Виноградов Павел :
другие произведения.
Крамолы
Самиздат:
[
Регистрация
] [
Найти
] [
Рейтинги
] [
Обсуждения
] [
Новинки
] [
Обзоры
] [
Помощь
|
Техвопросы
]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
Оставить комментарий
© Copyright
Виноградов Павел
(
vinpal@mail.ru
)
Размещен: 02/10/2011, изменен: 02/10/2011. 16k.
Статистика.
Сборник стихов
:
Лирика
Стихи
Ваша оценка:
не читать
очень плохо
плохо
посредственно
терпимо
не читал
нормально
хорошая книга
отличная книга
великолепно
шедевр
Про имя
Мне сегодня приснилось, что я нашёл своё имя.
Оно было, как розовый шарик или астральная обезьянка.
Сначала оно источало хрустальные звуки пресладко,
потом деликатно устроилось в ране моей, чтобы не было боли.
Я пил это имя, как славную воду в пустыне,
я грелся костром из него среди мёртвых развалин.
Оно говорило со мной о кармической доле,
я был поражён глубиною его рассуждений.
Заснуло под утро - слегка поворочалось в ране,
удобно устроилось и, как зверёк, засопело.
Когда я проснулся, оно уже было холодным.
Свет был, как расстрел, болью пенилась рана пустая.
Сегодня, когда я усну, я стану искать это имя,
и, если его не найду, тихо жить перестану.
Путь воина
Волчья походка, меч за спиной.
Дом далёко, да и есть ли он?
Я прохожу стороной иной,
где живёт воспалённый сон.
Здесь железные звёзды капают с облаков
и огонь извергается из-под шагов.
Рыщут здесь за моей головою - они.
Так проходят все дни и все ночи.
Я насторожен, меч мой наточен.
Смерть стоит за моею рукой.
Я крутой. Я с богами на "ты".
Я забыл, чем пахнет покой
и по дороге кривой
меч мой седой
рассыпает убийства цветы.
Знаю, знаю - близко они.
Тени их у меня за спиной.
Ничего, я проворен и тих.
Завизжит под рукой
меч мой лихой,
забирая дыхание их.
Я вступлю с ними в бой,
бой умелый и злой,
белым днём или в призрачной тьме.
Вот они! Крадутся за мной.
У них волчья походка и мечи за спиной,
и их лица знакомы мне.
Бес белый
Белый бес безобразный горит на снегу.
Этой ночью чудовищ я встретить могу.
Они в поисках соков священных даров
повторяют путь скорбный погибших миров.
Их насилие мудро, они храбрецы.
Изнывают от зависти к ним простецы.
Проститутки ломаются в книксенах им,
просят взять их на праздник в крутой Аркаим.
Но уходят чудовища. Пьяный в дугу
я за ними угнаться уже не смогу,
лишь печально слежу, как в прокисшем снегу
бедный бес превращается в злую пургу.
Чужой
Старый чужой в этой комнате ждёт.
Он, как водится, чёрный, с крестом.
Он давно тут стоит и хочет пить,
но стесняется попросить, потому что чужой.
Если ты чужой, тебе причиняют боль
и не дадут напиться тёплого из руки,
ты умрешь от жажды и темноты,
а твой труп положат в музей,
куда будут водить детей и говорить:
"Это чужой. На него надо выть".
Так что стой, чужой, в этой комнате злой,
в тёмной комнате, где пульсирует красный нарыв.
Если болит - то болит.
И да пребудет боль!
И да пребудет стыд
во веки веков, чужой!
Чеширский круг
Круг - мой друг,
он мой труп
гладит сотнями рук,
а улыбка его, как большая улитка.
Круг - мой гроб,
жгучий трут,
из него прёт амок.
Он как спрут или рог -
демиурга ошибка.
Это круг и он крут,
и его зовут Рок.
Каждый год продлевает мой срок.
Срок мой - сумрачный морок, и бред мой глубок,
а мембрана в мозгу безнадёжно непрочна.
Мой урок, как оброк:
жрёт затылок Восток
и сжигает мне Запад безумные очи.
Трезвый корабль
Тут дурацкое море и я в нём.
Изучаю уныло волн манерный излом.
Солнце снова уплыло за окоём,
а я режу настырно волн манерный излом.
Мне земли не хватило, я был нем, но умён.
Я поплыл. Очень милым был манерный излом.
Я был молод, как Каин, и на чаек кричал,
я был пьян и нахален, и мой парус крепчал.
Я был пенитель пены, нагло щупал акул.
Чтоб сберечь мои вены, я на небо подул.
И просыпались звёзды мне на мокрый живот.
Рыбки были, как розы,
и шептал мне угрозы золотой кашалот.
Но я вскоре очнулся на изгибе времён.
Злое солнце пробило мой лоб.
Я почувствовал старость, болел мой живот
и от страха кривился мой рот.
Чайка целилась в печень, кричала,
и крепчало отчаянье. Мало
оказалось мне моря. Я мечтал о еде
и ночлеге на бёдрах у Мэри.
Я боялся пиратов и ангелов вод,
осьминогов и странных существ.
А жестокое солнце разъедало мой ум
и остатки крамольных словес.
Но дурацкое море теперь мой дом.
Колыхаюсь, как древний грек.
Мне понравилось резать волн манерный излом -
я люблю свой последний грех.
Место!
Между опиумом и Богом существует место покоя.
Там избавишься от видений, но не станешь ангелом света.
А за это ты ляжешь, и будешь лежать, рассуждая о малом,
и на небе карябать банальные максимы мелом,
белым мелом по белому небу и сам будешь в белом.
И, занявшись значительным делом
станешь матерым дебелым,
непроворным, солидно насупленным.
Словно между утреней и заутреней
подобно котлете в гамбургере,
защищенный от всех неожиданностей,
свободный от повинностей и провинностей,
мир вкушающий в ожидании пожирания.
Это такое место - укромная виртуальная бездна,
весьма для здоровья полезная.
Оглушение и оглашение, дистрофия любви,
исполнение обетования - без желания, но и без страдания.
Славное датское королевство, похожее на третье детство,
Только это не детство, а - Место
между опиумом и Богом.
Место без смерти, исполненное покоя.
Что же оно такое?
Циклоп
Я последний циклоп.
Архаический глаз упирается в вечность,
созерцая в ней только себя.
Опустела
пьяноструйная амфора дня.
Старым телом
ощущаю прохладу пещеры, поверхность
камней, слышу блеянье коз, странный голос огня,
отдалённые жалобы моря.
Как всё страшно и точно!
Я последний циклоп, ослеплённый любовью.
Моё тело, как глыба гранитная, вросшая в почву.
Неподвижный и грозный,
упиваюсь грозой и неясными грёзами ночи.
Я иной и единственный призрачный знак - многоточье.
Я настолько велик, что могу прекратить тебя мелким движеньем,
моя страсть обратит тебя в истекающий соком комок.
Жаркой плоти уйдёт наваждение.
Если б только я мог!
Если б смог отказаться от роли
мне навечно навязанной злым и лукавым врагом,
быстроглазым героем, которому я - лишь валун на дороге.
Я циклоп, хитроумным поверженный богом,
обитающий в темени боли, зловещей томимый тревогой.
Мой единственный глаз наливается алой тоской,
почему-то рекомой любовью.
Я последний циклоп с безобразной глазницей пустой.
Я последний...
Рог
Там, где рог воздвиг себе сатана,
нету ни капли сладкого дня.
Там издыхает уродка-весна,
и нет ни лягушки, ни муравья.
Туда не хочу идти я!
Однако зовёт древний рок
переступить через порог,
отведать дурного вина.
Ибо на мне вина:
не могу идти в паре,
когда на лице земли танцы,
отдавлю ноги даме
и отдаст бедняжка концы.
За что меня проклянут отцы
и концы их укажут мне путь:
мерзкого пойла хлебнуть,
переступить порог,
по лабиринту дорог
тащиться туда, где траурный рог
сам себе воздвиг сатана.
Там возлечь, ожидая дня,
когда ласты откинут отцы
и опадут их концы.
Бой при ущелье
(из древнекитайского)
Упоителен запах сырого ущелья.
В восхищенье рыдаю перед царственной дщерью.
ххх
Воют трубы войны.
Войско двинулось в путь.
В золотой колеснице князь дородный.
Он мчится в свет копьё обмакнуть.
ххх
Генерал недоволен: солдаты устали.
На тяжёлой дороге колонны отстали.
Дефиле между пиков заарканил туман.
Генерал беспокойно глядит на таран:
"Мы не скоро достигнем замка".
ххх
Стены замка притихли. Твёрды башен соски.
Напряжение гложет осаждённое войско.
Полон ров и к железным воротам непросто
подступиться с тараном дорогой крутой.
ххх
Ночью двинулось войско дорогой крутой.
Князь сердит, но его генерал веселеет.
Ус кусает седой, брызжет яркой струной:
"Мы откроем ворота, лишь восход заалеет".
ххх
С башен блещут мечи, но, безумно крича,