервиш слегка помолчал, словно перед ним прошли картины далекого прошлого.
  - Среди Отроков были великие святые, правители и ученые. Но не имеет значения, кто они и какими талантами наделил их Господь. Все они Отроки, и о рождении их Небесный Батырь возвещал лидерам восточной стороны Игры. Но Отрок совершенно свободен от обязательств перед ней: может увезти Артефакт куда угодно, даже уничтожить его или отдать противнику, если сочтет нужным. Потому что Большая игра ведется не ради победы, а ради самого этого процесса, поддерживающего мир в равновесии. Долговременное безусловное преобладание одной из сторон будет, возможно, означать скорый конец света. Думаю, поэтому Небесный Батырь запрещает приказывать Отроку в его Деянии.
  - Ваше высокопревосходительство, что такое Артефакт? - в голосе Палыча проскользнуло благоговение перед великой тайной.
  Старик ответил размерено и торжественно, словно подавал возглас во время богослужения:
  - Животворящее древо истинного Креста, на котором Богочеловек Иисус Христос принял спасительные муки и смерть.
  Все осенили себя крестным знамением.
  
  СССР, Энск, 20 сентября 1981.
  
  Воскресным вечером объявился Рудик. Руслан едва не сел на пол от удивления, увидев его. Рудик Бородавкин был тот еще мен. С мамой он познакомился в библиотеке - почитал себя интеллектуалом и регулярно посещал такого рода заведения. Общительная и склонная к богеме Асия заинтересовалась неприкаянным парнем, выглядевшим гораздо младше своего возраста. Ее образование зиждилось на идеях перевоспитания, и в лице Рудика, она, похоже, нашла подходящий объект приложения невостребованных педагогических талантов.
  Но этот почти тридцатилетний длинноволосый оболтус напоминал макаренковского беспризорника только разногласиями с законом. Отсидев три года по хулиганке, считал себя жертвой режима и всячески его поносил, что Асие тоже импонировало. Кроме того, занимался фарцовкой в классическом варианте - всем западным, от жвачки до тряпок, и от ярких полиэтиленовых пакетов до дисков. Между прочим, запись "The Wall" Руслан получил от него, и одно время рассчитывал приобрести со скидкой настоящие штатовские штаны, привезенные Рудиком из Прибалтики, куда он регулярно мотался за товаром. Но Руслан так и остался жертвой советского легпрома, потому что вскоре Рудик был изгнан с позором.
  Руслан, вообще-то, с самого начала удивлялся, как мать не видит, что этого чувака, который был на десять лет ее младше, привлекают вовсе не интеллектуальные беседы, а она сама. Но это сразу почуял отец, который раз навсегда велел жене отлучить подозрительного типа от дома. Однако та не послушала и продолжала принимать и кормить его, пока муж был на работе. Не сказать, что Руслан это одобрял, но язвительный и начитанный Рудик ему тоже нравился. На фоне простоватых ровесников выглядел вообще неким графом Монте-Кристо, мстящем коммунистам за загубленную жизнь.
  Он вел революционные разговоры, все время западая, правда, на революцию сексуальную, и почти не скрывал "голубизну". К этой теме Руслан испытывал отвращение, но одновременно какое-то болезненное любопытство. Конечно, понимал, что является для приятеля "объектом", но с юношеской самоуверенностью считал, что всегда может окоротить его
  В общем, несчастный Рудик (в зоне-малолетке - "петух" по кличке Агафья) в поте лица старался соблазнить одновременно маму и сына, а те это просто игнорировали. Наконец, отчаявшись, как-то вечером впился в Асию губами и руками, получил по морде и был выставлен без права возвращения.
  С Русланом какое-то время поддерживал отношения - встречался в городе и водил во всякие интересные места: в окраинные кинотеатры на полузапретные фильмы или на ночное кладбище, где они пили водку на чьей-то могиле. Но Руслана, наконец, наскучило отбиваться от суетливых лап. Он назвал приятеля правильным словом и тоже прекратил отношения. Хотя иногда и скучал по их разговорам.
  - Привет, -- растерянно сказал он Рудику, как всегда, с ног до головы облаченному в "фирму" -- немецкая кожаная куртка и кожаная же венгерская кепочка, кокетливо сдвинутая на лоб, штаны "ли", жилетка "левис", батник "вранглер", "адидасы" на копытах...
  Рудик любил повторять, что, за исключением трусов и носков, на нем нет ничего советского.
  - Привет, Русь, -- блеснул он тремя золотыми фиксами, улыбаясь, как сам считал, обворожительно, на самом же деле довольно ехидно. - Пустишь?
  - Заходи, -- вяло пригласил Руслан.
  Он не был в восторге от визита, но тот обещал несколько развеять мрачные мысли. Конечно, не пустил бы, будь отец на ногах, но тот чересчур усердно налегал целый день на пиво, к вечеру вонзил в него "чекушку", и теперь в бессознательном состоянии пребывал в своей комнате, что сулило крайне неприятное понедельничное утро.
  - А ты все такой же засранец, -- констатировал Рудик, оглядывая беспорядок в комнате: наваленные горой на полу книги и журналы, грязная посуда на письменном столе, смытая постель, -- Неси закусь.
  Он привычно устроился в старом кресле и поставил на стол пузатую бутылку виски "Белая лошадь", которое почитал верхом изысканной роскоши.
  - У тебя же день рождения недавно был, да?
  - Ага, в понедельник.
  - И как отметил?
  - Да никак, -- отмахнулся Руслан. - Что там отмечать...
  - Ну, вот сейчас и отметим!
  Руслан принес из холодильника вялые апельсины, суховатый сыр и остатки колбасы. Возвращаясь, заметил, что Рудик внимательно разглядывает книжную полку, и вспомнил, что тот всегда так делал, когда приходил к нему.
  - Помянем твою мамку сначала...
  Молча выпили по стопке, закусили. Разговор Руслану начинать не хотелось.
  - Ну, как жизнь? - закуривая, спросил снисходительно Рудик.
  Тон его подразумевал, что ничего интересного за это время с Русланом произойти не могло. Пачку "Кента" бросил на стол, небрежным жестом предложив угощаться.
  - Так. Всяко, -- выдавил Руслан и взял сигарету.
  - Неприятности? - быстро спросил Рудик.
  Юноша вздрогнул - приятель никогда не отличался особым чутьем на его состояния. Тут было другое: что-то знал.
  Но тут же отбросил эту идею, как явно параноидальную.
  Рудик вновь наполнил стопки.
  - Теперь - за тебя! Расти большой и красивый!
  Они вяло трепались, делая вид, что между их последними встречами ничего особенного не произошло. Но удавалось это плохо.
  Руслан несколько раз заметил, как Рудик бросал взгляд на портрет матери над письменным столом. Отец сфотографировал смеющуюся Асию где-то на летней природе, босой, в легком платьице повыше круглых коленей. Глаза Рудика при взгляде на нее маслились, мягкие губы увлажнялись. Руслана передергивало от отвращения. Не выдержав, ушел в туалет.
  Когда вернулся, стопки были опять наполнены, а Рудик, развалясь в кресле, жевал апельсин. Вид его Руслану чем-то очень не понравился - тот все время отводил взгляд. Повеяло чем-то нехорошим... Руслан в первый раз по-настоящему задумался, кто этот человек, так ловко втершийся в его жизнь.
  Но виски действовало. В глазах слегка двоилось, в ушах приятно шумело, и, в общем, Рудик представал не таким уж одиозным персонажем. Ну, пидор, ну, стукач... А как же ему не быть стукачом, раз он пидор?.. И если стукач, значит, пидор и есть...
  Под эти успокоительные силлогизмы Руслан опрокинул последнюю стопку, в процессе поймав на себе колючий, но при этом почему-то испуганный взгляд Рудика.
  Эффект ударил сразу - у Руслана появилось ощущение, что его стремительно раскручивают. Почувствовал жуткую тошноту и попытался выбросить из себя принятую стопку. Но тошнота никак не переходила во рвоту.
  "Подсыпал! - хаотично вспыхивали мысли. - Сейчас отрублюсь, а он трахнет!"
  Он хотел вскочить с кресла и ударить неподвижного Рудика, но понял, что тело ему не повинуется.
  ...Уже очень давно, от самого детства, не посещал его этот томительный кошмар. Среди ночи он вскакивал с постели от безликого ужаса с воплем, в котором не было ничего детского и вообще мало человеческого. Он знал, что висит вниз головой в пустоте, и что помимо этой пустоты нет ничего. Мог делать что угодно: вскочить с кровати, кричать, бегать, хвататься за людей и предметы, но все это было бессмысленно - на самом деле неподвижно завис где-то, где отсутствовало время и пространство. И это было навсегда: пребывание среди людей и вещей, состоящих из пустоты. Самое страшное, что сам из нее состоял. Более того - был еще ничтожнее пустоты, всего лишь ее безымянным видением, трижды несуществующим.
  Невозможность подвергнуть небытие хоть какому-то изменению была безнадежнее биения мошки о крепостную стену. Отчаяние накрывало его погибельной волной, в которой он мог лишь беспомощно вопить.
  Но где-то рождался свет. Постепенно понимал, что свет идет сверху. Значит, есть верх. Сразу после этого ощущал под ногами твердь. Свет был спокойный и добрый, как у ночника, только куда сильнее. Значит, есть покой. Это немного успокаивало, он даже вспоминал свое имя. И тогда рядом с ним оказывался некто, кого он называл Прекрасным человеком. Руслан никак не мог запомнить его запредельно красивое лицо, помнил лишь одежды - длинные, яркие, трепещущие, как огонь. И зеленую ветку в руке. Человек поднимал её, и они оказывались в роскошном саду, среди цветов и добрых зверей. Человек говорил ему что-то важное и приятное, но что - он всегда забывал. Здесь засыпал, спокойно и крепко, как надлежит ребенку...
  А сейчас от ласкового и печального взгляда Прекрасного человека проснулся...
  Рот был сведен сладковатой сухостью, голова продолжала замедленно, но тошнотворно вращаться, тело было неподъемно. Не раскрывая глаз, попытался сообразить, каким образом достиг такого состояния. Вспомнил Рудика. "Нажрались", -- простонал мысленно. Возникло отвращение от перспективы идти с такого бодуна в школу. Тут же ударила жгучая мысль, что все обстоит куда хуже - очень, очень плохо. Вспомнил, как отключился, в панике прислушался к своему телу, ища признаки насилия. Какие они должны быть, толком не знал. Единственное, что понял - полностью одет, что немного успокоило. Он все ещё, похоже, был в кресле. Слегка пошевелился. Вспыхнувшая в голове боль расползлась по всему существу.
  С трудом сглотнул, чтобы разлепить рот. Открыл глаза. Полутемная комната предстала как-то наперекосяк. Привычный беспорядок при этом приобрел черты апокалиптически зловещие. В лиловых тенях пол почти сливался с потолком, из окна сочился гнойный свет уличного фонаря. Все еще была ночь.
  Голову чуть отпустило. Он схватился за край стола, попытался встать. Но тут же сел назад при виде темного липкого следа, оставленного ладонью на столешнице.
  Глядел на него несколько минут, мыслей не было. Внизу в неверном свете блеснул предмет, который не должен был лежать тут: старый топорик, обычно валявшийся в кладовке вместе с прочим инструментом. Свесился с кресла, поднял. Слегка заржавевшее лезвие и топорище тоже вымазаны были липким...
  С хриплым воплем вскочил и, как был с топориком, бросился на кухню. Машинально включил свет, огляделся бешеным взглядом. Все, вроде, было в порядке. Повернувшись, дернул дверь в комнату отца. Та легко открылась. Не глядя, шлёпнул выключатель. Вспыхнувший свет отворил ужас.
  Это красное, мокрое... Теперь он видел: оно везде - и на стенах, и по полу во все стороны расходились дорожки кровавых следов. Огромная, уже подсыхающая лужа обрамляла сползшие на пол с дивана ноги. Он зафиксировался на них, чтобы не смотреть на превращённую в кровавое месиво голову, откуда на него саркастически смотрел чудом сохранившийся голубой глаз.
  ...Он не знал, сколько простоял, глядя на труп отца. Наверное, немного, потому что все это время фиксировал на уровне фона какую-то возню на лестничной клетке. Потом были стуки в дверь, потом в неё забарабанили и, наконец, со страшным грохотом она вылетела. А он продолжал смотреть, не веря глазам, даже когда милиционеры отобрали топорик и заломили ему за спину руки.
  
  СССР, поселок Ржанка Энской области, 1 мая 1982.
  
  - Не грусти, а то дураком станешь!
  Руслан нехотя поднял голову. От розовощёкой монголоидной медсестры исходила струя животного здоровья, в столь скорбном месте просто неприличного. Но она плевала на это, как и на сборище полутрупов-полузверей в грязных пижамах, бесцельно меряющих шагами длинную сумеречную комнату с низким потолком, за которой в местном фольклоре почему-то закрепилось наименование "греческий зал".
  - Я не буду грустить, -- ответил он тоном покладистого зомби.
  - Ну, так вставай и ходи туда-сюда... -- хихикнула жизнерадостная хакаска.
  Руслан вновь опустил тяжёлый взгляд на грязную клеенку стола.
  
  В могиле длинной
  нам благодать.
  Мы будем капли
  со тьмы лизать.
  Мокриц холодные мириады
  проникнут в печень...
  
  Монотонный бубнеж "дурака" раздражал. Руслан вскинулся и злобно залепил ему в ухо. Плюгавый, с шершавыми пятнами лишая на плешивом черепе хроник по кличке Роза покорно встал и пересел в угол. Однако вскоре оттуда опять раздалось:
  
  ...Грядет награда
  за голод вечный -
  жрать вечный камень.
  Нет больше песен
  и нет терзаний...
  
  - Заткнись! - сквозь зубы прошипел Руслан.
  Ему было в падлу вставать и обработать Розу серьёзно. Да, впрочем, и раздражение его уже ушло, как всегда, растворившись в глухой тоске, которая, казалось, заменяла тут кислород. "Ну его, -- подумал он, -- дурак и дурак... Стихи вот пишет... Дурацкие...Но пишет же. А я и того не делаю".
  Однако к свершениям не располагала вся атмосфера в "Областном государственном учреждении здравоохранения "Энская областная психиатрическая больница ? 2"", неофициально - "Ржанка". В общем-то, "Ржанка" не была "спецом", подчиненном МВД, куда по идее должны были упрятать Руслана. Приняв во внимание несовершеннолетний статус убийцы, суд поместил его на принудительное лечение в "обычный" дурдом.
  Тем не менее, "Ржанка" была не совсем обычным дурдомом. Руслан понял это, когда его как-то вывели под охраной двух дюжих санитаров за едой к обеду. Подходя к грязной кухне во дворе, он обратил внимание на сарай, откуда доносились мучительный визг фуговального станка и бодрый дух свежераспиленной сосны, почти перебивавший кухонный смрад. Двери сарая были приоткрыты. Заглянув туда, он с прохладным ощущением под ложечкой разглядел за клубящейся в свете тусклых ламп опилочной взвесью штабель новеньких гробов.
  - Для вас, дураков, ящики, -- хохотнул один из санитаров, ражий очкастый Борис.
  - Я бы на них дерева не тратил, выкопал бы яму и всех зарыл. Живьём, --
  мрачно отозвался второй, сутулый и невысокий, отличающийся инфернальной злобой, за что имел среди больных красноречивое погоняло Гестапо.
  Руслан очень скоро понял, что гробовая мастерская тут не простаивала.
  В больницу на окраине маленького поселка у огромной реки везли тех, кого не стоило держать в более цивильном стационаре Энска. Иных опасались за то, что они слишком многое могли рассказать. Впрочем, опасались не очень: кто же "дуракам" поверит! Пусть они кому угодно поведают о пытках сульфо или электрошоком, или как особо непонятливым и упертым "санируют полость рта", терзая здоровый зуб до тех пор, пока сверло не врежется в пульпу. Или просто приказывают санитарам или "блатным" поучить паршивца. Те такие вещи делали охотно, а если паршивец при этом ненароком кидал ласты, то потеря невелика. В истории болезни затюканный врач начертает: "Смерть от травм, полученных при падении с койки", а завхоз спишет еще один гроб. Поговаривали, что подобное проделывали тут и вполне осознанно, по заказу любящих родственников или устному распоряжению какой-нибудь властной шишки.
  Роза где-то опять завел свою шарманку. "Сейчас люлей схлопочет", -- меланхолически подумал Руслан, бесцельно вперив взор в расписанную аляповатой фреской стену: румяные Лель и Купава на лоне природы. Губы их были такие розовые, а глаза такие бешеные, словно они основательно перебрали веселых таблеток. Что не удивительно: творение принадлежало кисти здешнего постояльца.
  Прогноз Руслана сбылся почти сразу: Серый затащил дурака в туалет, откуда раздались смачные звуки ударов и тонкий вой, быстро оборвавшийся глухим стуком. Розочка был наказан, и дай Бог, не слишком серьёзно. Он был чем-то вроде достопримечательности отделения, санитары относились к нему сносно, и если зверюга Серый его завалит, по головке того не погладят. Хоть и "блатной".
  Ну да, "блатным" хорошо, и не всякий принудчик удостаивается этого почетного титула. Руслан, например, не "блатной". А вот Серый, сидевший за убийство отчима сначала на малолетке, потом во взрослой зоне - тот да. Руслан поёжился, вспомнив двухметровую фигуру и широкое безжизненное лицо совсем еще молодого парня. Он тоже писал стихи. Но гораздо хуже, чем Роза.
  "Да нет, не убил".
  Роза, в синяках, со свежей ссадиной на голове, но живой, с трудом выползал из сортира, пачкая пол кровью и фекалиями. Там всегда высилась целая зловонная гора, за исключением кратких периодов, после того, как санитары ловили дежурного "дурака" и заставляли навести порядок.
  "Ночью Серый Розочку уделает", -- для Руслана эта гнусная мысль была всего лишь констатацией факта.
  Розочка, выпускник филфака Энского университета, к двадцати пяти годам опубликовал сборник стихов и поэтическую подборку на полосу в "Юности". Когда к нему пришли голоса, он яростно готовился к экзаменам в литинститут - за свой талант не опасался, но боялся, что зарубят из-за пятого пункта. Однако голоса посоветовали ему повременить, потому что главные его стихи еще не созданы. И принялись диктовать ему, а он с восторгом записывал. Назаписывав целую тетрадь, понес в местное издательство, уже выпустившее сборник его текстов про БАМ и комсомольский энтузиазм. Там посмотрели, жалко улыбаясь, сказали, что подумают, и с видимым облегчением выпроводили. Ночью за поэтом приехала психбригада.
  
  Топот множества ног, зелень мутных часов.
  Мерить тапками пол - это наш глупый рок...
  
  Избитый "дурак" забился в щель между столом и дверью палаты, обхватив голову, мерно раскачивался. Он ничего не мог поделать: стихи ему говорили голоса, а он был всего лишь их рупором, эоловой арфой. Забыл, как писать, и вынужден был проговаривать тексты, чтобы они не распались в небытие. Такова теперь была его работа. Старался только читать как можно тише.
  
  ...Смрадно-странные странники в доме чужом,
  где про всех говорят и о каждом: "Не он"...
  
  Серый был молодой и жестокий. И сентиментальный. Нажравшись вечером таблеток, он заставлял всех, кто попадался под его тяжелую руку, слушать свои мутные тягомотные рифмы, и сам плакал при этом. А если слушатель, по его мнению, недостаточно почтительно относился к его музе, зверел, что ничем хорошим не кончалось. В глубине же больного сознания люто завидовал "дураку", который так складно умеет совокуплять слова. И мстил при каждом удобно случае.
  - Не грусти, -- тихо сказал Розе Руслан, проходя в палату.
  Близился отбой. С продавленной койки юноша наблюдал, как молится молчаливый дед с военной выправкой, появившийся совсем недавно. Как и положено, утром и вечером он шагал по "греческом залу", днем усидчиво клеил конверты на трудотерапии (от чего Руслан все время отлынивал), размеренно хлебал за завтраком жидкую овсянку с кусочком масла, в обед - жидкий же супчик, и снова овсянку, но уже без масла, -- за ужином. А перед сном вставал на колени и подолгу молился, размашисто крестясь. И - о чудо - ни санитары, ни "блатные" ему в этом не препятствовали.
  Налюбовавшись истовыми поклонами, Руслан вспомнил, что у него в заначке четыре "колеса". Он не очень увлекался таблетками, но сейчас ему необходимо было чем-то одурманиться - чувствовал, что вот-вот накатят мысли об отце. Все эти полгода, сперва в следственном изоляторе, а потом здесь, яростно боролся с памятью о крови, о топорике, о вытаращенном глазе... Иной раз это удавалась, но часто - нет. Так что охотно проглотил без воды три таблетки, оставив одну на поддержание эйфории, чтобы она как можно позже выродилась в отвратительную нутряную дрожь и тревогу. Он даже подержал их чуть во рту, чтобы ощутить сладковатый привкус. Еще очень хотелось есть - кормили мало и плохо. А эти "колеса" подавляли аппетит. Правда, полночи не удастся уснуть, но это и без таблеток обычное дело.
  - Дай "колесо", -- проскрипело рядом.
  Он не заметил, как к койке подошел Розочка - его воняющее застарелой мочой ложе было в палате хроников, недалеко отсюда. Хотя, фактически, все отделение представляло собой одно огромное помещение, разделенное неполными перегородками на отсеки, приличия ради именуемые палатами.
  Розочка, опустив к дощатому полу крючковатый нос с каплей на конце, не говорил больше ни слова, переминался с ноги на ногу - похоже, его сильно "сковали" нейролептики. Руслан слегка удивился, что он, оказывается, способен был разговаривать не только стихами. Сам не зная почему, протянул хронику последнюю свою таблетку. Тот жадно схватил её, сунул в рот и, не благодаря, поплелся к своей койке, откуда вскоре вновь раздались приглушенные странные слова. Роза раскумарился.
  Старые половицы заскрипели под тяжелыми шагами. В полутьме, разбавленной негасимым электричеством из "надзорной" палаты, прошел Серый, большой и сутулый. Потянуло грязным телом. Он шел к Розе.
  Руслан не мог спать, уже потряхивал отходняк, и было стрёмно слушать возню, звуки ударов, тяжелое дыхание Серого и жалобное бормотание Розы.
  Но что-то пошло не так. Серый вдруг коротко взвыл и почти пробежал в свою палату, именуемую "Блатной". Она была чуть чище, чем остальные, там стояли новые койки, а тумбочки находились в полной безопасности от здешних воришек.
  Руслан приподнялся, вслушиваясь, что происходит у "блатных".
  Оттуда доносилась приглушенная матерная мантра Серого. Похоже, тому было очень больно.
  - Убью! Укусил, падла...ёёёпнахсукабля!..
  Раздались голоса обитателей "Блатной", возмущенных неслыханной дерзостью "дурака". Конспиративный базар стоял довольно долго, пока не раздался неприятный голос здешнего авторитета Зубана (в зоне, впрочем, этот великовозрастный баклан, чалившийся по какому-то кирному шухеру, не имел ни малейшего веса):
  - Мочить козла будем. Прям щас.
  "Блатные" озадаченно замолкли. Одно дело было, развернув пальцы веером, щемить хроников, а другое - отважиться на реальную мокруху. Маленького тюремного опыта Руслана, пару месяцев отсидевшего в следственном изоляторе, хватало, чтобы понять: "блатные" эти блатными не были, так, вчерашние малолетки, всякие сявки, да ещё солдаты-срочники, закосившие по дурке. Но им очень хотелось быть правильными пацанами, про которых сладко пел Зубан, коего они почитали не ниже, чем вором в законе, потому что он много разглагольствовал о своём знакомстве с зоновской "белой костью" и всегда ходил по отделению не в пижаме, а в потрепанном пиджаке.
  - Сегодня Гестапо, -- упорно гнул тот линию, -- с ним добазаримся.
  Зубан понимал: вот-вот его симуляция будет окончательно разоблачена, и он снова отправится топтать зону, чего ему совсем не хотелось. Но раз уж это неизбежно, собирался появиться там в авторитете, приобретённом с помощью убийства. Расчет был дурацким, но Зубан и был дураком - в истинном смысле слова.
  "Ведь точно замочат! - лихорадочно думал Руслан, в котором уже потухли последние проблески эйфории. - Гестапо и Хромоножка совсем отмороженные! А в ординаторской - Бывалый, бухой, как всегда..."
  Компания была самая одиозная: Гестапо, у которого явно ехала крыша по садизму, да еще эта одноногая блудища... И доктор по фамилии Бывалый, которого в его дежурство никогда не видели в отделении, поскольку имел обычай сразу накачиваться спиртом в ординаторской и почивать до утра.
  Зубан скользнул в коридор, где за вахтенным столом дежурная бригада чифирем отмечала праздник весны и труда.
  От розиной койки доносилось умиротворенное ритмическое бормотание. Руслан мимолетно поразился, что единственная таблетка, кажется, до сих пор прёт поэта. Он понятия не имел, что делать. Бежать в ординаторскую было бесполезно - там просто закрыты двери. О помощи со стороны дежурной бригады даже не думал. Тем более что в этот момент Гестапо вместе с Зубаном проследовал в "Блатную", откуда вновь донеслись возбужденные голоса, и вскоре кучка подстегивающих свою решимость матами шпанцов направилась к койке Розы.
  - Пшел! - проревел Серый и потащил жалобно захныкавшего Розочку в курилку - узкую комнату без окон, часто служившую пыточной. За ними поспешили остальные. Процессию замыкал мерзко ухмыляющийся Гестапо. Припадая на протез, из коридора вылезла крашеная блондинка Хромоножка, проковыляла до порога и стала жадно смотреть представление.
  Удивительно, что все пациенты вроде бы почивали, хотя это крайне не типично для психушки. По всей видимости, сейчас все упорно делали вид, что спят. Никто не хотел связываться с Гестапо и "Блатной".
  Жалобные крики Розочки и звуки ударов убивали Руслана. Он втиснул голову в подушку, но и там они достали его. Резко сел на койке, с отчаянием вглядываясь в полутьму. Роза был просто докучливый "дурак", один из многих. Он и сам частенько поддавал ему, когда тот слишком борзел. Кидаться на всю "Блатную", да еще и санитара, было не просто безумием, а самоубийством. Но с возрастающим отчаянием Руслан понял, что именно в этом состоит сейчас его долг.
  Встал, натянул пижамные штаны и нехотя сделал шаг к курилке, откуда всё ещё раздавались маты и плач - неопытные палачи возились слишком долго. Оглянувшись, увидел, что кое-кто всё-таки не спит: давешний дед сидел на койке, глядя на него в упор. Руслана этот взгляд странным образом подбодрил. Отвернувшись, он быстро преодолел расстояние до курилки и ворвался туда, плечом отпихнув Хромоножку.
  Разгоряченные пытатели не сразу увидели его - сгрудились в конце длинной комнаты над распростёртым телом, больше мешая друг другу. У Розы вся пижама была изорвана, кровь текла из разбитой головы, но все ещё трепыхался. В момент, когда влетел Руслан, Серый наступил на морщинистую тонкую шею и навалился всей тяжестью. Зубан придавил бьющиеся ноги. Гестапо стоял поодаль, подбадривая убийц короткими злыми матюгами. Он и заметил Руслана первым.
  - У койку, махом! -- заорал он.
  Но невменяемый от увиденного Руслан уже добрался до него, простым захватом шмякнув о замызганный кафель стены.
  Хромоножка зашлась дурным визгом.
  В шее Розочки хрустнуло, он забился в судорогах. Серый снял ногу и со всей силы врезал ею подскочившему Руслану в живот. С пола угодил в пах быстро оклемавшийся Гестапо. Остальные все еще ошеломленно глядели, не веря своим глазам: Руслан считался "тихим".
  Невыносимая, дурманящая боль поднималась снизу, захватывая все тело до самой макушки. Но Руслан все ещё дрался - походя пнул под ребра Гестапо и успел перехватить подлетающий кулак Серого. Развернувшись, как учили в секции, бросил огромного парня через спину. В этот момент подоспела Хромоножка, злобно заехавшая ему по руке рукояткой швабры. Сил у тетки было довольно, рука сразу онемела. Очнулись и остальные, поняв, что им противостоит всего лишь один какой-то козел. Бьющие кулаки и ноги образовали кошмарную карусель. Он прижался спиной к стене, пытаясь блокировать удары, но понимал, что вот-вот упадет.
  - Дайте я эту суку татарскую торцану! - раздался рев Серого, и в переносицу
  Руслану устремился огромный кулак. На сей раз он не смог его перехватить. Нос хрустнул, затылок со страшной силой ударился о стену, юноша стал медленно сползать по ней.
  - Смирно, урки! - раздался еще более оглушающий рев.
  Серый чудесным образом вспорхнул и отлетел, всем весом вдарив о заднюю стену. Теряющий сознание Руслан с изумлением увидел богомольного деда в одних трусах. Его огромное тело с буграми мышц, совсем не стариковское, лоснилось в тусклом свете единственной лампочки, огромные руки, как маховики, ходили в разные стороны, разбрасывая обалдевших от творящихся ужасов "блатных".
  - По конвертам, вафлы позорные! Я таких по зоне бушлатом гонял, падлы! Опущу ниже параши! - орал дед диким голосом.
  - Припухай, вор в загоне! - его кулак ловко отправил Зубана в трепещущую кучу поверженных тел.
  Сползший на пол Руслан увидел прямо перед собой струйку крови, стекающую с бледного черепа и вывернутую под неестественным углом шею.
  - Розочка... -- отчаянно вспыхнуло в нем.
  Перед тем, как окончательно соскользнуть во мрак, он услышал топот и заплетающийся испуганный голос доктора Бывалого, подоспевшего с подкреплением санитаров из других отделений.
  Услышал собственный стон и открыл глаза. Над ним нависала потрескавшаяся известь потолка. Было светло - значит, это "надзорная". Руки и ноги плотно охватывали вязки, а слева высилась долговязая капельница, лениво испускавшая ему в вену бесцветную жидкость.
  Над ним склонялось лицо старика.
  - Ну вот, очнулся, - удовлетворённо констатировал тот.
  Теперь он был полностью одет в опрятную, на все пуговицы застегнутую пижаму, из-под которой виднелся воротничок чистой сорочки. На нем не было видно никаких следов бурных событий.
  Лицо Руслана невыносимо давило и щипало - похоже, его распухший нос основательно обработали зеленкой.
  В голове было совсем мутно от боли и слоновьей дозы аминазина, мир временами расплывался, но он собрал мысли и хрипло произнес в пространство:
  - Розочка?..
  - Вадим Залманович Симановский, именуемый здесь Розой, приказал долго жить... -печально ответил старик.
  - Я опоздал... -- в голосе Руслана было море раскаяния, но утешения он не получил.
  - Да, ты опоздал... -- кивнул старик.
  Говоря это, он ловкими пальцами освобождал Руслана от вязок и вытаскивал из вены иглу капельницы.
  - Тебя же накажут, -- Руслан стал растирать запястья.
  Но тот только покачал головой.
  - Тебя этот прохвост Гестапо велел положить на вязки, пока я объяснялся с господином Бывалым. Хотел все на тебя свалить, но я не дал. Сейчас санитары вяжут всю банду.
  Со стороны "Блатной" доносились возня и ругань. Несмотря на глухую ночь, отделение гудело. Всюду сновали возбужденные пациенты, носились санитары из других отделений и милиционеры из внешней охраны больницы. На Руслана и деда никто не обращал внимание.
  - Кто ты? - спросил Руслан, почувствовав, что кровообращение в руках и ногах восстанавливается, а мысли немного проясняются.
  - Ак Дервиш, -- коротко ответил тот и произнес вслед за этим нелепую фразу, -- Есть возможность устроить тебя на курсы арабского языка. Недорого.
  Руслана словно со всей дури саданули поддых. Усилием воли сдерживаемые воспоминания-бесы разом поднялись в нем и окатили жгучей волной ненависти. В центре этой смуты, как око бури, возник в упор глядящий на него мертвый голубой глаз.
  С яростным воплем схватил старика за шею, ощутив под пальцами тугую сеть мышц. Давил, с шипением выталкивая из себя полные гнева и жажды убийства фразы.
  Ак Дервиш спокойно глядел на него, не делая попыток защититься.
  - Я тебя не узнал сразу, -- выплевывал в него слова Руслан, не оставляя безуспешные попытки удушения. -- Ты из этих...Вы меня с детства пасли...Все из-за вас, гады! Ненавижу!
  Старик без всякого труда освободился от захвата Руслана, прижав его руки к койке.
  - Я надеюсь, ты не забыл, что надо ответить?
  - Ненавижу!.. Ненавижу!.. - не слушал его Руслан, пытаясь вырваться.
  - Отзыв! - рявкнул вдруг Ак Дервиш так, что Руслан растеряно замер.
  - Отзыв! - повторил дед.
  - У папы хватит денег только на турецкий...
  Он хлипнул разбитым носом.
  - Только у меня больше нет папы...
  В его глазах замельтешили золотистые блики и вновь увлекли во тьму.
  
  СССР, поселок Ржанка Энской области, 19 - 21 июня 1982.
  
  Ночью они сидели на вершине огромной сопки, созерцая царь-реку.
  Совсем не мерзли в своих больничных пижамах - тепло было и безветренно. И очень тихо. Лишь на самой границе слуха шуршали ленивые волны. Внизу, на длинной узкой полосе плеса, просматривался весь поселок, с такой высоты вовсе игрушечный - кучка домов, большей частью деревянных, еле освещенных несколькими фонарями. В отдалении мощные светильники по периметру больницы выявляли кирпичные, обнесенные высоким забором с "колючкой", корпуса.
  Дальше была река. Неправдоподобно величавая и спокойная, в скудном свете она отблескивала старым серебром, развернувшись широченной лентой, так, что противоположный берег с нависшими черными сопками, покрытыми дремучей лесной порослью, выглядел нереальным, словно принадлежал иному миру. Безлунное небо, усеянное пульсирующими светляками звезд, казалось отражением реки в зеркале вселенной, ее трансцендентальным двойником.
  - Это место древней силы, -- говорил Ак Дервиш.
  - Почему, батырь? - тихо спросил Руслан.
  - На планете есть места, в которых сосредоточена природная энергия. Мы, христиане, не должны поклоняться им, но обязаны знать о сущностях, которые собираются вокруг них.
  - Зачем?
  - Потому что они влияют на мир и на нас, -- ответил Дервиш, вглядываясь вдаль ясными глазами из-под седых кустистых бровей.
  Руслан долго не мог понять, как он с первого взгляда не узнал в нем старика, с детства врезавшегося в его память. Потом решил, что батырь отвел ему глаза - тот мог.
  - На этом участке река течет точно с запада на восток, и твой путь лежит туда же, -- продолжал старик. - Сейчас мы прямо на пересечении широты Москвы и долготы Лхасы. Это значит, здесь - одно из средоточий Игры. Отсюда на весь регион Игры расходятся силовые волны, превращающие его в кипящее человеческими страстями энергетическое море. Оттого, собственно, и идет Игра, шла всегда, в разных формах. И лишь когда все умрут...
  - ...тогда только она закончится, -- подхватил Руслан.
  Он уже привык повторять эту фразу.
  Дервиш кивнул.
  - Здесь еще до нашей эры стоял поселок людей, которые были древнейшим населением этого материка, чьи предки пришли, возможно, из самой Лемурии. Здесь сражались динлины, тюрки, китайцы и монголы. И, наконец, сюда пришли мы, русские.
  - Я не русский, -- заметил Руслан.
  - Русский, -- покачал головой Дервиш, -- по определению русский. Или, если тебе так больше нравится, евразиец. А сегодня дух Евразии воплотился в России, как до того воплощался в монгольской и тюркской империях.
  - Смотри, -- продолжал он, помолчав - ту гору, прямо напротив нас, кеты почитали священной и называли "Дух-орел". Неудивительно, что именно здесь тебя постигла шаманская болезнь.
  - Вы уже говорили об этом, но я ничего не понял, -- в голосе Руслана снова звучал вопрос.
  Но ответа он не услышал. Как это не раз было в последнее время, без всякого предупреждения пришли голоса.
  
  Дух с освобожденными глазами
  возвещал мне про такое!..
   Чуть не помер!..
  В хлам мозгов проникли ураганы,
  костенело время наркозовно...
  
  Он не осознавал, что произносит нелепые фразы вслух. Не осознавал вообще ничего. Теперь он знал, каково в свое время приходилось Розочке, и ощутил запоздалое раскаяние за тычки, которыми иной раз награждал его. Тем более что настойчиво вещавший в нем голос принадлежал именно убиенному поэту.
  
  ...Все проходят шеренги, проходят.
  Злые башни органов кипят.
  Боже!
   Может, настанет такое,
  что курганы в степи возопят...
  
  Голос смолк, будто Розочке опять переломили шею. Дервиш смотрел пристально, поглаживая окладистую бороду.
  - Это я и имел в виду. Ты подвержен влиянию тонкого мира.
  Руслан полностью пришел в себя и вновь в нем поднимался неосознанный протест против чужих попыток решить его судьбу.
  - Если я слышу голоса, значит, я шизофреник...
  - Ты не шизофреник, а одержимый. Вернее, можешь им стать, если дашь слабину, -- сухо ответил старик.
  Юноша вопросительно поднял голову.
  - Когда духи избирают шамана, он заболевает. Это - естественная реакция человеческой души на вторжение бесов. Тебе становится очень плохо, в твоей жизни происходят ужасные вещи, тебя все обижают и смеются над тобой, ты можешь попасть в место, вроде этого, -- старик сделал жест в сторону далекой больницы.
  - Это и есть шаманская болезнь, ее начало, -- продолжал он. - А дальше становится хуже. Начинаются видения. Ты слышишь голоса, и это не самое страшное. Иным кажется, что их разрубают на куски, заживо пожирают, вообще пытают всеми способами...
  - И что потом? - голос юноши дрогнул.
  - Потом шаман, уже готовый подчиниться духам, выздоравливает и начинает им служить. Но ты - Отрок и христианин, ты можешь и должен им противостоять...
  Руслан не стал выяснять, почему Дервиш очередной раз записал его в христиане. Оставаться искусственным атеистом после всего произошедшего он не мог, но с конфессиональной принадлежностью, мягко говоря, не определился. Хотя всегда помнил имя своего Ангела-хранителя, сообщенное тайно окрестившей его бабушкой.
  Однако сейчас юноша жаждал узнать более насущные вещи.
  - Эти стихи...
  - Они не нужны тебе. Ты принял на себя бесов покойного, -- покачал головой старик. - Господин Симановский потенциально был великим стихотворцем. Возможно, с него началось бы возрождение русской поэзии, сравнимое с "золотым" и "серебряным" веком. Потому Артель и присматривала за ним. Но он поддался духам и потерял свой дар. Мы ничего не могли сделать.
  Руслан вскинул голову.
  - Ваша великая Артель села в лужу?
  Ак Дервиш спокойно взглянул на него:
  - Артель - не богадельня. Вадим Залманович мог бы сыграть роль Фета, но предпочел сочинять бессмысленные вирши и сгинуть в сумасшедшем доме. Это его выбор. Будь это не так, мы помогли бы ему. Но это так, поверь. А у нас есть ты - Отрок, и мы, прежде всего, должны помочь тебе...
  - Не очень-то хорошо у вас получилось, -- злобно выпалил Руслан.
  - Я уже докладывал: тебя прикрывали очень плотно, -- все так же ровно ответил Дервиш. -- Но наши люди были нейтрализованы противником. Артель не всесильна, поражения случаются и у нас.
  - Но как такое могло произойти?
  - Думаю, среди нас оказался предатель.
  - Наверняка ваш "майор Иванов"!..
  Руслан вдруг в первый раз за все прошедшее время вспомнил внимательные глаза и негромкую речь человека, которому некогда безоглядно поверил.
  Ак Дервиш укоризненно покачал головой.
  - Наконец-то ты о нем спросил... Полковник Иван Викторович Тимащук убит во время этой операции снайпером противника...
  Руслана словно окатили ледяной водой. Он понурил голову.
  - Ты должен освободиться от поползновений бесов, избавиться от их проявления в твоем сознании, -- настойчиво продолжал старик.
  - Как? - почти прошептал Руслан. Ему было лихо.
  Дервиш несколько минут сосредоточенно молчал.
  - Это страшно и трудно, -- наконец начал говорить он, -- но тебе придется. Иначе ты не Отрок. Но если ты не Отрок, ты погибнешь. Иного пути для тебя нет.
  Руслан откуда-то точно знал, что старик прав.
  - Что я должен сделать? - повторил он окрепшим вдруг голосом.
  - В ночь летнего солнцеворота, послезавтра, ты должен пересечь реку, подняться на "Дух-орел" и провести там ночь. Один. Я не знаю, что произойдет с тобой там, поэтому не могу ничего посоветовать, кроме как полагаться на свое чутье и все время читать молитву, которой я тебя научу. Знаю только, что ты увидишь вещи, которые покажутся тебе невыносимо страшными. Но они никак не повредят тебе, если ты останешься самим собой и не впадешь в безумие. Если тебе это удастся, ты вернешься живым, и заложенные в тебе от рождения силы начнут раскрываться. Мы с тобой уйдем из больницы и продолжим обучение. Если нет, значит, мы в тебе ошибались. Таковы правила Игры. Ты принимаешь их?
  - Да, батырь.
  Ночь летнего солнцеворота была очень темна - тучи плотно прикрыли сполохи небесной реки, отчего и река земная стала похожа на непроглядно-черную дорогу. И было холодно. По крайней мере, Руслан сильно дрожал, несмотря на теплый свитер, раздобытый Дервишем. Промозглое дыхание ночи заставляло его прятать ладони в рукава, но и там не было тепла.
  Они вышли из больницы, как выходили весь этот месяц, когда старик решал, что необходима ночная прогулка. Батырь просто проводил Руслана через вахту, открывал двери отделения своим ключом, они проходили через черный ход, потом мимо вохровской будки, и выскальзывали на волю сквозь дырку в заборе, которую больничное начальство, почему-то, в упор не замечало. При этом ни санитары, ни охранники даже головы не поворачивали в их сторону. А если поворачивали, то равнодушно скользили взглядом, словно по пустому месту. Руслан как-то спросил, что происходит:
  - Отвожу им глаза, -- отвечал старик, словно сообщал разумеющееся.
  Руслан вопросительно вскинулся.
  - Когда-нибудь и ты так сможешь, -- заверил Дервиш. - Может быть. Это неважно.
  Этой ночи Руслан ожидал, словно голодный пёс наполнения своей миски, одновременно умоляя все высшие силы, чтобы она никогда не наступила. От тоски даже сел клеить конверты, но быстро вскочил и, замученный тревогой, опять заметался от стены до стены. Еще недавно он сознавал, что, скорее всего, проведет в психушке большую часть жизни: врач в московских "Серпах", где Руслан лежал на экспертизе, намекал ему на это. Потому и не рыпался, пассивно отдавшись течению. Но теперь перед ним вновь сверкнула свобода и - Игра. И он ожил, как оживают под потоками небесной воды сухие лягушки в пустыне. Перестал глотать таблетки и чифирь, перестал бесцельно сидеть за столом или бродить вместе со всеми по "греческому залу". Целыми днями тихо разговаривал со стариком или читал неведомыми путями добытые тем интереснейшие книги по истории, географии, религии и разведке.
  Но сегодня вел себя как раньше. А Дервиш спокойно клеил конверты, не обращая на него внимания. И лишь после отбоя подошел к его койке и произнес:
  - Пора.
  Солнце только что село. Еще чуть розовело вдали над сопками, но призрачное свечение тускнело неуклонно. Река рокотала совсем близко - дул приличный ветерок. Они быстро шли к берегу, туда, где, в стороне от мерно покачивающегося на понтонах причала, сохло на гальке множество лодок, прикованных цепями к тяжелым бетонным тумбам. Место было гораздо выше сейчас совсем невидимой каменистой отмели у "Духа-орла" на противоположном берегу. Но именно туда, по расчетам Дервиша, Руслана должно было снести течение.
  Старик повозился с замком одной из лодок и тот легко открылся. Весла лежали внутри. Совместными усилиями они столкнули её в воду и закрепили весла в уключинах. Лодка тихо закачалась на мелких волнах.
  Стоял стылый запах ночной реки. Звуков почти не было, только плескалось чуть-чуть.
  - Запомни, -- заговорил Дервиш, голос его был глух, -- я буду ждать тебя у причала до рассвета. Если не вернёшься, ухожу, не возвращаясь в больницу. Помнишь молитву?
  Руслан кивнул - желания говорить у него не было.
  - Только на неё надейся, да на руководство своего Ангела-хранителя. И не говори с духами, не общайся! Помни: они - ничто...
  Оглянувшись через плечо, Руслан увидел, что противоположный берег, наконец, стал вырисовываться в ночи. Пора бы: плечи и руки онемели, свитер промок от брызг, он бы совсем закоченел, не греби изо всех сил. Торопился: был реальный риск попасть под буксир, тянущий длинную баржу с лесом, а то и под внушительный туристический теплоход. Но в этом отношении путешествие прошло благополучно - суровая река снисходительно позволила пересечь себя.
  Нос лодки проскрежетал по угловатым валунам песчаника. Руслан чуть не свалился, поскользнувшись, вытащил лодку и обернулся к горе.
  Она уходила в непроглядную чернь неба. Кое-где на ней проявлялись желтоватые скальные обнажения, по которым спускались похожие на спящих змей корни мрачных елей. Однако путь наверх был очевиден - надо было преодолеть несколько крутых, но проходимых мест, а дальше шел более пологий склон, поросший деревьями.
  Руслан был так впечатлен зрелищем, что забыл про холод, с новой силой охвативший его на берегу. Нервно сглотнул, перекрестился, даже не осознав этого, и начал подъём, стремясь как можно скорее покончить с приключением.
  Первые метры были ужасны: карабкался по камням, цепляясь за чахлые ёлочки и клочья травы, несколько раз едва не сорвался. Но мало-помалу приноровился и стал продвигаться быстрее. Скоро даже представилась возможность передохнуть и оглядеться. Местечко, однако, было жутковатое. В двух шагах начиналась непроглядная тьма, из которой выступали корявые лапы елей. За стеной этой что-то все время потрескивало, шебуршалось, иногда гукало... Юноша стиснул зубы и полез дальше, вернее, уже просто пошел вверх.
  Ноги пружинили на ковре мха, таком толстом, что под ним не ощущалось земли. Лицо царапали ветки, облипала паутина, несколько обитателей которой - он отчетливо ощущал это - попали ему под одежду и теперь сновали там, надо думать, в ещё большем унынии, чем он. С усилием, рискуя потерять глаз, продирался сквозь торчащие острые ветки ёлок. Спустя минут пятнадцать таких мучений - ему они показались часами - вылез на место, вроде бы, не столь тесное. Здесь было даже что-то похожее на еле намеченную тропку, по которой он, вытерев со лба пот, грязь и клочья паутины, осторожно пошёл, все время оглядываясь по сторонам.
  Сгущалось нечто. Боковое зрение фиксировало некие проблески, сполохи, но когда оборачивался, ничего там не было: очередная ёлка или камень.
  - Да воскреснет Бог, и расточатся врази Его!.. - вспомнил он про молитву, и начал её не очень твёрдым голосом.
  Но сразу замолк.
  Потому что на ближайшем валуне спиной к нему кто-то сидел.
  Остановился разом, ошеломленно разглядывая сутулую фигуру в больничной пижаме, лысый череп с ясно видимыми даже в этой темноте лишаями и безобразной дыркой, вокруг которой запеклась кровь.
  
  ...в саваны кожи
  крик затянут любой.
  Прерываются воздух и свет.
  Мы лишь взгляды кровавим о стены.
  Роскошный букет
  соберет святотатец
  из наших изломанных "нет"...
  
  Голос был скрипуч, еще более скрипуч, чем при жизни.
  - Розочка!.. - выдохнул Руслан.
  Во рту возник привкус то ли железа, то ли крови. Стало жутко и тошно.
  Стихи прервались. Монстр повернулся к нему всем телом. Серо-голубое лицо с продавленной переносицей и висящим на кровавой ниточке глазом. Второй был цел, но интенсивно светился красным, а большой его зрачок был чернее всего, что Руслан когда-либо видел.
  Огненный глаз повернулся, как колесо, чёрный зрачок зафиксировался на Руслане, который стоял, не в силах осознать происходящее.
  "Пойдём", -- слово, похоже, само собой родилось в мозгу юноши.
  Роза поднялся, будто разом пророс в валуне.
  Руслан почему-то двинулся за ним, как привязанный.
  Розина голова лежала на плече, нелепо подскакивая при ходьбе. Из шеи торчал обломок кости. Но двигался быстро, казалось, не переставляя ног, вёл всё дальше по склону, ловко лавируя между деревьями. Да и Руслан шествовал легко, как во сне.
  Однако Роза все больше удалялся и, наконец, совсем потерялся в темноте. Но юноша каким-то образом знал, куда идти. А вскоре вместо призрака перед ним замаячил пронзительный красный огонек. Он был как последний пылающий внутренним жаром уголь в золе умершего костра, или как те тревожные огни, которые зимней ночью видишь из тамбура последнего вагона несущегося в ледяном мраке поезда.
  Руслан шел по каким-то высоким травам, совершенно неуместным здесь, более того, среди них то тут, то там вспыхивали разноцветные лица изысканных цветов, названий которых он не знал, да, скорее всего, таковых в человеческом языке не существовало. Огонёк-поводырь пронизывал эту потустороннюю роскошь все быстрее, увлекая в бег к неведомой цели. Но вдруг резко остановился. Руслан подбежал, очутившись среди валунов, густо покрытых могучим папоротником. Посередине черно-зеленой этой купели горел, переливаясь всеми оттенками красного, чудный цветок, похожий на заблудшую звезду.
  Не раздумывая, Руслан подался вперед и обеими руками рванул это волшебство. Почему-то знал, что дОлжно поступить именно так.
  С тихим треском цветок подался и оказался в руках. На ощупь был теплым...живым. Руслан замер, рассматривая прихотливые светящиеся лепестки.
  "Crazy!"
  Позади грянул такой безумный хор, что юноша чуть не свалился замертво. Визг, рычание, хохот заполонили все. Показалось: мир взорвался и летит в пустоту фейерверком адских огней под выделявшийся в общей какофонии отвратительный голос, старательно тянувший одну бесконечную строчку:
  "Crazy, over the rainbow, he is crazy"...
  Вокруг вихрем завился хоровод страшных сущностей. Особенно впечатляла голая тетка верхом на чём-то вроде помеси бегемота и тигра. Была она ровного синего цвета, покрыта трупными пятнами, окровавленный рот, из которого торчали острые клыки, изрыгал запредельное непотребство.
  И много еще чего было.
  Все это тянулось к трепещущему огоньку цветка в руках Руслана, который был уже не теплым, а очень горячим. И никто из нечисти не смел его коснуться.
  Само небо как будто раскалилось, нереально засветилось красным, словно вот-вот должно было расплавиться и пролить на землю и все живые существа на ней потоп огненной плазмы. В этом безумном свечении деревья, казалось, истекают кровью и корчатся в безмолвной агонии.
  В глазах Руслана стремительно вращались кровавые пятна. Огненный цветок невыносимо жег ладони. Когда он уже готов был бросить его и сломя голову бежать, вдруг снова вспомнил:
  - ...И да бежат от лица Его ненавидящии Его!.. -- проорал он прямо в лицо верховой
  покойнице, и вся демонская камарилья разом замерла, замолкла, стала сливаться с густым ночным мраком.
  Руслан поспешно отвернулся, но зарослей папоротника больше не увидел. Вместо них окунулся в тусклую амальгаму огромного зеркала. Или этим зеркалом стало само пространство перед ним. В туманной глубине поплыли картины.
  Сначала сознание отказывалось воспринимать клубящиеся образы. Но вскоре зрелище захватило и заставило зачарованно всматриваться в призрачные формы, слагавшиеся в увлекательнейший фильм без начала и конца.
  Это был он, Руслан Загоровский, но не в грязных драных пижамных штанах и старом свитере - чуть мешковатая, но солидная пара, скромный синий галстук. Он говорит что-то толпе юношей и девушек с красными значками на белых рубашках и блузках, туповатые лица которых выражают сосредоточенное внимание. Дело происходит в большом зале со множеством стульев, и надо всем нависает портрет лысого вождя.
  Картина сменилась другой, где тот же Руслан, только костюм уже явно не советского пошива, получает из рук щерящегося свиноподобного мужика маленькую красную книжечку. Вокруг хлопают в ладоши люди, кажущиеся родными братьями и сёстрами властного борова.
  И вот Руслан (а костюм-то все лучше!) проходит сквозь тяжеленные двери в огромной остроконечной башне, и в лицо ему золотом блистает табличка, на которой он успевает прочитать: "Министерс...". Но попадает почему-то в большущий аэропорт, а из него выходит на солнечную улицу незнакомого города с яркими вывесками, совершенно невозможными в стране Советов. А на нём уж джинсовый костюм, явно не из тех, которые возил из Прибалтики Рудик Бородавкин.
  Руслан сидит в безумно шикарном (как ему показалось) баре перед тонким бокалом с соломинкой, оснащенная роскошными выпуклостями дама увлечённо нашептывает ему на ухо.
  Руслан в сопровождении смеющейся черноволосой женщины едет в купе поезда, купе, в котором нет верхних полок, а вместо них - большое зеркало и шкафчик для одежды, а на потолке - хрустальная люстра. Вежливый опрятный проводник вносит поднос, на котором два бокала и блестящее ведерко, из которого торчит горлышко бутылки.
  Руслан, внушительный мужчина, что-то быстро пишет за длиннющим дубовым столом в огромном кабинете, в окружении кресел и диванов из кожи.
  Тот же Руслан, но в более фривольном виде, на этом диване рядом с длинноногой блондинкой, чья одежда еще в большем беспорядке, чем его.
  Руслан, погрузневший и заматеревший, обзаведшийся солидными очками и твердой шляпой, но не потерявший мужественной красоты, в окружении почтенных старцев недвижно стоит над огромной надписью "ЛЕНИН"...
  Потом пошло другое: по-прежнему юный Руслан проходит сквозь железную калитку и видит за зеленым газоном красивое желтое здание. Его ведет по анфиладам парадных залов офицер в синей форме и белоснежной фуражке, а потом в уютной комнате с ним беседует благожелательный улыбчивый мужчина с большими залысинами. И уже Руслан в ослепляющем свете, под жужжание камер, рассказывает что-то возбуждённой толпе людей, лихорадочно царапающих в блокнотах. И он же, возмужавший, в ковбойской шляпе и тёмных очках, ведет огромную угловатую ярко-красную машину по долгому шоссе, и останавливается у милого трехэтажного особняка, на асфальтовой дорожке перед которым его встречают улыбающаяся красивая женщина и пара ухоженных детей.
  Последним видением было такое: откинувшись в покойном кресле перед камином, покуривая толстую сигару, он с довольным видом рассматривает книжку в яркой обложке. Имя автора выявилось в зеркале четко: "Ruslan Zagorovsky"...
  - ...Яко исчезает дым, да исчезнут!.. - помимо воли вырвалось из недр сознания и амальгама померкла.
  Он ощутил мимолетное сожаление, что видения прервались. Ошеломленно всматривался в повисшую перед ним муть, снова забыв слова молитвы. Муть стала проясняться, в ней что-то зашевелилось, спеша оформиться и явить себя.
  Из глубины колдовского зеркала глянул мёртвый глаз Розы.
  "Зачем ты это сделал?", - проскрипело в мозгу.
  В такт словам видение открывало беззубый слюнявый рот.
  "Это варианты твоего будущего. Ты же за этим сюда пришел, нет?.. Ну, давай, давай, поищем другие линии, посмотрим. Весь мир перед тобой!"
  Труп разразился кудахтающим смехом. Несмотря на всю чудовищность происходящего, Руслан подумал, что впервые слышит смех Розы, и, наверное, для того, чтобы ему стало весело, он должен был умереть...
  В зеркале опять началось движение, предвещающее появление новых картин. В этот момент другой знакомый голос, словно удар в висок, всколыхнул мозг: "Помни: они - ничто!"
  - ...Яко тает воск от лица огня, тако да погибнут беси от лица любящих Бога и знаменующихся крестным знамением! И в веселии глаголющих: радуйся, Пречестный и Животворящий Кресте Господень!.. - возгласил юноша в набирающую силу картину, и она вновь расползлась призрачными завихрениями.
  В глазах Руслана потемнело, но тут же он вновь обрел зрение и обнаружил себя стоящим в гуще папоротника. Как будто посветлело. По крайней мере, теперь он видел гораздо дальше. Стало понятно, что почти забрался на вершину горы, причем, очевидно, круговым путем: за несколькими елками открывались скалистый пик и нависшее тёмное небо, сливающееся далеко внизу с чёрной гладью реки.
  На вершине среди камней возвышалась сосна.
  Очень старая сосна, с неохватным почерневшим стволом, сырой корой, испещрённой множеством глубоких борозд, искорченными ветвями, даже вершина её была изогнута, указуя куда-то, куда угодно было здешним духам зимних ветров.
  С незапамятных времен стояла она тут, со стариковским чванством вперившись в течение жизни, равнодушно принимая на свои ветви разноцветные ленточки в честь духов. Прекрасно знала, что тем ленточки ни к чему, но людское поклонение им полезно.
  Теперь она заговорила скрипучим голосом. Вернее, это Руслан подумал, что заговорило дерево, не заметив сперва под ним маленькую фигурку в светлой пижаме с нелепо свешенной на плечо головой.
  
  ...Кто ты, авва пришелец?
  Что видел, космический шейх?
  Кто над нами смеётся,
  Незаметно поодаль присев?..
  
  Пока Роза читал, фигура его стала как-то выцветать, разрежаться, вскоре он вовсе исчез, будто слился с древним стволом.
  Да и само дерево исчезло. А вместо нее предстало перед Русланом самое страшное на свете. По крайней мере, ничего страшнее он не видел.
  Иссиня-чёрное, чернее горы и реки, и зрачка Розы, стояло оно прямо, как страж врат преисподней, достигая небес, и исходила от него столь непроглядная жуть, что Руслан ощутил себя мёртвым, безнадёжно и очень давно мёртвым, да даже не мёртвым, а никогда не бывшим. Его вновь захватил ужас зависания в пустоте, но сейчас он был в тысячи раз сильнее, чем в детстве, и Руслан, наконец, понял, ЧЕГО он на самом деле всегда боялся. И это знание пожирало его душу.
  Он забыл, зачем здесь, не знал, что делать. Чтобы избыть невыносимый ужас, выкрикнул в сторону колоссальной фигуры:
  - Кто ты?!!
  "Я - Орел"
  Этот ответ пришел словно бы отовсюду - сверху, из мутных небес, со всех сторон, как будто монотонным хором ответили все тёмные ели, от реки - волной промозглого холода, и снизу, из недр горы. И все это вместе составляло один грандиозный ГОЛОС, всеподавляющий.
  Страшный порыв ветра ударил прямо в Руслана, и он захлебнулся в накатившей волне безумия. Чернота сдавила со всех сторон. Лишь огонек цветка, съежившийся до размера спичечной головки, заставлял его верить: есть в мире что-то ещё, помимо черноты, ветра и вездесущего ГОЛОСА.
  А ГОЛОС все вещал, и каждое его слово сопровождал тяжкий удар ветра, вбивающий человеческую фигурку всё глубже в трясину отчаяния.
  "Я есть сила, которая правит судьбой всех живых существ"
  Во мраке сверкнули молнии, и в их блеске Руслан успел разглядеть контуры гигантского тела. По его черноте рассеяны были белесым орнаментом то ли перья, то ли драконья чешуя. Вокруг фигуры чернота будто колыхалась, создавая иллюзию огромных крыльев, и именно это колыхание порождало необузданные колебания воздуха.
  С самой вершины, оттуда, где должна была находиться голова, на Руслана глянул Глаз, вращающийся огненный Глаз, и на мгновение ему показалось, что он видит, как гибнет в этом огне вселенная.
  "Я - сила извечного колеса, в котором страдают живые существа".
  "Но я есть и избавление от страданий для всех живых существ"
  Ветер выл уже непрерывно, Руслан едва держался на ногах.
  "Потому что я, Орел, пожираю души"
  Вдруг ветер стих, словно и его обездвижил необъятный ужас. Руслан закрыл глаза. Не было больше сил бороться с небытием.
  "Приди ко мне, отвергший соблазны жизни, и я упокою тебя"
  Мир превратился в ГОЛОС. Огонек цветка бессильно померцал и погас.
  "Ты избранный духов, имеешь шанс не быть съеденным, но, пройдя сквозь меня, обрести вечный покой в Великой пустоте, в которой - начало и конец всего"
  Руслан сделал шаг к Орлу.
  Но во мраке перед ним вспыхнул ослепительный свет. Краткий миг Прекрасный человек из детского его видения, невероятно НАСТОЯЩИЙ, глядел ему в глаза укоризненно и сочувственно.
  Юноша остановился на полушаге. Огонек вновь замерцал перед ним, хотя он давно уже опустил ладони к земле.
  Руслан поднял голову и сказал Орлу:
  - Нет.
  Голос был слаб и жалок, но Орел ничего не ответил. Руслан повторил громче:
  - Нет. Я не избранный духов. Я - христианин.
  Колоссальная фигура заколебалась, как будто страшный ветер теперь подул в её сторону.
  - А ты, -- голос Руслана вдруг зарокотал, его услышали и ели, и река, и гора, и небо, -- ты - ничто!
  Волна ярости достигла Руслана, Орел рванулся к нему всей своей гигантской тенью. Раз за разом осеняя себя крестным знамением, юноша закричал:
  - ...Прогоняяй бесы силою на тебе пропятаго Господа нашего Иисуса Христа, во ад сшедшаго и поправшаго силу диаволю, и даровавшаго нам тебе Крест Свой Честный на прогнание всякаго супостата!..
  Рассветало. Из тьмы показались вершины елей, и были они зелёными. Старая сосна возвышалась терпеливо и покойно, как все четыре сотни лет своей жизни. Река внизу вздохнула, просыпаясь, и сразу же бодро зарокотала. Было безветренно. Руслан стоял на вершине сопки, смотрел, как красный огонёк цветка исчезает в его ладонях, словно всасывается сквозь поры. Он был теплым и ласковым, как добрый зверёк. Когда он исчез совсем, Руслан посмотрел на реку. В разгорающемся свете разглядел у противоположного берега плавучий причал, и на нем - маленькую коленопреклонённую фигурку. Всю эту ночь Ак Дервиш молился за него.
  Вольно вздохнув, Руслан начал спуск с горы.
  "Не грусти, Отрок!", - проскрипело едва слышно, будто дошло из невероятной дали.
  Он лишь слегка вздрогнул, не оглянувшись.
  
  СССР, поселок Ржанка Энской области, 3 июля 1982.
  
  - Мне-то уйти отсюда просто, -- заметил Дервиш. - Но это мне, а вот ради тебя надлежит потрудиться.
  После завтрака они сидели в "греческом зале", не обращая внимания на шумно снующих туда-сюда больных, их лица-маски - непроницаемые, пустые, весело улыбающиеся или искореженные внутренними бесами. Для обоих все это уже были призраки предыдущего уровня. А они переходили на новый.
  После "ночи Орла" Руслан явственно ощущал в себе изменения. Дело даже не в том, что его перестали посещать голоса, и он больше не изрекал страхолюдных стихов. Главное, в душе его воцарились устойчивый порядок и уверенность в будущем. Хотя он понятия не имел, что будет с ним дальше, но не выспрашивал жадно Ак Дервиша. Такое поведение могло показаться равнодушием, но опытный батырь понимал: на самом деле оно есть знак того, что юноша совсем готов к погружению в Игру. Матёрый артельщик не раз видел эту непоколебимую сосредоточенность воина перед боем, но в глубине души иной раз дивился, как такое могло снизойти на совсем еще зелёного мальчишку.
  "Он не мальчишка, -- одернул себя старик. - Отроку - отрочье..."
  - Все-таки нам повезло, -- продолжал старик, -- что ты попал не в спецбольницу, которую опекает МВД. Но и туда бы я сумел пробраться, а потом уйти. А вот вытащить тебя даже отсюда - штука мудрёная.
  - Чего мудрить - выйдем ночью, как всегда, да и пойдем в город, -- пожал плечами Руслан, но сказал это, скорее, чтобы разговорить батыря, догадываясь, что столь безыскусный исход не для них.
  - Без прикрытия? Без легенды? Ну-ну, -- покачал головой Дервиш. -- Противник узнает об этом сразу же, и через пару часов наши трупы будут надежно зарыты в лесу... Знаешь, сколько клаберов приходится на один квадратный метр Ржанки, с тех пор, как ты сюда прибыл?..
  - А как же мы тогда с тобой гуляли? - чуть встревожено спросил Руслан.
  - А я здесь на что? - хмыкнул Дервиш.
  - Неужели всем глаза отводил? - недоверчиво спросил юноша.
  Старик пожал плечами.
  - Я не Господь Бог. И даже не Мастер, чтобы ТАК отводить взгляд. Приходилось, конечно, когда недоработка артельных случалась. Но такое раза два только было: оперативные мероприятия по прикрытию наших прогулок совершались на достаточно высоком уровне...
  Он покачал головой.
  - Знаешь, я бы на твоем месте удивился, что за все наши ночные похождения мы ни разу не встретили ни одного человека... Отсутствие наблюдательности не делает тебе чести.
  Юноша понял, что наставник прав и смутился. Конечно, не мог не отметить безлюдность поселка и его окрестностей, когда они по нему бродили. Но подсознательно относил это к чреде необъяснимых чудес, страшных и удивительных, непрерывно сотрясавших его жизнь уже почти год.
  - В общем, уходим сегодня, -- не пожелал длить смущение ученика Дервиш.
  Руслан заметно вздрогнул, но промолчал.
  - Ты не спрашиваешь, как?
  - Зачем? Вы мне скажете, когда будет нужно.
  Старик кивнул одобрительно.
  После отбоя он вытащил из-под своей кровати два пакета, один отдал Руслану. Там обнаружился простенький противогаз - такие служили наглядными пособиями на школьных уроках гражданской обороны. Не успев задать вопрос, Руслан получил краткую инструкцию:
  - По моему знаку надеваешь противогаз как можно быстрее и спокойно сидишь на койке. Пока лежи. Но не вздумай спать.
  В тревожном ожидании прошло часа полтора. Отделение окутал обманчивый больничный полусон-полубред. Напряжение Руслана, парадоксальным образом погружавшее его в дремоту, с которой он боролся все это время, схлынуло. Его дух успокоился, сделался готовым ко всему.
  И как раз в это время от вахты донеслось сильное шипение, какое бывает, когда зимой неожиданно прорывает трубу теплотрассы и в морозный воздух вырывается пышный султан пара. Но в данном случае это был не пар - Руслан ощутил резкий, все усиливающийся запах.
  Дервиш, мгновенно сев на койке, махнул рукой и одним движением натянул противогаз. Руслан поспешно последовал его примеру, но провозился дольше - на уроках ГО никогда не блистал. Его слегка повело от неприятного запаха, но тут же полегчало.
  От вахты раздались и сразу затихли всполошенные крики. Больные подскакивали на койках и валились обратно, те, что бродили в тоске и бессоннице, попадали на пол. Вскоре во всем отделении в сознании остались только двое. Старик подал Руслану знак, и они вместе ринулись к двери на вахту.
  Она резко раскрылась, пропустив несколько человек в тёмных спортивных костюмах и противогазах. Один держал какой-то прибор, постоянно всматриваясь в данные на мониторе. Увидев, наконец, нужные, быстро снял противогаз - Руслану оказалось совершенно незнакомо его напряжённое лицо. Все остальные последовали его примеру.
  - Снимай, -- бросил Руслану Дервиш, -- газ быстро распространяется, но почти сразу нейтрализуется. Артельная разработка.
  Юноша облегченно стянул вонючую резину.
  - Что с ними? - сразу спросил у Дервиша.
  - Без сознания. И будут в таком виде не больше часа, так что надо торопиться.
  В отделение поспешно вошли еще двое, тащившие носилки. С нехорошим изумлением Руслан угадал под черным полиэтиленом контуры неподвижного тела.
  - Раздевайся, -- резко приказал старик.
  Без слов юноша сбросил больничную пижаму.
  Двое подошли к его койке, вывалили на неё свою ношу и стали распаковывать полиэтилен.
  Руслан едва сдержал крик, когда открылся голый труп с синюшным перекошенным лицом. Его собственный труп.
  Старик сотряс юношу плечо, приводя в себя, и сунул ему ворох одежды. Сам уже был в неприметной серой паре и старомодной кепке. Руслан натянул парусиновые "бананы", футболку и ветровку, обулся в кроссовки. Дервиш протянул ему увесистую спортивную сумку через плечо.
  - Там еще всякие вещи. Ходу, ходу!
  Не обращая внимания на пришельцев, которые обходили ряды недвижных тел, щупая им пульс и оттягивая веки, они рванулись к вахте. Но в "надзорке" ждал сюрприз. Здесь была койка новенького, привезенного два дня назад в состоянии острого делирия. Огромный большеголовый парень с выпученными глазами, бритый наголо, орал что-то невнятное, но иногда в его речах проскальзывал причудливый смысл. Впрочем, Руслан здесь часто слышал подобное. Парень обладал такой силой, что легко рвал любые вязки, а чтобы удержать его, требовалось не меньше трех санитаров, да еще два-три добровольных помощника из больных.
  Но сейчас он должен был тихо лежать без сознания, привязанный к койке несколькими полосами брезента. Он и был привязан, но когда Дервиш с Русланом хотели пройти мимо, разом широко открыл выпуклые глаза. На белом как молоко лице пылали болезненно яркие губы.
  Руслан встал, словно налетел на стену, и уставился на парня. Тот зафиксировал взгляд на нём и ухмыльнулся - довольно шкодливо. Заскрипел голос.
  
  Говорят, здесь больница
  другие твердят, что тюрьма.
  Мне же морок могильный
  в сердце втиснулся с первого дня.
  Черный бег приоткроет
  трагедии скорченных лиц.
  К нам из ада приходят
  легионы голодных гробниц...
  
  Руслан, застопорившись, отчаянно глядел на безумца. А тот стал ворочаться, напрягать мышцы, пытаясь перервать вязки.
  - Они - ничто, -- раздался суровый голос Дервиша. - Пошли.
  Юноша отвернулся и последовал за стариком. "Дурак" замолк, закрыл глаза и вновь погрузился в кромешную пустоту.
  - Кто это был? - на ходу спросил Руслан.
  Они быстро шли по дороге к окраине поселка. За весь путь, разумеется, не встретили ни души.
  Старик сразу понял, что вопрос касается не безумца в "надзорке" - с этим все было ясно.
  - Труп одного юного токсикомана, решившего покончить самоубийством, и проглотившего хорошую горсть нейролептика... Того самого, который сейчас наши люди изъяли из шкафа сестринской, чтобы создать впечатление, что это ты его оттуда достал.
  - То есть, это вы покончили его самоубийством, -- зло бросил Руслан.
  - Не сходи с ума, -- резко одернул старик. -- Будь мы чем-то вроде Клаба, то да, упромыслили бы кого угодно, и ты бы уже давно был под нашим контролем. Между прочим, очень соблазнительный ход - времени у нас мало. Но мы, знаешь ли, под Богом ходим...
  Руслан промолчал.
  - Ты не заметил, как там возились с твоими коллегами по психушке, чтобы, не дай Бог, не преставились от нашего газа? Чтобы проснулись в добром здравии, без головной боли, и не осознали, что из их жизни выпал целый час... Мы всегда стараемся действовать так, не то, в конечном счете, проиграем раунд, - сердито продолжал Дервиш. -- Пока ты тут сидел, искали труп. Чтобы был того же роста и сложения, да и возраста. Той же группы крови. Чтобы похож был - сильно не надо, искажения лица все равно на агонию спишут. И чтобы не опознанный. Нашли, если не ошибаюсь, где-то в Подмосковье, вчера пригнали на самолете...
  Руслан чуть не остановился, потрясенный масштабностью операции.
  - Он так на меня похож...
  - Ты подсознательно ожидал этого, потому и воспринимаешь так, -- Дервиш нетерпеливо подтолкнул юношу. -- А у остальных эффект будет еще сильнее: на твоей койке, куда ты улегся вечером, утром лежит труп в твоей пижаме и с твоими чертами... Руслана Евгеньевича Загоровского больше нет.
  На юношу от этих слов повеяло леденяще. Тем не менее, логика продолжала подсказывать вопросы.
  - А отпечатки пальцев?..
  - Сейчас поспешно заменяются во всех твоих делах на отпечатки того бедолаги. Мы знаем, кто он - сирота, бежал из детского дома, никогда не привлекался, нигде не наследил. Пропал - как камень в воду...Что касается капиллярного рисунка, который у тебя на пальцах... С ним тоже скоро разберемся. И с внешностью.
  Они уже вышли из поселка. Перед ними разбитое шоссе делало заворот, по обочинам возвышались могучие деревья. На опушке леса стояла бежевая "копейка" с тонированными стеклами. Руслан понял, что их ждут.
  Из машины вылез...Палыч.
  С радостным криком Руслан бросился в его объятия и застыл.
  Через несколько секунд, отстранив его от себя, Палыч поглядел на юношу с изумлением. Сам он, казалось, совсем не изменился: те же очки, усики и ношеный костюм. Разве что как-то посуровел, стал жёстче... Во всяком случае, больше не походил на типичного советского учителя. Но изменения в Руслане, судя по всему, произвели на него впечатление.
  - Здравствуй, Отрок, -- произнес он почти торжественно.
  Ак Дервиш уже сидел на переднем кресле машины.
  - Садись, едем в аэропорт, -- бросил он Руслану. -- Твой самолет через два с половиной часа. В сумке - паспорт и билет. Имя другое, конечно. Теперь у тебя будет много имен, но твоё имя внутри Артели отныне - Ставрос. Запомни: Ставрос.
  Руслан не удержался от вопроса:
  - Что это значит?
  - Крест, -- коротко ответил Дервиш и продолжил инструктаж. - Летишь в Лысогорск. В аэропорту тебя встретят, назовут артельным именем, и скажут, что делать дальше. И запомни: то, что ты Отрок, знает лишь узкий круг, даже не все батыри. Всем остальным не положено. И ты обязан молчать об этом со всеми, кроме меня и Учителя. Позже узнаешь других.
  Выскользнув у аэропорта из машины, юноша попросил:
  - Батырь, не могли бы вы выйти на минутку?
  Дервиш последовал за ним.
  Руслан глядел на него в упор.
  - Кто убил моего отца?
  - Я уже говорил: Клаб руками своих людей в КГБ.
  - Но кто именно? Бородавкин?
  - Зачем тебе знать? Его убил Клаб для своих надобностей. Кто-то из агентов следил за вами, кто-то подсунул твоему отцу водку со снотворным, кто-то ударил его топором...
  - Его убил Рудик?!
  - Да... - неохотно уронил старик. - На нем изнасилование малолетнего. Очень не хотел обратно в зону...
  Мальчишеское лицо стало таким, что нечто вроде страха ощутил сам Батырь батырей.
  
  СССР, Ленинград, 9 июля 1983.
  
  Рудик Бородовкин этой субботой был доволен. С утра бомбил на "галере", поначалу, впрочем, безуспешно. Всю добычу составила пара зажигалок да неполная пачка "Самца"... то есть, "Кэмела". Для Рудика, давно уже вышедшего из возраста и статуса мелкого гамщика, столь жалкий навар был оскорбителен. Но к обеду увязался за подвыпившим турмалаем, спортивная сумка которого явно содержала нечто интересное. Скудных совместных познаний в английском Рудика и финика хватило, чтобы сделка переместилась в ближайший парадняк. Оттуда Бородавкин вышел, сияя всеми своими фиксами - счастливым обладателем джинсов "Вранглер" (новьё, в упаковке!), выменянных на купленные накануне две бутылки литовского ликера. На энской балке он в момент сделает на штанах хорошую месячную зарплату честного труженика страны Советов.
  Предательский азарт вернуться на "галеру" и пошакалить еще, хоть и с трудом, но подавил - это могло закончиться печально. Ему и так повезло, что не попался ни прихватчикам, ни ребятам Гриши Дуболома, который с давних пор пас всех фарцовщиков Невского. Местные смотрящие не любили гастролеров, а высокие покровители Рудика были далеко - в Сибири. Вообще-то, он возник в Питере проездом - денек отдохнуть и развеяться после успешно проведенной в Прибалтике операции по закупке нескольких сот метров хлопчатобумажной ткани цвета "вырви глаз", которая пользовалась бешеным спросом у энских цыганок. Товар обрёл надежное пристанище в камере хранения Московского вокзала, а Рудик, взяв билет на "Красную стрелу", слегка утомлённый длительной автобусной поездкой, степенно прошелся по першпективе. Но у Гостинки не выдержал ностальгических воспоминаний и поднялся на "галеру", рискуя получить в торец и лишиться всей "капусты".
  Так что теперь, спрятав добычу в хоть простецкий, но в доступный продаже отсутствующий пластиковый "дипломат", Рудик прошёл через "трубу" на другую сторону проспекта и начал свой отдых незатейливо. Нырнув в двери "гадюшника", лихо опрокинул стограмчик, закусив буржуйским бутербродом, на котором завиток масла соседствовал с двумя десятками красных икринок. Чувствуя себя кутящим Ротшильдом, ибо выложил за бутерброд аж пенчик, вышел обратно на придавленную влажной жарой главную магистраль колыбели трёх революций, с превосходством поглядывая на голимо прикинутых ленинградцев и гостей города.
  Мимоходом подумав, не дойти ли до "Сайгона", решил, что интересной тусовки в такую пору там всё равно не будет. И вообще, после выпивки ему хотелось секса, а он знал, где его получить, не слишком стаптывая драгоценные "адики". Вновь направился к зеву "трубы", напевая под нос из любимой "Стены":
  
  I am just a new boy
  A stranger in this town
  Where are all the good times
  Who's gonna show this stranger around?
  Ooooh I need a dirty woman
  Ooooh I need a dirty girl...
  
  Питерская плешка нравилась ему гораздо больше московской, хамоватой и разухабистой. А здесь, в Катькином саду, все было чинно и благопристойно, как и подобает в столь интеллигентном городе. Свою роль знали все: на скамейках справа сидели юные "бархотки", ожидая, когда на них обратят внимание восседающие слева солидные "быки". Впрочем, часто происходило наоборот, и это было нормально.
  И сейчас Рудик не успел докурить сигарету из трофейной пачки, как к нему уже направилась какая-то "белка". Сперва он почувствовал разочарование: малец был инвалидом на косолапых ступнях и полусогнутых коленях, опирался на палочку, часто делая конвульсивные движения. Но когда подошел ближе, фарцовщик изменил свое мнение: мальчик оказался хорошеньким. Скользнув взглядом по бледному лицу, пухлым губам и худощавой фигуре, Бородавкин почувствовал возбуждение. Что-то было в юноше сладостное, желанное, словно Рудик встретил то, о чем мечтал давным-давно.
  - Сигаретой не угостите?
  Голос был ломающийся, довольно манерный, и, опять же, словно где-то уже слышанный. Еще в нем звучало хорошее воспитание в семье тружеников умственного труда, впечатление чего усиливалось очаровательной картавостью - может быть, последствие болезни, но совсем легкое.
  Мужчина поднял голову и поглядел мальчишке прямо в лицо. Тот улыбнулся одновременно робко и насмешливо. Рудик молча протянул ему пачку, и, когда тот деликатно вытащил сигарету, поднес огонек одноразовой зажигалки, тоже выпрошенной на "галере" у какого-то пшека.
  Паренек присел рядом, не заговаривая больше. Возможно, стеснялся, ожидая, что предварительную "вьюгу" возьмет на себя "папашка". Но Рудик тоже помалкивал, лениво поглядывая по сторонам. Жизнь его вполне устраивала, и даже то, что ясное до сей поры небо махом заполонили жуткие тучи, погрузившие город в гулкий полумрак, ему нравилось. Надвигающаяся гроза и жёсткие порывы ветра почему-то еще больше возбуждали его, добавляли куража не хуже еще одной дозы водки.
  - М-мужчина, -- теперь мальчик чуть заикался от волнения, -- не могли бы вы дать мне возможность немного под-дзаработать?
  Очевидно, устал ждать внимания и решил проявить инициативу. Рудик повернулся к нему, скривив тонкие губы в неотразимо чувственной, как он был уверен, улыбочке.
  - И в Роттердам, и в Попенгаген? - поинтересовался он самым похабным тоном.
  Судорожно сглотнув, юноша покорно кивнул.
  - Пошли, -- Рудик выкинул сигарету в урну. Он больше не мог терпеть.
  Воркнул пока еще отдаленный гром. Перед ними упала первая жирная капля. Разбившись, стала похожа на глубокую черную дырку в сухом асфальте. Туристы и педерасты поспешно покидали сквер.
  - Куда? -- спросил Рудик у мальчика.
  Тот неопределённо кивнул в сторону Невского.
  - Есть одна камора...
  Парадняк на задворках главной улицы бывшей имперской столицы провонял мочой и был сплошь исписан непристойностями. Они поднимались по крутой лестнице медленно: Рудик приноравливался к хромоте юноши, держась позади и бросая похотливые взгляды на его судорожно подергивающиеся во время движения ягодицы, обтянутые довольно приличными штанами - не Штаты, конечно, но явно не ниже Финки. Так увлекся этим зрелищем, что проворонил конец пути, и только поняв, что антифэйс "персика" больше не двигается, поднял голову.
  На скудно освещённой из пыльных окон нижних этажей последней площадке квартир не было. Валялся засохший мусор и пара крысиных мумий. Над этим безобразием зиял отверстый люк тёмного чердака, напоминающий глубокую темную глотку. Было пыльно, душно и как-то напряженно тихо, лишь с улицы доходили глухие приступы грома.
  Паренек, стоя парой ступенек выше, медленно повернулся. Его пальцы на рукоятке трости побелели от напряжения. Взглянув на них, Рудик застыл, как столб. Он без всяких сомнений узнал эти тонкие пальцы, про которые долго и тщетно мечтал, что когда-нибудь они устроят ему всякие приятности.
  В панике вскинул голову, уверенный, что увидит знакомое лицо. Но его ужас ещё более возрос оттого, что оно было совсем незнакомо.
  Юноша смотрел сверху вниз с теперь уже откровенной издевкой.
  - Ну, здравствуй.
  Картавость и манерность испарились чудесным образом. Теперь Рудик узнал и голос. Дипломат выпал из его ослабевших рук, с грохотом упал, распахнувшись. На грязные ступени вывалился толстый пакет, на котором влажно сияли огромные женские губы.
  Громовой удар раздался так близко, что стены дома слегка сотряслись.
  - Русь, -- сдавленным от безмерного страха голосом просипел фарцовщик. - Ты же умер...
  - Да нет, -- насмешка стала совсем леденящей. -- Это ты умер.
  Бородавкин Рудольф Ильич, в узких кругах широко известный как Агафья, 32 лет, судимый (судимость снята), без определенных занятий, инвалид II группы по психозаболеванию, так и не успел осознать тяжкую истину этих слов. Руслан развел руки, с шипением извлекая из трости длинное тонкое лезвие.
  - За папу!
  Клинок молниеносно погрузился туда, где ворот английской футболки бывшего приятеля открывал беззащитную ложбинку.
  С улицы хлынул сплошной рев рухнувшего потопа.
  Оружие вошло до изогнутой рукояти. Рудик умер сразу, так и не закрыв выпученных глаз, однако продолжал стоять, удерживаемый клинком. Руслан вытаскивал его осторожно, стараясь не расширять рану. По мере извлечения ноги трупа все больше подгибались, разъезжались и, наконец, он грудой осел прямо на пакет с джинсами. Крови почти не было.
  Руслан вытер салфеткой клинок и вложил в ножны, вновь став обладателем невинной тросточки. Потом протер шею Рудика, сняв несколько подсыхающих капель, салфетку тщательно свернул и спрятал в карман. Вытащил кусочек пластыря и аккуратно залепил у трупа маленький разрез над ключицей. Позже вскрытие молодого мужчины покажет несовместимые с жизнью разрушения легкого, сердца и печени. Но это будет только через трое суток, потому что на тело жильцы парадной наткнутся лишь в субботу ночью, поверхностный осмотр не выявит следов насилия и оно пролежит в городском морге до вечера понедельника. Тогда только судмедэксперт обнаружит, что брюшная полость клиента полна крови. Следы преступления к тому времени совсем простынут.
  Вообще-то, для Руслана это было не очень важно - следствие до него и так бы не добралось. Но его учили подходить к делу с профессиональной скрупулезностью.
  После отбоя он лежал на одре все еще в форменных портах и косоворотке. По всей келье висела мокрая "городская" одежда, еще больше увлажняя воздух - вечерний ливень нисколько не уничтожил духоту. Но заснуть юноша не мог не поэтому. Он был удивлен, удивлен настолько, что это уже напоминало тревогу. Не находил в себе ни радости от свершившейся мести, ни скорби из-за того, что первый раз в жизни убил человека. Все это было очень странно.
  Посмотрел на свои руки. Они остались такими же, как и в прежней жизни, разве что обрели жесткость, чуть раздались, а на ребрах ладоней и костяшках от непрестанных занятий тамешивари начали нарастать грозные боевые мозоли.
  - Я -- убийца, -- тихо проговорил в пространство, и замер, прислушиваясь.
  Но ничего не услышал в ответ.
  Пытался вспомнить своё состояние до, во время и после акции, и понимал, что никаких особых чувств не было - просто до мелочей следовал плану, не думая, не сожалея... Раньше полагал, что всё это происходит совсем иначе. Хотя... Примерно полгода назад заговорил об оправданности убийства с Палычем - тот редко появлялся в Обители, и они пользовались любой возможностью поговорить наедине.
  - Не убий - заповедь Божия. А заповеди надо исполнять, -- медленно говорил Учитель, -- Однако есть заповеди выше: возлюби Господа и возлюби ближнего. И что делать, если "не убий" входит в противоречие с ними?..
  Вновь, как и в далекой энской школе, он хотел, чтобы Руслан нашел ответ сам.
  - Разве такое бывает?
  - Да, конечно. Когда нападают на твою родину, угрожают твоим ближним, оскверняют твои святыни...и единственный способ остановить врага - убить его. Или когда хотят отнять жизнь у тебя, и отнимут, если ты не убьешь первым. А ведь сказано: "Возлюби ближнего, КАК самого себя". То есть: не меньше - но и не больше...
  - Значит, -- Руслан ответил, словно нырнул в холодную воду, -- надо убить!
  - Но если тем самым ты повредишь своей душе?
  Юноша помолчал. Несколько месяцев назад он просто не понял бы, о чем его спрашивают. Но опыт регулярных исповеди и причастия сделал его иным.
  - Я думаю... наверное, есть вещи, важнее моей души... -- нехотя уронил он.
  Палыч усмехнулся, его очки блеснули.
  - К счастью, я не наставник по богословию, и могу тебе сказать, что думаю так же. Мы солдаты и мы на войне. Солдаты на войне не могут не убивать, иначе они не соответствуют своей работе. Так что прекрати думать про это. Игра есть Игра.
  - И только когда все умрут... -- вздохнув, Руслан привычно проговорил здешнюю мантру.
  Встал с кровати, сунув ноги в лапти, подошел к окну. Обитель покоилась. Город был рядом, за высокой бетонной стеной, но гул ночных улиц сюда не доносился. На плацу было безлюдно, хотя Руслан знал, что территория сплошь контролируется не только электроникой, но и секретами - сам часто сидел в них, стараясь оставаться совершенно неподвижным.
  Он убил... Не в бою, не во время операции, не за Отечество, и даже не за Игру. Просто отомстил. С неизбежностью рано или поздно он все равно убил бы Бородавкина. И, как оказалось, сделать это было до смешного просто. Понял это, когда узнал, насколько для послушников легок доступ ко всем уголовным делам, когда-либо заведенным советскими органами. Да, конечно, нужно подать официальный запрос на имя Старшего наставника и какое-то время ожидать. Но очень скоро копия искомой папки оказывалась в руках заявителя, и никого особо не интересовало, что тот с ней будет делать - Артель занималась делами, неизмеримо более серьезными, чем банальный криминал.
  Но Руслану нужно было нечто большее, и он поступил по-другому: обратился к наставнику-эконому, одноногому старику. Его настоящее имя, разумеется, не знал никто из учащихся, как и тот не знал их подлинных имен. Но зато было известно, что он - генерал КГБ в отставке. Дед того и не скрывал, рассказывая всем желающим забавные, а порой жутковатые байки из жизни Конторы. Руслан был одним из тех, кто охотно его слушал, за что удостаивался его особого благоволения. Кроме того, старик почитал юношу земляком, поскольку сам был родом из Николаевска, от которого до Энска было всего 12 часов на поезде. Благоволение выражалось, в основном, в конспиративном добавлении послушнику Ставросу всяких вкусностей к сытной, но довольно однообразной здешней пище.
  А теперь Руслан обратился к старому сибиряку с просьбой помочь написать реферат о теневой экономике СССР. Для примера он, якобы, задумал расписать маршруты и методы профессионального фарцовщика. Признался, что был знаком с одним таким, и спросил земляка, нельзя ли через его старые связи среди сибирских территориалов получать на объект оперативную информацию. Похоже, деду просьба совсем не показалась подозрительной, и уже через неделю Руслан ловил по телетайпу подробные агентурные сводки о передвижениях "агента Воробышка" -- оперативный псевдоним Бородавкина в Конторе. Связи старика работали отлично: донесения, дублировавшие отчеты кураторов Рудика, опаздывали не более чем на сутки. Более того, кажется, эконом договорился и о куда более пристальном наблюдении за данным, не очень интересным объектом - просьбы артельных были весьма весомы для многих руководителей Конторы. Разумеется, ознакомился Руслан и с делом старого приятеля.
  Он не сомневался, что рано или поздно Рудик посетит свой любимый Питер. Заранее постарался вписаться в роль мальчика с плешки, изучив тамошние повадки и жаргон.
  Время действовать наступило даже раньше, чем он мог предположить. О намерении Рудика заехать после Прибалтики в Ленинград узнал на следующий день после того, как тот в легком подпитии рассказал об этом знакомому чухонцу в уютном таллинском кафе. После этого Руслан почти не выходил из телетайпной, где с мерным треском изрыгался непрерывный поток информации, и несколько часов спустя дождался сообщения с номером автобуса, на который Бородавкин Р.И. взял билет.
  Все прошло по писанному. Даже новая внешность Руслана сработала, как он не ожидал -до самой смерти Рудик не узнал его. Лицо Руслана исчезло в артельной клинике города Лысогорска. Пластические хирурги потрудились славно: осветлили кожу, тонкие губы сделали чуть припухшими, увеличили глаза, убрали горбинку носа, слегка утяжелили подбородок. С ушами тоже что-то сделали. И, в общем, конечный результат Руслану понравился. Но в задачу врачей не входило делать его красавцем. "Повезло тебе парень, что ноги у тебя кривоватые. Будь прямыми, пришлось бы искривлять. У меня приказ - изменить внешность", -- приговаривал усатый хирург, который за пару довольно мучительных месяцев, при помощи некого изуверски хитрого приспособления, не только сделал его ноги идеально стройными, но и удлинил их, а, соответственно, рост, сантиметров на семь. Вообще-то, подобная операция требовала обычно гораздо большего времени, но доктор применил некие тайные артельные разработки, и дело пошло куда быстрее.
  С отпечатками пальцев обошлись еще проще: свели каким-то жужжащим агрегатом, в конструкцию которого Руслану углубляться не хотелось - операция была довольно неприятная. В общем, прибывший в конце августа в Обитель новопослушник Ставрос не имел почти ничего общего с умершим далеко в Сибири и уже зарытым в безымянной могиле под номером осужденным Загоровским Р.Е.
  Вдруг стало невыносимо тошно. Руслан приоткрыл окошко и, повернувшись к полке на стене, извлек из-за книг початую пачку "БТ", спички и пустую банку от кильки. Курить послушникам строго воспрещалось, но здесь считали, что важно взращивать в них дерзость и предприимчивость, потому карали - и карали жестоко - за то, что они попадались, а не за собственно проступок. И Руслану за мелкие прегрешения доводилось отведать "березовой каши", но нарушать устав Обители он от этого не перестал.
  Закурив со второй спички - пальцы слегка дрожали, наполовину высунулся в окно, жадно вдыхая ночной воздух пополам с дымом, вслушиваясь в тревожный шум столетних тополей под порывами ветра.
  Теперь его прорвало. Перед глазами стояла ехидная улыбочка Рудика, его жесткие черные кудри, которые тот подкрашивал, дабы скрыть раннюю седину, Руслан слышал его смешок: "Хо-хо-хо" , -- осторожный, чтобы поменьше появлялось морщин... И опять видел выпученные мёртвые глаза, вновь и вновь стряхивая труп с клинка, на который сам насадил его.
  Раздавив сигарету, порвал окурок на кусочки, выбросил на улицу, сполоснул руки в раковине, и вновь спрятал банку, пачку и спички за книгами. Все это проделал автоматически.
  Закрыв окно, прижался лбом к стеклу.
  - Упокой, Господи, душу убиенного раба Твоего! - промычал прямо в свою разверстую душу.
  Постояв еще пару секунд, повернулся к маленькому иконостасу в углу и рухнул на колени.
  Его вечернее правило сегодня длилось долго.
  
  СССР, Ленинград, 31 августа 1982 - 31 августа 1983.
  
  Последний день тишины. Завтра сотни людей гулом наполнят Обитель. Но пока послушники были на летних сборах, кроме счастливцев, имеющих, куда уехать на каникулы. Для остальных Артель находила "интересные занятия в интересных местах", порой довольно опасных. Немногие предпочитали оставаться в Обители, как сейчас Руслан.
  Но он имел на это право, поскольку первая половина лета выдалась у него бурной. Для послушников она посвящалась испытанию перехода на высший уровень. Задание Руслана оказалось относительно простым: выйти за врата Обители и...добраться до Владивостока. Без денег и документов. Нигде не засветившись (из любой передряги Артель, конечно, вытащит, да так, что комар носа не подточит, но послушник останется на второй год).
  На операцию у него ушло двадцать восемь дней. До Иркутска добирался на электричках, еще в Питере тщательно изучив расписание. Дальше были товарняки и голосование на шоссе. Он видел тысячи лиц, и сам выступал во множестве обликов. Самым действенным был бедный мальчик-инвалид, но трость у него была самая обычная: задание категорически исключало причинение серьезного вреда здоровью сограждан. На Урале его взяли за нищенство на вокзале, но он покинул отделение милиции через окно туалета, прежде чем его личность стали выяснять. Под Омском его едва не убили беглые зеки. Во время перехода по тайге рядом с ним прошёл медведь, а в Красноярске отбился от довольно большой шоблы гопников.
  Грибы и ягоды, конечно, хорошо помогли в деле выживания, но основным источником пищи были добрые люди, кидающие голодному пацану монетку. Еще - картофельные поля, дачи, а то и прилавки на рынках. Мелкие кражи были неизбежны, однако оставались грехом, и владыка Назарий на исповеди после задания назначал за них особенную епитимью. Руслана мучил образ бабки на платформе в Барабинске, у которой он вырвал корзину с жареной рыбой и лепешками из щучьей икры. Он тогда в конец оголодал. Лицо старухи сделалось беспомощно-жалобным, и эта детская обида заслонила в его сознании дикий визг, который преследовал его, пока он убегал с добычей. Ему было мучительно жаль её, и с этим придется жить, ибо вряд ли пути их когда-нибудь пересекутся для того, чтобы он исправил содеянное.
  Зато его совершенно не взволновал иркутский эпизод на обратном пути, когда на задворках вокзала он вырубил приставшего к нему типа. В кармане тот имел удостоверение внештатного сотрудника КГБ и тугой бумажник. И то, и другое позволило Руслану проделать обратный путь с комфортом и даже определённым шиком. Вернулся посуровевшим, почтительно изумленным огромными пространствами и разнообразием страны, в которой родился. После доклада Ак Дервиш, бывший его личным наставником, улыбнулся и положил ему на плечо тяжёлую руку. Отныне Руслан стал полноправным артельным.
  В последний спокойный день можно было лениво валялся в своей келье. Что он и делал, а воспоминания ползли перед ним пестрой нескончаемой лентой. Ровно год назад, доехав от Пулково на автобусе, он спустился в метро, а потом долго плутал по незнакомым улицам, которые с раздражающей методичностью приводили его не туда. Обитель возникла прямо перед ним во время одной из таких топографических загогулин - словно по молитве. Он осторожно вошел в проходную. Апатичный часовой в неопределенной форме без слов освободил турникет, услышав: "Ставрос".
  Руслан вышел из темного помещения на довольно широкую площадку, почти полностью занятую плацем, посыпанным искрящимся под последним летним солнцем белым песком. По краям газона темнели тополя, берёзы, старые ели и густой кустарник, за которыми просматривались коричневые стены корпусов.
  Людей в сфере видимости не было. Он растерянно стоял, пока неведомо откуда не появился здоровенный парень, одетый на взгляд Руслана весьма причудливо: белая, подпоясанная красным поясом, косоворотка, в вышивке которой он не без удивления разглядел переплетение свастик, свободные суконные штаны, и - новенькие лапти. Стрижен парень был, конечно, "под горшок".
  Не говоря ни слова, кивнул Руслану и жестом огромной руки пригласил идти за ним. При своих габаритах двигался он на удивление бесшумно и быстро, Руслан едва поспевал на недавно сросшихся ногах. Так они добрались до самого большого корпуса и вошли в никем, по первому впечатлению, не охраняемую дверь.
  Долго шли длиннейшими коридорами, галереями, крутыми лестницами (Руслан даже не старался запомнить путь), встретив лишь несколько человек - юношей, одетых так же, как провожатый, и взрослых, чьи косоворотки были коричневыми с золотой, а не красной вышивкой. Руслан совершенно правильно сообразил, что видит учеников и преподавателей.
  Юноша прикинул, что они уже давно вышли из здания и попали в другой корпус. Наконец оказались в длинном прямом коридоре, в который выходило множество узких белых дверей, между которыми висели картины аллегорического и религиозного содержания. Коридор был ярко освещен люминесцентными лампами, но совсем пуст, и все двери закрыты. Кроме одной. Именно туда подошел провожатый, и Руслан впервые услышал его голос:
  - Ваша келья, -- пробасил он, кивнув на распахнутую дверь.
  В скудно обставленной комнатке - узкий одр, столик и стул, умывальник, полка с несколькими книгами, радиодинамик, пара икон в углу - оказалось несколько юношей, которые молча уставились на него. Вошедший вслед за Русланом послушник тщательно прикрыл дверь.
  Руслан сразу все понял. Сознавая неизбежность формальностей первого знакомства, молча посмотрел на собрание, стараясь, однако, чтобы это не приняли за агрессию.
  - Звать как? - неожиданно спросил один из парней, черноволосый и черноглазый, похожий на цыгана.
  - Ставрос.
  - А по-настоящему? - голос был настойчив.
  - Ставрос, -- упрямо отвечал Руслан.
  - Ставрос - для Игры. А для мира как? -- подключился другой, беленький, хрупкий, со слегка женственным лицом, выражавшим сплошное лукавство.
  Руслан молчал, пытаясь понять правильный ответ.
  - Мира нет... -- проговорил, наконец, горячо надеясь, что попал в точку.
  Парни переглянулись.
  - Почти не ошибся, - пробасил недавний провожатый.
  Чернявый пожал плечами:
  - Мог бы и точнее... Эй, Ставрос, отвечать надо: "Нет мира, помимо Игры". Усвоил?
  Руслан молча кивнул.
  - Пять нагаек для памяти, -- решил чернявый, похоже, лидер.
  - ЦЫган, -- сделав ударение на первом слоге, вступился провожатый, -- ты бы это...Полегше бы...
  - Малым отделался - другим и десять навешиваем, -- высокомерно ответил ЦЫган.
  Впрочем, помолчав, махнул рукой.
  - Ладно, три... А там посмотрим.
  Руслан не сопротивлялся, ибо знал, что бесполезно. Тем не менее, его схватили двое и бросили ничком на узкую койку. В руке хрупкого послушника неведомо откуда появилась короткая кожаная плеть с утолщением на конце. Он умело крутанул ею. На лице застыла хищная улыбка. Один парень держал Руслана за плечи, другой - за ноги. Задрали рубашку. Как хрупкий подошел к нему, он не видел. Спину обожгло. Еще и еще раз. Выступили слезы, но он не издал ни звука.
  Плеть свистнула снова, но боли не прибавилось.
  - Хватит уж, Ангелок, -- раздался басок провожатого.
  Руслана отпустили.
  Он одернул рубашку и огляделся. В комнате уже не было никого, кроме большого послушника.
  - Меня зовут Ведмед, -- сказал он и протянул руку.
  Руслан пожал ее.
  - Ты не обижайся, -- продолжал Ведмед. - Со всеми малятами так.
  - Я не обижаюсь, -- ответил Руслан.
  Спину нестерпимо щипало.
  - Вот и хорошо, -- добродушно кивнул парень.
  - Что дальше? - спросил Руслан.
  - Справу получишь у наставника-эконома этажом ниже. Коловраты на рубахе крупные - мелкие для старшИх. Оденешься, возвращайся, я тебе из устава прочитаю. Сегодня до отбоя делай, что душе угодно. Потом молишься и спать. Завтра - на учёбу.
  Больше всего утомлял диссонирующий контраст между огромной работой, которую следовало выполнять послушникам, и степенью свободы, которой они пользовались. Им ничего не стоило даже самовольно покинуть Обитель. Существовало несколько "официальных" выходов и энное количество тайных лазов, в которые просачивались послушники высших уровней, уходя в город (хотя постороннему проникнуть в Обитель было просто невозможно). На эти проказы начальство, казалось, не обращало внимания. Но стоило кому-нибудь в самоволке серьёзно провиниться, например, нарваться на неприятности с милицией, наказание было неотвратимо. Вернее, оно следовало, если парень сам не находил способов избавиться от беды, не оставив в миру следа. В противном случае его избавляли от обстояния, тщательно подчищали концы, чтобы происшествие не имело последствий, а затем - публичная порка одной из трех степеней: по ягодицам березовыми прутьями, нагайкой по спине в рубашке, и нагайкой без рубашки. Теоретически могли выпороть и кнутом, но Руслан ни разу не видел подобного наказания, и даже не предполагал, за какие преступления таковое могли назначить.
  Не знал он, и что случалось с дезертирами. За время его обучения двое послушников пытались бежать. И - словно канули в омут. Наставники, по крайней мере, о них больше никогда не упоминали.
  Но такое случалось крайне редко. Психологический портрет потенциального послушника сначала тщательно исследовали. По итогам из сотни в контакт входили с одним-двумя. И лишь один из десяти таких вербовался. Формально это был последний рубеж, на котором кандидат мог отказаться участвовать в Игре, потом обратной дороги уже не было. Руслан понятия не имел, как поступали с отказавшимися. Заподозрив худшее, как-то спросил об этом у Палыча. Тот только пожал плечами:
  - Да пусть гуляют...
  - А если расскажут?
  - А кто им поверит?..
  Позже юноша узнал, что вербовкой новых соработников ведал целый приказ Артели. Это считалось серьезной проблемой: людей вечно не хватало, потому во многих операциях, особенно, за границей, Артель пользовалась услугами наемников. То же самое, впрочем, касалось и противника.
  Распорядок здесь был прост и суров. Жили послушники в маленьких, но отдельных кельях. Считалось, это способствует преодолению советского коллективизма. Подъем в шесть, молитва, зарядка, бег с полной выкладкой или боевая подготовка. Потом - завтрак на скорую руку, и классные занятия, прерываемые в полдень плотным обедом. С часа - снова классы, стрельбы, тренировочный зал. До пяти вечера, когда следовал полдник и, якобы, свободное время. На самом деле, его начисто съедала подготовка объемистого домашнего задания. Наставники спрашивали его строго, не скупясь для нерадивых на "березовую кашу", которую послушники воспринимали как самое рядовое дело. В девять ужинали, в десять трубили отбой. Сотворив правило на сон грядущим, проваливались в черную яму, откуда извлекал транслируемый по внутреннему радио утренний горн.
  Но все это в идеале. На самом деле распорядок часто ломался внеплановыми тревогами, занятиями за городом, индивидуальными заданиями. Могли поднять и среди ночи. Кроме того, послушники по очереди несли службу на территории Обители, а на старших уровнях, бывало, отправлялись и на реальные операции, о которых никогда не рассказывали.
  Базовая боевая подготовка включала стандартную программу Курсов усовершенствования оперативного состава КГБ, с добавлением опыта "зеленых беретов" и других подобных формирований. Бесконечные полосы препятствий, учебные бои в самых разных условиях (для некоторых послушников вывозили в весьма отдаленные регионы), занятия по маскировке (их вел щуплый вьетнамец, едва говоривший по-русски, но прекрасно все объяснявший с помощью жестов), выживанию в экстремальных условиях, рукопашному бою.
  О последнем следует сказать особо. Помимо обычного комплекса, в который входили навыки уклонения с линии стрельбы противника, стрельба с обеих рук и собственно рукопашный бой, включавший в себя элементы дзюдо и каратэ, Артелью практиковался некий "секретный бой". Именно его Палыч так блистательно показал во время приснопамятной драки в Энске. Но Руслан до сих пор не видел наставника по "секретному бою", почтительно называемого Мастер - тот жил где-то на юге и давал уроки в Обители, лишь наездами бывая в Питере.
  По прошествии трех месяцев комиссия наставников отправляла послушников на специализацию. Одни группы готовили диверсантов-ликвидаторов, другие - бойцов штурмовых подразделений, третьи - разведчиков различных профилей или стражей - охранников объектов и телохранителей артельного руководства. А несколько человек с уровня попадали в группу, пестующую кадры для этого руководства - назначение почетное, но весьма обременительное. Руслан это осознал очень скоро, ибо его определили именно туда. Здесь преподавали все дисциплины, которые изучали в других группах, и еще множество прочих.
  Конечно, Руслан мечтал как можно скорее закончить обучение и вступить, наконец, в мерцающий, изменчивый, захватывающий мир Игры. Такое томительное ожидание было характерно для всех послушников. Шёпотом передавались рассказы о славных делах Артели и не менее славных ударах Клаба, о титанах Игры, ушедших и ныне живых. Как все подростки, они делились друг с другом мечтами о будущей жизни, но никто из них не мыслил её вне Игры.
  Атмосфера в Обители Руслану, скорее, нравилась. Речи не было о какой-либо настоящей "дедовщине", а если таковая и возникала - принесенная служившими в армии или сидевшими парнями, то тут же жёстко пресекалась наставниками. Во всяком случае, после ритуала с нагайкой, именуемым среди послушников "малый постриг", он не ощущал особого давления "старшИх". Конечно, несколько раз пришлось довольно серьёзно драться - такие поединки наставниками даже негласно приветствовались, но все было чинно, с секундантами и по правилам. Из одной драки он вышел победителем, в двух других более или менее сильно огреб. Но ничьим врагом, кажется, не сделался.
  Холодноватый характер Руслана и его нарочитая рассудительность, как и в школе, отдаляли от него однокашников, одновременно вызывая уважение. Но никто не мог сказать, чего ему стоило обучение. Иногда он не спал ночами, ощущая, как невыносимо ноет каждая мышца измученного тела. А днем старался невозмутимо выполнять все, что от него требуют наставники, тщательно скрывая страх, боль и изматывающую одышку. Нельзя сказать, что он был первым учеником - ему тяжеловато давались различные технические навыки, вроде обращения с рацией или минами. Зато с удовольствием впитывал философию Игры, историю разведки и эксфильтрацию. Это была хитрая наука ухода агента после операции. Другой ее стороной была инфильтрация - проникновение агента к объекту.
  А еще он научился замечательно плести лапти. Это рукомесло давным-давно ввел здесь бывший Старший наставник - не кто иной, как Ак Дервиш. Обувь оказалась потрясающе удобна во всех отношениях, только очень быстро снашивалась, и в среднем раз в неделю послушники плели себе новые. За короткое время Руслан так навострился, что на пару отличных лаптей у него уходило не больше двух-трех часов.
  Вообще-то, Руслану доставалось гораздо больше, чем его однокашникам: кроме общих, ему были назначены еще и индивидуальные занятия. Одна из таких дисциплин носила зловещее название "основы ликвидации", а наставником её был незаметный сутулый человек с кошачьей повадкой и тусклыми глазами. Больше Руслан о его внешности не знал ничего, - тот всегда носил плотный черный капюшон и повязку на нижней части лица.
  Когда юноша первый раз вошел по его вызову в классную комнату, она казалась пустой. Сел за парту и вздрогнул, неожиданно увидев рядом с дверью тёмную фигуру. Наставник внимательно рассматривал будущего ученика.
  - Вот так, послушник Ставрос, -- тихий голос напоминал мёртвый шелест палой листвы. - Если бы передо мной стояла задача вашей ликвидации, она бы уже была решена...
  Руслан молчал, не зная, что ответить.
  - Встать, -- вдруг резко приказал преподаватель.
  Голос его окреп. Руслан немедленно вскочил с места. Наставник подошел к нему и пристально вгляделся в лицо, как будто взвешивая что-то. Руслану стало не по себе, словно его созерцало некое безликое опасное существо.
  - Да, я стану обучать вас, -- наконец медленно произнес наставник.
  Отвернулся и отошел к кафедре.
  - Большая игра есть суррогат войны, призванный, в том числе, отдалить её на как можно более долгое время. Поэтому в Игре убийство так же естественно, как и на войне. Но имеет свою специфику. Мы здесь для того, чтобы вы научились убивать именно в рамках Игре.
  От этих слов на Руслана вновь повеяло жутью. Он хотел услышать продолжение, потому что плохо понял смысл сказанного. Но наставник вновь замолчал, разглядывая его.
  - Садитесь, -- разрешил наконец. - Прежде всего, необходимо найти образ, в котором вы будете совершать ликвидации. Это нужно и с утилитарной - для маскировки, и с психологической точки зрения.
  - Дело в том, Ставрос, что убийство - страшный удар для психики нормального человека. Оно нарушает законы человеческие и Божеские. Поэтому вам будет легче, если вы станете совершать их в образе, который не соответствует вашему обычному... Разумеется, иной раз вам придется убивать и в истинном облике...
  Помолчав, наставник уверенно сказал:
  - Думаю, я нашел образ для вас.
  Руслан обратился в слух.
  - Мальчик-инвалид. Больной церебральным параличом.
  Лицо Руслана вытянулось.
  В ближайшие недели ему пришлось прочитать кучу книг по медицине, описывающих этот недуг. Врачи-специалисты ставили ему правильные реакции. Во время увольнений в город часами наблюдал за бедными ребятами, тащащимися по улице на подгибающихся ногах. Наконец очень хороший актер (Руслан был потрясен, узнав лицо, столько раз виденное им в кино и по телевизору) учил его вживаться в образ по системе Станиславского.
  На следующее занятие наставник пришел, опираясь на трость. Казалось, малейшее движение заставляло его передёргиваться от боли. Руслан едва успел погадать, на какой ликвидации тот получил тяжёлое ранение, как наставник неуловимым движением оказался рядом. Раздался металлический шелест, и острие клинка возникло прямо у шеи юноши, слегка касаясь кожи.
  Пока Руслан ошеломлённо смотрел на смертельную штуку, наставник столь же молниеносно спрятал клинок в трость и протянул ее Руслану.
  - Вы должны отработать этот удар до автоматизма. Он будет вашим базовым. Потом прибавим еще несколько. Ознакомьтесь с оружием.
  Руслан неуверенно извлек клинок. Тот засиял в свете "дневных" ламп, искрясь прихотливым узором.
  - Струйчатый дамаск. Трость выполнена с учётом ваших габаритов.
  Сама клюка не представляла собой ничего особенного - обычный советский, якобы, алюминиевый ширпотреб, слегка обшарпанный, с резиновым наконечником. Если не приглядываться, вполне можно было не заметить, что сделана она из закалённой стали. Рукоять была аккуратно обмотана тонкими полосками кожи, чтобы рука не скользила.
  В ближайшие месяцы Руслан постиг не только азы искусства мгновенного выхватывания клинка с одновременным нанесением удара (наставник называл эту технику забавным словом "иай"), но и освоил всяческие удары и блоки тростью, подсечки крюкообразной рукояткой. Наставник упоминал про стиль ушу "Хромой монах" и "тростку калик перехожих", но Руслан понятия не имел, откуда заимствован тот или иной освоенный им приём. Наставник-ликвидатор просто учил убивать - не только клинком, но всеми видами оружия, и вообще всем, что может подвернуться под руку. Юноша узнал, как синтезировать взрывчатку и яды, душить веревкой и голыми руками, убивать листом бумаги и канцелярской скрепкой.
  Кроме того, он получал подготовку, которая делала его психику устойчивой к стрессу, сопряженному с лишением ближнего жизни. Это было, пожалуй, важнее самой техники убийства.
  Он старался заниматься прилежно, хотя ему не очень нравились и предмет, и наставник. Думать об этом человеке было тяжело и неприятно, так же, как размышлять о реальности смерти. Руслан подозревал, что тот сам создал вокруг себя этот морок, чтобы растворяться не только в пространстве, но и в людских воспоминаниях. Особенно когда узнал, кем наставник-ликвидатор был на самом деле.
  В разгар зимы по Обители прошел слух, что Мастер приехал и даст публичный урок. В большом тренировочном зале собрались практически все насельники, кроме тех, кто нёс боевое охранение. На широком деревянном помосте посередине зала озадаченно топтались семь-восемь мастеровых-рукопашников и их лучших учеников. Мастер к назначенному часу не прибыл. Ребята пребывали в недоумении и, может быть, тайном торжестве, когда один из них почувствовал резкий удар по плечу. Недовольно развернувшись к своему соседу, толкнул в ответ его. Тот тоже дал волю рукам. Через пять минут на помосте, к восторгу зрителей, творилось всеобщее хаотическое молотилово.
  Неведомым образом у края помоста возник потертый мужичок в сереньком костюмчике, внимательно наблюдающий побоище.
  - Всё, всё, хватит уж, -- с трудом сдерживая смех, прокричал сидевший в первом ряду Ак Дервиш.
  Драка затихла, бойцы с недоумением уставились на серого мужичка.
  - Позвольте представить вам батыря Мастера, -- указал на него Дервиш. - А что сейчас было, он, думаю, сам объяснит.
  - То, что я сейчас показал, -- монотонно заговорил Мастер, -- классический случай так называемого отвода глаз. Дополнительную агрессивность я придал вам наведением "злого морока". Не советую прибегать к этому способу часто - весьма опасен как для его объектов, так и для субъекта.
  Руслан не верил своим глазам. Но узнавание непререкаемо рухнуло на него: это был его наставник-ликвидатор.
  С этого дня Мастер стал учить его и "секретному бою".
  Перед лежащим на одре послушником плыли невероятные, но подлинные, картинки. Мастер, с земли запрыгивающий на скачущего коня, стоя в седле, рубящий во все стороны двумя шашками, словно конь обрел по бокам бешено вращающиеся стальные колеса. Мастер, кругообразными движениями рук разбрасывающий нападающих на него здоровых бойцов - ни одного из них он при этом не коснулся. Мастер, уклоняющийся от быстрой серии выстрелов в упор. Мастер, голой рукой вытаскивающий из воздуха летящую пулю...
  Самое поразительное, что за всё время их занятий он ни разу не видел на его лице, теперь уже не скрываемом, ни малейших признаков каких-либо эмоций. Мастер всегда говорил ясно, четко, но монотонно и тихо, никогда не повторяя сказанного. При этом наставления его отпечатывались в мозгу.
  Говорили, что Мастер невероятно стар, был знаком со всеми создателями стилей борьбы, которых много появилось в разных странах в начале века, сам нес какое-то посвящение традиционной школы, на основе которой выработал собственную технику. Но все это были лишь слухи.
  - Будь с ним осторожен, -- предупредил как-то Ак Дервиш. - Он ведь "характерник".
  - Кто?
  - Характерники - боевая школа, пришедшая из Бог знает какой древности. Была распространена среди казаков. Использует оккультные практики.
  - Но Мастер православный...
  - И все же... Есть рассказы, что многие характерники не в силах были принять Святое Причастие - священники просто падали перед ними и роняли Дары.
  - Он причащался, я видел...
  - И все же... Если не православие, чем бы мы отличались от Клаба?.. И Небесный Батырь оставил бы нас. Нет, Мастер не враг и никогда им не станет. Однако - будь осторожнее.
  Руслан прервал цепочку воспоминаний, неторопливо встал, подумал и вышел в коридор. Рефлексы сработали помимо сознания: он еще не успел понять, что перед ним выросла зловещая темная фигура, а кулак его уже рвался вперёд, чтобы нанести сокрушительный удар. Но не нанес - был перехвачен, и юноша с удивлением понял, что неведомым образом припёрт спиной к стене, а прямо в лицо его смотрят холодные глаза Мастера.
  - Минус, послушник Ставрос. Вы должны были узнать о моем присутствии еще за дверью, -- проговорил тот своим невыразительным голосом и отпустил юношу.
  Тот только поклонился наставнику.
  - Я пришел за вами, -- продолжал Мастер, словно ничего не случилось. - Прошу вас проследовать в келью батыря Ак Дервиша.
  Руслан снова поклонился и направился, было, к знакомой лестнице. Но тут же почувствовал страшный удар в спину. У него перехватило дух и потемнело в глазах. В безнадежно краткий миг успел только осознать, что умер. Нет, убит.
  
  СССР, Ленинград, 19 сентября 1983.
  
  Келья Ак Дервиша поражала всякого, кто входил в нее первый раз. Начать с того, что это была мансарда, уютно примостившаяся на крыше Обители. Мансарда с потолком из толстого стекла, так что днем в ней вовсю гуляло солнце (когда оно удостаивало визитом этот город), а ночью - луна и все звезды. И она была гораздо больше кельи любого наставника, не говоря уже о тех щелях, в которых ютились послушники. Больше всего помещение напоминало студию художника, каковой и являлось: мольберты, свернутые рулоны холстов, палитры с засохшей краской, этюдники. И везде - картины, в основном, на военные темы. Хаос кровавого боя, бегущие в атаку солдаты, бешеная рубка кавалеристов, взрывы над окопами. На картинах были то солдаты в русской форме конца прошлого века, то среднеазиатские и турецкие воины, то белогвардейцы и красноармейцы, то советские солдаты, вплоть до современных, явно написанных в Афганистане. А вот японские камикадзе второй мировой, какие-то африканские партизаны. Было и множество пейзажей - Средняя Азия, Китай, Япония... Все работы отличались не только незаурядным мастерством, но и каким-то сугубым реализмом, не вымученным социалистическим, а подлинным. Он облагораживал самые страшные сцены, поскольку было видно, что художник писал отрезанные головы, окровавленных солдат и усеянные трупами поля не для того, чтобы эпатировать публику, и не ради ублажения извращённой фантазии, а потому что - так было.
  Дервиш стоял у мольберта спиной к Мастеру и отрешенно махал кистью. "Будто дерется", -- меланхолично отметил старый рукопашник. Действительно, движения батыря напоминали отточенные выпады многоопытного бойца. И картина тому соответствовала: два юных воина сцепились в смертельной схватке. Рельефно выступали вздувшиеся мышцы блокирующих друг друга рук, из которых торчали нацеленные на врага хищные клинки. Картина была драматична, но за реальной схваткой чувствовалось нечто большее, какой-то высокий символизм, грандиозное обобщение. Полотно уже сейчас дышало настоящей необузданной силой.
  В этот момент художник прописывал лицо одного из бойцов, и с каждым взмахом кисти оно все больше приобретало знакомые обоим батырям черты.
  - По-моему, ты слишком беспокоишься за Отрока, -- продолжил Мастер прерванный разговор.
  Не отрываясь от картины, Дервиш мотнул головой.
  - Это ты недооцениваешь серьёзность ситуации, -- возразил глухо.
  - У нас всегда ситуация, -- пожал плечами Мастер. - Эта - не лучше и не хуже.
  - Хуже, -- коротко бросил Дервиш.
  - Чем? "Кроты" в Обители появляются время от времени, сам знаешь, супостат не дремлет.
  - Пусть они появляются когда угодно, но не тогда, когда в Обители Отрок нового Узла, -- веско проговорил Батырь батырей.
  Он на секунду замер, держа кисть, как оружие, потом неуловимым движением сделал ещё несколько мазков, заканчивая лицо, и снова замер, рассматривая результат. Теперь сомнений не оставалось: это было лицо Руслана.
  - Рано или поздно "крота" мы найдем. А пока надо отправить Отрока подальше, как ты и хочешь, -- заметил Мастер.
  - Разумеется, отправим, другого выхода нет - пока мы не разоблачили предателя, он в любой момент может совершить непоправимое. Но выпустить Отрока - значит отправить его на Деяние. А Руслану еще очень рано уходить в автономное плавание.
  - Поверь мне, мальчишка вполне сможет постоять за себя, -- убежденно произнес Мастер. -- Он - прирожденный ликвидатор. За пару лет я бы сделал из него такое, чего Игра еще не видела...
  - Ты бы сделал...-- проворчал Дервиш, дописывая что-то в фигурах.
  Лицо второго юноши оставалось белым овалом.
  - Только вот он для другого предназначен, -- веско заключил Дервиш, кладя кисть и критически осматривая полотно.
  - Клаб и Артель в Игре, -- задумчиво произнес Мастер, тоже глядя на картину. - Это будет твой шедевр.
  Художник недовольно пожал плечами и снова взялся за кисть.
  - Ты знаешь, я плохо верю в эти штуки, -- пробормотал Мастер, отводя взгляд.
  - Приходится в них верить, -- наставительно произнес Дервиш, быстро работая кистью. - Существование Отроков и Деяние - вещи несомненные.
  - Прости старого скептика.
  - Бог простит, -- старик вновь остановился и насуплено принялся разглядывать какую-то незначительную деталь в углу полотна. - Но вот то, что мы должны выпускать совсем еще не готового мальчика, страшно.
  - За год он подготовился лучше, чем другие за три, -- возразил Мастер.
  - Да, -- кивнул Ак Дервиш, -- за счет того, что я вынужден был разрешить использовать технику продления сознания.
  - Ну и что. - пожал плечами Мастер, -- я не священник, чтобы отвергать такую великолепную методику только из-за того, что она отдает оккультизмом.
  - Ты не священник, ты - "характерник".
  - Да, -- это прозвучало глухо и жутковато.
  - Но ты ведь христианин? - было ясно, что разговор этот у них далеко не первый.
  - Я христианин, -- медленно поговорил Мастер. - И я - "характерник".
  Дервиш досадливо крякнул и повернулся к собеседнику.
  - В общем, так. Надо срочно соединять сознание Руслана и отправлять его поближе к региону Игры. Придется начинать Деяние.
  Мастер кивнул.
  - Куда он пойдет?
  - Для начала ко мне, я буду там раньше и встречу его. А потом... Деяние само направит, куда нужно. Но, думаю, Афганистана он не минует...
  - У меня тоже есть такое предчувствие, -- тихо прошелестел Мастер.
  Дервиш вновь повернулся к мольберту, взял кисть и начал выписывать лицо второго бойца.
  
  СССР, Ленинград, 26 сентября 1983.
  
  - Повернись, -- вдруг приказал Ак Дервиш.
  Как только Руслан выполнил приказ, на спину его обрушился страшный удар, а на сознание - гулкая тьма.
  Впрочем, он тут же пришел в себя и понял, что его целостность вновь восстановилась. Как всегда, когда Дервиш или Мастер "продляли" его сознание посредством особого удара по спине, он сразу вспоминал, как это было в первый раз.
  
  СССР, Ленинград, 14 сентября 1982.
  
  - Батырь... Что случилось? Кто этот человек?
  - Его артельное имя Мастер. Ты знаешь его - в обычном течении жизни он твой наставник-ликвидатор.
  - Что он сделал?
  - Ввел тебя в состояние продлённого сознания.
  - Что это?
  - Парапсихологический эффект, открытый древними шаманами. С помощью некой техники можно вводить отдельных - далеко не всех - людей в состояние повышенного, по сравнению с обычным, восприятия. Ты из таких людей. Из артельных ею мало кто владеет, сейчас, пожалуй, только он и я. Техника эта опасна - в таком состоянии душа открыта влияниям мира духов. Но мы можем тебя защитить. Как ты себя чувствуешь?
  - Отлично, батырь! Я как будто... Как будто прозрел! Я так много сейчас понимаю! Как хорошо!
  - Предупреждаю, это будет длиться до тех пор, пока я не приведу тебя в обычное состояние. В нем ты не будешь помнить ничего из того, что сейчас с тобой происходит.
  - Но зачем тогда?..
  - В продлённом сознании ты усвоишь гораздо больше материала, чем в обычном. А тебе надо учиться очень быстро. Такие уроки будут и со мной, но, в основном, с Мастером. Ты овладеешь всем, что он тебе преподаст, и бессознательно будешь применять это, когда нужно. Что касается сведений, которые я тебе сообщу, они тоже будут влиять на твои поступки, хоть ты их и не будешь помнить. В свое время я помогу тебе соединить части сознания, и тогда ты полностью овладеешь всем полученным знанием.
  - Батырь, мне почему-то стало тревожно...
  - Это естественно. Душа твоя чувствует опасность. Мы вторглись сейчас в сферы, для людей не предназначенные. Чем скорее мы из них выйдем, тем лучше. Потому начнем скорее. Я объясню тебе сейчас самую суть Игры, ее потаенный смысл, заключающийся в Деянии - поисках и сохранении Честнаго Животворящего Креста Господня. Деяние сие, как ты знаешь, совершают Отроки Игры, одним из которых ты, несомненно, являешься. Слушай.
  - Артельными философами доказано: Большая игра является необходимым условием бытования человеческой гиперцивилизации, так же, как постоянное взаимодействие этносов есть способ существования человечества. Мы почти ничего не знаем о "каинитской" допотопной культуре, но развитие человечества после потопа проходило только в разделении и борьбе - явной и тайной. До нас дошли тексты, касающиеся Игры еще бронзового века, но, несомненно, она шла и раньше. Где-то в подвалах Обители скрыто помещение, которое мы называем Залом Игры. Никто не знает, кто его построил, хотя наши специалисты - из тех, кто там побывал - признают кладку стен очень древней. Они покрыты серебряными именами живых, и золотыми - ушедших игроков, игравших на стороне Востока (но Восток в данном случае понятие не географическое). Так вот, первые имена написаны самыми архаичными системами письма.
  - Но кто создал этот Зал?
  - Не знаю. Может быть, шаманы и маги самых первых поколений Игры... Знаю лишь, что надписи там обновляются без помощи человеческих рук, а попасть туда может любой артельный - если того захочет сам Зал или его хозяева. Если же нет - его можно искать по подвалам годами и не найти. Но Отрок найдет его в любом случае.
  - Мы можем пойти туда сейчас?
  - Время еще не пришло. Но ты обязательно увидишь его. Я продолжаю...
  
  СССР, Ленинград, 26 сентября 1983.
  
  Едва Руслан справился с обрушившейся на него памятью, Дервиш огорошил новостью:
  - Больше уроков не будет. Отныне твое сознание останется цельным. Ты будешь помнить всё. Но первое время с этим будет тяжело, предупреждаю.
  - Мне уже начинать? Так скоро?
  Руслан чувствовал холодок под ложечкой, но старался говорить спокойно.
  - В Обители - враг, Руслан, и мы пока не можем его разоблачить, -- чувствовалось, что Дервишу неприятно говорить об этом. - Тебе надо уходить отсюда. По всей видимости, так решено свыше - пришло твоё время. Веди меня.
  - Куда?
  - В Зал Игры. Мы находимся в начале подвалов Обители. Иди куда хочешь. Ты Отрок, ты обязательно найдешь его.
  Подвалы Обители были целым царством помещений и переходов, полностью которые не знал, наверное, никто. Послушники шептались, что там хранилось нечто тайное, про подземную тюрьму для осужденных Артелью, про хитрые ловушки, и многое другое, жуткое и таинственное. Точно было известно лишь, что через подвалы можно попасть в сеть городских коллекторов и в систему метро. Разумеется, послушникам строго запрещалось спускаться в подземелье без сопровождения наставников - что мальчишки всецело игнорировали. Руслан не раз уже бывал здесь, но до сих пор его захватывало восторженное, с жутчинкой, чувство при мысли о скрытых тайнах. Впрочем, тайны, если и были, пребывали за надежно запертыми железными дверьми, вскрыть которые не просматривалось ни малейшей возможности. Были и не запертые ответвления, из одних тянуло затхлой сыростью, из других - призрачным ветерком.
  Здесь не было никого, кроме дефилирующих по кирпичным стенам белесых длинноногих паучков и сигающих порой под ногами откормленных крыс, к которым Руслан испытывал величайшее отвращение. Странно, но, кажется, его ноги, действительно, сами знали, куда шагать. Мальчик уверенно сворачивал в ответвления, не колеблясь, продирался сквозь периодически попадавшиеся груды хлама. Не снижал темп движения даже на тех участках, где совсем не горели и так редкие люминесцентные лампы. Старый батырь шел чуть поодаль, размеренно и спокойно.
  По всем прикидкам, они уже давно покинули территорию Обители, но Руслан по-прежнему понятия не имел, куда ведет их путь. Как вдруг, за очередным поворотом, уткнулись в неожиданно роскошные дубовые двустворчатые двери, украшенные искусными медными рельефами, изображающими какие-то батальные сцены. Дуб был потемневшим, медь - позеленевшей.
  Ак Дервиш любовно погладил барельефы.
  - Я не был тут очень давно... -- тихо сказал он и толкнул створки, которые разошлись неожиданно легко.
  Сияние обрушилось на них и на несколько секунд ослепило.
  Круглый зал был огромен и пуст. Лишь в центре его, на покрытом мраморными плитами полу, возвышалось нечто вроде аналоя. На нем лежала книга в роскошном золотом окладе, которую Руслан сначала принял за богослужебное Евангелие.
  Свет исходил из мощных электрических источников, скрытых под потолком. Но очевидно было, что это позднейшее добавление, самый же зал очень стар. Руслан разглядел в центре высокого потолка, покрытого неясными потемневшими фресками, мощный крюк, с которого, надо думать, раньше свисало нечто вроде громадного паникадила.
  Но ослепительное сияние исходило не от скрытых ламп - их свет отражала и многократно усиливала стена, которая казалась сплошь позолоченной. Приглядевшись, Руслан понял, что она от потолка до пола покрыта золотыми надписями. Словно некая сила подтолкнула его: забыв про Дервиша, он пересек пустоту и подошел к стене.
  Десятки тысяч имен. После каждого стоял крест.
  Через несколько секунд до Руслана дошло, что он тупо вперился в надпись: "Пржевальский Николай Михайлович +". Чуть приподнял глаза, и его словно ударило: "Валиханов Чокан Чингисович. Отрок +". Слово "Отрок" было не золотым, а пурпурным.
  "Болотников Иван Исаевич +", -- много выше. Эти буквы были черны, будто кислота полностью разъела позолоту. Руслан подумал, что и в других местах видел такие чёрные строчки.
  - Чёрными становятся имена тех, кто предал Артель и перекинулся на сторону врага, - голос Ак Дервиша за спиной был приглушен и почти торжественен.
  "Золотой список" занимал лишь часть стены. Он начинался слева от дверей, огибал почти весь зал, но, не доходя до правой стороны дверей, сменялся серебряным. По сравнению с золотым, этот участок казался небольшим. Он тоже обрывался, не достигая дверей, а дальше шла пустая каменная стена.
  - Когда все умрут, тогда только кончится Большая игра.
  Словно со стороны Руслан услышал свой собственный голос. Он не знал, что за сила заставила его произнести девиз.
  - Да, -- ответ Дервиша прозвучал, как рухнувший в пропасть валун.
  Здесь не было имен, лишь артельные псевдонимы. Руслан нашел знакомых: "Ак Дервиш", "Учитель", "Мастер", "Ведмед". Содрогнулся, увидев "Ставрос". Просто "Ставрос"...
  Руслан поежился - стоять тут, перед зеркалом идущей Игры, было жутковато, словно со стороны наблюдать за собственной казнью. Вопросительно взглянул в лицо батыря, но ничего на нём не прочитал. Повернулся и тихо пошел к самому началу списка. К истокам.
  Прочитать здесь что-либо было невозможно. Правда, хорошо знавший историю юноша узнал клинопись. Потом были египетские иероглифы, дальше...тоже, кажется, египетские, то ли иератические, то ли демотические - Руслан их путал. Потом...похоже, критского "линейного А", до сих пор не дешифрованного ("Может, кто из артельщиков его и понимает", -- промелькнуло у юноши). Дальше определить не смог, но вот греческие буквы, впрочем, тоже мало читабельные. А это...наверное, руны... А может, и не руны...Но очень близко, какие-то "чёты и резы", Бог знает...
  Надписи шли как по горизонтали, так и по вертикали, создавая причудливый узор. Вертикальные были выполнены отдаленно знакомой вязью... Что-то из Центральной Азии, сообразил он - уйгуры, монголы...Так, вот что-то более знакомое: глаголица. Руслан её почти не читал. А теперь кириллица...
  - Батырь, зачем мы здесь?
  Тот знаком пригласил юношу за собой.
  Они подошли к аналою, и Дервиш с усилием приподнял тяжелый оклад. Под ним была стопка пергаментных листов, судя по виду, очень древних.
  - Это один из малых артефактов Игры, -- пояснил он, -- Синайский кодекс -древнейший список Святого Писания. В результате артельной операции "Слово" в середине прошлого века он был доставлен в Россию, что значительно укрепило ее позиции в Игре. Но в тридцатых годах нашего века, в результате операции Клаба "Сделка", советское правительство продало его Англии. На самом же деле, оно продало точную копию, выполненную в этой Обители. А настоящий - вот.
  - Мне надо принести на нем присягу? - спросил юноша.
  Дервиш покачал головой.
  - Отроки не приносят присягу Артели, потому что Деяние может заставить нарушить её. Просто перед Деянием каждый Отрок приходил в этот Зал. И все.
  - Батырь... Вы мне много рассказывали, но я до сих пор не понимаю, кто я... Кто мы, Отроки?
  - Просто юноши, на которых промыслительно возложено некое Поручение... Мне кажется, если Крест - оружие Бога, то Отрок - Божий оруженосец...
  - Зачем это?
  - Знает Бог. Ты же должен знать, что это твой долг. Потому Артель и зовет вас Отроками - древнее значение этого слова "не говорящий". Не говорящий, но действующий. Слуга. Однако такой слуга, который имеет право отказаться от служения, на себя приняв последствия этого решения.
  - Какие?
  - Да какие угодно. И эти последствия наступят не только для него, но и для Артели, Игры, его Родины. Отрок Султан, Чокан Чингисович Валиханов, должен был спрятать Крест в преддверии ожидающих Россию катастроф. Но противник сумел через своих агентов смутить его, настроить против традиций и веры. Однако Султан не предал Артель - в самый последний момент он сумел тайно перевезти Артефакт куда-то. За это клаберы его отравили. С тех пор никто не знает, где Крест. Тебе предстоит его найти.
  - Но как?
  - Деяние приведет тебя к нему. Ты Отрок.
  - А дальше?
  - Решишь сам. Ты Отрок. Тебе пора Руслан. Я сам принесу тебе всё необходимое. Владыка Назарий исповедует тебя и причастит. Потом сразу же уходишь подвалами. Завтра - Воздвижение Креста Господня. Учеба закончилась. Началось Деяние.
  Сияющий зал исчез из глаз юноши. Перед ним, как въяве, возник Прекрасный человек в развевающихся огненных одеждах. Теперь Руслан разглядел за ними трепещущие яркие крылья и золотистое сияние над головой. Лицо его было все так же ласково и чуть печально. Но вместо зеленой ветви в руке был длинный меч, словно выкованный из солнечного света. И меч качнулся, и коснулся левого плеча Отрока.
  Неожиданно для себя Руслан преклонил колена, а когда поднял голову, Прекрасного человека уже не было.
  Поднявшись на ноги, юноша решительно подошел к аналою и возложил руку на книгу.
  - Именем Господа нашего Иисуса Христа и Небесного Батыря Артели, клянусь совершить свое Деяние!
  Звонкий голос разнесся по всему огромному Залу Игры.
  Ак Дервиш одобрительно кивнул.
  
  Исламская Республика Пакистан, Пешаварский район, кишлак Бадабер, 31 октября 1985.
  
  Бадабер был маленьким кишлаком, затерянным в прохладной "зеленке" близ гор, километрах в 15-ти южнее Пешавара и примерно в 20-ти от границы с Афганистаном. Обычный кишлак "зоны племен", серый и неопрятный, только местное население давно покинуло его. Еще четверть века назад тут был основан секретный аэродром, формально принадлежащий ВВС Британии. На самом деле, его активно использовал Клаб. Вообще-то, это место сразу было предназначено для устройства тайной базы, с того самого времени, как, в результате операции Клаба, Британская Индия получила независимость в расчлененном виде. После ввода в Афганистан советских войск здесь был устроен "Центр подготовки воинов святого Халида ибн Валида": Клаб очень плотно опекал "Циклон" -- операцию ЦРУ по поддержке моджахедов.
  Несколько одноэтажных глинобитных домов - жилища комсостава и иностранных инструкторов, маленькая мечеть, и палатки курсантов. В центре - небольшая крепость, обнесенная высоким дувалом со стальными воротами и глиняными башнями по углам. Вот и все достопримечательности. Впрочем, сейчас там и таких нет, но это уже другая история...
  Сегодня отряд моджахедов должен был отправиться через границу.
  - Хвала Аллаху, Господу вселенной и мира, и благословения лидеру пророков и командующему моджахедов Мухаммаду, и его семейству, его сподвижникам, и всем, кто следует их путем и ведет джихад до Судного дня!
  Звонкий голос молодого губастого араба с иссиня-черной "ассирийской" бородой разносился над головами выстроившихся "воинов Аллаха". Он был одним из лидеров базирующейся в Пешаваре организации Мактаб-аль-Кидамат, которая готовила и экипировала эту очередную порцию корма для священной войны с шурави.
  - Карта исламской истории расписана двумя линиями: одна из них чёрная, та, которую учёный написал чернилами; а другая красная, та, которую мученик написал своей кровью...
  Механически повторяя привычные слова, юный шейх обводил взглядом строй. Хороши... Лица отрешены, лишь под зелеными повязками искрятся яростным весельем глаза (и то, что у иных оно вызвано бхангом - неважно, Аллах многое прощает своим защитникам).
  - Аллаху акбар! - взревело воинство, потрясая АК, М-16 и гранатометами.
  "Как перед пророком в Медине", -- горделиво подумал шейх.
  Особенно радовали его попадающиеся в строю явно не азиатские лица. Это значит, Запад постепенно поворачивается к правоверию. Пусть выглядят они непристойно, вроде вон того здоровенного орущего панка - то ли шведа, то ли датчанина, с оранжевым ирокезом и бритвой в ухе, но свет Корана достиг их душ, и они отдадут жизни за дело джихада.
  Его взгляд перешел на другого европейца, и тут же он отвел его, словно был отброшен каким-то защитным полем. Шейх понятия не имел, кого представляет этот смуглый мальчик со странно светлыми глазами, от взгляда которых порой становилось тошно, словно смотришься в полный опасных гадов омут. Но он знал, что силы, стоящие за юнцом, страшны и неодолимы. Он, саудовский миллионер и лидер моджахедов, полностью в их власти, и они вольны поднять его на гребень успеха, или раздавить, как презренного червяка. Шейху страшно не нравилось такое положение, но он фаталистически принимал мир таким, каков он есть: "Иншалла".
  Властительный юнец молча стоял в строю, пока остальные восторженно орали, и, наплевав на дисциплину, искусно забавлялся йо-йо, что особенно раздражало шейха. Но он, скорее, отрезал бы себе язык, чем сделал бы наглецу замечание.
  Сахиб, едва скрывая ехидную усмешку, поглядывал на свою креатуру. "Этот хорош, -- думал он. - Будет бежать впереди паровоза. Мы с ним еще натворим дел"
  Вообще-то, он презирал моджахедов, которых по привычке называл гази, и не очень любил хитрых пуштунов, но польза их для Клаба была очевидна. А значит, джихад будет продолжаться.
  Но ему были смешны эти чванливые кандидаты в шахиды, свысока смотревшие на него, как на глупого европейца, допущенного ими в свой мир. Их мир... Это был его мир, где он родился, и родился так давно, что, узнай об этом губастый шейх, он заорал бы о происках шайтана.
  А Сахиб (тогда его звали по-другому) действительно родился на севере Британской Индии, там, где сейчас Пакистан, в 1875 году. Отец его был солдатом ирландского полка колониальных войск, а мать умерла. Белый сирота, брошенный в самом сердце Азии, беспризорный мальчишка, был найден там сослуживцами отца - английскими масонами. Среди них были фигуранты Большой Игры - и низовой, геополитической, тогда очень интенсивной, и тайной, высокой. Тогдашний президент Клаба разглядел в нем игрока. Мальчику прочили великое будущее в Игре, потому заблаговременно скрыли от общества факт его существования.
  Особенно посодействовал в этом предшественник Сахиба на посту президента Клаба, известный британский литератор. Когда они встретились, тот был совсем молод, но уже по уши в делах Клаба. Этот джентльмен, без сомнения, был не только великим писателем, но и гением информационных диверсий, того, что недавно стали называть "спин-войнами". То, что он сделал с будущим Сахибом, было шедеврально: просто "стер" его личность, написав о нем роман, который стал знаменитым. И мальчик перестал существовать в реальности, оставаясь лишь литературным персонажем. Разумеется, то, что было нужно, в тексте книги опущено или переврано. Обстоятельства учебы Сахиба, например, подробности операций, в которых он участвовал, ну, и все вещи, которые могли покоробить его викторианских соотечественников... Но характер героя был схвачен очень верно: таким он тогда и был - смелым, веселым, беззаботным и преданным Игре.
  Сахиб внутренне усмехнулся: подобные прорывы в памяти были для него не характерны. Очевидно, сыграло роль возвращение на родину. Ибо здесь она и была. А вторая его родина - дальше, в горах Тибета. Там, в результате цепочки чудесных происшествий с участием его учителя - жреца древней религии бон-по - он и стал тем, кто есть: вечно юным Сахибом, жестоким повелителем Клаба, самым успешным игроком за всю историю Большой Игры.
  Он не любил вспоминать о своем посвящении в таинства Шамбалы - тогда погиб его учитель, а он сам навеки утратил детскую радость, переполнявшую его в то время, когда его звали Другом всего мира. Зато получил страшную силу взгляда, способную вызвать у человека невыносимую боль или даже убить. Иногда у Сахиба мелькала страшная мысль: не слишком ли многим заплатил он за все это. Но обратной дороги не было.
  По команде шейха отряд развернулся и начал движение в сторону границы. Все явственнее вырисовывались горы Афганистана. Там будет бой. Может быть, последний бой Игры.
  В воображении Сахиба встала картина: двое юношей, сцепившихся в яростной схватке. Он невесело усмехнулся и зашагал быстрее, насвистывая строчку из любимого альбома:
  - All in all you're just another brick in the wall...
  
  СССР, Ленинград, 27 сентября 1983.
  
  - Когда все умрут, тогда только кончится Большая игра.
  Руслан преодолел подземный маршрут часа за два. Перед последним этапом посветил на план и убедился, что ему следует пройти в гермодвери, в которые он только что уперся - внушительный стальной ящик из 15-миллиметровых листов, сваренных сплошным швом. Дверь, как и следовало, оказалась открыта. За ней, после маленького тамбура, был заброшенный, но сухой "бомбарь". Следуя инструкции, Руслан повернул рубильник, и огромное убежище залил тусклый свет. В углу, как и ожидал, увидел табурет перед большим зеркалом и какие-то коробки. Но сначала сбросил одежду и пошел в душевую кабинку, ничуть не удивившись, что она была не только во вполне рабочем состоянии, но и одарила его прозрачной водой, смывшей пот, кровь и грязь подземного пути.
  Чистый, подошел к зеркалу, распотрошил коробки, достал одежду, грим и взялся за работу.
  Через три часа в аэропорту Пулково хромой худощавый дедушка в опрятном стареньком костюмчике, увешанном наградами, садился на рейс "Ленинград - Ташкент". По причине участившихся случаев угона у входа на регистрацию стояли новейшие аппараты - металлоискатели и рентгеновские установки. Старичок положил видавший виды чемоданчик на ленту и прошел раму. Та встревожено запищала.
  - Отец, ордена-то снять надо, -- мягко заметил милиционер.
  - Может, мне еще палку оставить? -- воинственно вопросил дед, потрясая
  алюминиевой клюкой.
  Его глаза под растрепанными седыми бровями блестели молодым азартом, ему явно хотелось свары.
  - Я Родину защищал, чтобы такие, как ты, жить могли! А сейчас, значит, не имею права к однополчанину в гости слетать?! Так что ли? Отвечай, мать твою!..
  Молоденький милиционер махнул рукой, пропуская вредного деда. Ну, какой из него угонщик?..
  Дедок заковылял к стойке, едва слышно насвистывая удивительную в столь почтенных устах мелодию:
  - All in all you're just another brick in the wall...
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"