Аннотация: Рецензия на повесть Ирины Соляной "Право на молчание".
Рецензия на повесть Ирины Соляной "Право на молчание". Волгоград, "Перископ-Волга", 2022.
Жёсткий криминальный триллер, более характерный для литературы постсоветского пространства двадцатилетней давности. Однако именно сейчас минуло достаточно времени, чтобы писатель мог в ретроспективе взглянуть на то, что происходило у нас в 90-х, и сделать какие-то обобщения, невозможные по "горчим следам" событий.
В этой связи интересно было бы сопоставить повесть Соляной с другим произведением на ту же тему - романом Данила Корецкого "Привести в исполнение", вышедшим как раз в начале нулевых. Оба посвящены работе команды "ликвидаторов" - секретной группы в недрах МВД, приводящей в исполнение смертные приговоры. В обоих главные герои имеют реальные прототипы. В частности, Ирина Соляная опиралась на книгу и интервью бывшего начальника минского СИЗО Олега Алкаева, раскрывшего подробности мрачной процедуры "исполнения".
Разница между книгами состоит в подходе к теме. Если Корецкий, действие романа которого происходит в позднем СССР, делает упор на экшен, то Соляную, ГГ которой исполняет приговоры в Белоруссии 90-х, больше интересует развитие отношений между героями. Конечно, это есть и у Корецкого, но проходит фоном к приключенческому сюжету с лихими твистами.
И если Корецкий во главу угла ставит вопрос об оправданности смертной казни - на который, впрочем, в романе так и не дано однозначного ответа, то Соляная - тот неизгладимый след, который страшная "профессия" ГГ оставляет в его душе, мрачной тенью ложащийся и на его близких.
Произведения, посвященные смертной казни - давно уже сложившийся поджанр криминального триллера, достаточно вспомнить знаменитую "Зелёную милю" Стивена Кинга. При этом каждый автор имеет собственное отношение к этой непростой проблеме, выстраивая повествование исходя их него. Соответственно, Соляная, которую больше интересует, каким образом феномен смертной казни отразился на частной жизни и психологии героев, пристальное внимание уделяет их внутреннему миру. Показан он через монологи, а также дневниковые записи отставного офицера МВД Михаила Лаврентьева и стенограмму интервью корреспондентке ВВС его врага, серийного убийцы Анатолия Полухина, мстящего членам группы "ликвидаторов" за расстрелянного брата.
Фокал непрестанно смещается с одного персонажа на другого, что несколько затрудняет восприятие, впрочем, не очень сильно. Гораздо труднее воспринимать "высокий штиль" монологов и диалогов героев. Если в дневниковых записях "литературность", в общем, приемлема (может, в отставном менте всю жизнь дремал талант писателя...), то в разговорной речи слишком художественные обороты порой режут глаз.
Ну вот, к примеру:
"Миша, Мишенька! Казалось бы, мы живём как все люди: работа-дом, работа-дом. Живём не напоказ, скрываем многое, чужаков сторонимся, близким не доверяем. Но если взглянуть без придирок? Несуразная сельская постройка клонилась набок, а ты умудрился перестроить её в уютное жилище. И теперь мой старый дом радовался хозяину, как и я. Я не любила огородничество, а разбила ровные грядки и посадила астры и мальвы. Домой приятно возвращаться, а вот уходить из него... Это означает идти на работу. К людям, которых боишься и ненавидишь одновременно. И ради чего? Ради чего? Лучше бы я оставалась простым терапевтом для спецконтингента...", - неожиданно всхлипнула Лара".
Это поток сознания женщины, которая просто идёт по своим делам по улице... Хотя читателю очевидно, что это стилистически выверенный и тщательно написанный литературный текст.
Касается это и "интервью" Полухина, которое тоже выглядит художественным монологом, в который "для маскировки" кое-где вставлены жаргонные словечки и разговорные обороты. Мне показалось, что лучше было бы подать эти признания тоже как дневниковые записи - это, помимо прочего, подчеркнуло бы и его противопоставление Лаврентьеву.
При этом стилистика и вообще творческий метод автора пребывают на высоком уровне. Помимо прочего, в них ощущается явное влияние советских писателей-"деревенщиков", чья традиция стала в последние годы увядать. Отрадно видеть, что она вполне ещё жива и здравствует.
Заставляет вспомнить о "деревенской прозе" и общая гуманистическая направленность повести, и некоторая депрессивность атмосферы. Что касается последнего, мрачная тема как бы накладывает свой отпечаток на всю обстановку показанного автором мира. Дыхание убийства, насильственной смерти словно растлевает его, делая грязным, смутным и малопригодным для жизни.
Тоскливая сущность жизни отображена, например, в образе грязной пепельницы, полной окурков, с которыми автор сравнивает людей:
"Всё вокруг было дрянным и зловонным, как эта пепельница, а мы - жалкие смятые окурки в ней. Кто-то косовато прикушен, кто-то скрасным ободком помады, а кто-то догорел до жёлтой ватки. Нас всех надо было выбросить, а пепельницу вытряхнуть и отмыть с дезинфицирующим средством, только вот в чём беда: через пару-тройку дней она стала бы в точности такой".
Это отражается и в обрисовке героев - вроде бы, нормальных, активных, наделённых чувствами людей. Однако в каждом из них прячется - а иногда и присутствует совершенно явно - какая-то изначальная порча.
Касается это и главной героини - внучки Лаврентьева, которая бросилась искать любимого деда, когда того настигает тёмное прошлое и он таинственно исчезает из её жизни. Она самоотверженно и упорно ищет его, хотя часто делает из полученной ею информации неверные выводы, и в конце концов находит. Однако, когда узнаёт в ходе кульминационной сцены, на пороге смерти от рук убийцы, что дед был палачом, она отшатывается от него. При этом ей в голову не приходит, что их спасением из рук Полухина она обязана урокам выживания, которые давал ей именно дед, а его признания о своей бывшей работе, вызвавшие в ней такое отвращение, делались лишь для того, чтобы отвлечь бандита.
В "серой моральной зоне" пребывает и сам Лаврентьев. Он страж закона, человек, добросовестно и умело исполнявший свои служебные обязанности. При этом он отнюдь не бездушная машина для убийства: перед каждой "ликвидацией" ему необходимо убедиться, что приговорённый достоин смерти. Что он и делает, изучая жизненный путь смертника и беседуя с ним лично.
Он искренне страдает по своей погибшей возлюбленной, терпеливо сносит несправедливые нападки бывшей жены, горячо любит свою внучку. Защищая её, он даже в старости способен в одиночку обезвредить нескольких вооружённых налётчиков. При этом, однако, он всё равно остаётся антигероем. "И всё-таки он убийца", - читается между строк повести.
С другой стороны, подлинного убийцу Полухина, со смаком и нескрываемым самолюбованием живописующего журналистке свои кровавые "подвиги", иной раз можно принять за "благородного мстителя", борца с бездушной системой, чуть ли не Робина Гуда. Трудно судить, является ли сознательным авторским приёмом смешение ролей антагониста и протагониста, однако повесть вполне можно прочитать и в таком ключе.
Но ведь правда в том, что никакого смешения слуги закона и отмороженного убийцы быть не может. Можно рассуждать, допустима ли смертная казнь, или нет, но невозможно ставить знак равенства между палачом, исполняющим приговор, и куражащимся над своими жертвами бандитом. Потому попытка Полухина, убивая Лаврентьева, сымитировать реалии процедуры казни, не более, чем сатанинское обезьянничанье.
Да, мир жесток и в нём очень много плохих людей, а те, которые условно хорошие, не всегда такие на самом деле. Это подчёркивает рассказанная Лаврентьевым внучке история про косулёнка, сначала спасённого лесничим, но потом отданного им начальству "на заклание" - очень мощный эпизод. Но в мире есть и добро, и радость, и чистота, и красота. Хочется надеяться, что главгероиня, перед которой в финале возникает надежда на личное счастье, рано или поздно это осознает. И простит своего деда.
Подытоживая, следует сказать, что, несмотря на некоторые недостатки - как обозначенные выше, так и другие, связанные, в частности со структурой повествования, "Право на молчание" - очень сильное произведение. При всей своей жёсткости, а временами и жестокости, оно оставляет впечатление полной искренности, заставляя читателя задуматься о непростых проблемах, и, может быть, позволяя ему чётче представить своё место и назначение в этом мире.
Имею возможность, способности и желание написать за разумную плату рецензию на Ваше произведение.